– Вылазьте, мадам, а то силой высажу! – не прокричал, а просто оповестил о своих намерениях внешне спокойный и невозмутимый Штелер.
      Его ровный, негромкий голос прозвучал так убедительно, что наставница вдруг замолчала, недовольно фыркнула, тряхнув чепцом, и, схватив за тонкую белоснежную ручку все время молчавшую в смущении воспитанницу, покинула карету, естественно не забыв напоследок как следует хлопнуть дверцей.
      Не веря своему счастью и больше всего на свете боясь, что сжалившийся над ним господин и его благородные спутницы вдруг передумают и прикажут везти в Вендерфорт, кучер по-молодецки шустро вскочил на козлы и хлестнул поводьями по спинам лошадей так бойко, как будто за его развалюхой гналась целая банда оголодавших дикарей-людоедов. По несчастному недоразумению, левые колеса кареты тут же въехали в глубокую лужу, и вся троица была обрызгана с ног до головы фонтаном холодного грязного месива. «Вот и делай людям добро!» – подумали товарищи по несчастью одновременно, но вслух каждый сказал свое. На этот раз даже стеснительная и робкая Анвелла выругалась, притом употребив слова, недостойные девицы из славного рода баронов ванг Банбергов.

* * *

      Он лежал на траве, слушал тихий шелест травы с пением пташек и сквозь колышущуюся листву на кронах деревьев смотрел на голубое-преголубое небо, по которому изредка проплывали причудливых форм белые облака. Штелера не тянуло ввысь, ему не хотелось широко раскинуть руки-крылья и воспарить над землей, ему было комфортно и здесь, в густой траве среди порхавших со стебелька на стебелек бабочек и медленно проползавших по телу букашек. Совершенно обнаженный, без малюсенького лоскутка материи на когда-то тучном, а сейчас не худеньком, но мускулистом теле, барон Аугуст ванг Штелер, последний из славного рода «вендерфортских кабанов», чувствовал себя превосходно и никуда не торопился. Поблизости не было шумливых людей, а иногда пробегавшие мимо дикие твари хоть и издавали какие-то звуки, но не тревожили неподвижно лежащего человека, фактически бывшего частью лесного ландшафта. Звери, даже хищники, не мешали моррону наслаждаться наладившейся погодой и целиком отдаться плавному движению медленно протекавших в голове мыслей.
      Он был абсолютно трезв и не чувствовал потребности опрокинуть стаканчик; он думал о женщине, и впервые за долгие месяцы эти думы не вызывали в нем ни злости, ни раздражения. Нет, былые обиды на слабый пол в целом и на отдельных его представительниц в частности не прошли, они просто стали менее значимыми и раздражающими, потускнели, отступили, затупились, как топор-колун, который давненько не затачивал нерадивый хозяин. Моррон и предположить-то не мог, что вспышка женского гнева произведет такой исцеляющий эффект, сможет погрузить его израненную всяческими переживаниями, нескончаемым самоедством и вином всех сортов душу в умиротворяющую негу самодостаточности и спокойствия. Душевное равновесие, в поисках которого он, собственно, и отправился в город детства, еще не было обретено, но, словно парус надежды, уже замаячило на горизонте. И все это случилось… сбылось благодаря ей, той женщине, которая ненавидела его, пожалуй, больше чем всех остальных мужчин на свете, возможно и вместе взятых.
       «Вы ничтожество, милостивый государь! Слышите, жалкое, убогое ничтожество! Спившийся старый слизняк, не способный ни на что! Вы – само Невезение и сама Глупость в одном лице! –отчитывала барона особо прекрасная в гневе Линора, тыча ему в грудь кончиком длинного изящного пальчика. – Коль уж угораздило вас взяться нас спасать, так довели бы дело до конца, но нет, вы лишь прогнали разбойников! Вы напились как свинья, вы едва стояли на ногах и, конечно же, не кинулись в погоню за мерзавцами! А они, между прочим, утащили не только наши с Анвеллой платья! Из-за вашей нерасторопности и вопиющего слабоумия пропало все: и дорожные грамоты, и письмо от барона ванг Банберга, и подарки семье жениха!»
      «Беда моя в том, что я слишком серьезно воспринимаю женщин… – размышлял Аугуст ванг Штелер, слушая звуки леса и вспоминая пламенную речь возмущенной красавицы, – а они устроены совсем по-иному, гораздо незамысловатей, чем мы. Что Лора, что Линора яркие тому примеры! Их грех за это винить, надо лишь с ними как-то уживаться. Мы, мужчины, существа прагматичные. Мы ощущаем себя лишь маленькой частичкой огромного мира, жалкой крупицей. Мы пытаемся найти себя в нем, а женщины мыслят иными категориями. Каждая считает себя центром мироздания, а все близкие и не очень люди – лишь совокупность ее ощущений. Если эмоции положительные, и подлеца обоготворит! Принес ухажер даме сердца колечко, и она искренне радуется подарку… Лишь немногие из красавиц призадумываются, где и как он его достал: украл, выиграл в карты или слугам недоплатил, сэкономил, что, в принципе, то же самое воровство. Мы для женщин лишь источники впечатлений, жалкие производители их настроения, а не живые, так же чувствующие существа. Если барышне хорошо и комфортно, то все вокруг милые люди, а если корсет жмет или красотка встала не с той ноги, тут и праведнику на орехи достанется!»
      Штелер беззвучно рассмеялся, искренне радуясь, что процесс душевного исцеления начался, что его разум стал постепенно отрешаться от въедливой, назойливой мысли о том, что в расставании с Лорой была его вина, что он вел себя совсем не так, как следовало бы, и что сделал далеко не все возможное, пытаясь ее остановить.
       «Вы корчите из себя спасителя и благодетеля! Вы милостиво позволили нам ехать в вашей карете… И что же вышло?! Вы хоть разок подумали, как нам нелегко с бедняжкой баронессой пришлось, сколько мы натерпелись?! –продолжала обличать Штелера вошедшая в раж Линора. – Всю дорогу вы храпели и пускали ртом пузыри, о прочих звуках, издаваемых вами, я промолчу! Фи, поведение, недостойное человека хотя бы с намеком на благородство! Мы задыхались от перегара и запаха пота! Вы когда в последний раз мылись, милостивый государь, и в какой луже?! Небеса послали испытание, нам пришлось терпеть ваше далеко не приятное общество несколько часов, и какую же благодарность мы получили в итоге?! Вместо того чтобы уладить простое дорожное недоразумение мирным путем и уберечь госпожу баронессу от кровавого зрелища, вы преступили закон, вы стали убийцей, причем на глазах у кроткого, невинного создания. Вы хоть подумали, какую глубокую душевную травму нанесли бедняжке? Гляньте на нее! Бледная, до сих пор вся дрожит от страха…»
      «Мужчина выступает в роли судьи, пытается разобраться в ситуации, взвесить обстоятельства, встать на место совершившего проступок и только затем приходит к выводу, на основе которого и выносит вердикт. Женщина же всегда выступает в роли обвинителя. Она всегда ищет виноватого, сначала делает вывод, а уж затем подводит под него обвинение, причем используя порой доводы, просто убийственные с точки зрения здравого смысла, – пришел к неутешительному заключению Штелер. – Ну надо же было столько всякой всячины нагородить, сделать из меня чудовище, и только потому, что у пары путешествующих дамочек денек не задался. Как я должен был поступить? Проехать мимо, когда их багаж потрошили грабители, или оставить на дороге посреди леса, чтобы бедняжки не дышали перегаром в моей карете? Нет, ну разве ж можно воспринимать подобные аргументы всерьез? Так и с ума сойти недолго! То же самое и в ситуации с Лорой, она сделала меня виноватым во всем лишь потому, что ей вдруг стало скучно, а я оказался недостаточно опытным шутом, чтобы развеять тоску-печаль. Сама бы она скоморошничать попробовала, так ведь нет, это горький удел мужчин – развлекать скучающих дам и делать каждый их день незабываемо интересным…»
       «Ваша глупость и бестолковость погубили репутацию моей бедной воспитанницы! Что теперь о ней подумают в свете? А свадьба? Ваша вина, если она не состоится! Как появиться баронессе в доме графа? Ведь это ее имя будет в центре скандала, а не ваше… Впрочем, вам этого не понять, у вас-то имени никакого наверняка и нет…– продолжала унижать спасителя Линора, даже не подозревая, насколько она ошибалась и насколько род ванг Штелеров был древнее и знатнее ванг Банбергов. – Видеть не могу вашей… рожи. Не ходите за нами, я запрещаю! Не хватает еще, чтобы нас вместе увидели, позора не оберешься!»
      Эти неприятные слова прозвучали примерно час назад. Истощив запас желчи, Линора схватила под руку трясущуюся отнюдь не со страху, а от сырости баронессу и ушла, недовольно ворча уже что-то себе под нос и шебурша на прощание многочисленными складками длинного платья. Штелер мог не послушаться и пойти следом за ними, но благородно решил не доводить перенервничавшую даму до сердечного приступа и поваляться часок на траве, тем более что спешить ему, собственно, было некуда: до закрытия ворот он в город попасть всяко успел бы, а недавняя схватка утомила барона, и ему требовалось немного отдохнуть.
      Скинув всю без остатка одежду, Штелер так и пролежал в густой траве час, а может, и все два. Он дышал свежим воздухом, наслаждался пением птиц, неспешно, абсолютно спокойно размышлял о допущенных ошибках на нелегкой стезе общения с прекрасным полом и продумывал возможные линии своего поведения, чтобы в будущем подобных промашек не совершать. Прошлое нельзя забывать, это опыт, из него нужно делать выводы!

* * *

      У боли и у забот есть общая черта: они не торопятся отпускать человека, а если кому на время и удалось скрыться от них, то непременно рано или поздно беглец будет настигнут. Штелер отрешился от мирской суеты, немного побыл наедине с природой и самим собой, но вынужден был вскоре вернуться в житейскую круговерть. По дороге, от которой моррон отошел, чтобы прилечь, не более чем на дюжину шагов, проехал отряд конной стражи. Всадники звучно прогрохотали доспехами, и хрупкая душевная идиллия тут же оказалась нарушенной. Дождавшись, когда последний из служителей порядка скрылся за поворотом, моррон поднялся с помятой травы и, стряхивая с себя паучков да букашек, начал продумывать план дальнейших действий.
      Отряд был слишком большим для обычного конного разъезда, а это значило, что пострадавшие от его руки аристократы уже добрались до города и успели пожаловаться своим высокопоставленным родителям. Охота за его головой началась и велась не только в Вендерфорте, но и за пределами городских стен. Промчавшиеся мимо стражники не думали прочесывать лес, им и в головы прийти не могло, что преступник вот так вот, раздевшись догола, лежит на травке и созерцает голубое небо. Солдаты рыскали по округе, но искали пропойцу-смутьяна в людных местах: в деревнях, придорожных трактирах, почтовых станциях, то есть везде, где водилась выпивка. У них имелось лишь смутное, довольно расплывчатое описание злодея, покусившегося на жизнь благородных господ и честь светских дам, поэтому Штелер искренне посочувствовал всем тем несчастным, кого в этот день схватят вместо него. Разговор у стражников простой: вначале набьют морду всем подозрительным личностям, а лишь затем, связав по рукам и ногам, отвезут в город для опознания и разбирательства.
      Поскольку стражи порядка искали спившегося небогатого дворянина, моррон был вынужден изменить внешность, а для этого пришлось распрощаться с большей частью своего поистрепавшегося, но все же годного к употреблению гардероба. Он надел лишь штаны, предварительно оборвав их до колен, и накинул на голое тело рубаху, не забыв избавить ее от излишеств, то есть от пуговиц, манжет и самих рукавов.
      «Если ищут нуждающегося дворянина, то на странствующего голодранца и внимания не обратят, – резонно рассудил Штелер, не по слухам зная, как мыслят стражники. – Попрошайничающего бродяжку в любой иной день от ворот прогнать бы могли так, со скуки и из-за вредности службы, а сегодня солдатушкам будет не до того. Замухрышки без меча и сапог даже не будут удостоены вниманием!»
      Если допустить, что рассуждения моррона были верны, то можно сказать, что он замаскировался отменно. Волосатое мужское тело просвечивало сквозь протертую ткань рубахи и рваные дыры в штанах, проделанные специально перед тем, как отправиться в путь. А стоило лишь преступнику поневоле немного потоптаться по лужам и пару раз упасть в грязь, как образ нищенствующего странника был готов. Даже недавние попутчицы не узнали бы в грязном бродяжке своего спасителя, к которому, впрочем, питали совсем иные чувства, нежели благодарность.
      Не забивая голову мыслями о вопиющей несправедливости жизни, Штелер взлохматил волосы на голове, обильно полил их грязью и, спрятав в кармане фамильный перстень, последнее, что могло выдать в нем человека знатного происхождения, отправился на прогулку до городских ворот.
      Возница не соврал. Не прошло и четверти часа, как впереди появилось поле, а на горизонте замаячили серые крепостные стены с ярко-красными настилами на башнях. Насколько Штелер помнил, камня в окрестностях Вендерфорта было много, на юге от города находилась огромная каменоломня, где медленно убивали себя непосильным трудом более трех сотен каторжников. Никто из ученых мужей так и не смог объяснить, почему у добываемой породы был специфический грязно-серый оттенок, весьма неприятный взгляду. Еще в детстве, когда юный Аугуст смотрел на крепостную стену, он никак не мог отделаться от ощущения, что солдаты вендерфортского гарнизона только и делают, что с утра до ночи маршируют по окрестным болотам, затем моют сапоги и выплескивают грязную воду прямо на стену. Жители Вендерфорта старались как могли компенсировать невзрачность крепости, стен своих домов и иных построек, поэтому крыши выкладывались черепицей ярких, броских цветов, а вывески лавок и кабаков поражали приезжих чрезмерной художественной изысканностью и завидной цветовой палитрой. Сначала резкий контраст серости низа строений и многоцветия верха шокировал и раздражал, но уже на второй-третий день пребывания в Вендерфорте гости привыкали и не щурили глаз. Привычка – великое дело! Привыкнуть можно ко всему, даже к грязи, в которой живешь, даже к ярко-желтым крышам на фоне голубого неба.
      Однако дикая смесь из серости и пестроты, примитивной угловатости зданий и всяческих лепных и резных украшений на них была далеко не единственной особенностью города с пятисотлетней историей, гордо возвышавшегося на левом берегу широкой и полноводной реки Вендер.
      Посещавшие Вендерфорт впервые еще задолго до проезда через главные ворота начинали тереть глаза и крутить головами в поиске жалких, убогих лачуг бедняков, которые должны были портить прекрасный пейзаж перед крепостной стеной, но почему-то отсутствовали. Вокруг простиралось лишь поле, через которое пролегала аккуратно выложенная булыжниками широкая дорога. У изумленных приезжих сначала складывалось обманчивое впечатление, что вендерфортцы не знают тягот нужды, что город – маленький рай для богатых и обеспеченных людей, однако оценка мгновенно менялась, стоило лишь путешественникам проехать через ворота. С левой стороны по ходу движения красовались добротные дома, а по правую руку пугал взгляд убогостью мир трущоб и полуразрушенных сараев, протянувшийся вдоль стены на несколько миль. Чужаки долго не могли понять, о чем думали Его Светлость герцог и городской управитель, позволившие беднякам селиться внутри городских стен, а не за ними. Даже не все коренные вендерфортцы знали причину такого необычного градоустройства. И только те, кто ведал историю города и Герканского Королевства, могли объяснить этот парадокс, а также иные странности вендерфортской архитектуры, например почему главные и единственные со стороны суши ворота города назывались Южными, хотя находились на западе.
      Барон Аугуст ванг Штелер не только вырос в Вендерфорте, но и принадлежал к одной из самых знатных семей города. В честь его предков жители назвали несколько улиц и даже площадь перед храмом Мината. В генеалогическим древе самого герцога было несколько ветвей, тесно переплетающихся с древним, многократно прославившимся на ратном поприще родом. С пяти до десяти лет строгие учителя вбивали Аугусту розгами скучную, изобилующую сложными названиями, длинными, труднопроизносимыми именами и множеством событий историю Вендерфорта и Герканского Королевства. Если бы кто-нибудь из господ и дам, едущих верхом и в каретах к городским воротам, не морщил бы лоб в недоумении, пытаясь понять, почему хибары бедняков не облепили стены города, как мох вокруг пня, а обратил бы свой взор на неспешно бредущего по обочине бродяжку в лохмотьях, то он мог бы узнать много интересного и поучительного о городе, который ему предстояло посетить.
      Первые сто лет с момента основания родной город Штелера был маленьким поселением, даже не значившимся на картах тех времен. Удобное расположение на берегу судоходной реки постепенно начало привлекать купцов и капитанов их неповоротливых, вечно перегруженных торговых барок. Пока коммерсанты перекладывали на суше тюки, отделяя попорченные водою и солнцем грузы от находившихся в еще сносном состоянии товаров, моряки пополняли запасы провизии, всячески веселились, а в перерывах между этими важными занятиями поправляли такелаж и конопатили протекающие днища. Таким образом, порт, доки, склады и примыкающие к ним питейные заведения с достаточно плохой репутацией сыграли важную роль в становлении города, но, как ни странно, не являлись главной причиной его роста и процветания.
      Свое имя город получил примерно триста пятьдесят лет назад, в эпоху кровопролитных и жестоких геркано-шеварийских войн, чья нескончаемая череда растянулась аж на два с половиной столетия. Земли от правого берега Вендера до нынешней шеварийской границы не отличались плодородием, но были богаты камнем и рудой, поэтому и считались спорными территориями. Герканцы упорно защищали однажды захваченное, а шеварийские монархи столь же настойчиво пытались отнять то, что, по их мнению, принадлежало соседям не по праву. У каждой венценосной династии была своя точка зрения, но основным аргументом в данном споре, естественно, стала грубая сила.
      Герканская корона постоянно отбрасывала захватчиков далеко за Вендер, то и дело восстанавливая разоренные, пожженные пограничные земли. К сожалению, лесисто-болотистый, а местами скальный ландшафт правобережья реки не позволял герканцам возвести мощные фортификационные сооружения в непосредственной близи от границ. Крепость – это не только стены, но и надежное основание, к тому же большую роль в обороне всегда играли подъездные пути, по которым гарнизону доставлялись провизия и припасы. Не найдя достойного решения для оптимального обустройства самого пограничного рубежа, правящий в ту пору в Геркании король Манфред Четвертый превратил небольшой торгово-перевалочный пункт на Вендере в неприступную крепость и, недолго думая, нарек ее Вендерфортом, что значило «Крепость на Вендере».
      С тех пор шеварийская армия ни разу не проходила в глубь страны и не добиралась до столицы Геркании, Мальфорна. Уничтожив пограничные гарнизоны, захватив ненадолго шахты и разорив мелкие поселения на правом берегу, враги упирались в неприступные крепостные стены и начинали длительную осаду, настолько изнурительную для них же самих, поскольку в тылу простирались болота да леса и совсем не было хороших дорог, что в большинстве случаев шеварийские войска отступали еще до того, как герканский король успевал выслать им навстречу главные силы.
      Крепость на Вендере была необычайно большой и занимала площадь, на которой разместились бы два, а то и три средних герканских города той поры. Вендерфорт не раз спасал королевство от внезапных вторжений. На огромных пространствах внутри городских стен селились беженцы с правобережья, довольно основательно пополнявшие городской гарнизон. Внутри города находилась парочка довольно больших озер и несколько мелких прудов, бывших завидными источниками питьевой воды. В мирное время на городских пустошах пасся скот и выращивалось все, что могло взрасти, так что провизией жители осажденного города были обеспечены на много лет вперед. К тому же крепостная стена защищала маленькую каменоломню и рудный прииск, добыча на которых начиналась исключительно когда враг становился лагерем под стенами. Город был независим, обладал всеми необходимыми ресурсами, чтобы выдержать пяти-, а то и десятилетнюю осаду, и именно поэтому над его башнями ни разу так и не взвился шеварийский стяг.
      Все это почему-то вспомнилось Штелеру, пока он преодолевал путь от лесной опушки до Южных ворот, которые, как говорилось уже, находились на западной городской окраине. Виноваты в географической путанице были купцы, плававшие встарь с севера по Вендеру до Вендерфорта, в порту перегружавшие товары с кораблей на телеги и продолжавшие свой путь в находившуюся на юге Виверию уже по суше. Именно они прозвали главные ворота города Южными, и, как ни нелепо было это название, оно прижилось. Простые люди часто подхватывают то, что на слуху, и не задумываются, насколько обоснованно то или иное название.
      – Кто?! – вырвал моррона из плена воспоминаний об уроках истории прозвучавший над самым ухом голос, а в следующий миг на его плечо легла тяжелая ладонь в кожаной перчатке.
      Бредя по дороге, путник не заметил, как влился в поток странствующих пешком простолюдинов, и вот теперь настал его черед предстать перед суровым ликом усатого, толстощекого сержанта, намеревавшегося выпытать цель прибытия. Судя по недоброму взгляду стража порядка, настроение у него было не ахти, а значит, многим странникам низшего сословия: крестьянам, наемным рабочим, мелким торговцам и просто бродягам – грозила возможность заночевать перед воротами, теша себя надеждой, что стражники, которые будут дежурить завтра, окажутся подобрее и посговорчивее.
      – Человек, – ответил моррон первое, что пришло ему в голову.
      По тому, как сузились щелочки глаз сержанта и как сильно его пальцы сдавили ключицу, Штелер понял, что дал неверный ответ, воспринятый не иначе как грубость.
      – Для кого и филаниец человек, – процедил сержант, все сдавливая и сдавливая плечо и испепеляя допрашиваемого грозным взглядом. – А ты случайно не из этих… не из филанийцев будешь? Что-то рожа у тя подозрительная… Ну-ка, скажи-ка чо подлиньше, словечков несколько, говорок филанийский вмиг разберу. Я вас и виверийцев тупоголовых носом чую!
      – А коли такой нюхастый, могет, распознаешь, чем у меня из штанов несет? Че я поутрянке пожрал и от чего апосля в леске избавился?
      Ответ был дерзким, но метким, на то и был сделан расчет. Штелер мог получить от сержанта кулаком в ухо, но имелся и немалый шанс завоевать симпатию у стражников, изрядно уставших за несколько часов вахты от трусливого заискивания и плаксивых, жалостливых взоров голодранцев, пытавшихся во что бы то ни стало попасть за ворота и заработать на похлебку пару грошей. Грубый же юморок на тему испражнений был всегда у солдат в цене. Этого ли не знать бывшему полковнику?
      Как известно, дерзость берет города и пленяет сердца. Сержант разозлился и что-то прорычал себе в усы, а вот двое стражников за его спиной дружно захохотали и одобрительно захлопали.
      – Да ладно те, Карв, пропусти мужика… Сразу видно – служивый… из наших, – заступился за Штелера пожилой стражник с нашивкой капрала на плече.
      – Это еще посмотреть надо, из каких это он наших, – проворчал командир поста, убирая руку с ноющей ключицы Штелера, но продолжая испытующе смотреть ему в глаза. – Нет, он герканец, точно, но говорок-то странный. Откуда ты, где помотало?
      – По Удмире плавал, на шхуне «Красабиэль». Полкоманды альтрусцы, а нас, герканцев, всего четверо было, и то капитан, паскуда виверийская, всех до одного на берег списал. В кабаке линдерском девок с филанийцами не поделили, – не моргнув глазом соврал Штелер и тут же продолжил забивать голову стражника вполне правдоподобными выдумками: – Путь от Линдера долгий, в дороге поизносился, а в корчме тут одной неподалече все в кости до штанов спустил. Хорошо еще женушка корчмаря сжалилась, вот эти лохмотья дала, а то до самого Вендерфорта голышом бы так и пощеголял.
      – А у нас-то ты что позабыл? От Линдера путь до Берконта ближе… Че по западной дороге не отправился? – все еще искал подвох недоверчивый сержант, но у лжеца и на это был продуман ответ, кстати весьма правдоподобный.
      – Как же?! – удивленно вскинул брови обманщик. – В Берконте-то что я позабыл? Я же сам отсюда родом, лет десять назад у кузнеца Варгара в подмастерьях ходил, пока нелегкая на лоханку проклятую не занесла. Думал, страны дальние повидаю, деньжат заработаю, а вишь, как все обернулось…
      – Это у какого Варгара? – сделал вид, что поверил рассказу, сержант и, сменив суровый взгляд на дружескую улыбку, задал провокационный вопрос: – У того, что оружейный магазин в квартале Вандра держит, или у кузнеца в квартале Луктора?
      – Да ты че, мил-человек, – рассмеялся Штелер. – Кто же кузницу в квартале Луктора держит? Там же лавки лишь для господ, да и в Вандре уважаемый люд проживает. На юго-востоке Варгар кузню держал, там, где ремесленнику обитать и положено… Да, третий дом от башни Сорката, там любой те подскажет…
      – Хватит трепать, проходи! – недовольно проворчал командир поста, чья уловка не удалась, и, схватив Штелера за недавно превращенную в лохмотья без ворота и рукавов рубаху, силой впихнул его за заградительный барьер, то есть туда, где уже начинался город.
      Моррон боялся, что из вредности сержант отвесит ему пинка. Путник морально приготовился стерпеть унизительное оскорбление и удержаться от того, чтобы дать сдачи, но удара сапогом, как ни странно, не последовало. Штелер не мог знать, что сержант сам был родом из Вендерфорта, а старенький кузнец Варгар, вот уже пять лет как покойный, был закадычным другом его отца. Это обстоятельство заставило командира поста причислить мерзкого бродяжку к разряду «свои» и удержаться от унизительной для того процедуры ногоприкладства.

Глава 4
Неладно что-тов Вендерфорте

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.