е. помочь в восстановлении отчей власти в Константинополе. В вознаграждение за эту помощь - предоставить ее должны были, конечно, крестоносцы, в контакты с которыми царевич, возможно, вступил еще по дороге в Германию, по время пребывания в Ломбардии, - сын Исаака Ангела обещал папе подчинить греческую церковь римской и обеспечить участие Византии в Крестовом походе.
      Иннокентий III получил теперь полную возможность прикрыть свои истинные намерения в отношении Византии благовиднейшим предлогом - защитой "справедливого дела", восстановлением в Константинополе власти законного правительства. И папа, конечно, не упустил столь подходящего случая: самые различные источники - известия хроник, данные официальной переписки, даже памятники монументального искусства - свидетельствуют, что в Риме была достигнута полная договоренность между Иннокентием III и Алексеем [8] насчет использования крестоносного воинства для восстановления на византийском престоле Исаака II Ангела.
      Как и в случае с Бонифацием Монферратским, наличие такой договоренности отвергают, разумеется, документы, вышедшие из папской канцелярии; мысль о сговоре с царевичем отрицает прежде всего сам Иннокентий III в своем послании к византийскому императору Алексею III от 16 ноября 1202 г. Он рассказывает ему о результатах посещения Рима царевичем в нарочито туманных выражениях ("мы дали царевичу ответ сообразно с тем, что считали нужным"), явно стремясь вызвать у византийского василевса чувство обеспокоенности ("а вдруг?"). [И вызвал, конечно. В результате Алексей III, по логике, должен был "плясать на задних лапках" вокруг крестоносцев, а не мешать им. - Коммент. Сосискина]. Напротив, Новгородская летопись (русский человек, описавший события Крестового похода, был очевидцем событий и имел возможность на месте беседовать с участниками этого предприятия), византийские авторы (Никита Хониат и Георгий Акрополит), ряд западных хронистов (Альбрик де Труафонтэн и венецианец Мартин да Канале, писавший, правда, много позднее, в 1267-1268 гг.), сколь ни разнятся между собою содержащиеся в их повествованиях факты, сходятся в том, что Иннокентий III взялся поддержать дело царевича Алексея. Немного позже, в апреле и июне - июле 1203 г., Филипп Швабский, со своей стороны подтвердил в письме папе обязательство царевича поставить православную церковь под начало католической, коль скоро, как заявлял претендент на императорскую корону, "Всемогущий Бог отдаст мне или моему шурину Греческую империю".
      Так в начале 1202 г. дипломатические нити, до тех пор тянувшиеся из разных концов, хотя и близко, но независимо друг от друга, все более сплетаются в один пучок. Иннокентий III, по сути, одобрил замыслы венецианцев (на словах он им противился); взамен обещанной ему церковной унии папа, далее, .благословил Бонифация Монферратского и царевича Алексея на то, чтобы двинуть крестоносное войско к Константинополю. Феодальные круги на Западе, ухватившиеся за возможность пограбить, а может быть, и прибрать к рукам Восточноримскую империю (под предлогом возвращения ее престола Исааку II Ангелу и его наследнику), неустанно плели сеть интриг вокруг затеянного Римом Крестового похода. Все это происходило в глубокой тайне. Лишь много веков спустя ученые, выбирая по крупицам данные, сохранившиеся в источниках, постепенно нащупывали и развязывали узелки "секретной дипломатии" начала XIII в.
      [От Сосискина
      Можно навязать много новых "узелков", если, не обращая внимания на факты и логические закономерности, лежащие на поверхности, приписывать историческим личностям подспудные, хорошо замаскированные, исключительно шкурные намерения. - Коммент. Сосискина].
      5.8. В "плену" у венецианцев. Поход в Далмацию
      С осени 1202 г. скрытые до тех пор намерения организаторов и вождей похода проступают наружу: предпринимаются явные попытки воплотить их замыслы. Решающую роль в дальнейших событиях сыграла Венеция. К лету 1202 г. здесь мало-помалу собрались отряды французских, немецких, итальянских крестоносцев. Они были размещены близ Венеции, на малолюдном острове Лидо (хронисты называют его "островом св. Николая": он, по словам Робера де Клари, находился на расстоянии одного лье от Венеции). Там пилигримы "разбили свои палатки и устроились наилучшим образом, как только могли".
      У венецианцев были свои планы, за осуществление который они принялись деловито и расчетливо. Отцы города-республики постарались поставить рыцарей Креста в стесненное положение, дабы дать им почувствовать свою зависимость от "венецианского народа" и тем самым сделать их сговорчивее. Съестные припасы подвозились на Лидо нерегулярно, и крестоносцам пришлось испытать последствия этого: в лагере им жилось голодно, начались болезни, смерть косила тех, кто был победнее. Живых не хватало, чтобы хоронить мертвых, сообщает автор хроники "Константинопольское опустошение". Вероятно, он сгущал краски, чтобы очернить венецианцев, но положение крестоносной рати и впрямь оказалось незавидным. Крестоносцы сделались, по словам того же хрониста, узниками Венеции. Правда, сеньоры и рыцари, располагавшие средствами, не собирались впадать в отчаяние: до этого было еще далеко. В ожидании предстоявших им святых дел, которые все равно искупили бы прошлые грехи, они превратили лагерь на Лидо в притон игроков в кости и проституток. Однако часть крестоносцев, не желая мириться с участью пленников Венеции и во избежание худших неприятностей впереди, поспешила заблаговременно сбежать с острова и вернуться домой.
      Между тем истек срок окончательной расплаты с республикой св. Марка, обозначенный в апрельском договоре 1201 г. И вот тут-то выяснилось, что рыцари не могут произвести ее наличными. Случилось то, что, надо думать, и предвидел за год до того Энри-ко Дандоло. В город на лагунах (византиец Евстафий Солунский называет Венецию "болотной лягушкой" и "земноводной змеей") прибыла лишь третья часть тех 33,5 тыс. крестоносцев, которые должны были сюда явиться и которых имели в виду французские послы, поторопившиеся подписать в 1201 г. договор с Венецией. Многие бароны и рыцари предпочли обойтись без ее услуг, показавшихся им чересчур уж дорогостоящими и в чем-то вообще сомнительными. Поэтому одни погрузились на фламандские корабли в Брюгге, другие (бургундцы и провансальцы) наняли суда в Марселе, третьи (рыцари из Блуа и Шампани) направились через Ломбардию, а из Пьяченцы повернули на юг Италии. Не доверяя Венеции и не желая подвергаться какому-либо риску, множество рыцарей и пеших людей, по словам Виллардуэна, минуя ее, поплыли напрямик в Сирию. Кое-кого, правда, вождям крестоносцев удалось отвратить от этого намерения и остановить на полпути (в частности, графа Луи Блуаского), но все же немало "добрых людей пошли другими дорогами", что, по словам хрониста, "и было причиною большого несчастья" для прибывших в Венецию.
      Впрочем, как считают ученые, если бы даже все, кто взял крест, явились туда, едва ли их численность превысила бы половину той, какая предусматривалась договором 1201 г. Согласно сведениям Робера де Клари, в Венеции собралась всего 1 тыс. конных рыцарей, хотя намечалось перевезти 4,5 тыс. всадников. Численность пехотинцев тот же хронист определяет в 50 тыс. (предполагалось же, якобы, что явятся 100 тыс. - это, конечно, домысел хрониста, находящегося обычно не в ладах с цифрами). В действительности вместо ожидавшихся 33 с лишним тысяч воинов в Венецию пришли всего 10-13 тыс. [9], т.е., в сущности, горстка людей [10]. Само собой, они были не в состоянии набрать нужной суммы денег. К лету 1202 г. венецианцам выплатили лишь 51 тыс. марок. Недостачу не покрыли даже экстраординарные доброхотные приношения, сделанные состоятельными главарями крестоносцев. "Вы могли бы увидеть тогда, - сокрушенно говорит Виллар-дуэн, - сколько было снесено во дворец дожа золотых и серебряных сосудов, чтобы произвести уплату. И когда они уплатили, все же тридцать четыре тысячи марок недостало до обусловленных денег".
      Это была внушительная сумма. Недополучив ее, венецианцы совсем перестали подвозить продовольствие на Лидо. Крестоносцам даже пригрозили вовсе не дать судов, если они не рассчитаются сполна - согласно уговору. Как рассказывает Робер де Клари, непосредственно переживший все перипетии событий, однажды сам Энрико Дандоло прибыл в лагерь крестоносцев: коль скоро не заплатите долга, заявил он, "то знайте, что вы не двинетесь с этого острова до того мгновения, пока мы не получим свое; более того, вы не найдете никого, кто бы принес вам питье и еду". Рыцари, их оруженосцы и сердженты приуныли. Положение было тем более мучительным, что обдумывать его приходилось под жаркими лучами летнего солнца.
      Пока сеньоры судили и рядили, в августе 1202 г. в Венецию прибыл главный предводитель крестоносцев, которого иногда называют Боэмундом Четвертого Крестового похода, - Бонифаций Монферратский. В одном отношении по крайней мере высокородный маркиз был под стать правителям купеческой республики: все, что сулило выгоду, он принимал с не меньшей готовностью, чем Дандоло. Сговориться между собой для них не составляло труда. Бонифаций, видимо, ввел дожа в курс своих планов похода на Византию. Такой оборот дела вполне устраивал Дандоло, но он требовал дополнительного времени и подготовки. А почему бы тем временем крестоносцам не помочь Венецианской республике удовлетворить ее ближайшие торгово-политические интересы? Дандоло удостоверился, что вытянуть из его "пленников" какие-нибудь деньги сверх 51 тыс. марок уже нельзя. Однако он прекрасно понимал и то, что если войско разойдется (а дезертирство с о-ва Лидо принимало угрожающие размеры), то это приведет к крупному скандалу для республики св. Марка - Иннокентий III неминуемо обвинит венецианцев в том, что они сорвали Крестовый поход. "Коли мы отпустим этих людей уйти восвояси, - обратился дож к соотечественникам, - то навсегда прослывем дрянными обманщиками" - так передает его слова Робер де Клари.
      Взвесив все обстоятельства и в первую очередь приняв во внимание коммерческие выгоды Венеции, изобретательный муж совета предложил рыцарям достойный выход из затруднительного положения, в котором они очутились по милости своих главных вожаков и представлявших их в прошлом году послов: пусть воины Креста - таково было предложение Дандоло - мечом отработают лежащий на них долг. Чтобы погасить задолженность, точнее, чтобы отсрочить ее уплату, пусть они завоюют для Венеции г. Задар. "Предложим им, формулирует Виллардуэн идею дожа, - чтобы они нам помогли его завоевать, и мы предоставим им отсрочку для уплаты тридцати четырех тысяч марок, которые они нам должны, до тех пор, пока Бог дозволит нам заработать их вместе, нам и им".
      Задар, расположенный на восточном побережье Адриатического моря, в Далмации, являлся крупным торговым центром (Дандоло, обращаясь к крестоносцам, изображал его всего-навсего пиратским гнездом). Он принадлежал в то время Венгрии, с которой Венеция десятки лет боролась за контроль над далматинским побережьем. Торговые операции Задара были настолько активными, что не только в Адриатике, но и за ее пределами город выступал грозным конкурентом Венеции. Ее плутократия со злобой взирала на усиление торгового могущества этого города. Неоднократно предпринимались попытки завоевать его и таким путем задушить ненавистного соперника. На первых порах, в XI в., Венеция, чтобы покорить Задар, воевала с хорватскими королями, а в XII в. противниками венецианцев стали венгры. Борьба велась с переменным успехом: венецианцы завоевывали Задар, но он снова и снова восставал против тягостной власти "невесты Адриатики". В 1186 г. Задар отдался под покровительство венгерского короля Белы III. Вскоре после того, как дожем Венеции был избран Энрико Дандоло (в 1192 г.), она еще раз пыталась захватить Задар, однако опять потерпела неудачу. Теперь, через десять лет, возникла новая возможность разделаться с конкурентом - и разве мог упустить ее многомудрый старец Дандоло? Разгромить Задар казалось патрицианской олигархии Венеции делом тем более заманчивым, что в соответствии с договором 1201 г. республика св. Марка получила бы в свою пользу половину захваченной добычи. Какое значение имело при этом, что Задар являлся владением венгерского короля Имре (1196-1205), который по призыву Иннокентия III и сам взял крест?
      Свои бесцеремонные предложения, предварительно одобренные в высших органах республики (Малом и Большом советах), Энрико Дандоло согласовал с Бонифацием Монферратским. Маркграф не был особенно совестливым христианином. Он нашел вполне приемлемым и совместимым с делом освобождения Святой земли (которая волновала его меньше всего) заключить и провести в жизнь еще одну сделку, временно превращавшую крестоносцев, по существу, в наемников Венеции. Бонифаций фактически уступал предводительство рыцарями дожу. После торжественного богослужения в соборе св. Марка престарелый Энрико Дандоло тоже принял крест и взялся самолично командовать флотом, который двинется в рейд против Задара. Дож был почти совсем слепой: то ли его ранили когда-то в голову, о чем рассказывает Виллардуэн, то ли, по известиям венецианской хроники Андреа Дандоло и Новгородской летописи, ослепили по приказу Мануила Комнина куском раскаленного стекла в бытность Дандоло послом в Константинополе. Несмотря на слепоту и на свой почтенный возраст, дож держался, однако, еще очень бодро. Богатырь телом и умом, он, как рассказывают современники, сохранял удивительную энергию и, добавим от себя, не менее удивительное бесстыдство.
      "Наши пилигримы, - передает Виллардуэн, - были весьма обрадованы и сильно тронуты тем, что дож возложил на себя крест, по причине как его [дожа. - М. З.] мудрости, так и присущей ему доблести". На самом деле настроение крестоносцев не было столь оптимистичным, каким его описывает маршал Шампанский. Предложение венецианцев захватить Задар, сделанное рыцарям через Бонифация Монферратского, вызвало поначалу замешательство в ополчении креста. Иные, в частности из числа бедняков, у которых, по словам Гунтера Пэрисского, с собой было мало денег и которые, израсходовав их, не имели средств для продолжения пути, "оставив войско, повернули стопы свои назад и возвратились восвояси".
      В научной литературе высказывалось мнение, будто бедняцкую оппозицию инспирировали церковники: бедняки-де были преисполнены религиозного энтузиазма и потому не захотели участвовать в завоевательном предприятии против единоверцев-христиан. Такая точка зрения верна только частично. Точнее было бы сказать, что, покидая Венецию, бедняки-крестоносцы выражали тем самым протест против лишений, которым венецианское правительство умышленно подвергало их на о-ве Лидо, и прежде всего против превращения Крестового похода в орудие венецианской политики. Почему, собственно, выгоды предприятия должны были достаться венецианским купцам? Далеко не все крестоносцы вообще испытывали желание, даже находясь в крайне стесненных обстоятельствах, служить интересам- Венеции. Домой отправились и некоторые видные сеньоры со своими вассалами, в том числе племянник и тезка Жоффруа Виллардуэна.
      Хронисты, повествующие о раздорах и несогласиях, вспыхнувших в войске крестоносцев, когда дож внес свое циничное предложение насчет захвата Задара, рисуют картину таким образом, будто эти князья отклонили его предложение по сугубо религиозным соображениям. "Ибо они [князья. - М. З.], - утверждает Гунтер Пэрисский, - считали совершенно недостойным и недопустимым для христиан, чтобы воины Креста Христова обрушивались на христиан же убийством, грабежами и пожарами, что обычно бывает при завоевании городов". Богобоязненные предводители были якобы объяты ужасом оттого, что им придется совершить злодеяние. Смысл такого освещения причин возникшей среди высоких баронов оппозиции в том, чтобы хоть как-то обелить вожаков крестоносцев.
      Вполне возможно, конечно, что отдельным сеньорам затея Дандоло представлялась неподходящей и с нравственно-религиозной точки зрения, поскольку г. Задар действительно был христианским по населению. Неясно было им и другое: как отреагирует церковь на действия крестоносцев против христиан? Главная же причина недовольства кое-кого из вождей заключалась прежде всего не в богобоязненности, а в нежелании сражаться за интересы Венеции: ведь сеньоры опоясались мечом не для того, чтобы таскать для нее каштаны из огня!
      Вот почему часть знати и рядовых крестоносцев отбыла с Лидо в родные края. Что касается основной массы, то, вероятнее всего, она и не разбиралась толком в происходящем. Все переговоры Дандоло относительно похода на Задар велись, по признанию рыцаря Робера де Клари, лишь с людьми самого высокого положения. А это были вояки, в большинстве своем, как и Дандоло, безразличные к тому, кого и где грабить. Какое могли иметь значение религиозные сомнения для знатных баронов вроде Рено де Монмирай, графа Этьена Першского или видама Гийома де Феррьер из Шартра, которые еще раньше грабили в своих французских владениях аббатства и глумились над клириками? Перед отправлением в Крестовый поход им даже пришлось в присутствии многочисленной толпы принести в Шартрском соборе св. Петра покаяние за насилия над монахами и принять обязательство о возмещении ущерба. Тем более не способны были остановить этих отпетых головорезов какие-либо угрызения совести, когда в качестве альтернативы Крестовому походу стала вырисовываться война против города, принадлежавшего венгерскому королю; не прими они такую альтернативу, крестоносцам пришлось бы просто разойтись, да и только. Эта перспектива никак не устраивала "высоких баронов". Они предпочли принять предложение Энрико Дандоло. Так был предрешен поход на Задар.
      5.9. Политический курс апостольского престола
      Какую же позицию занял тогда святой престол? Попытался ли Иннокентий III разрушить замыслы венецианцев?
      Едва только дож внес свое предложение, а мнения крестоносцев, посвященных в дело, разошлись, некоторые из тех, что повернули вскоре домой, направились в Рим - испросить у понтифика соответствующее дозволение. Они получили его лишь после долгих настояний. Одновременно в октябре 1202 г. к папе явился его легат - кардинал Петр Капуанский, ранее прикомандированный к войску крестоносцев. Дандоло и его советники, не желая, чтобы римская курия вмешивалась в крестоносное предприятие, попавшее в их руки, отклонили полномочия кардинала Петра. Коли он того хочет, может сопровождать рыцарей в походе обычным проповедником, но не папским эмиссаром! Оскорбленный легат воротился в Рим и тоже поведал Иннокентию III о войне против Задара, замышляемой дожем и вождями крестоносцев. Как подтверждает папский биограф, легат своевременно "и очень ясно открыл папе злое намерение венецианцев".
      Таким образом планы главарей крестоносцев и правителей республики св. Марка стали известны апостольскому престолу. В Венецию тотчас полетело отправленное с аббатом де Лочедио грозное предупреждение: папа под угрозой отлучения вновь запретил крестоносцам нападать на христианские земли. Этот запрет был, однако, лишь очередной лицемерной уловкой Рима. Еще в то время, когда Петр Капуанский находился в лагере крестоносцев, вопрос же о походе на Задар проходил стадию обсуждения, ряд сеньоров обратились к легату за советом: как быть? Не разойтись ли крестоносцам, чтобы таким путем пресечь злое намерение Дандоло? В ответ на эти запросы легат, несомненно выражавший волю апостольского престола, заявил: "Простительнее и менее позорно искупить малое зло великим благим деянием, нежели оставить обет Крестового похода невыполненным и вернуться на родину, принеся с собой вместе с грехами еще и бесславие".
      Следовательно, с точки зрения папы, Крестовый поход надлежало довести до конца любой ценой. Ни при каких обстоятельствах войско не должно расходиться, даже если его поведут против Задара, - такова была, в сущности, позиция папы, как ее раскрывает, в частности, и немецкий хронист из Гальберштадта.
      Он рассказывает о том, что епископ Конрад фон Крозиг (со слов которого хронист, кстати сказать, писал свое сочинение), не отваживаясь примкнуть к сговору вождей крестоносцев с дожем Венеции, тоже поставил перед легатом вопрос: как поступать ему, епископу? "Тот (легат), - пишет хронист, - прямо ответил, что папа предпочитает лучше скрыть от них (крестоносцев) что-либо неподобающее, чем освободить их от обета этого похода, и дал ему окончательный совет, чтобы он (епископ Конрад) никоим образом не отъезжал от войска, постарался бы сделать, что сумеет, дабы вынести их (крестоносцев) гнусности, которые они могут совершить". И тогда епископ, продолжает летописец, "примкнул (к соглашению), так же как и четыре аббата цистерцианского ордена, которых папа специально назначил, чтобы они словом и примером возглавляли войско крестоносцев".
      Иными словами, Иннокентий III устами своего легата фактически потворствовал тому, чтобы планы Венеции были осуществлены. Формально он подтвердил теперь свое запрещение поднимать меч на христиан и тем самым выполнил долг католического первосвященника. Иначе папа и не мог действовать: нападение на владения венгерского государя, числившегося крестоносцем, только набросило бы тень на Крестовый поход и подорвало бы существеннейший принцип универсалистской политики папства, не говоря уже о его престиже, который оказался бы сильно подмоченным.
      Вместе с тем папа не желал и прекращения Крестового похода: ведь успех сулил Риму обладание не только Иерусалимом, но и, возможно, Константинополем. Запрещение нападать на христианские земли не должно было идти в ущерб делу освобождения Святой земли и подчинения Византии. Практически для папы оставался один выход: во имя продолжения Крестового похода ("великого благого деяния") допустить "малое зло", т.е. захват крестоносцами христианского Задара, на что их подбивала Венеция. В этом духе и проводил свою политику изворотливый римский понтифик, стараясь совместить несовместимое, прикрыть "божественным" "дьявольское", запрещая на словах, благословляя на деле.
      Современные католические и другие западные историки признают, что Иннокентий III, по сути дела, капитулировал перед венецианцами. В оправдание папы они приводят различные аргументы: ссылаются на то, что он был не в силах заставить венецианцев отказаться от их намерений и выполнить волю апостольского престола; указывают, что Дандоло не поддавался моральному воздействию церкви; утверждают, что папский кардинал попался в ловушку, ловко расставленную венецианским дожем перед крестоносцами, оказавшимися между Сциллой и Харибдой: либо уплатить долг, либо идти войной против Задара; считают, что кардинал-легат поддался старческому заблуждению, оправдывая антизадарскую акцию, и т.д.
      [От Сосискина
      Да, папе следовало бы "поскрести по сусекам" и самому выплатить долг крестоносцев венецианцам. При этом престиж курии не пострадал бы. Никто бы не сказал: "Вот, папа платит рэкетирам и шантажистам!" Действительно, крестоносцы сами виноваты, что добровольно заключили столь кабальный договор. Но жаднющий понтифик платить не стал. - Коммент. Сосискина].
      Все эти и подобные им доводы не в состоянии обелить главного организатора Четвертого Крестового похода. Своей тактикой Иннокентий явно попустительствовал венецианцам, руководствуясь при этом корыстными политическим интересами римской церкви. Ведь если бы папу всерьез заботило спасение христианского Задара, разве не благоразумнее было бы на время отсрочить Крестовый поход? В этом случае и престиж апостольского престола остался бы незапятнанным. Разве не целесообразнее было бы согласиться даже на временный роспуск крестоносного ополчения, чем отдать на поток и разграбление рыцарей венгерские владения? Да папа располагал и другими, куда более эффективными средствами помешать завоеванию Задара, чем словесные запреты, которым никто не придавал серьезного значения. Коль скоро Иннокентий III искренне стремился избавить христианские земли от того, что вскоре с ними произошло, ему не составило бы большого труда расквитаться с Венецией за долги своего обанкротившегося воинства: казна римской курии вполне выдержала бы такую жертву. 34 тыс. марок - это, конечно, было немало, но и не так уж много для папы, тем более что в его казну перепала, надо полагать, толика от крестоносных сборов, производившихся по всем католическим странам [Вот, и Заборов толкует о том же, причем справедливо. Ибо это лежит на поверхности. - Коммент. Сосискина]. Известно, например, что собранные проповедником-"чудотворцем" Фульком из Нейи суммы были помещены в сокровищницу цистерцианского ордена.
      Один из хронистов упоминает о том, что перед смертью Фулька французский король Филипп II через виконта дижонского Одо де Шамплит и кастеллана де Куси передал эти деньги на нужды Крестового похода. Словом, папская сума не обеднела бы, раскошелься он для спасения христианских земель. Иннокентий III, однако, и не подумал жертвовать богатствами святого престола во имя избавления своих возлюбленных чад от венецианского "плена". Так еще раз проявилась тайная связь папской политики в Четвертом Крестовом походе с замыслами венецианской плутократии [Скорее, жадность курии: дескать, на всех дураков не напасешься. В самом деле, завоевание венгерского Задара крестоносцами папе явно не было желательно. Но жадность превысила. - Коммент. Сосискина].
      5.10. Завоевание Задара. Вторичная перемена направления похода
      8 октября 1202 г. флот крестоносцев отплыл из Венеции: в нем было свыше 70 галер и около 150 нефов и юисье (грузовых судов) с провиантом, конями, стенобитными орудиями, катапультами и баллистами для метания тяжелых стрел, камней, бревен, окованных железом, бочек с горючей жидкостью. Галеры представляли собой узкие и длинные корабли, обладавшие быстрым ходом и маневренностью в сражениях. По обоим бортам каждой галеры прикреплялись рядами весла; при попутном ветре поднимались и паруса. Кроме экипажа - матросов и гребцов, которых венецианцы обычно нанимали служить за плату с марта по ноябрь, - на галерах размещались вооруженные команды арбалетчиков и пращников, тоже наемников. Нефами назывались крупные, вместительные суда, с изогнутыми к килю бортами, с несколькими мачтами и с широкими парусами. На носу и корме нефа высились деревянные шато (башни). В отличие от галер нефы имели медленный ход и были неповоротливы. Юисье же являлись транспортными парусниками: в их глубокий трюм помещали коней.
      11 ноября армада крестоносцев - примерно 200 кораблей - с боем вошла в запертую железной цепью Задарскую гавань, а 24 ноября рыцари, после пятидневного приступа, взяли Задар, по словам Виллардуэна укрепленный высокими стенами и высокими башнями, сломив упорное сопротивление венгерского гарнизона и жителей города, которые, отмечает Робер де Клари, "вооружились самым лучшим образом, как люди, решившие защищаться". Задар, включая и его церкви, был разгромлен. Захватчики учинили в городе свирепый погром, разрушили многие здания, разжились богатой добычей. Задар попал под власть Венеции - правда, не сразу: вначале вспыхнула распря между венецианцами и меньшим пародом пилигримов. Она продолжалась, рассказывает Робер де Клари, целую ночь и еще полдня и была "столь великой, что рыцари лишь с большим трудом могли разнять их". По мнению Виллардуэна, недоставало малого, чтобы все войско было погублено, ибо каждая из враждующих сторон понесла весьма большие потери.
      Завоевание и разгром христианского города в Далмации - таков был первый "успех", достигнутый в Четвертом Крестовом походе.
      Апостольский престол выразил приличествующее случаю негодование. Иннокентий III выказал "безмерную скорбь" в связи с тем, что крестоносцы пролили "братскую кровь" и нарушили его запрет нападать на христианские земли. Папа подготовил письмо, предназначавшееся ратникам христовым, в котором заявлял, что готов простить их прегрешения. Ведь, захватывая Задар, они поступили так не по своей воле, а лишь подчиняясь необходимости. Пусть только рыцари, увещевал папа, "не прибавляют греха к греху", пусть воздержатся от дальнейших разрушений в Задаре и возместят ущерб, нанесенный венгерскому королю. Коль скоро они ослушаются, им не избежать отлучения. Глава католической церкви явно уклонялся от применения сколько-нибудь серьезных кар по отношению к своему воинству: о возможности церковного отлучения он упоминал в конце письма в достаточно сдержанных формулировках. Вероятно, этим и ограничились бы практические результаты папского гнева, если бы опрометчивые воины Креста не напросились на более крутые меры, которые сам Иннокентий III первоначально не собирался пускать в ход.
      Страх перед содеянным внушил крестоносцам уверенность в том, что за свои "подвиги" они все же получат по заслугам. Ведь воины Господни, как писал Гунтер Пэрисский, "подняли руку на достояние короля венгерского, которое он, приняв знамение креста, препоручил покровительству св. Петра и верховного понтифика". Опасаясь самого худшего, рыцари в декабре 1202 г. отрядили в Рим депутацию из четырех человек во главе с епископом Нивелоном Суассонским, которая и явилась к папе с повинной головой. Ему изложили обстоятельства дела, представили оправдания, а под конец сообщили, что уж отныне возлюбленные чада Иннокентия III ни в чем не ослушаются его воли и проследуют в Святую землю. Крестоносцы, конечно, не подозревали о подлинной роли в происшедших событиях самого римского первосвященника, фактически, как мы видели, способствовавшего захвату Задара.
      Иннокентий III был поставлен в двусмысленное положение. Нужно было открыто определить позицию папского престола по отношению к случившемуся: раз уж сами крестоносцы признали себя достойными отлучения, не мог же папа сделать вид, что ничего не замечает! Написанное заблаговременно послание не было отправлено. Послов приняли в Риме со всей суровостью. Воины Креста подверглись отлучению от церкви. Впрочем, Иннокентий III тут же, сменив гнев на милость, поручил кардиналу Петру Капуанскому, своему легату, снять отлучение, взяв с крестоносцев клятвенное обещание, что впредь они будут строго повиноваться апостольскому престолу. Папа ограничился тем, что, как пишет Виллардуэн, выразил сожаление по поводу совершенного ими "большого злодеяния".
      Руководствуясь престижными соображениями, Иннокентий III все-таки лишил своей милости венецианцев: отлучение над ними сохранялось в силе. Нельзя было оставить совсем без последствий эту историю, подрывавшую репутацию курии. Папа, однако, сразу нашел нужные оговорки во избежание недоразумений: да, венецианцы преданы им анафеме, но это не должно помешать крестоносцам пользоваться флотом республики св.