– Нашел?! Давай быстрее!

– Отстань, посмотри лучше в сумке!

– А черт, кровью испачкался!

– Куда ты его дел?! Отвечай, на куски порежу!

Оружия не было. Возвращаться за ним – значило потерять время и дать подонкам возможность завершить их грязное дело. Не раздумывая над удручающим обстоятельством, что пуля, полученная в случайной схватке, может вычеркнуть его из списка живых и лишить единственного шанса доказать свою невиновность перед Советом, Дарк ринулся в бой. Незапертая бандитами дверь купе с шумом отъехала а сторону, и первое, что увидел моррон, была пятка в дорогом ботинке ручной работы, несущаяся на полной скорости к его переносице.

«Сильный ход», – успел подумать Дарк, быстро приседая и ловя летящую ступню вытянутыми вверх руками. Резкий поворот сомкнутых кистей вбок заставил нападавшего потерять равновесие, а последующий затем толчок вверх повалил на пол уже обмякшее тело. При падении злодей номер один крепко ударился шейными позвонками о торчащий подлокотник кресла и потерял сознание.

Реакция второго мерзавца была отменной, а вот выбор, варианта действия подвел. Вместо того чтобы реализовать преимущество первой атаки на узком пространстве и кинуться на сидевшего на корточках Дарка, раздавить его в натиске, оглушить сильными ударами сверху, убийца по привычке положился на длинноствольный «мангуст» с глушителем, который еле успел вытащить из внутреннего кармана плаща. Нехватка места, разбросанные по полу вещи и тела, а так же молниеносная реакция нападавшего не дали ему не то чтобы прицелиться, даже направить оружие в сторону Дарка.

Даже не пытаясь подняться в полный рост, на такой сложный маневр все равно не хватило бы времени, моррон оттолкнулся всеми четырьмя конечностями от пола и в сумасшедшем прыжке впечатал своего незадачливого противника в железно-пластиковую конструкцию перегородки купе. «Проштампованное» тело обмякло у Дарка в руках, изо рта убийцы потекла тонкая, извилистая струйка крови, а пистолет выпал из разжавшейся руки.

«Сломал грудную клетку, ребра разорвали легкие, – поставил диагноз Дарк, отпуская противника. – Хороший получился прием, надо взять на вооружение!» План бегства мгновенно поменялся. Свидание с древним виверийским городом пришлось отложить на неопределенный срок. Времени оставалось мало, до следующей остановки поезда всего двадцать минут, а значит, нужно было срочно уходить. Сидеть за тройное убийство Аламез не собирался. Грозило пожизненное, а в его случае это было ой как долго…

Однако чувство собственной безопасности не заставило моррона забыть о цели визита. Жертвой налетчиков оказался его недавний знакомый, контролер Альтфукс. «Вот уж не думал, что бандитов стали интересовать контролеры, машинисты и почтальоны, – отметил про себя Дарк, пока стаскивал с залитой кровью груди контролера придавившее его тело одного из убийц. – Наверное, правительству надоели бесконечные забастовки профсоюзов и оно начало нормально платить, а может быть, у ребят просто не хватало денег на билет…»

Моррон склонился над жертвой и принялся осматривать обширную, еще кровоточащую рану в верхней части живота. Заключение почти профессионального хирурга, повидавшего в жизни несметное множество колотых, резаных, стреляных и дробленых ран, было неутешительным. Бедолаге оставалось жить не более десяти минут, он даже не дотянул бы до следующей остановки поезда.

Чертыхнувшись и больно прикусив от злости нижнюю губу, Дарк встал и собрался уходить. Его усилия были напрасны, он не смог предотвратить смерть, а сейчас был не в силах хоть на йоту облегчить страдания умирающего. Нужно было подумать и о себе, попытаться смыть пятна крови с перепачканных рук и заляпанных рукавов куртки.

Неожиданно Альтфукс пришел в сознание, его холодеющие пальцы судорожно схватились за штанину Дарка и больно сжали ногу. Видимо, умирающий вложил в последнюю хватку весь резерв покидающих тело сил.

– Господин инспектор, это судьба… – едва слышно прошептали разбитые, кровоточащие губы. – Ближе, наклонитесь ближе.

Подчиняясь воле умирающего, Дарк еще раз склонился над телом и слегка приподнял голову старика, стараясь облегчить ему дыхание в последние минуты жизни.

– Инспектор, слушайте внимательно! – хрипел контролер, брызгая слюной вперемешку с кровью. – Седьмой вагон, шестое купе, кресло двадцать один, за подкладкой диск, передашь… – Альтфукс застонал и закрыл глаза.

– Кому, кому передать? – теребил Дарк потерявшее сознание тело, в котором еще теплилась жизнь.

– Диане Гроттке или Луиджио Альваро… Континентальная полиция, возьми мой телефон, в нем маяк… они сами свяжутся, когда поймут… – с трудом произнес Альтфукс, смотря на Дарка полными надежды глазами. – Это очень важно… обещай… – Контролер не успел договорить и испустил дух.

– Обещаю! – поставил логическую точку в разговоре Дарк, закрывая глаза покойному.

У моррона было полно своих проблем, ему не хотелось влезать в мелкие дрязги людей: играть в шпионов и сыщиков, включаться в бессмысленную погоню за наркомафией, террористами или почувствовавшими себя всемогущими властелинами мира, свихнувшимися нефтебаронами. Но он не мог, не мог отказать в последней просьбе солдату, покидающему этот мир с надеждой на победу в глазах.

Поезд начал замедлять ход, сбрасывать скорость перед последней остановкой маршрута. Минут через пять в окнах покажется серая платформа гуппертайльского вокзала. Времени на сантименты не было. Перепачканными в крови руками Дарк принялся обыскивать мертвое тело. С виду обычный, ничем не примечательный дешевый телефон оказался в правом нагрудном кармане форменной куртки и чудом уцелел после всего, что довелось пережить его неудачливому хозяину.

Покинув залитое кровью купе, Дарк стремглав бросился в туалет и начал отчаянно, изо всех сил отдирать запекшуюся на руках кровь. На чистку ушло не более двух минут, весьма хороший результат.

«Интересно, в армии есть нормативы по сборке и разборке оружия, по надеванию обмундирования и прочей дребедени, а у убийц есть подобные нормы по отмыванию рук и избавлению от трупов? – почему-то пришла в голову несуразная мысль, пока Дарк стягивал с себя куртку и запихивал ее в мусорный бак. – Лучше трястись от холода до ближайшего магазина, чем слоняться по городу с окровавленными рукавами».

Покончив с мучительной процедурой санации, Аламез кинулся в седьмой вагон, интенсивно работая локтями и грубо откидывая со своего пути готовящихся к выходу и поэтому толпившихся в тамбурах пассажиров. Когда он добрался до нужного места, то поезд почти совсем остановился, а усталый голос машиниста предупреждал по селектору, что стоянка продлится не дольше двух минут.

Названное контролером место было занято респектабельным господином в очках. Не тратя времени на объяснения и уговоры, Дарк бесцеремонно схватил за шиворот и выкинул с кресла даже не закричавшего от наступившего шока мужчину. Острый охотничий нож, прихваченный с места схватки, быстро расправился с обшивкой, и еще мокрая рука погрузилась в недра наспех препарированного сиденья.

К счастью, Альтфукс ничего не напутал, не ошибся ни вагоном, ни местом. Диск оказался там, а у Дарка оставалась еще целая минута, чтобы успеть забрать сумку и выскочить из поезда до его отправления. Покинуть поезд все равно бы пришлось, а прыгать на ходу при скорости разгоняющегося локомотива восемьдесят-сто километров в час как-то не хотелось.

Глава 4

То, что не канет в Лету

Аламез проснулся от жуткого холода и противной мелодии телефонного звонка. Видимо, покойный контролер был не только секретным сотрудником Континентальной полиции, но и заядлым меломаном, благоговеющим при звуках военных маршей и млеющим от завывания походных труб. Дрожащей, окоченевшей рукой моррон с трудом достал из кармана сумки телефон и с третьего раза все-таки попал по мелкой и неудобной клавиатуре.

– Карл, уходи! – Без всяких вступлений и привычных «алло» донесся встревоженный женский голос, прерываемый помехами радиоволн и многомоторным шумом автострады. – Они вычислили тебя, сели на хвост. Бросай все и уходи! Только доберись до…

– Поздно, – прервал девушку Дарк, усиленно борясь с неприятным побочным эффектом озноба – наполовину парализованными голосовыми связками, – Карла убили. Два часа назад, в поезде…

– Кто говорит?! – почти выкрикнула девушка, озадаченная непредвиденным поворотом событий.

– Не важно, – не стал вдаваться в подробности Аламез, – диск у меня, в целости и сохранности. Передам его только Гроттке или, как его там… Альваро, через две недели в Мальфорне.

– Постойте! – быстро среагировал голос, в то время как его обескураженная и, возможно, даже вполне симпатичная владелица пыталась судорожно сообразить что к чему. – Так не пойдет, это очень важно и срочно, нам нужно…

– А мне нужно уладить свои дела, а потом уж благородно заниматься чужими проблемами! – Резко поставил точки над «i» Дарк, начиная сердиться на настырную собеседницу, осмелившуюся встать между ним и спасительной чашкой кофе. – Через две недели в Мальфорне. Если такой нетерпеж, то отследите меня по маяку и догоняйте!

– Кто вы, куда направляетесь?! – донеслось до него напоследок, перед тем как Дарк прервал разговор.

– Лучше бы тебе не знать, милая, – прошептал беглец уже самому себе, аккуратно засовывая телефон обратно в сумку.

На часах было около девяти, до открытия магазинов оставались считанные и самые трудные минуты. Около двух часов он продремал в пронизываемом сквозняками зале вокзала, то и дело просыпаясь от нового порыва холодного ветра, накидывающегося на него при очередном открывании входной двери, и от заботливого вмешательства полицейских, подозревающих в задрогшем юноше без куртки съежившемся на скамейке в обнимку с сумкой, потенциального нарушителя общественного спокойствия и нравственных устоев.

Противостоять чересчур ревностному отношению к службе блюстителей общественного порядка было несложно: удостоверения частного детектива сыскного агентства, известного на всем западном побережье Континента, оказалось вполне достаточно, чтобы от Дарка, вежливо извинившись, отстали и оставили его один на один с куда более сильным и безжалостным врагом – всемогущим холодом, пожирателем человеческой плоти.

«Какое свинское недотепство, халтура мироздания, наплевательское отношение к честным вершителям человеческих судеб! – негодовал Дарк, замерзая по вине мелких просчетов всесильного „коллективного разума“. – Ну конечно, „разум“ интересует только конечный результат, только самое главное – выполнение морроном своей миссии, возможность быстро восстановить свои силы и залечить ранения, полученные в боях во славу человечества. До того же, что мы ощущаем в обычной жизни, когда не слышим зова, ему нет никакого дела. Видимо, всемогущим силам природы было лень отключить пару десятков ненужных рецепторов и избавить тем самым своих верных слуг от восприятия боли: обычной ломоты костей, повреждений кожного и мышечного покрова и т. д. и т. д. Для человека боль необходима, она сигнализирует организму о нарушении отдельных внутренних функций и агрессивном воздействии внешней среды, а моррону?! Ну зачем, зачем мне знать, что зуб гниет от кариеса, что порезана рука, кровоточит ухо или выбит глаз, все равно, как только я услышу зов, функции сами по себе восстановятся, а поврежденные участки тела срастутся», – философствовал Дарк, по-молодецки шустро пробегая несколько метров до заветной забегаловки, где было все, чего так страждали его израненная несправедливостью мироздания душа и измученное неожиданным похолоданием до минус пяти, трясущееся от озноба тело.

В который раз злодейка судьба поступала с ним своенравно и жестоко: он пережил несколько холодных зим в бескрайних восточных степях, мучился неизвестными заболеваниями в непроходимых джунглях, кочевал по Северному полюсу, выполняя возложенную на него Советом миссию, но никак не мог предположить, что будет страдать от холода не где-нибудь на Тальваре, а на юге Геркании, да еще при детской температуре минус пять градусов. Виной тому был не столько сырой морской климат с просвистывающими порывами дувших с виверийских гор ветров, сколько отсутствие верхней одежды – панацеи выживания человека в период зимних стуж.

Трясущаяся как у параноика рука так и не смогла собрать рассыпавшиеся по полу монеты. Конечно, неимоверным усилием воли, направленным на контроль за двигательными функциями, можно было бы справиться и с этой сложной задачей, но природная лень и нежелание размениваться по мелочам взяли верх. Дарк оставил в покое закатившуюся под прилавок сдачу и полностью посвятил себя упоительному моменту первого глотка обжигающего гортань и небо горячего кофе.

Испытанный веками метод согревания через желудок помог немного унять дрожь в конечностях и вернул голове способность соображать, сконцентрироваться еще на чем-то, кроме омерзительных мыслей о последствиях переохлаждения организма. Десятая за последние полчаса сигарета внесла в жизнь толику успокоения и погрузила моррона в воспоминания о безвозвратно потерянном комфорте теплого съемочного павильона.

Случайностей не бывает, есть только общепризнанные закономерности и неподвластные человеческому рассудку проявления законов природы. Как только он подумал о съемках, так тут же зазвонил телефон, и на дисплее высветились маленькие буквы, сложившиеся в имя нетерпеливого киногения.

– Даниэль, где тебя черти носят?! – неистовствовал в припадке бешенства режиссер. – Чтоб через пять минут был у меня в кабинете! Поможешь Эльзе подготовить документы в суд.

– Франц, – тихо произнес Дарк, прижавшись губами к трубке и придавая голосу как можно больше таинственности, – даже перспектива встречи с твоей обольстительной ассистенткой не позволит мне добраться до офиса из Гуппертайля за пять минут.

В эфире воцарилась гнетущая тишина. Гнев режиссера мгновенно сменился испугом.

– У тебя все в порядке, помощь нужна? – прошептал заразившийся дрожью в голосе Франц.

– По первому вопросу «нет», по второму «да», – ответил через секунду Дарк, на всякий случай подозрительно осмотревшись по сторонам. – Кто-нибудь из наших еще в Полесье?

– Что случилось? – наконец-то задал растерянный Франц самый логичный при данных обстоятельствах вопрос.

Дарк ждал этих слов и боялся. Ему не хотелось лгать и запугивать человека, считавшего его другом, но по-другому он поступить не мог.

– Это не задание, Франц, все гораздо хуже. Вчера вечером ко мне ввалились трое бандюг. Их нанял Генсил Сольберц, один из моих «любимых» клиентов. Парень поднял свои связи и начал шикарную охоту за моей головой. Мне придется на время уехать, возможно, скрыться в Полесье. Хотелось бы позаимствовать что-нибудь из твоего реквизита, с возвратом, конечно.

– В самой Урве оборудование уже демонтировано, но старгородская группа задержится на несколько дней, там сложные конструкции и…

– Замечательно, – бесцеремонно перебил Дарк, чувствуя, что иначе ему придется выслушивать утомительную лекцию о правилах разборки и перевозки крупногабаритного имущества киностудии, – позвони начальнику группы и предупреди, что я на днях навещу места былой славы и позаимствую пару вещей!

– Хорошо, но…

– Не надо, Франц, дело серьезное, так что не звони мне больше. Я сам объявлюсь, когда все утрясется.

– Удачи, – прозвучал лаконичный ответ.

При огромном количестве недостатков, свойственных каждому гению, у Франца была нехарактерная для людей искусства положительная черта: он понимал все с полуслова и не требовал подробных объяснений прописных истин.

Опаленный фильтр сигареты обжег кончики пальцев, Дарк поморщился, кинул окурок в чашку с недопитым, остывшим кофе и уверенно направился к дверям вокзала. Пора вынужденного ожидания и замерзания на вокзальной скамье прошла, наступило время быстрых перемещений, время действий.

Внезапно моррон застыл на месте, чем вызвал недовольный гомон спешивших в город приезжих, столпившихся у него за спиной. В голове беглеца отчетливо прозвучал сигнал тревоги, предупреждение об опасности, притаившейся впереди. Дарк почувствовал угрозу, но не знал, в чем она состоит, однако верная подруга интуиция подсказала, что беда пришла из далекого и почти уже забытого прошлого.

Манфред остался один. Недавно он отослал слугу в замок и сейчас уповал, что Франц не замешкается в дороге, не заплутает в незнакомом лесу и приведет отряд вовремя, еще до того, как лесовики свернут палатки и двинутся дальше, в известном только им направлении.

От двухчасового сидения в кустах ныла спина и онемели суставы скрюченных ног. Даже укусы мелкой мошкары, то и дело обжигающие кожу острым зудом, не раздражали барона так сильно, как неудобная поза, в которой он вынужден был коротать время, сливаясь с ветками куста и прячась от зорких глаз дозорных. Только благодаря этому неестественно изогнутому положению тела ему удавалось оставаться незамеченным буквально под носом у неприятеля, в десяти метрах от входа в палатку командира отряда. Конечно, вести наблюдение можно было и с более безопасного расстояния, например, из густых зарослей на опушке поляны, где они изначально и сидели с Францем, но в этом случае он был бы лишен возможности слышать, что происходило в лагере, о чем говорили солдаты. Барон знал, чтобы получить результат, порой приходилось идти на риск, как в бою: увеличивать силу атаки за счет снижения защиты и ослабления некоторых позиций. Иначе не выиграть, главное, чтобы риск был оправдан, а расчет верен и привел к победе, а не к горькому поражению.

Пока что все шло как нельзя лучше: его присутствие в самом центре лагеря осталось незамеченным, а он смог узнать много нового, понять цель самоотверженной и опасной вылазки вольноградцев.

Дружина ждала прибытия какого-то важного человека, знатного герканского вельможи, едущего на встречу с кем-то из числа полесской знати, возможно, с самим князем Александром IV. Отряд должен был встретить влиятельную персону, провести через лес и доставить ко двору вольноградского князя.

Желал бы Манфред почета и славы, хотел бы выслужиться перед магистериумом и занять более достойное положение в Ордене, благодарил бы Небеса за предоставленную возможность отличиться и раскрыть гнусный заговор алчных герканских курфюрстов за спинами доблестного рыцарства Единой Церкви, кровью и потом прокладывающих дорогу Истинной Вере на Восток. Однако Манфреда все устраивало, в особенности его ссылка в коменданты отдаленной крепости, где не было ни придворной суеты, ни треплющих нервы постоянных интриг. Узнал бы он об этом раньше, не стал бы препятствовать замыслам лесовиков, не стал бы устраивать охоту на «бородатого медведя», тем более что ни грабить, ни разорять поселений, находящихся под его защитой, ополченцы не собирались.

Но сейчас уже было поздно корить себя за поспешность действий и необдуманность поступков. Перепуганный Франц уже наверняка добрался до замка, поднял всех обитателей на ноги и ведет на подмогу своему господину, попавшему в западню свирепых дикарей, многочисленный отряд ландскнехтов.

«Бойня, будет бойня! – тяжело вздыхая, думал фон Херцштайн, понимая, что не в силах остановить предстоящую резню. – Здоровяков подобрали, крепкие мужики, бугай к бугаю, просто так не дадутся, много солдат потеряю!»

Предположение барона было оправданным и основывалось не только на отменном качестве кольчуг и ширине плеч полесских богатырей, но и на том неутешительном факте, что они обращались с оружием с исключительной ловкостью и сноровкой. Он часто сталкивался с дружинами вольноградцев в бою, ополченцы были хорошо вышколенным, дисциплинированным войском, ничего не имеющим общего со сборищем тупоголовых крестьян, которое в Геркании и других цивилизованных странах было принято называть ополчением. Полесские бойцы умели держать строй, а если нужно, то и отважно бились в одиночку; на поляне же, казалось, были собраны лучшие из лучших, гвардия, отборная дружина вольноградского князя.

Лагеря как такового не было: три просторные палатки вокруг костра, огромный котел, из которого исходил аппетитный капустно-грибной аромат, да пара рядов наспех сколоченных деревянных стояков для оружия, вот и все обустройство стоянки.

Пятеро солдат копошились у костра, около десятка расхаживали по лесу, патрулируя прилегающую к поляне местность, а все остальные до седьмого пота упражнялись с оружием, используя выпавшую свободную минуту для совершенствования боевых навыков. Бойцы то разбивались на пары, отрабатывая одиночные удары и комбинации, то объединялись в группы, развивая чувство локтя или спины товарища, в зависимости от того, как протекал бой и на чьей стороне был перевес сил.

Заправлял занятиями сам командир, рослый, толстощекий детина по имени Данила с косматой пегой бородой, по-детски добрыми глазами и иссеченным глубокими шрамами лицом. Вальяжно сидя на поваленном стволе березы, он внимательно следил за тренировкой солдат: ругал, давал дельные советы, комментировал неловкие выпады и грубые ошибки подопечных, не гнушаясь приводить нелестные сравнения из мира животных и обильно рассыпая под ноги неуклюжих ополченцев изысканные перлы из сокровищницы образного языка лесовиков. Несмотря на явно панибратские отношения с солдатами, Данила умело руководил людьми и добивался от них беспрекословного исполнения указаний. Кроме того, что он сам являлся искусным бойцом, судя по советам, которые давал, и отличным командиром, по тому, как его слушались и безропотно сносили обидные прозвища и издевательства, здоровяк также был обладателем звучного раскатистого баса, чудовищно грубых манер и забавного прозвища Тулуп.

Время от времени Данила прекращал бой и заново делил бойцов на неравные группы: двое против пяти, трое против семи, один против трех. Обучение изначально ломало привычные стереотипы единоборства и готовило солдат к реальным условиям схватки, когда неизвестно кто в следующий миг появится у тебя за спиной: враг или друг, прикроет ли спину щитом или вонзит между лопаток острый топор. Сама методика тренировки исключала возможность честной игры и как нельзя лучше подготавливала участников побоища к неприятным сюрпризам судьбы.

– Едор, Афанасий, да вы что, совсем очумели?! – орал великан на двоих из семерых бойцов, уже долгое время безуспешно пытающихся побороть троицу солдат в центре поляны. – На кой ляд вы посередке атакуете?! Там же Гаврий, он и себя прикрывает, да и Мефодию с Емелом подмогает. Растащите их, порознь, поодиночке разбейте!

Гаврий вместе с двумя товарищами отчаянно отбивались от натиска семерых, точнее, уже пятерых, поскольку двое из нападавших получили «условные» ранения и вышли из кровавой игры. Солдаты бились понарошку, но как взаправду яростно и боевым оружием. Один из выбывших из кровавого игрища сидел неподалеку на пеньке, судорожно сжимая обеими руками голову. Его лицо было красным, а из ушей и носа хлестала кровь. Один из разгоряченных противников не рассчитал силу удара и крепко заехал парню обухом топора по голове. Второму «умерщвленному» досталось не меньше: скользящий удар меча распорол щеку, и теперь над залитой кровью бородой красовался уродливый, рваный рубец. Винить было некого, сам виноват – подставился!

– Вот так, Афанасий, так его, жми, отбивай от своих! Едор, чего хлебало раззявил, подсоби другу, сзади, сзади заходи! – давал указания Тулуп, подбадривая парочку бойцов, сумевших отделить от прижавшихся спиной к спине троицы одного, наиболее слабого, противника.

Теперь основные группы бились трое на двое, а Афанасий с Едором бойко работали топорами, стараясь отогнать врага подальше от своих и заставляя совершить ошибку. В конце концов одному из них удалось зайти противнику со спины. Теперь оттесненному от группы ополченцу приходилось то и дело разворачиваться полным корпусом то к одному, то к другому врагу и быстро отражать атаки с обеих сторон. Долго так продолжаться не могло, и незадачливый боец наконец-то получил решивший исход схватки удар в спину.

Левая рука Данилы в толстой, обшитой железом перчатке поднялась вверх, что означало завершение боя. Воины опустили оружие и устало разбрелись по поляне, скидывая с себя на ходу тяжелое обмундирование и жадно припадая пересохшими губами к флягам с холодной водой.

– Гаврий, подь сюда! – прогремел звучный глас Данилы.

– Чего тебе?! – вопросил здоровенный детина, осмотрительно не доходя до командира пару шагов и опасливо озираясь по сторонам.

– Гаврий, ты теперича за кого у меня?! – нарочито громко, чтобы услышали остальные, поинтересовался Данила.

– Ну, стало быть за этого, за десятника, – недоуменно пожал широкими плечами воин. – А что случилось, Тулуп?!

– А случилось то, родный, что ты теперь в бою не только за свою дурную башку отвечаешь, но и за других, так что не обессудь!

Бросок был неожиданным, быстрым и резким, кручение в воздухе булавы даже не было заметно глазу. Гаврий повалился на землю, как только окованная сталью дубина тяжело ударила о шишак шлема. Дружинники бросились к телу упавшего без сознания товарища, но Тулуп остановил их одним властным движением руки.

– Чего кинулись, как квочки, дел, что ли, нет?! А ну, пошли отсель, заботливые да болезные! Едор, вылей-ка на десятника ушат воды, мигом отойдет!

Площадка военных игрищ опустела: дружинники разошлись по поляне, и только бесчувственное тело Гаврия, забавно раскинувшего в стороны руки и ноги, напоминало о прошедшем недавно бое. Лагерь погрузился в легкую негу расслабления и отдыха: одни подсели к костру и с предвкушением вдыхали запахи готовящейся пищи, другие наслаждались минутами покоя и легкой дремоты, а третьи коротали время перед обедом за чисткой оружия и доспехов. Только Манфреду приходилось мучиться, терпя боль в суставах, и вздрагивать каждый раз, когда поблизости внезапно раздавалась болтовня шатающихся без дела по стоянке солдат. Неприятное онемение членов сменилось ломотой костей и острыми, то и дело простреливающими тело резями. Барон чувствовал, нужно было уходить, пока приступы боли не сменились судорогами и он окончательно не потерял способности двигаться. Но как?! Пробраться сюда было легко, а вот выбраться обратно в лес – гораздо сложнее. Путь к спасению, путь до ближайших зарослей, был прегражден добрым десятком мирно посапывающих на голой земле солдат. Пройти незамеченным не удастся, хотя бы один из отдыхающих, да заметит чужеродную лагерю тень в темно-зеленом кафтане, поднимет тревогу, и карьере, а вместе с ней и жизни блистательного барона фон Херцштайна, придет бесславный конец.

Всерьез поразмыслив над сложившимся положением, Манфред был все же готов предпринять отчаянный шаг и рискнуть прошмыгнуть между спящих солдат, прекрасно понимая безрассудность затеи и ничтожность шансов на успех. Молча, скрипя зубами от боли, он начал постепенно изменять положение тела, разминать затекшие конечности, готовясь к решительному и, быть может, последнему в своей жизни броску, как вдруг со стороны побережья раздался пронзительный свист.

Поляна ожила и моментально превратилась из сонного царства трутней в гудящий улей готовящихся к отражению вражеской атаки диких лесных пчел. Солдаты, еще секунду назад мирно сидевшие у костра или вольготно развалившиеся на мягкой траве, тут же повскакивали со своих насиженных мест, засуетились, натягивая кольчуги и хватая оружие. Через миг дружина уже находилась в полной боевой готовности и во внезапно наступившем затишье с тревогой ожидала появления на поляне врага.

Барон тоже приготовился к бою. Кисть правой руки привычно легла на рукоять меча и слегка сжала дубленую кожу, прошитую сверху тесьмой. Вне зависимости от хозяина, полностью поглощенного напряженным ожиданием развязки, ладонь перемещалась по оружию, приспосабливаясь к шероховатой поверхности рукояти и изгибам массивной гарды.

К счастью, атмосфера таинственности и зловещей напряженности царила недолго, хотя для каждого на поляне секунды ожидания растянулись на целую вечность. Из леса послышались шум приближающихся шагов и отдаленное конское ржание, затем зашевелились кусты, и из них выскочил запыхавшийся от быстрого бега ополченец.

Два десятка рук одновременно ослабили тетиву и с облегчением опустили луки. По строю пробежал радостный шепот, сопровождаемый едва заметным оживлением неподвижно застывших ранее фигур. Дозорный лишь на секунду замешкался, выглядывая командира в строю одинаковых, грозно застывших в воинственных позах солдат, и, как только обнаружил Тулупа, сразу бросился к нему с докладом.

– Данила, он… он приехал… едет сюда! – скороговоркой выпалил солдат, жадно ловя губами воздух в кратких перерывах между словами.

– Как, уже?! – удивленно хмыкнул командир и недоверчиво прищурился на солдата. – Ты ничего не перепутал, Соловчик, верно он?

– Верно, верно, – торопливо закивала голова дозорного, – он слово секретное сказал… ну то, что ты мне на ухо вчера прошептал.

– А почему он не один? – продолжал пытать часового недоверчивый начальник. – Почему две лошади ржали?

– Ну… – замялся Соловчик, – тут, понимаешь, история одна вышла, да он сам тебе все объяснит. Вот-вот сейчас будет.

«Какой молодец! – не удержался от восхищения барон, отдавая должное проницательности и опыту противника. – С такого расстояния, да еще в лесу, умудриться отличить ржание одной лошади от ржания другой… молодец, я вон в кавалерии всю жизнь, а не смог…»

Действительно, вскоре кусты снова пришли в движение, и на поляну выехали два всадника. Увиденное заставило Манфреда широко открыть рот от изумления и чуть было не разрыдаться от отчаяния.

Первым из леса появился красавец вороной, неся на своей сильной, упругой спине закованную в полную боевую броню рослую фигуру рыцаря. Белые одежды и длинный, испачканный в дорожной грязи плащ с черно-красными вышитыми по бокам гербами не оставляли никакого сомнения – рыцарь был членом Ордена Святого Заступника.

«Значит, все еще хуже, заговор зреет внутри самого Братства, – пронеслось в голове барона. – Просто поразительно, как далеко завели интриги верхушки Ордена, что кто-то решился на сговор с самым злейшим и опасным врагом, осмелился вступить в союз с вольноградцами!»