- Меня интересуют вопросы, - жёстко сказал Петруз.
      - Есть, - кивнул Сашан. - Может, ребятам после Шаболиса лучше переночевать у меня? Ближе, как-никак.
      - Нет. Во-первых, центральный околоток после акции оцепят. Все жители ночью либо утром пройдут проверку. А гостей заберут в центурию на допрос. Во-вторых, кто-нибудь из жильцов может видеть, как трое из подъезда Шаболиса пройдут в твой. Ещё вопросы?
      - Да чо там, - сказал Технарь. - Всё давно разжёвано. - Он поднял кружку. - Как говорится, за то, благодаря чему, мы несмотря ни на что!
      "Плохо", - подумал Таксон, глядя из подворотни, как два центура меняются на посту во дворе дома работников мэрии. У оставшегося к портупее был пристёгнут радиотелефон. Вызвать его могли в любую минуту.
      Вперёд нетерпеливо высунулся Андрик и поднял пистолет с глушителем. Таксон перехватил его руку и указал на одинокий светильник, освещавший лавочку и усевшегося на неё центура. Центур устроился на лавочке, похоже, надолго.
      - Мяу, - жалобно сказал Костан.
      Центур повернул голову в их сторону.
      - Мя-ау, - ещё жалобнее протянул Костан. Кошек и собак в городе давно съели, редкие экземпляры сохранились лишь у хозяев привилегированных домов.
      Центур встал. Хозяева за найденное животное платили хорошее вознаграждение.
      - Кис-кис! - сказал центур.
      Костан отозвался, но тут пискнула рация, и голос дежурного поинтересовался, как дела на посту.
      - Всё в порядке, - ответил центур, отключил рацию и снова позвал: Кис-кис-кис!
      С места он не сдвинулся.
      Тогда Костан тихонько мяукнул сквозь ладони. Даже у Таксона создалось впечатление, что кошка уходит.
      Центур немного постоял в нерешительности, а затем двинулся к подворотне. И только он перешагнул черту между светом и темнотой, как пистолет Андрика тихо покнул.
      Таксон едва успел подскочить к центуру и подхватить падающее тело.
      - Спешишь! - прошипел он Андрику, затаскивая тело за мусорный бак.
      С кодом замка в подъезде Таксон справился в два счёта, и они тенями скользнули внутрь. Единственная лампочка в подъезде горела на площадке второго этажа, и это было плохо. Именно на втором этаже жил Шаболис. Таксон приложил палец к губам и застыл, прислушиваясь к себе.
      Так, квартира направо - Шаболиса. Уже спит. Третья комната от входной двери. В прихожей в кресле штатный центурский телохранитель. Тоже спит. А вот в квартире напротив не спят. Играют в карты. Четверо. И готовы по любому подозрительному шуму из квартиры Шаболиса прийти на помощь. Вот почему и лампочка горит на площадке. И не служат эти четверо в центурии. Они работают на Вочека.
      Откуда у него это чутьё, Таксон не знал. Не было ничего такого до того, как Петруз нашёл его раненого в заброшенном доме, где группа хранила оружие. Впрочем, у Таксона к себе было много вопросов, на которые он не находил ответов. На амнезию после ранения в голову можно было списать отсутствие воспоминаний об огромном периоде жизни между падением Республиканства и сегодняшним днём, хотя этого промежутка хватило бы на целую человеческую жизнь, а ему, Таксону, было бы тогда за восемьдесят. Сюда же, с такой же большой натяжкой, можно было приложить и странные чужие сны. А вот что делать с его интуицией, видением в темноте, или вот с этим умением открывать любые замки?
      Замок на двери Шаболиса-Вочека был настроен на папиллярный узор его большого пальца. Но для Таксона хитроумный замок оказался проще обыкновенной щеколды. Он приложил ладонь к двери чуть выше зрачка фотоэлемента, "увидел" нужный контакт идентичности изображения, и тот, послушный его желанию, самопроизвольно замкнулся. Замок щёлкнул, и дверь открылась.
      Первым проскользнул в квартиру Андрик, и тотчас оттуда донёсся приглушенный всхлип телохранителя. Андрик видел в темноте не хуже Таксона.
      Пропустив вперед Костана, Таксон аккуратно прикрыл за собой дверь.
      - Дальше - стоп! - шёпотом приказал он Андрику.
      Посреди прихожей, в кресле, широко раскинув ноги и запрокинув голову с перерезанным горлом, сидел центур. Похоже, проснуться он не успел. А вот Вочека нужно было разбудить.
      Перешагнув через ноги трупа, Таксон прошёл в спальню и включил свет. Шаболис-Вочек лежал на огромной двуспальной кровати, храпел во сне и, похоже, был мертвецки пьян.
      Костан обошёл кровать, отшвырнул ногой стоящий у изголовья столик на колёсиках. На пол полетели хрустальные фужеры, полупустые бутылки. Перебивая застоявшийся дух перегара, по комнате поплыл запах дорогого, давно исчезнувшего для простых смертных коньяка.
      "Некстати", - подумал Таксон, уловив, как в соседней квартире прекратили игру в карты и стали прислушиваться к шуму в квартире патрона.
      Костан извлёк из-под подушки пистолет, а затем поднял уцелевшую бутылку и стал лить из неё на лицо статс-советника. Шаболис замычал, заворочался и, отмахиваясь от струи, сел на постели.
      - Пора трезветь, - брезгливо обронил Костан.
      Статс-советник открыл глаза и отрезвел. При виде пистолета в руках Таксона глаза его выпучились, руки зашарили по одеялу.
      Костан хмыкнул, вынул из конфискованного пистолета обойму.
      - На! - Он бросил пистолет на одеяло. - Ты ведь его ищешь?
      Статс-советник застыл, со страхом смотря на лежащее у него на коленях оружие.
      Костан подошёл к серванту, открыл дверцу и присвистнул. На нижней полке неряшливой горой лежали пачки денег. Сразу видно, что хозяин счёта им не вёл.
      - Ты посмотри, насколько он уверен в себе, - презрительно хохотнул Костан. - Даже сейфа не установил.
      Он стал сгребать деньги в пластиковый мешок.
      Так и не решившись притронуться к пистолету на коленях, статс-советник поднял глаза на Таксона.
      - Может, договоримся? - хрипло выдавил он. По его лицу пошли багровые разводы жестокого похмелья.
      - С кем? - бесцветно спросил Таксон. - Со статс-советником Шаболисом или Мастером Цеха Вочеком? С Вочеком, милый, у нас разговор один...
      Он выразительно повёл стволом пистолета.
      И тут неожиданно для Таксона треснул выстрел и статс-советник откинулся на кровати с дыркой между глаз. Таксон изумлённо оглянулся. Андрик крутанул на пальце пистолет и неуловимым движением отправил его в карман.
      - Ты что?! - взбеленился Таксон.
      - Так ты 'едь сам... - Андрик повторил движение Таксона.
      "Да, - расстроено подумал Таксон, - кроме себя, винить некого. Надо было Андрика оставить у входной двери. Слишком буквально он всё понимает. И слишком хороша его исполнительская реакция. Плакали теперь сведения о цехе ночной гвардии и её гильдиях..."
      - Уходим, - буркнул он, но тут же предостерегающе поднял руку.
      Четверо картёжников не только бросили игру, но и вышли на лестничную площадку. Один стал осторожно спускаться по лестнице, двое остались, а последний вернулся в квартиру и стал по радиотелефону вызывать центурию.
      - До чего срослись, - процедил сквозь зубы Таксон. - Просто родственные души!
      - Андрик, приготовься, - шёпотом распорядился он. - Костан - к двери. По звонку в дверь резко её распахиваешь!
      В спальне зазвонил телефон. Из центурии интересовались шумом в квартире губернского комиссара. Двое на лестничной площадке достали пистолеты и осторожно приблизились к двери. Один справа, другой слева. Тот, что вжался в левый косяк, протянул руку и нажал на кнопку звонка.
      Костан сработал как автомат. Дверь распахнулась на всю ширь, на мгновение ошеломив телохранителей, и этого мгновения хватило Андрику, чтобы застрелить обоих и стремительной неуловимой тенью скользнуть в открытую соседнюю квартиру. Таксон бросился вслед за ним, но в дверях столкнулся с Костаном. Из пролёта снизу грохнул выстрел. Не целясь, Таксон ответил.
      "Попал, - рефлекторно отметило сознание и параллельно зарегистрировало, что Костан зашатался и замотал головой. - Касательное ранение в голову. Сильная контузия..."
      - Вниз, быстро! - уже не таясь, крикнул Таксон вновь появившемуся на площадке Андрику и, забросив руку Костана себе через плечо, ссыпался с ним по лестнице.
      Задворками они пробежали три квартала и выскочили на пустырь. Здесь Таксон остановился, достал радиотелефон и сказал в него:
      - Тип-топ!
      - Топ-тип, - мгновенно ответил Жолис.
      "Вот и всё, - облегчённо подумал Таксон, загоняя антенну в радиотелефон. Со стороны площади Свободы донёсся далёкий вой сирены центурского патруля. - Поздно, парни..."
      Он разорвал пакет нюхательной пыли, швырнул его под ноги, и они побежали дальше, в сторону от пустыря, вдоль прогнившей нитки надземного газопровода. И когда они почти добрались до заброшенного цементного завода, Таксон увидел, как над головой в загаженном до чернильной тьмы небе птичьим клином прошли семь блекло светящихся тире. А потом сзади загрохотало, и горизонт заполыхал неровным заревом, бликами очерчивая контуры мёртвых строений.
      Что-то знакомое почудилось Таксону в светящемся пунктире летящих в небе кассетных ракет и в зареве на горизонте. Но надо было быстро уходить, спешить, чтобы не нарваться на патруль, тащить на себе ничего не соображающего и не видящего в темноте Костана, и Таксон отбросил все посторонние мысли. Но весь оставшийся путь вместо обычного возбуждения от успешно проведенной операции он испытывал непонятную грусть и сожаление. Будто навсегда потерял что-то в своей душе, или что-то ушло из его жизни.
      Глава пятая
      Поезд прибыл в Бассград около полудня, опоздав часа на четыре, что при нынешней нехватке дров было неплохо. Всё утро Геннад продремал, поскольку нормально выспаться ночью не удалось. Где-то на перегоне возле Слюдяного окно в его купе разбили камнем, брошенным в состав на переезде, и проводник, клешнерукий мутант, около часа неуклюже возился, заколачивая проём куском фанеры. После себя он оставил в купе кислую вонь преющего грязного белья, которая так и не выветрилась до конца поездки, несмотря на настежь открытую дверь. Эта вонь настолько въелась в сознание, что, когда Геннад вышел из вагона на перрон, ему казалось, будто весь мир пропитан запахом потной гниющей одежды.
      Толпа мешочников, по пути подсевших в поезд, запрудила привокзальную площадь. Из сёл и хуторов в город везли продукты питания и изделия нехитрого кустарного промысла - рогожи, домотканое полотно, деревянную обувь. Здесь же, на площади, всё это и продавалось, но чаще менялось на металлические изделия - ножи, гвозди, топоры, проволоку... На фоне серых бесформенных одежд пестрота лиц поражала. Здесь были лица с нежной блестящей пигментированной кожей земноводных; лица с ороговевшим бугристым панцирем рептилий; песиголовцы, заросшие длиной шерстью по самые глаза; с большими ушами, стоячими и висячими, острыми и круглыми; безухие, с кожистыми белесыми перепонками; с огромными глазами навыкате, влажными и сухими; со щелями-прорезями вместо глаз; со ртами на пол-лица, безгубыми, с ощеренными неровными зубами, и ртами, стянутыми в куриную гузку. Лысые, волосатые, чешуйчатые головы; головы с мясистыми, подрагивающими при каждом шаге, гребнями; головы с острыми роговыми наростами. Генофонд взбесился, и, хотя обыкновенных человеческих лиц было больше, с каждым годом их количество уменьшалась. Где-то на уровне колен в толпе шустро проскальзывали словно сдавленные прессом морщинистые карлики, а над головами медленно, будто на ходулях, брели гиганты постакселераты.
      Выбираясь с привокзальной площади, Геннад долго шёл за широкой спиной мутанта с лысым приплюснутым черепом и теменным глазом на затылке. Глаз смотрел на Геннада осуждающе и строго.
      Паробус от вокзала ходил редко и нерегулярно, да и пассажиров в него набивалось сверх всякой меры - ехали, вися на подножках, на заднем бампере, забравшись на крышу. Поэтому Геннад, не пришедший в себя после бессонной ночи и вони в купе, не захотел забираться в ещё одну душегубку и пошёл пешком, хотя до управления губернской центурии было не близко.
      Бассградская центурия походила на растревоженный шершиный улей. Сотрудники бегали по коридорам, орали друг на друга, и никто ничего объяснять Геннаду не желал. Только предъявив предписание и поругавшись с секретарем, Геннад прорвался в кабинет начальника информационной службы, поскольку всё другое начальство отсутствовало. Начальником оказался багроволицый каптейн, который, увидев Геннада, тут же обложил его площадным матом и пытался выставить за дверь, но столичное предписание отрезвило его.
      По-хозяйски расположившись в кресле каптейна, Геннад спокойно поинтересовался причиной переполоха в центурии и узнал, что сегодня ночью у себя на квартире застрелен губернский комиссар статс-советник Шаболис, а также взорвано здание мэрии. Оба случая приписывались в центурии одной и той же банде террористов.
      - Это ваши проблемы, - не дослушав, махнул рукой Геннад, положил на стол ориентировку на розыск и пододвинул её каптейну. Коррумпированность бассградской центурии и губернского муниципалитета, их мафиозная структура, намертво сросшаяся с преступным миром, были притчей во языцех даже в Столице.
      Каптейн с недоумением ознакомился с документом и вернул Геннаду.
      - Ну и что? - всё ещё строптиво спросил он. - А я здесь при чём?
      - При том, - жёстко осадил каптейна Геннад и жестом, не терпящим возражений, снова придвинул к нему бумагу. - Поскольку в оперативном отделе никого сейчас нет, я назначаю вас ответственным за поиск. Ваше имя?
      - Каптейн Мишас.
      - Так вот, каптейн Мишас, проведите моё распоряжение по инстанциям. И не дай бог оперотдел не окажет вам помощи! Мои полномочия вам известны, так что доведите их до сведения помощника комиссара. Мне ждать некогда.
      Геннад встал.
      - Через два часа я уезжаю в Крейдяное и вернусь через день. Поэтому послезавтра утром отчёт о проделанной работе должен лежать на этом столе.
      - Так что мне делать? - обескуражено проговорил каптейн. От его агрессивности почти не осталось следа.
      - Искать эту личность.
      - Что мне, все кладбища перекопать? - вновь попытался взбунтоваться начальник информационной службы. Его должность ни к чему не обязывала, рутинная работа приучила к размеренному образу жизни, и ему ох как не хотелось взваливать на свои плечи ответственность за оперативное дело.
      Лицо Геннада окаменело. Бездельников он не любил.
      - Встать! - процедил он сквозь зубы.
      Каптейн вскочил и, вытаращив глаза, уставился на Геннада. Другого языка он, похоже, не понимал.
      - Я вас разжалую. Ясно?
      - Так точно!
      - Вот и договорились...
      Капитан прямо-таки ел глазами Геннада.
      - Вы должны собрать все сведения об этом человеке, - не глядя на каптейна, проговорил Геннад. Всё-таки следовало дать начальнику информационного отдела, далёкому от следственной практики, ориентировочное направление работы. - Есть версия, что он жив.
      Не прощаясь, Геннад направился к выходу, но у дверей оглянулся и бросил:
      - Кстати, закажите мне билет в Крейдяное на трёхчасовой поезд.
      И вышел, оставив начальника информационного отдела в полном смятении.
      Решение съездить в Крейдяное пришло Геннаду ночью в поезде, когда он мучился бессонницей от вони в купе. В поисках "живого мертвеца" в Бассграде он мог участвовать лишь как координатор, направляя и активизируя местную агентуру - что легче и проще делать тому же начальнику информационной службы, - и такая работа Геннада не устраивала. Исполнителем "от сих до сих" он никогда не был, всегда раскапывал горы хлама, добираясь до самых незначительных деталей. Поэтому и решил проследить весь путь псевдо-Таксона, хотя и понимал, что гросс-каптейну Диславлу его действия вряд ли понравятся. Как он тогда сказал: "Только найти..."
      Толкаться в толпе мешочников на вокзале в ожидании поезда Геннаду не хотелось, и он, освежая голову после бессонной ночи, прошёлся по улицам Бассграда. Когда-то большой город с миллионным населением, образовавшийся путём слияния нескольких десятков горняцких поселков, с истощением шахт обезлюдел и распался теперь уже на постиндустральные поселения, отделённые друг от друга кварталами рассыпавшихся панельных многоэтажек. Лишь центр города, построенный из добротного камня в период расцвета Республиканства, выглядел более-менее прилично. Впрочем, такая участь постигла все крупные города. После голодных бунтов начала Перелицовки горожане, не обеспеченные работой, топливом и пропитанием, устремились в сельскую местность. Началась гражданская война за передел земли, отголоски которой докатывались и до сегодняшнего дня. Население страны резко сократилось, и установилось шаткое равновесие, смещавшееся в сторону мира при хороших урожаях и войны - при плохих.
      Центральную площадь оцепили спецотрядом центурской гвардии, и Геннад прошёл через кордон только предъявив предписание. Ему приходилось бывать в Бассграде в служебных командировках, и он хорошо помнил величественное здание мэрии, возвышавшееся над городом. Сейчас от мэрии остались лишь дымящиеся компактные руины. Террористы хорошо знали своё дело. Обойма кассетных ракет с вакуумными боеголовками впрессовала здание в площадь, не причинив вреда соседним домам. Странные террористы. Требований не выдвигают, себя не афишируют... А искать их нужно среди ракетчиков - так аккуратно "положить" обойму мог только кадровый офицер. Возможно, бывший... Впрочем, это уже не его, Геннада, дело. Пусть у других голова болит, тем более что в глубине души Геннад был солидарен с отчаянным актом террористов, желавших покончить с коррумпированной вседозволенностью губернских властей. Но даже самому себе Геннад в этом признаться не мог, настолько не оформившимся, подсознательным было сочувственное понимание действий террористов. Одно он твёрдо мог сказать - поручи ему титул-генрал Васелс расследование терракта в Бассграде, он бы отказался.
      На вокзал Геннад пришёл за полчаса до отправления поезда, забрал билет у дежурного по вокзалу центура и за бешеные деньги, раз в двадцать превышающие суточные, перекусил в коммерческой едальне тушёными речными водорослями. В меню была ещё соленая жабья икра, но цену на неё сложили вообще невообразимую, да и употреблять в пищу термически необработанные продукты Геннад опасался. Слишком велика вероятность активизации в организме чужеродных мутагенных органоидов.
      Всю дорогу до Крейдяного Геннад проспал и ранним утром сошёл на перрон свежим и бодрым, как никогда. Ночью в Крейдяном выпал первый снег, и хотя он уже начинал подтаивать, хлипкой кашей расползаясь под ногами, всё же тонкой ажурной пелериной прикрыл изуродованную человеком землю и освежил воздух. Давно Геннад с таким удовольствием не дышал полной грудью и не видел столь чистой белизны снега. В Столице снег падал с неба серый и грязный, пополам с копотью.
      Никто в Крейдяном с поезда больше не сошёл, и никто не сел. На пустынной платформе, зябко переминаясь в разбитых валенках, стоял только коренастый небритый мужичок в засаленном ватном комбинезоне с подпалинами. Скукожившись от холода, он равнодушно наблюдал, как паровоз набирает воду под водоразборной колонкой. Лишь изрядно поношенная форменная фуражка на его голове говорила, что это не забулдыга, а работник станции.
      Проходя мимо железнодорожника, Геннад увидел, что его левый пустой рукав аккуратно заправлен за туго перепоясывавший торс ремень. Невольно он замедлил шаг, рассматривая безрукого, и тут же наткнулся на взгляд ясных, живых, умных глаз, абсолютно не соответствующих внешнему виду железнодорожника. Стушевавшись, Геннад молча прошёл мимо.
      В жарко натопленной комнате дежурного по станции никого не было. На пустом конторском столе с покоробленной от древности столешницей стоял допотопный телефон, а в углу ржавела варварски ободранная многопанельная стойка компьютерного управления поездами. Один каркас - даже крепёжная арматура была вырвана "с мясом". Геннад осторожно присел на колченогий с виду табурет, который, к удивлению, оказался на редкость устойчивым, и принялся ждать.
      Ждать дежурного по станции пришлось долго. Только через полчаса, когда паровоз набрал воду, и состав тронулся, в дежурку по-хозяйски вошёл однорукий железнодорожник. И только тогда Геннад понял, что именно он и есть дежурный по станции.
      - Суррогат будете? - вместо приветствия спросил однорукий. Горяченького, с поезда, а?
      Приятный мягкий голос так же разительно контрастировал с обликом, как и глаза, а интонация была доброжелательной и располагающей.
      - Буду, - согласился Геннад. - С удовольствием.
      Однорукий открыл заслонку на печи, поразбивал кочергой тлеющие угли, подбросил в огонь пару поленьев и поставил на плиту чайник.
      - По делу к нам? - поинтересовался он, ставя на стол глиняные кружки. - Из центурии?
      - Почему так сразу - из центурии? - удивился Геннад.
      - А кому ещё у нас может понадобиться дежурный по станции? - просто ответил однорукий, смотря в глаза Геннаду. - Для моего начальства есть телефон - почти пять лет я в глаза никого из них не видел. Транзитные пассажиры у нас не пересаживаются. Поэтому за мои двадцать лет службы по делу сюда заходил лишь наш околоточный.
      Геннад рассмеялся.
      - Да уж! Ну, а если я предприниматель и приехал договориться с вами насчёт вагонов под отгрузку леса?
      - Тогда грош тебе цена, как предпринимателю. Вагоны арендуют на узловой станции, а не здесь.
      - Сдаюсь! - легко согласился Геннад. Разговаривать с дежурным по станции было приятно - ни заискивания, ни высокомерия, ни подобострастия с экивоками. Простой открытый разговор равного с равным. Удивительное чувство очищения души, испытанное Геннадом полчаса назад при виде снежной белизны, продолжалось общением с бесхитростным человеком.
      - Да, из центурии, - признался он и тут же представился: - Геннад.
      - Палуч, - в ответ кивнул железнодорожник. - Из Бассграда?
      - Из Столицы.
      - Тю-тю! - поднял брови Палуч. - Что ж к нам-то занесло?
      - Дела, как ты говоришь, - отшутился Геннад. Как-то незаметно они перешли на "ты".
      - Дела, так дела, - простодушно согласился Палуч и принялся разливать по кружкам вскипевший суррогат. - Крекеры будешь?
      - Буду.
      Палуч достал из стола холстяной мешочек, ловко развязал одной рукой.
      - Угощайся.
      Геннад осторожно положил в рот чёрный лёгкий кусочек, попытался, как Палуч, разгрызть его, но не смог. Тогда он отправил его за щёку и стал осторожно прихлёбывать крутой суррогат. Горелый мучной камешек к печенью имел весьма отдалённое отношение.
      - Бабка моя крекеры сухарями называла, - уловив тень недоумения на лице Геннада, сказал Палуч. - А я с детства по-забугорски их кликать привык. Мода тогда на забугорские словечки была: шузы, клоки, блейзеры... Так зачем я тебе нужен?
      Геннад оставил кружку и достал из кармана фотографию.
      - Тебе этот человек не встречался?
      Палуч повертел в руках снимок.
      - Не наш, - сказал он. - Я в Крейдяном многих в лицо знаю. Рано или поздно на станцию все приходят. И этого б запомнил. Лицо характерное.
      - Летом он должен был садиться здесь на столичный поезд.
      - Может, и садился, - пожал плечами Палуч. - Но я не видел. Я ведь здесь дежурю, а не кукую. Дом есть, и жена. Так что, извини. Видел бы сказал.
      - А кто работал кассиром в ночь на тридцать четвёртое летней гекатоды?
      - Сейчас посмотрим. - Палуч достал из стола замызганный листок графика дежурств. - Должно быть, Лоши... Сам понимаешь, график - графиком, но могли быть и подмены. Да и вряд ли она его видела - поездные бригады почти не передают сведений о свободных местах. Разве что в люкс-вагон. Сами подрабатывают.
      - Как мне эту Лоши найти?
      - А она сейчас дежурит. Позвать?
      - Если можно.
      Палуч неожиданно рассмеялся.
      - Слушай, Геннад, а ты, правда, центур?
      Геннад молча протянул удостоверение.
      - Да не надо! - отмахнулся Палуч. - Верю. Просто твоё "если можно" не вяжется с привычным обликом центура. У вас что, в Столице все такие?
      Геннад только вздохнул.
      - Ладно. Сейчас позову, - кивнул Палуч.
      Через пару минут он вернулся с полноватой, несколько испуганной кассиршей, закутанной в огромный вязаный платок.
      - Кассир Лоши, - представил он. - Мне вас оставить?
      - Ни к чему, - пожал плечами Геннад. - Садитесь, Лоши. День славный.
      - Славный... - эхом отозвалась кассирша, нервно теребя концы завязанного на груди платка.
      - Вам случайно не знаком этот человек? - Геннад протянул фотографию. И увидел, как расширились зрачки женщины при взгляде на снимок. Такой удачи он не ожидал.
      - Где вы с ним встречались? - быстро спросил он, не давая опомниться кассирше.
      - Его убили? - подняла она испуганные глаза.
      - Как его зовут? - с нажимом повысил голос Геннад, уходя от ответа. С некоторых пор он взял себе за правило на вопросы не отвечать.
      - Не знаю... - пролепетала кассирша. - Нет, правда, не знаю. Он покупал у меня билет в Столицу... И всё. Я его один раз и видела...
      - И чем же он вам запомнился? Ведь это было почти полгода назад?
      - А он... он взял билет в люкс-вагон... А сам... Сам был такой грязный... Нет, лицо чистое, умытое, а костюм мятый, в саже... Словно с паровоза слез.
      - Что-нибудь особенное запомнилось?
      - Ну... - кассирша замялась и неожиданно зарделась. - Деньги он так небрежно швырнул... Крупные. И акцент у него западный такой, протяжный, с пришепётыванием.
      - О чём вы говорили?
      - Да так... Он билет покупал... О чём можно говорить? Говорил, любит "трасифо жить"...
      - Когда он брал билет?
      - Как когда?
      - Днём, ночью?
      - Ночью. Где-то за полночь.
      - Что вы можете ещё сообщить?
      Кассирша вконец растерялась.
      - Н-ничего...
      - Спасибо. Благодарю за информацию. Вы свободны.
      - Он мог быть из паровозной бригады? - спросил Геннад Палуча, когда дверь за кассиршей закрылась.
      - Да ну! - отмахнулся Палуч. - Паровозные бригады у нас не меняются. А потом, в спецовках они все, Лоши бы сразу так и сказала. Да и зачем железнодорожнику билет брать - так бы сел.
      - А взять пассажира на паровоз могут?
      Брови Палуча взлетели. Минуту он сосредоточенно раздумывал, затем сказал:
      - Вообще-то, могут. И на крыше вагона он мог ехать - там с паровозной трубы такую гарь несёт, что пуще чем у топки сажей перепачкает. Но, с другой стороны, зачем ему мерзнуть на крыше или жариться возле топки, если при нём были крупные деньги? Ишь, в люкс-вагон билет взял. Да за пол этой цены его любой проводник как дорогого гостя бы устроил. А потом, помыться у нас негде, разве что под колонкой. Но паровозную гарь так просто не отмоешь. Лоши бы так и сказала. Она хоть и рохля, но чистюля, каких свет не видывал.
      Геннад восстановил в памяти карту местной железнодорожной ветки. Перегон от Кабаньи до Крейдяного проходил лесом и вёрст двадцать пролегал вдоль кордона с Соединёнными Федерациями. Именно здесь псевдо-Таксон и мог подсесть на поезд и забраться на крышу состава. Но где в Крейдяном он смог помыться?
      - У вас баня есть?
      - А как же. Ещё дед срубил. Попариться с дороги?
      Геннад рассмеялся.
      - Нет, спасибо. Я прорабатываю версию, где мог помыться мой разыскиваемый. В Крейдяном общественная баня есть?
      - Была. Но, когда в воде обнаружили мутагенные органоиды, её закрыли. - Палуч призадумался. - Вот разве что в "стойле"...
      - Это что - хутор?
      - Нет, - на этот раз рассмеялся Палуч. - "Стойлом" у нас называют публичный дом. Кобылки там... Ну и душ, естественно, есть.
      - И где находится ваше "стойло"? - спросил Геннад.
      - А прямо по центральной улице. С версту отсюда, в бывшем палаце наркульта.
      - Ну, спасибо.
      Геннад встал.
      - Ну, пожалуйста. Заходи ещё. К нашему, так сказать, шалашу...
      - При случае не премину, - улыбнулся Геннад.
      - Не промини, не промини, - переиначил Палуч.
      Они рассмеялись, пожали друг другу руки и расстались, довольные знакомством.
      На улице неожиданно ярко светило солнце, первый снег таял на глазах, беззвучно ссыпаясь с деревьев, капелью срываясь с соломенных крыш. Местами обнажившаяся земля обманчиво пахла ранней весной. Выбирая, где посуше, Геннад зашагал по улице, но всё равно, грязи пришлось помесить достаточно, пока добрался к бывшему палацу наркульта - помпезному зданию с колоннами и двускатной крышей, напоминавшему храмы перводемократической Греллады, существовавшей две тысячи лет назад.
      Дверь долго не открывали, несмотря на то, что Геннад, выйдя из себя, забарабанил ногами. Оно и понятно - работа ночная... Наконец послышались торопливые шаги, громыхнул засов, и дверь распахнулась. На пороге стояла, ёжась от холода в одной ночной рубахе, заспанная толстуха.
      - Чего спозарань надо? - сварливо гаркнула она. - Вечером приходи!
      - Хозяйку надо! - безапелляционно заявил Геннад, намётанным взглядом определив в толстухе привратницу. Отстранив её, он протиснулся в дверь и, сориентировавшись в коридоре, прошёл в холл.
      - Ходют тут всякие по утрам... Хозяйку им подавай... - семенила сзади привратница, сбитая с толку напористостью раннего гостя. - И откуда такие прыткие берутся...
      Геннад развернулся и ткнул ей в лицо удостоверение.
      - Такие прыткие берутся из Столицы, - отрезал он. - Одна нога здесь, другая - там. Чтобы через минуту хозяйка была тут.
      Толстуха охнула, присела и выскочила в коридор. К исполнительной власти в домах терпимости относились с особой почтительностью.
      Геннад осмотрелся. Большая комната, вдоль стен - диванчики, несколько столиков с мокрыми пятнами сивухи, на полу - окурки. Убирали тут, видно, позднее, после полудня. Он сел на диванчик и фривольно закинул ногу за ногу. С ботинка на пол сорвался увесистый ком грязи.
      Через минуту в холл в сопровождении привратницы поспешно вплыла высокая моложавая женщина со слащавым лицом. Одной рукой она поддерживала не застёгнутый халат, другой пыталась поправить всклокоченную причёску.
      - Ах, какой гость! - с порога залебезила она приторным голоском. Какой гость у нас! День славный!
      Геннад надменно кивнул и небрежно показал удостоверение.
      - Статс-лейнант Геннад из столичной центурии. Мэдам...