Статус человека

Забирко Виталий
Статус человека

      ВИТАЛИЙ ЗАБИРКО
      СТАТУС ЧЕЛОВЕКА
      Станция надвигалась. Еле заметно прецессируя под углом к оси симметрии, она была похожа на остов разбитой радиолампы, серой и мертвой. Когда-то белые эмалевые борта ошелушились и теперь на солнце отсвечивали металлом; тени, резко очерченные, как на эскизе, были затушеваны чернильной беззвездной пустотой.
      - Не нравится она мне, - вздохнул Збигнев. - Нежилая она какая-то... Ни одного сигнального огня.
      Природин промолчал. Нежилая - это почти точно. Но и не мертвая. Псевдомертвая.
      Левое от шлюзового отсека крыло солнечной батареи было оторвано и болталось в стороне, удерживаемое только кабелем. А когда они подошли поближе, стало видно, что вокруг станции огромными мохнатыми мухами порхают отслоившиеся пласты эмали.
      "Живут же здесь, - тоскливо подумал Природин. - Живут... Не живут, а обитают". Он протянул руку и нажал на клавишу.
      - Внимание! - с расстановкой сказал он. - Я - Горлица! Я - Горлица! Вызываю Порт! Повторяю, вызываю Порт! Время: тринадцать тридцать шесть. Как слышите? Как слышите? Прием.
      Эфир приглушенно трещал и свистел, затем сквозь помехи прорвался шелестящий голос:
      - Горлица! Горлица! Я - Порт! Вас слышим хорошо. Время подтверждаем. Прием.
      - Порт, я - Горлица. Вижу "Скай Сэлут". Повторяю, вижу "Скай Сэлут". Перехожу на ручное управление. Попытаемся стыковаться. Как поняли? Как поняли? Прием.
      - Горлица, я - Порт. Поняли вас хорошо. Пытаетесь стыковаться. Опишите, пожалуйста, состояние станции. повторяю, опишите состояние станции.
      - Порт, я - Горлица. Состояние станции плохое. Левая батарея станции смята и оторвана. Повторяю, левой батареи нет. Похоже, станция вообще без энергии...
      - Горлица, осмотрите состояние стыковочного узла. Природин замолчал на некоторое время, вглядываясь в надвигающуюся станцию. Потом сказал:
      - Порт, я - Горлица. Вижу стыковочный узел. Кольцо стыковочного узла немного помято. Повторяю, на стыковочном узле видны следы незначительных повреждений.
      "Порт" несколько секунд молчал - видно, операторы из Центра связи тоже пытались рассмотреть состояние стыковочного узла сквозь чересполосицу на своих экранах, - затем захлебнулся:
      - Горлица! Немедленно прекратить стыковку! Как слышите? Повторяю, ни в коем случае не производить стыковку! Как поняли? Повторите, как поняли?! Стыковку запрещаем. Прием.
      Природин покусал губы, помолчал. Станция надвигалась.
      - Порт, я - Горлица, - наконец сказал он. - Понял вас хорошо. Стыковку прекращаем...
      - Гости к нам, - внезапно, перекрывая все помехи, сказал из динамика ясный спокойный голос, и Природин ощутил, как по спине пробежал неприятный холодок. Только сейчас он по-настоящему почувствовал, что станция на самом деле близко и что они почти прилетели.
      -Долгожданные и незваные, - продолжал голос. - Что ж, милости просим. А стыковаться можете. Стыковочный узел вполне надежен.
      Природин сразу не нашелся что сказать. Промямлил:
      "Здравствуйте..." - но тут же спохватился. Правильно ли он сделал, что поздоровался? Ведь это даже смешно... Если не горько. Во всяком случае, ему никто не ответил. Тогда он откашлялся и еще раз запросил разрешение на стыковку у Земли. "Порт" ошарашенно дал "добро".
      Только когда Збигнев со второго раза пришвартовал корабль к станции, Природин снова попытался связаться с ней. Станция упорно не отвечала.
      - Это вы, Олег, напрасно делаете, - проворчал Стенли. - Не ответят они, не в их это правилах. Просто удивительно, что они вообще вышли в эфир. Если бы кто другой сказал - не поверил. А так, как это у вас говорится, у них словно в лесу что-то сдохло.
      Природин ничего не сказал, но рацию оставил. Стенли, конечно, лучше знать. Он здесь уже бывал.
      Збигнев обесточил ручное управление и теперь, пристегнувшись за пояс к креслу, натягивал через голову свитер, бубня под нос какую-то бравурную мелодию. Стенли взъярился.
      - Эй, ты! - зло выкрикнул он. - У подножия памятников принято снимать шляпы! Если тебя этому мама учила... Збигнев просунул голову в вырез свитера.
      - Это вы мне?
      - Матке Боске, - ядовито съязвил Стенли.
      - Перестаньте! - вмешался Природин. - Я понимаю вас, Стенли, вы взвинчены... Но так нельзя.
      - Да нет, Олег, - сказал Збигнев и, натянув свитер, застегнул ворот. Стенли прав. - Он повернулся лицом к американцу. - Я приношу вам свои извинения.
      Стенли отвернулся и процедил сквозь зубы что-то по-английски. Природину показалось, что он обозвал Збигнева губошлепом, но на этот раз вмешиваться не стал. Не место было, да и не время мирить их здесь - корни неприязни Стенли к Збигневу были давние, сугубо личного порядка и исходили, собственно, из почти невинного вопроса Збигнева о брате Стенли, добровольно оставшемся на "Скай Сэлуте". Стенли вообще встречал подобные вопросы с большим напряжением, а тут ему показалось, что Збигнев ко всему прочему улыбается. Он взбеленился, накричал на Збигнева, обозвал молокососом и "пшечиком" и с тех пор по любому поводу открыто выражал ему свою антипатию.
      - Збигнев, проверьте, пожалуйста, герметичность переходной камеры, распорядился Природин. - А вы, Стенли, помогите мне подготовить контейнеры для выгрузки.
      Збигнев только кивнул головой, а Стенли что-то недовольно проворчал. То ли просто для острастки, то ли в адрес Збигнева, но яснее так и не высказался.
      Минут через пятнадцать Збигнев доложил, что утечки воздуха из переходной камеры не наблюдается, и Природин разрешил отдраить люк. Стенли сразу оставил контейнеры, молча отпихнул Збигнева в сторону и взялся за штурвал люка. Он долго возился - штурвал почему-то плохо поддавался, - пыхтел, скрипел зубами, но наконец открыл. Открыл с трудом, будто в переходной камере кто-то сидел и упорно мешал ему, но он таки пересилил; и тотчас из корабля с противным свистом вырвалась порция воздуха.
      Природин поежился - давление в корабле ощутимо упало.
      - Снова упало... - сдавленно просипел Стенли. Он ткнул согнутым пальцем в манометр, и Природин увидел, что у него сильно дрожат руки. - С каждым разом, как я сюда прилетаю, давление у них там все меньше и меньше... - Стенли сглотнул и во всю ширь распахнул люк. За переходной камерой стал виден открытый люк в тамбур станции. - П-п-п... пойдем? - заикаясь, спросил он.
      В тамбуре станции было холодно, термометр на стене показывал плюс девять по Цельсию, разреженный воздух казался пресным и застоявшимся, будто на станции никто не жил. У бортов громоздились штабеля контейнеров с продовольствием и воздухом: у левого борта пустые, у правого - полные. Природин пробежал по ним глазами, посчитал и удивился. Только кислорода здесь было минимум на два года. Экономили они, что ли? Не дышали?
      Стенли отстранил Природина и зашагал вперед, балансируя на магнитных подошвах по стальной полосе. Там, где тамбур переходил в кольцевой коридор, к полу клейкой лентой был прикреплен большой пакет. Стенли остановился и уставился в него тяжелым взглядом. Лицо у него в этот момент стало старым и осунувшимся, уголки губ непроизвольно подергивались. Он долго стоял и смотрел, затем нагнулся, оторвал пакет от пола и прямо так, с липкой лентой, засунул за ворот комбинезона.
      - Это как рейс молочного фургона, - угрюмо сказал он. - Бутылки с молоком - под дверь, пустые - в фургон. А хозяева... - Стенли замолчал и закусил губу. - Хозяева считают дурным тоном встречаться с молочником...
      Он поднял больные, слезящиеся глаза и увидел, как Збигнев, сморщив нос, с апломбом осматривает тамбур. Американца перекосило, как от пощечины, уголки губ снова начали подергиваться.
      - Пану не нравится? - играя желваками, спросил он. Збигнев повернулся и посмотрел прямо в глаза Стенли. Кровь шляхтичей наконец взыграла в нем.
      - Что вы хотите этим сказать? - официально спросил он побелевшими губами.
      - Послушайте, - снова вмешался Природин и положил руку на плечо Збигнева. - Мы прилетели сюда вовсе не для того, чтобы сводить личные счеты. Оставьте это до возвращения на Землю. А сейчас давайте работать.
      Стенли по-прежнему продолжал играть желваками и испепелять взглядом Збигнева. Тогда поляк первым отвел взгляд, отвернулся и полез обратно через переходную камеру на корабль.
      - Пшечек... - прошипел ему вслед Стенли. Природин зябко повел плечами. "Только психологической несовместимости нам как раз и не хватало", - подумал он.
      Двое суток они выгружали контейнеры с корабля и закрепляли их в тамбуре станции. С последним блоком контейнеров пришлось повозиться, так как кронштейны в верхнем ряду были варварски скручены у самого основания. Некоторые совсем, а некоторые так и торчали единорожьими декоративными рогами. Скрепя сердце Природин пожертвовал бухтой телефонного шнура от резервного скафандра, которым и прикрутили контейнеры к уцелевшим остаткам кронштейнов, чтобы они не дрейфовали по тамбуру.
      - Все, - вытирая руки о комбинезон, сказал Природин и посмотрел на Стенли. - Им надо сообщать, что мы закончили разгрузку?
      Стенли посмотрел на него пустым взглядом.
      - Наша миссия заключается в том, - хрипло проговорил он, постоянно оглядываясь на замкнутую дверь из тамбура в кольцевой коридор, - чтобы прилететь, разгрузиться и сразу же улететь. Вступать же с нами в разговоры они вовсе не намерены...
      - Да и зачем? - неожиданно сказал Збигнев. Природин недоуменно вскинул брови.
      - Зачем, я вас спрашиваю, им с нами говорить? И о чем? - Збигнев пожал плечами. - Только не говорите мне сакраментального: мы же все люди. Они не люди! Они были людьми, но они уже не люди.
      Природин успел вовремя среагировать и перехватил кулак Стенли.
      - Сопляк! - процедил тот, с ненавистью глядя на Збигнева. - Как ты смеешь!.. Мы этим людям памятник должны поставить. И не дай бог тебе оказаться на их месте!
      - Поберегите нервы, Стенли, - холодно осадил его Збигнев. - Я уважаю ваши родственные чувства, но обитатели станции слишком долго пробыли в космосе, и путь на Землю им заказан. Там их ждет смерть. Они умерли для нас, а мы для них.
      - Ты все так толково объясняешь... - зло выдавил из себя Стенли. - Но эти прописные истины относятся только к людям из проекта "Сатурн-14"! А сможешь ты объяснить, почему большинство из экипажа "Марс-23" сейчас на Земле, а трое находятся здесь? В том числе и мой брат? Сможешь объяснить, почему он не вернулся, когда мог вернуться? Почему его жена поставила ему на кладбище памятник и в день поминовения усопших водит туда детей? Почему он, именно он, молчит? Сможешь ты мне ответить на эти вопросы, умник?!
      - Да, - спокойно сказал Збигнев. - Я могу ответить на эти вопросы, хотя на станции тебе объяснили бы лучше...
      Он хотел что-то добавить, но осекся. В двери, на которую так долго бросал взгляды Стенли, щелкнул замок, и она медленно распахнулась. В открывшемся коридоре висел серый полумрак, лампочки там тлели меньше, чем в четверть накала, и, собственно, ничего нельзя было рассмотреть.
      Где-то в углу тамбура заскрипел невидимый динамик, тот же голос, что приветствовал их при подходе к станции, сказал:
      - Пройдите в рубку, - и отключился.
      В тамбуре снова воцарилась тишина, только слышно было, как приглушенным басом ворчит осветительная панель.
      Первым пришел в себя Стенли. Он сделал несколько шагов к двери, но не заметил, как сошел со стальной полосы, оторвался от нее и, зависнув в воздухе, медленно полетел к потолку.
      Вступили они на станцию как в подземелье. Здесь было еще холоднее, чем в тамбуре, и даже вроде бы сыро; тусклые лампионы освещали только коридор, ведущий к рубке, на остальной же территории станции было темно. У одного из переходов им почудилось шлепанье босых ног по металлическому полу (хотя откуда здесь, в невесомости, шлепанье босых ног?), они остановились, прислушались, но странный звук не возобновился.
      В рубке ярко горел свет, и Природину, вошедшему с полумрака, вначале показалось, что здесь никого нет, только как-то необычно тесно. И лишь затем он увидел сидящего в кресле человека. Хотя его трудно было назвать человеком. Он сидел лицом к двери, огромный и бесформенно раздутый, полностью закрывая собой кресло так, что создавалось впечатление, будто он просто завис в воздухе. Лысая, с нездоровой желтизной голова по форме напоминала грушу - круглые щеки не свисали вниз, как это было бы на Земле, а водянками распухали в стороны.
      Кажется, его вид даже на Збигнева произвел впечатление.
      - Здравствуйте... - просипел он, но тоже не получил ответа.
      "Что же тут делается? Да что же с ними тут делается?!" - лихорадочно застучало в голове у Природина. Руки и ноги у обитателя станции были непропорционально короткими, как какие-то рудиментарные органы, - они неестественно, толстыми окороками, торчали в разные стороны. Он молча осматривал вошедших долгим, неприятным, оценивающим взглядом.
      - Мы пригласили вас сюда, - наконец начал он, - чтобы поставить в известность...
      - Простите, - перебил его Стенли, -я могу видеть Энтони Уэя, моего брата?
      Обитатель станции посмотрел на него, ничего не сказал и продолжил:
      - ...об изменении графика доставки предметов жизнеобеспечения на станцию. То есть мы просим, чтобы их доставляли не раз в полгода, как это делалось до сих пор, а раз в два года. Я думаю, вы отметили, что нам просто некуда девать излишки. И еще: нам бы хотелось, чтобы впредь грузы на станцию доставлялись автоматическими кораблями. С разгрузкой мы можем справиться сами.
      Природин молчал. Ему нечего было сказать. Он не был готов к подобной встрече и вести переговоры не был уполномочен.
      - Далее, - продолжал обитатель станции. - Насколько нам удалось понять, на Земле нас считают жертвами космоса, а станцию - чем-то вроде космического лепрозория. Доля истины в этом есть. Но тем не менее это не совсем так. Поэтому мы решили временно снять запрет на контакт с землянами и встретиться с вами. Прошу задавать вопросы.
      - Я хотел бы видеть своего брата, - твердо сказал Стенли.
      - Вопросы прошу задавать по существу.
      - Что значит по существу?! - взорвался Стенли. - Я хочу видеть своего брата!
      Раздутый как шар человек медленно повернул к нему голову.
      - Вы прекрасно осведомлены, - все так же бесстрастно сказал он, - что все живущие здесь никогда не вернутся на Землю. И будет лучше и для вас и для нас, если мы не будем напоминать друг другу ни о чем.
      С трудом сдерживаясь, Стенли заскрипел зубами и замотал головой. Природин подхватил его под руку и почувствовал, что все мышцы у него напряжены. Казалось, он сейчас бросится на обитателя станции.
      - Почему у вас... - начал Природин, чтобы как-то разрядить обстановку, и замялся. - Простите за вопрос, - наконец решился он. - Мы не имеем о вас никаких сведений. У вас... много умерло?
      - С чего вы взяли?
      - Но избыток предметов жизнеобеспечения...
      - Они просто привыкают обходиться как можно меньшим количеством, неожиданно ответил Збигнев.
      Природин недоуменно посмотрел на него, затем перевел взгляд на обитателя станции. Тот молчал.
      - Зачем? Ведь мы доставляем все необходимое для нормальной жизни...
      - Нормальной жизни человека, - сказал обитатель станции. - Хомо сапиенса. - Губы его сложились в подобие горькой усмешки. Впервые на его лице проявились какие-то чувства. - Человека разумного... А что такое разум? Человек навесил на себя этот ярлык, отгородился им от всего живого и возвел свой образ и подобие непогрешимым монументом на вершину эволюции как конечный и неизменный венец творения. Но тем самым он отвергает эволюцию в ее перспективе, как в свое время отвергал ее вообще своим божественным происхождением. Воистину, нет предела человеческой гордыне.
      - Вы хотите сказать... - Стенли выпрямился и с трудом сглотнул ком, застрявший в горле. - Что вы воплощаете эту самую будущую перспективу эволюции в жизнь?
      - Но ведь когда-то что-то заставило кого-то выйти из океана на сушу?
      - Разум... - горько усмехнулся Стенли и покачал головой. - Разумные кистеперые рыбы.
      - Рыбы остались в океане. А те, кто вышел, - тех уж нет. Конечно, для выхода из океана на сушу не потребовался разум. Но для выхода жизни в космос, может быть, именно разум является необходимым условием эволюции?
      Стенли вдруг сник, обмяк и, махнув рукой, отвернулся.
      - Идем, - устало сказал он Природину. - Збигнев прав. Они не люди. И говорить нам с ними не о чем.
      И он пошел. Природин шагнул было за ним, но, задержавшись, оглянулся на Збигнева.
      - Идите, Олег, - кивнул головой Збигнев. - А у меня есть еще несколько вопросов.
      В корабле они сняли магнитные ботинки и принялись готовить корабль к расстыковке.
      "Вот мы и поговорили, - думал Природин, укладывая резервный скафандр, с которого он срезал телефонный шнур, в нишу. - Как это пишут в официальных отчетах - беседа прошла в дружеской и деловой обстановке". Он закончил укладку скафандра и сел в кресло. Человечество начинает покидать Землю и уже одной ногой стоит на пороге Большого Космоса. Подобные шаги никогда не обходятся без жертв. Вот так и появилась эта станция. Но что она собой представляет: боль человечества, его неудачный шаг, как предполагал он раньше, или - будущее человечества? На первый вопрос ответить просто. Только сам старт корабля и выход его в космос означает для космонавта изменение формулы крови; отсутствие электромагнитного и гравитационного полей, наличие излучений, экранируемых атмосферой Земли и являющихся активными раздражителями сердечно-сосудистой и нервной систем, коры головного мозга, - позволили определить максимальный период пребывания человека в космосе, превышение которого означает для человека такую перестройку организма, что он просто не сможет выдержать не только перегрузок при возвращении корабля на Землю, но и самого гравитационного поля Земли. Так что с первым вопросом все ясно. А вот со вторым...
      - Эволюция, - зло процедил Стенли. - Эволюция затратила на нас миллионы лет! А они хотят...
      - Вы ошибаетесь, Стенли. - В отсек протиснулся Збигнев. - Эволюция не меряется годами. Ее мера счета - поколения. Так, например, между нами и Юлием Цезарем лишь около ста поколений, ста человек. А от пещерного человека мы отстоим всего на несколько тысяч. Ну а при резком изменении среды обитания количество поколений до появления полностью адаптированной особи резко сокращается.
      - Если только они не вымирают! - оборвал Стенли. - Хватит! Я сыт подобными теориями по горло. Не хочу больше здесь оставаться ни минуты!
      Збигнев только пожал плечами.
      - Хорошо. Я только попрощаюсь кое с кем на станции. А вы включите внешнюю связь.
      Он ухватился рукой за поручень на потолке, оттолкнулся и вновь нырнул в переходной отсек. Природин недоуменно оглянулся на Стенли, но тот отрешенно сидел в кресле, уставившись в пульт. И тогда Олег протянул руку и включил селектор.
      Несколько минут было тихо.
      - Вы меня слышите? - неожиданно спросил из динамика голос Збигнева.
      -Да.
      - Очень хорошо. Я заблокировал люк станции, и, если через пять минут вы не отшвартуетесь, я разгерметизирую переходной отсек. Я остаюсь.
      У Природина от неожиданности перехватило горло. Несколько мгновений он беззвучно хлопал открытым ртом, затем через силу выдавил:
      - Збигнев...
      - Не надо тратить время на уговоры. У вас осталось четыре с половиной минуты. Прощайте.
      - Збигнев! - закричал Природин. - Збигнев! Немедленно вернитесь! Я вам приказываю! Немедленно вернитесь!!! Вы меня слышите?!
      Он кричал еще что-то, угрожая и прося, приказывая и умоляя, пока Стенли не остановил его.
      - Пора задраивать люк, - спокойно сказал он. - А то как бы он на самом деле не разгерметизировал переходной отсек.
      -Но...
      - Он тебя не слышит. И не только потому, что отключил связь. Он уже один из них.
      Станция удалялась. Уходила в колючую звездную пустоту. Обшарпанная, с оторванным крылом солнечной батареи и порхающими вокруг нее отслоившимися пластами эмали, она продолжала свой долгий, бесконечный путь по орбите.
      - Погребальное зрелище, - угрюмо проговорил Стенли. - Я здесь уже седьмой раз. И последний. Все пытался увидеть брата. Оставлял ему письма - он их не брал. Хотел поговорить с ним... Вот и поговорили. - Он вздохнул. Знаешь, какую эпитафию на фальшивой могиле Энтони написала его жена? неожиданно спросил он. - "Люди делятся на тех, кто жив, кто умер, и тех, кто странствует в космосе".
      Природин бросил на Стенли быстрый взгляд и отвернулся. Смотреть на него было больно.
      Внизу под ними медленно, закрывая половину иллюминатора, поворачивался белесо-голубой шар Земли. За уходящей линией терминатора россыпями гаснущих костров тлели огни городов, и было в этом что-то грустное и тревожное, как вид с высот непостижимо высокоразвитой цивилизации на первобытные стойбища человечества.
      "Колыбель человечества, - подумал Природин. - Именно колыбель и именно человечества. И не правы на станции, полагая, что разум дан человеку только для того, чтобы жизнь переступила порог с Земли в космос. Разум дан человеку и для того, чтобы и в космосе остаться человеком. Во всяком случае, я хочу, чтобы было так".
      ...Но когда корабль начал входить в верхние слои атмосферы и перегрузки жарко и душно вдавили их со Стенли в кресла, Природин вдруг ощутил себя на месте большой тупоносой рептилии с огромными, круглыми, бездумными глазами. Рептилия на мгновение высунула из воды голову на длинной змеиной шее, окинула безразличным взглядом близкий берег, с повисшим над ним слоистым туманом, и, отвернувшись, снова погрузилась в теплое лоно вод первичного океана. Кончик хвоста легонько шлепнул по воде, и по спокойной поверхности медленно разошлись еле заметные круги.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ЗА МОРЯМИ, ЗА ДОЛАМИ, ЗА ВЫСОКИМИ ГОРАМИ...
      Планета была как планета, по всем статьям подходила под стандарт Грейера-Моисеева, то есть имелась вероятность наличия на ней углеродной жизни, но ее здесь, конечно, как всегда, не было. Не верил Родион уже ни во что - ни в теории, ни в прогнозы. И вообще, ему до самых селезенок надоело прозябание в Картографической службе. Сектор такой-то, звездная система такая-то, планет столько-то, по неделе на составление характеристики каждой из планет и... И опять псе сначала. Может быть, это кому-нибудь и по душе, но Родиону хотелось чего-то более стоящего. И хоть его заявка на участие в комплексной экспедиции уже три года пылится в Совете Астронавигации и неизвестно, удовлетворят ее или нет, но с этой работы он уйдет.
      Он назвал планету, такую приятную с орбиты, нежно-салатную, "Happy End". Словно подвел итог своей деятельности в Картографической службе. Но затем подумал и осторожно отбросил "счастливый". Просто "The End". Так звучит более решительно и бесповоротно. Точка.
      Он плавно опускал корабль на поверхность планеты и думал только об одном - как через пару недель вернется в здание Картографической службы и скажет: "К чертовой бабушке. Родион Сергеевич уходит!" - и все наконец поймут, что он на самом деле уходит, - как вдруг на высоте нескольких сот метров почувствовал треск и искры, злые колючие иголки на борту корабля, но уже ничего не успел сделать. Планета Ударила в корабль чудовищной молнией, и он кувырком полетел вниз. Перед самой землей сработала аварийная блок-стема, выхлоп стартовых дюз смягчил удар, оплавив порядочную площадку, и корабль боком, сминая корпус, приземлился.
      Родион пошевелился. Руки. Ноги. Голова. Все цело. Что еще?
      Корабль.
      С минуту он прислушивался к тишине, как стонет и звенит отлетающими чешуйками обшивка, что-то скрипит, шипит, и затем почувствовал вонь. Тошнотворную помесь жареных тухлых яиц с горелым трансформаторным маслом. Вокруг было темно, кожное зрение не помогало, перегретые предметы сочились ржавой теплотой, стреляли искрами и тускло тлели огнями Эльма. Святого Эльма.
      - Как на кладбище, - вслух сказал он. - "The End". - И встал с кресла.
      Спотыкаясь о новые углы, горячие и стреляющие по коленкам разрядами, Родион нащупал люк и ткнул в него кулаком. Перепонка лопнула (значит, атмосфера была пригодной для дыхания), по глазам ударил свет, а в лицо - вполне приемлемый, разве что сильно пахнущий озоном воздух. Запах у него был непривычный, не как после грозы, и чувствовалось, что это вовсе не последствия катастрофы, а просто обыкновенный здешний аномально наэлектризованный воздух.
      Родион хотел было выйти, но хватило сил и ума подавить столь заманчивое желание, глубоко пару раз вдохнул, вздохнул и принялся за осмотр бортовых систем. Первое, что предписывала инструкция, - состояние биокомпьютера. Родион открыл заслонку, и оттуда ляпающим потоком хлынула серо-зеленая, с красными прожилками слизь, разливаясь по полу дымящейся, дурно пахнущей жижей. Здесь все было ясно.
      - Бедный мой, бедненький, - пожалел он. - Тебя трахнули молнией, затем об суху дорогу, и ты не выдержал, старина, разложился в эту дурную, отвратительную массу, но это ничего, это все чепуха, мы тебя починим, отладим, взрастим и взлелеем, и ты будешь как новенький, новорожденный, и пусть ты почти ничего не будешь знать - так это не беда, рядом с тобой будет великий исследователь, покоритель пространств, свирепых диких планет, гордых женских сердец и Прочей нечисти...
      "Ну и чушь я несу, - подумал он. - На радостях, что остался жив, просто какой-то словесный понос случился. О пространствах, сжатых гармошкой, о суперпланетах с ураганами, плазменными вихрями и гравитационными аномалиями ты знаешь только понаслышке; а женщины никогда не страдали по тебе мигренью, не говоря уж о пресловутой прочей нечисти..."
      Он очистил от слизи приемник биокомпьютера, нашел в резервном отсеке два брикета эмбриоткани, хорошенько размял, затем сорвал с них пластиковую обертку и, бросив их, уже измочаленные, в вычищенную нишу, до краев залил водой.
      - Мы еще поживем, - похлопал он по корпусу машины и закрыл заслонку.
      Когда он поднял кожух пульта, то подумал, что лучше бы этого не делал. Напрочь сожженные провода, обугленные биосистемы и копоть, мерзкая, жирная, черная копоть. Он так и оставил пульт открытым - пригодится ремонтникам, - а самому нужно немедленно, сию минуту бежать отсюда, рассеяться, развеяться, чтобы хандра не успела оседлать его, как соломенного бычка.
      Родион выглянул в люк. Местность была гористая: сплошь скалы да скалы, светло-зеленые, зеленые с белыми жилами, зеленые с золотистыми и черными полуобезвоженный малахит. Он облюбовал солнечную площадку и катапультировал туда двух роботов-ремонтников, две увесистые, неподвижные туши с тухлыми мозгами. Он не ожидал ничего лучшего - хорошо еще, что их отсек был цел и невредим и катапульта была чисто механической, без всякой био- и просто электроники.
      Прихватив с собой пакеты воды и эмбриоткани, Родион спрыгнул на землю и тут же почувствовал, что планета все-таки дрянь - до предела насыщенная свободными электронами, почти без воды, почти без магнитного ноля и с полным отсутствием биосферы.
      Ремонтников Родион жалеть не стал - неподвижные тюленьи туши не взывали к жалости, - вспорол им черепные коробки, вытряхнул из них гнилую слизь и, вложив в каждую по брикету эмбриоткани, залил водой. Затем снова сбегал на корабль, с трудом среди всякого хлама отыскал мнемокристаллы программ ремонтных роботов, прихватив заодно еще на Земле упакованный рюкзак - что даром терять время? - и вернулся назад. Порезы на пластхитиновых черепах ремонтников уже затянулись, и это было хорошим признаком - очухаются. Родион скормил мнемокристаллы этим двум громадным окорокам, напичканным электроникой, по существу сейчас еще младенцам, умеющим только чавкать приемными Устройствами как губами. Ну, что ж, дитяти, лежите тут, грейтесь на солнышке, набирайтесь сил и энергии, ума-разума - Дело теперь за вами.
      Он подхватил рюкзак и, легко прыгая по камням, взобрался на ближайшую, опаленную посадочным выхлопом скалу. Щелье, где он приземлился, вернее, где его угораздило приземлиться, было светлым пятном среди скал - постарались молния и дюзы корабля, - а туда, дальше, вокруг, простиралась каменистая гряда. На востоке, совсем рядом, он, собственно, стоял на склоне, начинались горы: невысокие, но молодые, как лесом поросшие - утыканные скалами, и со снежными шапками. Он с силой шаркнул подошвой башмака по скале. Треснул фиолетовый разряд.
      - Растяпа, - сказал он. - Любой школьник знает, что перед посадкой уравнивают потенциалы...
      Биосферы по-прежнему не чувствовалось, только со стороны корабля веяло больным теплом регенерирующих биосистем да откуда-то из-за горы тоже вроде бы просачивались крохи тепла, но это могло быть и просто дуновением ветра. Не различишь, не поймешь.
      - Ну, а теперь, - вслух сказал Родион, - не будем ждать, свесив ноги с люка, когда, плавно покачивая ободками, прямо перед нами шлепнется летающее блюдце, подумает, задребезжит и, распавшись на составные части, выпустит из своего чрева супружескую троицу сиреневеньких псевдоразумных с благотворительными намерениями... Что нам до них? Мы и сами с усами!
      Он оглянулся на сплюснутый, осевший корабль, на роботов-ремонтников, распростертых на земле, оживающих и уже начинающих перемигиваться, вскинул за спину рюкзак с широкими лямками-присосками и начал восхождение.
      - До самых снегов, - загадал он и поскакал по камням быстрым тренированным шагом. С камня на камень, тут короче, тут можно срезать, а здесь просто прыгнуть, чтоб за эту щель руками, чтоб подтянуться и, снова оттолкнувшись, сильно, ногами, перелететь на уступ, а с него дальше, нет, не сюда, этот камень не выдержит, развалится, осыплется, а на этот, черный, базальт с крапинками, а с него можно вот сюда и сильно нажать, чтобы он вниз, чтобы обвалом, с пылью, грохотом, а тут, наверное, и с молниями...
      Через полтора часа Родион добежал до кромки снега, немного по нему, сорвал рюкзак, тот отлетел куда-то в сторону и исчез, а сам облегченно, всем своим разгоряченным телом, повалился в сугроб. Лицом вниз, затем перевернулся на спину. Пар огромными клубами вырывался из бешено работающих легких, в груди клекотало, и он, приподнявшись на лопатках, заорал во всю глотку:
      - Пре-крас-но! - и тут же наглухо захлопнул рот. Сейчас дышать только носом, так надо, так лучше, дышать глубже и реже. Родион закрыл глаза и почувствовал, как снег тает от его жаркого тела, топится, как жир на сковородке, а он сам погружается в сугроб все глубже и глубже. После него тут останется ледяной полуслепок, след йети для местных сиреневеньких псевдоразумных. Если бы они тут жили... Он живо представил их: один, в осьминожьей форме амебы, с редким венчиком прямых рыжих волос и тремя круглыми, выпуклыми, плавающими по всему телу глазами, метался вокруг ямы, азартно замеряя ее быстро появляющимися и исчезающими ложноножками - вот так, теперь вот так и еще вот так и так, - и что-то лопотал, то скорострельно, то протяжно, а остальные, отдуваясь, степенно стояли в стороне, изредка кивая головами. Те, что стояли, сложив ложноножки на кругленьких животиках с дырочками-пупиками, презрительно фыркали и бормотали нечто скептическое, а остальные дрожали венчиками и благоговейно моргали вытянувшимися на полтела глазами. Родион хотел было подмигнуть мятущемуся псевдоразумному - привет честной компании! - открыл глаза, но аборигены почему-то разбежались во все стороны, тенями попрятавшись между камней.
      - Ну, я так не играю, - обиделся он и встал.
      Растопленный снег ручейками сбежал с одежды и собрался лужицей у ног. Запрокинув голову, Родион посмотрел на серо-желтое, пятнами, небо, на неяркое, рассыпающееся искрами, как бенгальский огонь, солнце и подмигнул. Хотел еще поребячиться, крикнуть солнцу нечто детско-восторженное... как вдруг спиной ощутил толчок. Мягкий плотный удар живой теплоты. Причем контакт прошел не просто с биосферой планеты, а с конкретным жильем или чьим-то логовом, тут, прямо за перевалом, чуть в сторону от вершины. И было это тепло чьего-то живого присутствия.
      Родион обернулся, постоял немного, прислушался, примерился к дуновению живого тепла, оценил и пошел прямо на него, уже собранный и серьезный, как и полагается разведчику.
      Сразу же за отрогом открывался вид на межгорье: внизу, наверное, была долина - оттуда как из духовки ударило в грудь теплом жилья, - но самой долины видно не было: закрывали широкие каменные террасы. Осторожно, чтобы не потревожить осыпь, Родион начал спускаться и, обогнув одну из скал, увидел самый настоящий, изумрудно-зеленый, с разноцветными кляксами цветов альпийский луг. В левом углу Долины под отвесной скалой стояла хижина, перекошенная, сколоченная из чего попало, но все-таки самая что ни на есть Реальная хижина, а не каменное логово какой-нибудь местной студнеобразной твари. А рядом с ней паслась обыкновенная земная корова. Пегая буренка с девичьими ресницами.
      Форпост... От неожиданности Родион остановился, екнуло сердце, но сразу же ошалел - сорвал с себя рюкзак, бешено завертел его за лямки вокруг себя и покатился вниз, прямо на корову, со скоростью экспресса. Бедное животное перестало жевать и недоуменно уставилось на Родиона; а когда он налетел вихрем - отпрыгнуло в сторону. Но Родион успел поймать ее за холку.
      - Родимая моя животина! - со смехом повалил ее на землю и заорал: Буренушка-коровушка, кормилица-матушка! Дай напиться молока, милая ты ладушка!
      "Кормилица-матушка" взревела дурным голосом, завращала глазами и замолотила по воздуху копытами. Родион захохотал, отпустил ее, и она, вскочив, ужасным аллюром, вскидывая ноги, отбежала на безопасное расстояние и оттуда уставилась на него.
      "Тронутый на мою голову", - всем своим перепуганным видом говорила она, страшно сопя. Родион еще сильнее расхохотался.
      Сзади тихо скрипнула дверь, но он услышал, перестал смеяться и повернулся. Из хижины вышел поджарый, темнокожий, совершенно лысый мужчина в страшных лохмотьях. Он сощурился, безразлично посмотрел на Родиона, корову, привычным жестом подтянул повыше, до голого пупа, рвань брюк и, вытащив из кармана молоток, сошел с крыльца. У стены хижины валялась груда упаковочных ящиков, он, не торопясь, подошел к ним, выбрал один и принялся не спеша его разбивать.
      Улыбка сползла с лица Родиона. Что-то, что-то здесь не так... Хижина из каких-то обломков, старых, погнутых пласт-металлических листов, сбитых досками; без окон, дверь была когда-то крышкой огромного контейнера с остатками надписи "...eat Corporation", и сам хозяин, худой босой человек в рваных обтрепанных брюках и без рубашки.
      Родион поднялся с земли и, машинально отряхиваясь, подошел к нему.
      - День добрый, - сказал он.
      Человек не ответил. Он развернул ящик раз, другой, примерился и ударил. Родиона он словно не замечал.
      - Послушайте, - сказал Родион и положил ему руку на плечо. Человек не отреагировал никак - очевидно, он продолжал бы разбивать ящик и с чужой рукой на плече, - но Родион мягко сжал плечо и повернул его к себе лицом. Тот сразу же обмяк и не сопротивлялся, а только протягивал руки с молотком в сторону ящика и продолжал смотреть в ту же сторону. Как кот протягивает лапы и смотрит на нагретую, теплую подушку, когда его берешь с нее к себе на колени.
      Родион встряхнул его и посмотрел в глаза. Взгляд человека был тусклым и отсутствующим.
      - Послушайте, - Родион забеспокоился, - что с вами? Человек вдруг затрясся, зафыркал и, булькая, пуская пузыри, сказал:
      - Х-гоу! - Мотнул головой, напыжился и добавил: - Г-гоу!
      Родион невольно отшатнулся. Человек повел головой, скользнул по нему взглядом как по пустому месту, повернулся и снова принялся разбивать ящик.
      Что ушат холодной воды. Сумасшедший где-то в пятистах парсеках от Земли заводит ферму и живет себе припеваючи, в свое удовольствие... Родион оглянулся на корову. Она уже оправилась от испуга и щипала траву. Хвост ее висел неподвижно, как веревка. Впрочем, от кого ей здесь отмахиваться? Сзади, за спиной, хозяин по-прежнему стучал молотком, отбивал шершавые неоструганные дощечки, извлекал из них гвозди и складывал - дощечки аккуратной стопкой, а гвозди в карман брюк. Когда молоток попадал по гвоздю, щелкала короткая искра, но человек не обращал на нее внимания.
      Родион вздохнул и открыл дверь в хижину. В хижине было темно, и только сквозь щели в лишь бы как сбитой крыше, пробивались узкие, дрожащие пылью лучи света. Остро пахло запущенным, давно не чищенным хлевом. Посередине хижины на корточках у огромного старинного куба синтезатора сидела беременная, с большим животом, женщина. Она была такая же худая, как и мужчина, и - нет, не смуглая, нет - какая-то серокожая и в таких же отрепьях. К Родиону она не обернулась, а продолжала выщелкивать программу, быстро бегая пальцами по клавиатуре синтезатора.
      - My God! - вдруг прохрипело из угла у двери. Родион резко обернулся. В углу, на грубо сколоченном деревянном кресле сидел лохматый седой старик. Руки, сухие, тонкие, лежали на подлокотниках-подпорках, тело было высохшим и дряблым - от него веяло давно забытой болью и мертвой плотью. Жили только дрожащая складками индюшиная шея и большие, почти светящиеся, глаза. Старик завороженно смотрел на Родиона и глотал слюну.
      "Паралич, - понял Родион. - Давний, старый. Запущенный. И мне, моему личному комплексу регенерации, не поддастся..."
      - I'm blessed, - просипел старик и, раздирая горло, закончил: - if you are not earthmen!'
      Родион отрицательно покачал головой.
      - Я не понимаю, - сказал он и смутился. (А планету, планету-то назвал "The End"! Тоже мне, англоман!)
      Старик плакал. Крупные слезы стекали по морщинистым щекам на дрожащий рот.
      - My God... My God... Can i hope, what...
      Он внезапно затих, только всхлипывал и, моргая, смотрел на Родиона.
      - Прошу прощея. Вы не кумуете по-аглицки... - спохватился он. - Та чо та я? Топа сюда, ближте, и опушайтесь.
      Родион непроизвольно шагнул вперед. Старолинг... Дед, а дед, а ты, наверное, старый, очень старый, древний, можно сказать, старик.
      - Ах да, не на чо... - лепетал старик. Он пошарил глазами по хижине. Вон-вон у том кугу еща ящик. Вы его подважте и опушайтесь.
      Родион выволок ящик из угла, перенес поближе к старику и сел. Совершенно ошарашенный.
      - Вы уж прощея мя, - сказал старик, - но я не можече... Он смотрел на Родиона как на заморскую зверушку, большими, со светящимися белками глазами и вдруг, чуть ли не скуля, спросил: - Како там на Земле? Вы давно оттоле? Родион помялся, не зная, что сказать.
      - На Земле все нормально. По крайней мере, так было сегодня утром.
      - Сегод..? - оборвал его старик и поперхнулся. Глаза его разгорелись. И потухли. - Cod forbid... - забормотал он. - Again... Let me go for goodness' sake!
      Он страдальчески закачал головой, захныкал.
      - Когда та уже прекращется, когда вы престанете трзать мя? Чем дале, тем скверна... Шарнуть бы в тя чо-нибудь... - тоскливо-тоскливо протянул он и вдруг заорал: - Сковыряй-ся прочь, мержоча тварь! Уже и днем явитесь!
      Родион посмотрел в яростные глаза старика, напрягся, подстроился.
      - Спокойно. Успокойся. Я - самый нормальный человек. С Земли. Не галлюцинация, не фантом... Человек, - мягко внушил он.
      Старик сник, обмяк. Прикрыл глаза.
      - Кой час год? - тихо спросил он. Родион сказал.
      - Хм... - старик пожевал губами. - Двести годов... Двести... Ейща сумняща, млада члек, тебе тода ще в папухах не было.
      "В папухах..." - ошалело подумал Родион и тут вроде бы понял. К чему здесь эта хижина, этот старик, дряхлый, древний, со своим древнелингским диалектом... И все-все остальное... Двести лет назад - ревущие сопла, фотонные громады, релятивизм, архаика...
      Какая звездная экспедиция не вернулась из этого сектора? Какая?! Сейчас бы третий том Каталога...
      - Ничего, - сказал он старику. - Ничего. Через неделю я закончу здесь дела (не говорить же, что у него авария и раньше чем через неделю корабль не починят) и заберу вас на Землю. Все будет хорошо. - Он легонько похлопал старика по сухонькому мертвому кулачку. - Ничего...
      Старик открыл глаза и как-то странно посмотрел на него. Губы тронула язвительная улыбка.
      - Искушаешь. - Он невесело рассмеялся. - Годов десять тому, кода... - У старика перехватило горло. - Кода ща была... Бет была... - Он замолчал, моргнул глазами, кашлянул. - Можече, я и обрясця... А им, - старик кивнул на женщину, Земля не занужна...
      Хлопнула дверь. Пригнувшись, в хижину вошел сумасшедший и, немного потоптавшись у порога, присел на ящик в Другом углу.
      - Что с ним? - полушепотом, пригнувшись к старику, спросил Родион и указал глазами на вошедшего. - Это после катастрофы?
      - Катастрофы? - старик уставился на него, не понимая. Затем захихикал. - Вы мляете, мы терплячи кораблекруша? - спросил он. Его явно веселила эта мысль. - Конче, не без того... Та мы поселянцы, просто поселянцы, вы разумеете? Мы утяпали с Элизабет с ваштой клятой Земли тому, чо были накорма ею по заглотку! Во та как. А ца мои... - он поперхнулся и глухо поправился: - Нашты с Бет дети...
      Родион смотрел на него во все глаза.
      - И не блямайте на мя так! Не занужна нам вашта Земля, не занужна!
      Стало тихо. Женщина перестала клацать клавишами и молча ждала. Наконец окошко синтезатора открылось и извергло на поднос ком белой творожистой массы.
      - Постороньте, - вдруг сказал старик, обильно источая слюну. На Родиона он не смотрел. Шея у него вытянулась, голова судорожно задергалась из стороны в сторону - он старался рассмотреть, что делается за спиной Родиона. - Отталите отседа. Час мя будут накорма...
      Женщина встала с колен, взяла поднос и направилась в угол. Медленно, коряво, на полусогнутых ногах, ставя их коленками в середину, под огромный обвисший живот. Родион вздрогнул, как от наваждения. Женщина несла свое непомерно большое, колышущееся в такт шагам бремя, но оно, по всему ее виду, не было ей в тягость. Ее организм был только чуть воспален, как и у всякой беременной женщины.
      Родион не успел увернуться, она натолкнулась на него, остановилась, подумала и, хотя Родион сразу же отскочил в сторону, прихватив с собой ящик, на котором сидел, обошла это место и приблизилась к старику. Держа поднос на одной руке, она небрежно, ширяя ложкой в рот старика, стала его кормить.
      - Невкусна, - закапризничал старик. - Сегодня она как пришарклая... Он поперхнулся и пролаял; - Ты можешь понеторопе?!
      Женщина не обращала на него внимания. Ни на него, ни на его слова. Она тыкала в рот старика ложкой, отрывисто, резко, с методичностью автомата, и он поневоле слизывал и глотал.
      - Кода ты уже родишь? - хныкал он, давясь синтепи-щей. - Why, you are fourteen months gane with child... И то, эт како я пометил. Можече родишь помлее будешь...
      Она наконец сочла, что со старика достаточно, вытерла ложку, повернулась и пошла назад. Мужчина, до сих пор неподвижно сидевший в углу, ожил, встал с ящика и двинулся за ней.
      - Обожди... - прошамкал старик набитым ртом. - Я ша хоча. Дай ща!
      Мужчина и женщина устроились на синтезаторе и, загребая густой молочный кисель (или что там у них?) растопыренными ладонями, степенно насыщались.
      - Жале... - протянул старик. - Родина отцу жале... "Дети" хлюпали и чавкали.
      - Ца мои дети, - то ли жалуясь, с горечью, то ли просто констатируя, сказал старик Родиону. - Бет была бы невдоволена и воспитата... - Он виновато заморгал, и его глаза стала затягивать мутная пленка. - Эли... Прощая мя, Эли... Я... Эли, я не звинен. Они таки... Эли! Я сам не разумею, чему они таки!
      Старик всхлипнул. Он сидел в деревянном кресле неподвижно, каменно, как изваяния фараонов до сих пор сидят на песчаниковых тронах где-то в долине Нила. Как король на троне. Только... плачущий король.
      Он всхлипнул еще раз и начал сюсюкать:
      - Ты чаешь, Эли, а наш Доти лысый...
      Слюна бежала у него изо рта быстрой струйкой прямо на грудь, на остатки ветхой, полуистлевшей одежды. Похоже, в пище было что-то из галлюциногенов.
      - Странно, правда? - лепетал старик. - Ведь наследата у нас чиста, и у родинном дряке лысых николе не было... И у Шеллы власы тоже вылапуют... Но я мляю, чо ца от...от... Эли, ты их прощея, Эли?.. Ца ничего, Эли, чо у них... У них будет пупсалик?.. Эли, ца ничего? Эли?!
      Родион повернулся и, чуть не сорвав дверь с петель, выбежал из хижины. На волю, на свежий, с озоном, почти как после грозы, воздух, на луг, на изумрудную альпийскую зелень. С земной буренкой...
      Ад и рай.
      Рай?
      Откуда этот луг?
      - Привезли. Откуда эта корова?
      - Привезли. Откуда вы сами?
      - Прилетели. Откуда?!
      Родион вздохнул. Переселенцы забирают с собой все, что им дорого, все, что им нужно - ВСЕ, ЧТО ОНИ ЕСТЬ.
      Сзади отворилась дверь, вышла женщина и негромко позвала:
      - Марта! Ма-арта!
      Корова подняла голову и лениво промычала.
      "Идиллия, - подумал Родион. - "За морями, за долами, за высокими горами, в краю, полном чудес, фей и маленьких добрых людей, жили-были..." Мечта каждого фермера, золотая мечта детства, иметь в таком краю свой лакомый кусок земли, жирной и мягкой, как слоеный пирог, с вот таким вот лугом, с вот такой вот партеногенезной коровой, с огромным, необъятным выменем... И жить здесь. Боже мой! Утром, рано-рано, по холодку, по своему росистому лугу - босиком, дыша полной грудью... затем кружка теплого, утреннего, только из-под коровы, парного молока...
      Ну, вот. "В краю, полном чудес..."
      Изгои. Самовольные изгои. Мещане с фермерским уклоном. С придурью. Уйти, забиться куда-нибудь в угол, подальше, в самую-самую темень, но чтоб это был мой, непременно мой, только, лично, индивидуально мой угол! А до моей... то есть его угла, темноты, вам дела нет".
      Родион зло рванул с травы рюкзак, закинул его за плечи и, ни разу не оглянувшись, ушел из этой долины с альпийским, чужим, неуместным здесь лугом, вырождающимися поселенцами и коровой, не машущей хвостом.
      Семь дней Родион бродил по горам. После этой колонии было ясно, что ни о какой разумной жизни здесь, на планете и даже в самой колонии, говорить не приходится, но на корабле его ждали скука и безделье, и поэтому он лазил по скалам и ждал, пока ремонтники починят корабль и тот насосет побольше энергии. В долину он больше не заходил - не мог себя заставить.
      Нужно было сразу выволочить их из хижины, запихнуть в корабль и привезти на Землю, как привозил он до сих пор всякую живность - фауну исследуемых планет. Как каких-то доисторических животных. Ископаемых. Реликтов. Но сейчас уже не хватало ни сил, ни духа - пусть на Земле разбираются, что делать с этим заповедником.
      Через неделю Родион наконец вышел назад, к ущелью, где он приземлился. Вышел безмерно уставший, издерганный, с распухшими от бессонницы глазами.
      Корабль уже стоял - оживший, подлатанный организм, бок был выровнен, хотя и нес на себе следы скомканной, а затем разглаженной обшивки. По всему было видно, что корабль готов к старту.
      Родион прошел мимо бездельничавших роботов, хмуро бросил:
      - Марш в отсек - стартуем, - залез в люк и, зарастив перепонку, сел за пульт. Немного подождал, пока улягутся роботы-ремонтники, и стартовал.
      Выйдя на орбиту, он проверил энергетический запас корабля - энергии было мало, очень мало, и никакая земная база просто не выпустила бы его (еще чего доброго провалится во Временной Колодец, и тогда только разве что сам черт будет знать, что с ним станется), но тут не было никакой земной инспекции, а оставаться на орбите еще два дня, чтобы подзарядиться, он не мог. Это было выше его сил.
      И он рискнул.
      Вначале все шло как положено - началось медленное проникновение, и корабль уже почти вошел в межпространство. Родион облегченно вздохнул... и тут вся энергия корабля ухнула лавиной, как в прорву, и корабль на полном энергетическом нуле выбросило назад, на околопланетную орбиту.
      "Ну, вот, - подумал он, - доигрался".
      Биокомпьютер быстро защелкал, застрекотал и выдал информацию: "Положительный эффект Временного Колодца. Перемещение: двести плюс-минус пятнадцать лет по вектору времени".
      - Релятивист! - зло процедил Родион. - Ах ты, мой новый, современный релятивист! Кричите все "ура", бросайте вверх чепчики, встречайте музыкой, тушем и цветами, морем, фейерверком цветов!
      Он закрыл глаза и застонал. Ребята встретят его сединой и скрытой насмешкой: "Как же это ты, а?", а Рита... бог мой, почти такая же, только с морщинками у глаз - двухсотдвадцатитрех плюс-минус пятнадцатилетняя познакомит его со своей, забытого колена, праправнучкой...
      Глупо. Все глупо! И мысли глупые, и попался глупо. Как мальчишка, не знающий урока и зачем-то тянувший руку... Внутри было пусто, голодно, сосало под ложечкой. Хотелось... Черт его знает, чего хотелось! Если бы можно было вернуться назад...
      Родион посмотрел вниз, на по-прежнему безмятежно-салатную планету. Дважды проклятую им самим и кто знает сколькими ее поселенцами.
      После третьего витка, когда корабль уже более или менее заправился, подзарядился, Родион решил приземлиться. "Вернуться назад..."
      На этот раз все прошло как положено. Он вовремя уравнял потенциалы, хотя не хотелось, ой как не хотелось! - лучше бы отсюда, сверху, камнем, чтоб в лепешку, на мелкие части, и чтоб даже скорлупа корабля не смогла регенерировать!
      Он посадил корабль на лугу, на противоположном от хижины конце долины, и вышел. Двести лет... Луга как такового не было. Вместо травяного ковра были редкие, длинноостролистые кустики, жухлые, жесткие и куцые. Рядом с хижиной... Возле хижины не было коровы. Вместо нее стояло бегемотообразное животное, черное - смоль, бесхвостое, лоснящееся, с туловищем-бочкой, вблизи - цистерной, шлепогубое, с огромными стрекозино-выпуклыми глазами.
      Родион подошел поближе. Животное смотрело на него бездумным, безразличным фасетчатым взглядом и, мерно жуя, пускало слюну. Слюна, рыжая и тягучая, медленно вытягивалась, опускалась вниз, растекаясь по земле огромной янтарно-ядовитой лужей, а затем, оставив совершенно черное пятно дымящейся, взрыхленной земли, втягивалась обратно в чавкающую, рокочущую пасть.
      Дверь хижины хлопнула, и оттуда выкатился большой, по пояс Родиону, блестящий черным хитином паук о четырех лапах. Он выволок за собой охапку дощечек и тут же, у порога, начал что-то мастерить. Родион подождал, всмотрелся. Работа шла споро, и вскоре из-под лап паука появился готовый упаковочный ящик. Самый обыкновенный. По диагонали просматривалась полустертая надпись: "...eat Corporation" - доски были сбиты в том же порядке, что и четыреста лет назад при упаковке чего-то там...
      Паук бросил ящик в кучу других у стены и, прихватив с собой молоток, умчался в хижину.
      "Покеда, дядя!"
      Родион поежился и шагнул вслед за ним. В хижине, кроме первого, был еще один паук, тоже черный, но жирный и толстый, он возился, как неопытная суетящаяся акушерка, у надсадно гудящего синтезатора, готового что-то произвести.
      Родион посмотрел в угол и оцепенел. Там, на своем троне, восседал "король". Одежда на нем истлела, сам он тоже; остался только почерневший, обветшалый скелет. Челюсть давно отвалилась от черепа и валялась на полу в зловонной, разлагающейся куче нечистот.
      - Здравствуйте, - сказал Родион. "Welcome", - сказал король.
      - Ну, как? Ты доволен?
      Молчание.
      Затем тихое-тихое, как порыв далекого ветра:
      "I see..."
      Мимо Родиона с подносом белой, горой, студенистой массы прошмыгнул жирный паук и, остановившись у трона, принялся ложкой бросать ее в скелет. Метко, туда, под верхнюю челюсть.
      Родиона замутило, и он выскочил вон.
      "Не надо, - подумал он. - Не надо было сюда возвращаться. Зря".
      На крыльцо выкатился паук, помялся на лапах, потоптался и вдруг, протяжно, с икотой, позвал:
      - Марта-а!
      "Бегемот" медленно повернул к нему огромную, без шеи, голову и замычал.
      ВОЙНУХА
      Из доклада Франца Лаобина, профессора сравнительной космической биологии (извлечение из стенограммы заседания Коллегиального Совета Комиссии по вопросам внеземных цивилизаций)
      ...Представленный на рассмотрение объект не может быть отнесен ни к одной из известных в космической биологии классификаций. Несмотря на явную схожесть рассматриваемого вида с отрядом приматов, на данном этапе исследований его нельзя отнести к указанному отряду, поскольку человекоподобная особь представляет собой (по нашему предположительному заключению) всего лишь одну из стадий метаморфоза, отдаленно напоминающего метаморфоз насекомых. К сожалению, из представленных для предварительного заключения материалов полного цикла метаморфоза установить не удалось. Известно только, что человекоподобные особи появляются из океана, обычно под вечер, уже полностью сформировавшимися и не меняющимися на протяжении всего периода существования на данной стадии метаморфоза. Продолжительность существования человекоподобной особи оценивается нами, по косвенным данным, в пределах тридцати-пятидесяти лет. По истечении этого времени особь резко утрачивает подвижность, долгое время проводит сидя на песке, и наконец, тесно переплетясь с другой особью, они закукливаются. Образовавшаяся куколка вскоре исчезает - очевидно, ее смывает в океан. Что происходит с ней далее - то ли куколка переходит в другую, высшую стадию метаморфоза, то ли, продуцируя споры, замыкает цикл метаморфоза, - можно только предполагать, поскольку информация по этому вопросу отсутствует.
      Как уже указывалось, особь человекоподобной стадии метаморфоза внешне весьма напоминает вид Homo sapiens. Вместе с тем имеется и ряд отличий, например: волосяной покров теменно-черепной области простирается также и на область шеи (так называемая львиная грива); глазные яблоки закрываются нижними веками; носовые полости снабжены клапанными перепонками, являющимися, вероятно, рудиментами предыдущей стадии метаморфоза; также наблюдается практически полное отсутствие внешних половых признаков, хотя лингвистический анализ местного языка и дает четкое разделение по половым категориям. Единственным признаком, по которому мы пока можем определить пол особи, является неярко выраженный волосяной покров в виде пушка под глазными впадинами у мужских особей и его отсутствие у женских. Следует, однако, указать, что разделение особей на мужские и женские, предложенное первооткрывателями, весьма условно, поскольку их половые функции не отвечают земным представлениям и проявляются, вероятно, только в период закукливания.
      Появившаяся из океана, так сказать, "новорожденная" особь чрезвычайно быстро усваивает необходимые поведенческие навыки и уже через неделю свободно разговаривает. Вместе с тем следует указать, что накопленные к этой стадии метаморфоза знания, а также вновь приобретенные, используются только для игр и исключительно для игр, - откуда можно предположить, что психология человекоподобных особей весьма напоминает детскую. Является ли это следствием беззаботного существования, обусловленного легкостью добывания пищи или отсутствием половых инстинктов, либо человекоподобная особь представляет собой своеобразную "детскую" стадию метаморфоза, мы можем только предполагать. Но поскольку "взрослой" стадии метаморфоза на планете не обнаружено, то данное сообщество, несмотря на его ярко выраженную разумность и коммуникабельность, трудно назвать гуманоидной цивилизацией. Скорее здесь может идти речь о гуманоидной псевдоцивилизации. Если до сих пор критерием определения цивилизации, будь то гуманоидная или негуманоидная, являлось стремление к познанию, пусть даже в странных, нелогичных, а иногда и просто неприемлемых для нас (свойственных негуманоидам) формах, то в данном сообществе, вопреки его явно гуманоидной структуре, такой критерий отсутствует.
      Выводы нашей подкомиссии могут кому-либо показаться несколько прямолинейными и категоричными. Принимая это во внимание, нам бы хотелось предостеречь слушателей от их безоговорочного восприятия. Учитывая, что материал, представленный в нашу подкомиссию, был собран не квалифицированными исследователями, подготовленными к такого рода деятельности, а энтузиастами, весьма далекими от ксенологии, и несет зачастую предвзятую, искаженную, иногда противоречивую и весьма неполную информацию, - следует отнестись к выводам подкомиссии как к предварительным и не принимать их как утверждение, ибо они могут оказаться неверными.
      Из дознания Алексея Рюмми и Донована Малышева, членов экипажа корабля ПГП-218 (извлечение из стенограммы заседания Коллегиального Совета Комиссии по вопросам внеземных цивилизаций)
      Председательствующий. У меня есть несколько вопросов к начальнику Картографической службы Антуа Баль-рику. Скажите, Бальрик, Проект Глобального Поиска осуществляется под руководством вашей службы?
      Бальрик. Да.
      Председательствующий. Уточните, пожалуйста, цель создания данного Проекта и каким образом он осуществляется.
      Бальрик. Цель Проекта? Мне кажется, что среди присутствующих здесь членов Коллегиального Совета она известна всем. Но я готов повторить. Проект Глобального Поиска создан для систематизации изучения и картографии звездных систем и представляет собой предварительную разведку, на основании которой Совет Астронавигации решает, насколько данная система пригодна для дальнейшего исследования и использования ее материальных и энергетических Ресурсов. Такая разведка рассчитана на пять-шесть недель, включает в себя картографию исследуемого района и планетарных систем, с чем, в общем-то, справляется автоматика, а в случае необходимости - высадку на отдельные планеты, представляющие, по мнению капитана корабля ПГП, интерес для исследований.
      Председательствующий. Что вы подразумеваете под словами "интерес для исследований"?
      Б ал ь р и к. Наличие на планете органической жизни.
      Председательствующий. Спасибо. Насколько я понимаю, это ближняя разведка, не далее пятисот парсеков. Нас же больше интересует, что представляет собой Дальний Поиск.
      Б ал ьр и к. Дальний Поиск предполагает большую самостоятельность и более широкий круг исследований. Максимальное время исследований - три года, минимальное количество участников - три человека.
      Председательствующий. Кто проводит исследования?
      Бальрик. Совет ПГП.
      Председательствующий. Я спрашиваю о непосредственных исполнителях.
      Бальрик. Ближний Поиск является курсовой работой каждого студента штурманского факультета Института астронавигации. В Дальний Поиск уходят обычно дипломники и некоторые наши сотрудники.
      Председательствующий. Благодарю вас. Я приношу извинения за то, что заставил вас повторить всем известные факты. Но вот передо мной лежат три личных дела: Алексея Рюмми, Донована Малышева и Кирша Алихари. Скажите, пожалуйста, каким образом эти три человека, не имеющие никакого отношения к Картографической службе и к космическим исследованиям вообще, могли получить разрешение на Дальний Поиск? Я позволю себе напомнить их профессии:
      Рюмми - кибермеханик, Малышев - воспитатель детского сада, Алихари поэт.
      Бальрик. Спасибо за вопрос. Хоть здесь я могу высказаться по этому поводу. Дело в том, что план работ по Проекту, предложенный нам Советом Астронавигации, настолько превышает наши возможности, что постоянно находится под угрозой срыва. Неоднократные обращения в Совет Астронавигации о сокращении плана или хотя бы об оказании помощи в проведении исследований остаются без ответа. Вот почему мы вынуждены приглашать энтузиастов со стороны. Они проходят подготовку, сдают экзамены и только после этого направляются в Дальний Поиск. Правда, и добровольцев у нас не очень-то много. Работа скучная, однообразная, состоящая в основном из сбора информации о звездных системах и лишь в малой степени их непосредственном исследовании, поскольку, как вы знаете, Проект Глобального Поиска создан для картографии самых бесперспективных районов космоса. И та случайность, что экипаж корабля ПГП-218 обнаружил обитаемую планету, составляет настолько мизерную величину, что ее не стоит принимать во внимание. Поэтому не удивительно, что добровольцы предпочитают по пять лет стоять в очереди в комплексную экспедицию, а к нам идут люди только таких специальностей, которые заведомо там не понадобятся.
      Председательствующий. Благодарю. К вам вопросов у меня больше нет. Алексей Рюмми, скажите, вы проходили подготовку в Картографической службе?
      Рюмми. Нет. У меня были любительские права пилота, и это посчитали достаточным.
      Председательствующий. Оригинальный метод подготовки!
      Бальрик. Ноя уже говорил...
      Председательствующий. Во-первых, вы говорили о проводимой в Картографической службе подготовке пилотов. Во-вторых, насколько такой подготовки достаточно для экипажей ПГП, будет решено на заседании Совета Астронавигации. В-третьих, я вам слова не давал. Продолжим, Рюмми. Скажите, вас знакомили с Положением "О возможности встречи в космосе с внеземной цивилизацией"?
      Р ю м м и. Я был знаком с этим Положением еще до того, как подал заявление в ПГП, и меня только проэкзаменовали, насколько хорошо я его знаю.
      Председательствующий. Почему же тогда вы не покинули Сказочное Королевство сразу после обнаружения на планете разумной жизни, как то предписывает Положение?
      Рюмми. Видите ли, я считаю, что Положение является только ориентировкой относительно того, как следует вести себя в космосе при встрече с инопланетной цивилизацией, а вовсе не обязательной установкой. Да вы и сами, просмотрев Доставленные нами материалы, смогли убедиться, насколько быстро, легко и, главное, безболезненно нам удалось установить контакт с народцем Сказочного Королевства.
      Председательствующий. Вот именно для того, чтобы вы так не считали, вас и должны были соответствующим образом подготовить. Спасибо. У меня к вам вопросом больше нет.
      Сталински, член экспертной подкомиссии. У меня вопрос к Малышеву. Скажите, чем вы можете объяснить такую легкость установления контакта с народцем Сказочного Королевства?
      Малышев. Ну... Трудно сказать... Возможно, их психологическим сходством с детьми, их детской непосредственностью, любознательностью... Понимаете, они именно как дети, и это, пожалуй, самое удивительное и единственное объяснение.
      Сталински. Тогда почему на планете остался Алихари, а не вы? По логике, у вас самая подходящая для данного случая профессия.
      Малышев. Гм... Мы тянули жребий.
      Председательствующий. О небо! Мы, похоже, тоже имеем дело с детьми. А скажите, Малышев, почему на Сказочном Королевстве вообще кто-то должен был оставаться?
      Малышев, Ну, как... Мы ведь оставили там информато-рий. Вы это знаете... Должен же быть при информатории кто-то, кто бы мог показать, объяснить...
      Докладная записка Йожеса Родерика, инспектора патрульно-спасательной службы, Любомиру Кроугарту, координатору Совета Астронавигации
      Довожу до Вашего сведения, что в течение пятнадцати суток со дня опубликования в широкой печати рапорта капитана корабля ПГП-218 Алексея Рюмми нами было зарегистрировано двадцать шесть попыток угона кораблей различных классов с целью посещения Сказочного Королевства. Средний возраст похитителей составляет пятнадцать-шестнадцать лет. Все мотивы, выдвигаемые нарушителями Особого распоряжения о космических полетах, введенного на период подготовки Чрезвычайной экспедиции Комиссии по вопросам внеземных цивилизаций на Сказочное Королевство, сводятся или к праздному любопытству, или к попыткам установления контактов на дилетантском уровне. Пока нам удается перехватывать непрошеных коммуникаторов, отчасти потому, что их действия в настоящий момент носят стихийный, неподготовленный характер, отчасти из-за введения жестких мер, обусловленных Особым распоряжением: отмена частных полетов, резкое сокращение плановых исследований Большого Космоса, контроль транспортных и пассажирских линий.
      Вместе с тем, согласно решению Координационной группы планирования исследовательских работ, на комплектацию и подготовку Чрезвычайной экспедиции КВВЦ на Сказочное Королевство отводится три месяца. Обращаю Ваше внимание на то, что сохранение на протяжении всего этого времени Особого распоряжения не только нанесет ощутимый вред, в связи с нарушением структуры транспортно-пассажирских сообщений с Освоенными Системами и срывом исследований Большого Космоса, но и не сможет гарантировать полной изоляции Сказочного Королевства от некомпетентных лиц, поскольку, как уже упоминалось выше, попытки посещения Сказочного Королевства, носящие пока стихийный и неподготовленный характер, за три месяца могут созреть в хорошо продуманные и вполне осуществимые акции, а патруль-но-спасательная служба не имеет опыта в подобных делах, так как впервые столкнулась с таким явлением.
      В связи с вышеизложенным патрульно-спасательная служба предлагает в кратчайшие сроки направить к Сказочному Королевству свой крейсер с целью установления на орбите планеты санитарного контроля для перехвата кораблей с некомпетентными лицами.
      1
      ...И приснилась ему маленькая тонконогая девчонка с длинными льняными волосами, серыми смеющимися глазами и радостной улыбкой. Она стояла у темного проема огромной тростниковой кампаллы, вся золотая от полуденного солнца, а он шел к ней по зыбкому, словно ватному, песку и не мог дойти.
      "Айя, - сказал он. - Моя королева..."
      И проснулся.
      "Сегодня, - подумал Донован. - Уже сегодня я увижу тебя".
      Он соскочил с кровати, наскоро умылся, бриться не стал, на эспандер тоже махнул рукой и начал быстро одеваться.
      Стереофотографическая Айя улыбалась ему над кроватью.
      "Привет, - подмигнул он ей. - Как дела?"
      И ему показалось, что Айя заулыбалась еще радостнее. Как во сне.
      "До встречи!" - Донован махнул ей рукой и вышел в коридор.
      Быстрым шагом он прошел к лифту, поднялся в штурманский отсек и вошел в рубку. Здесь было сумрачно, рабочий свет приглушен, а на огромном, в полстены, обзорном экране лазоревым серпом сияло Сказочное Королевство.
      - Ага, вот и он сам, - послышался откуда-то со стороны голос Нордвика. - Здравствуй, Малышев.
      Донован рассеянно кивнул. "Долетели, - подумал он. - Вот и долетели... Ну, здравствуй. Я не видел тебя целый год... Целую вечность. Как я соскучился..."
      - Ты садись, - сказал Нордвик. - Да садись же! Удружили вы нам. Что вы за маяк там поставили?
      - Маяк? - Донован не сразу понял вопрос. Он сел и огляделся. В рубке были только комкор Нордвик и инспектор КВВЦ Берзен.
      - Сигнальный? - переспросил он. - Как - какой? Обыкновенный, стандартный...
      Нордвик поднял на него глаза.
      - Ах, так ты еще не знаешь ничего, - сказал он. - Не слышал. Не проснулся... - И он вдруг взорвался: - Молчит ваш маяк, понимаешь?! Никаких следов в эфире!
      - Молчит? Как это - молчит? - не понял Донован. - Его даже молекулярный деструктор не берет! Тем более - рядом Кирш...
      Внутри у него похолодело. Кирш... Что у тебя там случилось, Кирш, что стряслось? Почему ты молчишь, почему молчит маяк?
      - Как вы думаете, Малышев, - спросил Берзен, - Кирш не мог отключить его?
      - Кого? Маяк? Не знаю... - До Донована дошел смысл сказанного Берзеном, и он посмотрел инспектору в глаза. - А зачем это ему могло понадобиться, как по-вашему?
      Берзен только пожал плечами.
      - Зачем? - переспросил Нордвик. - Я тоже так думаю - зачем? Но тем не менее маяк молчит.
      Он откинулся в кресле и потер воспаленные после ночной вахты глаза.
      - Конечно, всякое может случиться, - продолжил он, - но мне лично все это не очень нравится. Я бы даже сказал - совсем не нравится...
      Нордвик включил селектор и уже деловым тоном сказал:
      - Внимание, объявляется пятиминутная готовность.
      Из селектора послышались отрывистые команды операторов; кто-то включил зуммер, и он стал привередливо верещать.
      - Не уходи, - бросил Нордвик через плечо Доновану, - ты мне будешь нужен, - и начал что-то говорить в селектор, последовательно нажимая на клавиши.
      Донован и не думал уходить. Он сидел в кресле, придавленный известием о непонятном молчании маяка, и на душе у него было сумрачно. Он долго смотрел на Нордвика, как тот отдает приказы, готовя корабль к посадке, и вдруг, неожиданно для себя, подумал - а чего он, собственно, расстраивается? "Молчит маяк? Да провались он в преисподнюю со всеми своими потрохами, этот клятый маяк! Ведь мы прилетели! Понимаете, мы - долетели!.. Ни черта вы не понимаете. Вам плевать, вы здесь никогда не были, никто из вас не знает, что значит сюда вернуться. И вообще, никто здесь никогда не был, кроме нас: Алеши, меня и Кирша. Но Кирш здесь, он остался самовольным послом на Сказочном Королевстве, а Алешу вы сюда не пустили, нашли, что он нарушил устав КВВЦ, разрешив Киршу остаться... А кто-нибудь смог бы не нарушить? Увидел цивилизацию - и сразу же свертывай все исследования и немедленно возвращайся на Землю - там уж компетентные дяди из КВВЦ разберутся, что и как делать. Может быть, кто другой так бы и сделал. Но не я. Не Алеша. Не Кирш".
      Донован поднял голову и посмотрел на Нордвика. Нордвик стоял к нему спиной и сосредоточенно набирал на клавишах пульта вопросы биокомпьютеру, а тот моментально отвечал разноцветным перемигиваньем на панели - речевую характеристику Нордвик зачем-то отключил. Ответы биокомпьютера его не удовлетворяли - он часто сбрасывал задание, вводил новое, но нужного ответа так и не получал.
      - Чертовы работнички, - выругался он. - Маяк поставили, а координаты засечь забыли. Значит, так... - Он повернулся к Доновану, окинул его взглядом и явно остался недоволен. - Кстати, ты почему сегодня не брит?
      Донован демонстративно возвел глаза к потолку.
      - Ну, да ладно. - Нордвик сел на свое место. - Брит ты или не брит это меня сейчас не очень интересует. Для меня гораздо важнее, чтобы ты вспомнил, хотя бы приблизительно, координаты Деревни. Без маяка на ее поиски у нас уйдет слишком много времени.
      "Так вот в чем дело, - понял Донован. - Так вот зачем я нужен". Он посмотрел на экран. На лазоревый диск Сказочного Королевства, по которому медленно проползал размытый атмосферой, похожий на сдобный рогалик континент.
      - Если тебе понадобится, можно опустить корабль пониже. Донован прикрыл веки.
      - Не надо, - хрипло сказал он, сглотнув ком в горле. Перед глазами стояла Айя. Такая, какой она ему приснилась. Простоволосая, она шла, протянув к нему руки, по безбрежной пустыне и беззвучно, широко раскрывая рот, звала его. "Смогу ли я найти тебя? - Он даже усмехнулся. - Смогу, - подумал он. - С закрытыми глазами смогу".
      - Что не надо? - не понял Нордвик.
      - Искать не надо.
      Донован открыл глаза и, протянув руку, показал на экране, где на проплывающем под ними континенте находится Деревня.
      - Это здесь.
      - Здесь?
      Донован промолчал.
      - Ты в этом уверен? - переспросил Нордвик.
      Донован только кивнул головой.
      Нордвик нагнулся над пультом, щелкнул клавишей.
      - Пилотская? Раубер, можете начинать. Спуск вертикально до шести тысяч... - Он снова повернулся к Доновану. - Мы выйдем где-то над морем, в стороне от Деревни. Посмотрим сначала, что она собой представляет. Ну а потом уж, может быть, и сядем.
      Донован насторожился.
      - Почему это - может быть? - резко спросил он. Нордвик поморщился и прямо посмотрел в глаза Доновану.
      - Потому, что я не хочу, чтобы нас видели из Деревни.
      - Почему?
      - Потому, что ваш маяк молчит. Еще вопросы будут?
      Донован вскипел, но сдержался. Только на скулах вздулись желваки.
      И в этот момент корабль дрогнул, и диск планеты начал увеличиваться, разрастаясь на весь экран.
      Нордвик поколдовал над пультом - изображение на экране запрыгало, сместилось, и появился океан с какой-то ненастоящей бирюзовой водой и пенными барашками волн. Затем все это уплыло в сторону, и появился берег.
      - Нет, это не здесь, - сказал Донован. - Деревня дальше на север. Там Лагуна, а сразу же от берега начинается роща...
      По экрану сверху вниз заструилась, заизвивалась кромка берега.
      - Стоп! - почти выкрикнул Донован, и изображение на экране моментально застыло.
      Он расстегнул ворот куртки - давило.
      Лагуна стала расти, расползаться по экрану, все увеличиваясь в размерах. Стала видна песчаная коса, а рядом, за зеленоватой черточкой рощи, появились золотистые точки. Целая россыпь золотистых точек.
      - Деревня... - радостно заулыбался Донован. Нордвик перевел Деревню в центр экрана и дал максимальное увеличение. Появились аккуратные, как стожки сена, хижины.
      Донован на мгновение даже зажмурился и мотнул головой. Кампалла Айи стояла на краю Деревни, ровненькая и аккуратненькая, как и год назад. Айя, счастливо подумал он. Айюшка!
      - Любопытно... - протянул Нордвик.
      Донован скосил на него глаза. Нордвик весь подался вперед, напряженно вглядываясь в экран. Куртка на нем взъерошилась, жесткий воротник, наверное, резал шею, и он беспрерывно подергивал головой, отчего волосы на затылке приподнимались, открывая неестественно оттопыренное правое ухо и безобразный шрам за ним.
      Почему он не сходит к косметологу? - неожиданно подумал Донован. Впрочем, он сам был свидетелем, как Нордвик отказался от услуг корабельного врача Риточки Косе, когда она предложила ему провести сеанс косметической регенерации. Точнее, даже не отказался, а просто промолчал, как обходил всякий раз тему Сандалузской катастрофы.
      - Заметил? - обернулся Нордвик к Берзену. Тот кивнул.
      - Что? - насторожился Донован.
      Нордвик бросил на него быстрый недовольный взгляд.
      - Деревня-то ваша пуста, - проговорил он. - И, похоже, давно.
      - Как - пуста? - Сердце у Донована похолодело.
      - Следов на песке нет, - буркнул Берзен.
      - Где вы поставили Купол? - спросил Нордвик.
      - Купол? - сдавленно переспросил Донован. Взглядом он буквально впился в экран. Песок между кампаллами Деревни был аккуратно прилизан ветром. И действительно никаких следов. - В Пустыне... Километрах в пятнадцати к югу...
      Нордвик молча принялся крутить ручку настройки оптики. Деревня с рощей уплыла за кромку экрана, проползли серо-оранжевые пески... И вдруг на экран выползло нечто несуразное, просто не имеющее право на существование здесь, на Сказочном Королевстве. Химера,
      Что это? - обомлев, подумал Донован. Он почувствовал, как ужас, не мимолетный испуг, а именно ужас, сминает в комок его, его душу, его всего и швыряет в свой бездонный колодец. Что это? Он не верил своим глазам. Он не хотел верить своим глазам!..
      Купола как такового, каким они поставили его здесь, не было. Одни развалины. Да и не самого Купола, а каких-то допотопных сооружений из рыжего рассыпчатого кирпича, местами разрушенных до основания, оплавленных, с глубокими свежими бороздами и выбоинами. Кое-где целые кварталы представляли собой непроходимые горы битого кирпича пополам с крупчатой пылью. И ни единой живой души. Все то ли попрятались, то ли здесь на самом деле уже никого не было, хотя в одном из кварталов что-то медленно, неторопливо чадило густым черным дымом. Внезапно один из полуразрушенных домов вспучился, вспыхнул и разлетелся обломками кирпича. И тотчас из соседних домов, из темных провалов окон выплюнулись несколько тонких ослепительных лучиков и суетливо заметались по улице. На стенах после них оставались раскаленные рытвины со сверкающими потеками, а кое-где подрезанные под основание руины неторопливо, замедленно как-то, как при малой гравитации, обрушивались на улицу. Со снопами искр и тучами пыли... Непонятно и страшно.
      - Прилетели... - зло процедил Нордвик и выключил экран.
      - Что? - хрипло выдавил Донован.
      Ратмир Берзен сидел, крепко вцепившись в подлокотники кресла, и недобрым долгим взглядом смотрел на Донована. В этот момент его круглое добродушное лицо было страшным.
      - Что там происходит? - медленно проговорил он. По лицу Донована катились крупные капли пота. Если бы он знал!
      - А ты не понял?! - выкрикнул Нордвик. Он отвернулся и включил селектор. - Внимание, по всему кораблю объявляется особое положение! Десантной группе, группе радиолокации и лазерного контроля - готовность номер один. Вывести крейсер на круговую экваториальную орбиту...
      Вот так, с ужасом думал Донован. Он уже не слышал, что там дальше говорил Нордвик. Прилетели... На сказочную, тихую, спокойную планету, где все хорошо, где все люди - как дети, где смеются, радуются, веселятся на всю катушку...
      Играют! И в какие только игры не играют! ...Играли. Год назад. А сейчас, похоже, здесь идет война. Странная какая-то война. Будто призраки воюют или невидимки. Да и не воюют, а так, развлекаются. Сидят себе по подвалам да изредка постреливают... Да взрывают дома, какие вздумается...
      - Ну, что будем делать? - спросил Нордвик, напряженно глядя в лицо Берзена.
      Берзен недобро сощурился.
      - Что делать... - медленно, тяжело роняя слова, проговорил он. Во-первых, я отменяю твое распоряжение о готовности номер один десантной группы. Мы не Чрезвычайная экспедиция КВВЦ, а всего лишь крейсер патрульно-спасательной службы, посланный к Сказочному Королевству для обеспечения санитарного контроля, и не имеем полномочий на вмешательство во внутренние дела этой цивилизации.
      Нордвик явно не ожидал такого поворота. Он выпрямился, лицо его окаменело.
      - Ты предлагаешь сидеть сложа руки? - с трудом сдерживаясь, процедил он. - Думаешь, это их внутреннее дело? Или только надеешься?
      - Во-вторых, не надо пороть горячку, - продолжал Берзен. - У нас есть полномочия забрать Кирша Алихари с планеты. Уж он-то в курсе событий, происходящих на Сказочном Королевстве. Но даже если он и погиб в этой заварухе, у нас есть человек, который уже контактировал с народцем Сказочного Королевства, имеет там друзей и знакомых и которому будет легче, чем нам, установить во время акции изъятия с планеты Кирша, что же там происходит.
      Донован сидел съежившись, его трясло. Лицо было серо-белым, как мраморным, на нем застыли крупные капли пота.
      Нордвик скрипнул зубами и отвернулся.
      - Что ж, - недовольно сказал он Берзену. - Командуешь теперь ты...
      2
      Это была дорога. Самая настоящая, будто земная, биостеклопластовая дорога. Чуть уже, чем магистральное шоссе. Она выползала из-за бархана, текла по песку серебряным речным руслом и кончалась тут, чуть ли не в центре пустыни, зарывшись в кучу песка.
      Феликс осадил "богомола" и удивленно уставился на нее.
      -Донован, - растерянно спросил он, - это что - их дороги? Они умеют строить?
      Донован зло глянул на него, но ничего не сказал. Рывком распахнул спектрогласовый фонарь "богомола" и выпрыгнул на шоссе.
      "Шоссе как шоссе, - подумал он с тоской. - Откуда ты здесь?"
      Шоссе звенело под каблуками настоящим земным стеклопластом, и было заметно, как занесенные на него ветром песчинки медленно ползут к обочине. Дорога самоочищалась.
      Донован опустился на колени и руками разгреб песок на обочине. Край дороги был неровен и бугрист, местами в него, как в леденец, вкрапились полурасплавленные песчинки:
      - Что там такое? - громко спросил Ратмир и тоже выпрыгнул из "богомола".
      - Да так... - Донован обернулся. - Собственно, ничего.
      Он провел ладонью по краю дорожного полотна и засыпал его песком. Как рашпиль. Брак. А фактура-то земная... Ратмир остановился рядом.
      - Нашел что-то?
      Донован покачал головой.
      Ратмир потоптался на месте, присматриваясь к полотну дороги, и снова спросил:
      - Ты думаешь, Кирш?
      - Ничего я не думаю! - огрызнулся Донован и резко поднялся с колен. Он отряхнул песок с брюк, вытер руки о куртку и посмотрел на Ратмира.
      Задумчиво выпятив нижнюю толстую губу, Берзен ковырял каблуком ботинка биосиликетную поверхность дороги.
      - У Кирша было что-нибудь для ее постройки? - спросил он.
      Донован отвернулся. Пошел бы ты со своими расспросами...
      - Было, - буркнул он. - Все, что мы здесь сделали и что оставили, полностью изложено в нашем отчете Комиссии.
      - Ах да. Большой синтезатор, - вспомнил Ратмир. - Я, кстати, был очень удивлен, когда узнал, что в экипировке вашего корабля оказался большой синтезатор, - словно вы летели не обыкновенными исследователями, а колонистами. или, по крайней мере, строителями курортных городков.
      Он стукнул каблуком по дороге. Полотно дороги отрывисто звякнуло.
      - Похожа на земную, не находишь?
      У Донована перехватило горло. Он поднял глаза и посмотрел на дорогу. Расплавленный ручеек песка, вытекающий из-за бархана.
      - Похожа. - Он зябко повел плечами. "Почему я не могу врать? Почему я не умею врать?! Не похожа она, в том-то все и дело! Она - земная... - Донован провел рукой по лицу. - А как бы мне хотелось уметь врать... Спокойно так, глядя в глаза, уверенно... врать улыбаясь, веря самому себе, своей лжи. Пожалуй, это самое главное - чтобы самому верить своей лжи! Ничего бы я не хотел так сильно, как то, что я вижу, что я чувствую, что предчувствую, оказалось самой обыкновенной ложью. Слышишь, Кирш, - самой обыкновенной ложью! Самой заурядной..."
      - Донован? - осторожно тронул его за локоть Ратмир.
      - Что? - встрепенулся Малышев. - Да, сейчас поедем.
      И он быстро зашагал к "богомолу".
      Ратмир проводил его взглядом, но ничего не сказал.
      У самого борта "богомола" Донован остановился, пропуская Берзена вперед, и оглянулся.
      Пустыня. Серо-желтые барханы, песок, песок... До самого горизонта. А над песками зеленоватое небо с еле заметными нитевидными облаками и солнце. Жгучее, пылающее. И дорога. Сказочное Королевство, почему ты сегодня невесело? Ему вдруг вспомнился тот самый день, когда Айя дала ему прозвище...
      ...В тот день он ушел на "попрыгунчике" в Лески брать пробы. Алеша тоже ушел куда-то: то ли в океан, то ли вдоль побережья, и в Деревне остался один Кирш. Он, наверное, купался с человечками в Лагуне и играл с ними в мяч, потому что, когда Донован вернулся, все они тесным кругом лежали на песке и затаив дыхание слушали побасенки Кирша, а чуть в стороне сиротливо лежал мокрый, вывалянный в песке волейбольный мяч.
      Донован выбрался из "попрыгунчика", но все были настолько увлечены рассказом Кирша, что его никто не заметил. Он очень удивился таким небывалым способностям Кирша и, вместо приветствия, заулюлюкал на манер сустеков с Патагоны, собирающихся на ночное пиршество. На Земле, когда он работал в детском саду, на его воспитанников это производило впечатление.
      Все, как по команде, подняли головы, и тотчас из кучи тел выскочила золотистая фигурка Айи и со всех ног бросилась к нему. Она бежала ему навстречу, радостная и довольная, растрепанная, крича на все побережье:
      - Ды-ы-ылда! Дылда-приехал!
      Затем, подпрыгнув, повисла у него на шее и, уткнувшись носом в ухо, чуть задыхаясь от быстрого бега, выпалила:
      -Милый мой, хороший мой Дылда!
      Донован остолбенел.
      - Ведь ты Дылда, да? - Она отстранилась и взъерошила ему волосы.
      Донован ошарашенно посмотрел на Кирша. Тот, ехидно сощурившись, смотрел куда-то в сторону и что-то весело насвистывал.
      - Это он тебя научил ? - кивнул Донован в сторону Кирша.
      - Ага! Я спросила его, как будет по-земному: "Самый добрый, самый умный, самый сильный, и хороший, и красивый, самый длинный из людей" -и он сказал, что Дылда... А что - неправда?
      Донован представил, как Айя пробовала на язык предложенное Киршем слово, долго катала на языке, прищелкивала... И как оно ей понравилось. Он улыбнулся.
      - Правда.
      Ратмир высунулся из "богомола" и посмотрел в пустыню. Туда, куда смотрел Донован. Ничего не обнаружив, он осторожно окликнул Малышева.
      - Да? - очнулся Донован. Затем тяжело вздохнул и полез через борт. Поехали...
      Феликс вывел "богомола" на шоссе, и сразу же по дну, как ножом по сковородке, завизжали растираемые в пыль песчинки. Он поморщился, приподнял машину над шоссе и пустил ее в нескольких сантиметрах над поверхностью.
      Дорога, изгибаясь, шла вокруг бархана. Чувствовалось, что на этом участке ее биосиликетное квазиживое змеиное тело расслабилось, растеклось по песку, готовясь сократиться, сжаться и вползти на вершину бархана, пока песок не успел
      засыпать шоссе. Далее дорога ныряла между двумя горбами и круто взбиралась на вершину следующего бархана. И, казалось, так до бесконечности. Было жарко и сухо. Необыкновенно сухо. И пустынно. Пески. Континент песков. Целая планета песков.
      - Ну и сушь! - просипел Феликс. От одного вида крупнозернистого песка, пропитанного солнцем, першило в горле и все время хотелось пить. Он поляризовал козырек светофильтра. - Лично я никогда бы не назвал все это Сказочным Королевством. Разве что в сравнении с детской песочницей...
      Он хотел что-то добавить, но тут "богомол" вылетел на бархан, и прямо перед ним выросла ярко-оранжевая громада дорогозаливочного комбайна. "Богомол" прыгнул, перелетел через него, и Феликс сразу же затормозил.
      - Ну, вот, - сказал Ратмир и посмотрел на Донована. - Кажется, теперь мы знаем, как делалось это шоссе.
      Комбайн был новенький, можно сказать, с иголочки. Он стоял, половина на шоссе, носом в песке, и слепил глаза люминофорной окраской. Ни царапинки, ни облупинки. А рядом, на обочине, в полусогнутом состоянии замерли два универсальных кибера. Руки у них странно скрючились на животах, головы опущены - ни дать ни взять каменные бабы в Голодной степи.
      Феликс выпрыгнул на шоссе, обошел комбайн вокруг, постучал по цистерне, залез в кабину. Было слышно, как он там ворочается, чем-то звякает, чертыхается, очевидно пытаясь завести. Комбайн не заводился.
      Не заведется, тоскливо подумал Донован. Он вдруг почувствовал, что ему стало все безразлично - абсолютная пустота в душе. Апатия. А вокруг тишина, но не такая, как на Земле, а необычная, глухая... неживая какая-то, даже песок не шуршит... Странно и одиноко. Стоит заглохший новенький комбайн, зарывшись носом в песок, стоят обесточенные кибе-ры... Буднично, обыденно, заброшенно. И жутко.
      Из кабины комбайна наконец выбрался Феликс.
      - Черт... - Он пнул ногой машину. - Не заводится. А цистерна, между прочим, полная. По самую завязку.
      - Да? - Донован неприязненно проследил глазами за Ратмиром и отвернулся. Ратмир обошел комбайн и остановился у киберов.
      - Такое впечатление, - продолжал Феликс, - будто комбайн только что заправили, вывели на дорогу, а здесь бросили.
      - Донован, - позвал вдруг Ратмир. Он заинтересованно копался во внутренностях одного из киберов. - Подойди-ка, пожалуйста, сюда.
      Донован оторвал взгляд от пустыни и, неторопливо выбравшись из "богомола", пошел к Берзену,
      Кибер был несерийным, без заводского номера. Сразу видно, что это продукт местного производства: пластхитин шероховатый, неотполированный, - и на глазок заметно, что ки-бер сделан наспех.
      - Посмотри, - сказал Ратмир и с трудом отогнул клешню кибера от живота.
      Донован поежился. "Даже так", - подумал он, глядя на развороченный, с оплавленными краями, вспоротый живот.
      - Как ты думаешь, что бы это значило?
      "А ты не понимаешь? - зло подумал Донован. - Неужели ты такой дурак, что не понимаешь? Или ты просто хочешь позлить, показать, во что обошлась Сказочному Королевству наша беспечность?"
      Феликс протиснулся вперед, ощупал рваные края на корпусе кибера.
      - Деструктором... - пробурчал он. Затем заглянул под кожух. - А сделано, между прочим, лишь бы как... Словно только для того, чтобы вспороть им животы.
      Ратмир вскинул брови.
      - По-твоему, это бутафория? - быстро спросил он.
      - Бутафория? - Феликс удивленно посмотрел на него. - Нет, почему же... Я вовсе так не думаю. Просто впечатление такое, будто их делали топором: тяп-ляп - и готово.
      Ратмир потер подбородок.
      - Значит, по-твоему, они могли передвигаться?
      - По-моему, они здесь работали.
      -Да?
      "С каким глубокомысленным видом ты здесь копался", - подумал Донован. Он сцепил зубы, чтобы не сорваться.
      - Ладно. Разберемся позже, - проговорил Ратмир. - Поехали.
      Феликс пожал плечами. Мол, в чем, собственно, разбираться?
      - Поехали... - согласился Донован, и у него сразу же почему-то перехватило горло.
      Они забрались в "богомол", задвинули фонарь, и Ратмир заставил всех заново проверить индивидуальную защиту. Все было нормально, комплекты новенькие, только что заряженные. Феликс снова поднял машину над дорогой, и они двинулись дальше.
      Донован обернулся и проводил взглядом дорогозаливоч-ный комбайн. Первая веха...
      "Не имеем мы права быть сейчас здесь, - с тоской подумал он. - Сюда нужно умных людей, которые смогли бы во всем разобраться, сделать что-то... Наконец, имели бы право что-то сделать! А мы всего-навсего обыкновенный патруль со строго ограниченными полномочиями: забрать с планеты Кирша и дожидаться на орбите экспедиции КВВЦ. Да еще охранять планету от самовольных коммуникаторов..."
      Донован скрипнул зубами и вдруг почувствовал, что в кабине необычайно тихо. Он отбросил в сторону воспоминания и увидел, что спины у Ратмира и Феликса напряженные и застывшие. Он чуть приподнялся и через их головы увидел развалины.
      В первом же квартале их обстреляли, и Ратмир приказал остановиться. Стреляли из-за обуглившихся руин, гнилыми зубами торчавших на перекрестке, пули с неприятным чмоканьем вонзались в силовую защиту и лепешками сползали на засыпанную гарью и обломками кирпича землю.
      - Хорошо нас встречают, - нервно улыбнулся Берзен. - Как вы считаете?
      Феликс зябко повел плечами.
      Донован встал с кресла, выпрямился. В груди чувствовался неприятный холодок, он шумно вдохнул воздух и, распахнув фонарь "богомола", выпрыгнул на мостовую. Стрелять сразу перестали.
      Из "богомола" выбрался Ратмир и стал настороженно осматриваться.
      На что же это похоже? - думал Донован. Ведь похоже на что-то. Ужасно похоже... Глубина улицы была непривычно светлой, затянутой белым спокойным туманом, вокруг звенела тишина, неестественная какая-то, как после побоища. И он понял, почему там, за перекрестком, так светло. Не было там ничего. Ни домов, ни улицы. Пустота. Тихо и спокойно... Как на кладбище.
      Краем глаза Донован уловил, как сбоку, на оплавленной стене, за насыпью из строительного хлама, зашевелилась кучка пестрого тряпья. Он резко повернулся, но уже ничего не увидел. И тогда его захлестнула злость. Ах, даже так! В кошки-мышки, в казаков-разбойников играем! Он оглянулся на Ратмира, все еще топчущегося у "богомола", и стал быстро взбираться по насыпи из битого кирпича.
      - Донован, ты куда?! - закричал Ратмир. - Стой! Малышев не обернулся. Он почувствовал, как за стеной снова кто-то закопошился, рванулся туда, одним махом перепрыгнул кирпичную кладку и успел поймать за руку всклокоченного, перемазанного сажей и грязью с головы до ног человечка.
      - Пусти! - заверещал тот и, извернувшись, ударил Донована прикладом деструктора. - Я кому говорю, пусти!
      - Это еще почему? - переведя дух, спросил Донован и, всмотревшись в закопченное лицо, узнал человечка. - Олли?
      - Ну, пусти, - взмолился человечек. - Просят же тебя по-хорошему, пусти!
      Донован вскипел.
      - Что за глупости?! - заорал он. - Быстро отвечай, что у вас здесь творится? Где Кирш?!
      - Ну прошу тебя!.. - завизжал Олли и вдруг, извернувшись, укусил его за руку,
      Донован - больше от неожиданности, чем от боли, - разжал пальцы, и Олли стремглав бросился к полуразрушенной гранитной лестнице, ведущей куда-то вниз, в подвал. И уже казалось, что сейчас он нырнет в темный провал подземелья и скроется с глаз... Но не успел. Сбоку, из-за шлакоблочной кладки, встал золоченный от загара, голый человечек с автоматом у бедра и прошил Олли очередью.
      Донован окаменел. А человечек быстро перепрыгнул через кладку, через еще шевелящегося Олли и исчез в проломе стены.
      - Дурак, - сказал Олли и захныкал. - Ты, Дылда, дурак. В такую игру помешал играть...
      Он согнулся и костенеющими пальцами начал вытаскивать пулю из рваной раны.
      Боже, простонал Донован. Ведь они не чувствуют боли... Ведь они совсем не чувствуют боли! Они и не знают, что это такое!
      Его замутило.
      И в этот момент появился запыхавшийся Ратмир.
      - У-ух! - облегченно выдохнул он, увидев Донована. Он опустился на обломок стены и вытер платком потное лицо.
      - Я за тобой по всем развалинам гоняться не намерен, - сердито сказал он. - У меня не тот возраст, чтобы в жмурки играть.
      Он перевел дух и спросил:
      - Что тут было? Я слышал: стреляли...
      Донован неверной походкой двинулся прочь.
      - Пошли, - сказал он Ратмиру. - Здесь все заняты... Очень заняты. Здесь нам никто ничего не скажет. Поехали в Деревню.
      Ратмир хотел что-то возразить, но осекся. Лицо его вытянулось. До сих пор Донован закрывал своей фигурой вход в подвал, но сейчас, когда он отошел, Берзен наконец увидел на выщербленных гранитных ступенях скорченный, окровавленный труп маленького человечка.
      Донован пошатнулся, словно оступился.
      - Что же это я... - Он побледнел и, опустившись на груду мусора, стал усиленно растирать виски. Во всей своей страшной наготе он представил, что где-то в этом отвратительном городе, вот так же, на исковерканных, припорошенных серой штукатуркой ступенях, лежит Айя.
      - Ну что же это я... - простонал он. - Прямо как последний подлец... Похоронить бы его надо... а?
      3
      Сверху Деревня выглядела большой песчаной поляной в редколесье; хижины казались аккуратными стожками из тростника. По центральному проходу ветер заводил песчаные волчки, и они маленькими смерчиками мчались от хижины к хижине еле заметными сверху полутенями. Деревня была пуста. Ветер давно замел все следы, насыпал песка на стены хижин, и его никто не убирал. Тростник местами разлезся, и хижины зияли черными прорехами.
      Феликс медленно провел "богомола" над крышами кампалл и завис над самым центром Деревни.
      - Пусто. - Он посмотрел на Донована и отвел взгляд. Донован сидел, скрючившись в кресле, глаза его лихорадочно блестели из-под козырька шлема, желваки перекатывались по скулам.
      - Здесь сядем? - неуверенно предложил Феликс.
      - Что? - просипел Донован и прокашлялся. Он вытянул ноги, расслабился. Одернул куртку. Струсил с колен несуществующие крошки.
      - Сядем? Да, да, сядем, - у него было что-то с горлом. В гортани застрял сухой, горький ком. Он мотнул головой, пытаясь проглотить его. - Давай на том конце Деревни, - указал он рукой.
      Феликс кивнул, развернул "богомола" и, проведя его на окраину Деревни, опустил на песок. Донован неподвижно застыл, только тик дергал правую щеку.
      - Пойдем? - предложил Ратмир.
      Донован ничего не ответил. Вскочил с кресла и, выпрыгнув из машины, зашагал к ближайшей хижине, оставляя на сухом сером песке бугристые воронки следов.
      Он дошел до хижины и бессильно уцепился за косяк. Сердце бешено колотилось.
      "Айя, - с болью подумал он. - Где ты сейчас, Айя?"
      Хижину бросили. Не так давно - месяца два назад, - но запах жилья уже успел выветриться, стены обветшали, на циновках лежал ровный слой песка и пыди, со стоек свешивались обрывки гамаков. Веяло безлюдьем и запустением.
      Донован потоптался на пороге, отвернулся и поплелся назад. Километрах в пятнадцати к юго-востоку что-то урчало, стрекотало, бухало. Изредка, сопровождаемая громовыми раскатами, над горизонтом среди бела дня мигала зарница. А сзади, в черном провале хижины, шепеляво насвистывал сквозняк и раскачивались огрызки веревок...
      Донован подошел к "богомолу", сорвал с головы шлем и бросил на дно машины. Лицо у него осунулось и потемнело, будто он успел загореть за эти несколько минут.
      -- Пошли купаться, - хрипло, ни на кого не глядя, сказал он и, не ожидая согласия, пошел сквозь рощу к Лагуне. На ходу расстегивая куртку.
      Феликс встревоженно глянул на Берзена.
      - Иди тоже искупайся, - сказал Ратмир. - И заодно присмотри за ним. А я пока переговорю с Нордвиком.
      - Хорошо, - кивнул Феликс. Он спрыгнул на песок и зашагал вслед за Донованом.
      Донован разбросал одежду по всей роще, с отвращением сдирая ее с себя и швыряя на кусты, на песок, себе под ноги, вышел на пляж уже в одних плавках и забрел в воду. Вода в Лагуне была теплой, парной, вечерней. Не то. Сейчас бы холодную, ледяную, отрезвляющую, чтобы встряхнуться, промерзнуть до костей, поработать как следует - взмах-гребок, взмах-гребок, голову под волну, - сбить дыхание, устать, безмерно физически устать... Нет, не получится так. Не хочется.
      Донован остановился, перевернулся на спину. Сзади, ужом скользя по воде, догонял Феликс. Он подплыл поближе, фыркнул, тоже лег на спину и затих. Вода была туманно-зеркальной и почти неощутимой. Она легонько баюкала, усыпляла, чувствовалось, что она куда-то ненавязчиво тянет, уносит от берега, и это было приятно, и противиться ей не хотелось.
      Их снесло на песчаную косу. Донован задел затылком дно, поначалу не понял, что это так назойливо трет голову, удивился, затем перевернулся и встал на ноги. Воды было по колено. Над тихим гладким океаном за косой висел сиренево-зеленый мягкий закат.- будто свежая, еще мокрая акварель, - а на песке, буквально в двух шагах от Донована, спиной к нему, сидел, словно вырезанный из черной бумаги, человечек и строил вокруг себя песочный городок.
      Донован остолбенел. Сзади шумно забарахтался в воде Феликс, выскочил на берег и тоже застыл от неожиданности.
      Человечек обернулся.
      - Дылда, - удивился он. - Ты вернулся? Здравствуй. Я всегда знал, что ты вернешься...
      Он отвернулся и снова принялся что-то сооружать из песка.
      - Иди сюда, - позвал он, - помоги. У меня что-то не получается.
      Донован проковылял к нему на негнущихся ногах и пал на колени прямо на песочные постройки.
      - Ты что?! - Человечек вскочил. - Не видишь, что ли? Ты...
      - Обожди, - поймал его за руки Донован и усадил на песок.
      Человечек дрожал от обиды и негодования.
      - Извини, Раин, - сказал Донован. Губы его прыгали. - Ну, извини. Сегодня сумасшедший день... Где вы все? Куда, почему ушли из Деревни?
      - А-а... - скривился человечек. - Все ушли в Войнуху играть. - Он махнул рукой в сторону развалин. Феликс подошел ближе.
      - Что он говорит? - спросил он. Донован досадливо отмахнулся.
      - Что это такое? Что у вас тут вообще творится?!.
      - Войнуха? - удивился Раин. - Это игра такая. Только шумная и длинная очень... Мне она не понравилась, и я ушел. Он стал поправлять растоптанные домики.
      - Ее Кирш придумал, - сказал он. Донован зажмурился. "Кирш, - подумал он. - Все-таки это ты, Кирш. Что же ты тут натворил..."
      - А ты надолго вернулся? - спросил Раин, прихорашивая песочную пирамидку. - Мы вас ждали: и тебя, и Алешу... и Айя тебя ждала... - Он разгладил песок. - Скажи, что бы мне в центре соорудить?
      Донован не слышал. Внутри все оледенело. В висках стучала кровь: ждала... Она его ждала! Горло перехватило стальным обручем. Только почему ждала? Почему - ждала, а не ждет?!
      - Что с ней? - прохрипел он.
      - С кем? - Раин удивился. - С Айей? А ты разве не видел ее? Она в Деревне...
      Донован обомлел. Он вскочил, засуетился, но сразу же сник, обмяк.
      - Неправда, - с болью сказал он. - Неправда это. Зачем ты врешь, Раин?
      - Вру? - обиделся Раин. - Я не вру...
      - Ее нет в Деревне. Я был там - кампалла ее пуста. Давно пуста.
      - А-а... Вот ты о чем. - Раин начал лепить песочную башню. - Она сейчас живет в кампалле Йио. Как вернулась из Города, так перебралась туда и живет.
      Донован непонимающе уставился на него.
      - Ты... Это правда?
      - Правда? А почему нет?
      Донован рванулся к Лагуне, прыгнул и, бешено взбивая в пену воду, поплыл к берегу. Феликс недоуменно посмотрел на Раина, затем вслед Доновану и, поминутно оглядываясь, тоже вошел в воду.
      - Ну вот, - сказал Раин, - пришли, напакостили...
      Он отвернулся и принялся поправлять разрушенный песочный городок.
      Донован выбрался на берег. Сзади, где-то посередине Лагуны, безнадежно отстал Феликс, но Донован забыл о нем и, не оглядываясь, побежал в Деревню. Быстрее, быстрее, подгонял он себя, не замечая, что ветки кустов хлещут по голому телу. Остановился он только у кампаллы Йио. Перевел дух, вытер локтем лицо и только тогда отважился заглянуть внутрь хижины.
      В кампалле было чисто прибрано, тихо и уютно. Пахло морем и листьями тмитянного дерева. На потолке уже начинал светиться большой оранжевый светляк, а стены мерцали голубыми искрами. Кампалла была жилой.
      Донован свыкся с полумраком и увидел, что в углу, закуклившись в паутину гамака, как в кокон, чуть слышно посапывает Айя. "Сплюх ты мой милый", - по-детски умиленно подумал он и тихонько позвал:
      - Айя... Айюшка!
      Айя сладко чмокнула, потянулась и открыла глаза.
      - Доновен, - удивилась она ему как видению и встала, закачавшись в гамаке. Он шагнул к ней.
      - Дылда... - все еще не веря, прошептала Айя и кончиками пальцев коснулась его мокрой груди. Поверила. - Дылда, - сказала она счастливо, - ты мне сегодня снился... - И она, обхватив его шею тоненькими прутиками рук, уткнулась носом в соленое плечо.
      "Милая ты моя, - подумал Донован. - Хорошая ты моя, Золушка, принцесса с льняными волосами... Как я тебя нашел... Нет, как я тебя искал, боже, как я тебя искал... Чего я не передумал, как я за тебя боялся..."
      Она легонько оттолкнула его, отстранилась.
      - Доновен, - сказала она по-своему, чуть искажая его имя. - Ну, здравствуй, Доновен. Как я по тебе соскучилась... Ты купался в Лагуне? Мокрый весь...
      Она провела ладонью по его щеке. Донован снова привлек ее и поцеловал в висок возле левого глаза.
      - Здравствуй, Айя...
      - И все? - лукаво спросила она. Он поцеловал ее в правый висок.
      - И все? - Она сделала вид, что обиделась, надула губы. - А дырку?
      - Что - дырку?
      - В пузе! - звонко крикнула она, цыкнула сквозь зубы и неумело, по-детски, провертела пальцем ему живот.
      - Ах ты, проказница! - Он подхватил ее на руки и закружил по кампалле.
      - Ой-ей! Бешеный, бешеный! - счастливо захлебывалась она смехом, а он кружил ее по кампалле, закрыв глаза, зарывшись лицом в ее волосы.
      - Обожди, - вдруг затеребила она его. - Остановись...
      Донован перестал кружить и открыл глаза. В дверях черным силуэтом стоял Ратмир. Донован смутился и опустил Айю на пол.
      - Возьми одежду, - протянул Ратмир узел. - Разбросал по всему берегу.
      Донован машинально взял узел.
      - Это Ратмир, - сказал он Айе. - Познакомься.
      - Он вместо Алеши?
      - Нет, - усмехнулся Ратмир. - Я сам по себе. Не помешаю?
      - Ты можешь говорить? - удивилась Айя...- Доновен как прилетел, так сразу не мог...
      Ратмир пожал плечами и прошел в кампаллу.
      - Можно я сяду?
      - Пожалуйста...
      Айя вдруг стала тихой какой-то, собранной, будто сразу подросла. Как-будто она могла подрасти...
      Ратмир осмотрелся. Сесть, собственно, было не на что. Пол был аккуратно застелен серыми квадратами циновок, и хоть на нем и стояли четыре махоньких детских пуфика, пушистых, как одуванчики, но уж настолько миниатюрных, что салиться на них было боязно, а сидеть и того более - неудобно. И тогда он сел просто на пол, на тонкий, как бумага, коврик.
      "Спрашивать будешь, - тоскливо подумал Донован. - Неужели ты ничего не понял, тебе ничего не ясно? Впрочем, конечно ничего..."
      Айя оглянулась на Донована, пододвинула ногой пуфик и села.
      - Ты говорить пришел? - спросила она Ратмира. - Ведь видно, что не просто так, не играть, не сказки сказывать, а расспросить, узнать что-то. По делу. Да?
      Ратмир пожевал губами, вздохнул.
      - Да, - кивнул он. - Айя... - Он запнулся и отвел глаза в сторону. Нам нужна твоя помощь.
      Айя от неожиданности смутилась, опустила голову.
      - Что у вас тут происходит? - спросил Ратмир. - Откуда эти развалины, пулевое оружие, интеграторы, термические и лучевые бомбы - вся эта архаика, все эти отбросы, исчезнувшие на Земле два века назад? Кто вам все это дал, кто надоумил, кто научил? Кирш? Зачем вам все это, что вы не поделили, что вы этим самым приобрели?! Деревню бросили... Купол исчез куда-то...
      Он глянул на Айю и осекся. По ее лицу было видно, что она ровным счетом ничего не понимает.
      - Что он говорит? - недоуменно обратилась она к Доновану.
      Донован молчал, судорожно сцепив зубы.
      - Кирш, - выдохнул Ратмир. - Где Кирш?
      - В Городе... - робко сказала Айя. - Кирш в Городе. Вы были там?
      - Были, - сказал Ратмир и умолк.
      - Кирш там. Он в лабиринте под Куполом. Правда, Купол разрушили, когда началась Войнуха, но, если вам очень нужно, я вас туда проведу...
      - Н-да... - протянул Ратмир. Его передернуло. - Вы даже еще больше дети, чем я о вас думал...
      И застыл.
      "Понял, - подумал Донован. - Наконец ты тоже понял".
      Айя растерялась. Ей было непонятно, неясно, она не воспринимала эту чужую, тяжелую тревогу, не чувствовала ее, хотя она относилась прямо к ней, ко всем человечкам, ко всему Сказочному Королевству.
      - Это... игра, - тихо сказала она и растерянно повернулась к Доновану, ища поддержки.
      ...Они поставили Купол километрах в пятнадцати от Деревни. Это был обыкновенный стандартный Купол, каким снабжают каждую исследовательскую группу для работы на безатмосферных планетоидах, но они его расширили и приспособили под информаторий. Затем переправили туда библиотеку и фильмотеку, в подвале установили большой синтезатор, сделали с его помощью массу псевдоэкспонатов, заставили ими все залы и комнаты, навели в них стереоэффекты, контуры псевдообоняния, псевдоосязания и псевдоприсутствия, и в Куполе ожил уголок Земли.
      Восторг, с которым человечки приняли Купол, превзошел все ожидания. В зале с экспозицией лесного озера они в мгновение ока разогнали всех ящериц и черепах, с диким гвалтом и ужасной "кучей малой" переловили всех бабочек и жуков, хотя и были затем несколько ошарашены их таинственным исчезновением из накрепко зажатых кулачков. А Айе так понравились черепахи, что она, вцепившись в рукав Донована, долго канючила:
      - Ну, Доновен, ну пожалуйста, поймай мне черепашку... Я тебя очень прошу, поймай черепашку! Я хочу черепашку!- И не успокоилась до тех пор, пока Донован клятвенно не пообещал ей привезти с Земли настоящую живую черепаху, которая не исчезает без следа из ее рук.
      Айя долго с сомнением смотрела на воду озера, а затем спросила:
      - А эти черепашки - хуже ?
      - В общем-то нет. Но эти черепашки живут только здесь, а ту, земную, ты можешь взять даже к себе в кампаллу.
      Айя с недоверием посмотрела на Донована, затем снова перевела взгляд на озеро.
      - Да ? А играть с ней можно будет ? Донован улыбнулся.
      - Ну конечно.
      - Тогда я согласна, - неуверенно прошептала Айя, все с тем же сомнением глядя на воду.
      В зале с псевдоокеанарием человечки вели себя несколько поспокойней. То ли оттого, что с океаном они были знакомы, - сами жили на берегу океана, толп потому, что здесь не был установлен контур псевдоприсутствия и они не могли ни погладить осьминога, ни поиграть с акулами в пятнашки. Скорее всего было верно второе, так как в зале с экспозицией саванны они устроили такой бедлам, что семейство львов, устроившееся неподалеку на лежбище, оглядываясь, с опаской ретировалось в кусты, а смешанное стадо зебр и антилоп гну, пасшихся здесь же, порывом ветра унеслось за линию горизонта.
      А потом Кирш собрал всех человечков в просмотровом зале и стал знакомить с историей человечества. Человечки смотрели затаив дыхание и раскрыв рты. Особенно сильное впечатление на них производили военные баталии - тогда они начинали восторженно галдеть, топать ногами и стучать кулаками по подлокотникам кресел. Возбуждение от этого зрелища было настолько сильным, что вечером в Деревне они устроили грандиозную возню, подражая войнам всех времен и народов Земли, и в азарте завалили две или три кампаллы.
      С пригорка, на котором Алеша, Кирш и Донован поставили палатку, была видна вся панорама этого "побоища". Донован все порывался спуститься вниз, чтобы усмирить разбушевавшиеся страсти, но Кирш его удержал.
      - Нечего тебе там делать, - сказал он. - Прекратить потасовку ты все равно не сможешь. Никто тебя не послушается. Да ничего страшного и не произойдет, разве что обзаведутся парой синяков. Садись.
      Донован неуверенно опустился на песок. Подошел Алеша и сел рядом.
      - Н-да, - сказал он, глядя на Деревню. Затем повернулся к Киршу. - Это полностью твоя заслуга. Не могу понять, зачем ты акцентировал внимание человечков на войнах? Боюсь, что у них может сложиться несколько превратное впечатление о нас - будто на Земле только этим и занимаются.
      - Я не о впечатлениях заботился.
      - И напрасно. Именно произвести хорошее впечатление - наша первейшая задача. Кирш промолчал.
      - А вы знаете, о чем я подумал, глядя на человечков во время сеанса ? спросил Донован. - Сейчас бы каждому из них по порции мороженого... А что, ребята, давайте завтра и в самом деле угостим их мороженым ?
      - И огромным кремовым тортом с орехами и цукатами, - иронично поддержал Кирш. - На этой стороне Деревни мы насыплем им огромную кучу игрушек, на той погремушек. А посередине воздвигнем пирамиду из халвы, мармелада и шоколада. Пусть резвятся и наслаждаются! - Он поморщился и с горечью добавил: - Тогда уж лучше сразу сбросить на это болото аннигиляционную бомбу локального действия...
      Донован опешил.
      - Зачем?
      - О святая душа! - взорвался Кирш. - Тебе бы только чтоб они все были чистенькими и здоровенькими! Да кашу бы ели хорошо, да носы у всех были вытерты... А ты заметил, что они больше ничего не делают, как только спят, едят и резвятся? А тебе известно, что если цивилизация не движется вперед, топчется на месте и этим вполне довольна, то это называется одним словом - "регресс"? А понимаешь ли ты, что именно поэтому Сказочное Королевство обречено на вы-ми-ра-ние?.. Молчишь? Не согласен? Тогда, может быть, ты объяснишь, почему на всей планете Деревня - единственное местообитание человечков ?
      - Тпр-р! Понес, поехал! - осадил его Алеша. - У тебя что... э-э... есть какая-то программа, ты что-то предлагаешь, чтобы изменить этот, как ты его называешь, регресс? Чтобы всколыхнуть это "болото" ?
      - Кажется, да. Во всяком случае, то, что они сегодня увидели, может оказаться именно тем фактором, который необходим народцу, чтобы прервать их застоявшееся бездумное существование и вывести из тупика.
      - Ты имеешь в виду войны ?
      - Не обязательно. Сильную встряску. Впрочем, возможно, и войны.
      Алеша присвистнул.
      - Оригинально. Это что, раздать каждому человечку по ружьишку - и пуляйте друг в друга? Но ведь из твоих рассуждений и так выходит, что они вымирают!.. А потом, откуда у тебя такая уверенность, что эта цивилизация дряхла?
      - О дряхлости я не говорил. Скорее наоборот - цивилизация на Сказочном Королевстве молода. Но она зациклилась, ей ничего не надо. У нее ничего нет позади, но ничего нет и впереди, потому что ее будущее не строится на фундаменте прошлого. Мы сейчас ценим наше настоящее только потому, что у нас есть выстраданное прошлое, с его преступлениями, войнами и жертвами. А что есть у человечков?
      Алеша снисходительно улыбался.
      - А что есть у тебя ? Может быть, образование коммуникатора и многолетняя практика ? И ты знаешь, что необходимо народцу для его движения по пути прогресса ?
      Кирш на мгновение запнулся.
      - Нет, диплома коммуникатора у меня нет, - спокойно заметил он. - Но не надо быть семи пядей во лбу; чтобы видеть, чего нет у человечков. Прошлого. Крови, пота, ошибок, на которых учатся. Войн, которые в этом смысле слова являются двигателем прогресса.
      -Докатился... - покачал головой Алеша. -Давай оставим наш дилетантский спор. Фундамент цивилизации строится на ее достижениях, а не на крови. А твои сентенции напоминают мне бредовые теории крайне левых идеологов XX века, что после третьей мировой войны по всей Земле установится социалистическая система. Война - двигатель прогресса... Откуда у тебя только мысли такие ?
      - Оттуда, - скривился Кирш. - Пока вы все прилежно штудировали учебную программу третьей ступени, я изучал историю по первоисточникам. И знаком с идеологией не только крайне левых, как ты говоришь, но и крайне правых.
      Брови Алеши поползли вверх.
      - На третьей ступени? Кто же тебя допустил к таким документам в четырнадцать лет ?
      - Неважно! Главное, что я знакомился с другими идеология" ми без комментариев и смог составить о них свое мнение!
      Алеша сокрушенно покачал головой.
      - Шопенгауэр, Ницше... Психология "сильного человека"... Может быть, даже "Майн кампф"... Представляю, что у тебя за каша в голове. Теперь ясно, откуда у тебя этот лозунг: "Война - двигатель прогресса".
      Донован изумленно переводил взгляд с одного на другого.
      - При чем здесь война? - спросил он.
      - Обожди, - отмахнулся Кирш и снова повернулся к Алеше. - Ладно, давай оставим идеологию в покое. Но ты ведь и сам видишь, что их ничего не интересует, кроме игр и забав! Им, повторяю, нужна сильная, как пощечина, встряска!
      - Детей тоже ничего не интересует, кроме игр.
      - Но это не дети.
      - Но это и не люди. У них своя логика, своя мораль, свои жизненные принципы... Ты знаешь их жизненные принципы?
      Алеша приподнялся на локте и, повернувшись лицом к Деревне, прислушался.
      - Вот и все, - улыбнувшись, сказал он. - Вот и конец твоей концепции о "встряске". Прислушайтесь!
      Донован поднял голову. Со стороны моря тянул вечерний ветерок, неся с собой солоноватый запах морской воды и водорослей, и в воздухе как-то ощутимо чувствовалась тишина. Ион понял: в Деревне прекратилась потасовка. Весь народец, наверное, устремился купаться, чтобы смыть с себя пот, пыль и грязь импровизированной битвы.
      - Жизненные принципы, - пробурчал Кирш. - Вырождение - вот их жизненный принцип...
      Алеша вытянулся на песке.
      - Перестань, - устало сказал он. - В конце концов, это не наше дело. Вернемся на Землю, доложим куда следует, получим нахлобучку за то, что сами установили контакт, а затем дяди из KB В Ц разберутся во всем, в том числе и в жизненных принципах на Сказочном Королевстве, гораздо лучше нас с тобой. Да, кстати, о войнах. Давным-давно был принят закон, запрещающий пропаганду войны. И до сих пор по этой статье никто не привлекался. Не старайся меня уверить, что ты хочешь быть первым.
      Некоторое время Кирш молчал.
      - Ладно, - наконец сказал он и встал. - Пойду соберу хворост для костра.
      Он ушел, и вскоре из рощи послышался треск ломаемых сучьев.
      Донован хотел лечь на уже остывший песок, как и Алеша, но вдруг насторожился. Из-за темнеющих силуэтов деревьев вынырнула чья-то тень и стала неслышно подкрадываться к ним.
      - Айя, - негромко окликнул он.
      Она засмеялась, перестала прятаться и уже открыто подошла.
      - Ты меня узнал ? - спросила она и принялась выжимать мокрые волосы. А я так старалась... А почему вы не купаетесь ? Вода такая хорошая!
      Из темноты появился Кирш и вывалил перед ними охапку хвороста. Айя радостно запрыгала, захлопала в ладоши.
      - Костерчик, костерчик! У нас будет костер! - Она велела Киршу нагнуться и поцеловала его. - Какой ты молодец, Кирш! Кирш хмыкнул и стал ломать хворост, готовя его для костра. Айя подскочила к Доновану сзади, обняла за шею мокрыми руками и прошептала в самое ухо:
      - Знаешь, я ведь страшно люблю костры... - и исчезла в темноте, оставив на шее влажный след рук. Через минуту, когда Алеша начал раздувать огонь, щуря от дыма глаза, она вернулась, неся старую, видавшую виды, гитару Кирша.
      - Кирш, ты нам что-нибудь сыграешь, хорошо ? Она протянула ему гитару. Кирш вытер руки и взял инструмент. Айя сразу же села на песок и, обхватив колени руками, приготовилась слушать.
      Кирш усмехнулся и, легонько коснувшись Айиного носа пальцем, проговорил:
      - Расскажу я вам сейчас удивительный рассказ. Как у Айи на носу ели черти колбасу!
      Айя прыснула.
      - Другого места не нашли, - буркнул Донован. Кирш склонился над гитарой и начал ее настраивать. Костер слабо потрескивал, сипел сырыми ветками, стрелял искрами; запах дыма был знакомый и терпкий - будто жгли обыкновение земные сосновые поленья.
      - И что же тебе сыграть? - спросил Кирш, тихонько перебирая струны.
      - Что-нибудь невеселое, а?- несмело попросила Айя. Смысла песен она зачастую не понимала, зато медленные и певучие мелодии просто обожала.
      - Грустное, - поправил Донован, и Айя, соглашаясь, быстро закивала.
      Кирш задумался, по-прежнему перебирая струны. Алеша поворошил угли в костре, подбросил веток. Костер чуть присел, задымил, но тут же оправился и взметнул вверх. Айя сидела притихшая, завороженная, и только в ее огромных глазах отражались мерцающие языки пламени.
      - Хорошо, пусть будет невеселая, - согласился Кирш и начал:
      Еще Иуда продавать Христа
      Не думает, а может - забывает,
      Они в одних компаниях бывают,
      И за столом их рядышком места;
      Случается - друг к другу ходят в гости,
      И уходя, бывало, из гостей,
      Они ладони крепко жмут - и гвозди
      Еще не продырявили костей.
      Еще не обозначена вина,
      Иуде невдомек, что он Иуда,
      Да и Христос - он не Христос покуда,
      У них пока другие имена.
      Кирш замолчал, и звук последней струны эхом покатился по побережью.
      У них пока другие имена...*
      *Стихи Виктории Гетьман.
      Снова стало тихо, только сипел и потрескивал костер.
      - К чему это ты ?.. - спросил Алеша.
      Были уже густые сумерки. Ратмир ушел, и Айя вызвалась его проводить. В хижине было темно, оранжевый светляк почти угас, и только россыпь голубых искр все еще колюче пялилась со стен.
      Донован встал и, пригнувшись, вышел из хижины. Песок под ногами был холодным, остывшим; из пустыни дул слабый ветер и нес с собой кислый запах жженого железа. Душный запах, отвратительный запах, мерзкий запах... Запах смерти. Он растер виски ладонями и сел на песок, прислонившись спиной к стене кампаллы.
      "Не надо об этом, - подумал он. - Отдохни, не думай ни о чем". Он закрыл глаза и запрокинул голову.
      "Не ходите дети в Африку гулять", - неожиданно всплыло в голове.
      Он почувствовал, как рядом из темноты возникла Айя и прильнула к его плечу теплым, маленьким, участливым комочком. Это сразу как-то успокоило. Стало тепло и уютно. Покойно.
      "Милая моя, - подумал он. - Как хорошо, что ты рядом. Спасибо". Айя шевельнулась, ласково провела пальцами по его щеке.
      - Где ты сейчас? - еле слышно спросила она. Он помолчал.
      - На берегу, - наконец сказал он. - Ночью... Море такое тихое-тихое и спокойное... И луна. И лунная дорожка, широкая, яркая, почти не раздробленная...
      - А я там есть?
      -Да.
      - Где я?
      - Рядом.
      Айя уткнулась носом в его плечо. Совсем недалеко, за рощей, спало море, из-за горизонта степенно выкатывалась луна и прокладывала в спокойной воде ровную золотистую дорожку.
      - Ты устал сегодня, - сказала Айя. - Пойдем спать.
      Донован закивал и открыл глаза.
      - Да. Идем.
      Ночь была тихая и светлая. В открытый проем хижины нахально заглядывала полная круглолицая луна, вырезая из циновок вытянутый золотистый овал. Донован лежал с открытыми глазами, никак не мог заснуть, и ему было хорошо видно, как со своего гамака в другом конце хижины тихонько встала Айя и на цыпочках, крадучись, подошла к нему. Сейчас, в темноте, когда не было видно ее странных глаз, полуприкрытых нижними веками, и трепещущих клапанов носа, ее фигура ничем не отличалась от фигуры земной девчонки.
      - Ты спишь? - шепотом спросила она и подергала за сетку гамака.
      - Нет.
      Она перелезла через паутину нитей и забралась к нему в гамак.
      - Расскажи что-нибудь, а? - спросила она, прильнув к нему. - Как тогда, помнишь? Сказочку-рассказочку...
      Он погладил ее по голове. Сказочку... До них ли вам теперь?
      - Я знаю, Доновен, я знаю, - говорила она, уткнувшись носом ему в грудь, - ты сейчас думаешь, тебе сейчас плохо, и я нехорошо делаю, что прошу тебя... Но Доновен, милый, хороший, Дылда...
      "Мне сейчас плохо, - подумал он. - Мне сейчас плохо? Это вам, вам всем сейчас плохо! Хотя вы все страшно веселы, жизнерадостны, как никогда в прошлом. И даже не замечаете за своей веселостью, что это "никогда" может стать вашим будущим..."
      Он вздохнул.
      - Что тебе рассказать?
      Она сильнее прижалась к нему, спрятала лицо на груди.
      - Дылда, милый... Спасибо.
      Он улыбнулся. Стало лучше, легче.
      - О чем ты хочешь?
      - О чем? - Она вскочила в гамаке на колени. - Обо всем! Всем, все-ом!!! - радостно закричала она, раскачивая гамак. Донован тихо рассмеялся.
      - Знаешь что? - спросила она.
      - Что?
      - Расскажи... - Она задумалась. - Расскажи так, чтобы о нас, но и не о нас. О Других.
      - Каких это - других?
      - Ну... Других. Не понимаешь? - Она засмеялась. - Совсем не понимаешь?
      Донован помотал головой.
      - Ну что ты, Дылда! Ну, это... Ну... - Она сама запуталась, но все же попыталась выбраться из этих дебрей. - Ну вот, как нашли вы нас, - растягивая слова, начала объяснять она. - Ну... А то - Других. Понимаешь?
      Донован кивнул.
      - Ты хочешь, чтобы я рассказал о человечках, живущих на других планетах?
      Айя снова рассмеялась.
      - Ну вот. Дылда, ты же все понимаешь. Ты просто меня разыгрываешь! А может... А может, вас тоже нашли? - Она засмеялась такой догадке и весело зашлепала ладонями по его груди. - А, Дылда, а? А вас. тоже нашли. Нашли! Да? Да, Дылда, да?
      Он поймал ее руки, прижал к себе.
      - Не шлепай так, в соседней кампалле всех разбудишь. Она смеялась.
      - А там никого нет. Все ушли в Войнуху играть. - Она высвободила руку и нажала пальцем ему на нос. - Вот так!
      На Войнуху... Снова все приблизилось, весь сегодняшний день. Донован судорожно вздохнул и отпустил Айю.
      - А Доновена нашли! Нашли! Дылду тоже нашли!
      - Нет, - сказал он вяло, - никто нас не посещал. И мы никого больше не нашли. Она замолчала.
      - Никто? - спросила она. Он помотал головой.
      - И никого?
      -Нет.
      Она снова затихла. Затем спросила:
      - А мы?
      - Я сказал неправду, - признался Донован. - Мы нашли многих... Но таких, как вы, - больше нет. Вы - первые.
      Айя подумала.
      - Тогда знаешь что?
      - Что?
      - Ты все равно расскажи о Других. Ну, как будто они есть. Как на самом деле. Хорошо?
      Донован улыбнулся, погладил ее по голове. Выдумщица...
      Он кивнул, и тогда Айя села в гамаке, обхватила колени руками и, уткнув в них подбородок, приготовилась слушать.
      Он подумал, закинул руки за голову. Что же тебе рассказать?
      - Ну?
      И тогда он начал:
      "Жили-были на далекой-далекой планете люди. Были они веселыми и дружными, добрыми и ласковыми. Они не знали ни зла, ни унижения; ни лжи, ни жадности; ни подлости, ни трусости. Планета не была сурова к ним: климат ее был мягким, земля плодородной. Сами люди были трудолюбивы, и жили они счастливо".
      "Идиллия, - подумал Донован. - Боже мой, какую идиллию я нарисовал... Впрочем, там и на самом деле была идиллия".
      "Но однажды на планету прилетел пришелец. Ему, как и полагается, как гостю, оказали высокие почести, устроили пир горой и поселили в лучшей, самой просторной хижине у резчика Аола. И он остался.
      Ему все было интересно, он обо всем расспрашивал, везде совал свой нос. Когда Аол вырезал какую-нибудь фигуру, он спрашивал:
      - Зачем ты это делаешь?
      - Мне нравится, - отвечал резчик.
      - А для кого ты ее делаешь? Тебе ее кто-то заказал? - не унимался пришелец.
      - Нет, мне ее никто не заказывал, - отвечал резчик.
      - Тогда зачем ты ее делаешь? - снова спрашивал пришелец.
      - Я делаю ее для себя, - отвечал резчик. - Для себя и для людей.
      - Как это? - не понимал пришелец.
      - Для себя, - разъяснял Аол, - потому что мне это нравится. Для людей если понравится и им. Тогда я отдам свою работу людям.
      - И ты что-нибудь за это получишь? - спрашивал пришелец.
      - Да, - отвечал резчик.
      - Что именно? - спрашивал пришелец.
      - Уважение и одобрение, - отвечал резчик.
      - Как это? - снова не понимал пришелец.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.