После охватившего Соединенные Штаты СПИДа, американское здравоохранение тщательно отслеживало вспышки как известных, так и неизвестных болезней по всему земному шару и реагировало мгновенно, направляя в эпицентр эпидемий исследовательские группы. Так было несколько лет назад с эпидемией лихорадки Эбола, так было и сейчас с "тофити". Рациональные до мозга костей американские медики были согласны бесплатно лечить зараженных "тофити", поскольку одновременно проводили на них исследования по созданию антивирусной вакцины. Всех же остальных пациентов, страдающих другими заболеваниями, они обслуживали исключительно за деньги. И немалые.
      - Стыдитесь, Никита! - перешел на менторский тон Сан Саныч. - У американцев какое оборудование, какие препараты! А вы мне что доставили с новой родины? Аспирин да анальгин с просроченными датами использования? И это впервые за десять лет!
      - Я же вам говорил, что остальные лекарства находятся на складе в консульстве, - отводя взгляд, пробормотал Никита. - Скоро их доставят...
      - Месяц уже прошел, как вы здесь, - и где они? - досадливо махнул рукой Сан Саныч. - Знаю я вашего консула как облупленного! Все на сторону пойдет.
      - Привезет, никуда не денется... - неуверенно пообещал Никита.
      Он уже и сам сомневался, что сопровождаемые им из России медикаменты попадут по прямому назначению. Небольшую часть он привез сразу, а основной груз консул уговорил оставить пока на складе, аргументируя свое предложение плохими дорогами, отсутствием у него транспорта и военным положением в стране, когда такой груз могут конфисковать как правительственные войска, так и мятежники. Насчет дорог и транспорта консул оказался прав двенадцать часов старый, разбитый "лендровер", буксуя, натужно ревя, то и дело застревая в грязи размытой тропическими ливнями грунтовой дороги, добирался к месту назначения. А вот в отношении возможной конфискации груза консул врал безбожно. Военные патрули противоборствующих сторон, увидев документы Красного Креста, беспрепятственно пропускали груз, даже не досматривая его на предмет провоза оружия. Наивные люди, дети джунглей. Похоже, и война для них была чем-то вроде развлечения.
      - Как же, привезет, - продолжал бурчать Сан Саныч. - От него дождешься... Он ведь из новых, как вы. Ничего, кроме денег, для него не существует. Все продаст.
      В это время пигмей тихонько встал с табурета и быстренько вышмыгнул из бунгало.
      - Стой! - закричал ему в спину Сан Саныч. - Куда!?
      - Да пусть идет, - махнул рукой Никита. - Когда вы, наконец, поймете, что как платят, так и лечить надо.
      - Что значит - пусть идет? - сурово нахмурил брови старый доктор. - Я его просил, чтобы ливень переждал. Теперь его через пару дней соплеменники на носилках с гнойной раной принесут. Хорошо, если не гангренозной... А потом, что значит, не платят? Едите вы здесь за чей счет? От вашего нового правительства я за десять лет и гроша ломаного не получил.
      - Натуральный обмен... - хмыкнул Никита. - Вы их лечите, они вас кормят. Почти как при коммунизме.
      - Много вы знаете про коммунизм! - сварливо огрызнулся Сан Саныч.
      - Да уж побольше вашего, - не остался в долгу Никита. - Вас почти сорок лет в стране не было, а я при так называемом развитом социализме пожил.
      - Это вы-то пожили?! Что вы вообще в то время видели и понимали? оседлал своего любимого конька старый доктор. - Наверное, еще школу не закончили, когда власть в стране поменялась!
      Сан Саныч не совсем угадал. Был тогда Никита студентом, но знать об этом доктору не следовало - какое такое студенчество, когда по документам Никита проходил рядовым санитаром? Ну, может, не совсем рядовым обыкновенному санитару так просто не доверят сопровождать медицинский груз, а затем еще три месяца стажироваться в российском отделении Красного Креста в Центральной Африке. Но на этот случай у Никиты была хорошая "легенда" секретарша в Московском отделении, якобы по большой взаимной любви состряпавшая ему денежную командировочку в Африку. Для большей убедительности от нее раз в три-четыре дня приходили любвеобильные письма, которые Никита по рассеянности оставлял то здесь, то там. Кстати, письма приходили с завидной оперативностью - через три дня после отправки из Москвы. Как это может происходить в стране, где идет гражданская война, международный аэропорт закрыт на карантин, а добираться по джунглям до бунгало Сан Саныча даже на машине не меньше двенадцати часов, Никита не понимал. Тем более что в России, где пока не было ни гражданской войны, ни карантина, письмо из Москвы в Подмосковье шло как минимум неделю. Но здесь было так. Сан Саныч из природной деликатности "забытую по рассеянности" чужую корреспонденцию никогда не читал, но не только на него была рассчитана эта уловка. Однако, чем дальше, тем больше Никита убеждался, что его особа здесь никого не интересует, а тем более "забытые" где ни попадя письма. Кажется, из его миссии в эпицентр эпидемии "тофити" выходил сплошной пшик.
      Напрасно Никита завел со стариком разговор на политические темы. Сан Саныча хлебом не корми, а дай поговорить о том, как раньше было хорошо, а сейчас - плохо. Знал он о переменах в России только понаслышке, но на все имел собственное мнение. Почти сорок лет он безвыездно провел в Африке, колеся по всему континенту под флагом Красного Креста, и о состоянии в родной стране судил только по газетам да все ухудшающимся поставкам медицинского оборудования и препаратов. "Не въездным" в Советский Союз сделали его не политические взгляды, а экзотическая неизлечимая экзема, подхваченная где-то в Алжире еще в шестидесятые годы. Когда же лет через пятнадцать выяснилось, что заразиться от него экземой практически невозможно, он уже и сам не захотел уезжать. Родных у него в Союзе не осталось, к тому же за это время он превратился в настоящего трудоголика, ни дня не мыслящего себя без медицинской практики. Да и в Москве не настаивали на замене: богатейший опыт работы в Африке, помноженный на неподдающуюся сомнению лояльность, сделали его незаменимым специалистом. Когда же в Африке из-за отсутствия субсидий одно за другим стали закрываться отделения Красного Креста Советского Союза и все сотрудники покинули континент, Александр Александрович Малахов остался. Остался здесь, на месте своего последнего назначения, то ли доктором, то ли знахарем, то ли колдуном. Наверное, и тем, и другим, и третьим, поскольку нужда заставила лечить людей как традиционными, так и народными методами. Пару раз с медикаментами ему помогла католическая миссия, один раз что-то перепало от Армии спасения, кое-что иногда поступало из международного центра Красного Креста. Однако все это были крохи. В основном приходилось пользовать больных местными травами, настойками, иглоукалыванием, несложными хирургическими операциями. Поэтому в своих политических воззрениях старый жилистый доктор основывался на наивных постулатах: если при Советском Союзе он мог помочь больному, а сейчас, когда все зарубежные филиалы бывшей сверхдержавы перешли под юрисдикцию России, нет, значит, Россия с ее политикой не государство, а дерьмо. Во всевозможных с этим словом сочетаниях. И костерил старый доктор новую родину и в хвост и гриву.
      Никита слушал его вполуха - за месяц пребывания в джунглях он выучил все сентенции Сан Саныча чуть ли не назубок. Надоели они ему хуже горькой редьки, однако виду не показывал. Как и положено санитару, молча убрал стол, вымыл инструменты, уложил в стерилизатор и поставил его на бензиновую горелку.
      - Полноте, Сан Саныч! - наконец с укоризной сказал он. - Я, наверное, в пятый раз слышу, как вы самоотверженно и бескорыстно трудились в Сомали во время засухи. Только времена-то переменились, и за просто так сейчас никто ничего не делает.
      Он вынул из заднего кармана шорт плоскую бутылку виски и поставил на стол.
      - И вот тому лишнее доказательство. - Никита с хитрой улыбкой подмигнул доктору.
      Сан Саныч разулыбался - как и любой практикующий врач он был не против пропустить рюмку-другую. Так сказать, для профилактики.
      - Опять у американцев уколами подрабатывали? - спросил он.
      - Само собой. Что умею, то продаю. Умею уколы делать - так почему это умение не продать? Тем более, что у американцев рук не хватает. Вы-то больных "тофити" не лечите...
      - Занесете мне еще эту заразу... - сокрушенно покачал головой Сан Саныч, однако в его взгляде не было и тени тревоги.
      - Никак нет, - бодро парировал Никита, освобождая плод манго от косточки и нарезая мякоть в чистый поддон. - Главврач госпиталя доктор Брезенталь утверждает, что радикальнее средства, чем алкоголь, от "тофити" не существует. Ни один из алкоголиков в поселке не заразился.
      Доктор поставил на стол две мензурки, придвинул поближе плетеные кресла, и они сели. Никита свернул с бутылки пробку, налил в мензурки на два пальца. Сан Саныч потянулся было к мензурке, но неожиданно хмыкнул, отвернулся, взял с манипуляционного столика иглу от шприца и протянул Никите.
      - Что, опять?! - возмутился Никита. - Где?
      - Левая рука. Возле локтя.
      Никита посмотрел. У локтя на руке виднелась небольшая, чуть больше сантиметра, покрасневшая припухлость - древесная пиявка почти полностью успела внедриться под кожу, и наружу торчал лишь кончик плоского зеленовато-коричневого хвостика.
      - Осторожнее извлекайте, - посоветовал доктор. - Не спешите. Если хвостик оборвется, мне придется скальпелем орудовать.
      - Да знаю я! - огрызнулся Никита. - Ученый... Все тело в шрамах... Он примерился, проткнул хвостик паразита иглой и начал потихоньку вытягивать его из-под кожи. - И почему вас пиявки не кусают?
      - Это не пиявка, а нематода, - ушел от прямого ответа Сан Саныч. - Вы пьете мой отвар?
      - Пью... А толку? Сами видите...
      - Отвар не от нематод, а от их личинок, если нематоды оставят в вас яйца. Или вы хотите заболеть бледной немочью?
      - Африка... - распаляясь, раздраженно бурчал Никита. - Экзотика... Жара пополам с проливными дождями... Духота, полчища насекомых, змей, крыс... Романтика!.. У меня такое впечатление, что все исследователи Африки... начиная с Ливингстона... были либо сумасшедшими... либо у себя дома... в Европе, Америке или где там еще... с детства жили в трущобах, где тоже насекомые, крысы и змеи кишмя кишели... Иначе откуда такие восторги... охи-ахи... по Африке?.. Признайтесь, доктор, вы тоже в подвале родились с крысами, клопами в вшами? А?.. Вот!
      Никита наконец извлек нематоду из-под кожи и торжественно протянул иглу доктору. Сан Саныч нацепил на нос очки, внимательно рассмотрел паразита.
      - Молодец! - похвалил он Никиту. - Научились вытаскивать целиком. Кстати, Ливингстон тоже был врачом, и именно он является первооткрывателем Центральной Африки.
      - Лучше бы он ее закрыл. Вместе с нематодами.
      Никита окунул кончик платка в мензурку с виски, протер ранку, а затем замазал ее клеем БФ.
      - Все. - Он поднял мензурку. - Как это там говорится: не пьем, а лечимся?
      - Нет, - покачал головой Сан Саныч. - Поехали.
      И по-русски, одним махом, опрокинул в себя виски. Иных тостов, кроме "гагаринского", он не признавал. Этот тост был тем единственным светлым пятном, которое еще признавали в мире за заплеванным, затоптанным всеми и вся социализмом. А для старого доктора это было все, что осталось от его родины.
      Никита тоже выпил, зажевал долькой манго.
      - Кто-то идет, - вдруг сказал доктор.
      Сквозь беспрерывную канонаду тропического ливня по крыше бунгало Никита ничего не смог расслышать, но Сан Санычу верить стоило. Научился он у местных жителей дифференцировать звуки, причем до такой степени, что угадывал шаги знакомых людей.
      - Кто? - спросил Никита. - Новый пациент?
      Несколько мгновений Сан Саныч молчал, затем ухмыльнулся.
      - Нет. Ваш "закадычный" друг. Стэцько.
      - Ох... - застонал Никита и схватился за голову.
      Стэцько Мушенко был его головной болью. По убеждениям - ярый украинский националист, по призванию - вечный рейнджер. Коренастый, мрачный мужик лет сорока, с одутловатым лицом, вислыми усами запорожского казака, большим пористым носом и маленькими глазками, в которых навсегда застыли недоверчивость и подозрительность. Во всех бедах мира туповатый рейнджер винил исключительно Москву и поэтому где только было можно пресекал "гегемонистические" поползновения "москалей" с автоматом в руках. Три года он провоевал в Чечне против российских войск, а затем непонятно почему завербовался в Центральную Африку. Никак иначе и здесь отстаивал "нэзалэжнисть" нэньки Украины от России. Языков, кроме своего родного, украинского, он не признавал, да, похоже, по природным данным и не был способен к обучению. Поэтому служить в Африке ему было туго. В бунгало Сан Саныча он приходил где-то раз в неделю, но тянула его сюда отнюдь не тоска по родине или возможность переброситься с братьями-славянами парой фраз, а нечто совсем иное. Сам вид российских медиков доставлял ему садистское удовольствие, подпитывая огонь затухающей в Африке ненависти к "москалям". Этакий запущенный клинический случай сверх обостренной националистической паранойи.
      К Сан Санычу Стэцько относился более-менее снисходительно: время изрядно потрудилось над старым врачом - морщины, потемневшая, задубевшая в тропиках кожа, курчавые седые волосы делали его похожим на аборигена. А вот Никиту, на круглом лице которого будто стояла печать чистокровного "русака": голубые глаза, русые волосы, нос картошкой - Стэцько ненавидел лютой ненавистью. Не помогла и придуманная Никитой на ходу "сказка", что его мать была чистокровной украинкой. Эта "новость" наоборот подлила масла в огонь. "Эч, москали, як наших дивчат паскудять!" - заключил Стэцько и впредь Никиту иначе как "шпыгун" или "пэрэвэртэнь" не называл.
      Приходил Стэцько обычно во время тропического дождя, лившего словно по расписанию с двенадцати до двух часов дня, приносил с собой литровую бутылку технического спирта, практически сам ее выпивал, изредка, наверное, для куража, наливая российским медикам, а уходил, как только дождь прекращался. Разговор между тремя славянами получался тягомотный, пустой и тоскливый. Трудно разговаривать с человеком, который видит в тебе прежде всего мишень.
      Когда Никита поинтересовался у Сан Саныча, почему Стэцько приходит только в дождь, он услышал любопытную информацию, в которую вначале не поверил. Оказывается, военные действия здесь велись строго по графику: с восьми утра до двенадцати, а затем с двух до пяти вечера. Так сказать, с перерывом "на обед" на время ливня. При этом график соблюдался строго и неукоснительно, будто рабочее время на предприятии. Ни капли не веря этому, Никита изволил пошутить: "А как профсоюз смотрит на штрейкбрехеров?", на что Сан Саныч Малахов лишь пожал плечами. Однако со временем Никита убедился в правдивости слов доктора. Действительно, эхо автоматных очередей раздавалось только в указанные часы. "Та-та-та-та!" - дятлом стучал автомат правительственных войск. "Та-та!" - отвечал ему автомат мятежников. И сразу было понятно у кого патронов больше. Видимо и платили за "работу" строго по часам, потому что Стэцько неукоснительно соблюдал воинскую дисциплину и никогда не позволял себе задерживаться после окончания "обеденного перерыва". Оно и к лучшему - даже двух часов его пребывания в российском отделении Красного Креста хватало, чтобы в бунгало до самого вечера царила тягостная атмосфера.
      Никита непроизвольно бросил взгляд на часы и удивился.
      - Однако наш "приятель" сегодня не пунктуален, - кисло усмехнулся он. - Без двадцати два. Может, что-то случилось?
      Сан Саныч равнодушно пожал плечами. Долгая врачебная практика приучила его относиться ко всем людям как к потенциальным больным. Всех он жалел и привечал. К тому же жизнь в Африке сделала из него многопрофильного специалиста: поневоле приходилось быть и стоматологом, и окулистом, и хирургом, и дерматологом, и акушером... Единственной врачебной профессией, которой он здесь не овладел, была, пожалуй, специальность психотерапевта. А Стэцько Мушенко нуждался именно в таком специалисте, почему и не вызывал у Сан Саныча естественного для врача сострадания. Впрочем, может еще и потому, что случай был запущенный и безнадежный.
      Мушенко появился в проеме двери, как маньяк в фильмах ужасов. Без обычной плащевой накидки, в насквозь мокром камуфлированном комбинезоне он стоял, раскорячившись, вцепившись руками в притолоку, и, покачиваясь, обводил комнату мутным диким взглядом. На шее болтался югославский автомат "застава", из надколенного кармана торчала открытая бутылка спирта. Очевидно, не первая, потому что обычно, оприходовав в бунгало свой литр, Стэцько выглядел вполне сносно. Сейчас же он был пьян "в дым".
      - Здравствуй, Стэцько, - ровным голосом сказал Сан Саныч. - Что стал в дверях? Проходи.
      Он пододвинул к столу третье плетеное кресло.
      Никита только кивнул. Чтоб не накалять обстановку лишними словами.
      Мушенко еще немного покачался, затем с натугой выдавил из себя:
      - Сыдытэ, гады... Москали...
      Он наконец оторвал руки от притолоки, грузно прошел к столу и упал в кресло.
      - Сыдытэ... А там людэй вбывають! - с надрывом выкрикнул он, выхватил из надколенного кармана бутылку и отхлебнул.
      - У тебя друг погиб? - спросил Сан Саныч.
      - Братку мого вбылы... Ридного! - сорвался на крик Стэцько, обводя российских медиков сумасшедшими глазами, будто именно Сан Саныч с Никитой были повинны в смерти его брата.
      - Что поделаешь, война... - сочувственно вздохнул Сан Саныч.
      - Яка там вийна?! - ошалел было Стэцько, но вдруг сник, повесил голову. - У ридному сели вбылы... Седни лыста з дому одэржав... - Он достал из кармана мокрый конверт, тупо посмотрел на него и снова спрятал. Пыячилы воны з сусидою... тэ, нэ тэ... Щось миж собою нэ подилылы... Ну й сусида братку мого... зарубав. Сокырою*...
      Он поднял глаза и увидел на столе две пустые мензурки. Нетвердой рукой плеснул в них спирт, ожег медиков яростным взглядом и сипло приказал:
      - А ну, пыйте, москали, за упокой души мого брата! Ну?!
      Губы Сан Саныча чуть дрогнули в беззвучном шепоте, и он спокойно, не торопясь, выпил. Умел пить старый доктор чистый спирт.
      Никите показалось, что по губам он угадал короткое напутствие Сан Саныча брату Стэцька, однако сам экспериментировать не стал. Противно было ощущать себя униженным, но из роли обыкновенного санитара выходить не стоило. Пока, по крайней мере.
      - Земля ему пухом... - пробормотал он и тоже выпил. Спирт мгновенно высушил горло, Никита заперхал, закашлялся; давясь, проглотил дольку манго.
      По мрачному лицу Стэцька скользнуло нечто вроде сурового удовлетворения. Он приложился к горлышку бутылки, запрокинул голову и всосал в себя остатки спирта подобно Мальстрему. С гулом в луженой глотке и "водоворотом" в бутылке. Пару секунд Стэцько сидел неподвижно, затем издал нечто вроде сиплого рыка, метнул пустую бутылку в стену, вскочил, как ошпаренный подбежал к открытой двери и стал палить из автомата в небо.
      Когда патроны в рожке закончились, он обернулся и, потрясая автоматом, прорычал:
      - Оцэ б и вас так, москалив... Усих разом...
      И выскочил вон.
      Буквально сразу дождь в джунглях прекратился. Будто кто пробку в небесах заткнул.
      Никита прокашлялся, положил в рот еще одну дольку манго.
      - Похоже, до конца командировки мне не дожить... - раздумчиво проговорил он, ощущая, как пьяная дурь спирта затуманивает сознание.
      - М-да, - то ли согласился, то ли просто отпустил междометие Сан Саныч. - И чего вы все так в Африку рветесь? Дома бы со своими проблемами вначале разобрались...
      - Кто - вы?
      - Что значит, кто? - вскинул брови доктор. - Вы, Стэцько. Как я понимаю, дома у вас сейчас нечто вроде мясорубки, а вы еще и сюда свои проблемы тащите...
      - Насчет мясорубки это, конечно, сильно сказано, - хмыкнул Никита, но и со здешней войной не сравнить. Каковы, например, здесь военные потери за два месяца? Отвечаю - по данным ООН, двадцать шесть человек с обеих противоборствующих сторон. Из них семнадцать раненых. Так что здесь рай по сравнению с криминальной стрельбой в России. Ну разве что за эти два месяца двести человек от эпидемии "тофити" скончалось, так это уже по другой статье проходит.
      - Знаете что, Никита, я вам на это отвечу? Покушайте хорошенько, неожиданно посоветовал Сан Саныч, выкладывая на стол лепешки и вяленое мясо. - А то смотрю, захмелели вроде, чушь нести начинаете.
      - Может, и охмелел, - согласился Никита, отламывая кусок лепешки и следуя совету доктора. Однако его все же понесло: - Но вы меня со Стэцьком в один общий дом не сажайте. Разные у нас дома - Россия и Украина. Знаете, что он первым делом сделает, когда к себе, на Украину, вернется? Нет? Так я вам скажу. Пойдет "до сусиды" и... И напьется с ним вдрызг. И будет потом с ним песни орать и планы строить, как "клятым москалям" за брата отомстить, поскольку это они виноваты, это все их козни, что "сусида" на брата топор поднял. Вот.
      - Кушайте, кушайте, - увещевал Сан Саныч. - Хотите, я вам кофе сварю?
      Никита замолчал.
      "Что-то я расклеился, - подумал он. - Ну что мне стоило этому законченному националисту шею свернуть? В один момент. Причем сделать это так, что и доктор бы ничего не заподозрил. Однозначно решил бы, что исключительно в целях самообороны..."
      - Кофе? - переспросил он и кивнул. - Кофе буду.
      "Прав доктор, чушь ты городишь... - продолжало крутиться в голове. - И на словах, и в мыслях. Если шею Стэцьку свернуть, тогда на своей миссии можно ставить жирный крест. А это плохо, несмотря даже на то, что результаты расследования, похоже, ничего положительного не выявят. Конечно, отрицательный результат - тоже результат, но точку пока ставить рано..."
      Кофе пили на веранде. Никита взял себя в руки, насухо вытер стоящий там столик, вынес плетеные кресла. Бунгало построили в чаще джунглей лет пятнадцать назад в пятистах метрах от деревни - ближе запрещало табу. Сейчас, когда знахарь Сяна-Сяна стал для жителей деревни как бы своим, можно было перенести бунгало и поближе, но у доктора Малахова не было на это ни средств, ни, честно говоря, желания.
      Кофе пили молча - парная духота джунглей, окружавших бунгало со всех сторон, не располагала к разговорам. Мерный рокот тропического ливня сменился дикой какофонией всего живого. Джунгли свиристели, душераздирающе орали, замогильно ухали, абсолютно заглушая шелест капели с полога леса после недавнего дождя. Изредка издалека доносилось стрекотание автоматов. Свайная постройка в какой-то степени защищала от нашествия змей и грызунов, но от насекомых спасения не было. Никита то и дело щелчком сшибал со стола крупных, наглых жуков. Впрочем, сшибал машинально, больше по привычке месяц, проведенный в джунглях, позволил более-менее адаптироваться к необычным условиям, и таракан в супе уже не шокировал его.
      Следующим за пигмеем и Стэцьком визитером был посыльный из деревни. Он принес свежие новости и корзинку с провизией - своего рода паек знахаря, ежедневно передаваемый сюда старостой. Провизию - жареных цыплят, лепешки, фрукты - Никита попробовал сразу, а новости узнал чуть попозже, когда посыльный ушел. Говорили они с Сан Санычем на местном наречии, которого, естественно, Никита не знал.
      - Еще двоих из деревни госпитализировали, - вздохнул доктор, доставая из корзинки цыпленка. - Кстати, почтальон заболел, так что не ждите скоро писем. А по моему профилю вроде бы больных нет... Либо и они к американцам подались.
      Он положил цыпленка в глиняную миску, оторвал ножку, но есть не стал. Внимательно, чересчур внимательно посмотрел в глаза своему санитару и вдруг предложил:
      - Никита, а как вы смотрите на то, чтобы мы еще по пять капель? Так сказать, для профилактики? Вам не повредит?
      Вообще-то доктор пил мало - мензурку-другую в день, не больше. Но, видно, сильно зацепило его профессиональную гордость то, что, не взирая на его умение, знание и долголетнюю практику, местные жители предпочли обращаться к новоявленным докторам.
      - Ну что вы, доктор! Нисколечко! Вы же сами знаете... Это технический спирт мой организм не переносит, а доброкачественный продукт принимает за милую душу!
      Никита сходил в бунгало, принес оставшееся виски и мензурки, и они выпили.
      - Подобный случай у меня в Нигерии был, году так в семидесятом... начал одну из своих бесконечных историй Сан Саныч, с аппетитом закусывая. Там тоже какая-то эпидемия была, уж и не помню точно. Да... Так вот, стояли наши госпитали рядом. То есть наш, советский, и французский. Мы, естественно, с утра до ночи пациентов принимаем и с ночи до утра их обслуживаем. То есть, как и положено, круглые сутки и, само собой, бесплатно. А французы нет, французы не так работали. Только днем, с восьми до четырех, и исключительно за деньги. Да... Так вот, самое поразительное и обидное для нас знаете, что было? Отношение местных жителей. Нас, поскольку мы с пациентами как прислуга нянчились, они за людей не считали. Так, низший сорт. А к французам с уважением относились, при встрече кланялись, господами называли. А как же иначе? Люди себе цену знают, значит, настоящие доктора! Не то, что эти, которые за всеми судна выносят... Да...
      Сан Саныч задумался. И задумался настолько глубоко, что следующего визитера первым услышал, точнее увидел, Никита. Хотя и услышать его тоже было не мудрено - грузный мужчина в плащевой накидке с баулом в руках пробирался сквозь заросли со стороны американского госпиталя с неуклюжестью слона. Так по джунглям мог ходить только белый человек.
      - Сан Саныч, к нам гости! - вывел доктора из состояния задумчивости Никита.
      Сан Саныч оглянулся и несколько мгновений разглядывал незнакомца.
      - Американец... - определил он. - Вынесите-ка, Никита, еще одно кресло. Да, и приберите, пожалуйста, на столе, а то насвинячили, неудобно как-то...
      - Ну поня-ятно! - с сарказмом протянул Никита. - Кто мы, а кто они? Как это вы только что о Нигерии рассказывали - гос-по-да...
      Однако просьбу доктора исполнил.
      К тому времени человек уже выбрался из джунглей на полянку перед бунгало и стоял, тяжело переводя дух. Был он тучный, рыхлый, по всему видно, страдал явно выраженной одышкой, и поход по джунглям дался ему с трудом.
      - Ба! Доктор Киллигру! - приветствовал его Никита. - Добрый день. Какая судьба? Гулять?
      Английский язык Никита знал хорошо, но специально коверкал его, низводя свою речь до инфинитива. Иначе, что это за санитар такой, который владеет английским в совершенстве?
      - Добрый день, доктор Сяна-Сяна! - задрал голову доктор Киллигру. Добрый день, Никита!
      - Здравствуйте, Джон! - ответил на приветствие Сан Саныч, вставая с кресла. - Поднимайтесь к нам.
      - Вы знакомы? - с удивлением посмотрел на Малахова Никита. Насколько он помнил, Сан Саныч ни разу в американский госпиталь не ходил.
      - Да. Когда они госпиталь разбивали, все со мной перезнакомились. Ну а потом... Сами понимаете...
      Доктор Киллигру, волоча странный баул, похожий на сосуд Дюара, с трудом взобрался по лестнице на веранду, пожал хозяевам руки.
      - Будьте гостем, Джон, - сказал Сан Саныч, - присаживайтесь.
      - Спасибо.
      Доктор Киллигру сбросил плащевую накидку на перила веранды, поставил у ног "дюар", тяжело плюхнулся в кресло и, отдуваясь, принялся вытирать лицо платком.
      - Ну и дебри, - оправдывался он. - Лучше три мили по шоссе пройти, чем триста футов по джунглям!
      - Какими судьбами к нам? - поинтересовался Сан Саныч, тоже присаживаясь и в точности повторяя вопросы Никиты, только на правильном английском. - По делу, или просто гуляли?
      - И то, и другое... - доктор Киллигру перевел дыхание и весело закончил: - И третье!
      Сан Саныч, деликатно заломив бровь, вежливо ждал продолжения. В общем, повел себя так, будто находился на каком-то светском приеме в высшем обществе. И будто вокруг не дикие джунгли, а, по меньшей мере, зал Вестминстерского дворца, а сам он не в застиранном камуфляжном комбинезоне явно с чужого плеча, а во фраке.
      Никита сел. Похоже, разговор предстоял интересный.
      - Так... - Доктор Киллигру довольно хлопнул себя ладонями по коленям. - Погулять я уже погулял. Теперь второе. Как вы, наверное, знаете, почтальон в деревне заболел...
      Никита с Малаховым дружно кивнули.
      - Поэтому в получаемую нами корреспонденцию попало вот это письмо. Доктор Киллигру вынул из нагрудного кармана рубашки конверт и протянул Малахову. - Адрес здесь ваш, доктор Сяна-Сяна, правда, имя получателя другое, но тоже японское. Думаю, это лично вам.
      - Как? - безмерно удивился Сан Саныч, принимая конверт.
      - Хукуте. Там так написано.
      Сан Саныч посмотрел на адрес, прочитал и расхохотался. Куда только его "светскость" подевалась.
      - Держите! - протянул он конверт Никите. - Это вы у нас японец. Пусть зазноба в следующий раз пишет ваше имя по-английски. А то придется мне вам хирургическую операцию век делать, чтобы на японца не только именем были похожи.
      Сконфуженно улыбаясь, Никита взял конверт. Несуществующая "зазноба" специально писала адрес по-английски, а его имя и фамилию по-русски. Для большей достоверности. А какой еще уровень образованности может быть у любимой девушки российского санитара? Ясно, какой - вот такой!
      В соответствие этому уровню поступил и Никита.
      - Извините, - пробормотал он, тут же вскрыл конверт и принялся бегло читать. Опять в письме ничего не было. Сплошная пустота с охами-вздохами, признаниями, клятвами, девичьими (а какими же еще, если "зазнобу" Никита и в глаза не видел?) мечтами. И не одной ключевой фразы. Собственно, другого письма он и не ожидал. От него в Москву тоже пока шли подобные "пустышки".
      - Извините, - повторился Никита и, изобразив на лице глупую улыбку, спрятал письмо в конверт.
      Два доктора вежливо ждали, пока он закончит читать, и разговоров не вели.
      - Ничего, ничего, - мягким, понимающим тоном проговорил Сан Саныч. Дело молодое... Ну а что у вас, Джон, за третье дело? - обратился он к доктору Киллигру.
      - А третье дело у меня вот какое... - Американец нагнулся к баулу-"дюару", снял крышку.