Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Крестоносцы на Востоке

ModernLib.Net / История / Заборов Михаил / Крестоносцы на Востоке - Чтение (стр. 3)
Автор: Заборов Михаил
Жанр: История

 

 


Остальное завоеватели оставляли, как правило, в неизменном виде: в какой-то мере сохранялся даже прежний государственный аппарат, должности в котором могли занимать и христиане и иудеи, имевшие возможность беспрепятственно отправлять свои религиозные обряды. Сельджуки продолжали эту традицию терпимости и не ставили никаких серьезных преград христианам в их религиозных делах [О "терпимости" ислама к другим религиям пока общие слова. И сейчас мы знаем примеры как терпимости, так и совсем наоборот. И все - в мусульманских странах. - Коммент. Сосискина].
      Мало того, для приверженцев христианских исповеданий, преобладавших в Малой Азии, Сирии, Палестине (православные, монофизиты, несториане, грегориане и др.), сельджукское завоевание даже означало в некотором роде благо: они избавлялись от религиозных и фискальных притеснений византийской церкви. Именно так освещают положение армянский летописец Матфей Эдесский (умер в 1144 г.), автор "Всемирной хроники" Михаил Сириец (1126-1196), анонимная "История патриархов Александрийских" и другие сочинения восточных авторов-христиан.
      Сами жители восточносредиземноморских стран, принадлежавшие к различным христианским толкам, никогда не искали ни на Западе, ни в Византии защиты от приписываемых сельджукам религиозных преследований. Паломники, как и раньше, могли посещать Иерусалим; их религиозные чувства не подвергались оскорблениям со стороны сельджукских правителей. Разумеется, паломникам приходилось быть начеку: в Палестине они как-никак попадали во вражеские пределы. Недаром пилигримства мало-помалу принимали вооруженный характер. Однако сельджуков нисколько не занимали религиозные интересы пилигримов, их поклонение христианским святыням в Иерусалиме, Вифлееме и прочих святых местах. Завоеватели взимали, впрочем, с паломников определенную мзду за посещение святого града, но ведь точно так же и в Константинополе паломники должны были уплачивать налог византийским властям.
      В Иерусалиме по-прежнему продолжали функционировать две гостиницы, построенные и содержавшиеся на деньги итальянского торгового города Амальфи. И главная святыня - архитектурное сооружение в одном из иерусалимских храмов, которое христиане именовали "Святым Гробом" (согласно евангельскому преданию, тело Иисуса Христа было тайно положено его учеником Иосифом из Аримафеи в гробницу, высеченную в скале и заваленную затем камнем), - находилась в полной сохранности. Правда, пилигримам пришлось переменить сухопутный маршрут на морской, так как тревожная военная обстановка в Малой Азии затрудняла путешествия в Иерусалим по суше, но это обстоятельство опять-таки не имело ничего общего с религиозными гонениями.
      Россказни о страданиях восточных христиан при сельджуках и о препятствиях, чинимых ими паломникам, в значительной мере представляют собой досужие выдумки более поздних - отчасти византийских, главным же образом западных и восточных - писателей-церковников вроде Гийома Тирского (1130-1186) [Откуда Заборов узнал, что летописец XII в. все выдумал? Коммент. Сосискина]. Они зачастую умышленно сеяли слухи о всякого рода злодеяниях сельджуков против христианства, делая это в чисто пропагандистских, как мы сказали бы теперь, целях - для того, чтобы молва об угрозе христианским святыням, созданной "неверными", содействовала притоку новых воинских сил с Запада. Такие же слухи распространялись из папского Рима. Папы пользовались слабой осведомленностью Западной Европы о том, что, собственно, происходило на Востоке, и, будучи к тому же сами мало знакомы с положением в заморских землях, занимались, по существу, дезинформацией католического мира. Современный нам французский историк-востоковед К. Каэн замечает, что Рим выдавал катастрофу, постигшую Византию, за катастрофу, якобы переживаемую вообще восточным христианством.
      На самом деле сельджукское завоевание если и послужило предлогом к подготовке войны Запада против Востока якобы во имя религиозных целей, то лишь постольку, поскольку оно нанесло удар Византии, давно являвшейся объектом вожделений римской курии. Дальнейшее распространение сельджукских завоеваний в 70-80-е годов XI в. в Передней Азии и происходившее одновременно с ним раздробление державы Мелик-шаха не только открыли перед папством возможность добиваться практического воплощения своих старых планов, направленных против Византии, но и позволили значительно расширить экспансионистские устремления курии, пустив в ход заведомую ложь об угрозе христианству в целом, будто бы нависшей с Востока.
      В полной мере проекты Григория VII воскресил и существенно дополнил его второй преемник - Урбан II (1088-1099), француз по происхождению. Согласно его предначертаниям, все Восточное Средиземноморье должно было перейти под владычество римско-католической церкви и ее верных слуг западных рыцарей. Урбан II вместе с тем гораздо детальнее и продуманнее обставил свои проекты религиозными аксессуарами. Решить эту задачу ему помогло опять-таки трудное положение, в котором оказалась Византия в 80-х начале 90-х годов XI в.
      Нормандцы, предводительствуемые Робертом Гискаром, продолжали захваты в европейских провинциях империи, наводя страх на Константинополь. Новый василевс, Алексей Комнин (1081-1118), применив и силу оружия, и средства хитроумной византийской дипломатии, устранил было нормандскую опасность, но в это же время тучи стали сгущаться на севере и на востоке Византии. Против нее восстали страдавшие от поборов императорских чиновников славянские поселенцы придунайской Болгарии. Они призвали на помощь кочевников-печенегов. В 1088 г. печенеги нанесли Алексею Комнину тяжкое поражение при Силистре; кочевники разрушили Адрианополь и Филиппополь, дошли до стен самой столицы. Сельджукский эмир Чаха, обосновавшийся на западе Малой Азии и на некоторых островах Эгейского моря, снарядил флот против византийской столицы. Чаха завязал переговоры с печенегами о совместных действиях. Был выработан общий план наступления печенегов и сельджуков на Константинополь.
      Казалось, для Византии настали последние дни. И вот тут-то папство, как и полтора десятка лет назад, снова предприняло попытку оказать на нее нажим. Послы Урбана II, отправленные в Константинополь в начале 1088 г., сделали императору представление по поводу того, что в его государстве якобы принуждают латинян (католиков) отправлять церковную службу по греко-православному обряду. Алексей I ответил папе в примирительном тоне и даже согласился для видимости на уступки Риму. Был определен срок созыва в Константинополе церковного собора, на котором, как предполагалось, будут урегулированы спорные догматические и обрядовые расхождения обеих церквей. Снова завязались переговоры об унии. Правящие верхи Византии, по крайней мере на словах, изъявляли готовность к богословскому компромиссу и устранению распрей Рима с Константинополем: натиск печенегов и сельджуков буквально захлестнул Византию, и, зажатый в кольце врагов, Алексей I искал союзников.
      В 1090-1091 гг., когда, по словам византийского историка Анны Комниной (дочери Алексея I), "дела империи на море и на суше были в весьма тяжелом положении", византийский император обратился с посланиями к государям и князьям Запада: Византия просила военной подмоги. Были направлены послы и к папе римскому, на которого Алексей Комнин тоже возлагал надежды. Нужно было во что бы то ни стало пополнить войско империи. Запад и до этого поставлял немало наемников в греческую армию: в ней служили нормандцы, скандинавы, англосаксы. Теперь Константинополь особенно нуждался в воинах, и Рим мог бы оказать Византии важную помощь в привлечении наемных дружин. Этим объясняется кажущаяся уступчивость греческого правительства в переговорах с папством об унии. Тем не менее целиком полагаться на римскую курию василевс не собирался: ее притязания на главенство были давно и хорошо известны в Константинополе.
      Ведя переговоры с папой о церковной унии и соблазняя западных сеньоров перспективой грабежа восточных стран, византийское правительство принимало и другие, более верные меры для прорыва сельджукско-печенежского окружения. Против печенегов были брошены новые союзники империи - половцы. 29 апреля в битве на берегу речки Мавропотам (приток Марицы) огромное войско печенегов оказалось наголову разгромленным: флот эмира Чахи не успел прийти им на выручку и, как потом распевали обрадованные победители, насмехаясь над побежденными, "из-за одного дня не пришлось скифам увидеть мая". Вскоре Византии удалось избавиться и от эмира Чахи. Алексей I натравил на него никейского султана Кылыч-Арслана I (1092-1107), который умертвил Чаху во время пира. Так, действуя то военной силой, то интригами и подкупом, Алексей I в конце концов избавился от опасностей, грозивших Константинополю. Византия вернула под свою власть ряд прибрежных городов в Пропонтиде, острова Хиос, Самос, Лесбос. Сельджуки были потеснены. Теперь заигрывать с Римом было не для чего. Переговоры об унии зашли в тупик. К досаде Урбана II, Византия практически не приняла его предложения. Намечавшийся собор тоже не состоялся, религиозные разногласия остались неурегулированными.
      Однако обращение за подмогой на Запад, сделанное в критический для Византии момент, не прошло бесследно. Восток с его большими торговыми городами, более развитой в экономическом отношении, чем Запад, в основном все же деревенский, казался оскудевшему рыцарству и честолюбивым феодальным магнатам источником великих сокровищ. Рассказы паломников, возвращавшихся из Иерусалима и Константинополя, рисовали воображению великолепные храмы и дворцы восточных городов, чудеса роскоши, в которой купались византийские и арабские богачи. Об этих чудесах складывались легенды, которые бродячие певцы-сказители разносили по рыцарским замкам. И вот теперь столь лакомая добыча уплывала в руки сельджуков!
      В особенности это тревожило нормандцев, утвердившихся на юге Италии и на островах Средиземного моря. Уже десятки лет они были непосредственно связаны с Византией - и в качестве пиратов-торговцев, и в качестве наемников-воинов. Кто мог лучше них оценить богатства Константинополя?
      Участь Византии внушала беспокойство и многим другим князьям и рыцарям на Западе, которые ждали лишь случая, чтобы кинуться на богатства Греческой империи. Ведь сиятельным баронам и маркграфам, герцогам и виконтам, мало сведущим в географии, весь Восток представлялся землей византийского самодержца. Нельзя было допустить, чтобы она досталась нехристям-сельджукам!
      Папство, преследуя свои цели, сознательно или бессознательно учитывало общие интересы западных феодалов: оно не упускало из виду завоевательные тенденции, все более усиливавшиеся среди рыцарей и магнатов. Обстановка, сложившаяся к началу 1090-х годов, явилась как нельзя более подходящей для того, чтобы пустить в ход те пружины, которые курия пробовала привести в действие двадцать лет назад.
      Атмосфера на Западе становилась все накаленнее. Тяготы крестьян за "семь тощих лет" достигли предела, и возмущение низов год от года нарастало. Рыцарская вольница разбойничала все разнузданнее. Неуверенность в завтрашнем дне сильнее и сильнее охватывала сеньоров - как церковных, так и светских. Обращение Византии за подмогой в такой ситуации пришлось как нельзя вовремя. Дорога на Восток была проложена паломниками. Овладеть восточными странами - так думали в феодальных замках - будет легко. Надежду на это рождала анархия, царившая в раздробившемся на уделы сельджукском государстве [Откуда узнали про то "бароны и маркграфы, герцоги и виконты, мало сведущие в географии" (см. выше)? - Коммент. Сосискина]. Сельджукские правители не только грызлись друг с другом, но и соперничали с арабскими государями. Кроме того, в городах Сирии в последние десятилетия XI в. развернулось движение за автономию, против владычества египетских халифов Фатымидской династии: этим движением были охвачены, в частности, Тир и Триполи, которые даже добивались поддержки у сельджуков. Сельджуки, со своей стороны, воспользовались удобным предлогом, чтобы захватить Сайду. Только в 1089 г. египетский халиф сумел вернуть власть над Тиром и другими отпавшими городами. В Тире вспыхнули, однако, новые возмущения. В 1094 г. фатымидское войско, двинувшись на север, осадило этот крупный портовый город и, взяв его приступом три года спустя, жестоко разграбило.
      Конечно, многие детали политически неустойчивого положения в странах Восточного Средиземноморья не были известны на Западе, но общее представление о неблагополучии в тех краях формировали и вести, приносимые паломниками, и сообщения возвращавшихся с Востока купцов, и дипломатические донесения, которые стекались в римскую курию. Поэтому, когда Византия попросила у западных князей и папы подмогу, эти просьбы не заставили рыцарей тянуть с ответом. Они были восприняты как прямой призыв к развертыванию похода на Восток во спасение Византии.
      Однако сами феодалы были слишком разрозненны, чтобы предпринять организованные действия столь крупного, по сути европейского масштаба. Требовалось вмешательство той силы, которая, как мы видели, являлась главным выразителем классовых интересов западных феодалов, - католической церкви и ее главы. Это вмешательство не замедлило последовать. Убедившись в бесплодности стараний осуществить унию дипломатическими средствами, Урбан II встал на путь Григория VII. Он гальванизировал его .планы вооруженного натиска на Византию под видом оказания ей подмоги против "неверных". Папа учитывал агрессивные настроения феодальных владетелей на Западе и старался извлечь из всего этого максимальную выгоду для католической церкви. Стечение обстоятельств предоставляло удобный случай реализовать при поддержке рыцарства давние экспансионистские замыслы римской курии, сделать важный шаг для создания всемирной теократической державы. Папство решило использовать создавшуюся в международных отношениях обстановку и, удовлетворив за чужой счет назревшие нужды западных феодалов, достичь своих собственных политических целей.
      Урбан II взял на себя почин организации массового похода на Восток, мысль о котором уже распространилась в феодальных кругах Западной Европы. В 1095 г. он выступил с широкой программой объединения рыцарства для завоевания восточных стран под лозунгом помощи единоверным грекам и освобождения гроба господня.
      Так созрела идея Крестового Похода. Она пала на вполне подготовленную почву.
      2. ПЕРВЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
      2.1. Призыв к войне и отклики на него. Формирование идеологии Крестового похода
      В ноябре 1095 г. римский папа Урбан II, перейдя до этого через Альпы, созвал собор духовенства во французском городе Клермоне. Папа прибыл во Францию не только с тем, чтобы урегулировать здесь церковные дела. Вступив на французские земли, он оповестил знать, что в его намерения входит оказание помощи восточным братьям-христианам. Вероятно, папа уже заблаговременно выработал какой-то план действий, быть может еще не вполне оформленный, но более или менее ясный по своим целям и общему смыслу. Понадобилось, однако, несколько месяцев, чтобы этот план приобрел достаточно четкие очертания.
      Прибыв во Францию, Урбан II начал одно за другим объезжать клюнийские аббатства на юге страны (в свое время он ведь сам был приором Клюни). Там-то и велись предварительные переговоры о будущей войне, которая по своим масштабам должна была намного превзойти недавние экспедиции французских рыцарей за Пиренеи. С кем же, как не с клюнийскими монахами, мог советоваться папа о своем проекте и путях его реализации? Клюнийцы не только лучше, чем кто-нибудь другой, понимали необходимость кардинальных мер, способных устранить опасную для крупного землевладения смуту на Западе. Они яснее кого бы то ни было представляли себе и те практические средства, которые могут быть использованы ради достижения этой цели. У них уже был накоплен изрядный опыт проповеди священных войн и паломничеств. Они многое могли подсказать Урбану II и, что еще важнее, быть деятельно полезными ему при осуществлении задуманного.
      Урбан II не удовольствовался посещением лишь монастырей клюнийской конгрегации. Священная война, готовившаяся апостольским престолом, нуждалась, разумеется, в проповедниках с благословляющим крестом в руках, но в первую очередь ей требовались ратники, владеющие мечом и копьем, а также авторитетные предводители. Это впоследствии Урбан II провозгласит события, развернувшиеся после Клермонского собора, "делом Господа Бога" такие слова вложит в уста папе хронист Фульхерий из Шартра. Возможно, что папа и действительно произнес эти слова, вероятно, он даже верил в их истинность. Однако выученик Григория VII был достаточно проницательным политиком, чтобы понимать элементарную житейскую истину: было бы несовместимым с интересами папского престижа, более того, безрассудным пускаться в предприятие, не имея заранее уверенности в том, что это предприятие с самого начала поддержат хотя бы наиболее влиятельные светские и церковные сеньоры. И папа постарался заручиться их поддержкой.
      По пути в Клермон он нанес два важных визита. В августе 1095 г. Урбан II встретился в г. Пюи с видным церковным сановником - епископом Адемаром Монтейльским. По-видимому, папа сумел договориться с ним, чтобы почтенный прелат по поручению апостольского престола принял на себя миссию духовного главы крестоносцев. Урбан II навестил также графа Раймунда IV Тулузского в его главной резиденции - замке Сен-Жилль. В результате переговоров этот сеньор, один из крупнейших в Южной Европе, согласился участвовать в походе. Раймунд IV охотно пошел навстречу пожеланиям папы: война, которую затевал Рим, вполне соответствовала собственным интересам графа.
      Если Адемар из Пюи и Раймунд Сен-Жилль были посвящены в замыслы папы, то другие феодалы, надо полагать, догадывались, что Урбан II приехал во Францию с более значительными целями, чем только решение внутрицерковных дел. Смутное предчувствие каких-то серьезных событий, связанных с прибытием апостолика (так называют порой хронисты папу), ощущалось и в народных низах, вконец измученных бедствиями последних лет.
      Не приходится удивляться тому, что в Клермон съехались тысячи рыцарей, множество лиц духовного звания, собрались несметные толпы простонародья. Вся эта масса людей не могла разместиться в городе, где происходил собор. Хотя на нем в течение недели (18-25 ноября 1095 г.) обсуждались обычные для совещаний такого рода темы - в первую очередь о "Божьем мире", собор был на редкость многолюдным. По некоторым сведениям, здесь присутствовало свыше 200 (а по другим сообщениям, более 300) епископов и 400 аббатов. Впрочем, точный состав его участников неизвестен: цифры, приводимые на этот счет Фульхерием Шартрским, Гвибертом Ножанским и иными хронистами, расходятся между собой, документы же, в которых значились бы имена всех священнослужителей, съехавшихся в Клермон, не сохранились. Дошедшие до нас официальные материалы не дают исчерпывающего представления о численности соборян. Например, один из таких документов, утвержденных собором, подписан 12 архиепископами, 80 епископами и 90 аббатами, но существуют и другие данные. Во всяком случае, Клермонский собор отличался представительностью и пышностью.
      По окончании его официальных заседаний, после того, как, по словам хрониста, "все присутствующие, как клир, так и миряне... обещали верно соблюдать постановления собора", 26 ноября 1095 г. Урбан II выступил с торжественной речью прямо под открытым небом перед скопищем людей, собравшихся на равнине близ города. Речь эта была хорошо продумана - она отнюдь не представляла собой "боговдохновенного" экспромта. Папа призвал католиков взяться за оружие для войны против "персидского племени турок... которые добрались до Средиземного моря... поубивали и позабирали в полон многих христиан, разрушили церкви, опустошили царство Богово [Имелась в виду Византийская империя. - М. З.]". Иначе говоря, в Клермоне был брошен клич, призвавший Запад к Крестовому походу на Восток.
      Урбан II постарался представить войну, к которой он побуждал "верных", предприятием, осуществляемым ради освобождения Гроба Господня в Иерусалиме и во спасение "братьев, проживающих на Востоке", т.е. восточных христиан. Папа взывал к слушателям именем всевышнего: "Я говорю это присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим, - так повелевает Христос".
      В условиях, когда религия владела умами и душами, когда рыцари денно и нощно только и думали о том, где бы найти применение своей воинственности, благочестивый призыв Урбана II не мог не встретить и на самом деле встретил сочувственный отклик в обширной аудитории, внимавшей ему. К тому же Урбан II, опять-таки именем господа, обещал участникам Крестового похода, "борцам за веру", отпущение грехов, а воинам, которые падут в боях с "неверными", вечную награду на небесах. Это обещание придавало словам папы особый вес в глазах той бесчисленной массы сеньоров и их оруженосцев, что, по словам бретонского хрониста, очевидца клермонского сборища [Клермонского сборища! Михаил Абрамович Заборов, создававший свой опус в XX в., проявляет прямо-таки личную неприязнь к крестоносцам замшелого XI в. Ну откуда тогда возьмется научная объективность? - Коммент. Сосискина], Бодри Дольского, сошлась со всех концов страны на овернской равнине. Многие из них уже предпринимали паломничества во искупление грехов и бились в священных войнах с сарацинами. Освобождение Гроба Господня, выдвинутое папой в качестве цели войны, обеспечивало наверняка прощение всех ранее совершенных ими преступлений: это само по себе было слишком заманчиво, чтобы оставить рыцарей равнодушными к благочестивой фразеологии Урбана II. Не могли не подействовать на них и укоры папы, воззвавшего к их религиозным чувствам и к их воинской доблести. Монах Роберт из Реймса, участвовавший в Клермонском соборе, вложил в уста Урбана II еще и лесть по отношению к рыцарству.
      В речи папы прозвучали, впрочем, и иные мотивы. Тех, кто примет обет идти в Святую землю, ожидает не только спасение на небесах - победа над "неверными" принесет и ощутимые земные выгоды. Здесь, на Западе, говорил Урбан II, земля, не обильная богатствами. Там, на Востоке, она течет медом и млеком, а "Иерусалим - это пуп земли, край, плодоноснейший по сравнению с другими... второй рай". И, вероятно, наиболее сильным доводом в речи папы явилась посула. "Кто здесь горестны и бедны, - так передает соответствующее место папской речи Фульхерий Шартрский, перефразируя евангельские сентенции, - там будут радостны и богаты!" Как рассказывает Роберт Реймсский, в этом месте выступление Урбана II прервали громкие возгласы: "Так хочет Бог! Так хочет Бог!" Быть может, они были заранее инспирированы, но не исключено, что эти возгласы явились стихийной реакцией слушателей, настроившихся на соответствующий лад.
      Урбан II обращался прежде всего к расплодившейся рыцарской голытьбе: "Да не привлекает вас к себе какое-нибудь достояние в да не беспокоят какие-нибудь семейные дела, ибо земля эта, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью [разрядка наша. - М. З.]... Отсюда проистекает то, что вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите друг другу множество смертельных ран". Папа звал рыцарство прекратить усобицы и двинуться на завоевание восточных стран: "Становитесь на стезю Святого Гроба (так называли тогда путь паломников в Иерусалим), исторгните землю эту у нечестивого народа, покорите ее себе!" Хотя прямолинейность Урбана II кажется на первый взгляд несколько странной в устах верховного христианского пастыря, словно позабывшего евангельскую заповедь о любви к врагам, однако эта прямолинейность совсем не удивительна, если принять во внимание, что папа хорошо знал, с кем имеет дело [Дремуче понимает Заборов евангельскую заповедь. По этому поводу точно выразился святитель Филарет: "Любите врагов ваших, гнушайтесь врагами Божьими и сокрушайте врагов отечества!" - Коммент. Сосискина].
      Церкви не приходилось ожидать ничего хорошего от благородных разбойников - в этом Урбан II лишний раз мог удостовериться во время своего пребывания во Франции. Почти накануне созыва Клермонского собора он вынужден был заняться делом одного из таких бесчинствовавших рыцарей, некоего Гарнье Тренельского, который захватил в плен епископа Ламберта Аррасского. Достопочтенный прелат как раз направлялся в Клермон, когда неожиданно для себя близ г. Провэна был похищен рыцарем, рассчитывавшим получить приличный выкуп за своего жирного пленника. Лишь вмешательство папы, пригрозившего святотатцу отлучением, заставило Гарнье выпустить добычу не солоно хлебавши.
      Вот таких-то молодчиков, которые "прежде за малую мзду были наемниками", в первую очередь и имел в виду Урбан II, выступая в Клермоне, а им, конечно, мало было вечного блаженства в раю небесном - они жаждали и поместий, и звонкой монеты, и прочих земных благ. То же самое относится к владетельным сеньорам, которым становилось тесно в своих доменах и которые любой ценой стремились их расширить. В своей речи Урбан II обращался и к таким феодальным магнатам, льстиво называя их "могущественнейшими воинами и отпрысками непобедимых предков".
      Некоторые современные западные историки полагают, что, организуя поход на Восток, папство якобы больше всего хлопотало о мире в Европе, выступая носителем некоей отвлеченной, христианской по своей сущности и происхождению идеи мира. На самом деле в основе папской проповеди Крестового похода (предполагавшего, конечно, в качестве обязательного условия замирение внутри господствующего класса на Западе) лежали вполне определенные социально-политические потребности феодалов. Католическая церковь хотела направить на далекий Восток алчные устремления рыцарской вольницы, чтобы удовлетворить ее жажду земельных приобретений и грабежей, но сделав это за пределами Европы. Тем самым Крестовый поход упрочил и расширил бы власть и самой католической церкви, причем не только на Западе, но и за счет стран Востока.
      В этом, собственно, и заключались, с точки зрения папства, задачи похода, провозглашенного на Клермонской равнине. Недаром Урбан II подчеркивал необходимость прекращения файд, наносивших серьезный урон церковному землевладению: "Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры!"
      Речь Урбана II нашла живой отклик у собравшихся. Программа похода на Восток получила одобрении феодалов.
      Не будем упрощать историю: рыцарство не оставалось безразлично и к религиозным лозунгам похода, сформулированным папой. Реальные, т.е. грабительские, цели войны большинству феодалов представлялись окутанными религиозным покровом. В воображении сеньора спасение христианских святынь символизировало подвиг, в котором высшие, религиозные цели сливались с вполне посюсторонними, сугубо захватническими устремлениями. Согласно средневековым представлениям, в такой слитности, казалось бы, несовместимых начал, в действительности не было никакого противоречия. Крестовый поход рисовался рыцарству продолжением паломничеств, иначе говоря, своего рода вооруженным паломничеством. В нем воплощались и самоотречение во имя высших целей, связанное с отказом от земных сует и от привычных ценностей - ради наинадежнейшего спасения души, и акт покаяния, искупления грехов, причем сами рыцари мнили себя - именно в таких терминах выражают их самосознание хроники и иные свидетельства современников - "бедняками Христовыми", "из любви ко Христу" пренебрегающими низменными практическими интересами. Вместе с тем Крестовый поход олицетворял и заслугу его участников перед Всевышним, который вознаградит преданных ему чад, даровав им победу, а с нею и добычу, и богатство, и земли, который выкажет им свое благоволение, продемонстрирует им богоизбранность "верных", готовых положить за него, Господа, "живот свой".
      С конца XI в., в особенности со времени выступления Урбана II, постепенно складывалась своеобразная крестоносная вера, которой преисполнялось рыцарство: она совмещала религиозное самоотвержение с помыслами о щедрой земной награде - ею Бог возместит ратные усилия своих возлюбленных сынов. Такими двойственными мотивами была пронизана речь Урбана II в Клермоне, они же звучат во всех хрониках и в других текстах, сохранившихся от времени Первого Крестового похода. Спасение души и земное обогащение не противостояли друг другу, а дополняли одно другое. "Пусть увенчает двойная награда тех, кто (раньше) не щадил себя в ущерб своей плоти и душе", - говорил папа, приглашая рыцарей, вчерашних грабителей с большой дороги, овладеть богатствами врагов, иерусалимской землей, текущей медом и Млеком, даруя отпущение грехов и гарантируя небесное блаженство будущим ратоборцам христовым.
      Современный итальянский ученый Дж. Микколи, анализируя сплетение религиозных и завоевательных, сопряженных с надеждой на реальное обогащение побуждений рыцарей, метко и остроумно характеризует это сочетание как бином крестоносной религии. Точнее было бы говорить о биноме крестоносной идеологии, поскольку в основе ценностных представлений крестоносцев лежали хотя и трансформированные применительно к условиям завоевательных войн на Востоке, но в конечном счете все же общехристианские воззрения, христианская идеология.
      Свое полное развитие эта крестоносная идеология, т.е. совокупность взглядов, выработанных церковью и усвоенных воинами христовыми, относительно целей и содержания Крестовых походов, получит уже в XII-XIII вв., в процессе развертывания военно-колонизационного движения в Восточное Средиземноморье, осененного религиозными стягами. Тогда все пестрые компоненты этой идеологии превратятся в четкие ценностные стандарты, совокупность которых образует идейный арсенал церковной пропаганды всех Крестовых походов. Тут сольются воедино различные представления. С одной стороны, фантастическое, опиравшееся на "Откровение Иоанна" и писания отцов церкви (главным образом Августина Блаженного), учение о небесном Иерусалиме, или граде Божьем, достичь которого - высшее призвание истинного христианина (причем в глазах невежественного рыцаря небесный Иерусалим будет идентифицироваться с реальным, палестинским Иерусалимом). С другой стороны, к этому учению присоединится теория заслуг перед церковью, обеспечивающих милосердие Божье, которое отвращает кары Небес и, напротив, дает вечное спасение. Сюда добавится еще идея мученической, святой смерти в бою с "неверными" как вернейшего способа слияния души христианина с Богом и многое другое.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27