— Да, мистер Барби, я понимаю почему.
— Дайте мне, пожалуйста, вашу корреспондентскую карточку.
Дэвид было поднес руку к карману, но вспомнил:
— К сожалению, не могу. Она сейчас у капитана Фитцджеральда.
— Из полиции?
— Да.
— Для чего вы ее отдали ему?
— Ему нужна была моя фотография.
— Для чего?
— Не знаю.
Редактор «Клариона» пожал плечами. «Все это в высшей степени странно, — подумал он. — Надо будет сообщить обо всем Трумонду и его людям».
— Жаль, что нам пришлось расстаться. Росс, я возлагал на вас надежды.
— Прощайте, мистер Барби, — ответил Дэвид и вышел.
Он не был ни убит, ни ошарашен. Просто события разворачивались слишком быстро, чтобы он успел осознать их и как-то к ним относиться. Он чувствовал себя вчерашней газетой, подхваченной ветром на улице.
Мир угрожающе надвигался на него со всех сторон глухой стеной. Что он сделал? Ничего. Он просто вдруг стал слышать чужие мысли. Он никого не убил, не ограбил, не шантажировал. И тем не менее он стал изгоем. Мир вышвырнул его, исторг из себя, словно он совершил преступление, словно он был чуждым, странным телом, прокаженным.
Но ведь не может же он один быть нормальным, а все остальные нравственными уродами. Может быть, всеобщая, абсолютная ложь и корысть — это норма, нарушение которой безнравственно? Может быть, безнравствен именно он, а все эти лжецы вокруг него нравственны?
Дэвид чувствовал огромную, давящую усталость, парализовавшую все его чувства. Его выгнали с работы — он не жалел об этом. Он ушел от Присиллы — он не жалел о ней. Ему, наверное, придется уехать из города — он не жалел о нем.
Вот что на поверку принес ему счастливейший дар…
5
Капитан Фитцджеральд не выносил загадок и тайн. Он любил ясность и четкость, когда причина и следствие не играют друг с другом в прятки, а стоят одна за другой в затылок по команде «смирно». Впереди причина, за ней следствие. Он не любил тумана и летнего знойного марева, размывающего очертания предметов. Он не любил полумрака, и даже в кабинете у него была ввернута трехсотваттная лампочка.
Он не выносил неясных для него преступлений. Они мучали его, как слишком узкий воротничок, — давили и не давали спокойно дышать. Но, к его счастью, неясных для него преступлений в городе почти не было. Но неясные и нераскрытые преступления — далеко не одно и то же. Если преступление становилось для него ясным, это еще не значило, что оно автоматически становилось и раскрытым. Он был человеком скромным и вовсе не отождествлял себя с карающей десницей правосудия. Иногда он делал даже все зависящее от него, чтобы преступление, ясное для него, оставалось неясным, а стало быть, и нераскрытым для правосудия. Все зависело не от преступления, а от того, кто его совершал. Иногда Фемиде лучше так и не снимать повязку с глаз. И ей спокойнее, и окружающим меньше хлопот.
Два автомобиля у витрин магазина Чарлза Майера меньше всего занимали его воображение. Это был Руффи за работой, может быть, порой чересчур драматической, но работой. Латинская склонность к эффектам всегда была свойственна этому человеку, но у каждого в конце концов есть свои маленькие слабости. Нет, Руффи и его ребята меньше всего интересовали капитана. Великое «ювелирное» ограбление, как его уже начали называть газеты, навсегда останется тайной и даст, кстати, возможность требовать увеличения бюджета полиции.
Но тем не менее Эрнест Фитцджеральд чувствовал себя несчастным человеком. Он буквально задыхался, ему не хватало кислорода. Он не мог ни на чем сосредоточиться. Он думал только о Дэвиде Россе. Он знал, что позвонить сейчас Руффи и встретиться с ним было бы бестактно, как приходить в гости к человеку, который тебе должен, но он не выносил загадок. Он снял трубку, позвонил Руффи в контору и сказал, что сейчас приедет.
— Здравствуйте, капитан, — широко улыбнулся гангстер и пододвинул глубокое кожаное кресло. — Вы прямо не даете мне отдышаться.
— Дело не в этом, Руффи. Мы всегда понимали друг друга… Дело в другом. Накануне вашего… гм…
— С каких пор такая деликатность, капитан? Вы имеете дело с солидным бизнесменом, владельцем транспортного агентства, который любит полицию. Хоть и приходится платить налоги на ее содержание, но ничего не поделаешь. Он ее любит хотя бы за то, что она оберегает его бизнес, его маленький, скромный бизнес.
— В субботу ко мне пришел корреспондент «Клариона», некто Дэвид Росс, и предупредил о готовящемся налете. Точно указал место, время и даже назвал марки обеих машин.
— Не может быть! — Руффи озадаченно глядел на капитана.
— Может, — Фитцджеральд пожал плечами и добавил: — Он даже пытался сообщить об этом Рональду Барби.
— Не может быть, — упрямо повторил гангстер и задумчиво потер переносицу. — Ни один из моих ребят не мог продать нас. Да и для чего? Чтобы вместо своей доли получить пулю в лоб? — Он помолчал, словно пытаясь сообразить что-то, а потом добавил: — К тому же мы угнали обе машины только в пятницу вечером. Если он знал о «плимуте» и «шевроле», то ему мог кто-нибудь капнуть, только начиная с пятницы вечером и до того момента в субботу, когда он пришел к вам. Я могу проверить, где и как мои ребята провели каждую минуту в это время. И если я узнаю, что…
— Обождите, Руффи. Я хочу облегчить вашу задачу.
Капитан медленно достал из бумажника несколько фотографий и положил их перед гангстером.
— Они все одинаковые?
— Да, — ответил капитан, — на них всех один и тот же человек. Постарайтесь узнать у своих мальчиков, не видел ли кто-нибудь из них эту физиономию.
— Это Дэвид Росс? — Руффи погладил пальцем щеточку усов и внимательно посмотрел на карточки.
— Он.
— Знакомое лицо.
— Постарайтесь вспомнить, Руффи.
— Где-то я его видел, и недавно… Но где?.. Обождите, обождите… Ага, вспомнил. Этот тип сидел рядом со мной в автобусе…
— Когда это было?
— В субботу утром. Да, точно, в субботу утром.
Капитан Фитцджеральд почувствовал, как у него вдруг бешено забилось сердце, рванув с места, словно гоночная машина. Руффи не сумасшедший, он не станет наклоняться к уху соседа по автобусу и доверительным шепотом рассказывать, как он завтра ограбит магазин. Значит… Но этого же не может быть, это же не фантастический роман Джеймса Ганна или Зенны Хендерсон!
— Но откуда же он мог узнать? — тихо спросил гангстер.
— Думаю, что скоро сумею установить это, — ответил Фитцджеральд, изо всех сил стараясь не выдать волнения.
— Может быть, его лучше убрать?
— Ни в коем случае, Руффи, — сказал Фитцджеральд и почувствовал, что вложил в свою фразу чересчур много чувства.
Гангстер пристально посмотрел на него и пожал плечами:
— Надеюсь, вы не надумали сыграть какую-нибудь шутку над старым, бедным Руффи. А, капитан?
— Вы меня знаете…
Дэвид лежал, вытянувшись на тахте, не в силах оказаться по какую-то сторону зыбкой грани между сном и бодрствованием. Он то закрывал глаза, и странные сны начинали бесшумно скользить перед ним, то снова испуганно открывал их вместе с тревожным ударом сердца.
Когда прозвенел звонок, он вздрогнул и с трудом вышел из оцепенения. «Должно быть, Присилла», — подумал он равнодушно и открыл дверь. Перед ним стоял капитан Фитцджеральд с чемоданчиком в руке.
— Добрый день, Росс, — сказал он весело. — Простите, что я пожаловал к вам. Позвонил в «Кларион» — говорят, вы там больше не работаете. Что случилось?
— А вам что за дело? Приехали специально меня утешить?
— Ну, ну, Росс. Что вы на меня дуетесь? Я просто сообразил, что забыл в прошлый раз отдать вам вашу корреспондентскую карточку. Вот она, держите.
— Она мне больше не нужна.
— Не унывайте, такой парень, как вы, долго без работы не останется.
«Там-тара-там-там, там-тара-там-там!» — напевал про себя капитан, и Дэвид со злостью подумал: «Идиот!..»
— Вот, кстати, посмотрите, — добавил капитан и открыл чемоданчик. Тускло поблескивая вороненой сталью, в нем лежал автомат. — Нашли под сиденьем одной из машин. В «плимуте». Держите. Хороша штучка?
«Трам-тара-там-там, там-тара-там-там!» — беззвучный голос капитана распевал изо всех сил.
«Ну и кретин!» — подумал Дэвид, машинально взял автомат, подержал его в руке и вернул капитану.
«Есть! Взял!» — мысленно крикнул капитан и положил автомат в чемоданчик. Больше он уже не пел.
«Что взял? О чем он?» — тревожно подумал Дэвид и посмотрел на Фитцджеральда.
«Есть, есть, теперь он в моих руках!» — торжествовали мысли капитана, танцуя и кувыркаясь от радости в его черепной коробке.
«Отпечатки пальцев! Я оставил отпечатки пальцев на автомате!» — вдруг мелькнула стремительным метеором пугающая мысль, и Дэвид, не успев еще сообразить, что делает, стремительно выбросил вперед правую руку.
Росс не видел глаз капитана, он смотрел лишь на его мясистый нос с несколькими волосинками, росшими на нем. Он ясно видел эти волосинки, короткие и черные.
Дэвид не был боксером, но восемьдесят килограммов его веса, сосредоточенные в одном кулаке, заставили капитана качнуться назад, и только стена не дала ему упасть.
Но Фитцджеральд был профессионалом и в то короткое мгновение, пока кулак Дэвида описывал свою короткую траекторию, он успел вытащить пистолет. Капитан не выронил его, даже когда ударился затылком о стену.
— Не спешите, Росс, — хрипло пробормотал он, держа в одной руке чемодан, в другой, направленной на Росса, — «кольт». — И не делайте глупостей, я же все-таки живой человек и могу случайно нажать на спуск…
Он говорил и не спускал глаз с Дэвида, который стоял со сжатыми кулаками напротив него и тяжело дышал. У журналиста в глазах мерцала отчаянная решимость загнанного в угол зверя.
— Дэви, — сказал капитан, — я не знаю, как это у вас получается, но вы умеете читать мысли. Это звучит дико, но я не наркоман и не пьян. Только что я получил последнее доказательство.
— Убирайтесь к черту вместе с вашими мыслями! — сказал Дэвид.
— Если бы вы действительно могли меня туда отправить, я уже был у него в гостях. Но вы не можете. Вы действительно оставили отпечатки пальцев на стволе и прикладе автомата, Дэви. Это была ваша ошибка. Газеты и мэр будут рвать и метать, чтобы полиция нашла им преступников. Хотя бы одного маленького преступника. А ясные отпечатки пальцев, которые через полчаса мои ребята в лаборатории снимут с автомата — это улика, Дэвид Росс. Это серьезная улика, любимая улика присяжных. Когда они слышат слова «отпечатки пальцев», они больше не сомневаются. Так уж у них устроена психика.
Представьте себе: сидят присяжные в своей комнате. Им жарко и тошно, всем этим коммивояжерам, бакалейщикам, домовладельцам. Им хочется уйти домой или нырнуть в бассейн. Или поехать к любовнице. Или выпить холодного пива. А тут их мучают вопросом: виноват или не виноват некто Дэвид Росс? Да какой может быть вопрос, когда наша славная полиция нашла автомат с его — понимаете, его! — отпечатками пальцев. Дактилоскопия ведь недаром самая точная штука на свете. У двух людей на свете нет одинаковых отпечатков пальцев. А, Дэви?
К тому же вы никогда не сможете доказать свое алиби. С семи и до половины девятого вас видели только полицейские, а они умеют и не видеть. Так уж у них получается. А вы представляете, мистер Росс, — голос капитана уже звучал уверенно, — какая это будет сенсация: молодой журналист — гангстер! И даже газета не вступится за вас. Они же вас уволили; и кажется, я догадываюсь почему. Можете быть уверены, что Рональд Барби не бросится за вас в бой. Вот вам, как говорится, краткое содержание предыдущих глав. Теперь перейдем к будущим. Вы умеете читать чужие мысли. Вы ехали в автобусе, когда вышли из больницы, рядом с Руффи. Надеюсь, вы помните это имя? Вы слышали его мысли. Заметьте, кстати, что он знает об этом. Нет, не о мыслях, но он знает, что вы сидели рядом с ним. Вы разговаривали со мной так, словно отвечали не на мои слова, а на мои мысли.
— Что вы хотите, капитан? — спросил Дэвид медленно и устало.
— Я хочу, чтобы вы работали вместе со мной.
— В качестве детектива? Своих мозгов вам не хватает?
— Бросьте, Росс! Не задирайтесь. Вы не щенок. Итак, мы партнеры. Вы согласны?
— Партнеры в чем? В гольфе?
— Вы глупец, Росс. Вы даже не понимаете, что у вас в руках или в голове, если вы предпочитаете точность. Мы с вами разбогатеем, у нас будет все. Вы представляете себе, что такое деньги?
— Не нужно, капитан, не читайте мне проповеди о пользе денег. Мне не из чего выбирать. Я согласен. Но с одним условием: вы тут же уйдете. Я устал.
Капитан протянул ему руку, и Дэвид вяло пожал ее.
— До завтра, Дэвид.
Внезапно Дэвиду стало легче дышать, словно кто-то отпустил его горло. Все встало на свои места.
Дэвид почувствовал, как одновременно к нему приходит спокойствие и ярость. Они не мешали друг другу. Ярость требовала ясной головы, а спокойствие — опоры в ярости.
Нет, он не собирается поднять над головой руки. Ему не раз приходилось лгать и самому, и ложь как таковая не пугала его и не вызывала в нем пророческого негодования. Но одно дело, когда смотришь на змею или крокодила. И совсем иное, когда видишь в террариуме сотни гадов, устилающих его пол слегка колышущимся покрывалом.
Только бы уйти от них, не слышать этих больших и маленьких змей, копошившихся в чужих головах, только бы суметь заткнуть уши!
Он вспомнил, как обрадовался тогда в больнице своему нежданному дару, и невесело рассмеялся. Вместо богатства, о котором он мечтал тогда, можно было подвести совсем другой баланс: он в руках этой свиньи в мундире. Он будет шантажировать его, сколько захочет, и ничто не сможет помешать ему. Что он заставит его делать? Ловить преступников или помогать им? Скорее второе.
6
Сенатор Стюарт Трумонд был глубоко несчастным человеком. Исполненный сильных чувств и страстей, человек действия, он вынужден был то и дело одергивать самого себя, соблюдая наложенную обстоятельствами епитимью, чтобы поддерживать в глазах избирателей образ кроткого, рассудительного старины Стью.
Он ненавидел негров остро и ежесекундно, ненавидел всеми своими клетками, сердцем, печенью, умом и почками. Один вид их заставлял его сердце биться сильнее, посылая мощные потоки крови по телу, будто оно готовилось к охоте, к напряжению всех сил. Эта непримиримость заставляла его задыхаться от слепой враждебности, это был инстинкт охотника на черную дичь, инстинкт рабовладельца, переданный ему четырьмя поколениями южан.
Он чувствовал в неграх скрытую и явную угрозу, ему чудились в них люди, биологически чуждые. И при этом, вместо того чтобы гнаться за ними, науськивать собак и держать в руках винтовку, он вынужден был публично говорить о порядке и терпимости.
Он презирал профсоюзы, и сама мысль о каком-либо социальном обеспечении сводила его с ума. И при этом он должен был улыбаться перед телевизионными объективами, говоря о высоких традициях американских профсоюзов.
Он не мог видеть людей с востока страны, либералов и профессоров, особенно с иностранными фамилиями. Они подвергали сомнению то, что для него было ясно, и им было ясно то, чего он не мог и не хотел понимать. Они казались ему ржавчиной, кислотой, которая разъедает тот мир, в котором он родился и который хотел сохранить. Это был мир четкий и ясный, великолепный в своем застывшем совершенстве, мир, в котором черное было черным, а белое — белым, без полутонов и оттенков. Это был мир, в котором сила осознавала себя и считала себя мудрой уже потому, что была силой. И при этом, играя предписанную ему роль доброго старины Стью, он пожимал руки всем этим людям и говорил о пользе просвещения.
И потому, подобно преподавательнице воскресной школы, уезжающей раз в неделю в другой город, чтобы тайно напиться там или подцепить проезжего коммивояжера, он вкладывал всю свою неизрасходованную ненависть и неосуществившиеся надежды в любовь к минитменам. Эти люди, тайно накапливающие оружие и тренирующиеся в своих клубах в стрельбе по мишеням, на которых изображены люди, были его детьми, его страстью, его гордостью и любовью. Он понимал их, всех этих отставных полковников, пожилых леди, готовых выкалывать зонтиком глаза во имя господне, солидных бизнесменов и прыщавых, разочаровавшихся в жизни юнцов. Они ненавидели так же, как и он, и эта разделенная ненависть объединяла их. Он гордился ими, а они, как уверял его их руководитель Пью, гордились им. Они видели в нем тайного вождя, авторитетом сенатора дающего им уверенность в своей правоте. Но связь их держалась до поры до времени в глубокой тайне, и, кроме ближайших людей, в которых он был уверен больше, чем в себе, никто ничем не мог доказать связь сенатора Стюарта Трумонда с минитменами.
Вот почему вопрос корреспондента «Клариона» на пресс-конференции заставил сенатора всполошиться.
— Но вы понимаете, Ронни, — сказал сенатор, — этот щенок сначала задал мне вопрос вообще об отношении к экстремистам. Но потом он прямо спросил меня о минитменах. Причем на пресс-конференции и слова об этом не говорилось. Тогда я решил немедля переговорить с вами.
— Я вам должен сказать больше, Стью, — ответил владелец «Клариона». — Когда я вызвал его, он сказал, что уверен в вашей связи с минитменами и сможет доказать ее.
— Он так сказал? — Сенатор подался вперед в кресле, не спуская глаз с Барби.
— Да, он так и сказал. Конечно, я тут же уволил его, хотя за день до этого он принес потрясающую информацию о готовившемся ограблении ювелирного магазина.
— Чарлза Манера?
— Да.
— А откуда он достал ее?
— Не знаю, Стью. Об этом он ничего не сказал.
— И вы думаете, Ронни, что он сможет что-нибудь раскопать насчет меня?
— Не знаю, но он казался очень самоуверенным.
— Может быть, вы напрасно вытурили его?..
— С ним что-то случилось. Сначала он потребовал — понимаете, потребовал! — чтобы мы напечатали в «Кларионе» о готовившемся налете на магазин. Эдакий остолоп! Разумеется, я отказался. Потом он приходит и настаивает, чтобы мы разоблачили связь сенатора Трумонда с минитменами.
— В нем случайно нет негритянской крови?
— Нет как будто.
— Он не еврей? Не красный?
— Да нет, англосакс. Дэвид Росс. Все считали его обыкновенным парнем.
— Сволочь! Что же делать, Ронни? Нельзя же сидеть и ждать, пока он напакостит нам. Мой соперник Пратт, эта розовая свинья, уж как-нибудь поможет ему опубликовать его статью. Знаете что, пригласите-ка его сюда. Попробуем прощупать его. Может быть, все это пустой блеф.
— Не знаю, не думаю, что это блеф, — уж слишком он уверенно говорил. Сейчас попробуем.
Редактор «Клариона» нажал на кнопку интеркома и попросил мисс Новак во что бы то ни стало разыскать Росса. Через несколько минут ее голос проворковал из динамика:
— К сожалению, я не смогла его найти, мистер Барби. Его квартирная хозяйка утверждает, что он не ночевал дома и что вчера она видела, как он выходил с чемоданчиком в руках.
Оба приятеля переглянулись. Сенатор длинно и изысканно выругался.
— Он смотал удочки из города. Но мы все равно должны найти его и постараться заткнуть ему глотку. О, у меня идея! У нас тут есть один парень, член нашей организации. У него частное сыскное бюро. Я уверен, что на него можно положиться…
— Мисс Присилла Колберт?
— Да, — ответила Присилла. — Что вам нужно? — Она плотнее запахнула домашний халат и посмотрела на долговязого мужчину с прилизанными волосами на маленькой птичьей головке.
— Простите, что я вас беспокою, мисс Колберт. Меня зовут Юджин Донахью. Частное сыскное агентство «Донахью и Флисс». Вот моя карточка.
— Что вы хотите? — Она не пригласила его войти и стояла в узеньком коридоре, загораживая собой проход.
— Я бы хотел узнать у вас, где сейчас можно найти Дэвида Росса.
— А… А для чего он вам, позвольте узнать?
— Видите ли, это тайна моего клиента и я не могу разглашать ее, но так уж и быть… Насколько я понимаю, его хотят пригласить в одну из телевизионных компаний на востоке страны.
— Да, да, конечно, — иронически кивнула Присилла. — В Нью-Йорке без него шагу не могут сделать и тут же обращаются в сыскное бюро «Донахью и Флисс». В высшей степени правдоподобно. Точно так же правдоподобно, как версия капитана Фитцджеральда, который еще вчера тоже искал Дэвида, только не для телевидения, а чтобы дать ему материал для статьи. Какая любезность! Приехать сначала к нему домой, потом к его знакомой — и все, чтобы сделать Дэвиду маленькое одолжение. А еще говорят, что наше общество заражено эгоизмом…
— Но вы же знаете, где он?
— Увы, мистер Донахью и Флисс, не знаю. То же я сообщила капитану Фитцджеральду.
— Благодарю вас, мисс Колберт.
«Значит, полиция тоже ищет его, — размышлял частный сыщик, садясь в машину. — Правда, странно, что сам Эрни Фитцджеральд лично вынюхивает, где он. При его возможностях я бы не вылезал из кабинета. Ладно, может быть, это и к лучшему. Поговорим с ребятами из управления…»
Юджин Донахью не блистал аналитическими талантами и при слове «дедукция» поморщился бы, как от прокисшего пива. Шерлок Холмс, Перри Мэзон и Эркюль Пуаро могли не волноваться, что его подвиги затмят их литературно-детективную репутацию. Но его неповоротливый ум компенсировался чисто бульдожьим упрямством.
Он позвонил сержанту Кэтчкарту, и они договорились встретиться в баре у Чарли. Это был любимый бар полицейских и судебных репортеров, и там можно было спокойно поговорить.
Кэтчкарт уже сидел за столом, держа сигарету в углу рта. Стол перед ним был пуст. «Сроду не закажет выпивку, если знает, что кто-то ему должен поставить», — подумал Донахью.
— Ну что, Юдж? — спросил сержант и кивнул на стул рядом с собой. — Соскучился по мне?
— Виски?
— Я консерватор. Как всегда.
— Ты знаешь Дэвида Росса из «Клариона»?
— Угу, — промычал сержант в стакан.
— Как к нему относятся ваши ребята?
— Обыкновенно.
«Ничего не знает. Полиция Росса не ищет. Иначе этот бы знал», — подумал Донахью.
— А как ты думаешь, я могу сегодня застать вашего Фитцджеральда? Он мне нужен.
— Сегодня, безусловно, нет.
— Занят?
— Вчера улетел куда-то. Кажется, в Лас-Вегас. Билл слышал случайно, как он звонил жене.
— Что, поиграть захотел?
Сержант Кэтчкарт пожал плечами. Он находил, что для одного стакана виски вопросов было слишком много, и выразительно посмотрел на стол.
— Еще два виски! — крикнул сыщик. В конце концов, расходы ему сейчас оплачивают, можно и не жаться.
— Так зачем он махнул в Лас-Вегас?
— Не знаю, — рассмеялся сержант. — Ей-богу, не знаю.
Донахью пожал плечами, расплатился и пошел к телефону. Спустя пять минут он ехал в аэропорт.
Билл Пардо, крупье казино «Тропикана» в Лас-Вегасе, сидел в кабинете администратора. Он уже в третий раз вытирал платком лоб, хотя кондишн работал исправно. Большой клетчатый платок превратился во влажную тряпку, и он лишь размазывал по лицу пот.
— Вы знаете, мистер Лейнстер, я работаю уже одиннадцать лет, у меня есть опыт. Но я не пойму, в чем дело. Этот тип играет только за моим столом.
— Ну и что, Билл? Может быть, ему нравится ваша физиономия. У вас на редкость одухотворенное и интеллигентное лицо.
— Вначале он болтался по всему казино, как старый холостяк на школьном вечере, а потом словно решился на что-то, сел за мой стол. Я играл, как всегда, подготовленными картами, а он выиграл.
— Сколько?
— Долларов пятьсот.
— Многовато…
— Не в этом дело. Я же знаю его карты. Он без раздумий прикупает к девятнадцати. И вдруг осторожничает на двенадцати или тринадцати, словно чует, что ему идет десятка или картинка. Вы представляете? У меня впечатление, что не я знаю карты, а он…
— Гм… И как вы это объясняете?
— Самое удивительное случилось вчера. По ошибке я распечатал неподготовленную колоду. Начал тасовать и почувствовал, что колода не подготовлена. Сменить уже не мог и начал играть. А он, понимаете, вдруг стал играть по самой маленькой. Кончилась эта колода, я взял другие карты, а он снова увеличил ставки. У меня просто голова кругом идет. Я знаю, что это глупость, но у меня впечатление, что он играет уверенно только тогда, когда я играю обрезанными картами.
— Но вы понимаете, что этого не может быть?
— Вот я и говорю, что этого не может быть.
Администратор казино пожал плечами и поправил под подбородком «бабочку».
— Он один?
— Да, один, насколько я заметил. Вчера его, правда, подцепила Клер. Вы ее знаете, это крашеная блондинка…
— Вы с ней разговаривали?
— Нет еще, мистер Лейнстер.
— Где он сейчас?
— По-моему, пошел в покерный зал.
— Пойдемте в контрольную комнату.
Они прошли через зал, поднялись наверх и остановились перед запертой дверью с надписью: «Вход запрещен. Высокое напряжение. Опасно для жизни».
Администратор достал из кармана ключ, и они вошли в комнату.
— Садитесь, Билл, — сказал администратор «Тропиканы» и нажал несколько кнопок. Три телевизионных экрана, вмонтированных в стол, засветились голубоватым светом. На одном из них виден был небольшой зал, в середине которого за покерным столом сидело пять человек. На другом те же пять игроков казались увеличенными в несколько раз. На третьем игроки были видны сверху, словно с птичьего полета, — вернее, не сами игроки, а их руки с зажатыми в них картами.
— Хорошо, что наши крупье знают о потайных телевизорах, — подобострастно сказал Билл. — По крайней мере нет соблазна смахнуть в карман несколько фишек. Прекрасно видно.
— С вашим братом без контроля не обойтись. Знай они только, что сейчас никто не следит за ними, они бы быстро вспомнили, где у них карманы. Ладно, давайте посмотрим. Здесь он, ваш ясновидящий?
— Да, вот он, второй слева. Смотрите, смотрите!
Игрок спокойно держал перед собой карты. Две дамы и три короля — комбинация не такая уж редкая, но он казался воплощением уверенности. Он все время набавлял, словно на руках у него было четыре туза. Он выиграл. В следующий раз с довольно хорошей картой он коротко бросил: «Пас» — и откинулся в кресло, закуривая.
— Вы видите, как уверенно он играет? — взволнованно спросил Билл администратора. — При такой карте, как идет ему, я бы не был так уверен в выигрыше.
— Если бы вы играли незнакомой колодой, — усмехнулся администратор.
— Он выиграл.
— Это еще ничего не доказывает.
Они снова прильнули к телеэкранам, слушая, как динамик доносит до них деланно-спокойные реплики игроков. Внезапно они напряглись, всматриваясь в изображение. На руках у их игрока были четыре валета — комбинация, при которой любой здравомыслящий человек должен попытать счастье. У его соседа справа были четыре дамы. Схватка должна была быть ожесточенной.
— Пас, — спокойно сказал игрок, смешал свои карты и бросил на стол.
— Да-а… — протянул администратор и подергал себя за ухо. — Я начинаю вам верить. Черт его знает, как он это делает, но выглядит это так, словно он видит карты насквозь. Вот что, Билл, его выигрыш должен остаться в казино. Вы поговорите с этой маленькой шлюхой. Она ломаться не будет, а потом действуйте.
Он щелкнул кнопкой, и все три изображения послушно съежились на экранах и погасли.
— Казино, мой дорогой Билл, называют «храмом случая». Случая оставить свои деньги у нас. Поэтому не будем ничего оставлять на волю случая. Я надеюсь, вы поняли меня?
— Да, сэр. Это вопрос чести для меня, вопрос профессиональной гордости. Я должен узнать, как этот кретин проделывает свои штучки.
Администратор вдруг посмотрел на крупье испытующим взглядом:
— Я надеюсь, Билл, что вы откровенны со мной? Насколько мне помнится, у вас семья?
— Трое детей, сэр. Одиннадцать лет честной службы…
— Хорошо, действуйте.
Сидя в такси, которое везло его с аэродрома в Лас-Вегасе в гостиницу, капитан Фитцджеральд щурился от яркого солнца Невады и думал о Дэвиде.
Пожалуй, с самого начала он вел себя с ним не так, как нужно. Он знал репортера несколько лет, но для него он всегда был лишь одной из сотни блудных собак, которые забегали в полицию, как на городскую свалку, поживиться какой-либо падалью. Если бы он только сразу догадался о фантастическом свойстве Росса… Но как ему могло прийти такое в голову?! Нельзя же разговаривать с людьми и ждать, что вот-вот они взлетят птицами к потолку, превратятся в оборотней или испарятся. Человек живет в нормальном мире и ожидает, что все его обитатели нормальны. Стоит только увидеть вокруг себя мир безумия, как сам превращаешься в безумца.
И кто мог подумать, что этот сумасшедший парень со своим сумасшедшим даром начнет выкидывать достойные безумца штучки, вроде требования предупредить налет? Или телепатия сделала его чудаком? Репортер и проповедник — комбинация не совсем обычная. А может быть, он удрал из города именно потому, что знает себе цену и не хочет делиться? Эх, если бы только этот болван понял, как они смогли бы работать вместе! Миллионеры, они бы стали миллионерами…
— Ваш отель, мистер, шесть долларов, — сказал шофер, и капитан взял в руки чемоданчик.
Он не хотел обращаться за помощью в местную полицию. Это было его дело, его личное дело, в котором он был полицией, прокурором и истцом, и чем меньше людей знают о нем, тем лучше.
Капитан стоял перед зеркалом и брился. Обычно в эти минуты он священнодействовал, прислушиваясь к шороху, который производило лезвие, срезая его жесткую, как металлическая щетка, бороду.
Но сейчас он брился автоматически. Он даже не видел в продолговатом зеркале над раковиной своего отображения. Мозг его воспроизводил картины, не слишком способствующие укреплению духа полицейского. Он небрежно достает из кармана чековую книжку. Он не будет выхватывать ее, словно полицейский пистолет. Он будет доставать ее неторопливо, причем обязательно сначала полезет не в тот карман. Только бедняки точно знают, в каком кармане у них лежат их жалкие гроши. Богатый человек может позволить себе роскошь и порыться в карманах.
