Оригинал: Norbert Juretzko mit Wilhelm Dietl, "Im Visier. Ein Ex-Agent enthuellt die Machenschaften des BND"
      Wilhelm Heyne-Verlag; Muenchen, 2006; Taschenbuchausgabe 2007.
      Об авторах
 
      *Норберт Юрецко* родился в 1953 году, был солдатом, затем офицером Бундесвера, служил в воздушно-десантных войсках. С 1984 по конец 1999 года служил в Федеральной разведывательной службе – БНД. После выхода в отставку живет с семьей в городе Целле, Нижняя Саксония, и является председателем местной ячейки Социал-демократической партии Германии (СДПГ).
 
 
      *Вильгельм Дитль* родился в 1955 году. Профессиональный журналист, работал на журналы "Штерн", "Шпигель" и "Фокус", специализировался на вопросах, связанных с секретными службами, терроризмом и правоохранительными органами. Заместитель директора института изучения проблем терроризма и политики в области безопасности в г. Эссен (IFTUS).
 

ВВЕДЕНИЕ

 
      Когда в октябре 1984 года началась моя карьера разведчика в Федеральной разведывательной службе, мне и в кошмарном сне не могло бы присниться, что я когда-нибудь окажусь в таком положении, как сегодня: затравленный враждебно настроенной БНД, обвиненный органами правосудия и подвергающийся угрозам со стороны каких-то сумасшедших.
      Но все по порядку!
      После первых двух лет работы в самом секретном учреждении Германии я в полной разочарованности решил было бросить эту деятельность и подыскать себе более разумное занятие. Ведь господа из Пуллаха видели во мне лишь человека, которому можно поручить исключительно перлюстрацию почты из ГДР, которую мне приходилось вскрывать и читать в Ганновере. Такое занятие никак не отвечало моим желаниям и представлениям о работе разведчика. Я уже тогда сомневался и в смысле и в законности этой чертовой работы – я до сих пор содрогаюсь, вспоминая об этом времени. Во всяком случае, я, молодой офицер Бундесвера и бывший инструктор солдат спецназначения по рукопашному бою, видел свое предназначение в БНД никак уж не в роли специалиста по вскрытию чужих личных писем. После того, как я практически перестал выполнять свою работу в ганноверском филиале, отделу кадров в Пуллахе не оставалось ничего иного, как перевести меня на другое место.
      Так я оказался в "Организации Стэй-бихайнд" (StayBehindOrganisation) БНД, готовившейся для развязывания партизанской диверсионной войны в тылу советских войск в случае их вторжения в Западную Германию, организацию, о существовании которой стало известно лишь в конце 80-х годов ("Афера "Гладио"), что одновременно означало и ее конец. Именно там я познакомился с несколькими коллегами, преимущественно военными, которых я высоко ценил, и со многими из них мне пришлось работать вместе и в последующее время моей службы в БНД. Затем, в начале 1990-х годов последовал вывод российских войск из Германии – прекрасный пример неспособности БНД на уровне руководства отделов и подотделов решать свои задачи.
      Вот так я и оказался в Берлине с группой бывших сотрудников из сети "Стэй-бихайнд". Чего нам только не обещали, чтобы заманить на эту работу. Ни одно из обещаний не было выполнено. Там мы маялись без плана и определенной цели до 1995 года. Вместе с американской военной разведкой РУМО (DIA) мы вербовали русских агентов. Преимущественно в офицерских кругах. Но руководству в Пуллахе это было не очень интересно. Хотя аналитики с благодарностью принимали собранную нами информацию, но никто другой не интересовался тем, что происходило в Берлине. Им было все равно, что наши "друзья" подслушивали нас и пытались коррумпировать, что им перепадала львиная доля собранной нами информации. Пуллах, как всегда, был занят только самим собой и никак не хотел влезать в дерьмо берлинского филиала.
      Так что ничего удивительного, что жизнь в филиале 12 YA приобрела гротескные формы. Мы варились в собственном соку. Происхождение тех или иных сведений скрывалось и затушевывалось. Данные об источниках изменялись или намеренно искажались, иногда появлялись просто фальшивые данные – из страха, что в один прекрасный день американские братья сами смогут перевербовать наш источник. Ответственные высокие чины в Центре блаженствовали в состоянии полного душевного спокойствия и занимались в лучшем случае разве что доставшимися им по случаю материалами из досье восточногерманской "Штази", а не своей собственной работой. Никто из больших начальников не разглядел больших разведывательных возможностей, открывавшихся перед нами с выводом из Германии Западной группы войск (ЗГВ) Российской Федерации. Потому в берлинском филиале сложилась ситуация, прозванная нами "Диким Востоком". С помощью американских денег, причем никто не знал точно, откуда они брались, никто их не контролировал, началось "выворачивание карманов" российской армии.
      С 1992 года я вместе со своим коллегой Фредди объезжал места, где находились российские гарнизоны, пытаясь завербовать агентов. Хаос, вызванный отсутствием управления, консультаций и контроля со стороны Центра, превратил нас в бойцов-одиночек и странных чудаков. Бессовестная торговля, которой занимались некоторые наши коллеги с поученной ими информацией, подвергала нашу работу серьезной опасности. И это угрожало не только нам, но и нашим источникам.
      В начале 1995 года, когда российская ЗГВ уже вернулась домой, ситуация обострилась. Филиал 12 YA должен был быть переведен в Нюрнберг, переезд следовало завершить к лету. Но тут мой партнер и я узнали о фактах, скрыть которые было уже невозможно. Некоторые из оперативных офицеров явно расширили торговлю разведданными, снабжая ими помимо американцев теперь и другие секретные службы. Возможно, это происходило даже с благословления руководства филиала. Это означало угрозу, масштабы которой невозможно было себе представить. Но наше донесение о происходящем вызвало в Мюнхене противоречивую реакцию. Отдел безопасности с любопытством ознакомился с приводимыми нами фактами, но зато руководство Первого (оперативного) отдела, ответственного за агентурную разведку, реагировало с раздражением и недовольством. По Службе поползли слухи, нас за глаза называли клеветниками, "стукачами", людьми, гадившими в собственном доме.
      В ходе операции "Мяч", проводившейся отделом внутренней безопасности, я в роли "тайного сыщика" получил задание разузнать все о подобных нелегальных действиях.
      По указанию отдела безопасности БНД я должен был "запустить в оборот" некий секретный документ российских вооруженных сил и предложить его для перепродажи подозреваемым коллегам. Затянувшаяся на несколько месяцев двойная жизнь внутри нашего учреждения до предела истощила мои физические и психические силы.
      Результат операции "Мяч" был ужасающим. Прошли несколько обысков и арестов различных сотрудников Службы. Скандал получил огласку, только что открывшийся нюрнбергский филиал был немедленно снова закрыт. Американские партнеры тихо и незаметно исчезли из страны. Но ответственные лица в БНД исходили от ненависти, стоило им лишь услышать мое имя. На меня и мою семью обрушились анонимные угрозы убийства. Я хотел уже уволиться из Службы и лично сообщил о травле меня и моего партнера Фредди тогдашнему Президенту БНД Конраду Порцнеру. Он и коллеги из отдела безопасности убедили меня остаться. Причиной были собранные мною и Фредди за много лет сведения об агентурных источниках и некоторых исходивших от них сведениях, на которые все это время наши руководители не обращали никакого внимания. Сведения же эти были ничем иным, как указаниями на существование одного или нескольких "кротов" внутри БНД. Сотрудники отдела безопасности очень хотели продолжить расследование в этом направлении.
      Мы были согласны сотрудничать с ними, но никоим образом не хотели открывать настоящие имена наших агентов. Слишком уж сильно мы теперь не доверяли нашей "фирме". Внутреннее расследование привело к ужасному предположению. Шеф отдела безопасности, который ранее много лет руководил оперативным отделом, попал под подозрение, а наряду с ним еще один человек из аналитического отдела. На заключительной фазе операции я действовал лишь в качестве курьера между источниками и Службой. При этом я все больше старался скрывать время, место и происхождение получаемой информации. Позднее мне, увы, пришлось об этом пожалеть. В конце 1997 года эксперты контрразведки заявили об успехе, после того как Федеральное ведомство по охране конституции (БФФ) в качестве независимого эксперта проверило все документы. В начале 1998 года пришли в движение "шестеренки" большой политики. Страх перед самым большим скандалом в БНД за последние годы распространился по всей Службе.
      23 марта 1998 года Федеральный генеральный прокурор получил в Федеральном суде санкцию на предварительное расследование против вышеназванного начальника отдела по обвинению его в шпионаже в пользу иностранного государства. Но 7 мая 1998 года он прекратил расследование. Политические круги все это время не сидели, сложа руки. Доказательства, собранные экспертами контрразведки БНД и БФФ в ходе многомесячного расследования и признанные ими заслуживающими внимания, федеральные прокуроры всего за несколько дней "разоблачили" как фальшивые и не имеющие никакой ценности. Мои "фокусы", направленные на сокрытие настоящих имен агентов в целях их защиты, послужили в этой связи поводом признать все собранные улики неверными. 19 мая 1998 года мюнхенская прокуратура начала следствие уже против меня и моего партнера. Главное обвинение: "коронного" источника "Рюбецаль" вообще не существовало, мы сами придумали все его сообщения, а деньги, выделенные на его гонорары, Фредди и я просто украли, разделив между собой.
      До начала производства по этому уголовному делу прошло целых три с половиной года. От главного обвинения не осталось и следа. Однако то, что я подавал неправильные сведения об агентах и источниках полученных сведений, сыграло со мной злую шутку. Так как я не согласился, чтобы суд вызвал моих агентов в качестве свидетелей по делу, я был осужден. По крайней мере, моему адвокату с помощью судебной сделки удалось добиться того, чтобы мой друг Фредди и мои информаторы не пострадали. Хоть какое-то утешение!
      Большинство читателей нашей книги "Условно пригоден к службе" поняло из нее, что история моей деятельности в БНД там не полна и не завершена. Поэтому с самого начала я знал, что должно последовать продолжение.
      Конечно, при написании книги я не мог выйти за ограничения, определенные судебными инстанциями. Но так как я хотел, чтобы общественность узнала что-то о внутренней жизни самого секретного немецкого учреждения, то мне пришлось пойти на определенный компромисс.
      Иногда моя рука судорожно сжималась. Я прошу читателей простить меня за это. Ведь очень трудно писать разборчиво, когда рука от злости и бессилия сжимается в кулак.
 

 
      Сравнения – не доказательства, и притчи тоже иногда оказываются неверными. Но в том, сколько правды содержится в одной аллегории, которую много лет назад рассказал мне один из моих коллег, мне пришлось с горечью убедиться на собственной шкуре.
      Это притча о мыши, и вот ее содержание:
      Однажды по крестьянскому двору бежала мышь. За ней гналась кошка, приближаясь к мышке все ближе и ближе. Ей едва не удалось поймать несчастного грызуна, как только тот спася в коровнике. Там мышь пробежала под одной из коров как раз в тот момент, когда из-под коровы на пол шлепнулась огромная коровья лепешка. Мышка мгновенно оказалась покрыта слоем навоза. Кошка удивленно оглядывалась по сторонам: ее жертвы нигде не было видно. Но, присмотревшись, она все-таки увидела коровью лепешку, из которой торчал мышиный хвостик. Кошка немедленно вытащила мышь за хвост и с удовольствием ее проглотила.
      Мораль этой притчи очевидна:
      Во-первых. Не каждый, кто обляпает тебя дерьмом, желает тебе зла.
      Во-вторых. Не каждый, кто вытаскивает тебя из дерьма, желает тебе добра.
      В-третьих. Раз уж ты сидишь в дерьме, то хотя бы не высовывай свой хвост.
      Собственно, эту притчу стоило бы сделать преамбулой устава БНД!
      Я никогда не соглашусь с тем, что – как утверждают некоторые – мою деятельность в отделе безопасности БНД с 1995 до моего ухода из Службы в конце 1999 года следует оценивать однозначно негативно. Но то, как прямые преемники моих начальников оценивали мою работу, и как они пытались дискредитировать меня, однозначно не делает чести Службе.
      Когда я сам оглядываюсь на прошедшие годы, то в моей памяти всплывают порой неприятные моменты. К примеру, после моего осуждения у меня появился добровольный и вначале самоотверженный помощник, от услуг которого я сегодня, пожалуй, лучше бы отказался.
      Задолго до того, как 21 января 2003 года я вошел в судебный зал Пятой уголовной палаты Первого мюнхенского земельного суда, я знал, что мне в какой-либо форме необходимо будет искать поддержки общественности. Общественности стоило бы узнать, что происходит в БНД, и что случилось со мной. Если мы всерьез переживаем за судьбу нашего государства, то замалчивать такие факты нельзя. Когда в суде под видом правосудия, от имени народа, была поставлена якобы окончательная точка в моей истории, нельзя было оставлять этот факт без комментариев. К счастью, я нашел прекрасного помощника. И, к сожалению, как раз тогда мне не вспомнилась притча о мыши.
      После оглашения приговора я был полностью ошеломлен – как будто попал в другой мир. Кому из моих знакомых и друзей я смог бы все объяснить? И, в первую очередь, как мне это осуществить – не имея на руках приговора и соответствующих документов. Ведь приговор был секретным. Потому, подумал я, единственным путем было бы рассказать всю историю с самого начала. Тогда каждый, узнав ее, смог бы сделать свои выводы.
      Убитый отчаянием, я сидел у своего адвоката и пил кофе. Его аргументы, что мне, по меньшей мере, удалось защитить своих агентов, а мой партнер, которому пытались предъявить такие же обвинения, что и мне, так и не попал под суд, хотя и утешали меня, но не сильно. Больше удовольствия доставляла мне мысль о том, какой следующий шаг я собираюсь предпринять. Буквально час спустя у меня была уже другая встреча. Ее устроил редактор одной известной газеты, который слыл знатоком тем, связанных с секретными службами. У давно уже знакомого мне журналиста был хороший друг, писавший в качестве свободного автора статьи для той же газеты. Речь идет о моем нынешнем соавторе Вильгельме Дитле.
      Расставшись со своим адвокатом, я стоял перед зданием суда на улице Нюмфенбургер штрассе. Сначала мне нужно было хорошо отдышаться. Затем я двинулся прямо к своей цели. До нее было всего два километра – до мюнхенской площади Променадеплатц. В галерее отеля "Баварский двор" меня ждали двое: уже упомянутый посредник и мой давно избранный соавтор. Как журналист он уже несколько месяцев интересовался моим делом и очень хотел, чтобы я согласился опубликовать мою историю в виде книги – так представился мне Дитль.
      Между нами с самого начала установилась атмосфера взаимопонимания, мы быстро сблизились, потому вскоре последовали многочисленные встречи втроем, на которых мы обсуждали содержание и форму запланированного совместного проекта. В ходе бесед инициатору переговоров – он сам из-за своего контракта не мог заняться написанием книги – стали известны некоторые сведения, которые помогли ему провести дальнейшие изыскания. Все участники были удовлетворены. Дитль и я работали над книгой, редактор получал и анализировал редкую и интересную информацию.
      "Сарделька"
      Целый год у нас все шло гладко, ничто не предвещало хлопот. Но незадолго до запланированного момента выхода моей книги "Условно пригоден к службе" внезапно в одной большой немецкой ежедневной газете появилась статья. И тут газетный репортер, так душевно доселе относившийся ко мне, вдруг в один миг превратился в надоедливого холерика. Он ругал меня по телефону за то, что первую статью о книге опубликовал не он, а другой журналист – ведь он так старался, и вдруг его так позорно "обошли".
      Прошло несколько дней, и этот журналист потребовал вдруг от меня своего рода посреднический гонорар за все еще не вышедшую книгу. Если уж не он оказался первым, кто смог рассказать публике содержание и подоплеку новой книги, то, по меньшей мере, он хотел бы получить деньги. Это звучало примерно так: "Мне не нравится, что я всегда начинаю распутывать большие истории, а в конце остаюсь с носом. Теперь я хочу увидеть деньги. Понимаешь? Деньги! Так что позаботься, чтобы я получил деньги. Я тут делаю работу. А другие пишут статьи. И меня это не устраивает. Если же денег не будет, я напишу такое о вашей книге, что для вас лучше было бы просто закопать ее в землю".
      Его звонки и оказываемое давление так сильно подействовали на меня, что я даже предложил Вильгельму Дитлю заплатить, в конце концов, этому коллеге некоторую сумму. Но и он, и наш литературный агент в Мюнхене, тоже столкнувшийся с финансовыми требованиями редактора, жестко отвергли идею каких-либо выплат. Я прислушался к их аргументам. Когда упомянутый реактор понял, что денег от нас он не получит, то внезапно изменил свою тактику.
      Он принялся регулярно звонить мне и говорить, что ему хотелось бы получить хотя бы маленькую признательность. Среди нас даже появилось крылатое слово "сарделька", так как этот мучитель скрывал свои денежные требования за этим синонимом. В оригинале это было так: "Я всего-навсего хотел бы получить сардельку или чашку кофе. Просто маленькую благодарность". Тот, кто слышал это неоднократно, со значением ухмылялся. Каждый знал, что он имел в виду.
      После публикации книги "Условно пригоден к службе" этот редактор опубликовал в своей газете несколько статей об этой книге. Всем им был присущ резко негативный тон. После каждой публикации писака регулярно звонил мне и моему соавтору. Его объяснения все были в одном духе: "Ну вот, вы же сами этого хотели! Как аукнется, так и откликнется! Я ведь просто хотел получить сардельку. Или чашку кофе. Маленькую благодарность. Не более того".
      Но в основном можно сказать, что средства массовой информации приняли книгу "Условно пригоден к службе" положительно. Если они что-то в ней критиковали, то только в корректном тоне и в конструктивном духе, с деловым подходом к теме. Им и в голову не приходило представлять обоснованную критику в адрес очень спорного немецкого учреждения как что-то преступное или высмеивать авторов книги. Они всерьез восприняли наш совместный проект и соответственно его оценивали. Мне удалось познакомиться со многими интересными людьми из среды многочисленных журналистов. Некоторые пытались придирчиво оспаривать наши тезисы, другие подходили с интеллектуальными предрасположениями. А еще были своего рода "государственные преступники, действующие по идеологическим мотивам". Для меня они были самыми симпатичными собеседниками.
      Теперь вернемся к нашему самому упорному и непримиримому противнику. При чтении его статей хорошо информированным читателям бросилось в глаза, что он внезапно писал о вещах, которые часто вообще не имели ничего общего с правдой. Он выдвигал тезисы, которые очевидно были просто выдуманы. Особенно раздражало, когда он заранее оповещал о своих будущих статьях, высокомерно рассказывая их содержание, но при этом категорически отказывался учитывать мои контраргументы по определенным пунктам. У меня возникло ощущение, что он изо всех сил хочет отомстить мне за то, что остался "пустым" после всей истории.
      "Сарделька" стала его фирменным знаком, ведь он не забывал о ней ни в одном разговоре, когда бы ни позвонил. Что мне казалось самым противным – его намеки на мою партийную принадлежность и, особенно, на связь с тогдашним Федеральным министром обороны Петером Штруком. Но об этом позже.
      Ложь о нас и нашей книге достигла нового апогея в декабре 2005 года, когда "Сарделька" опубликовал свой очередной опус. Но в этот раз он разогнался на полную катушку. Автор утверждал, что я якобы сижу на центнерах компромата из отдела QB 30. При этом он воспользовался именем моего умершего коллеги Франка Оффенбаха. Оффенбах был начальником команды наружного наблюдения БНД, которая подчинялась непосредственно шефу отдела безопасности. Оффенбах и его люди решали самые сложные и самые деликатные задания Службы – начиная с наблюдения за собственными работниками, охраны людей и предметов и кончая самыми деликатными курьерскими услугами. Незадолго до своей смерти, утверждал автор статьи, шеф команды "наружки" якобы незаконно передал мне большое количество документов. После этой двойной злонамеренной клеветы у меня уже просто кончилось терпение.
      То, что журналисты время от времени "промахиваются" мимо истины в своих произведениях или по халатности не замечают правды, происходит часто. С этим нужно смириться и с этим можно жить. Я не выступаю против каждого неверного предложения, против каждой ошибочной интерпретации, но тут уже было слишком. Была ли эта история задумана для того, чтобы отвечающая за наши дела прокуратура испугалась и снова набросилась на меня, этого я не знаю.
      Во всяком случае, душок у этой истории был мерзкий. Возможно, наш заклятый враг хотел этими действиями сорвать проект нашей новой книги? Ведь на этот раз он, к своему сожалению, понятия не имел об ее содержании. В этой ситуации можно было предполагать все, что угодно. Возможно, "горячая улика" со служебным наследием Франка Оффенбаха вообще была придумана не его извращенным мозгом. Может быть, его самого использовали как пособника? Кто стоял за всем этим случаем? Одни мысли об этом пугали.
      Но самым гнусным было для меня обвинение в адрес моего бывшего коллеги Франка Оффенбаха. Нет ничего проще, чем осудить умершего человека, зная, что он не сможет защитить себя и навсегда останется преступником. Несомненно, в этом конкретном случае, обвинения были особенно абсурдны. Никто из знавших Оффенбаха никогда не поверил бы в эти публично высказываемые обвинения. Никто из коллег не мог представить себе, чтобы Оффенбах совершил подобный проступок.
      Шеф команды наружного наблюдения БНД всегда был лоялен. Лоялен к своим руководителям, но также и к подчиненным. Хотя он не скрывал разочарования, накопившегося за долгие годы службы, он всегда оставался честным и открытым человеком. В принципе он был типичным разведчиком "рабочего" уровня. Как и многие его замечательные коллеги, он исполнял свой служебный долг с полным самопожертвованием, подвергая опасности собственное здоровье. В конце концов, он просто сломался. И теперь, после смерти, его обвиняли в таком позорном поступке. Против этого необходимо было выступить. Я делал для этого все, что было в моих силах.
      Но Федеральная разведывательная служба повела себя "по-страусиному" – так типично для нее. Вместо того, чтобы открыто, убежденно и обоснованно защитить доброе имя Франка Оффенбаха, ответственные лица, как окаменевшие, попрятались в своих кабинетах. Чуть ли не плача, бонзы в Берлине и в Мюнхене впали в состояние своеобразного паралича. Кажется, они вдруг поверили во все обвинения в адрес своего бывшего подчиненного. А может быть, они просто мерили его по себе?
      Даже неспециалист поймет, какую проблему для безопасности организации создает такое разочарование собственного персонала в своей работе и в своих руководителях.
 

 
      Все это так напоминает привычки мафии, знакомые всем из книг и фильмов. Тот, кто попадает в немилость в БНД, а таких людей за последние годы было немало, вдруг сталкивается с мощным преследованием, которое нельзя было бы себе представить в нашем правовом государстве. Ни одно другое учреждение в государственном аппарате не реагирует так раздраженно и враждебно, как шпионская фабрика на Изаре и на Шпрее. При этом операции БНД все чаще идут вкривь и вкось. Разоблачаются сделки с танками. Открыто перевозят контрабандный плутоний, из-за небрежности жертвуют агентами или раскрывают их.
      Но всегда, как только становится известным провал очередной операции немецкой разведки, разведслужба как бы рефлекторно начинает демонстрировать мускулы. Особенно, что касается устранения последствий неудачи – тут БНД старается не опозориться. Чтобы ограничить ущерб от большого провала каждый Президент БНД использует раздутый штат юридического отдела. А самосознание этого отдела юрисконсультов коренится в давно прошедших и, казалось бы, навсегда забытых ранних годах существования западногерманской разведки. Но как раз в этом уголке Службы все еще бережно сохраняется затхлый дух бывшего офицера Вермахта Райнхарда Гелена. Тут действуют сотрудники, считающие себя избранными для того, чтобы любой ценой защищать своего работодателя.
      Они решают задание, которое в их глазах обладает "государственной важностью", со всей смесью шпиономании, властолюбия и криминальной энергии. Когда речь идет о том, чтобы дискредитировать инакомыслящих или заткнуть рот критикам внутри самой Службы, то для них буквально все средства хороши. Но если коллеги по приказу собственного руководства нарушают в работе правовые нормы, то штатные юристы тут же погружаются в родную для них затхлую атмосферу "ничегонезнания". Стандартная аргументация всегда такова: БНД – большая организация, в ней нельзя знать все. Идет ли речь о нелегальной слежке за журналистами, о противозаконной проверке банковских счетов в Германии или о противоречащем правовым нормам прослушивании телефонных разговоров – что бы ни случилось, юридический отдел всегда "не имеет об этом понятия".
      Как и многие другие организационные подразделения БНД юридический отдел живет своей размеренной жизнью, погруженный в глубокие раздумья. Там мало опасаются контроля со стороны Президента и тем более – со стороны политических контрольных структур. В зависимости от вкуса его руководителей тут могут скрывать, затушевывать и манипулировать со всем, что происходит. Не без причины именно эта часть войска государственных чиновников в значительной мере виновна в том, что до сих пор не создано эффективных механизмов для контроля над деятельностью разведки со стороны общества и государства.
      Как бы честны ни были контролеры, но им покажут лишь то, что сначала было проверено домашними юристами, а потом, согласно традиции определенных сложившихся связей внутри организации, либо будет показано "наружу", либо наоборот будет тщательно скрыто.
      Все Президенты БНД могли лишь беспомощно взирать на результаты этой тонкой совместной игры взаимного влияния и обмана. Кроме того, любая консультативная помощь для руководства проходит через стадии такой манипуляции или фильтрации, что, в конце концов, на стол руководителям ложатся не рекомендации для приятия решения, а уже готовые решения. И в этих подготовленных решениях содержится очень мало правды о процессах и событиях, происходящих на самом деле внутри Службы.
      Бывшего Президента БНД Конрада Порцнера, к примеру, неоднократно таким образом буквально водили за нос. Он слишком критически воспринимал тайные связи внутри Службы и всегда занимал подчеркнуто корректную позицию. Кроме того, он оставался порядочным и совестливым человеком. И в придачу ко всем этим "недостаткам" Порцнер был еще и социал-демократом. Уже из-за этого в БНД с самого начала его восприняли как подозрительную личность и потенциального предателя. Порцнер всегда мог внимательно выслушать любого сотрудника и постараться помочь ему в трудной ситуации. Еще у него было критическое чутье на всякого ода беззакония, происходившие в его сфере ответственности. В отличие от многих его предшественников и преемников, для Порцнера, бывшего депутата Бундестага из города Ансбаха, собственная карьера не была абсолютным приоритетом.
      Он совестливо и серьезно подошел к проблемам деятельности пуллахского аппарата и не злоупотреблял им как трамплином для своей дальнейшей карьеры. Но это с самого начала обеспокоило правящую в БНД верхушку. Такие личные качества делали Порцнера независимым человеком – и тем самым опасным для мелких самозваных князьков Службы. Потому руководящий персонал разыгрывал перед ним спектакль, представляя ему лживую картину ситуации, совершенно не похожую на реальную. Его обманывали, вводили в заблуждение, дезинформировали, занимаясь явным мошенничеством. И разыгранная руководящей кликой лояльность остановила его на полпути. Тем самым сначала удалось его в какой-то мере успокоить, погасив энтузиазм реформатора. Это положение не могло сохраняться долго. Как раз в той сфере, где правящая верхушка требовала к себе абсолютной верности и преданности, Порцнера оставили без помощи, в атмосфере обмана и злоупотреблений. Когда направления развития были определены, у него уже не было никакого шанса, чтобы осуществить свои планы.
      Внутренняя дезинформация и фальшивое отображение ситуации – давняя и недобрая традиция в БНД. Внутри эта система функционирует замечательно, потому ею пользуются и для обмана тех, кто контролирует Службу "извне". В особенной мере это касается манипуляции с органами правосудия – и тут мы снова сталкиваемся с юридическим отделом. Услужливые суды и застывшие в почтительном страхе прокуратуры поддерживают, особенно в ходе заседаний, проводившихся в месте расположения Службы, поведение домашних юристов из Пуллаха.
      Трюк с секретным процессом
      Адвокаты из "серой зоны" всегда пользуются опробованными троками, чтобы путем манипуляций добиться нужного им судебного решения, как бы ни противоречило оно здравому смыслу и правовым принципам. Стоит лишь открыться судебному разбирательству, касающемуся дел Службы, как она тут же хватается за необходимость обязательного сохранения секретности. Частично это затрагивает собственный персонал, в какой-либо мере замешанный в процессе, частично внутренние процессы в Службе, и важнее всего – защиту источников. Даже само позволение судам разбираться с такими внутренними делами в большинстве случаев исходит прямо от БНД.
      Как правило, прокуратуры узнают о составе преступления лишь тогда, когда сама Служба хочет судебного преследования по уголовному делу. Обвинители получают – строго дозировано – информацию о той или иной истории. Обстоятельства дела при этом заранее соответственно "препарируют". Если БНД хочет избавиться от своего работника или если у Службы к нему остались свои счеты, то информацию в правоохранительные органы подбрасывают самыми деликатными путями. Ответственные прокуратуры хватаются за нее с жадностью. Если со стороны органов правосудия, заглотнувших "наживку", приходят какие-то дальнейшие запросы, то Служба проявляет "истинно государственный подход" и с видимым удовольствием делится информацией. Досье, документы и все необходимое для поддержки действенной работы правосудия со всеми формальностями передается судьям и прокурорам. Тем самым БНД выставляет себя напоказ как истинный защитник принципов немецкого правового государства.
      Если же в ходе судебного разбирательства следует скрыть незаконные действия и прочие опасные дела БНД, то те же самые "юрисконсульты" впадают в состояние своеобразного летаргического сна, отказываясь от передачи какой-либо информации. При этом они ссылаются на необходимость сохранения тайны и особые задания разведывательной службы. Де-факто это означает: БНД преимущественно сама определяет, что может быть предъявлено в ходе разбирательства против нее. Используя разработанные внутри самой Службы правила секретности, именно она, а вовсе не суд, решает, какие документы могут быть использованы в ходе процесса. Тем самым спецслужба еще до самого процесса отделяет то, что ей пойдет на суде на пользу, от того, что может ей навредить.
      Государство в государстве. Если дело доходит до суда, то стражи БНД прилагают все усилия, чтобы и во время судебных заседаний держать все под контролем. В первую очередь Служба старается, чтобы процесс проходил в закрытом режиме, и на него не допускалась общественность. Тем самым общественный контроль над судопроизводством просто отпадает. Это еще больше облегчает последующие манипуляции. Никто не узнает о том, что происходит за закрытыми дверями. Но даже этого недостаточно для БНД. И в качестве дополнительного инструмента контроля она внедряет на судебные заседания своего наблюдателя, следящего за каждой минутой процесса.
      Официальная функция этого надсмотрщика, как аргументирует Служба, состоит в том, чтобы защищать ее интересы в сфере безопасности. Он должен наблюдать за соблюдением принципов секретности и заботиться о том, чтобы свидетели рассказывали только то, на что они получили разрешение. Ведь даже при отсутствии публики они могут рассказывать далеко не все, что им известно. БНД во всех подробностях заранее определяет, о чем можно говорить, а о чем нет. Какой судья смог бы уклониться от такой просьбы почтенной организации, защищающей национальную безопасность страны? Потому домашним юристам Службы регулярно удается влиять на ход заседаний, касающихся Службы, ибо проходят такие заседания в закрытом режиме и разыгрываются по особым правилам.
      Представитель юридического отдела скрупулезно протоколирует весь ход процесса. Как только объявляется перерыв, он тут же сообщает о событиях в зале суда в Центр. Мне самому пришлось столкнуться с тем, как один такой наблюдатель в ходе заседания просто "ретранслировал" все происходящее с помощью своего включенного мобильного телефона. В другой раз он открыто звонил своему начальнику из зала суда, несмотря на то, что такое поведение противоречит всем правилам судопроизводства. Такими наглыми методами БНД со всей своей мощью вмешивается в ход процесса. Тем самым Служба оказывает влияние на любой судебный процесс, касающийся ее интересов.
      Для меня до сих пор остается загадкой, почему немецкое правосудие – я включаю в это понятие все правоохранительные и судебные органы – по сей день без каких-либо возражений "проглатывает" такое отношение к себе со стороны БНД. То, что прокурорам выгодно, когда Служба их руками наказывает какого-то своего работника – очевидно. Это простой принцип – "ты мне, а я тебе". Но какое все это имеет отношение к правовому государству?
      В зависимости от хода основного процесса – что облегчается постоянно поддерживаемой связью – со стороны Федеральной разведывательной службы всегда могут появиться дополнительные свидетели, или же она может добиться изменения уже данных суду показаний. Конечно, такие действия всегда проводятся не в пользу обвиняемого. Юридический отдел БНД перед заседанием проводит интенсивный инструктаж всех сотрудников, приглашенных в качестве свидетелей на процесс. Официально речь идет, разумеется, только о том, чтобы напомнить о требованиях безопасности и секретности. "Надсмотрщики", среди которых лишь в редчайших случаях встречаются люди из отдела безопасности, не дают возникнуть ни малейшему сомнению в умах свидетелей – они точно знают, что можно, а что нельзя рассказывать. Потому нормальным явлением представляется, что такой свидетель, стоя на трибуне, испугано глядит не на официальных участников судебного заседания, а на надзирающего за ним "юрисконсульта" Службы на скамье для посетителей.
      Время от времени события принимают неожиданный оборот, что связано с незаметной и тихой фигурой очень услужливого "судебного репортера". Если точнее, речь идет о святая святых любой разведки – об ее агентах и информаторах. Защита источников на официальном языке БНД определяется так:
      "Ни имена, ни настоящие адреса источников не могут быть предъявлены суду. Федеральная разведывательная служба в качестве внешней разведки собирает информацию о зарубежных государствах, которая может иметь внешнеполитическое и оборонное значение для Федеративной Республики Германия. Из этого, среди прочего, проистекает обязанность Федеральной разведывательной службы обеспечить защиту поставщиков таких сведений, т.е. ее источников".
      Но так в теории. На практике же это понятие несколько видоизменяется. Если в ходе процесса БНД посчитает нужным оказать дополнительное давление на затравленного сотрудника, то легко сделает это, заявив, что существует опасность нарушения принципов защиты агентов. На самом деле тут действуют совсем другие соображения. Официально БНД делает заявления в духе цитировавшегося выше правила о защите агентов. Но параллельно к этому она позаботится о том, чтобы прокурору или судье в качестве якобы свидетелей предъявлялись "третьи лица".
      Эти неожиданные гости всегда в состоянии идентифицировать того или иного тайного информатора. Обычно это делается с помощью фотографии, видеопленки и т.д. А сама Служба элегантно оказывается "не при чем". Ведь она не сама выбалтывает сведения об агентах и может потому с невинным видом умыть руки. Груз ответственности оказывает на офицера-оперативника, представшего перед судом, огромное давление. Офицер понимает, насколько велика опасность для его агента, если он будет разоблачен, и какая судьба может ожидать его в будущем.
      Тут для суда открывается удобная возможность заключения так называемой "сделки" – соглашения с судом. Обвиняемый признает свою вину в обмен на защиту агентов. Возможно, судье даже не доведется теперь вызвать к себе информатора, которого нужно защитить. И здесь речь идет не о теории, а о постоянной практике. Я испытал это на собственной шкуре.
      Мероприятия, сопровождавшие процесс
      В ходе судебных конфликтов Федеральная разведывательная служба иногда применяет методы, напоминающие не действия государственного учреждения, а традиции "каморры". Мне это тоже пришлось пережить. Для человека, которого решили затравить, это означает больше, чем просто попасть под прицел. С 1995 года я столкнулся с телефонными угрозами. Вначале я не воспринимал их слишком серьезно, думая, что звонят мне какие-то психи, не связанные с БНД. Но в конце 2002 года, когда приближался судебный процесс против меня и Фредди, угрозы стали все чаще и все страшнее. "Мы с тобой разберемся. Мы лишим тебя всего, что у тебя есть. Скоро ты будешь спать под мостом. На твоем месте мы задумались бы о судьбе твоей семьи". Вот что я слышал в телефонной трубке. Мне и по сей день неизвестно, кто именно звонил, но с каждым разом я все больше понимал, что эти люди связаны со Службой. Слишком явной была связь звонков с приближавшимся процессом. Анонимы хорошо разбирались в приемах телефонного психологического террора. Потому со временем они все чаще звонили на мобильный телефон моей жены и на ее рабочий номер.
      В конце концов, судебный процесс в мюнхенском земельном суде, очевидно, не привел к тем результатам, на которые рассчитывали специалисты из Пуллаха. Меня не уничтожили, и мне не довелось спать под мостом. Но мои противники не успокоились. Позвонив однажды, они сообщили, что это еще не конец и меня ожидает неприятный сюрприз. Потом аноним зачитал несколько строк из моего приговора, который, собственно, был секретным и недоступным для посторонних лиц. Я заметил, что самое большое негодование вызвал у него тот факт, что судьи исходили из того, что я никоим образом не злоупотреблял служебными деньгами и не обогатился лично за время своей службы в БНД.
      Но то, что произошло потом, чертовски удивило даже меня. Вопреки всем фактам БНД потребовала от меня возмещения больших денежных сумм. Служба попыталась разрушить мое финансовое положение. Мне нужно было заплатить почти 360 тысяч евро. Эта сумма, во-первых, никак не была обоснована решением суда, и, во-вторых, была неправильной и в фактическом, и в бухгалтерском отношении. Впрочем, эти обстоятельства, похоже, никак не смущали юристов с берегов Изара, которые в других случаях так славятся своей педантичностью. У меня не оставалось другого выхода, кроме как подать иск против этих финансовых требований. Мои бывшие коллеги продуманно разделили между собой финансовые требования ко мне, потому мне пришлось подавать два отдельных иска в административный суд в Лейпциге. Это означало для меня двойные судебные издержки и двойной гонорар моему адвокату. Вероятно, в этом и был смысл этой акции БНД.
      Но "кукловоды" из БНД и этим не были удовлетворены. В суде низшей инстанции в городе Целле они добивались против меня так называемого вещного ареста. Для этого им нужно было сделать две вещи. Во-первых, выдвинуть против меня подлежащее исполнению правопритязание на мое имущество, а во-вторых доказать, как причину ареста, что я тайно собираюсь продать свое имущество (дом и земельный участок) и припрятать полученные деньги. Первый пункт был легким для юрисконсультов разведки. Они подготовили калькуляцию, которую никак нельзя было проверить. При этом они основывались на справках о собственных зарплатах, против чего я тут же подал жалобу.
      Они ссылались на приговор по моему делу, который был секретным и потому не мог быть предъявлен судьям в Целле. В качестве причины для наложения ареста на мое имущество они воспользовались удивительным приемом. Они сделали заявление, равносильное присяге, что я якобы планирую продать свой дом и двор. Тот факт, что я никогда не собирался добровольно продавать дом, и к тому же, дом наполовину принадлежал моей жене, так что я тайно и без ее согласия вообще не мог бы его продать, похоже, прошел мимо внимания крючкотворов из юридического отдела БНД.
      Вот выдержка из письма БНД в адрес суда низшей инстанции города Целле с обоснованием ее требования наложения ареста на мое имущество:
      _* "Ответчик планирует продать свой земельный участок. О своем намерении он говорил своему начальнику в БНД г-ну…, с которым состоит в дружеских отношениях. Это высказывание слышал и запротоколировал г-н д-р М. /тоже сотрудник БНД/, который принимает участие в процессе в качестве наблюдателя со стороны БНД.
      Заверено:
      Заявление, равносильное присяге, г-на д-ра М. – см. приложение
 

 
      Наглая ложь наблюдателя за процессом! БНД добилась постановления об аресте имущества с помощью самодельных квитанций и фальшивого заявления, равносильного присяге. В середине сентября я получил из суда города Целле письмо. Без моего ведома от имени Федеративной Республики Германия и по поручению Президента БНД в книге земельного кадастра города, где я жил, на мой земельный участок был "подвешен" долг в 359 тысяч евро. Несколько тысяч евро за судебные издержки и внесение изменений в кадастр я должен был заплатить сразу. На запрос в БНД о смысле этой акции в духе "ночи и тумана" я получил лаконичный ответ: – Так подавайте иск!
      Вскоре последовал анонимный звонок с напыщенными замечаниями. Мне было понятно, чего добивалась БНД. Меня хотели уничтожить с помощью затяжной войны на истощение. Любыми законными и незаконными методами.
      Мне необходимо было срочно защищаться. В январе 2004 года, наконец, дело дошло до суда. Суд низшей инстанции в Целле начал слушания по моему протесту против решения о наложении ареста на мое имущество. Около полудня мы все встретились в зале суда. Из Пуллаха прибыл молодой сотрудник юридического отдела. По его виду было понятно, что это работник из "третьего разряда". Большие начальники и главные кукловоды не рискнули сами появиться в зале суда. Скорее всего, они специально послали туда человека, который не был знаком с подоплекой дела. Во всяком случае, им должно было быть понятно, что их противозаконные методы не смогут иметь долговременного успеха. И под ожидавшуюся "порку" вполне логично с их стороны было подставить беспомощного новичка.
      Потому совсем небезосновательным был первый недоверчивый вопрос женщины-судьи господину из Службы: – Вы ведь все-таки юрист? На храбрую даму явно не подействовали слабые аргументы представителя БНД. После обмена фактами она уже не могла скрыть свое негодование в адрес секретной службы. Она подняла вверх постановление об аресте и заявила, что она сделала такое распоряжение только потому, что исходила из того, что документ БНД со служебной печатью с федеральным орлом по определению соответствует истине. Но в данном случае это очевидно было совсем не так. И она очень сожалеет, что она, поверив интерпретации фактов, предъявленной БНД, элементарно нарушила мои имущественные права и права моей семьи.
      Затем она напрямую обратилась к представителю БНД и сказала, что единственное, что она еще может для него сделать, это предоставить ему возможность как можно быстрее отозвать свое исковое требование, чтобы все еще можно было исправить. Домашний юрист с Изара ответил, что у него, к сожалению, нет полномочий на принятие таких решений. На это судья возразила, что она может сделать короткий перерыв, дабы посланник БНД позвонил своим начальникам по телефону и попросил у них разрешения на отзыв иска. Затем она добавила, уже сердитым тоном, что ему следует сказать ответственным господам в Пуллахе, что она очень советует им немедленно отозвать их требование об аресте имущества. В противном случае она сама сделает это судебным решением.
      На короткое время мы покинули зал суда, и представитель разведки начал судорожно звонить по телефону. Мой друг и партнер Фредди, приглашенный на процесс в качестве свидетеля и ожидавший снаружи, расхаживал по фойе здания суда взад и вперед. За время моей службы в БНД я работал со многими партнерами, но ни с кем у меня не было такого взаимопонимания, как с Фредди. Ворчуну Фредди было под сорок, когда мы познакомились в мюнхенском Центре, он был на три года старше меня. В Бундесвере он дослужился до хауптфельдфебеля.
      Сотрудник БНД спрятался в самом дальнем углу коридора и звонил по мобильному телефону. В том месте было что-то вроде уголка для курения. Конечно, он не хотел, чтобы я услышал, о чем он говорил с центром. Потому я не мог без улыбки смотреть на то, как мой партнер Фредди, куря сигарету, стоял рядом с нервно звонившим юристом БНД. Для юриста это не имело значения. Он ведь не знал Фредди. Так что мое доверенное лицо смогло спокойно слушать весь разговор. Когда он удивленно поднимал брови и качал головой, я, глядя на него, понимал, насколько жаркий там идет разговор.
      Точное содержание разговора, в принципе, неинтересно. Стоит заметить лишь, что представитель БНД создавал впечатление совершенно запутавшегося человека, которого в буквальном смысле слова бросили затыкать своим телом дыру, сделанную не им. Возможно, его начальники посчитали парня дураком и специально бросили его на заведомо проигрышное дело? Когда он, красный как рак, вернулся в зал суда, то был одновременно сердит, раздражен и беспомощен. После короткого диалога с судьей он заявил об отзыве постыдного иска о наложении ареста на имущество.
      После этого дела мне стало очевидно одно. Службу совершенно не интересовала фактическая сторона дела. Речь шла о чистой мести взбунтовавшемуся сотруднику. Как и следовало ожидать, вскоре последовали очередные анонимные звонки с угрозами в адрес меня и моей жены. Прежде всего, они хотели терроризовать именно мою жену. Откуда анонимы знали все подробности – они всегда были осведомлены о самых последних изменениях в ходе конфликта – для нас до сих пор осталось загадкой.
      Грязные игры
      Целенаправленное оказание воздействия со стороны разведки на судебные разбирательства и на другие правовые конфликты при возможности дополняется другими мероприятиями, практически запрещающими любому сотруднику защищать себя. Это мне тоже довелось пережить. На моем примере Служба хотела предупредить всех прочих активных сотрудников, что с ней шутки плохи. Никто от этого не застрахован, если, конечно, он не будет ежедневно возить собой на работу своего адвоката. Причем я, с позиции сегодняшнего дня, именно так и посоветовал бы поступать, как абсурдно бы это ни звучало.
      Суть деятельности любой разведки – действовать на грани фола. И там, где начинается Федеральная разведывательная служба, там заканчивается правовое государство. Там где начинается конспирация, заканчивается наша демократия. Это неоспоримый факт, который наши политики предпочитают не замечать.
      Но пока БНД считает, что ее действия приносят ей пользу, она никак не мешает своим работникам. Даже если их задания далеки от права и закона как Солнце от Земли, правящая клика либо ничего не предпринимает, либо просто делает вид, что ничего не видит. Во всяком случае, она не реагирует. Замечу, что сами сотрудники очень часто не могут самостоятельно определить, действуют ли они еще в рамках закона или уже незаметно для себя нарушили его.
      Самым лучшим примером можно назвать наблюдение за журналистами. Сотрудникам наружного наблюдения на месте сообщают лишь, что им следует проследить за тем или иным лицом. Они очень редко узнают о деталях и, тем более, о причинах такого мероприятия. А если и узнают, то очень мало. Служба, как всегда, прикрывается непробиваемым аргументом о необходимости секретности и безопасности. Для этого используется старый девиз: каждый должен знать лишь то, что он обязан знать. Но как правило, это означает лишь то, что сотрудник обязан слепо доверять своим начальникам.
      Но этот принцип действует лишь тогда, пока ничего не происходит. Когда же, как в случае с противозаконным наблюдением за журналистами, что-то становится известным общественности, то в дело вступает машина БНД, причем больше всего шумят и буйствуют именно штатные правоведы Службы. Обычно существуют два варианта решения. В первой фазе решения проблемы юристы напрямую беседуют с непосредственными руководителями сотрудников, "попавшихся на горячем". Происходит как бы распределение вины. Небольшую часть ответственности берет на себя шеф, обычно отвечающий за данный участок работы. Если он соглашается играть по правилам, ему угрожает лишь небольшое дисциплинарное расследование, причем вскоре разбирательство прекращается, в самом худшем случае дело ограничивается выговором.
      В этом случае "линия стрельбы" опускается ниже. Производится так называемая "независимая" экспертиза. Только чудак поверит этому эпитету, ведь речь идет о внутреннем расследовании Службы. "Ревизоры" ведут проверку в тесном сотрудничестве с начальником того отдела, который проверяют, потому в основном они трясут работников низшего звена, при этом им суфлируют юристы Службы. Подготовившись таким образом, Служба переходит к санкциям против тех сотрудников, которые доселе пребывали в абсолютной уверенности в правильности того, что они делают, выполняя полученные приказы.
      Другой путь решения проблемы, в принципе, тоже не представляет трудностей для руководства Службы. Если начальник отдела, замешанного в ЧП, не хочет играть по правилам – такие люди все еще есть в БНД – тогда руководство прибегает к грубым насильственным методам. Прежде всего, в тех случаях, вроде моего, когда дело доходит до судебного разбирательства. Во время операции "Жираф" мне удалось завербовать несколько важных агентов из числа военнослужащих выводившейся из Германии Западной группы российских войск. Речь шла о высокопоставленных офицерах, которые, вернувшись на родину, продолжали работать на БНД и много лет поставляли нам важные сведения и первоклассные документы. Однажды мой агент "Рюбецаль" сообщил мне, что российская контрразведывательная служба ФСБ – преемник КГБ – располагает очень влиятельным и высокопоставленным агентом в БНД, зарегистрированным под номером 000-20/081. Описание обстоятельств семейной жизни этого шпиона подходило к прежнему руководителю оперативного отдела, а позднее начальнику контрразведки БНД Фолькеру Фёртчу.
      Позднее "Рюбецаль" передал еще один документ – "Рапорт", из-за которого подозрения в адрес Фёртча укрепились. Внутри Службы началось многомесячное наблюдение за влиятельным начальником отдела. Федеральная прокуратура начала следствие. На заседании в Ведомстве Федерального канцлера (Федеральной канцелярии), на котором присутствовал и я, было принято решение "похоронить" "дело Фёртча" по политическим соображениям. Вскоре после этого Федеральный генеральный прокурор прекратил следствие. "Рапорт" из Москвы был объявлен фальшивым. Теперь аппарат Службы начал охоту не на "крота", а на гонца, доставившего плохую весть. Так что весь свой гнев БНД направила в адрес моего партнера и меня. Именно это и привело нас в конечном счете в зал Первого земельного суда в Мюнхене.
      БНД пользуется сведениями из всех досье, если уж она хочет уничтожить неудобного работника. Но я в ходе всей своей разведывательной деятельности, а особенно во время многомесячного расследования против Фолькера Фёртча, всегда строго придерживался указаний моего непосредственного начальника и его шефа. Вся контрразведывательная операция "Козак-3" была настолько важна для БНД, что ни один сотрудник, принимавший в ней участие, не имел никакой возможности для самостоятельных действий и несанкционированной импровизации. Я знал это, и потому мне было нетрудно, не только понимать, но и воспроизводить в уме шаги, предпринимавшиеся моими начальниками.
      Но когда дело "Козака" закончилось провалом, произошло нечто необычное для БНД. Руководство Службы в своей старой манере сделало меня, самое нижнее звено в цепи, виновным во всем. Зато мои руководители, вплоть до ответственного за вопросы безопасности в Службе, напротив, оказались как бы в стороне. В большей или меньшей степени они встали на мою защиту. Они понимали, что основную роль тут играли политические соображения.
      Нельзя сказать, что они не были настроены критически по отношению ко мне. Но, в конце концов, все они чувствовали, что "высокие власти" имеют тут решающее слово и этим властям требуется пожертвовать пешкой. Потому они коллективно отказались пожертвовать мною и моим партнером. Служба нанесла ответный удар – типичный пример другого пути. Все сотрудники, связанные с этим делом, были сняты со своих должностей и переведены на другие посты. Это касалось всех – от руководителя направления вплоть до ответственного за безопасность БНД.
      Одновременно было отдано распоряжение о проведении "независимого" расследования. Об этом позаботился – внимательный читатель и сам уже догадался – один из начальников Четвертого отдела, в состав которого и входит юридический отдел. Было открыто сразу несколько служебных расследований против уже упомянутых несгибаемых руководителей. Внутри Службы это уже само по себе мазало их черной краской, и их аргументация ослаблена. Преемников на их посты руководство Службы подбирало из числа своих вассалов и приближенных, которые были бы готовы беспрекословно плясать под дудочку правящей клики. А когда один из таких преемников догадался о том, для чего его хотят использовать, и не захотел подыгрывать начальству, его уже через четыре недели перевели на другую должность. Юрисконсульты Службы делали чистую работу.
      На суде открылась следующая своеобразная картина. Бывшие руководители четко и определенно давали показания в мою пользу и объясняли подоплеку дела, основываясь на том, что знали лично. По их оценке, ни моего партнера Фредди, ни меня вообще не за что было судить. Ведь инструкции и приказы, которыми мы руководствовались в работе, исходили от них. На этом они настаивали прямо в зале суда и брали на себя всю ответственность. Впрочем, замечу, что и они сами не совершили никакой, даже самой элементарной ошибки. Кроме, разве что, одной – они слишком доверяли высшему руководству Службы, прежде всего, Президенту.
      Тогда в дело вступили "правоведы" из Пуллаха и притащили в зал суда собственных свидетелей. Новые начальники во всем противоречили своим предшественникам. И это при том, что они вообще меня не знали и никогда не имели со мной никаких служебных дел. Операцию "Козак" они изучали по "подчищенным" досье, к тому же были профессионально некомпетентны в данном вопросе. Но психологически за ними было преимущество. Прежде всего, за их спиной стояло – тоже новое – руководство Службы. Они могли пользоваться документами, к которым не было доступа у их предшественников. Они изображали из себя "хороших парней", они ведь как-никак сменили "плохих" и не были так неприятно критично настроены, как их попавшие в немилость коллеги. Один из них – его выступлению на суде позавидовал бы любой актер – дошел до патетического заявления, что он "открыто восхищается" своим руководством. И, наконец, они вполне могли представлять себя как "чистильщики" Службы, которые исправляют ошибки предшественников. И против них не велось служебных расследований.
      Опробованный метод БНД доказал свою эффективность, ведь никто не может противостоять этой грязной игре. И никто не застрахован от того, что такой же метод применят к нему. Эта система позволяет Службе легко выдать черное за белое, а квадратное за круглое. Добровольные помощники всегда найдутся в таком большом аппарате. Нередко перспектива повышения по службе и увеличения жалования изменяют в нужном направлении позицию того или другого работника. Так же, как с нами, обошлись уже со многими. Одному из них крупно не повезло – его даже посадили в тюрьму.
      Разведывательный успех или макулатура?
      Герман Манц, назову его так, в конце своей карьеры был правительственным директором в БНД и получал жалование по категории А 15. Он сделал удивительную карьеру, в которую трудно было поверить, глядя на него. Манц, дитя трудных послевоенных лет, выучился на автомеханика. Затем с удивительной энергией он сдал экзамены за старшие классы гимназии, поступил в университет и изучал там политические науки. В начале 1980-х годов его, ученого-политолога, приняли на службу в БНД.
      Первым его занятием была аналитическая работа. Анализируя груды поступающего сырого материала, он составлял разведывательные сводки о советской политике. В середине 80-х годов его перевели в реферат 12 В, занимавшийся еще существовавшей тогда ГДР. Он сам вел источники и получал информацию. После воссоединения этот многосторонний специалист перешел в новосозданный реферат, занимавшийся международной торговлей наркотиками и отмывкой денег. Так как в объединенной Германии после окончания "Холодной войны" многие сферы деятельности в БНД оказались ненужными, а Служба не могла просто так уволить своих сотрудников, она решила вторгнуться в мир криминалистики. Но к своей новой работе в сфере борьбы с организованной преступностью БНД подходила иначе, чем, к примеру, земельные управления уголовной полиции. Результаты работы БНД и правоохранительных органов должны были со временем дополнять друг друга. Оправдался ли, в конечном счете, этот расчет, пока толково ответить не смог никто.
      Но Манц не был человеком, пригодным для охоты на международных гангстеров. Потому в начале 1990-х годов он снова вернулся в Третий (аналитический) отдел, насчитывавший около 700 работников и разместившийся в доме 102. К его сфере ответственности опять относились страны бывшего СССР. Его специальностью была внешняя политика России и процессы в других странах бывшего Советского Союза. За несколько лет он поднялся до должности заместителя начальника реферата. Теперь на него свалились еще экономические и военные вопросы.
      Клаус Хайссмайер, назовем его так, был родом из Нижней Баварии и почти одногодком своего знакомого Германа Манца. Обучение его было, правда, более традиционным. Он закончил экономическую гимназию в Мюнхене, затем изучал экономику и социологию. как дипломированный экономист он некоторое время занимался наукой и защитил диссертацию на тему международных отношений. Это пошло ему на пользу, когда с 1979 по 1982 год он работал в аналитическом отделе БНД. Но притягательность свободного бизнеса оказалась сильней. Потому Хайссмайер ушел в коммерцию. В 192 году он создал собственную фирму. Это было ошибкой. Фирма приносила только убытки, и вскоре он потерял почти все свое состояние.
      Манц и Хайссмайер были знакомы почти целую вечность. Когда Хайссмайер снова покинул разведслужбу, их связи не прервались. Через десять лет Манц "навел" одного из офицеров-агентуристов БНД, с которым часто ездил вместе в командировки, на Хайссмайера. Манц сказал, что Хайссмайер располагает многочисленными и интересными международными связями. Из него вполне вышел бы хороший агент. Сказано, сделано. Хайссмайера БНД завербовала во второй раз. Он получил агентурный псевдоним "Альберт" и начал поставку информации. Сведения Хайссмайера большей частью совпадали с теми участками работы, в которых трудился Манц. Лишь своевременность не всегда была гарантирована. Но как Хайссмайер все-таки получал материал, до сих пор остается тайной Службы.
      Каждую неделю Хайссмайер отправлял два-три донесения. Кроме нескольких исключений, все они получали по оценочной системе БНД оценки "хорошо" и "отлично". С 1991 по 1996 годы БНД получила от источника "Альберта" 1435 сообщений. Они, как считалось, затрагивали процессы и события в семидесяти странах. Служба заплатила за это 200 тысяч марок. Но затем один из разведчиков заметил, что написание одного очень редкого и сложного имени было полностью идентично написанию в одном уже имевшемся в наличии донесении.
      Хайссмайера подвергли инквизиторскому допросу, чтобы узнать у него имена его информаторов. Он отказался их назвать. Тогда БНД установило за ним слежку, но и она не дала никаких результатов. Напротив: Хайссмайер определил, что за ним следят. Это привело к жесткому спору с его "куратором". Наконец агент "Альберт" прекратил сотрудничество с БНД.
      Следственный реферат не успокоился. Несведущие сотрудники сравнили 1435 донесений Хайссмайера со всеми сообщениями, поступившими с 1991 по 1996 год (их было около 250 тысяч). Но в результате лишь в 90 сообщениях Хайссмайера была определена смысловая близость к исходному материалу. Но и тут доминировало намерение руководства выдать желаемое за действительное. Например, было донесение, поступившее в БНД весной 1994 года. В нем упоминалась одна греческая фирма и ее вероятная связь с наркоторговлей. Осенью 1994 года агент "Альберт" тоже упомянул эту фирму, однако, наряду с другими, в общем списке предприятий, тоже попавших под подозрение в связях с наркомафией.
      Таким же искусственным было и обвинение в адрес Хайссмайера в связи с его сообщением от 21 июня 1996 года. Речь в нем шла о московском концерне "Газпром". В этом случае совпадающее по содержанию донесение поступило от службы радиоперехвата на неделю позже. Таким образом, старательный Хайссмайер никак не мог узнать его смысл из Пуллаха. Но осле того как руководство БНД выстроило свою версию событий, в конечном счете уже никакого значения не мог иметь тот факт, что в 93,7% донесений Хайссмайера не было никаких смысловых совпадений с сообщениями, полученными другими путями. На последовавшем судебном процессе против Хайссмайера и Манца (Манца обвиняли в том, что он собирал полученные от других источников информацию и самовольно передавал ее Хайссмайеру для "повторного использования") никого не интересовало, что в повседневной жизни Службы обычно бывает так, что до 20 сообщений из совсем разных источников совпадают по своему содержанию. Это явление – в порядке вещей в разведывательном деле.
      Лживое известие
      Итак, Хайссмайер и Манц были разоблачены не в результате трудоемкой детективной работы сыщиков из БНД, а потому, что они, согласно материалам расследования, после прекращения добровольного сотрудничества с Пуллахом хотели найти себе новых "клиентов". Они исходили из того, что мюнхенские консульства бывших стран Восточного блока – Польши, Венгрии, Румынии и Болгарии – интересуются событиями, происходившими в сфере влияния Москвы. Свой план Хайссмайер решил опробовать на поляках.
      Весной 1997 года он явился в Генеральное консульство Польши в Мюнхене. Там он встретился с резидентом польской разведки и передал ему три донесения БНД. Материал касался "мнений в высших кругах России о перспективах ее развития после Ельцина", а также попыток покушения на таджикского президента Рахмонова и украинских поставок оружия в Иран. Хайссмайер рассказал польскому коллеге, что бумаги получены от одного полковника КГБ, которому срочно нужны деньги. Поляки в это не поверили. Язык и форма изложения ясно указывали на БНД. Так скучно формулируют свои документы только пуллахские шпионы. Потому они передали донесения своим контактным лицам в БНД. Ведь Польша – это лучший ученик в Евросоюзе и в НАТО, и поляки с радостью продемонстрировали настоящее значение понятия партнерства. Так двинулась лавина.
      Три месяца подряд Третья коллегия по уголовным делам Барского верховного земельного суда рассматривала действия Манца и Хайссмайера. Партнер из мира свободного бизнеса рассказывал о неудачных сделках и ужасающих долгах. Именно это и было записано в приговор как мотив гигантской акции по вторичной обработке разведматериалов. Манц признал лишь то, что он помогал Хайссмайеру с формулировками. За эти консультации Хайссмайер заплатил ему за пять лет всего 20 тысяч марок. Партнер выступил с опровержением, заявив, что гонорары агента делились в соотношение 30:70, разумеется, в пользу Манца. На этом и остановились, так как Хайссмайер за это время превратился в "коронного свидетеля" обвинения, и в правдивости его слов никто не собирался сомневаться.
      Бывший правительственный директор получил четыре с половиной года тюрьмы, его коммерческий партнер два года условно. Манц к этому моменту уже отсидел два с половиной года в тюрьме города Ландсберг на реке Лех. БНД потребовала от обоих возврата денег в размере примерно 143 тысяч евро.
      Когда БНД встала на тропу войны, ее уже ничто не могло остановить. Аппарат демонстрировал мускулы и начал служебные расследования против двух экспертов из собственных рядов, которые нашли факты, свидетельствующие в пользу обвиняемых. Им обоим пришлось оправдываться лично перед президентом. Вероятно, для БНД не существует известного юридического принципа, что свидетели всегда должны говорить только правду. Правда, утешает то, что дисциплинарное преследование обоих объективных сотрудников растворилось в воздухе. В конце концов, их показания были верны.
      Было достаточно причин, чтобы оспорить мюнхенский приговор. Даже защитники, например, депутат Бундестага Ганс Бюттнер, заверяли Манца, что улики против него ничего не стоят. В своем письме Федеральному генеральному прокурору Каю Нему этот политик говорит о "множественных противоречиях" и "опровергнутых показаниях свидетелей". Приговор был необоснован. Но и это ничем не поможет Манцу и Хайссмайеру, так как они за это время остались без средств и не могут позволить себе хороших адвокатов для пересмотра дела. Если уж Служба принимает меры против бывших сотрудников, то она позаботится о том, чтобы те не смогли защищаться.
 

 
      В конце 2005 года в газетах впервые стало попадаться загадочное сокращение QB. За сокращением следовали разные цифры, а из статей можно было прочитать краткую информацию о деятельности QB 30 или QB 40. Общественность долго негодовала из-за того, к примеру, что эта команда вела долгое время наблюдение за журналистами. Вскоре стало ясно, что речь идет о особо секретном подразделении в составе БНД, занимающемся (или занимавшимся?) тайным расследованием и предупреждением возможных утечек информации из Службы и другими случаями, связанными с риском для безопасности федеральной разведки.
      Но кто и что является риском для безопасности, и кто принимает решения об этом? Во всяком случае, в ходе расследований, проводившихся группами наружного наблюдения, серьезно нарушались права личности попавших под подозрение сотрудников, а при случае и посторонних людей. Кто, в конечном счете, контролировал это? В десятках случаев за сотрудниками велось длительное наблюдение, и они так никогда и не были поставлены в известность.
      Обычно слежка за своими людьми заканчивается в их пользу. Самое позднее, когда это становится заметным, они могут потребовать, чтобы их проинформировали о причинах и результатах слежки. Но на практике Служба отказывается предоставлять такие сведения. Ей удобней воспользоваться неким трюком, чтобы обойти информирование о проведенных мероприятиях. Эксперты Службы просто официально не прекращают расследование. Ведь со временем могут появиться новые сведения, открыться новые факты. Это скорее теоретическая, нежели реальная возможность, но ею пользоваться, чтобы показать, что любое расследование является якобы незаконченным делом.
      Ответственные лица в БНД при этом с молчаливым одобрением принимают в расчет тот факт, что в связи с этим некоторые сотрудники в течение многих лет безосновательно находятся под подозрением и за ними осуществляется слежка. Неконтролируемая система безопасности БНД позволяет это.
      Снежная пантера "Багира"
      В одном случае защитники Добра и охотники за Злом повели себя особенно нагло. Один из их сотрудников, я выведу его тут под псевдонимом "Багира", вызывающим ассоциации с его настоящим прозвищем, попал в немилость у своего начальства. Этот чиновник примерно пятидесяти лет, уже давно отпраздновавший 25-летний юбилей своей службы в БНД, был бельмом на глазу для некоторых своих коллег. Вовсе не потому, что он халатно относился к своим обязанностям или еще чем-то дал повод для деловой критики. Нет, причина была совсем другой.
      Уже очень давно он посвящал почти все свое свободное время поддержке спортсменов-инвалидов. В организационных и тренерских вопросах он помогал немецким лыжникам на Паралимпийских играх. Его неподдельный энтузиазм, а также манера, в какой он об этом говорил, скорее, доказывали, что он был превосходным человеком, и уж никак не могли вызвать подозрения в его адрес в каких-либо служебных проступках. Но – как раз наоборот! В Федеральной разведывательной службе подозрения вызывают совершенно другие причины, нежели в обычной жизни.
      Из-за своего страстного интереса к этому особенному спорту "Багира" порой ездил заграницу. Обычно путешествие было связано с соревнованиями и происходило, как и следовало ожидать, зимой. Разумеется, случалось так, что он дополнительно к своему ежегодному отпуску просил предоставлении ему нескольких дней внеочередного отпуска. При этом он просил о том, что и так было предусмотрено законом – не больше, и не меньше. Но уже этот факт вызвал почему-то неудовольствие некоторых высокопоставленных начальников. Вместо того, чтобы похвалить его за внеслужебные занятия, помочь ему, или даже предложить наградить его крестом "За заслуги", завистникам вдруг взбрело в голову нечто совершенно необычное. "Багиру" посчитали угрозой для безопасности. Не поддающимся расчету риском для БНД.
      Осенью 1997 года "Багира" попросил отпуск для поездки в тренировочный лагерь, где он должен был помогать "своим лыжникам", как он всегда их называл. Это был тренировочный лагерь для подготовки к Зимним Паралимпийским играм, которые должны были состояться в Нагано с 5 по 14 марта 1998 года. Тут в головах сотрудников Пятого отдела, отвечавших за безопасность, возникла мысль, которая скорее подходила бы людям из восточногерманской "Штази". Идея была простой. Так как "Багира" регулярно ездил вместе с немецкой паралимпийской сборной, то он ежегодно встречался со спортсменами из Восточной Европы. Это, разумеется, включало в себя и контакты с российскими атлетами. Риск!
      К этому "факту" добавился и другой: "Багира" был чиновником-ветераном, располагавшим обширными и глубокими знаниями о структуре и деятельности БНД. Тайные доносчики добавили к этому сговору "гарнир" из расплывчатых намеков на якобы несолидны образ жизни "Багиры" – и вот на него спустили всех собак. Без какого-либо реального подозрения, без конкретных фактов, основываясь лишь на расплывчатых предположениях и глухих сплетнях завистников из кухни слухов БНД, началась оперативная разработка, QB было приказано установить слежку за "злоумышленником".
      Команда бросилась за ним всей стаей. За мюнхенской квартирой "Багиры" следили, фотографируя и снимая на видеопленку все происходившее. В кабачке на углу улицы, где жил попавший под подозрение чиновник, в качестве новых завсегдатаев появились филеры Службы. Даже скворечник в садике перед его домом, не оставили в покое. Его быстро оборудовали видео- и радиоаппаратурой. Когда "Багира" отправился в тренировочный лагерь в городок Зёльден, вся команда кинулась за ним. День за днем они наблюдали за предполагаемым злодеем.
      При этом "под прицел" попали многие другие участники команды – спортсмены, тренеры, врачи, обслуживающий персонал, но это было в порядке вещей. Ни в городке Зёльден, ни на Реттенбахском глетчере, где тренировалась команда, ничто не могло укрыться от глаз и видеокамер любопытных парней с южной окраины Мюнхена. В досье аккуратно фиксировался каждый бокал пива, выпитый "Багирой", каждая его беседа. Официально ему так никогда и не сообщили об этой разработке. Узнал ли он о ней неофициально, сегодня никто уже не знает. Но с уверенностью можно сказать, что полных масштабов акции он наверняка не мог себе представить.
      И уж точно он ничего не знал о действиях, производившихся внутри самой Службы. Обычно результатом наблюдения являются километры видео- и магнитофонной пленки. Потому порой техники из команды QB тайно работают в центральном офисе БНД по ночам, прокладывая в том или ином кабинете специальные кабели. Когда задание выполнено, то демонтируются лишь сами камеры. Кабели остаются. Ведь никогда нельзя с уверенностью сказать, не понадобятся ли эти линии еще когда-нибудь. Таким образом, за многие годы пуллахский "лагерь" все больше и больше был пронизан невидимыми кабелями.
      На этом месте я должен справедливости ради заметить, что в данных обстоятельствах ни сотрудников, ни руководство самого отдела QB никоим образом обвинять нельзя. Как правило они никогда не знают ни подоплеки того или иного дела, ни намерений собственного учреждения. Информировать "наружников" сверх необходимого им для выполнения работы минимума не принято. Им говорят: проследите за тем-то человеком и не задавайте вопросов. Почти всегда это означает, что сотрудники не в состоянии определить законность или незаконность тех или иных мероприятий.
      Потому объяснения руководства БНД, касающиеся, к примеру, противозаконного наблюдения за журналистами, были бол чем лживыми. Высшие начальники Службы, старательно изображая невинность, обвинили сотрудников команды QB в самодеятельности и нарушении закона. Общественность, незнакомая с внутренними процессами в БНД, должна была в это поверить. Для усиления эффекта звучали фразы вроде: "Это просто пара сотрудников превысила свои полномочия". Или: "Речь идет всего лишь о нескольких вышедших из-под контроля "наружниках", решивших на свой страх и риск поиграть в ковбоев и индейцев". Даже руководителя команды Франка Оффенбаха обвиняли в "отсебятине" и "выходе из-под контроля". При этом он в данном случае вообще не отвечал за ставшую известной операцию. Как обычно, тут тоже был назначен оперативный руководитель, наблюдавший за всеми действиями команды. В большинстве случаев им был заместитель Оффенбаха, а он любой ценой избежал бы несанкционированных действий на свой страх и риск. Кроме того, "отсебятины" никогда ведь не случалось на практике. Какая-либо несанкционированная самостоятельность тут просто невозможна.
      Какими злыми могут быть большие господа! И как похожа методика обвинений! Разве уже знакомый читателям редактор по прозвищу "Сарделька" не пытался обвинить умершего Оффенбаха в незаконной передаче мне каких-то служебных досье? Было ли это совпадением? Кто у кого учился? Или они уже тогда координировали свои действия?
      Во всяком случае, ответом на попытки тех, кто по старой традиции времен Гелена пытался свалить всю вину на рядовых работников, был только громкий смех. Кто хоть немного понимал, какие организационные меры нужны для задействования QB, прекрасно разгадал игру руководства. Самым неприятным оказалось то, что большие шефы Службы, как выяснилось, сами плохо знали организационную структуру их подразделения, занимавшегося наружным наблюдением и прослушиванием. Для затушевывания ошибок руководство попыталось представить публике достойных сотрудников QB как каких-то отщепенцев из БНД, своего рода самостоятельных партизан. Но хотя с одной стороны очень просто обосновать использование команды QB – для этого достаточно самого слабого подозрения, то с другой стороны очень тяжело после этого привести команду в движение.
      Решение на операцию по слежке или прослушиванию – все равно, против кого она направлена – всегда принимает руководство Пятого отдела – и никогда руководство самой команды QB. За операцию отвечает лично начальник Пятого отдела, самое меньшее – начальник подотдела. Чтобы хоть один из парней Оффенбаха вообще вышел из бюро, нужно проделать немало сложных административных действий. Без "приказа на марш" никто из сотрудников команды и шагу не ступит.
      Но и это еще далеко не все. Руководство БНД, отправляя своих филеров на операцию, никогда не отпускает их с длинного поводка. Между радиостанцией QB "Юпитер", поддерживающей связь с отдельными группами, и радиостанцией руководства "Меркурией", размещенной в складском помещении Центра всегда координируются основные шаги команд. "Меркурий" и "Юпитер" осуществляют связь для внешнего управления. И у них всегда много работы.
      Когда однажды так называемый "объект наблюдения" исчез на нудистском пляже, команда QB тут же спросила Центр, следует ли ей продолжать наблюдение в таком необычном месте. Да, должны. И слежка за другим "объектом", который пошел в сауну, тоже велась лишь после того, как на нее было получено разрешение. Потому совершенно абсурдно заподозрить тут какое-либо самоуправство.
      Здесь перед нами ясно открывается важная и фундаментальная проблема Службы. Как могут обычные служащие, в данном случае сотрудники QB, в каждом конкретном деле решить, действуют ли они еще в рамках законности или уже нет? Ведь нельзя же от людей на местах ожидать, что они помимо основной своей работы во время операции займутся еще и правовой оценкой своих действий. При всех обстоятельствах они обязаны выполнять приказания начальства и быть уверенными, что их руководство использует их исключительно законно. Филер на месте не знает, получено ли разрешение суда на опустошение мусорного ведра некоего журналиста. Он не может оценить, законно или уже незаконно использование видеокамеры в ходе наблюдения. Не зря в этих командах, а также в других отделах Службы всегда так часто обращаются к руководству с дополнительными вопросами и просьбами об уточнении задания, особенно касающимися правомочности тех или иных действий. В ежедневной работе Службы и на месте такие вопросы нельзя решить в письменной форме или каким-то другим формальным путем. Здесь нужно верить руководству на слово, иначе будет потеряна всякая эффективность и работа превратится в фарс. Потому на руководстве лежит особая ответственность и с нею связана особая забота. Каждый должен слепо полагаться на слово и инструкции своих шефов. И в этой связи попытка высших руководителей БНД обвинить нижнее звено в определенных системных ошибках представляется в моральном плане особенно сомнительной.
      Все действия QB всегда проводятся после четкого приказа свыше. Руководство БНД даже позволяло себе с их помощью даже проверять состояние банковских счетов, когда считало это необходимым. Если нужно узнать о финансовом положении определенного лица, то "наружники" быстро вербовали агента в соответствующем банке и получали, таким образом, нужные сведения. Чем выше была должность "банковского источника", тем больше было информации. Но официально этих агентов использовали для совершенно других заданий. Однако неофициально речь шла только о запрещенных законом нарушениях банковской тайны. Толпы этих неофициальных сотрудников растворялись в огромной массе так называемых "помощников по добыче информации".
      Но БНД действует внутри собственной страны, не только в этой, но и в других сферах. Помимо официального поддержания контактов с другими учреждениями, параллельно всегда существуют неофициальные связи. По ним происходит оживленный обмен информацией – "по ту сторону" официальных директив и постановлений о защите данных.
      По всей Федеративной Республике поддержанием таких контактов занимаются так называемые референты по связи. Конечно, эти люди не собираются преднамеренно нарушать закон, когда занимаются свой работой. Но на практике огромная потребность Службы в информации и желание сотрудников наилучшим образом выполнить свой долг, доставляя как можно больше сведений, регулярно приводит к тому, что они заступают за ограничения "красных линий". БНД проторила "ефрейторскую тропу" во множество государственных учреждений.
      Бюро регистрации, финансовые инспекции, ведомства по управлению федеральным имуществом, таможня, полиция и ли обычные городские администрации – повсюду суют свой нос дружелюбные "контактеры". Но и "помощники по добыче информации" во многих часто посещаемых местах: на вокзалах, стадионах и т.п. помогают БНД получать информацию внутри Германии.
      Кроме этого в случае необходимости из соответствующих подотделов и мимо рефератов по связи находятся и устанавливаются прямые контакты с людьми, которые могут помочь с нужной информацией. Так образуется невидимая огромная сеть из неофициальных помощников. Самое фатальное то, что, как правило, все эти люди исходят из того, что все, что они делают, совершенно правильно и законно. Ведь речь для них идет не просто о большом "клиенте", а о секретном федеральном учреждении, а в нем ведь точно знают, что законно, а что нет. Конечно, в БНД это знают, но когда дело серьезное, для них различия между законностью и незаконностью не имеют значения.
      За мелкие услуги официальных и полуофициальных поставщиков сведений благодарят конвертами с деньгами или небольшими знаками внимания. Внутри Службы расходы на эти цели списываются по статье "подарки и сувениры". Рука руку моет. Без эффективного контроля за БНД с такими действиями справиться не удастся и безудержное вырождение этой неверно понятой страсти к собирательству никогда не прекратится.
      Электронные "уши" Службы
      Команда QB оснащена самой разнообразной и современной техникой. Техникой, которая никак не вписывается в рамки законов и общепринятых правил. Как раз та самая руководящая элита, которая с таким презрением и укоризной указывала пальцем на злоупотребления Министерства государственной безопасности ГДР, одновременно была ответственна за то, что в ее собственной стране проводились противозаконные операции, и при этом использовалась нелегальная разведывательная техника. Например, в уже упоминавшемся деле "Багиры" регулярно был задействован прибор, известный как IMSI-Catcher (буквально – "перехватчик идентификации международной мобильной связи"). Этот мобильный прибор, обычно устанавливающийся на автомобиле, имитирует базовую станцию сети мобильной связи и "высасывает" в радиусе нескольких сотен метров все разговоры по мобильным телефонам. При излучаемой мощности от 30 до 50 ватт все, что "двигается" в эфире, проходит через IMSI-Catcher, а владельцы мобильных телефонов и не догадываются об этой технической возможности. – Как только я включаю прибор, – с гордостью рассказывал один из операторов в QB, – как воздух во всей окрестности начинает трещать.
      Маленькое чудо высоких технологий, лучший плод усилий немецкой промышленности, производится фирмой "Rhode amp; Schwarz", расположенной в Мюнхене и в Меммингене. Прибор, имеющий фирменное обозначение GA0901, закупали не только различные немецкие учреждения, занимающиеся вопросами безопасности, но и, к примеру, российская ФСБ – и в больших количествах. Этот прибор стал настоящим экспортным "хитом". В Германии красно-зеленое правительство в июне 2002 года легализовало использование IMSI-Catcher. Тем не менее, для этого требуется разрешение судьи.
      Досадный момент – до 2002 года Федеральная разведывательная служба использовала эти устройства совершенно противозаконно, не располагая никакими судебными разрешениями. Но даже сегодня при использовании БНД средств прослушивания разрешение судьи является редким исключением.
      Несколько лет назад тема "IMSI-Catcher"рассматривалась в тогдашней Парламентской контрольной комиссии. На заседаниях комиссии представителей БНД прямо спросили, владеют ли они такими приборами. Ответом было четкое "нет". И в буквальном смысле вопроса ответ был правдивым. БНД и не должна покупать "перехватчики" или владеть ими, но при необходимости их ей предоставляет фирма-производитель "Rhode amp; Schwarz". Постоянный придворный поставщик БНД передавал ей специальные устройства уже смонтированными на автомобилях "БМВ"-"семерках". За некоторую плату за использование машины совсем содержимым передавались Службе "в аренду" по первой ее просьбе.
      Внутренние агенты очень часто пользуются самыми утонченными техническими средствами. Они используют радиомаячки или устройства-навигаторы GPS, чтобы проследить за передвижениями определенного лица. Это позволяет создать полную картину перемещений человека, попавшего под наблюдение. За прошедшие годы ничего не изменилось в методах наблюдения, если поверить операторам в секретных филиалах разведки.
      По-прежнему по Службе курсируют пленки, фотографии, магнитофонные записи и записи перехвата разговоров по мобильным телефонам. Ни журналисты, ни политики не могут быть уверены в том, что в их дела не суют нос разведчики БНД. То, что нельзя записать на пленку, оперативники обязаны фиксировать в протоколах.
      Один руководитель направления, к которому с телефонным запросом обратился член Парламентской контрольной комиссии, даже получил служебное распоряжение запротоколировать весь разговор в письменном виде. Когда он отказался, ему пригрозили дисциплинарными санкциями. Тогда он в устной форме пожаловался парламентарию. И мгновенно возникла совершенно другая официальная интерпретация произошедшего. Руководство разыграло возмущение: – Это было очевидной ошибкой, и распоряжение было неправильно понято данным чиновником. Такими делами мы не занимаемся.
      Ах, да – как всегда виноват этот противный "нижний уровень".
      Всё в норме и никакого контроля
      Обычно описанные выше действия БНД остаются в тайне. Те сведения, которые Служба собирает под предлогом обеспечения собственной безопасности, выходят далеко за рамки необходимого и, кроме того, переворачивают правовые принципы с ног на голову. Критики или "отщепенцы" из числа бывших сотрудников подвергаются преследованию, и любой человек, кто при этом попадет под прицел защитников служебной безопасности, одновременно тоже становится подозреваемым. Сведения о том, за кем, когда, где и в какой степени шпионят, лишь в редчайших случаях доходят до политических контрольных учреждений. И уж точно они никогда не узнают, на чем основывались и были ли оправданы мероприятия по наблюдению за собственными сотрудниками.
      С большим удивлением я раз за разом узнавал, как парламентарии позволяют Службе хладнокровно водить их за нос и принимают вранье за чистую монету. Прекрасно функционирующая ложь, очевидно, слишком часто заменяет правду в Федеральной разведывательной службе. Если же парламенту со временем становится известна истина, то БНД объясняет свои обманы ошибками на нижнем уровне, плохой коммуникацией внутри Службы, неудачной интерпретацией или забывчивостью. Последнее, коллективная потеря памяти, стоит по распространенности объяснений на втором месте сразу после "незначительных неспособных работников". Если необходимо, то эту амнезию на практике можно подержать с помощью машинки для резки бумаги.
      Это системная проблема. Неожиданной, без предупреждения, проверки Службы контрольными органами по сей день ни разу не было. Если экспертам нужно изучить какие-либо события внутри БНД, им приходится опираться на документы, которые им передает сама же Служба (и предварительно подготавливает). Кого же удивляет, что в конечном итоге о БНД можно будет сообщить только хорошее.
      Какой смысл в контроле, если объект проверки сам решает, какие документы он предъявит, а какие нет? Поэтому результаты подобных ревизий нужно воспринимать с осторожностью. И по этой причине общественность, которая все-таки оплачивает из своих налогов этих тайных разведчиков, узнает о нарушении границ законности внутри Службы только благодаря случаям, провалам, неудачам или же получает целенаправленно подготовленную информацию от сотрудников, но чаще всего как бы "мимоходом".
      В результате ревизорам по большому счету неизвестно, чем занимается это учреждение. По ходу замечу, что одним из первых подразделений, созданных в рамках переформирования БНД в Берлине, была новая группа обеспечения безопасности. Кроме того, следует знать, что QB – не единственная служба наружного наблюдения в БНД. Первый отдел, отвечающий за агентурную разведку, располагает подобными подразделениями, которые слишком часто для службы внешней разведки, действуют в собственной стране. Действия таких команд БНД в прошлом вообще никогда не подлежали какому-либо независимому внешнему контролю.
      Политика с двойным дном
      Кто, подобно мне, вступает в открытый публичный конфликт с БНД, привлекает к себе негодование официального руководства и одновременно молчаливое одобрение занятых в Службе чиновников, служащих и военных. Реакция внутри организации колеблется в диапазоне от нескрываемого злорадства до глубочайшего возмущения. Как же так получается?
      Все мнения сходятся в одном. Федеральную разведывательную службу необходимо срочно реформировать. Мнимая гласность и либерализация последних лет оказалась на деле обычным вздором. В первую очередь это, конечно, ощущают сами сотрудники. Но также и все другие, которые, скажем так, занимаются Федеральной разведывательной службой "извне". За последние годы недовольство людей внутри учреждения достигло просто огромного размера.
      Причина этого состоит не только в плохом менеджменте, но и в неспособности привлечь собственных работников к проведению необходимых перемен. Система "герметичных переборок" даже внутри ведомства открывает сотруднику лишь очень ограниченный обзор, не дает ему представления о работе других отделов, и уже давно превратилась в самый большой тормоз на пути реформ. То, что, вероятно, имеет смысл с точки зрения безопасности, по отношению к новаторским подходам, развитию разведывательного мастерства или внутреннему самоконтролю представляет собой настоящую катастрофу.
      Естественно, подобная проблема есть и во всех крупных предприятиях. Но в ведомстве такого типа ситуация усложняется тем, что аргументы секретности и исходящей из этого "герметизации" лишают его клапана самоконтроля. Внутри учреждения нет никакой инстанции или органа, где сотрудники могли бы высказывать свое мнение, сообщать о недостатках, предлагать меры по их устранению. Это надежно стопорит любые видимые даже невооруженным глазом необходимые изменения. И этим же объясняется радость тех – и они, возможно, уже составляют подавляющее большинство работающих в БНД, кто положительно воспринимает мои публикации.
      Для других, кто воспринимает мои книги и статьи как клевету и злопыхательство, весь мир распадается на части. Но это всего лишь тот мир секретной службы, которого уже давно нет. Многие руководители по-прежнему держатся за облик разведслужбы, который соответствует мифу. Их давно устаревший девиз таков: "Нам позволено все, даже все незаконное и притом с молчаливого согласия политиков".
      Такая позиция соответствует древнему типу мышления из ранних лет существования БНД. Тогда жалование выплачивалось еще наличными. Не было контрактов о приеме на работу, а слово и рукопожатие заменяли сложные административные процедуры, известные нам сейчас. Конспирация и секретность, "герметизация" и шпиономания, игра в таинственность и зацикленность на безопасности привели в то время к этим простым разведывательным методам. И именно в этом месте многие, которые сегодня берут меня на мушку, совершают логическую ошибку. Они пытаются перенести дух тех лет в нынешнее время. Но на такой шпагат они не могут и не смогут уже сесть.
      Для определенных видов деятельности в ведомстве, занимающемся вопросами национальной безопасности, такая скрытность и секретность необходима и неизбежна. Это не вызывает сомнений. Но нельзя при этом упускать из виду, что и БНД должна подчиняться действующим повсюду законам и предписаниям. У Службы нет никакого особого статуса, как ошибочно полагают многие ее сотрудники. На нее распространяются те же административные правила, что и на любое другое ведомство. И БНД тоже должна придерживаться закона и порядка. Но как раз в этом-то и скрыта главная проблема.
      Немало сотрудников, особенно офицеров-оперативников, преимущественно агентуристов, которых я никоим образом не хочу обвинить в каких-то злых намерениях, исходя из своих служебных заданий, и желая выполнить их как можно лучше, пытаются "прорваться" через эти повсеместно действующие правила или так ими манипулировать, чтобы оправдать перед собой свои действия на грани дозволенного. Тем самым они придерживаются стереотипа поведения, который можно описать так: по-другому просто не получается!
      В принципе, они полагают, что это единственный путь успешного выполнения задания по оперативной добыче информации. И этим они, конечно, заведомо ставят себя "вне закона". Конкретно: они должны решать разведывательные задачи, что невозможно без незначительных "нарушений границы". Это приводит не только к нечистой совести, но и к болезненной зависимости от аппарата. Они становятся легкими мишенями для шантажа. И это ужасное состояние в долгосрочной перспективе приводит к всеобщей неудовлетворенности.
      Варианты поведения тут могут быть разные. Одни, стиснув зубы, работают дальше и больше всего боятся попасть в немилость у начальства. Другие уходят во "внутреннюю эмиграцию". Кто-то заболевает или пытается утопить печали в вине. Эта особенная проблема с наркотиками в БНД распространена куда шире, чем они готовы признать. Так что Служба занимается своими темными делами и – по причине системных несуразностей – ее постоянно преследуют неудачи. Она манипулирует "дырами" в законах и пытается скрыть свою неспособность.
      Ответственность за это ее жалкое состояние несут неспособные Президенты и начальники отделов, которые в прошедшие годы упустили возможность заставить политиков выразить открыто свое отношение к разведслужбе. Я имею в виду не формальные лицемерные признания или посещения Канцлером Пуллаха. Речь идет о том, чтобы политические руководители ясно и откровенно высказались по поводу этого ведомства. До сего времени были лишь регулярные заверения в верности всех политических партий, выраженные едва ли не в плакатной форме, о важности для государства внешней разведки.
      Но в действительности, вне публичной сферы, они не хотят иметь ничего общего с пуллахскими шпионами. И уж тем более не хотят брать на себя политическую ответственность. Наоборот, их едва ли не передергивает от омерзения. Это отсутствие честности, к сожалению, все больше приводит к неуверенности внутри Службы и представляет собой довольно грязное поведение по отношению к ее сотрудникам. Нет четкой линии. Либо секретная служба нужна, либо нет. Но только если политика хочет располагать таким инструментом, она должна заниматься им, заботиться о нем и давать ему работу. В свою очередь из этого следует необходимость настоящего и эффективного контроля над ведомством, который будет наблюдать за проведением в жизнь этой политической воли.
      Для этого нужны две вещи. Во-первых, внешний надзор. Это может быть постоянный эксперт от Парламентской контрольной комиссии, имеющий неоспоримое право в любое время получить доступ к любым документам Службы. А во-вторых, необходим внутренний контрольный орган, в форме уполномоченного для БНД. к которому мог бы обратиться каждый сотрудник с любым внутрислужебным вопросом, не боясь немедленного наказания.
      Если же такой уполномоченный для БНД появится, то ему с самого начала его деятельности необходимо будет предоставить достаточно помощников, ибо иначе он просто не справится с работой. Но хочет ли этого политическая власть вообще, я осмеливаюсь сомневаться. Ведь в высказываниях наших ведущих политиков я слышу совсем другие нотки.
      Потому меня вначале очень удивило, а затем до глубины души возмутило, что как раз социал-демократ, Федеральный министр иностранных дел, в связи с "Багдадской аферой" говорил о каких-то фигурах в полумраке, выступивших в политической программе "Панорама" телеканала ARD. Но ведь он сам как многолетний руководитель Ведомства Федерального канцлера несет часть ответственности за то, что за все это время не было никаких существенных изменений ни в методах и приемах работы секретной службы, ни в отношении политических руководителей к ней.
      (От переводчика – речь идет о том, что двое разведчиков БНД 7 апреля 2003 года якобы были задействованы в Ираке в операции по наведению американских бомбардировщиков на Багдад, в результате чего был разбомблен багдадский ресторан, в котором якобы в тот момент должен был находиться Саддам Хусейн. Пикантности этой ситуации добавил тот факт, что "красно-зеленое" правительство ФРГ, поддержанное в этом вопросе большинством немцев, активно выступало против войны в Ираке.)
      Тот из сотрудников, кто, как я, высказывался открыто, того ведомство под названием БНД изгоняло и травило, не взирая ни на что, без малейших угрызений совести, не принимая во внимание интересы семьи сотрудника. Но если кто не отважился обратиться к общественности, что я сам сегодня понимаю куда лучше, чем прежде, того политики, как и случилось в названном выше случае, представляли публике в образе некоего подозрительного темного субъекта. Тут мы имеем дело с таким стилем аргументации и с такой невербальной риторикой, которые столь ярко напоминают мне те тупые и лживые выражения, что так часто слышны в определенных компаниях, когда речь заходит о левом направлении политики в нашей стране. Пренебрежительные, высокомерные и некомпетентные.
      То, что эти сотрудники из Багдада, с Федеральной канцелярией за спиной, ничего другого и не смогли бы сказать – кого это удивляет? Несмотря на это, берлинская ежедневная политика приняла все за чистую монету. Я готов заключит любое пари, что проверка, как бы она ни была организована, всегда как-то автоматически подтвердит правительственную точку зрения. А результат затем всех нас успокоит, и смысл его будет таким: "Все было совершенно безобидно!"
      В конце концов, что касается секретной службы, Федеральное правительство скорее продолжит по-прежнему заведовать неэффективным ведомством, нежели захочет на самом деле что-то в нем изменить. Возможность выбрать, решиться выйти из серой зоны к черному или белому, к правильному или неверному, казалось, могла бы стать благодарным инструментом. Но, и это никто не должен забывать, пользоваться им будут все равно на спине сотрудников и за счет правды.
 

 
      Несомненно, профессиональная компетентность, мотивация и служебная дисциплина – не единственные проблемы, с которыми сталкивается БНД. Собственно, следовало бы предположить, что вопросы подбора и распределения персонала преимущественно должны были бы решаться отделом кадров, входящим в Четвертый отдел. В основном и чисто формально так оно и есть. Но за прошедшие годы на разных уровнях руководства начали жить своего рода собственной жизнью, из-за чего разумное и целесообразное со служебной точки зрения использование сотрудников очень часто, как кажется, ушло в прошлое.
      Внутри ведомства сталкиваются два компонента и превращаются в гремучую смесь. С одной стороны, это руководство с честолюбивой жаждой добиться успехов и продвинуться вверх по службе. С другой это раздосадованные сотрудники, утратившие всякий энтузиазм. И вот, на этой "благоприятной" почве начинают произрастать такие кадровые сорняки, которые бывают только тут. Причем это повторяется раз за разом.
      Как-то, в начале 1990-х годов, один начальник подотдела открыл новое поле для деятельности – международную торговлю наркотиками. До этого момента еще никто в Службе всерьез не занимался этой сферой. Никакой заслуживающей внимания внутренней конкуренции не было, потому налицо были самые лучшие возможности для построения чего-то нового и подъема по карьерной лестнице. Предложения по структуре и план по персоналу для нового реферата были разработаны быстро. Основная мысль была тоже проста.
      От нового подразделения пользу получили бы все. Большой шеф расширял свой штат и тем самым свое влияние на всю Службу. Уровень руководителей служебных подразделений обогащался новой хорошо оплачиваемой должностью, плюс еще и заместителем. А на нижнем, рабочем уровне можно было хотя бы на некоторое время успокоить пару недовольных сотрудников. Кроме всего прочего, новая работа всегда приносит новую мотивацию и отвлекает от прежних неудач. Какую пользу от этого получит сама Служба и порученное ей задание, никого всерьез не интересовало. Так как БНД преимущественно существует за счет историй, обещающих успех, нежели историй, закончившихся успехом, то и тут превалировал принцип надежды. Потому в кратчайшее время было открыто двадцать новых вакансий, которые следовало заполнить. К радости всех задействованных участников и к печали отдела кадров.
      Руководителя новосозданного отряда назначил лично Большой шеф. Это произошло в типичной для Службы манере. Где-то сидел фаворит, которого следовало продвинуть, чтобы он позднее отблагодарил за все своей особенной лояльностью. И тут как раз подвернулась чудесная возможность – одному заграничному резиденту, возвращавшемуся домой, следовало найти новое применение. Они знали друг друга давно и были в приятельских отношениях. Итак, голову для охотников на наркодилеров нашли.
      Конечно, такое или что-то подобное бывает в каждом учреждении, в любой организации и на любом предприятии. Но нигде начальник или менеджер не готов ради того, чтобы добиться цели, открыто нарушать все принятые нормы. Ни в одном ведомстве и ни в одном концерне не принято так хладнокровно и нагло уворачиваться от контроля со стороны других коллег. С незапамятных времен БНД прикрывается лапидарным напоминанием о необходимости сохранении тайны – как снаружи, так и внутри. Потому часто там проводятся кадровые перестановки, совершенно ненужные для Службы, но как будто специально созданные для определенного руководящего звена. То, что при этом отнюдь не поднимаются по карьерной лестнице критически настроенные работники, это само собой разумеется.
      Хотя высшие руководители доверили выбор персонала новому начальнику подразделения, им показалось разумным включить в структуру дополнительный инструмент контроля – для этого был предопределен вице-шеф в одном из отделов. Потому и на пост заместителя человека назначили с самого верха. Так и был создан кадровый фундамент.
      Как происходил дальнейший подбор персонала на практике в данном конкретном случае – это очередная сатирическая пьеса в стиле БНД. Как только вышеупомянутый резидент вернулся домой и попал в Центр, он тут же отправился на поиск персонала. И где же он его искал? В досье отдела кадров? У ответственных референтов? Нет! Вовсе не так! Он пошел в столовую. Это место неформального внутрислужебного обмена, очевидно, лучше всего подходило для подбора новой команды по борьбе с наркомафией.
      Итак, наш начальник реферата по борьбе с наркотиками со смертельной усталостью несколько недель подряд питался только в служебной столовой. Еда в столовой была, как известно, более чем плохой, зато тут отражался царящий в ведомстве микроклимат. Во всяком случае, именно в столовой можно было встретить людей из разных отделов и из разных уголков учреждения. Кроме того, только тут можно было узнать самые последние сплетни.
      Ну, вот так новый шеф каждый обеденный перерыв день за днем осуществлял свою программу осмотра. То, что при этом он обращал первоочередное внимание на молодых, по возможности светловолосых сотрудниц, я замечу лишь мимоходом, но уже это доказывает что при подборе воинов для своей "боевой эскадры против международных наркокартелей" он полагался больше на внешние данные, нежели на профессионализм. Впрочем, я вовсе не хочу этим сказать, что молодые красивые женщины не смогли бы эффективно проявить себя в работе и в такой сфере деятельности.
      Однако сам метод предпочтения внешних данных специальным знаниям не был оценен по достоинству сотрудницами, которых отбирали. Так что интенсивное внутрислужебное "осматривание плоти" проходило несколько дней в обеденные перерывы в очень быстром темпе. Конечно, в столовой было много людей не только во время основного обеденного перерыва. Впрочем, те из посетителей, которые еще до обеда успевали приложиться там к спиртному, чтобы легче перенести ежедневную рутину, явно не попали в число избранных.
      Потому осмотр и проверка целенаправленно производились во время обеденного перерыва Чисто технически "вербовочный подход" осуществлялся легко и открыто. Искатель талантов вручал заинтересовавшим его дамам свою визитную карточку и просил перезвонить ему конфиденциально.
      Теоретическая профессиональная подготовка
      Одна из отобранных юных дам, я назову ее здесь Мони, страшно удивилась, получив предложение на переход в реферат по борьбе с наркотиками. Ей показалось очень странным, что к ней подошли с таким предложением как раз в тот момент, когда она несла свой поднос с тарелками к свободному столику. Но разве в этой лавке хоть что-то бывает нормальным? Правда, у неё не было никакого опыта в новой тематике, но ожидавшийся скачок по карьерной лестнице настолько соблазнял, что уже через несколько часов она позвонила по телефону и согласилась.
      В её возрасте – ей было чуть за двадцать – риск попасть впросак был невелик. Если новая должность окажется "глухим номером", то всегда остается возможность перейти в другой реферат. Однако уже тогда у нее возникли сомнения в интеллектуальной безупречности такого своеобразного начальника и в его профессиональной компетентности. Не говоря уже о собственно аппарате БНД, так просто позволившем такую кадровую политику в духе "Дикого Запада". Кроме всего, наша юная коллега только что прошла за государственный счет четырехлетний курс изучения одного из восточных языков, который на новой должности ей совсем не мог понадобиться. Но, в чем проблема?
      Если господам из Пуллаха так угодно, то она тут же примется шпионить за наркомафией или делать что-то подобное. Потому она решительно и с энтузиазмом согласилась и через короткое время оказалась в Первом отделе, занимающемся агентурной разведкой. После этого она уже не переставала удивляться. Сначала новый реферат планировал целый год только разрабатывать инфраструктуру, то есть создавать основные предпосылки, чтобы вообще начать работать.
      Первое здание Мони отрезвило ее лучше любого холодного душа. Так как в Центре совсем не было соответствующей специальной литературы, ей приказали купить две-три книги на тему международной торговли наркотиками и наркокартелей. Акцию нужно было провести максимально конспиративно, чтобы тайные занятия Мони не были разоблачены с самого начала.
      Операция началась с абсолютно обоснованного вопроса Мони ее шефу: – А что вы называете "конспиративно"? Ведь Мони за исключением изучения языка не имела ни малейшего представления о разведывательной работе. Шеф нервно ответил: – Вы не можете прямо направляться к своей цели. Понимаете? Только обходным путем. Если, к примеру, вы хотите поехать из Мюнхена в Штутгарт, то, разумеется, едете через Франкфурт. Это и называется "конспиративно", понимаете? Конспиративно! На ее ироничный вопрос, имеет он в виду Франкфурт-на-Майне или же Франкфурт-на-Одере, шеф только сердито зарычал.
      Но Мони не отставала: – Так что, я должна поехать за книгами в Штутгарт? На это начальник кичливо ответил: – Конечно, нет! Итак, Мони направилась в центр Мюнхена. При этом она размышляла про себя, не купить ли ей по случаю еще и какой-то шпионский роман, чтобы привыкать к миру конспирации. Правда, ей в свое время прочитали несколько лекций о разведывательной работе. Но это было много лет назад, и лишь очень немногие воспринимали эту учебу всерьез. Кроме того, лекции читали бывшие оперативники, из-за каких-то неудач оставившие активную службу. Потому рассказывали они в основном лишь о своих прошлых блестящих свершениях. Так что можно сказать, что Мони начинала с нуля и приступала к работе очень серьезно.
      Точно придерживаясь полученной сверху инструкции, она вышла из городской электрички на мюнхенской площади Штахус и прошла остаток пути пешком. Прежде всего, она прошла через универмаг. Шеф посоветовал ей, пройти через универмаг, чтобы "стряхнуть" возможную слежку. Тем самым он сообщил ей второй в ее жизни разведывательный термин. Шеф пояснил, что от слежки лучше всего отрываться в большом торговом центре, так как преследовать тут труднее всего.
      Когда она, наконец, дошла до площади Мариенплатц, то купила там в большом книжном магазине две документальные книги на тему наркотиков и борьбы с их распространением, а также роман Джона Ле Карре "Достопочтенный школяр". Еще более конспиративным путем она двинулась в обратный путь в сторону долины реки Изар, чтобы вовремя успеть на первое служебное совещание, на котором были поставлены первоочередные задачи на ближайшие месяцы.
      Строительство этого важного реферата почему-то затормозилось. Некоторые новые сотрудники заболели и долго не появлялись на работе. Другие после перехода в новый отдел, решили отгулять свои оставшиеся отпуска или взять отгулы за переработку, что тоже означало их отсутствие в течение нескольких недель. Те же, кто присутствовал, мастерили инфраструктуру реферата, что вполне могло затянуться на целый год. Нужно было найти и завербовать людей, которые могли бы помочь с регистрацией номеров автомобилей, владельцев конспиративных квартир и адресов прикрытия и прочих помощников и помощников для помощников.
      Следующее задание Мони было легким и приятным. Ей следовало прочесть купленную литературу и выписать важные моменты, чтобы ими могли воспользоваться другие сотрудники. Лето было теплым, и она нашла уютное местечко на берегу Изара, чтобы самоотверженно посвятить себя чтению профессиональной литературы. Начала она с Ле Карре. Так она и лежала несколько недель подряд вместе с другими мюнхенскими любителями летнего загара и очень конспиративно изучала свою будущую сферу деятельности. Когда она прочитала все, то купила очередные книги. Это было лето мечты, которое все никак не заканчивалось. И, помимо прочего, начитанная сотрудница только мешала бы своим шефам в Пуллахе, игравшим в составление планов. Это было для нее дополнительной мотивацией, чтобы продолжать улучшать свой загар.
      Без практики ничего не получается
      Лето неумолимо приближалось к концу, и вместе с ним – сезон домашнего чтения для Мони. Изучение книг мало принесло ей пользы, прежде всего потому, что она до сих пор не имела представления, чем конкретно ей предстоит заниматься. Но и по другой причине она тоже все еще не могла приступить к работе. У нее не было никакого практического опыта. Потому руководство реферата решило сначала послать молодую сотрудницу в командировки, чтобы она собрала сведения, касающиеся пограничных и таможенных формальностей. По чудесному совпадению как раз в то же время несколько работников из другого реферата выехали на "охоту за штемпелями". Они занимались ничем иным, кроме как ездили по всему миру и собирали в свои паспорта печати пограничных и таможенных органов разных стран, чтобы отметить изменения в их таможенных и пограничных правилах.
      БНД с жадностью хваталась за такие сведения, ведь они были нужны в том случае, если когда-нибудь понадобилось бы изготовить фальшивый штамп о въезде в какую-то страну или нечто подобное. Пардон, конечно, не фальшивый. Ведь БНД никогда не изготовляет фальшивые документы, визовые печати и т.п. Такие документы и штемпели Служба всего лишь "повторяет оригинал", "копирует". Как бы то ни было, это была не работа, а мечта. Единственная задача – проехать из пункта А в пункт Б. После возвращения все собранные документы копировались. Каждый штемпель, любая таможенная декларация, то есть, в принципе, любой клочок бумаги в качестве донесения передавался затем в соответствующий отдел. Тот, кто этим занимался, мог рассчитывать на наилучшие оценки. Для моего партнера Фредди это была работа, которую он ставил на второе место в списке своих любимых занятий. Он часто повторял: – Для меня есть только две действительно классные должности. Офицер, ответственный за уборку снега в Акапулько или охотник за штемпелями в БНД.
      И вот, с одним из таких людей, Мони отправилась в турне. Первой ее целью была Прага. Согласно инструкции ей нужно было незаметно въехать в чешскую столицу под видом обычной туристки. Мони ее попутчик путешествовали раздельно, хоть и в одном поезде, едущем через Нюрнберг.
      Лишь после прибытия в Прагу ей сообщили основное задание. Оно было на самом деле ужасно захватывающим. На следующий день, после 9 часов вечера, ей следовало сесть в поезд, идущий в Черну над Тисой. До того момента Мони должна была продолжать разыгрывать из себя туристку, бродить по городу, осматривать достопримечательности и так далее. Этот этап обучения начальник назвал "жизнь под "легендой". Но настоящее задание ей только предстояло.
      День спустя Мони села в поезд на Черну еще за полчаса до его отправления. Ее переполняло ожидание приключений. Черна над Тисой находится на крайнем юго-востоке Словакии в треугольнике, образованном границами с Венгрией и Украиной, и удалена от этих границ всего на три и семь километров соответственно.
      Коллега по Службе через некоторое время тоже влез в поезд, не подавая, впрочем, виду, что знаком с Мони. Только через час, когда поезд уже двигался, она получила от него настоящее задание. От удивления у Мони опустилась челюсть. Ей нужно было пройти по всем туалетам в поезде и демонтировать в них держатели для жидкого мыла. Такова была инструкция ее "тренера". За каким-то из этих креплений якобы спрятано послание некоего наркокурьера, пояснил он. Ей нужно вытащить это послание, припрятать его и привезти в Мюнхен. Мони показалось, что она играет в казаков-разбойников в Карпатах.
      Затем ее конспиративный попутчик исчез. За се путешествие ей больше никогда не довелось его увидеть. Когда прошел первый шок, красивая туристка отправилась в прогулку по поезду. Она подсчитывала туалеты. Их набралось почти двадцать. Ее воодушевление значительно уменьшилось, как только она приступила к проверке одного клозета за другим. Неожиданно возникла новая проблема. Большинство старых и разболтанных дверей не закрывались изнутри. Во всяком случае, молодая агентесса так и не смогла справиться с чехословацкими шпингалетами.
      Что же делать? Кроме всего, отвинтить держатель для жидкого мыла оказалось сложней, чем она ожидала. Заржавевшие, а порой и сломанные винты явно не хотели откручиваться. Никакого инструмента у Мони не было, за исключением швейцарского складного ножика. Но уже после второго держателя она придумала прием, который при должном терпении мог принести успех.
      В своем докладе она написала об этом так. "Я поставила одну ногу на умывальник, над которым висел дозатор для мыла. Другую ногу я вытянула, упершись в дверь, заблокировав ручку, чтобы дверь нельзя было открыть снаружи. Балансируя в таком положении, я снимала держатели, а затем привинчивала их обратно. Из-за сильной тряски поезда очень сложно было удерживать равновесие. Особенно если кто-то снаружи пытался войти, и мне нужно было прилагать все силы, чтобы дверь не открылась. Потому что на мой крик, что туалет занят, люди снаружи в большинстве случаев не реагировали". Вот что было в ее докладе.
      Когда следующим утром поезд остановился в Кошице, Мони была невероятно раздосадована. Она ничего не смогла найти и припрятать. Не было никакого сообщения, никакого секретного послания, вообще ничего. Но что ей следовало делать дальше, когда она достигла цели? Кто знает, думала она, возможно служебные игры каким-то образом продолжатся и там. Ее сомнения достигли предела. Еще через два часа она доехала до пограничного города Черны над Тисой – конечной точки ее путешествия. Этот городок, насчитывающий всего пять тысяч жителей, собственно и состоит только из вокзала и нескольких разбросанных далеко друг от друга домов.
      Когда Мони осталась одна на опустевшем перроне, где к ней сразу прицепились несколько нищих цыган, она спонтанно решила немедленно ехать назад. Что ей тут оставалось делать? Принятие решения облегчало то, что ее тайного попутчика нигде не было видно. Порядком неуверенная, смущенная и расстроенная, она села в поезд, идущий обратно. Когда она в конце турне вошла в ворота главного офиса БНД в Пуллахе, то прошла уже почти целая рабочая неделя. Несколько неуверенно Мони доложила своему шефу: – Я не нашла в поезде никакого сообщения. Тот в ответ расплылся в довольной улыбке: – Так ведь никакого сообщения и не было!
      Молодая сотрудница не верила своим ушам: – Никакого сообщения не было? Так что же значила тогда вся эта ерунда? Зачем вы послали меня в эту идиотскую поездку?
      – Ну, что-то же мы должны делать. Бывают случаи и намного хуже, – таким было его лаконичное извинение. Но в тот самый момент ей стало понятно, что долго в этой лавочке она не продержится.
      Вперёд до Балтики
      Не секрет, что спецслужбы порой очень легкомысленно поступают с людьми. Но как беззаботно и безответственно обращается БНД не только со своими источниками, но и с кадровыми сотрудниками – это отдельная и очень неприятная история. Она как бы завершает картину службы, утратившей всякую ответственность.
      Из-за нехватки работы реферат бойцов с наркотиками по-прежнему крутился на одном месте. Вернее, работы было бы достаточно, но не было соответствующего персонала. Ни с оперативной, ни с профессиональной точки зрения эта кучка случайно подобранных людей не смогла бы заняться хоть чем-то толковым. Потому они занимались сами собой и были этим довольны. Пожилых сотрудников это обстоятельство вполне устраивало, так как в душе они уже давно попрощались со Службой.
      Но активные души скучали и сердились, потому что им так хотелось, чтобы их наконец спустили с поводка. К этой второй группе принадлежала и Мони. Либо что-то произойдет, либо я уволюсь, говорила она себе. Ей никак не хотелось провести еще одно лето на берегу Изара, читая специальную литературу, хотя и в этом была своя прелесть. Потому однажды она подошла к шефу и раздраженно спросила его: – Что же мы будем делать? Будем годами здесь высиживать яйца или займемся чем-нибудь? Я не собираюсь киснуть тут всю жизнь, постареть и поседеть, не сделав ничего умного. Только не говорите мне больше об играх в казаки-разбойники в Словакии!
      Шеф нашел кое-что для "юной дикарки". В соседнем реферате как раз планировалась операция в Прибалтике. То, что там к работе приступили трое совсем неопытных оперативников, Мони, разумеется, не могла предположить. Но ее шефу-то следовало бы знать, что у этих людей не было ни грамма разведывательных профессиональных знаний и опыта. Да и откуда им было бы взяться?
      Первый был совсем молодым парнем, только что закончившим школу БНД. То есть, он принадлежал к той же категории, что и Мони, и тоже жаждал приключений. Другой, обер-фельдфебель Бундесвера, хотя уже много лет служил в Пуллахе, но не имел никакого опыта работы заграницей. В группе он стал заместителем агентуриста-оперативника. Третьим в союзе, оперативником и соответственно руководителем группы, стал разведчик, лишь недавно вернувшийся в Германию из заграницы. Его любовь к большим и быстрым машинам навлекла на него дисциплинарное взыскание и много прочих неприятностей. Прежде он служил в резидентуре БНД в одной из стран на юге Африки. Почему его направили именно туда, никто в Службе так и не смог выяснить.
      Изначально Служба взяла его к себе из-за его знаний русского языка. Но внтурислужебные связи помогли ему получить теплое местечко в Африке. Но уже через полгода после прибытия на Черный континент он навлек беду на свою голову. Он попытался продать машину, купленную с дипломатической скидкой.
      "С обратной почтой" он оказался снова в Пуллахе. Так как в обычной рабочей рутине для него занятий не было, молодого сотрудника направили на разработку солдат из Западной группы войск, как раз возвращавшейся в Россию. Тут его русский язык снова был полезен. Но – плохая новость! Молодой разведчик, назовем его Хубертом, ничего не знал об агентурной работе. Его слабые знания, к тому же, были чисто теоретическими.
      Тем не менее, в обстановке хаоса времен вывода российских войск ему удалось завербовать нескольких военных. С одним из этих агентов, офицером, уже переведенным на новое место службы в России, теперь необходимо было встретиться где-то в Прибалтике. Тот факт, что Служба отправила в такое трудное путешествие столь слабо подготовленную группу, говорил уже сам за себя. У молодых сотрудников в начале их карьеры не и не может быть практического опыта. Их нельзя за это попрекать. Потому они не виноваты.
      Но то, что их послали на операцию под руководством совершенно непригодного оперативника, показывает, что за сорняки расцветают в этом ведомстве. Другое отягчающее обстоятельство: руководители знали о неготовности своих людей. Вся Служба шепталась о роковой тяге начальника группы к эффектным спектаклям на публике. Нередко он за государственный счет брал в аренду дорогие и заметные автомобили. Встречи с источниками он любил устраивать в уличных кафе, куда подъезжал в шикарном кабриолете, модном костюме и в белой шляпе, как у гангстера 30-х годов. Весьма своеобразный вариант конспиративного поведения.
      Факт, что этого агентуриста несколько лет спустя с позором выгнали из Службы, утешает слабо, если задуматься о неспособности тогдашних руководителей и об отсутствии хоть какого-то контроля внутри Службы. Ведь тогда БНД заведомо, не считаясь ни с чем, подвергла угрозе жизнь своих источников и собственных сотрудников. И никто из ответственных руководителей не стал вмешиваться. В данном случае для русского агента это обернулось фатальной катастрофой.
      История эта могла бы войти в воображаемую летопись немецкой разведки под названием "Скандал с "Прибрежным туманом" – именно "Прибрежный туман" был агентурным псевдонимом невезучего русского источника. Описанный ниже случай – прекрасный пример профессиональной беспечности и наивности руководства БНД.
      Под "легендой" туристов
      Когда в группу включили Мони, оперативный квартет, назовем его так, был в полном составе. Почему к берегам Балтики должны были сразу выезжать четыре кадровых сотрудника Службы, до сих пор осталось загадкой. С точки зрения оперативной работы это, конечно, было грубейшим просчетом и не могло не привести к катастрофе. Когда Мони присоединилась к остальным, подготовка была уже закончена. Во всяком случае, храбрая группа очень скоро отправилась в поход на Ригу.
      Мони знала мало, только, что один из оперативников-агентуристов хочет провести встречу с агентом. Но одно указание руководителя группы совсем сбило ее с толку. Он попросил юную разведчицу быть особенно осторожной, потому что один из членов группы, Клаус, мог быть двойным агентом и с большой вероятностью работать на российскую разведку. А во всем прочем о поездке он говорил как о "прогулке".
      И наконец – она это даже предчувствовала – он сообщил, что пуллахский квартет едет под "легендой" туристов. Не моргнув глазом он продолжил, что исходя из этого, каждый должен быть готов пробыть на территории прибалтийских стран подольше, не в последнюю очередь – ради поддержания "легенды". – Ведь турист не поедет на Балтийское море всего на три дня. Он останется там, как минимум, на две недели.
      Ну, вот теперь ей все стало ясно. Раз уж доброе государство платит за все, так почему бы и нет?
      С другой стороны Мони в определенной мере беспокоили слова шефа о коллеге Клаусе. Когда она позже заметила, что по пути в мюнхенский аэропорт имени Франца Йозефа Штрауса ее несколько раз сфотографировали из машины со швейцарскими номерами, то в тревоге еще раз позвонила в соответствующий отдел Службы. Шеф отдела тут же сообщил, что причин для волнений нет. Ей не нужно и думать об этом. Но этот краткий и быстрый ответ скорее обеспокоил ее еще больше, нежели успокоил. Итак, теперь она снова отправлялась в поездку как туристка. Ну, по крайней мере, без инспекции туалетов в ночном поезде, думала она.
      Первым заданием после ее прибытия на место было взять в аренду автомобиль. Она сделала это с помощью служебной кредитной карточки. Мони и в голову не могло прийти, что подобные финансовые операции с легкостью становятся известны сразу множеству иностранных спецслужб. Кроме упоминавшегося выше Клауса, предполагаемого двойного агента, остальная команда путешествовала вместе.
      За последующие дни группа немецких разведчиков-новичков умудрилась наследить так, что с тем же результатом они могли бы дать объявление о своем приезде в рижской ежедневной газете. Так началась экскурсия по Прибалтике, обусловленная, скажем так, самой "легендой". Такому турне могло бы позавидовать любое туристическое бюро.
      В программу вошла обзорная экскурсия по литовскому портовому городу Клайпеде, конечно, нельзя было проехать и мимо таких городов как Шауляй и Паневежис. Но главными достопримечательностями в Литве были, разумеется, ее столица Вильнюс и городок Каунас. И если уж туристы приехали на Балтику, как можно было упустить возможность на короткое время заехать в Калининград, бывший Кенигсберг? Команда БНД в прекрасном расположении духа ездила из одного конца Прибалтики в другой, как будто они купили тур в пуллахском бюро путешествий. Но что могло бы им в этом помешать? Выделенные на командировку средства были почти неисчерпаемы.
      После нескольких дней поддержания туристской "легенды", пришло время посвятить себя основному заданию. Нужно было подготовить запланированную встречу с источником. Самым важным в этой подготовке было привезти в Белоруссию и спрятать там сообщение для агента. Из этого сообщения информатор узнал бы, что его связники уже на месте, и запланированный контакт может состояться.
      Это очень рискованное задание представители сильного пола как раз и поручили юной Мони. То, что у их коллеги не было ни малейшего опыта, что она не проходила никакого обучения, мало волновало дилетантов из БНД. Отчаянно и храбро они послали молодую женщину через границу. Возможно, режиссер этой бравурной пьесы видел в своей операции тоже нечто вроде игры в полицейских и воров. Иначе никак нельзя объяснить его бесшабашные и одновременно глупые действия.
      Если бы Мони хоть чуть-чуть догадывалась, на какой риск она идет, она скорее поспешила бы вернуться в Германию, чем продолжать игру дальше. Но для правильной оценки характера и масштаба опасности необходимо было знать о далеко идущих планах шефа команды. Но тот хранил детали запланированных им дальнейших действий при себе.
      Наивная Мони двинулась к ближайшему пограничному пункту. В ее багаже лежало маленькое письмо сообщением для агента БНД. Но багаж подвергли серьезному обыску. То, что противнику давно было известно о намерениях немцев, и он ждал их с любопытством, не предполагал никто из людей БНД. Они продолжали столь же бестолково готовиться к встрече. Когда Мони в переулке пограничного городка опустила свое письмо в почтовый ящик многоквартирного дома, она вдруг оказалась в ситуации, которая ее всерьез напугала.
      Отходя от дома, она увидела, как на углу улицы выстроился взвод солдат. Несколько военных исчезли в первых домах слева и справа на улице. Именно там было назначено место, откуда Мони должны были забрать на машине. Потому она тут же двинулась в обратном направлении. Попетляв по дворам, она снова вышла к пограничному переходу и вернулась на другую сторону границы. Позже вспоминая об этом, она понимала, что ей в тот день очень повезло. То, что она живой и здоровой вывернулась из этой шпионской авантюры, вовсе не было чем-то само собой разумеющимся.
      Если кто-то из читателей решил, что разведгруппа немцев как-то отреагировала на такое резкое изменение ситуации, то он ошибся. Они заболтали этот тревожный случай и снова с красивыми словами продолжили дискуссию, как будто ничего особенного не произошло. Ведь среди них не было никого, кто мог бы профессионально оценить ситуацию и взять на себя ответственность за принятие решения. Потому так и произошло, что агент "Прибрежный туман" двинулся на встречу. Двинулся к границе, к месту встречи со своими немецкими связниками, и к своей гибели.
      На границе вся глупость БНД стала очевидной. Квартет не только не остановил агента. Он даже попросил его взять с собой свои материалы. Причем документы он не мог доставить в специальном контейнере, т.е. в чемодане или в сумке с двойным дном или каким-то другим тайником. Чтобы везти документы в тайнике, их нужно было сфотографировать, сделать микрофильмы. Но фотографировать немцы хотели сами. Потому случилось то, что должно было случиться. Бедный агент был арестован на границе. В багажнике его машины при проверке тут же нашли кучу секретных и совершенно секретных военных документов, а также много других служебных бумаг вооруженных сил.
      Этот огромный провал не привел в то время ни к каким серьезным последствиям для Службы. Оба оперативника сначала продолжили свои дилетантские занятие в своем прежнем стиле. Но из-за других случаев их выгнали уже через пару месяцев. Мони, в свою очередь, капитулировала. Спустя некоторое время она в разочаровании уволилась. Сейчас, как она сама рассказывала, она счастливо живет в деревне в Швабии. Но ее до сих пор пробирает дрожь, когда она с ужасом вспоминает о временах своей опасной службы в разведке.
 

 
      Помощники по агентурной работе в БНД – это люди, завербованные в качестве агентов, но не для добычи информации, а для оперативной поддержки. Они регистрируют на себя телефоны, предоставляют свои фамилии для регистрации автомобилей. Многие работают "почтовыми ящиками". Через них отправляется или принимается почта. При этом очень трудно определить, что за этим стоит БНД. Помощники также регистрируют на себя обычные почтовые ящики, выглядящие внешне нейтрально и безобидно.
      Эти добрые духи добывают для коллег въездные визы или оказывают помощь в случае некоторых трудностей с официальными учреждениями. Они открывают банковские счета, если нужно тайно перевести деньги. Они оказывают все маленькие услуги, необходимые разведке в ее конспиративном ремесле. При этом они практически никогда не узнают, как именно воспользуется БНД этими их услугами, как эта деятельность воздействует на них самих, и не нарушают ли они в чем-то закон, предоставляя подобную помощь.
      В полном соответствии с принципом, что они должны знать только то, что им знать необходимо, их умышленно водили за нос, держа за дураков. Будь это иначе, подавляюще большинство их немедленно отказались бы от работы на пуллахское ведомство. А так сотни помощников и сообщников делали свою небольшую агентурную работу в полном доверии к государственному учреждению. Почти все они были уверены, что все, что они делают, правильно и законно. Так и трудились они на своих оперативников, лояльно и с полным осознанием долга перед государством, искренне веря в правоту своего дела. Вот так обстояло дело в теории!
      В середине 1990-х годов мне нужно было принять на связь одного такого помощника. Мой предшественник не мог больше его курировать, но моим шефам очень хотелось сохранить контакты с агентом под псевдонимом Хаген, назовем его так. Найти хорошего помощника очень тяжело, и каждый такой человек на вес золота, таким было тогдашнее обоснование, зачем нужно обязательно удержать его на связи. Ну, хорошо, подумал я, пусть моему партнеру и мне он сейчас не нужен, но если у нас есть приказ свыше, то почему бы не продолжить работу с ним, так сказать, на будущее, на всякий случай. Но тогда мы не подозревали, что этот человек на самом деле решал совсем другие задания руководства Службы.
      При передаче агента от одного "куратора" другому принято, чтобы старый, новый оперативники и агент встретились за ужином для обсуждения всех важных вопросов. Но в данном случае это оказалось невозможным, так как прежний агентурист якобы был очень занят. Нам это не слишком мешало, потому что у нас в тот момент и так слишком много работы. Потому я просто позвонил этому Хагену и договорился о первой встрече. Мы хотели организовать общий ужин несколько позже, вместе с моим партнером Фредди.
      Был декабрьский субботний вечер. Мы выехали из Берлина в сторону Ганновера и по дороге, как всегда, обсуждали наши служебные вопросы. Фредди вышел на вокзале в Брауншвейге. Оттуда он поездом смог в тот же день добраться до своего родного городка в Франконии. Я же выехал на автобан А2 и двинулся на запад. От цели меня отделяло всего полчаса.
      Мы должны были встретиться прямо на съезде с автобана у Пайне. Именно там я и съехал с шоссе и через 30 метров пересек Пайнер штрассе. На правой стороне между продолжавшейся дальше Дизельштрассе и автобаном была большая незаасфальтированная стоянка, часть которой арендовал один торговец, выставивший там рождественские елки. Именно там мы и договорились встретиться. У меня было еще немного свободного времени, потому я припарковал машину через пару сотен метров и вернулся к месту встречи пешком.
      Мне предстояло увидеть шоу, которое я не забуду никогда. Сразу скажу, что до этого момента мы всегда сами вербовали источников и помощников. Причем самым главным для нас было желание работать только с людьми, которым можно доверять, и не склонным путать свою деятельность с приключениями Джеймса Бонда. За несколько лет мы создали таким путем надежную сеть из людей, стоящих обеими ногами на земле и работающих исключительно серьезно.
      Но то, что мне пришлось увидеть, было полной им противоположностью… Опоздав всего на пару минут, на сцене появился Хаген. Золотистый "Мерседес" S-класса въехал на стоянку. Стекла необычной машины были затемнены так, что внутри никого не было видно. Кроме того, владелец, похоже, установил несколько дополнительных декоративных планок.
      Мой внутренний голос умолял: – Нет, это не он, это не может быть наш помощник. Но нет, это был именно он. Стекло на боковой двери немного опустилось, и я увидел голову, кивнувшую мне с серьезным выражением на лице. Ну, по меньшей мере, выражение лица показалось мне серьезным. Хотя из-за больших темных очков и широкополой мягкой шляпы разобрать мимику мужчины было тяжело.
      Я открыл дверь напротив водителя и сел рядом с ним. При этом я быстро огляделся. На выступающей части пола между передними сидениями лежал очень хороший для того времени мобильный телефон. Рядом фотоаппарат-"зеркалка" с огромным телеобъективом. Еще я заметил диктофон. Он лежал на своего рода подвижном клеммном щитке, прикрепленном возле серийной приборной панели. Спонтанно у меня вырвалось: – Да, вы прекрасно оснащены!
      Даже быстрее, чем я мог представить, мой новый помощник нагнулся ко мне и тут же открыл "бардачок". С довольным выражением лица он показал мне: – Все в наличии! Я подумал, что это сон. В кобуре лежал пистолет. Я посмотрел на мужчину и, удивленно указав на оружие, спросил, слегка заикаясь: – Он заряжен? – Логично, – был его по-военному краткий ответ, – но на предохранителе, – и слегка кивнув головой, он добавил, – само собой разумеется. – Само собой разумеется, – повторил я так же кратко и осторожно закрыл ящичек. Не хватает только встроенных в крылья пулеметов, подумал я.
      Хаген кратко представился и уверил меня, что он всегда готов выполнить любое задание. С меня было довольно. Я поспешил перейти к другой, более приятной для него части разговора. Этот как будто спрыгнувший со страниц романа Рэмбо секретной службы должен был еще получить от меня деньги. Я привез ему гонорар за последние несколько месяцев и еще конверт, где было много больше двух тысяч марок. Гонорар, его следовало позднее отметить в отчете, была совершено рутинным делом. Для чего предназначалась другая сумма, которая нигде не должна была всплыть, я не знаю до сих пор. И в душе я чувствовал, что мне этого совсем не хотелось бы узнать. Потому я попросил его расписаться на квитанциях за обе суммы и назначил ему следующую встречу через шесть недель. Взвизгнув шинами, машина Хагена умчалась прочь. Я же тоже постарался как можно скорее убраться с этого места.
      Ужин в "Дальнем Востоке"
      Я незамедлительно сообщил Фредди о нашем новом оперативном помощнике. Он выслушал мое описание с явным недоверием. Мне необходимо было поговорить о Хагене и с тогдашним начальником направления, но в гораздо более четкой форме. С таким помощником мы никогда не сможем сотрудничать, говорил я. Мне было совершенно непонятно, что творилось в головах моих предшественников. Если и был в мире человек, совершенно неподходящий для нашей работы, то это был Хаген. Но шеф объяснил, что нам совсем не нужно с ним сотрудничать. Фредди удивленно спросил: – Да, но что нам тогда с ним делать?
      В ответ нам вручили листок бумаги с непонятными нам сокращениями и обозначениями. – Передайте ему это, – сказал начальник, – он должен все это достать. Вы скоро все поймете, все будет в порядке. Пожав плечами, мы пошли своей дорогой. Мы чувствовали себя ничего не понимающими глупцами. Зато шеф ухмылялся с видом знатока.
      Пока мы ехали по шоссе в сторону Пайне, Фредди вынул из сумки листочек с секретным посланием для Хагена. Он вслух прочитал, что там было написано: "3 М 400 с М, 1 М 400 с В для Л., 5 М 600 с ВВ, 2 М 800 с М для Л., 3 Толедо М". Он помахал листком в воздухе и спросил меня: – Ну, и что ты думаешь? Мы теперь торгуем оружием и боеприпасами? Что это такое? И почему старик не сказал нам, в чем тут дело?
      – Откуда мне знать, – проворчал я недовольным тоном, – но тут точно что-то не так. Это я тебе говорю, Как только ты познакомишься с этим типом, то поймешь, что я прав. Фредди тут же парировал: – Одно я тебе могу точно сказать прямо сейчас. С какими-то темными делишками я не собираюсь связываться. Если Хаген сразу честно не скажет нам, в чем тут дело, я не ввяжусь в это дело. – Ну, а думаешь, я ввяжусь? – перебил я его. – Сначала мы разберемся с ним, все выведаем. А то мне кажется, что над нами издеваются.
      В половине седьмого вечера мы доехали до места нашей встречи, китайского ресторана под названием "Дальний Восток". Он был всего в полукилометре от того места, где я впервые встретил нашего помощника, недалеко от автобана. Мы приехали немного раньше, но сели за столик и начали изучать меню. Через большую стеклянную стену мы могли наблюдать за парковкой перед домом. Как только я сконцентрировался на выборе блюд китайской кухни, как услышал стон Фредди: – О, Боже! Это наверняка он! Я последовал за его взглядом в даль и едва смог пробормотать: – Да, это он!
      Наш человек как раз закрывал дверцу машины. В темно-сером плаще с высоко поднятым воротником он еще раз осмотрел местность перед рестораном и двинулся внутрь. В мягкой шляпе с широкими полями, темных очках и черным "дипломатом" в руке он приближался к нам. Чуть раньше, чем он дошел до нашего столика, Фредди плаксиво прошептал мне на ухо: – Я хочу домой! Затем мы вежливо поздоровались. Хаген положил свой "дипломат" на стул.
      Он быстро открыл его, чтобы мы могли взглянуть вовнутрь. Я не ожидал ничего другого. Фотоаппарат, диктофон, пистолет и все прочие штуки. – Все надежно, как в сейфе, – быстро сказал он. – Супер, – ответил я. Он повесил свой плащ в гардеробе. Фредди воспользовался этим, чтобы с болезненно искаженным лицом бросить на меня вопросительный взгляд. Очевидно, он не полностью поверил моему рассказу о нашем первом контакте. Теперь же я не смог сдержать ехидного вопроса: – Ну, разве я тебе не говорил?
      Хаген подсел к нам. Темные очки и шляпу он не снял и оставался в них даже за ужином. В ходе беседы нам стало ясно одно. Целью своей жизни этот человек искренне считал работу настоящего разведчика. Именно потому он, специалист по точной механике, уже много лет назад согласился быть завербованным БНД. Но ему нашли всего одно дело – помощь при регистрации автомобилей и получении номеров. В нашем первом, более глубоком разговоре с ним стало ясно, что наш предшественник вселил в него надежду, пообещав со временем принять его в разведку как кадрового сотрудника. Потому он действительно был абсолютно убежден, что вскоре как оперативный офицер поспешит на передний край невидимого фронта.
      В своей нынешней деятельности он видел нечто вроде испытательного срока перед настоящими операциями. С самым большим удовольствием он работал бы курьером. По большому счету нам было его жаль. Фредди вытащил листок с непонятными иероглифами и ждал моего знака. Я кивнул, и мой партнер положил сложенную бумажку на стол. – А, новый заказ, – вырвалось у нашего агента-любителя, и лицо его впервые просветлело.
      – Что за заказ? – спросили мы его дуэтом. – А, так вы не знаете? Ручки! Речь идет об авторучках! Я могу достать любые! Намного дешевле. Скидка от нормальной цены от пятидесяти до шестидесяти процентов. Он сиял. Фредди бросил очки на стол: – Ручки! Логично – что же еще! Авторучки! Мне так и показалось с самого начала. Раздосадовано качая головой, он отхлебнул пива.
      Не дожидаясь дальнейших расспросов, Хаген объяснял: – Две ручки "Толедо" я могу поставить прямо сейчас. Третья появится позже. Но я еще не знаю, будут ли они со средним пером "М". Тип "400" это тоже не проблема. Но мне нужно посмотреть, получу ли я ручку с широким пером "В" для левшей. Достать перья "Л" для левшей это всегда небольшая проблема. Затем он вновь открыл свой "дипломат" и вытащил большую шкатулку. Внутри лежало около пятидесяти шикарных авторучек "Пеликан".
      Хаген осмотрел одну ручку за другой и, основываясь на привезенном нами бланке заказ, составил ассортимент. Три недостающих экземпляра он пообещал достать в ближайшие дни и сразу сообщить нам. Затем наш помощник по оперативной работе подсчитал цены, вывел общую стоимость, а Фредди все вежливо и подробно записал. Когда Хаген попрощался, мы проводили его взглядом, пока он резко не рванул на своем "Мерседесе" и не присоединился к потоку машин на автобане.
      Я первым прервал молчание и заметил, повернувшись к Фредди: – Мне кажется, мне нужно выпить шнапса! Он ответил: – А я думаю, что я сошел с ума. Очевидно, мы столкнулись с совершенно новым типом агента, с типом, который был нам еще не знаком. С разведчиком – продавцом ручек. Чего только не бывает в жизни! Мы окрестили его "дядюшкой с авторучками". Но теперь нам хотелось узнать, откуда поступают заказы, и, прежде всего, нас распирало любопытство: откуда этот человек доставал такие дорогие пишущие принадлежности и почему продавал их так дешево.
      При передаче первой части заказ мы, естественно, стали расспрашивать об этом нашего шефа, ведь нам еще далеко не все было ясно. Так мы выяснили, что в Первом отделе и, вероятно, в других отделах тоже, нам это трудно было проверить, каждые шесть-восемь недель делаются общие заказы. Заказы передаются в берлинский филиал. А оттуда их доставляют помощнику по особым поручениям. За это ему ежеквартально выплачиваются гонорары, приходуемые как оплата услуг агента. Фредди в шутку спросил: – А есть ли поставщики других престижных товаров с такими же скидками? А то мне, возможно, не помешало бы купить кое-что.
      На одной из последующих наших встреч мы попытались разузнать у "дядюшки с ручками", откуда он получает такие дорогие авторучки. Но в первую очередь нас интересовало, как он умудряется продавать их по таким низким ценам. Его объяснения были просты. По его словам, он покупал их прямо с завода. Ручки были второго сорта, так как у них были маленькие, почти незаметные недостатки, Поэтому их продавали с огромными скидками. Причем сам он на них ничего не зарабатывал.
      Ни Фредди, ни я не поверили на самом деле в эту версию. Но никакой другой правды мы и не хотели уже знать. Мы были едины в одном: этот человек никак не вписывался в нашу концепцию агентурной разведки. Как настоящего помощника по оперативной работе или курьера использовать его было нельзя, а в его настоящем качестве он нам только доставлял кучу дополнительной работы. Это стоило времени. Много времени. Ценного времени, которого у нас не было. Во всяком случае, для таких торговых сделок.
      После трех следующих больших поставок мы окончательно отказались продолжать эти поставки шикарных авторучек. Мы не знали точно, ни откуда наш агент их достает, ни того, не перепродаются ли они каким-то образом внутри ведомства или вне его, принося кому-то незаконную прибыль. За прошедшее время мы узнали, что в БНД возможно почти все. Потому я встречался с ним только после прямых приказов, и это происходило два-три раза в год. Тогда Хагену и выплачивался его ежеквартальный гонорар. А по вопросам поставки авторучек ему пришлось сотрудничать уже с другим коллегой.
 

 
      И разведкам свойственно порой ошибаться, назначая людей на ту или иную должность. Это случается. Но, похоже, что в Федеральной разведывательной службе неправильные кадровые решения уже превратились в правило. Это легко доказать на куче примеров. И мне отнюдь не хочется порицать за это отдельных людей. Речь идет об элементарных системных ошибках, не устраненных до сих пор. Кажется, что какая-то секретная тяга раз за разом толкает ответственных руководителей к таким катастрофическим кадровым решениям, как в описываемом ниже случае. Обычно это происходит на беду сотрудников самых нижних уровней и вредит потому самому слабому звену Службы.
      История, которую я сейчас расскажу, началась в Берлине, развивалась в Южной Америке и закончилась, как и следовало ожидать, как провал в Пуллахе. И к катастрофе привели четыре изначально неправильных компонента.
      В середине 1990-х годов одна молодая сотрудница, назовем ее Сузанной Хартунг, начала службу в берлинском филиале БНД 12 YA. Ей нужно было обрабатывать дела, вести досье в сфере оперативной безопасности и находить недостатки при ведении агентурной работы, которые могли представлять собой риск для безопасности. Уже это делало ее назначение неправильным кадровым решением в чистом виде. Тот, кто занимается такой работой, должен не только располагать определенным жизненным опытом. Чтобы найти ошибки в управлении агентом, нужно сначала наработать собственный опыт работы с агентами. По меньшей мере, для этого необходима интенсивная предварительная подготовка. У Сузанны Хартунг не было ни того, ни другого. Разумеется, ее саму обвинять в этом нельзя. Нельзя хотя бы уже потому, что она сама не просила назначить ее на это место, ее просто перевели на данную вакансию. Без подходящей учебы, без знаний об обращении с источниками и в возрасте всего лишь чуть больше двадцати лет. Это был первый ошибочный "камень" в фундаменте здания грядущей катастрофы.
      Но в нашем филиале в западноберлинском районе Далем такое описание подошло бы вовсе не к ней одной. Никто там не подходил для работы, которую выполнял на практике. Это начиналось с самого шефа и заканчивалось оперативниками. Исключением из правила можно было назвать лишь двух женщин – кассира и секретаршу в приемной. Но свежая юная коллега все-таки принесла с собой в Берлин некоторые качества, которые давно были утрачены частью тамошних работников.
      Она пылала энтузиазмом, была невероятно дружелюбна и приятна в общении с другими. Это помогло нам не обращать внимания на недостатки ее профессиональной подготовки. Прежде всего потому, что у нас самих было полно разных недостатков, и мы отнюдь не считали себя идеальными.
      Итак, молодая женщина со всем энтузиазмом приступила к изучению досье. Она прекрасно выучила все оперативные дела и знала подробности ведения агентурных сетей лучше и подробнее, чем кто-либо другой. Ни у кого помимо нее не было таких глубоких знаний о наших информаторах. Всего за несколько недель она оказалась информированной лучше, чем ее собственный шеф. Это было в природе ее задания, но стало потом темой для серьезных споров. Так появился второй ошибочный элемент.
      Без лишних похвал Сузанну все-таки можно было назвать хорошим приобретением для филиала. В Берлине не было других столь открытых и симпатичных работников. И как раз при работе с высокопоставленными источниками она была всегда очень внимательной. Ежедневно ей приходилось просматривать горы секретных донесений, доставляемых нашими агентами, и она, по меньшей мере, догадывалась об индивидуальной ценности результатов их работы. Поэтому ее окружение чувствовало, насколько неравнодушно она занималась своей работой.
      Это начиналось с приобретения медикаментов, захватывало техническую поддержку при фотографировании и установлении связи – и вплоть до оплаты труда нашей "русской внешней службы". К сожалению, коллега не могла дать нам оперативных советов, но все равно мы очень любили и ценили ее. Даже после окончания рабочего времени мы время от времени собирались маленькими группками вместе с ней и обсуждали текущие проблемы. Она была из тех, кого с удовольствием включали в такие обсуждения: компетентна в том и в этом.
      Летом 1995 года наш подотдел переезжал из Берлина в Нюрнберг. Сузанна как чувствовала, что наше пребывание в Франконии окажется кратковременным. Потому она не поехала с нами, а попросила перевести ее в другое оперативное подразделение. Ей хотелось воспользоваться представившейся возможностью, чтобы избежать постоянного раздражения в общении с ее начальниками, ссор с американскими партнерами и игнорирования со стороны пуллахского руководства. Еще до переезда подразделения в Нюрнберг она отправилась в Мюнхен, чтобы пройти краткое подготовительное обучение, обязательное для тех, кто отправляется на работу за рубеж. Это был так называемый "коктейльный курс".
      Сузанна Хартунг хорошо там себя показала. За ее плечами были к этому времени уже два года успешной работы. Как бы то ни было, но она принимала участие в операциях, оказавшихся едва ли не самыми большими разведывательными успехами БНД с момента создания ведомства. Через ее стол прошли самые секретные документы российской армии и КГБ. Она заведовала производством дел, связанных с самыми высокопоставленными источниками и самой ценной информацией.
      За короткое время она наработала большой опыт и приобрела множество новых знаний. Но в то же время ее сомнения в компетентности аппарата собственного учреждения значительно укрепились. Потому Сузанне Хартунг показалось, что ей следует хотя бы со второй попытки принести Службе какую-то пользу. И где можно лучше всего проявить свои качества во внешней разведке, если не заграницей?
      Потому она стремилась получить назначение как можно дальше от Германии. В Пуллахе ее желание удовлетворили, и тем самым в фундамент будущего дела Хартунг положили третий неправильный камень. Никто не подумал в то время о том, что отдел собственной безопасности Службы уже несколько месяцев подряд ведет оперативную разработку сотрудников берлинского филиала в связи с возможным предательством, которое могло касаться и этой коллеги.
      Уже тогда были ясные улики, указывающие на утечки разведывательной информации. Позднее именно из-за этих утечек было столько шуму в ходе проверочной операции "Мяч". Но тогда никому из ответственных лиц это обстоятельство не помешало. Никто не высказал сомнений в правильности такого назначения. Нужно было просто заполнить вакансию. О необходимости заботы о сотруднице не вспомнил никто. Так беспечно обращались там с людьми.
      Пока в Берлине все паковали чемоданы для переезда в Нюрнберг, Сузанна Хартунг попрощалась в Гамбурге с родителями и поехала в Южную Америку. Это было полем ее новой работы и новых заданий. Большим приключением для доброй и улыбчивой блондинки из ганзейского города.
      Двадцать пять часов продолжалось путешествие до Бразилии. В аэропорту ее встретил сотрудник резидентуры БНД при немецком посольстве. На белом микроавтобусе он привез ее на улицу Аавенида дас Накоес. Когда они подъехали к дому номер 25, Сузанна почувствовала разочарование. Непривлекательное, даже отталкивающее здание с окнами на улицу находилось за трехметровой стеной из красного кирпича.
      Микроавтобус развернулся, и она увидела стальные ворота, с такими же тяжелыми рамами, как и главные ворота в Пуллахе. Рядом маленькая будка охранника со столь же тяжелой железной дверью для пешеходов. Прямо перед ними секция здания в форме мостового перехода нависала над проездом. Это было что-то вроде продолжения второго этажа главного здания, соединяющего его с соседним домом.
      На фасаде гордо висела круглая табличка с федеральным орлом и надписью по-португальски: "Embaixada da Republica Federal da Alemanha". Когда за ней закрылись большие сдвижные ворота, она печально улыбнулась. Ее взору предстал фасад трехэтажного главного здания посольства, насчитывающий по три окна в ряд. Там она увидела точно такие же жалюзи, что и в пуллахском Центре. Строение выглядело печально и даже на первый взгляд требовало ремонта. Приняли ее на новом месте тоже не самым сердечным образом, и новая разведчица из Германии сразу почувствовала себя тут не в своей тарелке.
      Как и в большинстве немецких посольств, разведчики из Пуллаха и здесь были нелюбимыми, навязанными свыше нежеланными гостями. Их терпели, но не уважали. Обоюдное недоверие между сотрудниками Министерства иностранных дел и секретными агентами из Баварии и здесь было преобладающим. Сузанну Хартунг кратко ознакомили с местной спецификой и дали пару советов, касающихся поведения служащих посольства.
      Несколько дней спустя она, новоиспеченная атташе по гражданским делам сидела в аэропорту Бразилиа и ожидала вылета в свою первую служебную командировку по Южной Америке. Отправить молодую женщину в одиночку в разведывательную командировку по половине континента – это был последний ошибочный компонент в этой цепи промахов.
      Экстренный звонок из Центра
      Как-то в конце ноября ближе к вечеру моя жена сказала, что пока меня не было, мне звонил какой-то незнакомец. Он обещал позвонить вечером попозже. Имени он не называл.
      – Наверняка какой-то твой государственный шпик, – иронично заметила она. Голос был ей незнаком, но она запомнила, что он был дружелюбным и приятным.
      Поздно вечером телефон зазвонил снова. Я тут же узнал звонившего. Это был не кто иной, как уполномоченный по вопросам безопасности и заместитель начальника отдела в БНД. Он поздоровался со мной очень серьезным тоном и сразу перешел к делу. Меня как молнией ударило. – Сузанна Хартунг исчезла в Южной Америке, – сказал он.
      Мне показалось, что я ослышался. – Сузанна пропала? Наша берлинская Сузанна? Не может быть? Как? Где?
      Но он сам не мог сказать, где и при каких обстоятельствах пропала она. Фактом было лишь то, что в посольстве ее не видели уже много дней и потому обратились за помощью к Службе. В центре заседал кризисный штаб. От меня они надеялись получить сведения, которые могли бы им помочь.
      Я очень хорошо знал Сузанну, ведь мы прекрасно сотрудничали с ней во время нашей совместной работы в Далеме. Кроме того, я несколько месяцев подряд сотрудничал со следственным рефератом отдела безопасности. Там меня хорошо знали и обращались со многими вопросами. Уполномоченный по вопросам безопасности поставил мне два главных вопроса. Что знала данная сотрудница о завербованной нами в Берлине русской агентуре? И могли ли у нее, к примеру, сохраниться какие-то документы берлинского периода?
      Следователи собирали первые факты. В квартире № 401, где проживала Сузанна Хартунг в городе Бразилиа, давно никто не появлялся. Пленка автоответчика на ее телефоне с номером 346 37 09 была заполнена, и ее явно давно никто не прослушивал. От нее самой не осталось и следа. Самым неприятным, впрочем, оказался тот факт, что сотрудники в Бразилии даже не знали, в какой стране "ее" южноамериканского региона она исчезла. Были лишь предположения и слухи. Что же произошло?
      Несчастный случай, преступление, похищение? Может быть, она перебежала к русским? Дискуссии в Центре продолжались без остановки, и тогда же прозвучали первые обвинения в адрес ответственных руководителей. Как можно было додуматься до того, чтобы послать молодую и еще неопытную женщину совсем одну в разведывательную командировку по Южной Америке?
      Авиакатастрофу аналитики решительно исключали, несчастный случай считали маловероятным. Для версии о похищении с целью выкупа тоже не было никаких подтверждений. Так куда же она подевалась? Никто не хотел и думать о возможности того, что она стала перебежчицей. Тем не менее, именно эта женщина оказалась в центре дискуссий. Внезапно и высшему руководству Службы стало понятно, какие знания хранятся в ее голове.
      Я рассказал о загадочном происшествии моему партнеру Фредди, и мы встретились на следующее утро для обсуждения ситуации. Нас объединил сидевший глубоко в нас страх, что могло случиться нечто действительно ужасное. И если у Службы и в этот раз ничего не выйдет, как мы предполагали по нашему опыту, то нам придется взяться за это дело самим. Если БНД не приступит к немедленным поискам своей сотрудницы, тогда мы займемся этим в частном порядке. – Тогда мы полетим туда, и будем искать ее. И поверь мне, мы вдвоем найдем ее, – сказал Фредди и встретил тем самым мое полное одобрение.
      Но в этот раз наша фирма показала себя с лучшей стороны, чем обычно. В полдень мы позвонили в следственный реферат, чтобы узнать последние новости. С удовлетворением мы услышали, что уполномоченный по вопросам безопасности уже направляется в аэропорт, чтобы вылететь в Бразилию и искать там нашу коллегу. Как и в других случаях, ответственный за безопасность в БНД, Вильгельм, взял дело в свои руки. Получив много полезных советов от своего штаба, он признал ошибки собственного учреждения и взял ответственность на себя. Этим он сильно отличался от многих других коллег его руководящего уровня. Не только Фредди и я уважали его, потому у нас всех появилось доброе чувство надежды.
      Несколько дней не происходило ничего. За это время мы раз за разом обдумывали все возможности, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Мы обсуждали все варианты, но лишь постоянно ходили по кругу. При тех немногих альтернативах, которые мы видели, нам оставалось надеяться на наш любимый вариант, и мы так хотели, чтобы все решилось приблизительно так.
      Может быть, она познакомилась с красивым и страстным бразильцем и престо влюбилась и загуляла с ним. Чем больше проходило времени, тем больше нравилась нам эта элегантная и почти безвредная версия событий. Но потом нас пригвоздила к земле убийственная новость. Уполномоченный по вопросам безопасности Вильгельм возвращался – не найдя никакого следа Сузанны Хартунг.
      Спонтанно я хлопнул по моему настольному календарю. – Черт побери, что же нам теперь делать? Она же не могла просто так сквозь землю провалиться. Одна коллега, услышав это, тут же возразила: – В Бразилии? Нет, там как раз могла. Там могла! Фредди решительно спросил меня:- Ну, так когда мы поедем? Мы точно найдем Сузанну. Мы должны ее найти. Я в этом уверен! Мы начали строить наши планы поездки на следующие выходные. Другие служебные дела мы решили на короткое время отложить.
      Но до этого не дошло. На следующее утро мы узнали, что пропавшая Сузанна объявилась. Начальник подотдела Вильгельм в этот момент как раз был на промежуточном аэродроме, ожидая обратного перелета через Атлантику.
      Он без остановок звонил высшему руководству, согласовывая дальнейшие действия. Сотрудники его штаба слезно просили его срочно возвращаться и лично забрать несчастную женщину в Германию. И через несколько часов он снова был там, откуда только что прилетел – в аэропорту города Бразилиа.
      В следственном реферате был назначен специальный человек, ответственный за расследование дела Сузанны. Для этого подобрали опытного сотрудника, известного своей принципиальностью и твердостью в работе, мы назовем его тут коллегой Краузеном. Фредди и я были знакомы с этим невысоким жилистым чиновником лишь поверхностно. Но он всегда был дружелюбен и вежлив. Сотрудник отдела безопасности, баварец с явным акцентом, был обычно в хорошем расположении духа и всегда находил время для непринужденной короткой беседы или дружеского приветствия.
      Нам обязательно нужно было с ним поговорить. Хорошо зная старый принцип, что мелких воришек вешают, а крупных отпускают, мы очень боялись, что на Сузанну свалят ответственность за то, в чем она совсем не была виновата. Потому мы вскоре постучали в дверь Краузену. Хотя мы ничего не знали, что произошло в далекой Южной Америке на самом деле, мы хотели провести хоть какую-то подготовительную работу, чтобы выручить Сузанну. Потому мы рассказали Краузену о нашем сотрудничестве в Берлине, об ее прилежании, ее заслугах для фирмы и не утаили от него нашего мнения о промахах ее руководства.
      Конечно, в этом очень коллегиальном разговоре мы не скрывали своей озабоченности, как и того, что теперь следовало бы позаботиться о душевном здоровье женщины. В конце концов – нет худа без добра. Нам повезло, что делом Сузанны занялся именно Краузен. Вряд ли кто-то другой вел бы себя по отношению к коллеге с такой порядочностью и настоящей почти отцовской заботой, как он. Кстати, в 2002 году я совершенно случайно встретил его, спустя много времени после моего ухода со службы. Мы внезапно столкнулись на рождественском базаре на мюнхенской площади Мариенплатц. Он остался для меня одним из тех людей в БНД, о которых я вспоминаю с удовольствием и которыми по праву можно гордиться.
      Но что же случилось с этой женщиной во время ее загадочного исчезновения? Уже через день после спонтанного возвращения Вильгельма он прилетел с ней назад в Германию. В Мюнхене Сузанну осматривали доктора. Они пришли к выводу, что она вернулась настолько обессиленной и измученной, что посоветовали ей пройти психологическую реабилитацию. Так что же произошло?
      Счастливого Рождества!
      Несколькими днями позже, незадолго до Рождества мы, наконец, снова увидели нашу коллегу. Это произошло на своеобразной рождественской вечеринке. Переведенный из Берлина в Нюрнберг филиал праздновал завершение рабочего года. Это был первый и, как оказалось, последний праздник этого нового пуллахского подразделения. Там уже думали о большем, жарко дискутируя новые должности и большие повышения по службе.
      Все, от коменданта до начальника подотдела, хотели продолжить на новом месте успехи берлинских времен. Правда, в этом желании тоже чувствовалось, что личные интересы и карьеризм были едва ли не главным движущим фактором для этой клики. И тут произошло самое худшее, что только могло случиться. За пару недель в служебных кабинетах и квартирах некоторых сотрудников прошли внезапные проверки и обыски. На стадии подготовки этой "большой облавы" мы с Фредди тесно сотрудничали с отделом безопасности.
      В середине 1990-х годов мы проводили многие наши операции из Гамбургской торговой конторы, превосходной фирмы-прикрытия. Это помогало нам порой избегать неприятных встреч с официальными американскими партнерами в берлинском бюро по поддержанию связи подразделения БНД 12 YA. Гамбургской идиллии пришел конец, когда весной 1995 года нас посетил коллега из БНД Вульф. В живом разговоре затрагивались многие темы, но в конце он высказался вполне конкретно. После того как мы вместе побили абсолютный рекорд Службы по количеству донесений с добытой информацией, он предложил пустить часть материала "налево" и заработать на этом дополнительные деньги. В качестве получателей могли бы выступить, к примеру, англичане.
      Это было уже слишком. Фредди и я усиленно размышляли, что стоит за этим предложением – настоящий "бизнес-проект" или "подстава" из Пуллаха для проверки нашей лояльности. В конце концов, мы не рискнули сохранить в тайне от Центра нашу беседу с Вульфом. Потому мы сообщили о ней. И одновременно рассказали о "нецеломудренных" предложениях американских коллег, давно пытавшихся купить нас. После этого и началась гигантская операция отдела безопасности под кодовым названием "Мяч".
      В ходе операции нам предстояло встретиться с одним из американских разведчиков. За встречей должны были следить сотрудники отдела безопасности. Но ничего не вышло, потому что кто-то из БНД предупредил американца, и он на встрече только болтал о разных глупостях.
      Наши друзья из американской военной разведки РУМО вели ежедневную игру по своим собственным правилам. После падения Берлинской стены мы установили с ними постоянный контакт, основав совместное подразделение на западноберлинской улице Фёренвег. "Совместное предприятие" на бывшей нацистской вилле получило в БНД сокращенное обозначение 12 YA. На этой фазе американцы получали всю информацию, какую только мы могли собирать на Востоке и особенно в среде возвращавшихся домой российских войск. Наши старшие братья позаботились о хорошей атмосфере сотрудничества, для чего коррумпировали некоторых неустойчивых немецких разведчиков. Из своего рога изобилия американцы в любом количестве доставали сигареты и виски, в отдельных случаях устраивали поездки в США и платили щедрые гонорары за услуги.
      Очень успешное сотрудничество сначала продолжалось и в Нюрнберге. Но когда партнеры заметили, что их больше не снабжают информацией как приоритетных клиентов, они взялись за каждого из нас в отдельности. Я достался американскому разведчику Гансу Дитхарду. Любыми путями он хотел добраться до наших самых важных и секретных сведений, а по возможности даже до наших источников. Я быстро заметил, что Ганс слишком хорошо осведомлен именно о тех наших действиях, которые мы намеренно очень тщательно скрывали от американских партнеров.
      Когда это все началось, я тут же попросил помощи у отдела безопасности БНД, у подотдела 52. Ганс Дитхард выразил желание снова встретиться со мной и побеседовать о нашем будущем индивидуальном сотрудничестве. Потому мы решили встретиться в городке Бухшвабах, в паре километров от Нюрнберга, на федеральном автобане 14. На конспиративной ночной встрече в отеле "Цур Пост" ("У почты") в Байербрунне под Мюнхеном я проинформировал обо всем сотрудников нашего отдела безопасности. Франк Оффенбах, главный сыщик БНД, был в восторге. Теперь, с радостью заявил он, мы дадим этим несерьезным американцам по рукам. Теперь в качающейся лодке поместилась и группа наружного наблюдения.
      Меня снабдили полным ассортиментом "жучков". Во время встречи с Гансом Дитхардом я должен был незаметно надеть всю эту аппаратуру под одежду. Тогда они смогли бы подслушать нашу беседу и разоблачить этого типа. Встреча была назначена на следующий вечер в ресторане деревенской гостиницы "Красный конь". Мой американский друг, обычно выглядевший как ковбой со Среднего Запада, вдруг явился на встречу в светло-кремовом ("цвета яичной скорлупы") летнем костюме. На нем была шикарная белая рубашка и узкий темный галстук, завязанный прочным узлом. Таким я его никогда еще не видел. Казалось, что тридцатиградусная жара совсем ему не мешала.
      Ганс побыл со мной всего несколько минут. Тон нашего разговора был более чем формальный. Он очень холодно поздоровался со мной, что никак не походило на его привычки. Его "декларация" звучала так, как будто компьютерная программа перевела ее на немецкий язык: – Я очень рад встретить вас здесь. Мы, то есть американская часть нашего двустороннего подразделения, постоянно старается активно поддерживать положительное развитие совместных действий. Ранее сложившееся столь успешное сотрудничество должно продолжаться в обоюдных интересах при соблюдении всех основных принципов честного и открытого взаимного общения…
      Естественно, это означало, что так тщательно подготовленная операция провалилась. Похоже, американцы узнали о мероприятиях БНД заранее. Когда Ганс Дитхард закончил свой монолог, я поблагодарил его за теплые слова. Затем мы еще немного поговорили о погоде и о матчах футбольной Бундеслиги. Каждый из нас расплатился за свою минеральную воду. Потом мы вместе вышли из ресторана. Я больше никогда не видел Ганса Дитхарда. Мой день подошел к концу и вместе с ним – шанс доказать нечестные манипуляции американцев. Именно эта неудача в очередной раз пошатнула мое доверие к Службе. Уж слишком сильно мне хотелось бы знать, кто нас тогда предал.
      Вульф свел меня в аэропорту Ганновера с женщиной-резидентом британской внешней разведки МИ 6. В Мюнхене тоже состоялась встреча с англичанами. За соседним столиком сидели наши сыщики из группы наблюдения. По окончанию операции трое наших немецких коллег предстали перед судом по обвинению в мошенничестве, растратах и взяточничестве. Но они вышли сухими из воды, отделавшись большими денежными штрафами. Операция "Мяч" стала началом нашего сотрудничества с людьми из отдела безопасности.
      Однако после этого начальники стали с недоверием относиться к собственным работникам. Они предположили, что Фредди и я виновны в случившемся позоре и в последовавшем роспуске нюрнбергского филиала. За одну ночь нас в глазах всего подразделения заклеймили как клеветников и злопыхателей, превратив в "козлов отпущения". Они не хотели или не могли тогда понять, что наши действия, возможно, уберегли сотрудников филиала от гораздо больших бед.
      Особенно некрасиво повела себя в то время руководящая элита, вплоть до наивысшего руководства в Пуллахе. Из страха перед последствиями деятельности внутренней безопасности мешали, где только могли, как в преддверии операций, так и потом.
      Соответственно холодно и недружелюбно встретили нас, когда мы вошли в кабачок, где нюрнбергская группа отмечала свой "прощальный рождественский праздник". Было около полудня, когда Фредди закрыл за нами дверь. Перед нами в левой части помещения мы увидели длинный стол, занятый нашими коллегами из БНД. Справа были обычные столики с посторонними посетителями, которые, похоже, с напряжением вслушивались в разговоры за длинным столом. С нами почти никто не поздоровался. Большинство сотрудников даже не удостоили нас взглядов. Руководители вплоть до начальника реферата с серьезным выражением лица пожали нам руки. Как только мы повесили свою одежду, все разговоры затихли.
      Лишь одна женщина, сидевшая к нам спиной, вдруг повернулась и взглянула на нас сияющими глазами. Это была Сузанна. Она встала, подошла к нам и взяла нас обоих за руки. В такой атмосфере холода и презрения, что царила в зале, это была открытая и честная демонстрация благосклонности, доброжелательности и искренней радости. Мы были очень рады увидеть ее в кругу коллег.
      Но Фредди и я пришли сюда не ради нее, да и пришли мы не с пустыми руками. Собственно нас распирало лишь одно желание: выпустить пар, еще раз открыто выразив наше негодование в адрес высшего начальства. Нам так осточертело их трусливое поведение во время операции "Мяч". Потому мы хотели поставить символическую точку. Причем в присутствии коллег. Именно для этого мы принесли подарки для начальников. Это были маленькие марципановые тортики.
      В короткой речи я так объяснил смысл этого предрождественского дара: – Этот марципан имеет очень много общего с поведением некоторых руководителей в нашем учреждении.
      Я надеюсь, никто из присутствующих не примет это на свой счет. Снаружи все выглядит безупречно и даже полито сверху восхитительным шоколадом. Но если дотронуться пальцами, то окажется, что это жирная пленка. И автоматически марципан становится скользким. Потому если соприкоснуться с ним, то просто запачкаешь пальцы. При малейшем нажатии вы заметите, насколько он мягок. Вы просто не найдете ничего прочного. Все равно, в каком месте вы бы ни тронули его. И ко всем прочим бедам все это еще и лежит на мягком кексе.
      Один из присутствовавших сердито зашептал: – Даннау /таким был мой оперативный псевдоним в БНД/, хватит, это уже слишком! Но я и сам уже закончил. Только Фредди дополнил мой "тост" еще одной фразой: – К сожалению, тут только марципановые талеры, марципановые свинки все закончились! Некоторые из коллег не смогли сдержать улыбки. Сопровождая вручение пожеланиями счастливого Рождества, мы раздали полдюжины сладких подарков. А затем мы ушли.
      Монтевидео, ах, Монтевидео
      Сузанна присоединилась к нам. Так как я ехал в сторону Ганновера, а она собиралась провести праздники у родителей в Гамбурге, большую часть пути мы проехали вместе. Она экономила на проезде, а мне совсем не хотелось ехать в одиночку. Из уважения к личной жизни Сузанны Хартунг я перескажу не все, что с ней произошло в Бразилии, но передам основные факты, особенно те, которые важны для анализа тогдашней ситуации.
      Мы рассказывали друг другу обо всем, что случилось с нами за последние месяцы. Рассказывать нам было что. С особым раздражением говорили мы о нашем общем работодателе. Рассказ Сузанны произвел на меня ошеломляющее впечатление. Но в любом случае она была очень рада, что вернулась в Германию. И на отношение к ней со стороны сотрудников отдела безопасности после возвращения ей тоже нечего было жаловаться.
      Основные моменты ее бразильской одиссеи таковы. После краткого инструктажа в немецком посольстве, ее стали посылать в командировки. С этого момента начались ее первые серьезные проблемы. Хотя она и знала испанский и португальский языки, но почти без практики, поэтому ей сперва нужно было привыкнуть к использованию этих языков. В первый раз Сузанна Хартунг полетела в Буэнос-Айрес. Там ей следовало приступить к изучению последних событий. Потому она, точно следуя указаниям руководства, зашла в одно из маленьких кафе аргентинской столицы.
      Итак, она сидела в кафе на Томас-Эдисон-авеню, обложившись последними номерами газет и журналов, и наслаждалась видом на Рио-де-ла-Плата. Она выискивала в газетах последние новости, а также всякие сплетни. Сузанна делала выписки, подчеркивая самое интересное. Через два дня она вернулась в Бразилиа. Там она вписала все, что узнала, в свой отчет и под видом стратегически важного сообщения отослала его в Центр. Затем она отправилась в следующий город.
      Как и многие другие ее коллеги по посольству она принялась систематически и несистематически путешествовать по всему континенту. Она приезжала то в Асунсьон в Парагвае, то в Сантьяго в Чили. Она побывала всюду, куда только мог доставить ее самолет – в штате Санта-Катарина, куда ездит так много немцев, во всех прибрежных штатах Бразилии: от Баия до Амазонас, не пропуская ничего. Процесс в большинстве случаев происходил одинаково. Изучение газет в Ла-Пасе и в Рио-де-Жанейро. Беседы с таксистом или портье в Манаусе ради улучшения языковой практики. Потом полет назад в Бразилиа, отправка обычно уже готовых кратких депеш или вырезок из газет в Пуллах – и снова в командировку.
      В душе Сузанны поселились серьезные сомнения в эффективности и вообще в смысле ее работы. Ей было тяжело на душе и из-за немалых расходов на поездки. Цены на проживание в латиноамериканских отелях были очень высоки, и авиабилеты тоже стоили больше, чем в Европе. И когда она впервые увидела оценки Центром своих сообщений, то не поверила своим глазам. Весь информационный мусор, который она еженедельно "вываливала" в Германию, был оценен на "отлично". Даже лучше, чем оценки аналитиками достижений берлинского филиала в ее времена.
      Но если оперативникам в Берлине приходилось сражаться за компенсацию расходов на каждый железнодорожный билет, то тут возникали гигантские расходы, никак не соотносившиеся с результатами поездок. Если в Берлине почти всегда добывались совершенно секретные советские документы, то в Бразилии весь информационный поток состоял из статистики катастроф и несчастных случаев, а также других сплетен из открытой печати. Здесь точно что-то было не так.
      Снова прошло несколько недель, и она опять сидела в кафе, вооруженная пачкой местных газет. На этот раз в Уругвае, совсем рядом с главным вокзалом Монтевидео. На Бульваре Франклина Рузвельта она задумчиво смотрела на порт и кипящую там жизнь. Молодая женщина почувствовала острый приступ постепенно накопившегося в ней чувства одиночества. Из страха перед попытками вербовки со стороны иностранных спецслужб она не поддерживала беседы ни с кем, кто пытался с ней заговорить. Только если инициатива контакта исходила от нее самой, она чувствовала себя уверенной. Но ведь в таком случае беседы всегда носили деловой характер.
      К этому добавлялось возраставшее сомнение в том, имеет ли вообще хоть какой-то смысл вся ее работа. Сузанна буквально заболела из-за положения, в котором ей пришлось жить. Она твердо решила, что как только вернется в Бразилиа, то сразу пойдет к шефу для серьезного разговора. Но, к сожалению, тот совсем не проявил понимания проблем новой сотрудницы. В резкой, почти грубой форме он выпроводил ее как маленькую девочку. У нее, мол, нет никакого представления о настоящей разведывательной работе, и потому пусть она займется теми делами, в которых хоть что-то понимает.
      Ее разочарование усиливалось с каждым днем, и вместе с ним чувство одиночества. Одно накладывалось на другое. Она стала все больше курить, затем к сигаретам добавился алкоголь. Оставшись в одиночестве, без заботы и советов, ездила она по странам континента. Она все больше "запустила" себя, превращаясь во вспыльчивую истеричку. Сузанна полностью изменилась в душе. В бразильской резидентуре этого не заметили. "Мусор", как она называла свои еженедельные отчеты, по-прежнему отвечал всем служебным требованиям. Потому вначале никто даже не заметил, как однажды в ноябре она вообще перестала появляться на работе.
      В конце концов, она полностью сломалась физически и была настолько опустошена в душе, что утратила всякую способность хоть как-то оценивать и контролировать свои действия. В состоянии нервного срыва Сузанна бродила по городским трущобам и едва не погибла окончательно. БНД буквально на волосок избежала того, что на ее совести оказалась бы жизнь этой очень умной и когда-то полной такого энтузиазма женщины. К счастью, Сузанна нашла в себе силы и буквально за три минуты до полуночи вытащила себя из трясины за волосы. Всего на какую-то минуту вернувшись к реальности, она в последний момент смогла добраться до дома. Ей больше чем повезло, что она, в конце концов, все-таки вернулась домой в целости и сохранности.
      Но самым скандальным оказался тот факт, что никого из ответственных лиц никак не наказали за этот случай. По неписанному принципу БНД: "Пусть эта дама будет довольна, что мы ее саму не наказали", любая самокритика была с самого начала исключена. Вместо этого произошло обычное и очень распространенное в Пуллахе самовосхваление ответственных руководителей. Выразительное свидетельство воплощенной неспособности и непригодности больших начальников в их строгих деловых костюмах в полосочку.
      Отныне каждому сотруднику разведки стало раз и навсегда ясно, что он не представляет собой никакой ценности для Службы. Поэтому вполне оправданы сомнения в том, что БНД в ее нынешнем виде, с ее сегодняшней структурой и порядками, соответствует правилам нашего свободно-демократического общественного строя.
      Когда я высадил свою коллегу на главном вокзале Ганновера – остаток пути она собиралась проделать на поезде, она, похоже, была в порядке, казалась снова веселой. Однако все равно чувствовалось, насколько глубоко ранило ее произошедшее, и как сильна была ее ярость по отношению к Службе. После этого я видел ее только дважды. В первый раз, когда она спустя несколько дней заехала в гости к моей семье в наш городок поблизости от Целле. И потом еще раз, совершенно случайно, в начале лета следующего года. Мы с Фредди как раз ехали из нашего гамбургского бюро в Киль на встречу с одним агентом.
      Мы ехали по Миттельвег, параллельной улице с Ротенбаумшоссе, и как раз в полдень эту улицу переходили две женщины. Одной из них была наша Сузанна Хартунг. Мы остановились и тепло поприветствовали их. Они обе направлялись в бюро референта по связи БНД в Гамбурге. Бюро располагалось на близлежащей улице Магдалененштрассе, в шикарной вилле с прекрасным видом на реку Альстер. Там Служба и пристроила Сузанну с начала года. Но она любой ценой хотела оставить БНД и ждала вакансию в другом учреждении. Что сталось с ней потом, я, к сожалению, не смог выяснить. Увы, я больше никогда о ней ничего не слышал!
 

 
      Уголовный процесс против Фредди и меня, проведения которого всеми своими силами смогла добиться БНД, еще до своего начала обещал быть очень напряженным. В конце концов, речь шла не о мелком мошенничестве, когда наемный работник каким-то образом обманул своего работодателя. Вспомните: мы скрыли происхождение документов, которые могли помочь разоблачить высокопоставленного российского шпиона в Федеральной разведывательной службе, чтобы защитить наших источников, и без того подвергавшихся серьезной опасности. Насколько важным было это мероприятие, показывает одна операция, которая в конце моей активной службы наделала много шума.
      Речь идет об истории в духе Джеймса Бонда, напоминающей и сегодня мне настоящий детективный роман. То, что в последующем судебном разбирательстве она сыграла столь маловажную роль, было связано, вероятно, с тем, что с меня в значительной степени были сняты обвинения. Но к описываемому моменту это еще не могло произойти. Несмотря на это, описываемые ниже события очень важны, потому что они показывают, насколько близко мы смогли подойти к нежелательной правде. Все началось с незаметного, маленького белого конверта.
      Я в тот день как раз вернулся из Мюнхена домой в Северную Германию. Поставив свой синий "Опель-Вектра" на стоянке перед домом и поздоровавшись с женой и детьми, я как обычно вошел в кабинет, чтобы переложить служебные документы из портфеля в мой маленький сейф. За чашкой кофе я просматривал почту, скопившуюся за пару последних дней. Среди многочисленных писем был и конверт. На нем не было написано ни слова – ни адреса, ни имени отправителя.
      Я предположил, что это приглашение одному из моих сыновей на день рождения кого-то из его друзей. Потому я, не открывая, протянул конверт жене со словами: – Это точно для Йонаса или Оле. Та открыла конверт. Но там не было никакого приглашения для моих мальчишек, зато лежала половинка однодолларовой банкноты. Доллар, очевидно, разорвали точно по середине. Молча и в недоумении устаивались мы на клочок бумаги, который моя жена держала в воздухе. Качая головой, она положила его обратно в конверт и спросила меня: – А это что такое? – Понятия не имею, – ответил я, пожав плечами, и несколько нервно добавил: – Я действительно этого не знаю!
      Но скоро мне довелось узнать, что скрывалось за присланной долларовой банкнотой. Даже очень скоро. Через несколько часов у меня зазвонил телефон.- Да, слушаю, – проговорил я в трубку необычное и даже в чем-то невежливое приветствие. Привычка так отвечать по телефону выработалась у меня еще много лет назад. Тем самым я как бы перенес в личную жизнь мои служебные привычки.
      В БНД принято, поднимая трубку, никогда не называть своего имени. Привыкнув к этому, я не долго думая, стал отвечать так же и дома. Даже сейчас я иногда следую этой глупой привычке, когда беру трубку. А в то время это было тем более привычно, что я уже много месяцев работал дома, и служебные привычки все больше и больше укоренялись внутри моих четырех стен. То, насколько в моей жизни смешалось служебное и личное, мне еще довелось почувствовать.
      – Да, слушаю, – повторил я, не услышав ответа. Глухой мужской голос спросил: – Это господин Норберт Юрецко? В голосе чувствовался явный восточноевропейский акцент. – Да, кто это? – осторожно спросил я. – Я друг и хотел бы поговорить с вами конфиденциально, – очень дружеским тоном ответил мужчина. – А о чем? – поинтересовался я. – Ах, вы знаете, это, наверное, не телефонный разговор. Вы получили банкноту? Если мы захотим встретиться, она была бы хорошим опознавательным знаком, правда? – сладко нашептывал незнакомец.
      Я был полностью ошеломлен этой ситуацией и попытался возразить: – Я не знаю, почему я должен встречаться с вами, в чем тут дело? Его ответ еще больше ошарашил меня: – Как поживет ваша дочь? Она уже выздоровела? Меня чуть ли не парализовало, и я некоторое время не мог ничего сказать. Он тут же продолжил: – Я надеюсь, она уже хорошо себя чувствует – ведь болезнь была тяжелой. Но не торопитесь с решением. Мне представляется, что Прага была бы хорошим местом для встречи. Деньги не играют никакой роли. Не успел я ответить, как он вежливо попрощался: – Было бы очень хорошо, чтобы этот разговор остался между нами. Желаю вам хорошего вечера!
      Меня будто поразило молнией. Что бы все это значило? Откуда незнакомец знал о болезни моей дочки? Или кто-то просто издевается надо мной?
      Военный совет с Фредди
      Впрочем, одно мне было сразу понятно. Я обязан был действовать. Кто знает, что еще может случиться. Потому я сразу позвонил человеку, которому больше всех доверял – Фредди. Как бывший воздушный десантник, он обладал хорошими техническими знаниями. Это я заметил сразу, как только мы столкнулись с радиоппаратурой. Фредди достаточно жизнерадостный человек, с удовольствием рассказывающий анекдоты, но при всей своей внешней легкомысленности он из тех, кто бросит все, лишь бы помочь своим коллегам. Из-за этого он пользовался большой популярностью, что в свою очередь, позволяло ему очень часто риторически затрагивать больные вопросы. Фредди – уникальный тип, но мне как раз такой партнер и был нужен, чтобы не опустить руки прежде времени.
      Партнер откликнулся в очень дружеском тоне. Он как раз взял пару дней отпуска и отдыхал дома. – Монсеньор! Что я могу для тебя сделать? – Нам нужно срочно поговорить, – ответил я. – Ну, да ты говоришь очень серьезно. Что-то случилось? – переспросил он уже озабоченным голосом. – Я сам не знаю, пока не знаю, – был мой краткий ответ. – Ну, Фредди, когда и где? – не отставал я. – Если хочешь, можешь еще сегодня заехать ко мне домой. Переночуешь у меня. Это не проблема.
      Мы еще немного поболтали и в конце беседы договорились о встрече на следующее утро в его доме.
      От Мюнхена до местожительства Фредди по автобану можно было доехать всего за два часа. Потому я был уверен, что в ходе такой поездки мне следует сделать внеочередной заезд в Пуллах. Так что встреча в Франконии в любом отношении имела смысл.
      Следующим ранним утром, еще в четыре часа, я выехал на моем служебном "Опеле-Вектра" на автобан А7 по направлению на юг.
      Примерно в 8.15 у меня зазвонил мобильный телефон. – Ну, ты далеко? – с любопытством спросил Фредди. – Десять минут, как съехал с трассы! Примерно в восемь утра я свернул с автобана, и ехать до цели мне оставалось около двадцати минут. – Да ты снова ехал как псих! – пошутил он и добавил: – Иду ставить кофе, пока!
      Когда я подъехал к дому Фредди, он курил на веранде, опершись на изгородь. Как обычно, он был приветлив и очень рад меня видеть. – Привет, дружище, что с тобой опять приключилось? Если ты приезжаешь незапланированно и так быстро, то что-то серьезное, правда? На лице его играла плутовская улыбка. – Хватит! – нервно отрезал я. – Мне эти шпионские игры уже в печенках сидят.
      Мы уселись на просторной уютной кухне Фредди, выполненной в типичном баварском деревенском стиле. Пока мой хозяин разливал кофе, я вытащил из портфеля маленький белый конверт и положил его на стол. – Что это такое? – вопросительно и недоверчиво взглянул на меня Фредди. Он взял конверт и осмотрел его. Затем вынул половинку долларовой банкноты. Зеленоватая бумажка с самого начала показалась ему слишком подозрительной.
      – Так что это? – повторил он свой вопрос как-то рассеянно. – Половинка однодолларовой банкноты! – ответил я точно также кратко и сухо. Фредди наклонил голову и натянуто улыбнулся. Высоко подняв брови, он держал бумажку в воздухе, рассматривая со всех сторон. – Черт побери! Действительно, половинка банкноты в один доллар, разорванная посередине. Хорошо, что ты мне это объяснил. Я бы сам так быстро не догадался. Он отпустил бумажку, и она, покачиваясь как осенний листок, опустилась на стол. – Ну, теперь рассказывай. Что это за клочок бумаги?
      Я встал и подошел к окну кухни. Погода в этот день была великолепной. Яркое солнце и ни облачка на небе. Полная противоположность тому, что творилось в моей душе. Там все выглядело мрачно и пасмурно.
      Я все чаще замечал темные тучки на горизонте. За последние годы мое доверие к БНД падало все ниже и ниже, и для этого были серьезные основания. Разочарования берлинского времени все еще давали о себе знать. Недостаток заботы со стороны руководства и отсутствие эффективного управления действовали на меня изнуряющее, не говоря уже о подлом отношении к людям со стороны самой Службы. Собственно это все уже давно перестало быть моим миром.
      Впрочем, пара обстоятельств еще удерживала меня. В первую очередь, речь шла о людях, которые что-то значили для меня. Прежде всего, о моем верном партнере Фредди. Я всегда мог на него положиться, и он никогда меня не подводил. Кроме того, было еще несколько агентов и помощников, с которыми нас связывали дружеские чувства. Именно это оправдывало в моей душе продолжение работы. И еще нас стимулировала мысль, что мы собираем, и по-прежнему будем собирать важную разведывательную информацию. Все это заставляло меня не сдаваться. Оценки наших трудов старшими аналитиками всегда были положительными. Но то, что сейчас должно было произойти, я не мог себе представить. Тем не менее, в моей душе уже поселились плохие предчувствия.
      Вдруг я от размышлений вернулся к реальности. Фредди как раз звонил по телефону. Когда он закончил, то спросил снова: – Ну, так рассказывай, наконец. Что это за бумажка? И что все-таки с тобой происходит? Прислонившись спиной к окну и опершись обеими руками на подоконник, я приступил к рассказу. Я сообщил, как мы нашли конверт и о звонке чужака. Особенно неприятно было мне вспоминать о том, что совершенно незнакомый мне человек так хорошо знал детали моей личной жизни.
      Реакция Фредди была четкой и прямой: – Только этого нам не хватало. Тут, наверное, кое-кто из другой конторы заволновался, правда? Потом он громко рассмеялся: – Я уже вижу наших специалистов из Братства Никчемных Дилетантов. Новая злая расшифровка сокращения "БНД". Фредди хлопнул себя по лбу: – Норберт, из этого выйдет что-то большое! Поверь мне, что-то действительно большое! Повторяя это, он раскачивался на стуле и с ухмылкой знатока отхлебывал кофе.
      – Ну, дружище, и что теперь? – спросил я. – Нам не остается ничего, как поехать вниз, – вырвалось у него. Он имел в виду, конечно, Пуллах. – Для меня это вопрос решенный! Он начал медленно расхаживать по кухне взад-вперед. И тут он провел краткий анализа, который сразу прояснил наше положение: – У русских проблема. Они поймали не того "Рюбецаля".
      Поясню: в марте 1997 года российская контрразведка арестовала одного полковника, которого они считали агентом БНД. Настоящее имя этого офицера действительно содержалось в досье БНД в оперативном деле "Рюбецаля", нашего важнейшего источника. Но произошла маленькая ошибка. Мы вообще ни разу не использовали настоящее имя агента под псевдонимом "Рюбецаль", записав вместо него в досье имя совсем другого человека, который, хоть и существовал реально, но никогда не был в контакте с нами или с Федеральной разведывательной службой. Но кто-то, имевший доступ к самым секретным досье БНД, передал якобы настоящее имя "Рюбецаля" русским. Разумеется, он не мог знать, что попал не на данные настоящего агента. И когда российская контрразведка это заметила, было уже поздно. Арест "неправильного" "Рюбецаля" ясно показал, что у русских есть "крот" в БНД.
      Фредди анализировал дальше: – Теперь в ФСБ начнут ломать себе голову. Почему их главный агент в БНД внезапно сообщил им неправильное имя? По ошибке? Или намеренно? Может быть, в Пуллахе его разоблачили и заставили целенаправленно "сливать" русским дезинформацию? Что тогда с другими сведениями, которые он, возможно, поставляет? Вдруг и они фальшивые? Или БНД "втемную" снабжает источник неверными сведениями, а он об этом не догадывается? Вопрос за вопросом – бедная российская ФСБ!
      Такие или подобные мысли, конечно, приходили и мне в голову, потому я продолжил: – Теперь они больше ничего не знают, и что же им пришло бы в голову в первую очередь? Конечно, выйти непосредственно на оперативника, который-то точно должен знать, как зовут его агента. Но, Фредди, почему они обратились ко мне? Они ведь точно так же могли бы и на тебя выйти?
      Фредди кратко заметил: – Во-первых, связником являешься ты. Я, собственно, занимался только финансовыми делами. Кроме того, узнать твое имя и адрес им было намного легче. Ты прославился как главный свидетель на процессе против наших бывших коллег, и тебя теперь каждая собака знает. Привет от БНД.
      Странные совпадения
      Через два часа Фредди и я уже сидели в машине и катились в сторону Мюнхена. По дороге мы снова обсуждали ситуацию и решали, как нам поступить. Собственно, мы вообще не обязаны были ехать в Мюнхен. Фредди с марта был на больничном, а меня наш служебный врач в мае временно отстранил от активной службы из-за нервного переутомления.
      Тем не менее, мы более-менее регулярно посещали Центр на пуллахской улице Хайльманнштрассе. Потому что, по мнению руководителей Службы, нашего источника "Рюбецаля" по-прежнему обязательно должны были вести мы. Фактически было так. В само здание БНД мы уже очень давно не заходили. Обычно мы снимали номер в гостинице "Вальдгастхаус Бухенхайн", порой также в Грюнвальде или в центре Мюнхена. Наше доверие к этому союзу шпионов был совершенно разрушено. Как правило, мы непосредственно перед приездом звонили одному из наших контактных лиц и приглашали его в отель. Это всегда была несколько странная ситуация. Потому наша деятельность ограничивалась лишь абсолютно необходимым в деле ведения источников.
      Сам Фредди уже не принимал участие в поездках на встречу с агентами, но мне, к сожалению, несмотря на болезнь, приходилось выполнять по крайней мере эту работу. Он же видел свой товарищеский долг в том, чтобы разгрузить меня, и помогал, чем мог. К примеру, всю бюрократическую возню он взял на себя – от получения заявки на командировку до калькуляции оперативных расходов и составления финансовых отчетов после встреч с источниками. То, зачем мы все же согласились ввязаться в эту странную и непредсказуемую авантюру в 1997 году, я и сейчас не могу понять. Без сомнения, моральное давление, которое оказывали на нас руководители оперативной безопасности БНД, было беспрецедентным. Во всяком случае его было достаточно, чтобы с самого начала мы не ответили четким "нет". Безумная ситуация.
      Когда мы ехали по направлению к Мюнхену, Фредди с боевым задором сказал: – Ноя не хочу никого из них видеть. Я останусь поблизости, если ты вдруг окажешься в беде, но это все. Я не хочу никого видеть, иначе я за себя не отвечаю.
      – Что ты имеешь в виду? Мне следует позвонить? – спросил я. Ведь пока никто из наших пуллахских шефов не знал, что мы едем к ним.
      – Ну, ну, ну, – усмехнулся он, – давай сначала приедем. Господа в любом случае узнают об этом своевременно. Потом подождем, что случится сегодня, когда мы будем проезжать съезд на Эхинг. С видом знатока он ухмыльнулся. Я тоже не смог удержаться от смеха. – Хорошая идея, посмотрим, что случится. Фредди, сидевший за рулем, обернулся ко мне, высоко поднял брови взглянул на меня поверх очков.
      Забота или технический трюк?
      Дело в том, что за последние месяцы мы заметили одну странную особенность. Всегда, когда мы на служебной машине ехали в Мюнхен, точно на одном и том же месте происходило одинаковое событие.
      Руководитель команды наблюдения БНД звонил нам по мобильному телефону. За последние месяцы мы подружились с полковником Франком Оффенбахом, старым лисом Службы. И как раз этот Франк всякий раз звонил нам, когда мы проезжали развязку Эхинг. Сначала мы думали, что это случайное совпадение. Но когда его звонок повторился и в пятый раз, нас это насторожило. Даже когда однажды Фредди забирал меня из мюнхенского аэропорта и мы через небольшое время съезжали с автобана А92 на А9 по направлению к Мюнхену, вдруг зазвонил мобильный телефон. Еще раз замечу, что мы почти никогда не сообщали Центру заранее о нашем приезде. Вот и теперь мы сидели в синей "Вектре", распираемые от любопытства, в ожидании того, что сегодня произойдет при переезде через Нойфарнскую развязку.
      Но за два с половиной километра до этого места Фредди вдруг свернул направо и съехал на парковку напротив заправки и мотеля Фюрхольцен.
      – Что случилось? – спросил я. – Тебе нужно в туалет? – Нет! Я просто хочу постоять тут пару минут. Посмотрим, позвонит ли он, когда мы будем ждать здесь. Мы вышли из машины и попробовали определить, не ехал ли кто за нами следом. Выкурив сигарету, я сказал в легком волнении: – Мне кажется, у нас двоих уже начинается мания преследования. Возможно, это было просто совпадение, когда Франк звонил нам.
      – Подождем чуть-чуть, мы еще не на месте, – возразил Фредди и запрыгнул в машину с таким видом, будто собирался идти в атаку.
      Он снова взглянул на меня, заводя мотор и демонстрируя свою веселую улыбку. Через две минуты мы переехали А92. И тут зазвонил телефон. Фредди смеялся так, что у него на глазах появились слезы. – Такого просто не может быть! Он хлопнул себя по ноге.
      Я осторожно взял телефон. – Да, слушаю. – Это Франк! Ну, что вы там оба делаете? Он засмеялся. Я ответил вежливо, но немного взволнованно: – Мы едем вниз. Можем встретиться сегодня после полудня? – Без проблем, – последовал краткий ответ, – а где? Мы поселимся в Буха! Сразу, как только кое-что еще решим. "Буха" – это было сокращение от "Вальдгастхаус Бухенхайн", лесного отеля в Бухенхайне, пригороде Мюнхена. От него до Пуллаха было всего две остановки на городской электричке. Мы уже очень часто встречались там.
      Франк закончил разговор словами: – Ладно, ребята, если ничего не изменится, тогда в 16.00 в вашей "резиденции". И со смехом добавил: – И больше не делайте пауз, я говорю серьезно!
      После беседы мой партнер спросил: – Ну, и что он сказал? – В 16 часов в Буха, а ты больше не должен делать паузы! Фредди нервно заерзал на сидении: – Да, черт побери, откуда сукин сын знает, где мы? Это уже на голову не налазит. Они точно что-то сделали с "ящиком". Фредди имел в виду нашу машину. При этом он нервно осматривал все вокруг. Он полез в карман на боковой двери, открыл "бардачок, открыл и закрыл пепельницу, включил и выключил радио.
      Качая головой, я сидел и наблюдал, как он, продолжая движение, поднимал и опускал противосолнечные козырьки. Наконец он хлопнул ладонью по приборной панели и громко закричал: – Тест, тест, вы меня слышите? Тест, тест, вы все можете поцеловать меня в задницу, это я, ваш любимый Фредди! Я начал смеяться. Молодая дама в соседней машине видела весь этот спектакль и пару раз провела ладонью возле лица.
      Мы стояли как раз в обычной "пробке" между Гархингом и развязкой Мюнхен-Норд. Я, смеясь, просил Фредди: – Посмотри-ка осторожно налево. Когда он увидел качающую головой женщину в соседней машине, то оцепенел, как соляной столб. Напряженно глядя вперед, он сжал зубы и прошептал, почти не шевеля губами: – И все равно вы все можете меня… Тест! Тест!
      Теперь мы не сомневались, что БНД установила в нашей машине "жучки" или как минимум "радиомаячок". Оффенбах, которому я позднее как-то напрямую задал этот вопрос, просто усмехнулся и пожал плечами. Старый лис никогда открыто не признавался в проводимых операциях по наблюдению. Для этого он был слишком лоялен по отношению к своим шефам и своей работе. Но у меня было впечатление, что он специально подавал нам столько сигналов, свидетельствующих об этом, что мы не могли их не заметить.
      Это свидетельствовало, что Франк попал в противоречие с требованиями лояльности. С одной стороны. С одной стороны, он послал своих людей шпионить за нами, а с другой стороны, не верил, что для этого мероприятия есть достаточные основания. Чем дольше длилась эта ситуация, а она тянулась уже месяцами, и чем меньше негативного в результате наблюдения он узнавал о нас с Фредди, тем яснее и чаще он и другие его коллеги намекали нам на то, что наша собственная фирма следит за нами.
      Зная, что мы "под колпаком" у Службы, мы колесили по Мюнхену. За рулем сидел Фредди. Это уже стало его привычкой. Не позднее, чем при въезде в Мюнхен, он всегда пересаживался на сиденье водителя. Он знал город как свои пять пальцев и всегда умудрялся объезжать городские "пробки".
      Сейчас он двигался на юг вдоль Изара. Когда мы с Изартальштрассе выехали на Шэфтларнштрассе, мы, так сказать, приближались к месту посадки. Мы добрались до Вольфратсхаузер Штрассе. Она проходила очень близко от Гроссхесселое и Пуллаха. Здесь всегда было полно сотрудников БНД. Многие проводили свой обеденный перерыв в кафе и пивных садах поблизости от зданий Центра.
      Короткая автобусная поездка в "депо"
      Несколько тысяч сотрудников БНД всеми силами – и чаще всего безуспешно – стараются быть незаметными. Из-за этого всегда случались самые разные курьезы. Когда в 1980-х годах после многолетних реставрационных работ старый вокзал Гроссхесселое в долине Изара засиял первозданным блеском, у людей в шляпах и темных очках возникла новая проблема.
      Историческое здание на площади Вёлльнерплатц реставрировало собственно не Объединение общественного транспорта Мюнхена, сокращенно МФФ. В гораздо большей степени это была заслуга пивоваренного завода "Хофбройхаус Траунштайн". Знаменитая пивоварня в непосредственной близости от места дислокации шпионской братии решила возродить старую баварскую традицию и в качестве "патрона" устроила при вокзале пивной ресторан с собственным варочным цехом.
      Для сравнения – представьте себе, что возле детского сада одновременно открылись филиалы "Макдональдса", "Бургер Кинга" и "Пиццы Хат".
      У людей из отдела безопасности издавна были проблемы с кабачками и кафе в ближайших окрестностях. Они испытывали большой страх из-за того, что сотрудников Службы легко можно будет вычислить на их коротком пути от бюро до пивных садов. Кто знает, что там происходит? Опасность! Вдруг кадровые специалисты БНД, выпив слишком много пива или вина, случайно начнут даже разбалтывать служебные секреты! Последствия даже трудно себе представить!
      Потому и в прошлом руководители БНД категорически запрещали посещать ближайшие кабачки рестораны с такими названиями, как "Вальдвиртшафт", "Брюккенвирт", "Рабенвирт" или "Трайбхаус". С регулярными интервалами нам приходилось расписываться на инструкциях и циркулярах. Не могу забыть, как однажды до обеда мы с Фредди снова подписали один из таких документов. Сразу после этого мы отправились прямо в "Вальдвиртшафт" ("Трактир в лесничестве"), чтобы выпить там кофе.
      Пригласил нас туда один из наших начальников. Ему вообще не было дела до таких запретов. Пивной сад, известный далеко за пределами Мюнхена, располагался меньше чем в километре от главных ворот нашего "лагеря", к северу от большой стены, огораживающей секретный объект. Фредди тогда прокомментировал указание начальника словами "Приказ есть приказ" и только покачал головой. Стоило нам усесться, как мы увидели еще одного человека из "лагеря", которого мы хорошо знали. В сопровождении своей секретарши он пил пшеничное пиво. Но этот коллега был не кто иной, как автор самого последнего меморандума, категорически запрещавшего посещения именно этого ресторана. – Теперь я все понял, – прокомментировал я сложившуюся ситуацию, – он просто хочет устраивать тут свои свидания по возможности в одиночку, чтобы мы ему не мешали. Но в другой день нам действительно пришлось писать объяснительные из-за пребывания в этом месте.
      Вот так понималась порой принципиальность теми, кто отвечал за вопросы безопасности.
      Но теперь в городе Гроссхесселое возникла новая гастрономическая угроза. Тут же последовали ограничения на посещения и директивы о поведении в этой связи. В ресторане присутствовало, кроме всего прочего, и отягчающее обстоятельство – там работала одна чешка, что по оценке специалистов увеличивало потенциальный риск до беспрецедентных масштабов. В оборот пошла целая куча бумаг, и даже тем коллегам, кто раньше ничего не знал о новом заведении, пришлось о нем узнать.
      Конечно, вся эта имитация работы не принесла никакой пользы. Несмотря на угрозы самых жестких наказаний, уже в первый декабрь после открытия вся команда одного реферата из подотдела 33 отпраздновала Рождество в этом уютном зале. За это время "Изартальский вокзал" превратился в постоянное место для посещений разведчиков БНД. Если кому-то захотелось бы узнать больше о внутренней жизни разведки, тут сделать это было легче всего.
      Нигде не говорили о внутренних делах Службы так откровенно и без стеснений, как здесь. Обычно сотрудники собирались тут маленькими группками, изливали друг другу свои служебные разочарования или заливали их вином. Если сначала тот или другой время от времени рассеянно оглядывался вокруг, чтобы убедиться, не подслушивает ли кто-то чужой, то со временем большинству стало совершенно все равно, слушает ли их кто-то. Даже встречи с агентами иногда проводились в этом уютном окружении. Ресторан располагался практически рядом, потому расходы на поездку были минимальны.
      Многие кадровые разведчики уже с утра заглядывали сюда ради "завтрака". Для одних это был кофе, для других светлое пиво, для третьих – коньяк. Впрочем, вообще утренний спектакль стоило бы посмотреть. Если у вас есть желание и время, попробуйте сами. Сначала в 7.30 утра сядьте в городскую электричку S 7, по направлению на Вольфратсхаузен. Весь поезд забит "призраками", стремящимися попасть на южные окраины Мюнхена к западу от реки Изар.
      Если поезд на мосту Хаккер- унд Доннерсбергер Брюкке еще набивается пассажирами, то через пару станций в нем уже появляются свободные места. Не позднее остановки Сименсверке зерна отделяются от плевел. Работники концерна "Сименс" покидают вагоны и в них остаются те, которым предложить проехать еще две станции. Несколько сотрудников выходят из поезда в Золльне, чтобы подсесть к тем коллегам, которые едут на машине и таким образом более-менее неопознанными добраться до ворот Центра.
      Подавляющее большинство выходит в Гроссхесселое. Молча шагают они к привокзальной площади. Взгляд направлен точно вперед, многие – в темных очках, даже самой мрачной осенью. Это означает – конспирация. Перед зданием стоит автобус-"гармошка". Автобус совершает челночные перевозки. Впереди на автобусе можно прочесть написанное большими буквами направление: "Депо".
      Стоит пассажирам войти в автобус, как они тут же принимаются дружески приветствовать друг друга, обмениваться рукопожатиями, хотя буквально две минуты назад молча шагали рядом, усиленно делая вид, что незнакомы. Потом автобус отъезжает. По Каштановой аллее, затем направо на Пуллахер Штрассе и прямо, мимо больших ворот центрального въезда БНД на Хайльманнштрассе. Сразу после этого налево – и в депо, до которого отсюда всего 950 метров.
      Некоторые особенно стойкие разведчики, в хорошую погоду их обычно больше, идут с вокзала пешком. Они образовывают маленький караван, движущийся по Кройцштрассе параллельно с маршрутом автобуса, а потом по большой пустоши по направлению к "лагерю". Там за много лет образовалась широкая тропа. У горы Грундельберг они тоже натыкаются на Хайльманнштрассе. Все молчат, все стараются вести себя "по-секретному" и время от времени оборачиваются, чтобы проверить, нет ли за ними "хвоста". Невероятное зрелище.
      Встречи в Бухенхайне
      Эту обстановку вблизи и чуть подальше от Центра и все связанные с нею ассоциации Фредди буквально уже не мог переносить. Потому он и сегодня в очередной раз объехал этот эпицентр неприятностей, как он любил его называть. Он проехал зоопарк Хеллабрунн и через мост Талькирхнер Брюкке дальше в Бухенхайн. Забросив багаж в наши номера, мы спустились вдоль реки, философствуя, что произойдет дальше. Точно в назначенное время на своей красной "тройке" БМВ перед нашим жилищем появился Франк. Его сопровождала Хайке.
      Невероятно красивая блондинка улыбнулась нам: – Ну, вы оба, что с вами стряслось? За чашкой кофе я рассказал о банкноте и о звонке. Я не скрывал своей озабоченности тем, что другая сторона так много знает о подробностях моей личной жизни. Хайке просто посерела, а Франк стал красным от бешенства: – Вот так свинство, кто-то передает информацию русским! Если бы я поймал эту сволочь!
      – Вот черт, – вмешалась Хайке, – а Ули как раз в отпуске. Вернется только послезавтра. Ули – это было сокращение от фамилии Ульбауэра, шефа следственного реферата. Он был старым лисом разведки, и все самое опасное и секретное в БНД проходило через его руки. В том числе и поэтому он накопил самый богатый оперативный опыт в ведомстве. И как раз сейчас с Ули нельзя было связаться. – Вот дерьмо, – сказал я. Франк поразмышлял пару минут. – Нам нужно срочно действовать. Придется подключить Ольгауэра. Он тяжело вздохнул и вопросительно взглянул на Хайке. Та закатила глаза и покачала головой. Затем у нее со вздохом вырвалось: – Да, здорово! Фредди подсел ко мне, уголки его рта опустились, а плечи поднялись.
      Я не отставал: – А что? Что с Ольгауэром? Она, заикаясь, ответила: – Нет, нет, ничего, все в порядке. Затем взглянула глубоко в глаза Франку и пожала плечами. Взяв ключи от машины, она поднялась: – Через полчаса вернусь. Франк тоже встал и проводил ее до двери. Там они перебросились парой слов. Хайке при этом дико жестикулировала.
      После этого Франк шаркающей походкой вернулся к нам. Мы уже привыкли к его внешнему виду. Наклонив голову вперед, слегка сгорбившись, стоял он перед нами. Его лицо было серым, и было видно, что он очень устал от внеурочной работы. Но глаза светились умом и любопытством. Как обычно, на нем были темно-серые фланелевые брюки с шикарным ремнем. Темно-синий, почти черный пиджак свободного покроя с серебряными пуговицами казался слишком большим для него, ведь Франк был человеком среднего роста и телосложения. Его седоватые светлые волосы всегда были аккуратно причесаны, обувь начищена до блеска.
      Любой другой выглядел бы в таком виде похожим на изворотливого пижона. Но не Франк. Несмотря на свой официальный внешний вид, от него всегда исходило дружелюбие и определенное человеческое тепло. Причиной были не только его ясные глаза и обветренное лицо. В нем чувствовалось что-то позитивное. Его смех ни с чем нельзя было спутать, речь была четкой и недвусмысленной, и для человека из высшего руководства БНД он был удивительно честен, правдив и принципиален. Порядочный и открытый тип, которого так редко встретишь.
      Вот таким стоял он перед нами. Одной рукой он оперся о бедро, а другой потянулся к сигарилло, ждавшем его в пепельнице. – Ребята, мы с этим справимся, – сказал он отеческим тоном и через пару секунд добавил: – нам нужно только следить, чтобы никто из нас не попал под колеса.
      – Да, тут нужно всегда быть очень осторожным, – добавил я. – Шаг за шагом, как на минном поле! Тут он взорвался громким смехом: Норберт, Фредди, у нас в Службе тоже есть команда по разминированию! Мы оба удивленно уставились друг на друга. – А вы знаете, как это делается в БНД? Не в силах справиться со смехом, он встал. – Итак, поиск мин в БНД, они это делают так! Франк закрыл глаза, заткнул пальцами уши и неумело подвигал левой ногой по полу, будто искал мину. После такой пантомимы он совсем не мог сдержаться. С громовым хохотом он хлопнул себя руками по ляжкам. Смеялись ли мы больше над этим образом, или над самим его выступлением, я сегодня уже не вспомню. Но в любом случае за одну минуту у нас рассеялись все наши тревоги.
      Хайке обещала вернуться через полчаса. Но когда прошло уже вдвое больше времени, Франк начал звонить по телефону. Я чувствовал, как накалялась обстановка, начиналась лихорадочная деятельность. Прошло еще некоторое время, и Хайке появилась. – Простите за опоздание. Но пока там внутри найдешь хоть кого-то, кто способен принять решение, война успеет закончиться. Она села на диван в углу и налила кофе. – Итак, Ули на месте не было. Я попробовала застать его дома, но и там он отсутствовал. Тогда я отправилась к Ольгауэру! Она снова бросила взгляд в сторону Франка.
      – Норберт, он просил передать тебе, чтобы ты сегодня вечером, когда в "лагере" все успокоится, вместе с Франком приехал туда к нему. Но он хочет обсудить все в деталях. Кажется, он затевает что-то большое. Затем она обессилено откинулась на спинку дивана. Да, я как-то именно это и предчувствовал. Сначала устраивается большой шум со всеми известными тайнами, секретностью, конспирацией и прочей пустой возней, а затем я снова попаду впросак. Нет, в этот раз, нет, определенно, нет – и уж точно не в "лагере". Я готов был стоять непоколебимо как скала.
      Я ведь всего-навсего хотел сообщить, что случилось и попросить инструкции, как мне вести себя дальше, ничего больше. Последовала долгая дискуссия между Фредди и мной с одной стороны и Франком и Хайке с другой. Оба работника отдела безопасности много раз звонили в Центр.
      В 19.30 Ольгауэр объявился собственной персоной. Он нервничал, но, несмотря на раздражение, постарался понять мою ситуацию и, наконец, согласился с моим нежеланием появляться на территории "лагеря" БНД.
      И снова под охраной
      Это было самое безумное время за все года моей службы. Если бы я только знал, что мне предстоит, то и во сне не подумал бы сделать хоть один шаг ради этой БНД.
      Сначала мне пришлось снова в подробностях все рассказать Ольгауэру. Было уже поздно, и потому мы распростились, решив подождать с конкретными предложениями и инструкциями до утра.
      Примерно в половину десятого утра Хайке ворвалась на парковку отеля на своем бордовом БМВ. Она привезла целую кучу новостей. Еще ночью Франк отправил группу филеров в мой городок. Там они должны были охранять мою семью и приглядывать за окрестностями. Хорошие знания русскими подробностей моей семейной жизни все-таки вызвали определенное беспокойство руководителей БНД. Итак, снова начался прежний спектакль. Мне это шоу было знакомо еще ос времен предыдущих расследований во время операции "Мяч".
      Четыре наблюдателя из филиала QB по парам дежурили у моего дома днем и ночью. Через пару недель энтузиазм Службы поутих, и вместо четырех осталось лишь двое наблюдателей, круглые сутки отвечавших за безопасность семьи Юрецко. Они поселились в маленькой пекарне, которую мы с женой построили на нашем участке еще несколько лет назад.
      Но сначала были лишь указания, которые передавали мне Хайке и Франк. Мне, по планам БНД, предстояла довольно щекотливая миссия. Под сильным давлением сложившейся ситуации – я боялся, что произойдет, если я откажусь выполнить инструкции моих начальников, я согласился с планами Ольгауэра и компании. Фредди точно и кратко оценил мое положение: – У тебя просто нет другого шанса! Да, бедняга!
      Ну, теперь закрыть глаза и вперед, думал я. Сначала я получил задание записать следующий звонок чужака на пленку. При этом я для виду должен был согласиться на предложение продолжить беседу. Они хотели, чтобы встреча состоялась в Германии или в другой западной стране. С этим была связана первая возникшая проблема. Подходящего прибора для записывания телефонных переговоров, который могли бы мне дать на руки, просто не было. Я даже разбушевался: – Ну, что это снова за дерьмо! Если уж вы хотите, чтобы беседа была записана, тогда, пожалуйста, позаботьтесь о технике. Хайке ответила на это лишь пожатием плечами. После долгих проволочек я заявил, что готов попробовать записать разговор собственными средствами. Но это было возможным только для обычного телефона, но не для мобильного.
      Нервный и обеспокоенный я возвращался домой. Погода была чудесной, я сидел в поезде "Интерсити-Экспресс" на Ганновер. Теперь мне как снег на голову свалилась новая служебная проблема, угрожавшая моей личной жизни. К этому добавилось чувство, как будто меня намеренно оставили одного. В Центре в связи с новой ситуацией царили оживление и лихорадочная деятельность.
      Обо мне, кого собственно это касалось больше всего, не думал никто, разве что в самой малой степени. Все больше я сомневался, стоило ли вообще сообщать в Службу об этом случае и дальше участвовать в деле. Точно так же сомневался я в том, что правильно было для виду и для собственной безопасности согласиться на предложение русских. Возможно, вообще не стоило бы встречаться со звонившим.
      Как конкретно следует поступать в той или иной ситуации, мне, впрочем, никто не сказал. – Мы вступим в игру, – самоуверенно заявил Ольгауэр. Глядя на него, можно было решить, что он готовится в конном строю атаковать русскую разведку. От него исходила такая жажда действий, что я испугался. К сожалению, вопроса "как" он почти не касался. Ни одной конкретной инструкции, никакой подготовки в какой-либо форме. Все оставалось каким-то размытым, необязательным, что было и есть так типично для нашей разведки. Наоборот, именно сотрудники отдела безопасности еще больше доставляли мне беспокойства.
      С одной стороне они хотели разыграть эту разведывательную комбинацию. С другой, те из них, кто, на мой взгляд, действительно обладал достаточной профессиональной компетенцией, могли только тереть лоб, чесать затылок и открыто высказывать сомнения. Дурацкая ситуация, которая никак не могла меня успокоить.
      Сомнения Ульбауэра
      После полудня я добрался, наконец, до моего городка. – Ну, и сколько ты еще собираешься работать на эту паршивую фирму? – такими словами приветствовала меня моя жена прямо с порога. Она была очень взволнована. Откомандированные для защиты моей семьи наблюдатели из команды Оффенбаха не только обживали пекарню и приступили к работе телохранителей, но уже наделали и других дел.
      Одна команда сопровождала мою жену, пока та гуляла собакой. Она гуляла пешком, а "хвост" медленно сопровождал ее на машине. Прямо по лесу! При этом они использовали "Альфа-Ромео" цвета "серебристый металлик". Для лучшей конспирации и чтобы не демонстрировать окружающим, что эта машина используется только для наружного наблюдения, мюнхенские специалисты так обработали дорогой автомобиль, что его клиренс стал еще меньше. Почему проказники из QB 30 решили использовать именно эту низко сидящую машину в роли джипа, навсегда осталось их служебной тайной.
      Во всяком случае, при движении по пересеченной местности они потеряли строго секретные служебные номера. Речь идет о практически фиктивных автомобильных номерах. Для служебных машин их по просьбе Службы регистрируют на свои имена специальные помощники, которых таки называют – получатели автомобильных номеров для прикрытия. В зависимости от задачи сотрудники часто возят в багажнике по несколько комплектов таких номеров. Для того, чтобы замена одних номеров на другие, например, штутгартских на гамбургские, происходила как можно быстрее, на обратной стороне пластины с номером, за винтами для крепления, находились два пятисантиметровых металлических штифта с пружинными стопорными кольцами.
      Это позволяло просто надевать и снимать номерные знаки. Но у системы был и серьезный недостаток! Пружинные кольца легко ломались или разбалтывались, потому номерные знаки часто терялись. Так произошло и здесь. Поездку по лесу эти детали просто не перенесли и безмолвно упали где-то на лесную почву.
      Тогда обоим наблюдателям пришлось заняться поиском потерянных номеров. Пешком и в сумерках, вооруженные карманным фонариком, они несколько часов бродили по лесу. Больше всего они боялись, что номера найдет кто-то другой. Мысль о том, сколько писанины и объяснений потребует потеря, заставила их забыть о своей главной работе.
      Вторая команда столкнулась с летящим низко сарычем и потому на долгое время отправилась в автомастерскую, где им меняли разбитые несчастной птицей фары и чинили решетку радиатора.
      Моя жена, так или иначе, была взволнована. – Как долго в этот раз продлится весь этот цирк? Я понятия не имел. Если бы я заранее знал, что из всего этого выйдет, то мне следовало бы прямо сейчас завыть от горя.
      На следующий понедельник мне позвонили. – Ну? Как дела? Мужчина не представился, но мне был хорошо знаком его голос. Это был Ульбауэр, начальник следственного реферата и уже несколько месяцев подряд мой шеф. – Ну да, – ответил я, – так себе.
      – Я уже все знаю, – спокойно продолжил он. – Нам нужно обязательно встретиться. Есть какие-то новости? Я сказал, что нет. – Это полная чушь, что там задумал О. /имелся в виду Ольгауэр/. Это ни в какие ворота не влезает. "Подставлять" собственного сотрудника. Кроме того, мы не справимся с такой игрой. Так что не волнуйтесь и приезжайте снова в Мюнхен. Там мы быстро похороним всю эту историю. Мне совсем не нравятся эти игры в сыщиков и разбойников, – поучал он.
      Мне сразу стало легче, как только я понял, что кто-то в Пуллахе отреагировал на всю эту историю спокойно и мудро, без лишней трескотни. Потому мы договорились встретиться через день. И вот я снова оказался в Мюнхене. По старой привычке мы встречались не в пуллахском бюро, а за пределами большой шпионской деревни.
      Кроме нашей самой острой проблемы нам пришлось обсудить еще несколько вопросов, касающихся поддержания связи с агентами. Потому Фредди поехал со мной. На этой стадии я был уже совершенно издерган. В Центр я и шагу не хотел ступить. Мое время там закончилось для меня окончательно. Но и дома я не мог выдержать, во всем этом хаосе "наружки" и охраны. Меня не покидало чувство, что я сижу как кролик перед удавом и стоически жду, что со мной случится. Лучше всего я чувствовал себя в дороге. По пути в Мюнхен, где меня, возможно, ожидала какая-то хорошая новость. Или по пути домой, с радостью ожидая встречи с семьей. Моя прежняя жизнь как бы разорвалась на части.
      Когда мы с Фредди добрались до места, где была назначена встреча, Ули, как мы его называли, уже ждал нас. Он сидел, как это часто бывало и раньше, в уже несуществующем сегодня ресторане "Винервальд" ("Венский лес") на Фраунбергштарссе, в паре шагов от моста Талькирхнер Брюке. Там мы могли чувствовать себя в безопасности от посторонних ушей.
      Ули размешивал сахар в кофе и заулыбался, увидев нас. – Ну, два героя, как обстоят дела? – Серьезно, но не безнадежно, – ответил Фредди с широкой улыбкой. – Но и не слишком обнадеживающе, – добавил я с интонацией знатока. Ули засмеялся: – Только спокойно. Мы все обсудим.
      Теперь мне пришлось снова во всех подробностях рассказать о произошедшем со мной. Его действительно интересовали самые мельчайшие детали. Снова и снова он переспрашивал о подробностях телефонного звонка и обо всех прочих необычных моментах последних дней. Он слушал молча и внимательно, только время от времени у него вырывалось удивленное "ага?".
      Анализ Ульбауэра состоял из двух частей и был четким и однозначным:
      – Во-первых! На русских оказывается огромное давление. Никто не знал, что вы заменили в досье имя агента. Потому они несомненно получили от своего информатора в БНД сведения, которые были неверными. Ни российская разведка, ни их информатор не могли исходить из того, что имена и личные данные не соответствовали настоящим данным ваших источников. Но им обязательно нужно разобраться с этим делом. Если они этого не сделают, их шпион в БНД утратит для них всякую ценность. Ведь он мог либо сам выдумывать фальшивые сведения, либо же БНД его разоблачила и снабжает его целенаправленной дезинформацией. Возможно, ему даже подкидывают неверные факты без его ведома. Тогда высокопоставленному российскому агенту у нас угрожает опасность.
      – Что вы хотите сказать? – спросил я.
      – Это значит, что другая сторона считает нас более серьезным противником, чем мы есть на самом деле. Но ведь такую игру с перевербованным источником или со специально подготовленной дезинформацией мы вообще не сможем провести! У нас нет аппарата, который справился бы с этим. Ни подотдела, ни реферата, что был бы в состоянии заняться таким делом. Мы, похоже, единственная секретная служба в мире, в которой нет таких подразделений.
      – Да их и не может быть, – вырвалось у меня, – для этого нужен высокоинтеллектуальный персонал! Это же задача скорее для шахматных гроссмейстеров! Фредди довольно прыснул, чуть не поперхнувшись кофе. – Эй, эй, господа, – укоризненно промолвил Ульбауэр. Затем он с ученым видом ухмыльнулся и продолжил:
      – Снова во-первых! Единственная возможность пролить свет на эту загадку и разоблачить "крота" в наших рядах – это вы двое. Или, лучше сказать, один из вас. Так как Федеральная разведывательная служба давно сама "засветила" тебя, Норберт, во время процесса по нюрнбергскому скандалу, да к тому же, именно ты был "куратором" агентов, вполне логично было бы поручить эту задачу тебе. Что не значит, что нельзя будет попробовать и с тобой, Фредди, если с Норбертом что-то пойдет не так.
      Но теперь – во-вторых! То, что планирует Ольгауэр, это, простите, полная чепуха. Я не вижу смысла в операции. Мы наверняка потерпим неудачу, и люди из отдела безопасности просто опозорятся. Для чего все это? В чем смысл? Ну, хорошо, пусть встреча и состоится, мы узнаем, кто вышел с нами на контакт. Ну, а потом, что потом?
      Больше, чем я знаю сегодня, я и тогда не узнаю. Чего он хочет добиться этой игрой? Мы только подвергнем наших людей еще большему риску. Если операция не лопнет с самого начала, то чем дольше она продлится, тем труднее будет из нее выйти. И тем опасней она станет для вас. Ну, и что тогда? Ольгауэр буквально чокнулся на этой истории. Но в чем ее польза? Я не вижу. Подумайте над этим, учитывая все, что может произойти.
      Ульбауэр откинулся назад и, взяв сигарету, сделал глубокую затяжку. В задумчивости он выпустил кольцо дыма к потолку. Ну, спасибо, подумал я. А что теперь? Фредди недоверчиво качал головой. Получалось, что мой более высокопоставленный шеф собирался втянуть меня в шпионскую авантюру, в то время как мой непосредственный начальник объяснял мне свои обоснованные возражения как раз против этой операции.
      Ульбауэр был из них двоих более опытным. Его возражения были вполне логичны. Но решающее слово оставалось за Ольгауэром. Что же мне делать? – Так что, мы похороним всю эту историю? – осторожно спросил я и добавил: – Я поменяю все номера телефонов. Тогда второго звонка точно не будет. По крайней мере, в ближайшее время. Кроме того, я уже несколько недель на больничном и поэтому не могу путешествовать.
      С гордостью за мое предложение и с радостью, что мой начальник недвусмысленно высказался против такой разведывательной игры, я тоже закурил и ждал реакции моего шефа. Тот медленно покачал головой: – Нет, нет! Слишком поздно. Кроме того, я уже вышел из игры. Для старика эта история стала чем-то вроде навязчивой идеи. Он все хочет сделать сам. Наверное, вообразил себе что-то в духе сказок о Джеймсе Бонде. Я уже пытался его переубедить, просил отменить операцию. Но он забрал у меня все в свои руки, хотя, собственно, это было в моей компетенции. Он обязательно хочет это сделать сам. Теперь мне ничего не остается делать, кроме как быть против.
      Фредди кисло заметил: – Мне это кажется таким знакомым! Пара господ хочет показать, какие они мастера. О?кей! Если все пройдет хорошо, они будут радоваться и принимать поздравления. Если же окончится провалом, то снова все свалят на этого беднягу. Он показал на меня и добавил: – Вот паршивая лавчонка! Она у меня уже в печенках сидит, эта паршивая лавчонка! Наш босс только пожал плечами и ответил: – Не торопитесь! Давайте сначала подождем, что получится. Возможно, этот тип и сам больше не позвонит. А если и позвонит, то я же все-таки еще здесь. Во всяком случае, мы обсудим все, что произойдет в этом деле. Хорошо? В любом случае, я подержу вас, как только смогу.
      Мы оба кивнули вежливо и даже несколько смущенно. Никогда еще в своей жизни я не чувствовал такого огорчения, чем по дороге домой. Все это не обещало ничего хорошего. Но если бы я только знал, что произойдет вскоре…
      Приманка опять подает голос
      Прошло только несколько дней, а команда "хвостов" из QB 30, как их называла моя жена Карин, была уже сокращена до двух человек. Смены менялись каждые выходные. И тут, наконец, случилось то, чего я в душе так надеялся избежать. Мне так хотелось бы, чтобы незнакомец с восточноевропейским акцентом больше не звонил и навсегда исчез в небытии. Но эта надежда рассеялась быстрее, чем я предполагал.
      – Алло, мой дорогой! Ну – как поживаешь? Ты еще меня помнишь? Это Вольфганг – понимаешь? – услышал я в своем мобильном телефоне. Еще бы мне не понять. Вот оно, началось. Значит, это не бабочка-однодневка и не провокация со стороны русских. Это что-то большее. Но насколько большее, мне еще предстояло выяснить.
      Мое сердце бешено колотилось. Он позвонил не на мой домашний телефон, как в последний раз, а на мобильный. Причем как раз на служебный мобильный телефон с секретным номером. Откуда он его узнал?
      Мой домашний телефон я подготовил так, чтобы можно было записать разговор. Но с "мобилкой" это было невозможно. В душе я проклинал Службу, которая в очередной раз оказалась не в состоянии позаботиться о том, чтобы записывались все адресованные мне звонки.
      Они, как это так часто бывало, занимались только сами собой и теоретически планировали последующие встречи, не зная, куда вообще заведет нас это путешествие. В прямом и в переносном смысле слова. А ведь для правильной оценки так важно было бы проанализировать все телефонные контакты и сделать соответствующие выводы. Не говоря уже о нормальных инструкциях для меня – что я должен делать. Но ничего подобного не было.
      В Мюнхене строили фантастические прожекты, а меня, которому предстояло заниматься этим делом, оставили без внимания. Охрана, сопровождавшая моих детей в школу, а жену в магазин, тут ничем не могла бы помочь. И при этом очень хитрым путем на меня снова переложили весь риск, на случай, если я совершу какую-то ошибку. Моя ситуация была просто ужасной. Мне уже было знакомо это чувство – быть оставленным всеми. И я его уже ненавидел.
      Незнакомец по-дружески обращался со мной на "ты", как будто мы были старыми друзьями, потому я отвечал ему в той же манере. – Конечно, я узнал твой голос, – говорил я, но откуда у тебя взялся этот номер? Он засмеялся: – Ну, да. Знаешь, дружище, у нас тоже есть свое честолюбие. Это же нормально, разве не так – Да, похоже, что это именно так, – задумчиво сымпровизировал я свой ответ.
      "Вольфганг", как он себя называл, уже не отставал: – Ну, как поживаешь, как дела? Нам стоило бы с тобой встретиться лично? Как ты думаешь? – Ну, в принципе, мы могли бы поговорить. Но мне хотелось бы знать причину. О чем мы будет говорить? – спросил я его. Он сделал маленькую паузу: – Знаешь, открывается возможность конструктивного обмена мнениями. Нам нужно срочно обсудить пару вещей. Только не волнуйся, я гарантирую твою безопасность. И, как я уже говорил, деньги не играют роли.
      – Так где мы встретимся? – спросил я. – Ну, что ты думаешь о Праге? Очень красивый город. Можешь туда приехать? – предложил он. – В принципе, да, – ответил я, – но я пока не могу сказать, когда я найду для этого время. Лучше всего, чтобы это был один из уик-эндов. – Хорошо. Я позвоню через три дня, и мы условимся о времени встречи, как можно скорее. Согласен?
      – Да, согласен, – ответил я.
      В первые годы после начала новой эры в Праге все шло кувырком. КГБ еще не позднее 1969 года прочно закрепился в Чехословакии с помощью своих легальных резидентур и совершенно не хотел сейчас уходить со столь приятного и удобного для работы плацдарма. Сложилась парадоксальная ситуация. Страна буквально стояла на пороге вступления в НАТО и в Европейский союз, а бывший оккупант по-прежнему старался сохранить в ней свои старые, проверенные временем структуры. Новые секретные службы чехов никак не могли помешать в работе бывалым офицерам давно павшего жертвой разделения тайного союза, созданного еще Лениным и Дзержинским.
      Новая чешская служба контрразведки BIS (Служба безопасности и информации) страдала от постоянных провалов, неудач и конфликтов в руководстве. А когда маленький, несчастный чиновник службы внешней разведки UZSI забыл в типичном пражском кабачке ноутбук, битком набитый секретной информацией, то вся структура секретных служб просто развалилась. Они просто неспособны были уже заниматься нормальной работой. Остальные силы правопорядка ввязались в маленькую войну с украинскими, чеченскими, русскими и албанскими бандами, часто устраивавшими настоящие перестрелки прямо на городских улицах.
      Бывший старший брат в полной мере воспользовался слабостью чешских шпионов и вел себя точно так же, как дома. Когда потерянные братья заметили, что происходит, было уже поздно. В одном секретном отчете они отметили, что половина из 63 российских дипломатов и 104 других сотрудников огромного российского посольства в Праге являются разведчиками.
      В этом количестве, разумеется, не учтены "нелегалы", то есть агенты, поселившиеся в Чехии под хорошей "легендой". Среди них были российские бизнесмены, а также те, кто заключил брак с чешками. Не говоря уже о зловещем альянсе между разведкой и все более жестокими гангстерами с их обширной родины.
      Наконец, в Праге заметили, что бывшие оккупанты снова готовят свой плацдарм на чешской земле. Региональный оперативный центр военной разведки ГРУ уютно устроился в новом помещении неподалеку от Градчан. Никуда не делись и несколько старомодные шпионы из СВР, новой Службы внешней разведки Ельцина, и ревностные защитники государства из ФСБ, с ностальгией вспоминавшие былые счастливые дни в этом западном форпосте Варшавского договора.
      Их работа протекала гладко, ведь чехи за все 1990-е годы выслали за шпионаж лишь одного российского дипломата, тогда как немцы – целых 150. Разумеется, это было еще до того, как канцлер Шрёдер и президент Путин начали свои сомнительные шуры-муры.
      Ведь вот где собака зарыта! Русским шпионам потому так хорошо было работать в Праге, что хозяевам страны за десятилетия не удалось научиться выпроваживать таких гостей. И их контрразведка заработала по направлению на Восток всерьез лишь тогда, когда потомки Швейка целиком и окончательно вошли в систему западного мира.
      Приказ – ехать в Прагу
      Как и было договорено, на следующее утро я уже сидел в самолете, летящем в Мюнхен. Мы договорились, что после каждого нового контакта с "Вольфгангом" я буду тут же докладывать Ольгауэру. Но сначала мне следовало пройти проверенный ритуал. Фредди забирал меня в мюнхенском аэропорту на своей личной машине. По дороге в город мы обсуждали ситуацию – так надежней. Затем мы шли к Ульбауэру. К этому времени мы уже слепо доверяли ему. Он казался нам одним из немногих в "фирме" – и среди больших начальников практически единственным – на которого полностью можно было положиться. Так как разговор с ним носил полуофициальный характер, хотя он и был нашим непосредственным начальником, да и мы сами не хотели больше заходить на территорию Центра, то встречались мы обычно в нашем привычном отеле "Бухенхайн".
      Он привез с собой Франка и Хайке. Теперь впятером мы обсуждали новое изменение ситуации. Ульбауэр был как бы нашим доверенным лицом за столом. Хайке и Франк были официально направлены Ольгауэром, у которого не было времени, чтобы приезжать лично. Ульбауэр как руководитель направления в следственном реферате был шефом для нас всех. Но ему в этой ситуации приходилось действовать очень осторожно. Что касается нас с Фредди, то это не имело большого значения, но по отношению к двум другим коллегам он должен был быть очень аккуратным со своими аргументами. Именно на них было возложено ведение этого дела, и потому они просто обязаны были лояльно докладывать Ольгауэру обо всем. И это при том, что на самом деле они были довольно близки к своему Ули… Я знал, что они были друзьями и даже часто встречались в неслужебной обстановке. Действительно, странная, извращенная ситуация, однако типичная для закостеневшей внутренней структуры нашего ведомства.
      Вот так мы несколько часов подряд дискутировали по всем аспектам нашего дела. Меня с каждой минутой все сильнее охватывало чувство чего-то жутко неприятного. Я заметил, как пристально смотрела на меня Хайке. Она явно чувствовала, что в этой истории что-то идет не так. Несколько раз подмигнув Франку она передала ему сигнал к отступлению. Тот сразу отреагировал: – Друзья, не обижайтесь, но у меня кроме дискуссий с вами, еще есть дела. Все равно, дело уже не в наших руках. Если Ольгауэр говорит, что мы едем в Прагу, то мы можем делать что хотим, но ехать придется.
      – А если я скажу, что я никуда не поеду, то никто в Прагу не поедет, – ответил я раздраженно. Отеческим тоном Франк ответил: – Норберт, ты прав. В принципе сомнения, высказанные Ули, справедливы. Но нам действительно стоит подумать, не принесет ли эта операцию нам какую-то пользу. В БНД существует огромная "дыра", откуда к противнику уходит информация. Это видит уже каждый дурак. Не можем же мы безучастно наблюдать за этим. В таких условиях я лучше хоть что-то сделаю, но не буду сидеть сложа руки.
      Фредди улыбнулся ему: – Да, да, монсеньор! А если мы при этом провалимся, то уж провалимся со свистом! Франк посмотрел на него с болезненным видом, Хайке вздохнула, а Ули подвел итог: – Давайте посмотрим! Потом трио встало и вышло. Через два часа Франк и Хайке должны были вернуться с новым директивами для меня от Ольгауэра. У меня, оставшегося, был жалкий вид.
      Хорошо, что хоть Фредди был на моей стороне. Как бы я выдержал это все без него?
      Авантюрное шпионское путешествие начинается
      Итак, разведывательная машина медленно пришла в движение и начала свой роковой путь.
      Через пару лет преемник Ольгауэра со своей личной точки зрения дал оценку тому, что произошло. Речь шла о высокой школе разведывательного мастерства, как сказал он в театральном и подчеркнуто "государственническом" духе. Никому постороннему и в голову не пришло бы, что именно этот неудачный клон Джеймса Бонда понимал под "высокой школой". Ведь если бы общественности довелось узнать, что означает высокая школа разведки у Федеральной разведывательной службы, то она не выдала бы больше ни гроша на финансирование этой лавочки.
      Получив новые инструкции и выслушав изъявления искреннего сочувствия от моего партнера, я возвращался домой. Указания моего начальника были однозначны. Если "Вольфганг" позвонит в следующий раз, то я должен согласовать с ним время и место встречи. Предпочтение отдавалось Праге или Вене.
      Контакт не заставил себя долго ждать. Телефон зазвонил вовремя. Но не мой домашний телефон, и уже не мой мобильный. Звонили по номеру отдельной линии моей сигнализации. После частых угроз убийства, звучавших в адрес моей семьи вскоре после операции "Мяч", Служба по моей просьбе установила в моем доме очень сложную систему сигнализации. В нее входили несколько видеокамер и детекторов движения, фоторелейные барьеры, тревожные кнопки и многое другое, превратившее мой дом в маленькую крепость.
      В свое время из-за этого пришлось соединить систему сигнализации о взломе и тревожные кнопки отдельной телефонной линией с полицейским участком. Потому появился отдельный секретный телефонный номер и телефонный аппарат, стоявший рядом с сигнальным устройством. Вот по этому номеру и позвонил "Вольфганг". Очевидно, он хотел продемонстрировать свои обширные знания и укрепить этим свои позиции. В любом случае мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, какой именно телефон звонит. И вот я стоял в нашем хозяйственном помещении возле сигнального устройства и говорил по телефону, находясь между морозильником и сушилкой для белья. Разговор был кратким и лаконичным, "Вольфганг" очень вежливым и доброжелательным. Было видно, что он действительно хочет, чтобы встреча состоялась. Мы быстро выбрали время и решили, что встретимся в Праге.
      Курьерской службой я передал эти данные в Пуллах. Оттуда я получил приказ через два дня прибыть в Мюнхен. Там меня снова встречали Франк и Хайке. В них чувствовалась определенная нервозность и любопытство. Теперь я получил уже точные инструкции. Франк посвятил меня в свои планы. Он хотел отправить в Прагу пять команд своего большого подразделения наружного наблюдения на машине. Ольгауэр и Хайке должны были лететь самолетом. Но еще не было известно, смогут ли они забронировать билет на рейс Мюнхен-Прага.
      У них было несколько недель, чтобы все приготовить, но уже при планировании поездки возникли первые проблемы. Во всем подразделении никто не подумал о том, как ехать мне. Да, тяжелый случай, с горечью размышлял я. Франк спросил меня: – Как ты поедешь? Ответ он получил мгновенно: – На осле! Ты же знаешь как – конспиративно! Или, возможно, железная дорога предоставит мне дрезину. Тогда мне понадобятся еще два человека, чтобы ее толкать! Когда он заметил, что мне не слишком нравится эта тема, то сказал: – Ну, итак, ты, конечно, можешь, если хочешь…
      Я прервал его: – Я поеду на поезде. Баста! Не переживайте из-за меня. Я буду на месте вовремя. Потом посмотрим, приедете ли вовремя вы. Если нет, то я начну и без вас.
      Хайке уставилась куда-то в сторону, затем, опустив уголки рта, произнесла: – Ну, если тебе что-то понадобится или мы сможем чем-то помочь? Я послал ей воздушный поцелуй: – Ах, Хайке, пожалуйста, никакой помощи в поездке! Пожалуйста, не надо! Оба рассмеялись. Правда, веселье их было очень коротким.
      Руководитель этого авантюрного шпионского путешествия интересовался, под какой "легендой" и с какими документами прикрытия я хочу ехать. Я не поверил своим ушам! Мне нужно было использовать документы прикрытия? Ведь если посмотреть на эту поездку с другой стороны, то есть глазами русских, то я никак не мог бы пользоваться служебными документами прикрытия. Раз я собираюсь тайком выдать секреты Службы, то как она может мне предоставить документы и "легенду"? Да и зачем мне "легенда" для поездки в Прагу? Я хотел просто как турист отправиться на субботу и воскресенье в "золотой город", как это делают тысячи других людей. Любые конспиративные штучки только вызвали бы недоверие со стороны русских. Если кто-то без ведома своего начальника предпринимает такую поездку, а именно из этого должна была исходить другая сторона, то автоматически для него исключается использование документов прикрытия или фирмы-прикрытия, к примеру, для поселения в отеле. Оба коллеги почувствовали мое накопившееся раздражение. Да, начиналось все "красиво". Наконец, Франк утих: – Ладно, поступай, как хочешь. Это был просто вопрос…
      Затем они дали мне несколько номеров телефона, чтобы я смог связаться с ними в Праге. Меня удивило, что все номера тогдашней сети мобильной связи D2 следовали по порядку друг за другом (…884,…885,
      …886 и так далее).
      – Это еще что такое? – удивленно спросил я Франка. Тот закатил глаза: – Администрация запретила нам заключать договора на услуги мобильной связи самостоятельно. Они делают это все дешевле и покупают пакетом. Конечно, это намного экономичней, но с точки зрения разведки – полный идиотизм! – А мне это нравится, так я легче смогу их запомнить, – язвительно усмехнулся я. Франк тяжело вздохнул, расплылся в широкой улыбке и тоном рекламного агента воскликнул: – Эти номера проходят в администрации под девизом – "если у тебя есть один, то у тебя есть и все!" Потом он замолчал, и лицо его потемнело. Посмотрев на Хайке, он спросил: – Ну, что? Стоит ли мне так волноваться? Ведь там сидят сплошные универсальные дилетанты.
      В его словах содержался настоящий юмор висельника. Франк, много лет занимавшийся саамы опасными и щекотливыми операциями БНД, с трудом переносил все эти несуразицы. Он слишком отдавал себя работе, был настолько педантичен, что никак не мог привыкнуть к этой куче постоянных системных ошибок. Даже внешне можно было догадаться, как он из-за этого страдал.
      В Праге мне нужно было сойти на центральном вокзале и на такси доехать до отеля "Интерконтиненталь". Там, согласно плану, я сначала поселился бы в номере, в котором затем техники из QB 30 должны были установить полную систему видеонаблюдения. Самую большую головную боль доставила мне, впрочем, другая инструкция. Ольгауэр почему-то в буквальном смысле зациклился именно на этой гостинице и приказал, чтобы я ни в коем случае не выходил из номера.
      Никто во всей команде не верил, что при таких условиях встреча вообще может состояться. Если придерживаться инструкции – встреча только в отеле и нигде больше, то это изначально означало: встречи не будет. Если незнакомец пришел бы ко мне, это было бы верхом непрофессионализма с его стороны. Но зачем тогда все эти хлопоты? Негодование и раздражение усиливались в душах команды "наружников" Оффенбаха, самого Франка и меня. Хайке, отвечавшая за административную и финансовую стороны дела, только пожала плечами. Но решающее слово было за шефом.
      Стратегическое согласование
      Пока мы все еще заседали в Мюнхене, группы QB 30, распределившись по нескольким машинам, уже катили в сторону границы с Чешской Республикой. Руководящая команда должна была прибыть позже.
      За прошедшее время я все больше и больше волновался из-за предстоящих событий. На следующее утро я отправился в путешествие с тем, чтобы прибыть в Прагу сразу после полудня. Встреча, в свою очередь, должна была состояться примерно через день во второй половине дня, если, конечно, в таких условиях она вообще состоится.
      Хотя я находился в центре всей операции, обо мне практически никто не думал. Не было подробных правил поведения и никакого дальнейшего руководства в Мюнхене. Никто не ехал со мной в поезде, как всегда, мною овладели чувства одиночества, страха сделать что-то не так, и в конце снова остаться в дураках. Если бы я мог сделать, чтобы всего этого не было. Но если бы я отказался, все равно, по какой причине, то тут же попал бы под общее подозрение. Возможно, он все же встречается с русскими, но тайком? Почему он теперь идет на попятный? Что-то в этой истории нечисто?
      Это было противно. Служба втравила меня в эту авантюру, а ведь я всего лишь хотел сообщить о происшествии, представлявшем собой возможную угрозу для безопасности. Но теперь я был под давлением. Потому я убеждал себя, что я просто буду поступать так, как считаю нужным, и все. Потому – закрыть глаза и вперед. Кто-то потом уже точно отыщет волос в супе. В этом я был уверен – и в конце оказался прав.
      Сначала я купил себе книгу, в которой мог делать важные пометки. Я не хотел брать с собой блокнот или какую-то другую бумагу, что могло бы навести на мысль о моей профессии. Потому я карандашом и удивительно мелким шрифтом между строчек книги записал все, что мне могло понадобиться, включая телефоны и псевдонимы, данные фирмы-прикрытия, под чьей "легендой" путешествовала QB 30, гостиницы, в которой должны были поселиться Ольгауэр и Хайке. Эти записи заполнили все пустые места в новой поваренной книге Альфреда Биолека. Называлась она "Рецепты моих гостей".
      Записав все это, я с удовольствием подумал, что, по крайней мере, я купил себе хорошую книгу для чтения в дороге. Если бы я только мог тогда предположить, что это окажется самым лучшим результатом всего этого эпизода. Потом я поехал назад в Ганновер. По плану, выезжать на встречу мне предстояло именно оттуда.
      Уже на следующий день до полудня я сел в поезд на главном вокзале Ганновера. Мои сомнения и озабоченность этой странной БНД уступили место огромному любопытству и беспрецедентному напряжению.
      Не успел я сесть в купе, как зазвонил мой мобильный телефон. Это был Фредди. – Я просто хочу еще раз пожелать тебе удачи. Я всегда буду на связи. Не дай этим придуркам погубить себя. Если станет слишком плохо, просто позвони, я тебя вытащу. Счастливого приземления. Этим старым приветствием парашютистов он прощался редко.
      Для меня это означало, насколько серьезно он беспокоится обо мне. Хорошее чувство, подумалось мне. На него я всегда и везде могу положиться, если что-то пойдет наперекосяк. Но одно мне было совершенно понятно. Если мой будущий собеседник заметит, что я приехал в Прагу не в одиночку, то, несомненно, это приведет к очень нехорошим ситуациям. Я исходил из этого. Незнакомец, называвший себя "Вольфгангом", вряд ли пойдет на такую опасную встречу один.
      При переезде через границу мой пульс участился на пару минут – условный рефлекс со времен "Холодной войны". Но потом я вообще забыл о цели путешествия, наслаждаясь прекрасным видом из окна. Потом я поел в вагоне-ресторане, полистал мою новую поваренную книгу и с удовольствием наслаждался проносившимися за окном пейзажами. Поездка прошла быстрее, чем мне бы хотелось. Примерно за час до прибытия к месту назначения я начал складывать свои вещи. Телефон, очки, книга и так далее. Все должно было лежать на своем месте. Я включил второй мобильный телефон, подключенный к сети D2. На всякий случай, ведь именно по этому номеру я ожидал звонка моего будущего собеседника.
      Я все еще сидел в одиночку в моем купе для курящих, как вдруг мой взгляд привлек маленький проспект, который можно найти в любом поезде "Интерсити". "Ваше расписание". Я взял его в руки, и в моей голове сразу промелькнула мысль: – "Ваше расписание". Расписание, думал я, расписание.
      Ведь если мой собеседник захотел бы узнать, как я приеду и проследить, появлюсь ли я в Праге в одиночку или с сопровождением, он просто проверил бы все расписания поездов. Мой прилет на самолете был маловероятен, так как меня бы многократно заметили еще до прибытия. Регистрация в авиакомпании при покупке билета, видеонаблюдение и жесткие паспортные и таможенные проверки в аэропортах.
      В путешествии на собственной машине тоже было мало смысла, поскольку ее так же легко заметить и установить за ней слежку. На границе вполне могли заметить ее номер. Потому самым незаметным вариантом было прибытие по железной дороге. Учитывая все это, было бы логично предположить, что на вокзале окажутся люди, которые будут следить за мной. А что будет, если "хвост" привяжется за мной прямо на вокзале?
      Если я приезжаю совсем один, то с трудом смогу уклониться от навязчивых предложений незнакомца, не вызывая его недоверия, ведь я, собственно, ради него и приехал. Потому мне пришлось бы провести с ним беседу так, чтобы наши команды наблюдения этого вообще не заметили. Но никто не подумал о такой возможности, ни один человек не подготовился к такому развитию событий. Ни о чем не подумали заранее, вообще ни о чем – такие мысли были у меня в голове.
      Задумчиво рассматривал я железнодорожное расписание, как вдруг у меня родилась идея. как можно попытаться уменьшить риск преждевременной встречи. Моим местом назначения был "Praha Hlavni Nadraz", т.е. главный вокзал Праги. Потому мне следовало просто выйти из поезда остановкой раньше – и так я избежал бы незапланированной встречи. Через несколько минут я уже стоял на перроне пригородного вокзала Прага-Голешовице. А спустя пару минут, сидя в такси, едущем в центр города, я с удовлетворением думал, что, по меньшей мере, в Прагу я прибыл незамеченным ни врагом, ни другом.
      На Вацлавской площади я вышел из такси и продолжил путь пешком. В темно-синем зимнем пальто, с ярко-красным шерстяным шарфом и серой сумкой "Люфтганза" брел я по Праге в сторону отеля "Интерконтиненталь". Погода была прекрасной, а у меня было достаточно времени. В бюро регистрации меня уже ждали. А ведь я так хотел проскользнуть в свой номер тихо и незаметно…
      Куда там! В своих расчетах я не учел БНД. Впрочем, тогда, в 1997 году, мой прежний опыт должен был бы подсказать мне, что может произойти! Ведь стоило лишь мне войти в просторное фойе шикарной гостиницы, как тут же ко мне подбежал один из сотрудников команды QB с таким выражением лица, будто встретил старого друга, с которым долгое время не виделся. Не успел я опомниться, как он обнял меня и зашептал на ухо что-то о бронировании номера. Я специально не бронировал номер заранее, потому что для одного человека номер в отелях такой категории всегда можно было найти.
      С другой стороны, прошло не так много времени с тех пор, когда чехи еще вынужденно были включены в советский блок. А так как отношения между разведками обеих стран в то время были очень тесными, то и мне следовало исходить из того, что у бывшего старшего брата сохранились большие возможности для ведения разведки в Праге, и найти отдельного человека в Праге не составило бы для них большого труда. Ведь мой будущий партнер выбрал Прагу в качестве места встречи отнюдь не просто так. Уже поэтому я не стал бронировать номер заранее. Мы практиковали такой подход долгие годы, и это всегда срабатывало.
      А тут внезапно и совершено неожиданно на меня набрасывается коллега из БНД в присутствии пары десятков постояльцев, и так эмоционально меня приветствует. Замечу мимоходом, что он все-таки не обратился ко мне по одному из моих "легендированных" имен, которые я ни в коем случае не хотел использовать. Разумеется, в обычной гостиничной суете его ритуал приветствия не произвел большого впечатления на окружающих. Но по случаю я точно узнал его лицо. Еще несколько дней назад он храбро исполнял свой долг, охраняя наш дом. Было ли разумно отправлять в Прагу тех самых людей, которые несли службу в охране моей семьи, – об этом мне и думать не хотелось. Но профессионал в таком случае наверняка неодобрительно покачал бы головой.
      С другой стороны мне еще повезло, что ко мне обратился человек, которого я знаю. Ведь в первый момент я не смог бы сразу отличить друга от врага. Но самое главное было впереди. Сначала он поприветствовал меня так, будто не видел меня много лет, а затем сказал, что уже забронировал для меня номер. Это было ужасно. Если бы приятная дама на рецепции не обратилась ко мне, назвав мою настоящую фамилию, я сам бы запутался со своими именами.
      При заполнении бланка регистрации мой радостный коллега стоял рядом и наблюдал за тем, что я пишу. На минутку я остановился и хмуро взглянул на него поверх очков. Он смущенно улыбнулся и отступил на полшага назад.
      – Вы тоже из фирмы "Шмидт-Электротехник" из Мюнхена? – спросила меня по-английски молодая чешка. Я был сначала удивлен: – Ах, ну, да, а что? Мой взгляд снова упал на моего коллегу и означал он только одно: сейчас я тебя убью. Прямо здесь в фойе и на глазах всех людей.
      Он же, наоборот, сиял радостной улыбкой и судорожно кивал. Я медленно снова повернул голову и, улыбнувшись еще радостней, чем "приговоренный к смерти" произнес: – Да, ну, конечно. Я тоже принадлежу к этой мюнхенской фирме "Шмидт". Разумеется! При этом я так подчеркнул имя "Шмидт", что оно прозвучало слишком громко. Когда же мой сопровождающий захотел еще и поехать со мной в лифте, я с такой же широкой улыбкой прошипел ему сквозь зубы: – Проваливай отсюда! Тот отреагировал быстро и так же быстро удалился, промычав что-то вроде: – Ах, да, э, мне нужно, я хотел, ха-ха-ха, я совсем забыл… Как только дверь лифта закрылась, мой взгляд мгновенно помрачнел. Ведь как раз такого цирка мне хотелось избежать.
      Трах! Бах!
      Такое происходило слишком часто. Идея была великогерманская, планирование баварское, а исполнение – местное, пуллахское! Мой гнев в адрес этого коллеги, конечно, быстро улетучился, ведь он сам ни в чем не был виноват, он только выполнял приказ. Но в одном я был совершенно уверен. Никакого шума больше, оставаться как можно тише и неприметней. Я тут же решил, что в этот вечер вообще не буду выходить из номера.
      Бах! Как раз это оказалось для меня в тот день недосягаемой мечтой. В области ошибок, провалов и неудач эту разведку никогда нельзя недооценивать. Ее руководящее звено всегда готово совершить новую глупость. С чего я решил, что здесь в Праге будет иначе?
      Не успел я распаковать чемодан и поставить сумочку с туалетными принадлежностями в ванную комнату, как в дверь постучали. Я открыл, и в номер торопливо вбежала Хайке, закатив глаза. Только я закрыл дверь, как у нее вырвалось: – Дерьмо! – Это ты можешь сказать громко, – получила она в ответ. – Что это была за чертовщина на рецепции? Гнев уже буквально выплескивался из меня. – Прекрати! – перебила она меня. – Старик так хотел. У меня этих дурачеств было в два раза больше. Он обязательно хотел установить всю технику, пока ты не приедешь. И это была единственная возможность пасть в номер до тебя. – Так что, у вас был ключ от номера еще до моего приезда? – Нет, мы хотели, но они нам его не дали. Поэтому теперь тебе снова придется переехать.
      При этом она высоко подняла плечи и протянула ко мне ладони, как будто хотела заключить со мной мирный договор. – Хаааайкеее! – нервно протянул я, – у вас там вообще все в порядке с головой. Официально я живу в номере 325, а неофициально… – В 418-м! – перебила она. А затем снова то самое пожатие плечами, жест сожаления. Я больше не мог его видеть. Если и есть типичный жест для всей БНД, описывающий в полной мере сущность ее профессиональной компетенции, то это именно этот жест. Жест – "О, пардон!"
      Я представил себе такую картину. Большие ворота в Пуллахе. И под большим щитом с синей подсветкой и надписью "Федеральная разведывательная служба" висит другой щит, еще больше. А на нем написано: "О, ИЗВИНИТЕ!"
      Мне ничего не оставалось, кроме как рассмеяться и снова упаковать мои вещи в чемодан. В это время Хайке, как бы извиняясь, изливала мне душу, рассказывая о хаосе, который царил при поездке команды QB. Все машины, задействованные в операции, нужно было очень быстро снабдить новыми номерами. Если точнее, их зарегистрировали на фирму-прикрытие и получили соответствующие бумаги. Но самих номеров не было. Когда все формальности были решены, ответственный за изготовление номерных знаков отдел уже закончил работу. Приближался уик-энд, и никого из работников нельзя было найти. А экстренной службы в Службе для таких случаев не предусмотрено.
      Лишь благодаря активности одного сотрудника QB, который после работы подрабатывал таксистом, удалось в Мюнхене найти мастера, который ночью изготовил необходимые номерные знаки. Но, как всегда, все делалось впопыхах, в лихорадочной спешке. Зато на границе в этот раз не было никаких проблем с паспортами.
      Паспортные проблемы
      Несколько недель назад произошла более чем неприятная история. Для тайной слежки за одним нашим сотрудником, крутившимся на Ближнем Востоке, была направлена группа сотрудников Оффенбаха. Специально для этой операции руководитель подразделения заказал для всех участников операции новые заграничные паспорта. Тяжелой на подъем администрации в пуллахском "лагере", несмотря на большой резерв времени, удалось получить документы лишь в последнюю секунду. Прибыв в аэропорт в этой ближневосточной стране, руководитель группы передал еще пахнущие типографской краской паспорта целой пачкой местным пограничникам.
      Чиновник исчез с пачкой паспортов, а команда из десяти человек ждала его возвращения. При этом они исходили из того, что арабы вернут им документы тоже пачкой. Но пограничникам показалось подозрительным, что все паспорта новые и выданы в один день. Но и это было не все. Все паспорта в этой стопке имели схожие номера, идущие по нарастающей, и это еще больше удивило местную службу безопасности.
      Но при возврате документов произошло нечто весьма неприятное. Внезапно появилось полдюжины вооруженных до зубов солдат, и выстроились перед командой БНД. Их командир стоял перед ними с пачкой паспортов. Он держал их в правой руке, и похлопывал по ним ладонью левой руки. С большим недоверием рассматривал он стоявших напротив него немцев. И тут случилось страшное. Он взял первый паспорт и громко зачитал фамилию. Никакой реакции немецких гостей. Ведь никто из секретной команды не успел запомнить "легендированное" имя из своего нового паспорта.
      Когда и при прочтении третьей фамилии владелец паспорта не отозвался, арабский офицер чуть не упал от смеха. Он быстро дал целую пачку в руки одному из немцев и, продолжая хохотать, покачал головой. Со словами: – Можете проходить, он разрешил им въезд. Но до того, как исчезнуть за дверью, он еще раз обернулся к гостям, которые как раз принялись разбирать "свои" паспорта, сверяя фотографии в них с оригиналом, и заметил на прекрасном английском языке: – Но только без глупостей! Потом он пробормотал ещё что-то по-арабски и со смехом удалился.
      Экскурсия с Франком и компанией
      Итак, я переехал в другой номер. Там меня уже ждал один из техников, чтобы объяснить систему подслушивающих устройств. Номер был совершенно стандартным. Открыв дверь, вы попадаете в маленький коридор. Дверь в ванную была слева. Прямо большая гостиная с двойной кроватью слева и парой кресел перед ней, прямо у окна. За ними полка с телевизором.
      За жалюзи воздуховода кондиционера, который висел над дверью, техники установили видеокамеру. В телевизоре тоже появились микрофон и еще одна камера. Когда они, наконец, оставили меня одного, во мне возникло несколько сомнительное желание. В соседнем номере сидела тройка руководителей и наблюдала на экране за каждым моим движением. Я не мог сдержаться, чтобы не высказать пару замечаний касательно тяги к подглядыванию и войеризма.
      – Это все полная чушь, что мы тут делаем. Он никогда не придет в этот номер! – произнес я, обращаясь к кондиционеру. Гнев во мне нарастал. – А теперь я говорю с гостиничной техникой. Чтобы работать в этой фирме нужно или родиться дураком, или самого начала быть готовым им стать.
      И тут раздался стук в дверь! – Да, входите, – воскликнул я. На пороге снова стояла Хайке. Не без черного юмора я встретил ее словами: – Хайке, во второй раз! Ну, что-то опять развалилось? Но не успел я опомниться, как она, закрыв за собой дверь, открыла дверь в ванную и затащила меня туда за руку. Затем она немедленно закрыла дверь в ванную и прижалась к ней спиной, как будто хотела ее запереть. При этом она все еще цепко держала меня за руку. Улыбаясь, я сказал: – Ну. Хайке! Ты разогналась! Разве в гостиной это было бы не удобней?
      – Ха, ха, ха, – пропыхтела она, задыхаясь, и зашептала: – Очень остроумно, мой господин! Это единственное место, где мы сейчас можем спокойно поговорить. – Очень жаль, – продолжал подтрунивать я, – значит, действительно что-то пошло не так. – Нет, пока нет! – Как это "пока нет"? – спросил я. Хайке ответила кратко и быстро: – Ольгауэр хочет сегодня всех нас пригласить на ужин. Я вытянул вперед подбородок, слегка склонил голову и попросил ее: – Пожалуйста, потрудись повторить это еще раз и помедленней? А то мне показалось что ты сказало что-то непонятное.
      – Вот именно, непонятное! Я и сама не понимаю. Он всех пригласил на ужин. Франка, мое ничтожество, тебя и, – она сделал паузу. – И?! – не отставал я. Она еще подождала, потом выпалила: – И всю команду наружного наблюдения QB 30. Водителей, техников, наблюдателей, всех-всех! Теперь твоя очередь! – Только, пожалуйста, не пожимай плечами, – умолял я. – Ха? Почему бы и нет? Разумеется, она не понимала.
      Впрочем, она спросила меня: – Ну, скажи, наконец, что ты думаешь об этом? Я был обескуражен: – А что я могу думать? То же, что и ты! Дерьмо это все! Абсолютное дерьмо! А господ из ФСБ мы тоже пригласили на ужин? Мы срочно должны это сделать. И тогда за ужином мы все мирно обсудим и завтра утром довольные разъедемся по домам. А что сказал по этому поводу Франк? – Он тоже считает это полнейшим бредом. Но что он может сделать? Мы оба просто хотели тебя предупредить, – извинялась она.
      Франк и Хайке оказались между молотом и наковальней. Очень умная и красивая блондинка и старый лис разведки, естественно, понимали, что общее появление на публике в преддверии такой важной и очень конспиративной встречи было бы верхом непрофессионализма. Но они, особенно молодая Хайке, ведущая административную сторону дела, были не в состоянии выступить против своего шефа.
      Здесь мы снова видим типичное для БНД некритическое и нерадивое отношение подчиненных к начальнику. Оно очень распространено в Службе и было причиной уже не одного провала. Этот тип поведения во многом характеризуется страхом. Раньше или позже все дорастают до этого, если не сдадутся раньше. Нигде больше, ни в одном государственном учреждении или большом предприятии нет такой личной зависимости от непосредственного начальника, как в БНД.
      Система "герметичных переборок", которая, исходя из принципов секретности, почти полностью отделяет друг от друга отделы, подотделы и рефераты открывает начальникам очень большой простор для манипуляций. Из соображений секретности работники практически не имеют возможности для критики. Ни открыто внутри Службы, ни тем более – за ее пределами. В большинстве случаев с конструктивной критикой можно обращаться только непосредственно к прямому шефу. Но если он, в свою очередь, эту критику переадресует на вышестоящего начальника, то конечно, на деле он окажется самым плохим фильтром, который только можно представить.
      Потому многие шефы ведут себя как средневековые самодержцы. Они точно знают, что любая критика одновременно является в некоторой степени нарушением секретности. И они пользуются этим на полную катушку. Тем самым сотрудников специально оставляют в состоянии неуверенности, что означает, что критиковать они осмеливаются только неофициально и с опаской. За прошедшие годы это привело к существенному ухудшению микроклимата в коллективе. На рабочем уровне люди со все большим недоверием поглядывают на своих коллег. Даже тот, кто находится в добрых отношениях с выше- или нижестоящими, вызывает подозрение.
      Но результатом такого положения становится не только раздражение, буквально съедающее многих изнутри – некоторые из-за этого серьезно болеют, но и в большой мере потеря профессиональной компетентности. Все это идет во вред Службе, и причина сему – неспособное руководство и закостеневшая устаревшая структура.
      И вот теперь я находился в ванной комнате моего номера 418 в отеле "Интерконтиненталь" в Праге вместе с моей красивой коллегой и обсуждал с ней смысл и бессмыслицу БНД. Было ли это все еще нормальным?
      – У меня такое чувство, как будто Ольгауэр намеренно хочет сорвать встречу. Мне разрешено беседовать с русским только в этом номере. Очень маловероятно, что это вообще сработает. Потом сегодня он еще решил и показать всю нашу команду всей Праге. Проще было бы дать объявление в газету, – зло ругался я. Но если это на самом деле так, то я мог спокойно идти со всеми на ужин. Расстроенная коллега вышла из ванной, закончив наше "совещание".
      Примерно в половине седьмого я снова стоял в фойе отеля. Наш шеф нас уже ждал. В хорошем настроении он поприветствовал меня: – Не переживайте, мы можем спокойно пойти поесть. Сегодня ведь ничего не произойдет! Я пожал ему руку и подумал про себя: завтра тоже ничего не произойдет, шеф, завтра тоже!
      Он был в полном порядке, если не сказать, в прекрасном расположении духа. Но я сначала не мог сообразить, откуда взялся этот его оптимизм. И вот я с Ольгауэром, Франком и Хайке пошел в один из ближайших ресторанов в центре Праги. Меня продолжала смущать легкомысленность моего начальника реферата. Озабочено я спросил его спустя пять минут: – А вы действительно думаете, что это правильно, если мы все вместе будем ходить по городу?
      – Да, тут нет никаких проблем, – ответил он, – встреча только завтра. Если незнакомец вообще приедет. Кроме того, мы не зафиксировали ничего необычного. Так в чем проблема? Все будет в порядке. Франк разочарованно покачал головой, а Хайке метнула на меня взгляд, сделав жест, который мог означать только: "вот видишь, я же тебе говорила". Но у меня из головы не выходил мой будущий собеседник, с которым я должен был встретиться следующим утром. Он, конечно, исходил из того, что я сегодня уже в Праге. И если он профессионал, а я его считал именно таким, то у него должен был быть постоянный, но скрытый интерес ко мне. Непонятно, почему Ольгауэр не видел в этом проблему.
      Но не успел я окончательно погрузиться в мир переживаний и плохих предчувствий, как мы добрались до выбранного Ольгауэром забавного кабачка, славящегося своей истинно чешской кухней. Чисто внешне он походил на филиал "Винервальда". Возможно, такое ощущение возникало из-за отдельных ниш со столиками, которые мне были знакомы по австрийским ресторанам этой сети. В нем было полно людей. В двух соседних отдельных кабинетах было лишь по два свободных места в каждом.
      То, что я раньше считал невозможным, оказалось действительностью. В ресторане сидела вся команда "наружников". Некоторых я уже знал. С техником я как раз незадолго до этого говорил. Пара филеров, которые раньше охраняли мой дом, тоже дружески подмигивала нам, опоздавшим. Они с радостью поздоровались со мной. – Привет, как дела? Как семья? – спросил один. Другой: – Очень рад тебя тут встретить! Все это походило на выезд команды спортсменов-любителей одного из рефератов БНД на ежегодную осеннюю прогулку загород.
      Я молчал и пожимал всем руки, пока Франк представлял мне тех, кого я пока не знал. Ольгауэр занял место в уголке. Я выбрал другой кабинет. Аппетита у меня не было никакого. Несмотря на все побуждения со стороны руководства я ограничился лишь бульоном с хлебом. Больше в меня просто ничего не лезло.
      Фриц, которого я знал уже много лет, сидел рядом со мной. Он уже был моим "телохранителем" в 1995 году. Тогда мне понадобилась охрана, потому что незадолго до моих выступлений в качестве свидетеля перед Федеральной прокуратурой в связи с операцией "Мяч" в мой адрес поступали многочисленные угрозы убийства. Я тогда не придавал этому слишком большого значения, но руководство в Пуллахе смотрело на ситуацию совсем по-другому. Потому в качестве охранника он целыми неделями ходил следом за моей женой и детьми.
      Теперь ему снова пришлось заняться этой же работой – совсем недавно в течение недели он охранял мою семью в моем городке. Я полностью доверял Фрицу. Он был честным и открытым человеком, прямым и порядочным. Он никогда не лез за словом в карман, но был очень прилежным и трудолюбивым. Я сдружился с умным "наружником", поступившим в БНД после окончания гимназии и трудившимся в Службе на должности, которая была, увы, значительно ниже его квалификации и уровня знаний. Мне было приятно встретить его тут.
      – Что ты думаешь, – прошептал я ему, – я имею в виду, что ты думаешь обо всей это нашей общей встрече? – Забудь все. Это называется "похороны по высшему разряду". Не хватает только, чтобы мы поставили на столик табличку с названием нашей "конторы". как мне кажется, вот он, – он кивнул в сторону Ольгауэра, – просто испугался. Если кто так наивно топает по городу, тот не будет удивлен, когда завтра утром никто не объявится.
      Франк, услышав, как минимум, окончание фразы, бросил на Фрица сердитый взгляд и получил от него в качестве извинения: – Но это же правда, шеф. – О чем идет речь? – немедленно прозвучал вопрос из соседнего кабинета. – Все в порядке, все о?кей, – вмешался Франк и тут же перевел разговор на другую тему: – Каким будет наше следующее действие? Очевидно, он хотел избежать дискуссии об основной проблеме, догадываясь, что ничего хорошего из этого не выйдет.
      Но именно в этом-то и было дело. Хотя шеф команды QB 30 думал то же самое, что и его трудолюбивый сотрудник, он не мог прыгнуть выше головы и открыто согласиться с его правотой. Это был именно тот специфический вид преданности и ложно понятой верности, с которым я так часто сталкивался в Службе, в то же время – полное отсутствие открытой, настоящей лояльности. Я уважал Франка больше, чем любого другого, кто считался компетентным специалистом в БНД. Но в этом была его слабость, его ахиллесова пята. И как раз это так ужасно разоблачало как его, так и всю систему. Но разве сам я вел себя по-другому?
      Тот, кто думал, что после ужина последует приказ расходиться по одному, жестоко ошибся. Никаких отклонений, никакого самовольного возвращения в отель. Нет, шеф собственной персоной предложил провести экскурсию по городу. Причем он сам и был бы экскурсоводом. Оба техника обменялись многозначительными взглядами: – Простите, но мы не можем, нам еще нужно, – и, взглянув, на руководителя команды, – аккумуляторы. Шеф, нужно еще раз проверить аккумуляторы.
      Каждый понимал, что это отговорка, но все, зная это, промолчали. Таким образом, большинство отряда придумали себе какую-то нелепую отговорку, что Оффенбах, впрочем, воспринял с большим облегчением. Хайке сказала, что у нее нет подходящей обуви, и тоже распрощалась. Замечу, кстати, что с почти всеми мы потом встретились во время нашей прогулки по городу. Но как раз в тот момент, когда счет в ресторане был оплачен, и экскурсия должна была начаться, большая часть людей каким-то образом попрятались и разбежались. Оставшихся мы растеряли за первые полчаса этой сомнительной экскурсии.
      Ситуация была одновременно забавной и странной. Маленький разведотряд БНД топал по Старому городу Праги. Впереди, читая лекцию, двигался полковник, мы семенили вслед за ним. Когда предоставлялась возможность, Ольгауэр как раз рассказывал о Старой ратуше или Храме Девы Марии перед Тыном, Франк, дико жестикулируя за его спиной, приказывал сотрудникам группы рассеяться. Когда же его босс внезапно поворачивался, то Франк просто замирал. При этом на его лице был написан неподдельный интерес к рассказу о пражских достопримечательностях.
      Мы с трудом удерживались от смеха. Стоило Ольгауэру снова отвернуться, Франк опять дикими движениями заставлял своих людей отходить по одиночке. В конце экскурсии растерялись все, нас осталось только трое. Наш полковник, Франк и я. Пару раз экскурсовод Ольгауэр рассеянно спрашивал, куда подевались остальные, но тут же снова отвлекался, увидев очередную местную достопримечательность. Это позволило нам избежать ответа на вопрос.
      Сегодня это звучит довольно глупо, но в этой экскурсии было что-то особенное. С одной стороны Франк и я шагали, полные разочарования и одновременно напряжения. В нас возрастало нетерпение – что случится следующим утром. С другой стороны, мы на время дали себе волю, воспринимать все не так серьезно и немного подурачиться. Ольгауэр рассказывал нам о городе, а мы тайком жестикулировали за его спиной. Когда в половине одиннадцатого он еще хотел повести нас к Пражскому замку, мы сдались. – Нет, спасибо, действительно, нет. На сегодня хватит прогулок. У меня уже подошвы на ногах стали полукруглыми, – защищался. Франк с облегчением вздохнул: – Шеф, мне тоже на сегодня достаточно.
      Так мы двинулись в обратном направлении – к отелю. По дороге мы зашли еще в один бар, в котором Ольгауэр непременно хотел угостить нас выпиской. Он прекрасно знал это заведение, похожее скорее на венскую кофейню, с прошлых лет. В конце концов, он много лет был резидентом БНД в Праге. Оттуда и были корни его знаний и любви к этому городу.
      Когда он на минутку вышел в туалет, я спросил Франка: – А ты знал, что он служил здесь? Тот кивнул и заметил: – И именно поэтому я не понимаю, почему он тут так засвечивается на публике. Скорее всего, местная контрразведка знает его как облупленного. Но, честно говоря, мне уже совершенно все равно. Кроме того, я сегодня за наш ночной поход натер себе мозоли на ногах.
      – После возвращения, – предложил я ему со смехом, – тебе нужно подать заявление о присуждении тебе значка за боевое ранение. Лучше даже – сразу двух значков. Он громко рассмеялся: – Два значка, но почему два? – Ну, на каждую ногу по одному, – пояснил я. Франк еще заливался смехом, когда вернулся Ольгауэр. – Ну, господа в прекрасном настроении, – сказал он. Но на самом деле то, что нас так развеселило, вполне можно было бы назвать черным юмором.
      "Белый лебедь"
      Когда я, спускаясь на завтрак, зашел в лифт, я встретил там несколько человек, двое из которых были моими коллегами. Сегодня они, выполняя инструкции, вели себя совершенно конспиративно. Даже тот, кто еще вчера вечером встречал меня в фойе как старого друга.
      Они смотрели то мимо, то сквозь меня. Я реагировал точно так же. Напряжение во мне нарастало. Ожидавшийся звонок прозвучал ровно в десять часов утра. Теперь только бы не ошибиться, думал я. Ситуация была ужасной. Шеф, Франк, Хайке и один из техников заняли в номере все стулья и кровати. Я стоял между ними и пытался разговаривать с незнакомцем как можно спокойнее и расслабленней. В голове была лишь одна мысль: только бы не сказать чего-то лишнего! Иначе они тебя точно после этого надуют. Надежда лишь на то, что не произойдет чего-то неожиданного, на что никто не рассчитывал. Я ведь наверняка не смог бы сказать в трубку, мол, подождите, я спрошу своего шефа.
      – Да, слушаю, кто это? – приветствовал я его. – Привет, мой друг. Это я. Ты уже на месте, правильно? – начал он разговор в доверительной манере, как будто мы давно уже были знакомы. – Да, конечно. Я приехал, как мы договаривались, – ответил я. – Ну и здорово, – ответил он. Он попытался даже перейти на берлинский диалект? – Ну, что мы будем делать, мы же встретимся, правда? – Да, конечно! Лучше всего, приходи ко мне в гостиницу, – сразу вывалил я на него главную проблему. – Ах, нет, мы поступим по-другому. Понимаешь? В Праге есть отель "Bela Labut" – "Белый лебедь". Понял? "Белый лебедь" – "Bela Labut"! Давай там в одиннадцать, хорошо? – предложил он.
      Я разыграл испуг: – Для меня это слишком опасно! Я же не могу просто так бегать по городу. Вдруг меня кто-то случайно увидит. Если ты хочешь поговорить со мной, то приезжай ко мне. Я в отеле "Интерконтиненталь".
      Он уклонился от ответа и сказал, что перезвонит через полчаса. У меня по лбу струился пот. – Великолепно, – сказал Ольгауэр, – очень хорошо! Франк похлопал меня по плечу, а Хайке подняла кверху большой палец. – Ну, а что, если он сюда не придет? – засомневался я. Ответ моего шефа был быстр и однозначен: – Тогда мы все бросим. Но попробуйте все, что возможно, лишь бы заманить его в "наш" отель. Лучше всего, идите прямо в ваш номер и звоните оттуда. Мы будем поблизости и сможем, по крайней мере, слышать вашу часть разговора. Потому я ушел в соседний номер и ждал.
      Телефон зазвонил снова. – Алло, – сказал он, помедлив, – это сложно. Понимаешь? Я не могу просто так прийти в твою гостиницу. Ну, ты же знаешь, у нас тоже есть правила. Приходи лучше сюда. Я заберу тебя в фойе. Возьми такси, это же не проблема.
      Я еще раз объяснил ему свою позицию и на сантиметр не отклонился от инструкций. В конце я даже пригрозил ему немедленным отъездом: – Итак, если ты не согласишься прийти сюда, то я тут ничего не смогу изменить. Но я не понимаю этого. Ведь именно ты так хотел со мной встретиться. И вот я здесь. Так что, подумай! Он обещал перезвонить еще через пятнадцать минут. Но прошло гораздо больше времени, чем пятнадцать минут. Ожидание показалось мне бесконечностью. Я беспокойно ходил по номеру. И вот, наконец, он позвонил снова. После короткой и достаточно поверхностной попытки снова уговорить меня прийти в "Белый лебедь", он внезапно согласился зайти ко мне в номер.
      Мой пульс бешено колотился. На это я действительно не рассчитывал. Лишь бы все прошло хорошо, думал я несколько недоверчиво. С надеждой, что другие в команде, в фойе или перед отелем, не совершили никакой ошибки, не привлекли к себе внимание.
      Внезапно уже через несколько минут раздался стук в дверь. На пороге стоял мужчина в черном берете, короткой куртке и шерстяном шарфе. Он оглянулся направо и налево, перед тем, как войти.
      Когда дверь закрылась, мы пожали друг другу руки. – Ну, вот и я, Вольфганг, – произнес он, – как мне обращаться к тебе? Может быть, Вернер? Это нормально для тебя? При этом он со знающим видом улыбнулся. Я испугался, пытаясь не подавать виду. "Вернер" было одним из моих "легендированных" имен, которым я пользовался при контактах с агентами. Мы вошли в гостиную, и он сел на маленький столик спиной к телевизору. Я предложил ему напитки из мини-бара. Наконец, мы сидели друг напротив друга, каждый с бокалом "колы". Мое внутреннее напряжение в тот момент я сегодня даже не смог бы передать. Я сидел там как на подносе для презентаций и должен был разыгрывать из себя потенциального перебежчика. В какую ситуацию завела меня моя Служба?
      Кухня слухов Фёртча
      Месяцы и годы спустя благодаря служебной недобросовестности и специально направленной против меня дезинформационной кампании об этой встречи рассказывали слишком много чепухи. Особенно активно в распространение слухов включился тогдашний руководитель Пятого отдела Фолькер Фёртч, В интервью, которое он дал тележурналисту Вильфриду Хуисманну для передачи, показанной на канале ARD 16 сентября 2004 года, Фёртч дошел до того, что обвинил меня в том, будто я с самого начала лишь инсценировал встречу. Конкретные обоснования этой версии Фёртч, правда, до сих пор не предоставил.
      В передаче под названием "История. Русская рулетка", показанной 16 сентября 2004 года в 21.45 можно было услышать следующий диалог между автором программы Хуисманном и Фёртчем, посвященный пражской встрече.
      _* Хуисманн: Ведь они (имелся в виду КГБ) предлагали в 1997 году в Праге Юрецко большую денежную сумму, миллион долларов, чтобы тот выдал им настоящее имя агента "Рюбецаль".
      Фёртч: Это вс` было разыгранное дело.
      Хуисманн: Разыгранное?
      Фёртч: Ну, да, Юрецко инсценировал это вместе с каким-то человеком, который играл роль русского, чтобы оказать ещё большее давление на Президента и я не знаю, на кого ещё, и наконец, предпринять что-то против меня.
      Хуисманн: Но ведь там была целая команда БНД, которая наблюдала за всем, всё слушала и снимала?
      Фёртч: Ну, это я потом, э, мне позже рассказали, что тот – если это было так, как утверждал Юрецко, тот русский хотел его завербовать, тогда ведь именно русский должен был бы попробовать убедить Юрецко. Но в этом случае было наоборот. И снова ошибка, которая никого не насторожила.
      Хуисманн: Но ведь были замечены русские филеры, осуществлявшие наблюдение вокруг отеля "Белый лебедь". Неужели их всех расставил Юрецко?
      Фёртч: Ну, если бы я затеял такую игру, то просто пришел бы в студенческую службу добрых услуг и попросил, мол, ребята, придите туда-то, станьте так и так, походите вокруг, это вполне могло бы со стороны выглядеть как "наружка".
      Хуисманн: И БНД клюнула на такую уловку?
      Фёртч: К сожалению, да.*_
      У меня Фёртч именно после этого интервью, и на самом деле, преимущественно благодаря своему поведению вызвал очень серьезные подозрения. Чужака, который стоял на пороге моего номера в отеле, я никогда раньше не видел и лишь несколько раз говорил с ним по телефону. Все без исключения участники пражской операции пришли к такому же выводу. Никто и минуты не сомневался в реальности нашей встречи. Лишь в гнилом окружении попавшего под подозрения господина Фёртча распускались такие слухи. И Фёртч не сказал правду. Почему?
      Руководство БНД легко могло бы опровергнуть эти лживые предположения. Но оно этого не сделало. Возможно, и оно оказалось уязвимо для шантажа? Мне не разрешили посмотреть сделанные в Праге видозаписи. Кроме всего прочего, никогда не была позволена открытая критика, не говоря уже о критической самопроверке или разборе операции. Вот так и выглядит забота руководителей БНД о своем многолетнем сотруднике. Приводимый ниже разговор между "Вольфгангом" и мной я реконструировал не на основе видеозаписей, а только так, как он сохранился в памяти.
      Попытка вербовки
      Я отхлебнул из бокала и внимательно рассмотрел своего собеседника. Он сделал то же самое. Мужчине было лет пятьдесят пять, его короткие волосы на висках уже поседели. Глаза были ясными, и взгляд открытым. Вся его поза свидетельствовала о самостоятельности. Было видно, что он очень опытный оперативник. И, тем не менее, очевидно, на него оказывалось сильнее давление. Что побудило этого "Вольфганга" пойти на такой риск? После пары вежливых фраз он перешел к главному.
      Медленно он полез в карман своего темно-серого пиджака, вытащил что-то и положил на стол. Это была его часть порванной напополам однодолларовой банкноты. Без слов я открыл кошелек и вытащил другую половинку. Мы совместили обе части. Они совпали точно, как две части головоломки. Пару секунд мы глядели на банкноту, пока каждый не забрал назад свою половинку. Потом началась наша беседа.
      "Вольфганг" демонстрировал свою информированность, раз за разом давая понять, как много он знает о БНД и ее агентурной работе. У меня даже появилось чувство, что он знает о моей разведке больше, чем я сам. При этом он отрыто признавал, что российская контрразведывательная служба ФСБ кое-чего не знает и очень хотела бы узнать. Особенно любопытны для нее были настоящие имена моих агентов.
      Это частичное незнание он, очевидно, хотел устранить с моей помощью. Потому очень быстро стало понятно, что особенно его интересует один мой источник – агент под псевдонимом "Рюбецаль". Что касается финансовой компенсации за мои сведения, то он дал понять, что денег для этого он не пожалеет.
      Я убеждал его, пытаясь объяснить мою обеспокоенность тем, что если наш контакт разоблачат, то для меня это будет похуже Чернобыльской аварии. При этом я попытался дополнительно прозондировать, какими деньгами для меня он вообще располагает. Я вскоре понял, что русские ради того, чтобы закрыть "дыру" в своей разведке будут действовать очень непритязательно. Уже само появление "Вольфганга", его внешний вид и поведение были необычны, а особенно открытость относительно целей его приезда.
      В середине нашей беседы, длившейся более получаса, наступил апогей, когда он сказал фразу, навсегда запомнившуюся мне. Разговор как раз принял несколько неформальный характер, и тут "Вольфганг" собрался с духом и сказал, частично в шутку и частично всерьез: – Ну, давай, просто назови мне имя твоего агента. При этом он сделал очень дружеский жест рукой, как будто хотел приободрить меня. В этот момент он вел себя почти как коллега, которому хоть и не разрешено сообщать это имя, но если это и случится, то не будет ничего плохого – все останется внутри семьи. Вот хитрец, думал я, какой умный хитрец.
      Потом он рассмеялся: – Сколько ты хочешь? Один миллион? Два миллиона? Куда? На счет в швейцарском банке? Ну? Для меня это не проблема. Подумай. Чтобы еще больше подтолкнуть меня к решению, он пообещал свободу и защиту для моих русских информаторов. И как он бы смог ее обеспечить? Я не мог этого определить. Придерживаясь инструкций, я тянул время и просил дать мне срок подумать. При этом я пообещал, что в любом случае нам нужно будет еще раз встретиться – каким бы ни было мое решение. Добиться последующей встречи тоже было одним из моих заданий.
      Мой гость из Росси был явно доволен. Лучшего он, судя по всему, и не ожидал. Его радость была очевидна. Этот "Вольфганг" вдруг на глазах расслабился. С его точки зрения, он сделал большой шаг вперед. Я знал это чувство по себе. Всегда трудно в первый раз разговаривать с человеком, которого хочешь привлечь к сотрудничеству. Помимо обычных трудностей в общении с совершенно чужим человеком в этой особенной сфере добавляются и особенные страхи. "Чистая" ли явка и пришел ли на самом деле "другой" в одиночку? Найдется ли взаимопонимание и можно ли будет продвинуться к цели, не побив при этом горшки? Состоятся ли следующие встречи? Именно это всегда было положительным сигналом. При этом конечно, все должно оставаться под постоянным контролем. Нельзя было допустить ошибку. Все это волнует вербовщика перед первым контактом. Если потом дело идет "как по маслу", то тем больше облегчение. "Вольфганг" уже успешно дошел до этой стадии. По нему это было видно. Мы еще поговорили о разных банальностях. При этом я снова заметил его великолепный немецкий язык. Но от восточного акцента он так и не избавился. Его выговор немного напоминал мне силезский диалект, который мне всегда было приятно слышать.
      Следующая встреча должна была состояться в Вене в январе.
      И тут случилось то, на что не рассчитывал ни я, ни кто другой из нашей группы, ни мой шеф. "Вольфганг" спросил меня о моих расходах. В конце концов, мне ведь пришлось купить билет на поезд и заплатить за проживание в отеле. Все это, учитывая обычные суточные, выходило на сумму, которая и близко не достигала тысячи марок. Я немного подумал, потому что этот вопрос действительно меня ошеломил.
      Он не отставал: – Ну, скажи уже, сколько тебе нужно? Ведь у тебя были расходы. Нет проблем. И тут мне представился шанс проверить, насколько серьезно русский настроен и сколько денег он готов заплатить за мою поездку поездом в Прагу. – Ну, тогда дай мне, скажем так, пять тысяч, – предложил я, имея в виду, разумеется, немецкие марки. – Пять тысяч долларов? Тебе хватит? – спросил он. Я попытался скрыть свое удивление и ответил: – Да, да, этого хватит, это хорошо. Тогда он накинул крутку и вышел из комнаты, чтобы принести деньги.
      Прошло около четверти часа, и "Вольфганг" уже снова был у моих дверей. Без громких слов он передал мне конверт, похлопал меня по плечу и попрощался. Подписи или квитанции от меня он не просил. – Этого нам не нужно, – сказал он и пояснил: – Это не как у вас. Уж слишком большой риск для безопасности. А безопасность у нас всегда на первом месте. Ты знаешь? Потом он исчез также незаметно, как и появился.
      Я трижды глубоко вздохнул. Через некоторое время я с толстой пачкой денег вошел в соседний номер, где сидели остальные члены группы.
      Наигранно высокомерным тоном я сказал, бросая деньги на кровать: – Я, наверное, единственный человек в нашей фирме, кто еще приносит ей деньги. Подсчитайте все правильно, господин Ольгауэр, не так, чтобы вы мне за эти деньги организовали вечеринку на фирме. Мне было очень легко на душе – ведь все закончилось. Реакция всех присутствующих была соответствующей, и меня поздравляли со всех сторон.
      Франк Оффенбах несколько раз похлопал меня по плечам. Все буквально потеряли голову от радости. Но несмотря на всю эту спонтанную реакцию, не нашлось никого, кто потом высказал бы свои возражения, когда в гнилом окружении руководителя Пятого отдела принялись распускать эти глупые слухи об якобы "инсценированной встрече". После возвращения в свой мюнхенский филиал, команда QB 30 было гордой от успеха, как никогда раньше. По масштабам БНД все получилось прекрасно. Нашей "наружке" удалось засечь и заснять и самого "Вольфганга" и русскую группу наблюдателей.
      Явно довольные, начальник реферата и руководитель его команды Оффенбах, вместе с Хайке, показали снятый фильм лично Президенту БНД. После этого представления у Хансйорга Гайгера Франк Оффенбах все подробно рассказал мне. Присутствовавшие разместились в офисе Президента перед маленьким монитором – кто на коленях, кто на корточках, кто даже лежа, чтобы просмотреть пленку. Хотя звукозапись оказалась плохого качества, это на самом деле никого не расстроило. Эксперты заверили, что при использовании соответствующей техники с этой пленки вполне можно было узнать, о чем говорили во время беседы. Гайгер был восхищен. Не хватало только, чтобы он сказал: – И мы можем даже это? Черт побери! Президент явно был доволен ходом и результатом операции и спонтанно одобрил последующие мероприятия.
      К бою!
      Зато теперь у Ольгауэра возникли проблемы с администрацией. Чтобы поездка в Прагу оставалась в тайне от всех незадействованных в ней сотрудников Службы, его заместитель и начальник подразделения Ульбауэр завел специальную статью оперативных расходов. Только Президент, начальник Четвертого отдела, отвечающего за все административные и финансовые вопросы, и непосредственные участники знали о ней и проводили по этой статье свои расходы на командировки. Создание такой статьи было редким исключением, которого больше нигде не было в БНД – возмещение расходов через голову непосредственно руководящего звена. Для такого тяжелого на подъем и бюрократизированного аппарата, как в Федеральной разведывательной службе, все проходило удивительно легко и быстро.
      Такой необычный метод был необходим уже потому, что все задействованные знали, что финансовые отчеты за командировки являются слабым звеном с точки зрения безопасности. Мой партнер Фредди уже давно жаловался, что пара десятков сотрудников административного аппарата еще за несколько дней до нашего выезда заграницу знала, куда мы едем, с каким агентом встречаемся, сколько денег ему заплатим. Система, видя которую можно было только покачать головой, но она и сегодня работает именно так. С точки зрения безопасности настоящая катастрофа.
      Потому скептик Ульбауэр, по крайней мере, в этом конкретном случае, все прекрасно устроил и сделал невозможное возможным. Но теперь вдруг перед ним стоял его шеф с пачкой стодолларовых банкнот и спрашивал, что ему с ними делать. К раздаче денег все более-менее привыкли, но к получению? Такого, собственно, никогда не бывало.
      Ульбауэр засмеялся: – Да, мне самому интересно, как оприходовать эти деньги, чтобы по Службе не пошли волны или чтобы это не вызвало еще каких-то вопросов. Но как это удалось сделать на самом деле, я так и не узнал. Мне только раз много позже довелось услышать, что деньги много недель пролежали в сейфе подразделения, пока не был найдет подходящий метод. Занимавшийся этим чиновник, как говорили, постоянно повторял: – Прокляты деньги! Лучше бы вы их прогуляли! Это обошлось бы Службе дешевле! Что бы он ни имел в виду, очевидно, что ввести эти доллары во внутренний финансовый оборот БНД оказалось совсем не просто.
      Приближалось Рождество, а мы чувствовали внутреннюю усталость, даже вялость. Мою семью все еще охраняли. А возможно это был такой вид контроля? Или и то, и другое? Все равно!
      Я снова начал сомневаться. Как долго будут вести пуллахцы свою игру? как далеко они готовы пойти? С одной стороны, я понимал желание моих руководителей как можно больше узнать о намерениях противника. С другой стороны, я не испытывал большого желания водить кого-то за нос. И уж тем более – вражескую разведку, которая, если узнает правду, вряд ли обойдется со мной хорошо. И будет права. Кто тогда меня защитит? Ни на что неспособный аппарат БНД? Впрочем, в определенной мере меня успокаивало то, что противник, судя по всему, еще не раскрыл моих агентов. Потому я, как и прежде, считал своим долгом поддерживать свою фирму в ее действиях. В том числе и потому, что все это помогало обеспечить безопасность моих источников. Но на душе у меня все равно было противно.
      Ринг свободен для второго раунда
      В следующий раз "Вольфганг" позвонил в начале января, как и обещал. Он говорил дружелюбным тоном, потому я, как меня и проинструктировали, старался быть в разговоре с ним жизнерадостным и одновременно сдержанным и осторожным. Но беседа не была долгой. 30 января 1998 года должна была состояться следующая встреча в Вене. О точном времени и телефонной связи тоже договорились.
      В Службе снова началась ставшая уже привычной суета. Споры о виде и времени приезда и отъезда. Использование наружного наблюдения и многое другое. Мне пришлось дважды ездить в Мюнхен, пока все выяснилось. Ульбауэр преимущественно не высовывался. Как ярый критик всей этой операции он, скорее всего, не хотел наносить удар в спину своему шефу. Я принял такую сдержанную позицию с уважением, хотя мне приходилось все больше и больше ломать над этим голову.
      Свой синий пиджак я оставил в баварской столице по совсем другой причине. Его потребовали у меня техники Службы. Так как на последней встрече звук был записан очень плохо, отряд Оффенбаха решил в этот раз все сделать хорошо. Потому микрофон и антенну нужно была вшить в мой пиджак. После регистрации в отеле этот пиджак я должен был найти в шкафу в моем номере. Во всяком случае, таков был план!
      К моему удивлению в этот раз ответственные руководители проявили ко мне неслыханную щедрость. Мне выделили деньги на покупку билета первого класса на самолет "Люфтганзы" из Ганновера в Вену и назад. Впрочем, на самом деле меня это совсем не обрадовало. Наоборот. В общем-то, я в прошлом с удовольствием воспользовался бы самолетом, чтобы сэкономить время, но в этот раз полет представлялся мне роковой ошибкой.
      Разве можно представить себе, что человек, желающий посетить Вену тайно, полетел бы туда на самолете? Если я согласно моей "легенде" должен был как можно достоверней выдавать себя за перебежчика, то мне следовало бы сделать все, чтобы путешествие оставалось в тайне. И ко всему прочему от меня потребовали использовать мою служебную кредитную карточку. И тут они коснулись темы, от которой я буквально взорвался.
      Это было уже слишком, про это нельзя было и думать. – Скажи, пожалуйста, шефу, что это ни в какие ворота не влазит. Никогда! Ни в коем случае! Вы там все, наверное, с ума сошли! – такие возгласы пришлось выслушать от меня бедной Хайке. Но она не понимала, что стряслось. Одно лишь слово "кредитная карточка" вызвало во мне приступ бешенства. И я не стал скрывать от моей коллеги причину этого гнева.
      Использование кредитных карточек
      Мой рассказ был кратким. В начале и середине 1990-х годов БНД тоже все чаще начала использовать кредитные карточки. Это значительно облегчало работу финансистов, но на самом деле в первую очередь служило для контроля над собственными сотрудниками. С точки зрения разведки и собственной безопасности такая методика была полнейшим бредом. Ведь любое использование кредитки можно было проследить даже спустя много лет. За кредитной карточкой тянулся след, а это противоречило любой профессиональной разведывательной деятельности. Уже Министерство госбезопасности ГДР пользовалось этим и легко анализировало все действия вражеских шпионов. Любые поездки тех сотрудников БНД, которые расплачивались кредитками, тщательно фиксировались. Аренда автомобиля, бронирование отеля, покупка билетов на поезд или самолет – для "Штази" вся деятельность разведчиков с берегов Изара была видна как на ладони. А венчало всю эту глупость использование кредитных карточек для снятия наличных денег на месте для оплаты услуг агентов.
      Таким образом, бесчисленные, оплачиваемые налогоплательщиками разведывательные операции проходили впустую, либо осуществлялись лишь под невидимым контролем восточногерманской "Штази". Одним этим восточные немцы буквально связывали руки целым рефератам и подотделам БНД, хотя те об этом и не догадывались. Но почему Федеральная разведывательная служба даже после объединения Германии, когда из досье МГБ ГДР там узнали об опасности кредитных карточек, не только не отказалось от них, но в начале 1990-х даже форсировало их использование, навсегда, пожалуй, останется тайной.
      Но ведь разведки, как известно, живут в мире тайн. Уже сама наивность пуллахского аппарата, считавшего, вероятно, что другие спецслужбы не воспользуются возможностью слежки за действиями противника по оставляемым кредитками следам, бросает тень на руководство Службы. И тень в форме огромного вопросительного знака. Действительно ли за этой методикой стояли только глупость и бездумность ответственных лиц? Или, возможно, даже злые намерения определенных персон в руководстве?
      Распространенное объяснение, что, мол, все служебные кредитные карточки оформлены через фирмы-прикрытия, при серьезном рассмотрении не выдерживает критики. Во-первых, никогда нельзя знать наперед, как долго сохранится в тайне связь между БНД и такой фирмой, а во-вторых, многие "легендированные" фирмы уже были разоблачены даже в обычной открытой литературе, касающейся этой темы.
      И вот однажды мой партнер Фредди, занимавшийся финансовыми вопросами, и я столкнулись с "Виза", "Америкен Экспресс" и пр. До этого мы постоянно отказывались использовать карточки. Риск для источников казался нам слишком большим. Во всяком случае, мы считали своим долгом сохранять дороги, места и время в тайне, стараясь, чтобы наших агентов нельзя было вычислить путем анализа каких-либо документов.
      Летом 1996 года мы хотели встретиться с одним из наших главных агентов в голландской Гааге. Агент должен был передать нам важные военные документы из окружения руководства российской военной разведки ГРУ. О поставке документов нас предупредили заранее. В аналитическом отделе эти материалы ожидали с нетерпением. Наши заявки на командировку были одобрены соответствующими руководителями.
      Как обычно, мой партнер направился в главную кассу Центра, чтобы получить, как давно было принято, наличные деньги в качестве аванса на командировку. При поездках за границу это представляло собой сложную процедуру. Нужно было подключать разные отделы, проходить согласования. Процедура отнимала много времени, потому что не всегда были на месте все сотрудники, отвечавшие за прохождение заявки по нескольким административным звеньям. Фредди проходил это "административное наказание шпицрутенами" с обычным для него спокойствием и невозмутимостью. Он даже придумал для административного персонала, с которым ему приходилось сталкиваться, очень точное прозвище, которое я, правда, не буду здесь приводить.
      Но в этот раз он пришел совсем не таким спокойным и расслабленным, как всегда. – Эти…, – бушевал он, – посмотри-ка, что они придумали. Между большим и указательным пальцами у него блеснула серебристая карточка. Теперь не будет аванса на командировочные расходы в наличных деньгах, как обычно. Мы должны за все платить по карточке. Он продолжал с кислым видом: – За это нам следует поблагодарить нашего чистенького начальника. Это он приказал. Я тут, наверное, самый главный дурак, не так ли? Я разделял огорчение Фредди, потому что наш тогдашний шеф прекрасно знал, что мы думаем о безопасности этих карточек. И, несмотря на это, он отдал администрации такое распоряжение, не посоветовавшись с нами.
      – Тогда мы сейчас пойдем к нему. Я не дам одурачить себя. Сейчас он узнает о себе много интересного, – от души ругался я. Фредди с ухмылкой заметил: – Об этом можешь, увы, забыть. Я уже попробовал. Этот господин, после того, как избавился от этого, тихонько смылся. Его нет. НЕТ! Сегодня его больше не будет! Теперь твоя очередь!
      Ах, какой толк кипятиться. Ограниченность некоторых наших руководителей давно не была для нас тайной. Редко мы встречались и с открытым и честным обхождением. Если происходило что-то плохое, то мы всегда замечали, что происходило это за нашей спиной. И так же, не ставя нас в известность, без обсуждения с нами, принимались касающиеся нас распоряжения. Я уже был готов покориться этому аппарату без сопротивления, как это сделали большинство моих коллег. Если старик хочет, некритически размышлял я, пусть так и будет. Фредди, думая, вероятно, о том же, утешительным тоном сказал: – Знаешь, Норберт, чтобы согласиться с этой глупостью, – он поднял карточку вверх, – нам обоим не хватает хорошо оплачиваемого благоразумия.
      Итак, мы отправились в длительное путешествие с ограниченной суммой наличных денег и с новой служебной пластиковой валютой. Мы твердо решили, как можно дольше не пользоваться карточкой и обходиться в поездке нашими личными финансами. Так мы проехали почти целую неделю. Путешествие проходило через несколько стран и должно было увенчаться нашей встречей с агентом в Гааге. Но за это время наши личные средства настолько иссякли, что в последнем пункте нашей поездки нам пришлось заплатить за проживание в отеле с помощью нашей служебной карточки.
      Как обычно, после короткого завтрака мы еще раз поднялись в наши номера, чтобы забрать чемоданы. По старой привычке через пару минут я сидел в уголке фойе шикарной гостиницы и присматривал за нашим багажом, пока Фредди стоял в длинной очереди выписывавшихся постояльцев, которые собирались расплатиться. Я увидел, как очередь дошла до него, и вдруг весь процесс на кассе застопорился. Что произошло? Он бросал на меня вопрошающие взгляды. За его спиной происходила какая-то суета. Затем он отошел в сторону, пропуская других постояльцев. Он о чем-то говорил со служащим отеля. Вскоре после этого он, весь красный и пыхтя от злости, подошел ко мне: – С этой чертовой карточкой что-то не так. Что нам теперь делать? Но я тоже ничего не мог придумать.
      Тут к нам подошел кассир и достаточно громко, чтобы все присутствовавшие могли слышать, сказал? – Я только что созванивался с вашим банком. Вы вообще не можете расплачиваться этой карточкой, ваш лимит давно исчерпан.
      Нам показалось, что эти слова с язвительной ухмылкой слушал весь отель. Как два должника мы оставили на рецепции в залог наши чемоданы и ушли, чтобы как-то добыть наличные деньги. Своими частными карточками мы здесь тоже не могли расплатиться, ведь мы регистрировались в отеле, конечно, под "легендированными" фамилиями и с паспортами прикрытия.
      Мы вышли, как в воду опущенные, а затем метались по городу и снимали с различных банкоматов деньги, пока не набралась нужная сумма. После того, как Фредди расплатился в отеле, мы, наконец, двинулись в обратный путь. Дома мы узнали, что ответственный коллега в аппарате допустил ошибку. На карточку положили так мало денег, что их не хватило бы нам даже для покупки месячного проездного на общественный транспорт в Мюнхене. Это было совершенно типично для Службы.
      Но только Фредди не покорился судьбе и вел себя совсем не так, как обычно. Я заметил, что при подъезде к Пулллаху он все больше и больше молчал. Объяснения сотрудника аппарата он тоже выслушал без слов. Но откуда взялась улыбка, которая появилась у него на лице, когда он немного склонил вперед голову? Улыбка явно была искусственной. Путь пешком до нашего бюро мы промчались едва ли не бегом. – Ну, у тебя и темп, – закашлялся я. – Подожди, – был его ответ. При этом он буквально заскрежетал зубами.
      Внутри у Фредди все кипело. Он промчался вверх по лестнице, я за ним. Когда он двинулся по длинному коридору по направлению к кабинету шефа, я понял, куда он спешит. Ох, ох, думал я про себя. Таким я своего коллегу еще никогда не видел. Я был прав. Без стука ворвался он в святая святых реферата. Шеф сидел за своим письменным столом. Он попытался было дружески улыбнуться, но улыбка тут же исчезла, стоило ему лишь увидеть наши физиономии. Фредди засопел: – Как вы думаете, что это такое? Он поднял вверх несчастную карточку.
      Наш начальник откатился на стуле немного назад, как будто желая выйти из под обстрела. Фредди продолжал, не дожидаясь ответа: – Вы, наверное, думаете, что это кредитная карточка? Да? А это – кусок дерьма. С этими словами он хлопнул пластиковой карточкой о стол. Но это был еще не конец: – Эта шарашкина контора хочет нас одурачить? Я попробовал расплатиться ею в отеле. Но у меня даже это не получилось.
      Фредди снова поднял карточку: – Знаете, что я ней сделаю? Он сгибал карточку туда и сюда, пока она не треснула. – Вы посылаете нас в поездку по миру. И тогда нам не остается ничего, кроме как экономить на всем. Что это за контора, а? Если вам тут на все наплевать, то теперь и я тоже буду так поступать. Он говорил с такой яростью, что у нашего шефа на лице появились красные пятна. При этом Фредди ломал карточку на все меньшие и меньшие кусочки и сыпал их на стол.
      Наконец, он измельчил ее до размера хлебных крошек, которые прямо на глазах нашего начальника растер меду ладонями и с наслаждением высыпал ему на бумаги. Со словами: – Вот так – я сказал! Больше вы со мной не сможете так поступать. Больше никогда! – он, как тореадор, только что победивший быка, вышел из святая святых – кабинета начальника реферата.
      Это выступление моего партнера не упоминалось в Службе больше никогда и ни в какой форме. С одной стороны, не было никакой прямой реакции тогдашнего шефа, но и слова "кредитная карточка" никогда не упоминались больше в нашем присутствии. По крайней мере, до сегодняшнего дня, когда началась подготовка к поездке в Вену.
      Вечер с Хайке
      Красавица Хайке была хорошей коллегой и проявила полное понимание: – Забудь про карточку "Виза"! Я все объясню Олли /имелся в виду Ольгауэр/.
      Мы договорились встретиться еще раз в тот же вечер. Так как я уже следующим утром собирался уезжать на поезде домой, то уже переселился в одну из гостиниц в центре Мюнхена. Хайке забрала меня из отеля. Мы были знакомы с 1995 года и уже много месяцев проработали вместе. Но я мало знал о ней, разве лишь, что эта трудолюбивая молодая женщина жила в квартире на юге баварской столицы.
      Ее, как и многих других сотрудников ужасно раздражал дилетантизм шпионской фирмы. "Шоумены", как она их порой называла, с более высоких уровней руководства были для нее кошмаром. Лишь немногих она действительно уважала. А как красивой женщине ей было еще тяжелее. Кроме всего прочего, ей мешало и то, что она никогда не скрывала своей критики. В общем, за словом в карман она не лезла.
      Хайке очень повезло, что ее шефом оказался такой опытный и болеющий за дело человек как Ульбауэр. Он прекрасно воспринимал ее открытую манеру высказываться без задних мыслей. Он сам был достаточно откровенным человеком и не принадлежал к числу тех руководящих "павлинов", которые бесчинствовали в Пуллахе. Сотрудничество с Франком Оффенбахом тоже сложилось хорошо. Они оба прекрасно понимали друг друга и установили между собой великолепные рабочие отношения. В общем, они составили очень гармоничную тройку.
      Когда Хайке вошла в отель, я уже ждал ее в фойе. – Куда мы пойдем? – спросила она сходу. – Недалеко, – предложил я. – Ты знаешь что-то поблизости? Чтобы можно было посидеть спокойно? – спросил я ее.
      Она тут ничего не знала, кроме давно известных мест сбора туристов. Потому мы пошли в сторону ворот Изартор и нашли там итальянский ресторан. На нем мы и остановились. Началась длинная и милая беседа.
      Хайке благодаря своей работе в БНД была прекрасно знакома с обстоятельствами моей жизни, потому она, не стесняясь, рассказывала удивительно много о самой себе и об ее прежней жизни. В ее рассказе БНД, разумеется, играла центральную роль. Несмотря на множество разочарований по службе она все еще сохранила энтузиазм. Я давно восхищался ее энергичностью. Для нее ежедневная рутина в Пуллахе была чем-то вроде интеллектуального тренинга на выживание. Она видела большие и маленькие системные ошибки, но могла в душе дистанцироваться от них, стараясь не придавать им слишком большого значения. При всем этом, она не была из тех, кто тупо идет в стаде.
      Хайке разительно отличалась от многих коллег, старательно улыбавшихся на службе, но в душе давно распрощавшихся со своей профессией. Мне было приятно видеть, что она как и прежде демонстрировала цепкость и энтузиазм, потому что по ее убеждению случаи измены следовало обязательно раскрыть. Ее открытость удивляла меня. Такую четкую позицию редко встретишь среди коллег. Это был бальзам на мою израненную душу.
      В то время я никогда не мог бы предположить, что и эту храбрую женщину проглотит и переварит, сделав "своей", аппарат БНД, точно так же, как он сделал со всеми остальными. Я вовсе не осуждаю ее, ведь в реальности у нее не было никаких шансов.
      За день до моего дня рождения она написала мне письмо. В нем чувствовалось, что тактика войны на истощение, которую вели против нее новые шефы, постепенно приносила свои плоды. Единственная и последняя сотрудница бывшего реферата 52 DB, она все еще сидела на своем старом месте. Там она судорожно пыталась устоять против враждебности новой руководящей клики и при этом сохранить самообладание. Ей пришлось пережить все, что происходило за прошедшие месяцы вокруг "Дела Фёртча". Единственная из тех, кто должен был различать правду и ложь, она вела бесперспективную борьбу в одиночку, пытаясь защитить то, что уже прошло. Я думаю, что если у кого-то в такой ситуации не пострадает психика, то он не совсем нормальный.
      Беспощадная бесцеремонность целого аппарата была очевидна. "Снаружи", то есть там, где и должны были бы проявляться способности этого ведомства, БНД десятилетиями регулярно демонстрировала свою несостоятельность. У меня давно сложилось впечатление, что эту импотенцию в Службе компенсировали удивительной недобросовестностью, бесчестностью и злобностью "внутри". Вряд ли где-то еще это было столь явно видно, как здесь.
      Поле этого прошло много месяцев, пока она полностью не изменилась. Когда в январе 2003 года ее допрашивали как свидетеля на процессе против меня в мюнхенском Земельном суде, она уже внутренне освободилась от потрясений 1997-1998 годов. Я думаю, это было что-то вроде самозащиты. Ведь ей приходилось по-прежнему жить и работать в этой лавочке. Потому она вынуждена была давно прервать контакты со мной и моим партнером. Возможно, и по той причине, что новое руководство всегда требовало от нее отчета каждый раз, когда она созванивалась или встречалась с нами. К Ульбауэру, нашему тогдашнему шефу, отношения значительно охладели.
      В последний раз я говорил с ней в зале суда, незадолго до ее допроса как свидетеля. Она посмотрела на меня и сказала: – Неужели мы не могли обойтись без всего этого? Она была хорошо накрашена, как всегда, но все равно выглядела серой и печальной. Но в ее глазах все еще сохранилось то, что было в них всегда. Хитрые светлые молнии. Точно так же, как в тот вечер в итальянском ресторане на площади Изарторплатц.
      От того вечера осталось лишь одно воспоминание: когда наступил поздний вечер, мы оба расслабились, были в хорошем настроении, и мир вокруг уже не казался нам таким скверным. Незадолго до полуночи мы расстались у ворот Изартор. В прощании было что-то меланхолическое, как будто мы предчувствовали, что нас ожидает. В любом случае, нам, увы, больше никогда не довелось встречаться в такой свободной и приятной обстановке.
      Венский вальс
      Дома все шло своим чередом. Все обиды и нагрузки моя жена переносила с достойным восхищения терпением. Вряд ли другая смогла бы выдержать такой образ жизни своего мужа. Но что нам оставалось? А наши присланные Службой ангелы-хранители? Они занимались патрулированием. Я был убежден, что эта деятельность вокруг моего дома была лишь фиговым листочком. Исходя из ситуации, Служба должна была реагировать, но никто не знал, что именно следует делать. Потому они удовлетворились таким видом персонального обслуживания и успокоили, в первую очередь, самих себя. Я, во всяком случае, ни на грош не верил в эффективность моих охранников. Но, в конце концов, оказалось, что именно в этом вопросе я серьезно ошибался.
      Незадолго до моего отъезда в Вену вокруг моего дома начали твориться странные вещи. Прикрепленные ко мне сотрудники БНД много раз замечали посторонних лиц, явно наблюдавших за моим домом и окрестностями. Потому Оффенбах решил установить наблюдение и за моим вылетом в Вену.
      И. смотри-ка, группе наблюдателей из QB 30 сопутствовала удача. Им удалось установить сразу нескольких человек, следивших за мной в ганноверском аэропорту Лангенхаген. Теперь было очевидно, что другая сторона проявляла большой интерес ко мне, по крайней мере, к моему путешествию. Во всяком случае, "наружникам" удалось задокументировать присутствие сразу нескольких людей явно восточноевропейского происхождения. К сожалению, об этих разведывательных успехах я узнал лишь благодаря разговорчивости одного из коллег. Официально меня о них так и не проинформировали. Точно так же не было у меня никаких инструкций на самый крайний случай.
      Этот вид пустой игры в таинственность и шпиономанию был самым обычным явлением в БНД. Вместо того, чтобы открыто информировать сотрудников, в этом и подобных случаях предпочитали молчать. Эти действия никак нельзя был назвать мероприятиями, укрепляющими доверие. В полном соответствии с правилом – неуверенный в себе и боязливый чиновник и есть самый лучший чиновник, руководители Службы постоянно действовали безответственно. Лишь благодаря верным знакомым из реферата 52 я всегда был в курсе дела. Пусть неофициально и против всех указаний, но тем не менее… Это означало, что мне следовало быть чертовски осторожным. Как всегда говорил Фредди: – Только осторожно! Шаг за шагом! Как на минном поле! Эта БНД мало чем отличалась от минного поля.
      В Австрии подготовка шла полным ходом. В отличие от Праги здесь представители секретных служб Австрии были официально проинформированы о предстоящей операции. Офицер, осуществлявший связь с австрийской контрразведкой, назовем его Франц, сопровождал отряды QB 30. Франк и его австрийский референт связи были знакомы много лет. Они постоянно помогали друг другу. Но если кто думал, что теперь все пройдет гладко и гармонично, как в венском вальсе, тот ошибся. Оказалось, что БНД в переносном смысле еще не прошла даже начального курса школы танцев. Что-то не клеилось с ритмом.
      Во время моего последнего приезда в Мюнхен Франк попросил меня по прибытии в Вену быть очень внимательным. Он хотел уже в аэропорту выставить нескольких своих наблюдателей, чтобы проследить за моей поездкой в отель. При случае я должен был проверить, как хорошо выбрали свои позиции его люди. После возвращения мы договорились обсудить все ошибки, которые я заметил. Достаточно странное дополнительное поручение, которое мне совсем не понравилось. Тем более, в такой ситуации. Если бы меня попросил бы не сам Оффенбах, я бы вежливо отказался. Но ему я не мог не оказать услугу.
      С небольшой ручной кладью и с большими сомнениями в первой половине дня 30 января 1997 года я сел в самолет "Люфтгазы", вылетавший в Вену. Через полтора часа я уже шел по зданию венского аэропорта Швехат в сторону главного выхода. Я не заметил ничего необычного. Все шло нормально. Я взял такси и поехал в город, пока наша поездка не привела к Йоханнестгассе, 28. Я встал перед огромным зданием и взглянул наверх. Это был венский двенадцатиэтажный отель "Интерконтиненталь".
      Внешне строение напоминало многоэтажки восточноберлинского района Марцан. Ничего похожего на венский шарм и атмосферу. Мне этот отель уже был знаком по прежним моим поездкам в дунайскую метрополию. Фредди и я тут бывали уже неоднократно. И бывали с большой охотой. Если внешне гостиница выглядела скучно и неприглядно, то внутри вы попадали в настоящий бизнес-отель со всем возможным комфортом, который только можно себе представить. С огромными коврами на стенах, со столами из тикового дерева, и с прекрасным внутренним интерьером. Тут царила атмосфера, чем-то даже напоминающая венскую кофейню.
      Через тяжелую стеклянную дверь я вошел в фойе, поставил свой серый чемоданчик "Люфтганзы" и осмотрелся по сторонам. Вот мы и снова в Вене, господин профессор, подумал я про себя. На мгновение я почувствовал себя хорошо. Но этот момент прошел быстрее, чем мне бы хотелось. Потому что меня тут же окружил хаос, устроенный "авангардным отрядом" БНД. Один из QB подошел ко мне и пригласил на рецепцию. Там меня уже ждали.
      Женщина средних лет в темно-синем костюме стояла за стойкой и мрачно смотрела на меня. Неужели я устроил что-то плохое? – Здравствуйте, итак, это вы господин, которого мы ждали? – приветствовала она меня хоть и вежливо, но с заметным напряжением. Ее восточно-австрийский диалект ни с чем нельзя было спутать, и в этой ситуации он подействовал на меня подобно лекции профессора в институте. – Вы знаете, – попыталась она объяснить, – так нельзя. Вы сначала должны зарегистрироваться, только потом номером можно пользоваться. У меня на этот счет четкие инструкции. Я ничего не понимал, а коллега из подгладывающей и подслушивающей бригады смотрел в сторону, как будто это его никак не касалось. Если он теперь еще начнет насвистывать, думал я, то я сорвусь.
      Что случилось на этот раз? Она подвинула ко мне бланк регистрации и попросила его заполнить. – А что, были проблемы? – спросил я, пока писал. Я как-то хотел улучшить настроение, а ничего другого мне в этот момент в голову не пришло. – Не так, чтобы проблемы, – ответила она. Я посмотрел на нее: – Но? – Понимаете, ваши коллеги хотели попасть в номер, который был забронирован для вас. Но они не знали, ни как вас зовут, ни когда вы приедете. Но я же не могу заранее давать чужим людям ключи от номера. Мне это показалось странным. Я не придумал ничего более умного и сказал просто: – Ну, да, это уже не проблема, теперь я здесь! Моя попытка разрядить ситуацию дружеской улыбкой оказалась безуспешной.
      – Да, вы снова провели хорошую подготовительную работу! – прошептал я коллеге, направляясь в сторону лифта. Как выяснилось потом, люди Оффенбаха попытались снять "оптом" сразу все комнаты, в том числе и мою. Как и в Праге, они хотели установить в ней свою технику. Кроме того, по плану в моем номере должен был появиться и ждать своего владельца мой синий пиджак. Однако персонал отеля не согласился участвовать в этой акции, потребовав для получения ключа от каждого номера паспорт его постояльца.
      Но, вместо того, чтобы согласится с этим, и сохранять спокойствие, двое членов команды наблюдения ввязались в долгую дискуссию с персоналом бюро регистрации. Придумать что-то более привлекающее внимание было бы трудно, но к чему мне теперь было кипятиться из-за этого? Уж таковы они, тайные специалисты БНД.
      Забросив, наконец, свой чемодан в номер, я позволил себе выпить чашечку кофе в фойе. Через короткое время мимо прошла Хайке, показав мне жестом, что нам нужно встретиться. После короткой встречи в моем номере туда пожаловал сам Ольгауэр. Он отдал приказ, чтобы никто больше не выходил из отеля. Техники передали мне пиджак и начали монтировать камеры в моем номере. Теперь оставалось только ждать.
      Ольгауэр, как видно, был снова в своей среде. Он много лет проработал для БНД и тут, в Вене, потому прекрасно знал обстановку. Все с напряжением ждали, позвонит ли "Вольфганг" незадолго до встречи, как мы договаривались. Мне становилось плохо от одной мысли о том, что из всего этого может выйти. На мой взгляд, пуллахцы излишне привлекали к себе внимание.
      Дело было не только в устроенном им шуме в отеле, но и в том, что была предупреждена австрийская контрразведка. Здесь в Вене, где на полную катушку трудились разведки самых разных стран, это вряд ли можно было бы назвать хорошим ходом. Кроме всего прочего, все машины команды наружного наблюдения были запаркованы на стоянке ближайшего полицейского участка, что вызвало там множество ненужных вопросов. А вдобавок меня еще представили связнику в Австрии Францу. Пользы от этого было как с козла молока. Интуиция в очередной раз подсказывала мне, что моя фирма тут уже слишком наследила.
      Ольгауэр, который на этот раз отказался от экскурсии по городу и совместного ужина, отдавал последние указания: – В любом случае мы остаемся здесь в гостинице. Действуйте так же, как в Праге. Если разговор состоится, поднимайте цену. Требуйте больше денег и просите еще время на раздумья. Это было уже абсурдно. Чего он, собственно, добивался всеми этими действиями? Подразнить русских? Спонтанно мне вспомнился Ульбауэр и его сомнения.
      Инструкции руководителя следственного реферата были слишком расплывчаты. Я начал сильно сомневаться, что вообще существовал какой-то оперативный план с определенными целями. Во всяком случае, я его никогда не видел и ничего о нем не слышал. Что означало – поднимать цену? Что означало – много денег? Что означало – действуйте как в Праге? Если бы беседа не продолжилась, можно было бы сразу бросить это дело. Вопрос за вопросом. Я задал их руководителю операции.
      Но он не давал конкретных ответов. Вся ответственность была на мне, и в случае неудачи на меня же свалилась бы вся вина. Стоило чему-то пойти не так, жонглеры из пуллахской разведки искали бы ошибку сначала у меня. По этой причине его краткий ответ не имел для меня никакой ценности. Да и ответ был в духе футбольного тренера Франца Бекенбауэра: – Посмотрим…
      Я ушел в свой номер. Теперь я снова был один и взволнованно шагал по номеру, время от времени, поглядывая на мобильный телефон – работает ли он. Сеть была, аккумуляторы в порядке. Через несколько мину после шести часов вечера телефон зазвонил. Мое сердце бешено забилось от волнения.
      Теперь главное не сделать ошибки. Изысканно дружным тоном я ответил: – Да, алло, кто это? Потом все пошло очень быстро. Голос моего собеседника, которого я так долго ждал, спутать нельзя было ни с чем: – Да, дружище. Это я. Слушай, за тобой следят. Тут есть пара людей, понимаешь? Лучше всего, исчезни прямо сейчас и будь очень осторожен. Я потом сам на тебя выйду! Затем телефон замолчал. Сбитый с толку я некоторое время стоял не шелохнувшись.
      – Итак, ребята, вот и все! "Вольфганг" только что отменил встречу, – сказал я своему темно-синему пиджаку. Через минуту шеф, Франк и Хайке уже были в моем номере. Все чувствовали себя растерянными и смущенными. Дурное настроение Ольгауэра было видно со стороны, хоть он и пытался его скрыть. Другие просто грустно и растерянно смотрели друг на друга.
      Что же случилось? Общая беспомощность оставляла лишь один выход – приказ к отступлению. Это означало демонтаж техники и по возможности незаметный отъезд. Остаток вечера я провел один. Сначала в номере, потом в баре отеля. Там трио музыкантов на рояли, скрипке и гармонике исполняло венские вальсы. В этом баре мне уже неоднократно приходилось бывать. Только тогда мне сопутствовал куда больший успех, чем сегодня. Мой партнер Фредди и я уже давно выбрали венский отель "Интерконтиненталь" для наших тайных встреч с агентами. Он прекрасно подходил для этого. Кроме главного входа в него можно было попасть еще несколькими путями. Особенно вход через подземный гараж, откуда можно было незамеченным попасть в номер, пройдя мимо фойе и обычной гостиничной суеты, принес нам в свое время много пользы.
      Ведь в этой гостинице нам передавали самые секретные документы из стран бывшего Советского Союза. Не один информатор подвергался там нами серьезному опросу. И до сего дня это здание всегда вызывало у меня приятные воспоминания. А сейчас? Я сидел здесь, жалкий и потерянный. Кроме издержек – никакой выгоды. Жаль, что рядом не было Фредди. Его сейчас мне так не хватало, ведь разговор с ним улучшил бы мое внутреннее состояние. Конечно, обо мне и моей ситуации никто не думал. Овеянная славой группа Франка тоже исчезла, и, скорее всего, зализывала где-то свои раны.
      Но что случилось бы, если бы этот "Вольфганг" вдруг все же передумал и решил бы пойти на встречу со мной? Это уже никого не интересовало. Команда занялась сама собой.
      На следующий день мне пришлось проснуться очень рано. Самолет мой улетал ранним рейсом, и потому тем субботним утром я был совсем один в зале для завтраков отеля "Интерконтиненталь". Мне только налили кофе, как в зал вошли еще три человека: двое мужчин среднего возраста и женщина несколько моложе их. Внешне они выглядели как восточноевропейцы, возможно, русские или белорусы. Стоило им сесть, как они удостоили меня долгим взглядом. Ели женщина и один из мужчин смотрели на меня неподвижно, то второй мужчина очень сильно наклонил голову. Это было похоже на настоящий поклон. Потом, как по команде, они отвернулись и больше ни разу не взглянули на меня. Странный случай, подумал я.
      Может быть, господин в сером костюме в полосочку подал мне сигнал? Или у меня уже началась мания преследования? Или просто один был настроен дружески, а другие нет? Как мне было оценить этот маленький спектакль? Я был уверен, что в этом было что-то ненормальное. И моя поддержка, люди из "наружки", где они были в этот момент? Я очень рассердился на эту стаю. Они наверняка сейчас еще лежали в теплых кроватях или готовились к обратному путешествию в Мюнхен. Как раз сейчас, когда они были мне так нужны. Я решил быстро допить кофе и как-то связаться с коллегами. Я оставил недоеденную половинку круасана и побежал в фойе. Там никого не было. Никого!
      С любопытством я двинулся назад в направлении зала для завтраков. Вдруг кто-то из наших людей уже спустился на завтрак? Ни души! А куда подевались три незнакомца? Их стол был пуст. Все стояло так, как будто они вернутся в любой момент. Полные чашки с чаем, бутерброды, бокалы с апельсиновым соком. Столик призраков.
      Раздосадованный и в тоже время с некоторым облегчением, потому что казалось, что вся история закончилась, я возвращался домой. Мысль о том, что "Вольфганг" еще когда-нибудь позвонит, я постарался просто выбросить из головы.
      "Испорченный телефон"
      Любой нормальный человек справедливо предположил бы, что после завершения операции последует ее критический разбор. С одной стороны, мне, конечно, было любопытно узнать, какие ошибки были допущены в Вене. По крайней мере, полагал я, нужно было сделать соответствующий анализ. Наконец, следовало все проверить и изучить. С другой стороны, я не получил никаких стратегических директив на тот случай, если "Вольфганг" позвонит мне снова. Впрочем, ничего подобного не произошло. Никаких обсуждений, никаких инструкций. Девиз был один: ждать. Ответственные руководители снова по-страусиному спрятали голову в песок. Я был растерян и выходил из себя. На свои многочисленные запросы я получал уклончивые ответы. Еще до меня, как по "испорченному телефону", доходили отрывки из сказанного в ходе обсуждений на заседаниях руководящей клики Пятого отдела. К профессионализму это не имело никакого отношения.
      Впрочем, из слухов, сплетен и доходящих до меня фактов я смог сложить достаточно полную картину того, как рассматривали эту проблему наши шефы. На конфиденциальных переговорах ответственных начальников все сводилось к одному: значение и масштаб неудачи следовало преуменьшать. Чем меньше сведений о ней просочится наружу, тем лучше. При этом они недооценили одно обстоятельство, которое, собственно, было им хорошо известно – сплетни и слухи внутри Службы. Нигде в мире, под покровом абсолютной секретности и доверительности сотрудники не сплетничают так, как в БНД.
      Столовая, где многие коллеги собирались в обеденный перерыв, была настоящей биржей по обмену информацией. Порой у меня возникало впечатление, что плотность информации в этой шпионской столовой куда выше, чем в Аналитическом отделе. Торговля сведениями просто процветала. Разумеется, в ней участвовали только те, кто пользовался неограниченным доверием, но и тех было довольно много. Такие сведения всегда передавались из уст в уста, с дополнениями, вроде: "скажу только вам" или "совершенно исключительная информация". Кто-то из коллег так описал эту ситуацию внутри Службы:
      "Если хочешь сообщить что-то кому-то в БНД, не говори это прямо ему, скажи кому-то третьему. Так он быстрее узнает".
      И вот, как-то до меня дошло, пусть и обходным путем, как мой руководитель операции и его штаб оценили путешествие в Вену. Возможность ошибки, совершенной своими людьми, они отметали начисто. Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Нет. Все было сделано безупречно. А когда они позже узнали, что австрийская служба по борьбе с наркотиками в окрестностях отеля проводила свою тайную акцию, они тут же нашли виновных.
      По их словам, в операции австрийцев участвовало несколько полицейских бригад. И это насторожило русскую разведку, таков был анализ отдела безопасности. Но тогда, спрашиваю я себя даже сегодня, что за задание, собственно, было у офицера по связи Франца. Ведь именно он должен был предотвратить эту дикую путаницу и неразбериху. Или, в конце концов, никаких полицейских из отдела по борьбе с наркотиками там и не было? Возможно, что австрийцы хотели вблизи посмотреть на действия БНД? Но об этом господа даже не думали. И если и думали, то они этим и удовлетворились. Но, собственно, почему они должны были думать?
      С каким государственным размахом и помпезностью начиналась венская операция, и как легкомысленно, и не придавая значения, списали ее в архив. Все закончилось – и забудьте, таким было господствующее мнение. Но тут наши профессионалы разведки снова ошиблись. В своих расчетах они опять не учли противника.
      Универсальные дилетанты и разносторонние любители
      Если другие разведслужбы уделяют огромное внимание обучению, специализации и повышению квалификации своих кадров, то в БНД спецподготовка и профессионализация играют отнюдь не самую важную роль. Собственно, руководство ведомства уже много лет настаивает на улучшении уровня профессиональной компетентности своих сотрудников. Но на самом деле намерениям руководства исправить имеющиеся недостатки в подготовке работников мешает в первую очередь внутренняя структура Службы, а также, конечно, быстро меняющиеся профильные требования к сотрудникам.
      Например, организованная самой Федеральной разведывательной службой Школа БНД в Хааре под Мюнхеном пользуется среди сотрудников плохой славой. Цели обучения кажутся сомнительными, методы давно устаревшими, а дидактическое изложение точно никак не отвечает велениям времени. Не случайно должность преподавателя в "шпионской школе" считается "отстойником" для тех разведчиков, кто уже не способен вести активную работу. Но главное в том, что профессиональная переориентация этого заведения так и не была осуществлена. Разумеется, при ней есть также курсы повышения квалификации и учебные курсы для сотрудников технических специальностей.
      Что касается актуальности и злободневности, то тут преподаватели давно не в ладах со своим учебным материалом. Исключением можно назвать, пожалуй, обучение иностранным языкам, которое поставлено неплохо, хоть и недостаточно для службы, занимающейся внешней разведкой. Но преподавание основных предметов ведется кое-как и буквально влачит жалкое существование. За несколько лет обучения административным предметам основное внимание уделяется правильному заполнению финансовых отчетов за командировки, и куда меньшее – специфическим методам получения информации.
      Если кратко, то отношение к внутрислужебной системе обучения и повышения квалификации складывается из смеси отрицания, антипатии, непопулярности и низкой оценки. А после того как молодой сотрудник в любой форме прошел вводный курс обучения – в Службе это называется "получить шпионский аттестат зрелости", для него начинается собственно работа в БНД. и именно здесь лежит основная причина следующей опасной системной ошибки. Если кто полагает, что БНД подчиняет свою организационную деятельность обычным административным правилам, свойственным всем учреждениям, а не наоборот, тот серьезно заблуждается. И именно это в течение многих лет приводит Службу на самых разных уровнях управления к параличу оперативной активности. Административный отдел, прозванный на жаргоне БНД "живыми помехами из Четверки" играет при этом беспощадную саморазрушающую роль. Давайте рассмотрим подробно эту проблему на примере карьеры молодого офицера Бундесвера, перешедшего на службу в БНД.
      Однажды молодой офицер – предположим, что он уже старший лейтенант – сталкивается с вопросом, какой деятельностью в Службе он мог бы заниматься. Но из-за определенных административных правил и директив он может, естественно, выбирать только те функции, для которых есть свободные вакансии. И потому он, несмотря на все свои языковые и профессиональные знания, оказывается в одном из аналитических подразделений, например в том, которое занимается анализом сообщений прессы. Спустя два года, за которые он был совершенно неудовлетворен своей деятельностью, ибо видел, что способности его не используются в полную силу, его направляют в Южную Африку заместителем оперативника-агентуриста. Через девять месяцев, совершенно неожиданно ему присваивают звание капитана. Но для его нынешней должности такое звание не предусмотрено. Потому его снова переводят, на этот раз в сферу борьбы с незаконной торговлей оружием. Параллельно к этому он подает заявление на обучение на курсах офицеров генерального штаба при военной академии Бундесвера в Гамбурге. После этих курсов он может ожидать получения старшего или высшего офицерского звания.
      Не проходит и года, он как раз втянулся в работу, он на полгода направляется в Гамбург в Академию Бундесвера. Когда он возвращается, на его должности сидит уже другой, и потому нашего офицера переводят на другую должность, где он тоже может быть произведен в майоры. Теперь он оказывается в реферате, собирающем сведения о международной торговле наркотиками. Как по мановению волшебной палочки наш офицер превращается в специалиста по борьбе с наркотиками. Герд Фрёбе сказал бы в таком случае: – Немецкий офицер может все!
      Если ему не очень повезет, то он останется тут на два-три года. Потом он снова переходит в другой отдел – теперь он должен стать руководителем подразделения.
      И возможно, как раз тут его мечты осуществляются. Он попадает в Третий отдел и занимается военным анализом. Наконец, он попадает в сферу, которую изучал с самого начала и хорошо ее знает. Но и тут его постигает неудача – после присвоения ему очередного звания его снова переводят, и он становится, совершенно неожиданно для себя, руководителем реферата контрразведки. Если там он будет работать слишком прилежно, а ведь активность именно в этой щекотливой области руководство ведомства воспринимает без особой благожелательности, то в один из дней он вынырнет опять в другом месте и снова в подотделе анализа прессы, но уже на должности руководителя.
      Невыразимый круг замкнулся. С административно-технической точки зрения эта одиссея по Службе совершено правильна. Но с профессиональной точки зрения это катастрофа. Вот так и скачут многие сотрудники из отдела в отдел, нигде не успевая закрепиться и приобрести достаточные знания и опыт. Вполне обоснованно в Службе говорят об универсальных дилетантах и разносторонних любителях.
      И хотя сотрудники в подавляющем своем большинстве характеризуются незаурядным умом и большим трудолюбием и приступают к работе с энтузиазмом, эта внутрислужебная структура убивает всяческую эффективность и не дает развиться профессиональной компетентности, по крайней мере, в значительной части Службы. Этим гасится любой энтузиазм и уничтожается большой потенциал рабочей морали и служебного рвения.
      Настоящее "дежа вю"
      Шпионы и агенты на телевидении это актеры. Разведчики из БНД, считающие себя супершпионами, это комики. Оба жанра привлекательны по-своему. Если Джеймс Бонд и ему подобные до сих пор никогда не волновали меня и никогда в реальности не были мне интересны, то от шутов в Федеральной разведывательной службе всегда исходила захватывающая сила. Никто другой не способен на такие шутки и проделки, как секретная группа из долины Изара, которая за прошедшее время значительной частью уже переместилась на берега Шпрее. Разумеется, среди них можно найти и скромных, застенчивых актеров. Но один из них, которого можно по праву причислить к самыми крикливым, несомненно, добился особой славы и внимания, хотя и достаточно сомнительным путем. Именно о нем я и хочу рассказать. Он этого заслужил. Речь идет об уже упоминавшемся преемнике Ольнгауэра, начальнике следственного реферата с лета 1998 года. Этот самозваный "критический поклонник" Фёртча не только был верно предан своему шефу, но даже попал в анналы разведывательной службы благодаря своей почти цирковой самооценке, что он мол, занимался "высокой школой разведывательного мастерства". Этими словами он по праву заслужил бы себе шутовской орден на любом карнавале.
      27 мая 1999 года, примерно в половине одиннадцатого утра на мой мобильный телефон поступил неожиданный звонок: – Алло, Вернер, как поживаешь? Я сначала не узнал звонившего, потому переспросил: – Скажите, пожалуйста, кто это? – Это Вольфганг, ты помнишь? – ответил он. Теперь и я узнал его голос. Конечно, я вспомнил. После его звонка перед несостоявшейся встречей в Вене я ничего о нем не слышал. А прошло уже почти полтора года.
      Этот звонок меня одновременно удивил и испугал. Но я постарался сохранить хладнокровие и сказал лишь, что давно ничего о нем не слышал. На это "Вольфганг" ответил: – Ну, ты знаешь, была пара небольших проблем. – И что ты хочешь? – спросил я. – Я хотел бы встретиться с тобой в конце июня. Можно? – спросил он. Во мне снова зашевелилось плохое предчувствие. В голове метались лихорадочные мысли. Он уточнил свое предложение: – Встретимся как в первый раз. В той же стране, понимаешь?
      Я был настолько ошарашен его звонком, что только спросил: – Как ты себе это представляешь? – Ну, я думаю, 22-е, 23-е, 24-е июня – подойдет? Я не знал, как мне реагировать и не хотел сразу давать ответ. Потому как-то рассеянно я ответил: – Ну, об это нам еще нужно будет поговорить. А где именно? Он ответил спокойным и дружеским тоном: – Ну, в той стране, где мы встречались в первый раз. Я позвоню ровно через неделю. Так что подумай, пока. Не успел я что-то сказать, как телефон замолчал.
      Честно говоря, я был очень рад, что разговор закончился так быстро. Ведь как мне нужно было правильно поступить? Сразу отказаться? Сразу согласиться? Или что-то другое? Я этого не знал. И хотя я за все время разговора не пошевелился, у меня перехватило дыхание. Я вышел на террасу своего дома, чтобы отдышаться. Что теперь? Что делать? После несостоявшейся встречи в начале 1998 года я не получил никаких инструкций от руководства.
      Без каких-либо директив о дальнейшем поведении, без каких-то полезных советов на будущее меня тогда просто опустили домой. Перед отъездом они сказали лишь, что я должен немедленно сообщить, если другая сторона снова попробует вступить со мной в контакт. Потом больше никто ничего не говорил. Старые шефы как-то исчезли за стенами "лагеря", многие участники операции были отправлены на пенсию, а оставшиеся молчали как рыбы.
      Весь отдел безопасности был реструктурирован, но при этом организационные принципы ведомства никак не изменились. Политикам можно было сообщить об ускоренном ходе реформ. Мол, теперь все стало по-другому. Но на самом деле, все оставалось, как и прежде, только под другим обозначением. Если кратко – вычеркнули пятерку (номер отдела), поставили девятку и вот – смотрите, у нас совершенно новая Служба, не такая, как раньше.
      Все последовавшие Президенты верили и до сих пор верят в это. Но, вероятно, они это только говорят, чтобы успокоить себя и всех остальных. Вину за свою недееспособность Служба и политики пытались, как всегда, переложить на плечи самых маленьких. В данном случае, на плечи Фредди и меня. Наследники в следственном реферате оказались кликой, способной лишь на то, чтобы доконать нас, прикончить окончательно. Другие руководители из Первого отдела, игравшие довольно жалкую роль в прошлые годы, что вышло на свет не в последнюю очередь благодаря нашему сотрудничеству с отделом собственной безопасности БНД, с удовольствием включились в нашу травлю. У них были с нами давние счеты.
      Что же мне теперь делать? Обратиться к этим мерзавцам, которые только того и ожидали, что я совершу какую-то ошибку? Это я исключал. Я не доверял ни на йоту ни одному из этих людей. Но и молчать об этом звонке я не мог. Официально я до сих пор служил в БНД, хотя уже полтора года фактически там не работал, кроме того, я по-прежнему оставался офицером Бундесвера. Потому присяга и служебный долг требовали от меня обязательно сообщать о таких случаях, вроде последнего звонка.
      Ну а что потом? Я был в полной растерянности, Кроме всего, я понятия не имел, какие дальнейшие планы строит мой собеседник, и особенно его руководство. Трудно было представить, что русские с воодушевлением отреагировали на реальные события в Праге и Вене. Ведь, в конце концов, я действительно водил их вокруг пальца, пусть даже и по указаниям своего начальства. Но именно оттуда, с верхних эшелонов Службы и исходили утечки, которые привели к тому, что о встречах кое-что даже напечатали в газетах. Моему спокойствию это отнюдь не способствовало. Так что же мне делать? Кому звонить?
      Контакты с Франком, шефом QB 30, давно были прерваны. Если бы я позвонил Хайке, то больше не мог бы быть уверен, кому еще достанется моя информация. Ведь мне сначала был нужен только совет, как мне поступить дальше. Но был ли телефонный звонок вообще правильным методом? БНД все больше и все чаще вторгалась в сферу телефонных переговоров. Любопытству мюнхенских подглядывателей и подслушивателей до сих пор нет никаких границ. Кроме того, я помнил о глубоких знаниях этого "Вольфганга", что меня тоже беспокоило не на шутку. Кто знает, чем занимаются и на что способны эти люди.
      Я выкурил пару сигарет, прежде чем положил телефон на стол и отказался от звонка кому бы то ни было. Внезапно я догадался, что можно сделать. Это было бы самым простым решением. Пусть всего лишь первый шаг, но все равно. К огорчению моей жены я сразу после часа дня простился со своей семьей. Я не назвал ей причину отъезда, чтобы не беспокоить лишний раз. – Куда ведет тебя новое внезапное путешествие? Или, спрошу иначе, как зовут красавицу? – пошутила она. – Ее зовут Фредделина, – ответил я манерным тоном и с легким французским акцентом.
      – Ну, тогда передавай Фредди привет, – напутствовала она меня на дорожку. Поездка на юг прошла как полет в самолете. В раздумьях и опасениях я проехал указатель с названием городка, где жил Фредди. Это был первый раз, когда я приехал к нему без предупреждения. Я лишь надеялся, что он дома и найдет для меня время. Новую ситуацию нужно было тщательно обсудить и проанализировать.
      И мне повезло. Когда я затормозил у его дома, он уже стоял на верхней ступеньке лестницы у входа. С сигаретой в одной руке, а другую он приставил ко лбу, как индеец, всматривающийся в даль, и глядел на меня, выходившего из машины. – Ах! – таким было его несколько спартанское, полное нехороших предчувствий приветствие.
      – Как, "ах"? – спросил я. Я все еще стоял у дверцы машины и через ее крышу смотрел на дом. – Я уже ждал тебя, мой генерал, – усмехнулся он. – Как ждал? – спросил я. – Я сегодня после полудня позвонил тебе. А твоя жена сказала, что ты выехал ко мне. Но раз ты не позвонил мне заранее, я сразу догадался, что случилось что-то серьезное, – ответил он. Закрывая дверцу, я приступил к рассказу. – Да, случилось что-то серьезное. Но с чего начать? Снова повторив: – Ах, ах, – он прикрыл глаза ладонью.
      За несколько минут я рассказал ему все и поделился своими сомнениями. Фредди был рад видеть меня снова. Здоровье его серьезно пошатнулось. БНД оказывало на него такое давление, что бороться ему было очень тяжело. Он страдал не только морально. Несколько недель назад ему сделали сложную операцию на плече. Глубокая рана никак не заживала и причиняла ему сильную боль. Но он был единственным, кому я доверял и мог обсудить с ним эту служебную проблему.
      Мое появление он воспринял скорее как хорошую возможность отвлечься, нежели как неожиданные хлопоты. Само собой, мы решили провести вечер в близлежащем кабачке. За добрым пшеничным пивом мы могли спокойно обсудить ситуацию и попробовать найти решение. По нашей старой привычке к пиву мы в качестве ужина заказали хлеб с колбасным фаршем с луком и посыпанный красным перцем. Это чисто франконская закуска нигде не готовилась лучше, чем здесь. В конце оказалось, что мы выпили меньше, зато съели больше, чем было бы хорошо для здоровья, потому вечером решили прогуляться по историческому старинному городку.
      Мы снова и снова обсуждали сегодняшний звонок. Фредди был настроен очень скептически: – С этими дилетантами там внизу у тебя ничего не выйдет. Если ты доложишь им, то попадешь в ту же мельницу, что и в прошлый раз. Потом высокие господа будут курить друг другу фимиам, а если что-то пойдет не так, вину все равно свалят на тебя. Но если ты не доложишь, а об этом каким-то образом станет известно или случится еще что-то непредсказуемое, то и тогда ты окажешься козлом отпущения, ведь ты должен был сообщить. Потому тут вопрос не в том, чтобы не вляпаться, а в том, чтобы вляпаться как можно меньше. А затем он повторил ту фразу, которая так часто использовалась им в подобных случаях: – Лучше бы мы учились чему-то умному. Тогда мы и понятия не имели бы об этой паршивой фирме!
      Мы так углубились в беседу, что не заметили, как пошел дождь. Целый час мы ходили кругами по Рыночной площади. И при этом нам было ясно, что на самом деле альтернативы нет. Мы не могли промолчать о звонке "Вольфганга". Кто знает, что может случиться. И как раз такой ошибки ждет – не дождется кое-кто в Пуллахе. Но наше доверие к пуллахцам вообще уже было равно нулю. Так кому же мы можем обо всем рассказать?
      Федеральное ведомство по охране конституции в Кёльне не было ответственно за нас и потому они сразу же передали бы эту информацию прямиком в БНД. Нам тогда досталось бы еще больше. Но мы ведь все еще были кадровыми офицерами на активной службе. Это означало, что Служба военной контрразведки МАД могла оказаться подходящим партнером в этом вопросе. Но, чтобы объяснить контрразведчикам Бундесвера этот сложный случай, нам необходимо было бы рассказать им всю его долгую предысторию. А это тоже являлось бы грубым нарушением всех правил и инструкций.
      – Но там внизу нет больше никого, кому я бы мог довериться. Франк где-то затаился, а Хайке обязана докладывать начальству все, что узнает. Так что же мне делать? – прожужжал я Фредди все уши. Тот полез в карман брюк и вытащил маленький листок бумаги: – Вот, ему мы можем позвонить. Только ему!
      Я взял листочек и одновременно спросил: – Кому? – Ульбауэру! – этот ответ прозвучал без витиеватостей, но не совсем неожиданно. Я тоже об этом думал. Но чем он нам может помочь: – Он там внизу тоже попал в немилость и уже больше года не занимается нами. Он ничего не сможет сделать. Фредди возразил: – Конечно, сделать он ничего не может. Но зато мы получим от него хороший совет. Во всяком случае, он всегда поступал с нами честно. А больше мне никто на ум не приходит.
      Без слов я взял свой мобильный телефон и набрал номер. Шеф, как мы его всегда называли, был у аппарата. Короткими, почти зашифрованными словами я объяснил ему причину моего звонка. Я попросил его встретиться с нами следующим утром. Но это оказалось невозможно. Он уже сидел на чемоданах и собирался ехать на свадьбу своего сына. Можно было сойти с ума! Только мы нашли, наконец, единственного человека в фирме, с которым можно было бы поговорить, как именно с ним встретиться не удавалось. Это было просто колдовство какое-то. Но Ульбауэр все же дал нам совет. Он посоветовал, не теряя времени, позвонить Хайке и Францу, руководителю команды наружного наблюдения.
      Все равно, чтобы ни случилось, я совершу большую ошибку, если не сообщу Службе эту информацию, говорил он. Это предупреждение было ясным и оправданным. Кроме того, я сам своим звонком поставил себя в такое положение, что теперь не позвонить в Службу я просто не мог. Нельзя было исключать, что когда через неделю Ульбауэр вернется, то спросит в Центре, доложил ли я о звонке "Вольфганга". Теперь альтернативы для меня не было – нужно было все начистоту выложить Службе.
      Диалог, который состоялся у нас с Фредди после этого звонка, как я сейчас вспоминаю, был удивительно краток. Но он точно перелает наше настроение в тот момент.
      Фредди начал: – Ну? – У него нет времени. – Черт, и что? – Мне нужно позвонить Хайке! – Чёрт! – Я сам знаю, что потом случится. – Я тоже, вот черт! Молча, мы зашагали назад.
      И вот, я снова оказался там, куда любой ценой не хотел попасть. Мельница БНД нас так просто не выпускала. В пятницу 28 мая мы с Фредди уже ранним утром поехали в Мюнхен. Мы предупредили Хайке о нашем визите, а она пообещала привести Франка. Мы должны были встретиться в мюнхенском районе Нюмфенбург. Мы выбрали это место потому, что Фредди нужно было явиться в клинику в этом районе для осмотра своего прооперированного плеча. Кроме того, мы поклялись никогда не входить на священную территорию "лагеря". Потому встреча за пределами фирмы была единственным решением.
      Мы были рады снова путешествовать вместе. Фредди был доволен еще и тем, что ему не пришлось ехать в одиночку в его плохом состоянии здоровья. Я тоже был в хорошем настроении. Как бы то ни было, я исполню вой долг и сообщу о происшествии. А что будет дальше, мне пока было, в общем-то, все равно. Уже это первое мое действие как бы облегчало мою душу. Да и погода в тот день была великолепной. Один из тех восхитительных весенних дней, которые сами по себе улучшают настроение. Хайке и Фрак должны были встретиться с нами после долгого периода разлуки. Это нас тоже радовало. В прекрасном расположении духа мы проехали долину Алтмюльталь и красивейшие пейзажи района Холледау.
      Примерно в половине одиннадцатого мы были на месте. Хайке ворвалась как пилот-камикадзе. Это была уже привычная для нас картина. Ее жажда деятельности была видна невооруженным глазом. За ее озабоченным выражением лица скрывалась видимая радость от встречи с нами. Мы обнялись, затем вели в маленьком кафе близ парка замка Нюмфенбург. Вскоре после этого подъехал и Франк. Мы видели, как он ставил на стоянке свой новый "БМВ".
      Хайке не удержалась от язвительного замечания. – Господин начальник подразделения снова не отказал себе в удовольствии купить кое-что шикарное. Мы начали подозревать, что прекрасные товарищеские отношения между ними сильно охладели. Это стало заметно, как только Франк подошел к нашему столику. Они поздоровались хоть и вежливо, но с определенной сдержанностью. Зато радость Франка от встречи с нами не знала границ.
      Не только нам, но и Франку с его "наружниками" пришлось пережить немало неприятностей. Когда старое руководство реферата 52 было распущено и заменено новыми, но в то же время старыми кадрами под новым номером 94, верные клевреты Фёртча с большой яростью набросились на Франка Оффенбаха. Ведь именно его люди в большой тайне месяцами следили за могущественным начальником. И это не всегда происходило элегантно. И если Фёртч даже перед своим уходом позаботился бы о том, чтобы на всех задействованных в расследовании против него оказали соответствующее давление, это мало кого в Службе удивило бы.
      Вот он снова сидел перед нами, дружелюбный и расслабившийся. На пару минут мы позабыли о БНД, о становившейся все более абсурдной работе и, прежде всего, о прошлом. Это короткое время мы чувствовали себя как раньше, но настоящая действительность вскоре догнала нас. С серьезным видом и молча выслушали бывшая ведущая специалистка по "Делу Фёртча" и ее тоже бывший доверенный партнер все, что я мог сообщить им нового. Без больших дебатов мы снова разошлись.
      Фредди отправился в клинику для осмотра плеча. Хайке поехала в Пуллах, обещав позвонить мне. Франк вернулся в свой мюнхенский филиал. Уходя, старый лис прошептал мне то, что, увы, меня совсем не успокоило: – Будь осторожен во всем, что делаешь. Здесь уже все стало по-другому. Никому доверять больше нельзя. Я имею в виду даже Хайке. Прекрасные перспективы, подумал я. Этот мощный бюрократический аппарат БНД сгнил настолько, что хуже уже не могло быть.
      После того как Фредди с новой перевязкой вернулся из клиники, мы отправились в Бухенхайн в нашу привычную гостиницу. День был очень жарким, и пивной сад семьи Кастнер был полон. Мы были постоянными постояльцами лесного отеля, но уже давно там не бывали. Тем радостнее было приветствие персонала, увидевшего нас. Шеф-повар отеля, он как раз дирижировал своей поварской бригадой на кухне, выглянул в окно и весело помахал нам рукой.
      В эту минуту мы чувствовали себя очень хорошо, но это блаженство тут же прервал звонок моей "мобилки". Пока я доставал телефон, Фредди язвительно пророчествовал: – Это Хайке. Спорим? Шеф хочет, чтобы ты приехал к нему, чтобы ты заехал в "лагерь"! При этом он с ожиданием ухмыльнулся. Я постучал пальцем по лбу, а потом взял трубку. Это была Хайке и она действительно хотела передать мне от руководителя отдела 94 В, так он теперь назывался, что я должен прибыть к нему в бюро. Я кратко, но подробно объяснил ей все, что думаю по этому поводу.
      Фредди рассмеялся и ударил рукой по столу: – Ну, разве я этого не говорил? Сумасшедший! Еще один, который до сих пор ничего не понял. Было совершенно очевидно, что новый босс стоял у Хайке за спиной, пока она говорила со мной. Во всяком случае, кто-то там ей все время подсказывал. Ярость взыграла во мне: – Скажи своему шефу, что я сижу тут в лесном отеле "Бухенхайн". Либо он приедет сюда и скажет мне, что я теперь должен делать, либо я прямо сейчас уезжаю домой! Мне было действительно очень жаль Хайке. Она снова сидела между двух стульев. Не прошло и пяти минут, как она позвонила снова: – Он едет к вам. Пожалуйста, подождите его!
      Но сначала в пивном саду объявился Франк. С ним я еще раз обсудил создавшуюся ситуацию. Он выглядел серым и измученным. Прошедшие месяцы оставили глубокие морщины на его лице. Когда я рассказал ему о звонке Хайке и предстоящем приезде нового шефа следственного реферата, Франк громко рассмеялся. То, что он сам долгие недели старался не показываться в Центре и всегда уклонялся от встреч со своим прямым начальником, я узнал намного позже. В тот день он об этом промолчал.
      Когда Хайке заезжала на стоянку перед гостиницей на своей красной служебной машине, Франк быстро встал и попрощался: – Ребята, желаю вам удачи! Я ухожу. Вон того /имелся в виду, очевидно, руководитель реферата/ я сегодня совсем не хочу видеть. Затем он исчез, незамеченный обоими новыми гостями. Фредди тоже встал и скрылся в отеле, бросив на ходу саркастично: – Ну, желаю хорошо развлечься!
      Вот я снова остался один на один со своими бедами. Новый шеф следственного реферата усиленно разыгрывал дружелюбие. Он обязательно хотел быть в курсе дела. Когда он в связи с этим принялся расхваливать мое сотрудничество, то это прозвучало для меня жутко лицемерно. Ведь именно он за последние месяцы не упустил ни одной возможности, чтобы хоть задним числом, но навредить мне. Он послал целую армию своих сотрудников для сбора компрометирующих материалов против меня.
      И как раз он сидел сейчас рядом со мной и строил из себя моего лучшего друга. И ему я должен был довериться. Ситуация более чем странная. По Хайке было видно, как неудобно ей находиться тут. Но так как выбора у меня не было, я дал этому "профессионалу разведки", как он себя сам назвал, выговориться. Он буквально настаивал на том, чтобы я еще раз согласился на предложенную "Вольфгангом" встречу. При этом он все время ссылался на мою верность долгу. Пока он хотел всего лишь, чтобы я записал следующую телефонную беседу с "Вольфгангом", ничего больше. Затем он, мол, решит, что делать дальше.
      В конце разговора мне не оставалось ничего иного, как согласиться с этим планом. Но чувствовал я себя все равно плохо. Меня снова затащили в жернова этой мельницы. Мы провели этот вечер с Фредди, ломая голову, а на следующее утро я поехал домой.
      Высокая школа разведывательного мастерства (действие первое)
      В следующий четверг ко мне пришло письмо от Хайке. В нем были правила дальнейшего поведения в случае нового звонка. В письме чувствовался новый стиль работы в следственном реферате. В письме не был указан отправитель, а подписано оно было наверняка Хайке, что, впрочем, трудно было распознать. Письмо было не на бланке, не имело никакой "шапки", грифа секретности, даже даты. Неужели это и было то, что новый шеф называл профессионализмом? Но, по крайней мере, в письме были некоторые правила поведения, которых мне следовало придерживаться.
      Дорогой Норберт!
      При звонке в четверг дай ему назвать место встречи (пожалуйста, большой город), но попробуй поторговаться. Идеально было бы ГЕР (на что они не согласятся). ЧЕХ или АВС тоже подойдут. Срок встречи обязательно сдвинуть на начало июля.
      Касательно передачи в четверг.
      Пожалуйста, запиши звонок и припиши краткую пометку (звонок с такого-то по такое-то время). Для передачи твоего пакета (кассета и приписка) я буду на месте и жду твоего сигнала (номер я тебе еще передам). Через час после твоего звонка, пожалуйста, направляйся за покупками в магазин "E-NEUKAUF". Я буду там идти сразу за тобой и положу в мою тележку для покупок корзинку, куда ты как бы случайно выронишь пакет.
      После этого я ухожу, и никогда тебя не видела.
      Вот и все так называемые конкретные указания, содержавшиеся в письме. Указания, которых я так ждал, и которые по своему содержанию оказались столь же расплывчатыми и ни к чему не обязывающими, как и сам внешний вид письма.
      То, что русский не согласится на встречу в Германии, было понятно с самого начала. Об этом не стоило и писать. Но тогда этот странный меморандум оказался бы еще более "пустым". Что такое "большой город" в понимании профессионалов из Пуллаха? Видимо, мне предстояло решить это самостоятельно? Что они себе вообще думали?
      Итак, я должен был сам определить город, потом выбрать время по своему вкусу, но так, чтобы все задействованные коллеги смогли беспрепятственно отгулять свои летние отпуска. И в то же время я должен был вести себя так, будто соглашаюсь на ту игру. Но ведь русские давно знали, что и обе первые встречи происходили с ведома и под контролем БНД. Это, конечно, было совершенно незаметно и не вызвало бы никакого раздражения у другой стороны, саркастично думал я.
      Почему бы нам тогда не пригласить их всех в Грюнвальд или Гроссхесселое и вместе не обсудить накопившиеся вопросы? Тогда мы смогли бы провести активный взаимообмен мнениями на всех уровнях, от обеих команд "наружников" до начальства. Мой черный юмор никак нельзя было остановить.
      Да, и что означало: "записать звонок"? Я понятия не имел, по какому именно телефону мне позвонят в следующий раз. А, кроме того, пуллахцы не предоставили мне никаких технических средств для записи. Это уже походило на курьез. Но верх наглости заключался в последнем предложении бумаги без "шапки". Там на меня уже заранее сваливали всю ответственность.
      Если тебе вся игра при вышеназванных условиях не по душе, то ты должен в четверг отказать твоему новому другу, но тогда дай мне об этом знать до среды.
      О действиях в день Х нам тогда будет необходимо поговорить отдельно.
      Пока! Хайке.
      Я был буквально раздавлен. Что, собственно, я сделал такого плохого, чтобы эта фирма, которая только и может, что причинять неприятности, так действовала мне на нервы. Ну, хорошо, думал я, дождусь разговора. А там решу, что мне делать дальше. Вот только как же записать разговор? Мне нужно было найти техническое решение.
      На следующий день, это было 3 июня, я, как тигр в клетке, вышагивал по дому с детским кассетным магнитофоном моего сына, с нарисованным на нем мультяшным слоном Беньямином Блюмхеном. Именно с его помощью я и собирался записать мой телефонный разговор – в магнитофоне был встроенный микрофон. Но, не зная, на какой именно номер мне позвонят, мне не оставалось ничего другого, как повсюду таскать с собой это разноцветное чудо техники, одолженное мне сынишкой. Непроизвольно в мою голову опять вкралась крамольная мысль: вот это, должно быть, и есть она – высокая школа разведывательного мастерства. Это казалось мне более чем чертовски скверным, и еще больше обострил это чувство насмешливый вопрос моей супруги: – Ну, агент 007, снова на операцию? Сегодня в ваших планах радиоперехват?
      Ровно в 10.30 зазвонил телефон.
      – Да, слушаю!
      – Привет, алло!
      – Алло, Вольфганг?
      – Да, привет! Что нового?
      – Ничего, а у тебя?
      – Ну, какие планы? Мы можем встретиться?
      – Да, посмотрим. Гм, тут такое дело. Ты называл мне срок. Теперь!
      – Да, да!
      – Так вот, у меня не получается в эти дни.
      "Вольфганг" немного подумал и тихо сказал: – Ага?! Ага?!
      – Посмотри, это из-за того, что эти дни припадают на середину недели! Для меня, конечно, лучше было бы на выходные.
      – Лучше на выходные! Да?
      – Да, идеально было бы 2-е, 3-е, 4-е. Это на одну неделю позже. То есть, пятница, суббота, воскресенье.
      – Ну, для меня это немножко тяжело. Э, сделаем так. Подожди-ка, я посмотрю в календарь. А 27-е и 28-е – тоже уикенд, не подойдет?
      Я подождал, продолжая тянуть время: – Да, э, ладно, сейчас подумаю.
      – Это тяжело, да?
      – Это немного трудновато. В общем, можно, но тогда у меня остается мало времени. А вот 2-е, 3-е, 4-е подошли бы идеально.
      – Вернер, сделаем так. Э, ровно через две недели я тебе позвоню. Хорошо?
      – Да, то есть, 17-го.
      – Если у меня не получится так, то я смогу только в начале августа. Понимаешь?
      – Ну, хорошо! У меня с этим нет проблем.
      – И в августе. Собственно, тогда для меня все равно, когда именно.
      – Ах, даже так?
      – Да.
      – На выходных или в середине недели!
      – Хорошо тогда так и будем планировать! Сразу!
      – Так и планируем, да?
      – Да.
      – Но я все равно позвоню тебе ровно через две недели.
      – Точно, 17-го еще раз в то же время?
      – Да. У тебя получится?
      – Да, получится, получится.
      – Ага!
      – Теперь другой вопрос. Скажи, ты говорил про ту же страну, что в первый раз, или про тот же город?
      – А – тот же город! Э! Там тоже можно, или мы поедем немножко на юг, там, где есть минеральные воды, знаешь?
      – Ах, так!
      – Ты понял, да?
      – Ну, я буду точно знать 17-го, смогу ли я. Если я буду не на машине, тогда для меня это трудно. Но мы 17-го сможем об этом поговорить.
      – Да, мы поговорим. Да! Мы можем и в том же городе, где мы увиделись в первый раз.
      – Хорошо!
      – А как для тебя лучше?
      – Ну, для меня лучше в городе.
      – Ты точно решил?
      – В городе, где мы были, мне лучше.
      – Хорошо.
      – У меня тогда будут разные возможности, чтобы туда приехать и уехать назад. Тогда мне не нужно будет ехать на машине через всю страну.
      – Хорошо, тогда через две недели я тебе позвоню.
      – Договорились.
      – Спасибо.
      – Тогда, всего хорошего.
      – Пока!
      – Пока!
      Я прокрутил кассету назад и еще раз прослушал только что записанный разговор. На пленке было полно шумов и помех, но, сконцентрировавшись, все можно было понять. Теперь я отправился со своим пакетиком в близлежащий супермаркет. Хайке была на месте вовремя. Не говоря ни слова и не глядя на нее, я опустил мой пакет в ее тележку. Потом я купил себе продуктов и снова исчез. Хайке сделала то же самое.
      Теперь снова наступило радиомолчание. Никаких звонков, никаких инструкций, просто ничего. Фирма "южных фруктов" молчала как мертвая. Я впрочем, уже не обращал на это внимания. Если я вскоре что-то и услышу, то тут же все отменю. Так я четко уже решил для себя. Но вот четырнадцать дней уже почти прошли, и следующий звонок "Вольфганга" все приближался и приближался. Постепенно я начал беспокоиться, потому что в БНД вообще никто не шевелился.
      И вдруг, 16 июня, мне по почте опять пришло письмо в уже привычном стиле реферата 94.
      Привет, Норберт!
      Роды были тяжелыми, но поспешишь – людей насмешишь. Пожалуйста, прими звонок в четверг совершенно нормально. Если он не согласится на предложенный тобой срок в начале июля, тогда соглашайся на август. Если он будет настаивать на конце июня, откажись – нам не хватит времени.
      Документация как в прошлый раз, только в этот раз меня самой на месте не будет. Будет Рольф, один из людей Франка. Ты его уже видел пару раз, и сразу его узнаешь. Маленький, черные волосы зачесаны назад (обычно напомаженные), всегда одет как итальянец.
      Я договорилась с ним об условиях передачи, как у нас было в прошлый раз. Для тебя меняется только лицо и номер телефона, по которому ты сообщишь ему: 0172/830хххх. Он проинформирован, что только ты знаешь этот номер, потому тебе нужно сказать ему лишь время.
      Мы свяжемся с тобой только через день, когда Рольф снова будет здесь, так что не жди с особым нетерпением.
      Пока! Хайке.
      Хотя я уже неоднократно и настойчиво просил прислать мне, наконец, технику для записи телефонных переговоров, меня снова оставили стоять одного под дождем. Теперь мне это окончательно осточертело. На детский магнитофончик я больше ничего записывать не буду, решил я. Пусть дамы и господа специалисты по шпионажу удовлетворятся моими записанными по памяти заметками. Потому следующий телефонный разговор с "Вольфгангом" я провел без записывающего аппарата, который больше бы мешал. Он позвонил точно в назначенное время, и после короткой беседы мы условились встретиться в Праге 28 августа.
      Высокая школа разведывательного мастерства (действие второе)
      И снова было то же самое. Две разведслужбы зажали меня между мельничных жерновов. Хотя эта деятельность мне совершенно опротивела, увернуться от нее я так просто не мог. Это было и запутанно и противно. Российская разведка не отпускала меня. Очевидно, ее интерес ко мне оставался непоколебим. И это несмотря на то, что о первых встречах написали даже в немецких газетах. Что же за этим могло стоять? Единственным возможным объяснением было то, что русские по-прежнему искали настоящие имена моих агентов. Ну, а что же делала Федеральная разведывательная служба? БНД играла какую-то игру, цель которой мне никто не мог назвать. Но при этом пуллахцы взывали к моим чувствам, упирая на то, что я, мол, должен участвовать в этой игре из лояльности и чувства долга. Опасная взрывная смесь. И смысл понятие "одиночество" в те дни я определил для себя совсем по-новому.
      С сегодняшней точки зрения руководство БНД вело себя совершенно безответственно. Уже много месяцев мое физическое и психическое состояние было плохим. Давление и угрозы, исходящие от Службы, становились невыносимыми. Это был психологический террор в чистом виде. С одной стороны, одни подразделения Службы травили Фредди и меня, при содействии мюнхенской прокуратуры. По-прежнему им нужно было пожертвовать пешку для "Дела Фёртча", и мы представлялись наилучшими кандидатами на роль жертв.
      Но другие части Службы в то же время вежливо заигрывали со мной и использовали меня, как будто все было совершенно нормально. Почему я сотрудничал с ними, мне даже сегодня трудно объяснить. Что за глупость была с моей стороны верить хоть одному человеку в этом ведомстве! Но возможно, я этим сотрудничеством хотел подсознательно доказать, что я все еще принадлежу к ним, и прежде всего, что я остаюсь одним из "хороших парней". То, что я при этом давно стал лишь средством для достижения чужих целей, не могло, впрочем, укрыться от моего взгляда.
      Потому я совершил ошибку, согласившись пошевелить хоть пальцем ради этой Федеральной разведывательной службы. Неужели я не знал этого? Я чувствовал себя беспомощным, отданным на съедение Службы, когда ехал на юг. От первого звонка до этого момента прошло почти двенадцать недель. 26 августа мой поезд "Интерсити-Экспресс" Ганновер-Мюнхен плавно пришел в движение. Вечером я уже был у цели и снял номер в моем постоянном отеле в Бухенхайне.
      Руководителей Службы снова не было поблизости. Даже руководитель реферата, ответственного за операцию, ни разу мне не позвонил. Хайке приехала на бокал вина. Она вела себя необычно скрытно, старалась даже не смотреть мне в глаза, и казалась очень озабоченной. Что планировалось в Праге, она сама точно не знала. По крайней мере, так она сказала. Эта ситуация подействовала и на меня, потому я тоже вел себя очень сдержанно.
      Так что здесь собственно происходило? Она, отвечавшая за административное обеспечение пражской операции, не знала в подробностях, каков был план? Покачав головой, я принял это к сведению. Она, конечно, заметила, что я недоволен такой новой информационной политикой моих начальников. Она простилась со словами: – Извини! Я просто не могу поступить иначе. Они потребовали от меня молчания. Завтра, перед отъездом, ты получишь еще инструкции.
      Потом она ушла. Через несколько минут появился Франц. С какой-то болезненной улыбкой он подсел ко мне: – Ну, сэр, какова ситуация? – Скверная! Я чувствую, что меня снова впутывают в какую-то дрянь, – ответил я – Хайке только что уехала. Ты ее видел? – спросил я. – Да, я ее видел, а она меня нет. Понял? Постепенно я вообще перестал что-либо понимать: – Что тут происходит? Ни один человек ничего мне не говорит. Никто не дает инструкций. Я трясусь от страха перед этой встречей, и ни одна свинья не позаботилась обо мне. Ты это понимаешь? Франц тихо размешивал свой кофе: – Я тут тоже сижу между двух стульев. Собственно, мне не разрешено ничего тебе рассказывать. Никто даже не должен узнать, что я вообще тут сегодня был. Я отпустил своих людей на час.
      – Ты установил за мной слежку? – раздраженно спросил я. – Не спрашивай меня об этом. Просто прими к сведению. Ты думаешь, что я не вижу, как новый шеф пытается окончательно "подставить" и тем самым прикончить тебя. Они прикрывают всю эту аферу. Теперь ты – плохой парень. Все это огромное свинство. Но когда мне это окончательно осточертеет, тогда я расскажу все. Это я тебе обещаю. Тогда тут клочья полетят. И тогда кое-кому срочно придется уйти в отставку, или даже лучше – сразу утопиться в Изаре, – с яростью сказал он.
      Таким я его никогда не знал. Но в каком-то смысле его ситуация была похожей на мою. Его разрывали лояльность к фирме с одной стороны и глубокое человеческое разочарование с другой. По меньшей мере, в этот вечер мы были в чем-то родственными душами. Франк излил мне свою душу. Я чувствовал, что ему это шло на пользу, но в тоже время отягощало его совесть. Потому что с точки зрения его руководства я был, вероятно, последним человеком, которому ему было бы позволено высказывать свои личные мысли о Службе.
      В глубине души он был и оставался очень порядочным человеком. Прямой, корректный, лояльный и очень прилежный. Я за многое ему благодарен. Во всех сложных ситуациях он всегда был на моей стороне. Он организовывал охрану моей семьи и давал мне полезные советы в области агентурной работы. Несмотря на это, он никогда ничего не выбалтывал и не оставлял сомнений в том, какому господину он служит. При всем дружелюбии он хранил молчание и был верен руководству ведомства. И тут внезапно он стал совсем другим. Глубоко разочарованным "своей" БНД, которой он верой и правдой служил больше тридцати лет. Он говорил критически и почти враждебно о руководящих кадрах Службы и об ее организации.
      Свой короткий доклад он завершил словами: – Вместо того, чтобы искать "крота" в своей службе, они стараются замять, скрыть все это дело. Если Фёртч не "крот", в чем я по-прежнему сомневаюсь, то почему нам не дают продолжать поиск предателя? Потому что можно точно сказать – здесь в "лагере" сидит "крот". Для меня весь мир разрушился.
      И Франк Оффенбах действительно выглядел таким. Он сидел здесь серый и обессиленный. Хотя кабачок был полон людьми, он даже не старался говорить тихо. Это уже многое значило. Он попрощался со словами: – Я присмотрю за тобой. И еще, чтобы мне было о чем подумать ночью, он добавил: – Будь очень осторожен, там может случиться намного больше того, о чем тебе говорят. Затем он ушел.
      На следующее утро телефон зазвонил ровно в девять часов. Хайке просюсюкала что-то о встрече на главном вокзале в одиннадцать часов и об отъезде в полдень. Шеф лично проинструктирует меня и объяснит правила дальнейшего поведения. Ну, наконец, подумал я. Точно в назначенное время я стоял у информационной стойки на мюнхенском главном вокзале. В это время там как всегда крутилось множество людей.
      Прекрасное место для конспиративной встречи, размышлял я, но мои мысли прервала примчавшаяся как ураган Хайке. Мы вместе отправились в столовую на вокзале. Сейчас на этом месте находится большая, наполовину открытая стеклянная витрина, где путешественники могут подобрать себе самые разные блюда. А тогда это была еще типичная, старая и непривлекательная вокзальная столовая, из которой можно было смотреть на рельсы. Нас там уже кто-то ждал.
      Но к моему огромному удивлению это оказался не руководитель нового реферата 94 В, а Франк Оффенбах, который дружески приветствовал меня словами: – Давно не виделись! При этом он в упор посмотрел мне в глаза. – Да, Франк, действительно, очень давно не виделись, – в тон ответил я. Хайке остолбенела, несколько раз взглянула то на меня, то на него. Помолчав немного, она, наконец, не смогла уже сдержаться: – Э, ребята, я что-то упустила? А мы двое ответили в один голос: – Нет!
      Шеф не пришел. Он даже не соизволил извиниться. На мои расспросы Хайке дала лишь один краткий ответ: – Без комментариев! Но ее мимика ясно показывала, что и ей вся эта процедура совсем не о душе. Так что, теперь она взяла на себя обязанность инструктора. Она сказала, что по плану в Праге мне вручат мобильный телефон, который в выключенном состоянии сможет записывать все разговоры. Мне нужно просто взять его с собой, положить во внутренний карман пиджака или куртки. Больше ничего.
      Потом я должен встретиться с моим "контактом", в том месте, которое нас обоих устроит. Я буду свободен в своих передвижениях. На месте участие будут принимать лишь начальник, Франк и еще один его помощник из QB. Никого больше. Ради этой операции не стоит подвергать риску слишком много своих людей. И она сама, скорее всего, не поедет. У Франка Оффенбаха глаза на лоб полезли, когда он это услышал. Причем он даже не постарался скрыть это удивление от своей коллеги.
      Заметив это, она возразила дерзко, и даже немного оправдываясь: – Это задание, которое я должна передать. Не больше и не меньше. Я тут делаю только то, что мне приказали. Я сказала сейчас то, что должна была сказать? Франк вежливо кивнул: – Да. – Норберт, больше я не могу или не имею права тебе ничего сказать, – добавила она. Это звучало так, будто она заранее просила прощения.
      Пожав плечами, оба простились со мной. Мне вдруг стало очень скверно на душе. Теперь я решил еще раз спокойно рассмотреть по пунктам весь оперативный план, разработанный пуллахскими супершпионами. Во-первых: поезжайте в Прагу. Во-вторых: вам там передадут мобильный телефон. Кто и где, узнаете на месте. В-третьих: встречайтесь там с вашим собеседником и поговорите с ним о чем-нибудь. И, в-четвертых: делайте, что сами хотите. А все остальное – посмотрим. И это была она? Высокая школа разведывательного мастерства?
      Я сразу решил делать все по инструкции. Ведь поле для маневра мне оставили более чем широкое. При этом мне, конечно, было понятно, что возможность допустить ошибку в первую очередь, была у меня. Потому, сказал я себе, что бы ни произошло, я сам решу, что, где и как делать. Ведь в случае неудачи обо мне в Пуллахе точно никто не позаботится. Наоборот, все будут только рады, если произойдет непредвиденный провал. Поэтому моим первым шагом была покупка билета на самолет. Так как у меня еще было время до отхода поезда, помимо моего железнодорожного билета у меня теперь был на руках и авиабилет на обратный путь, на рейс "Люфтганзы" Прага – Франкфурт-на-Майне.
      Высокая школа разведывательного мастерства (действие третье)
      В 14.09 поезд "Евросити" № 17 отправился с главного вокзала Мюнхена. Я сидел в купе для курящих, номер 303, место 82. Но, впрочем, это не играло никакой роли, так как я и так был единственным пассажиром. Потому я прогуливался время от времени по вагону, размышляя над тем, что меня я в этот раз ожидает в Золотом городе. Кроме проводника, проверявшего билеты, двух таможенников на чешской границе и продавца кофе с тележкой меня за всю поездку никто не побеспокоил.
      Чем дольше я ехал, тем яснее становилось мне, что со всем этим делом покончить могу только я один. Собственным коллегам доверять уже было никак нельзя, ни что касалось целей этой экскурсии, ни их обращения со мной. Оставался единственный выход – прямо сказать дружелюбному "Вольфгангу" с русским акцентом, что это наша последняя встреча.
      Но неужели он и сам не поймет, если я четко и однозначно скажу ему, что ни при каких условиях никогда не выдам ему имена моих русских агентов? Никогда! Так я решил действовать, и раз и навсегда рассеять это наваждение. Если же при этом мне удастся еще и записать разговор с ним, то еще лучше. После этого БНД никогда не сможет сказать, что я не исполнил свой долг. Так должно было произойти, и этой мыслью я себя успокоил. Ровно в 20.06 поезд прибыл на главный вокзал Праги. Привет, Прага, это снова я, подумалось мне.
      На такси я быстро доехал до отеля "Хилтон". Квадратное строение, похожее на огромный стеклянный кубик, стоит на улице Побрежной на правом берегу Влтавы и всегда ярко освещается. Оттуда я легко мог бы добраться до любого места. Ведь я пока не знал, куда мне придется поехать на следующий день. Как помпезно здание выглядело снаружи, так же напыщенно смотрелся и его интерьер. Огромное фойе, пронизанное светом, пробивавшимся сквозь гигантский стеклянный купол. Из двух зеркальных лифтов можно было видеть небо через прозрачную крышу.
      Зарегистрировавшись и наскоро перекусив в отеле, я вышел прогуляться по старому городу. После долгой поездки мне необходим был свежий воздух. Я решил окунуться в атмосферу этого фантастического города.
      У Пороховой башни я перешел на другую сторону большой площади, чтобы вблизи восхититься Общественным домом. Сами по себе эти две достопримечательности стоили целого путешествия. Больше всего мне понравилось роскошное строение в стиле модерн на Площади Республики. Я уж было позабыл о цели моего приезда сюда, как вдруг увидел на крыше одного из домов огромную скульптуру. Белый лебедь. Он медленно вращался в мягком свете прожекторов.
      Я повернулся в том направлении. При этом огромная птица пропала из виду. Из-за домов на узкой улице его не было видно. Но уже через несколько мину я стоял перед домом под номером 23 на улице На порици. Над входной дверью весел большой щит с надписью "Best Western Hotel Bela Labut" – "Белый лебедь". Вот, значит, где он. Во мне проснулись воспоминания, и забившееся сердце вернуло меня в мир реальности, заставив вспомнить, зачем я приехал в Прагу.
      До моего отеля от "Белого лебедя" было рукой подать. До сих пор немного не веря в такое совпадение, я вернулся к месту моего ночлега. Было где-то около половины одиннадцатого, когда я снова вошел в "Хилтон". В тот вечер все в отеле было выполнено в мексиканском стиле. Бармены носили пончо в стиле латиноамериканских гаучо и большие сомбреро. Там же подавались соответствующие напитки и закуски.
      В "Zest Bar" было еще много людей, и я решил побыть там некоторое время. Усевшись за стойкой и заказав мексиканское пиво, я увидел, что рядом со мной села молодая парочка. Очевидно, они были англичане или американцы. Во всяком случае, разговаривали они по-английски. Как мне казалось, лексика и произношение были скорее оксфордскими, нежели бостонскими. Некоторое время я наблюдал за людьми, проходившими через зал и за официантами в их чужеземном одеянии.
      Бармен поставил на стойку несколько мисочек с такко-чипсами. Молодой англичанин потянулся за чипсами, согнувшись далеко вперед. Неудачно он задел бокал с коктейлем своей спутницы и перевернул его. Содержание бокала вылилось на стойку и стекало на пол. Расстроенный молодой человек выругался: – Дерьмо! Вот так свинство! Это вырвалось у него спонтанно – и на прекрасном немецком языке.
      Потом он замер на минуту, а его спутница сначала пронзила его взглядом, затем закрыла глаза и жутко покраснела. Английский язык улетучился мгновенно. На немецком, с густым баварским акцентом, она попросила официанта принести счет. Громко засмеявшись, я заказал еще один бокал пива и взглянул, как они оба исчезли. Теперь я понял, что шеф с Франком были тут не одни.
      Это стало для меня предупреждением. Впрочем, мне следовало бы это знать с самого начала. Мой опыт и намеки Оффенбаха говорили сами за себя. Мне вспомнилась старая поговорка, отражающая менталитет этих разведчиков: "Если кто-то из БНД желает тебе доброго утра, он уже соврал в первый раз".
      Но какую это уже играло роль? Мне давно уже было неинтересно, врут ли бывшие коллеги с пуллахской Хайльманнштрассе или нет. Пусть делают, что хотят. Завтра я раз и навсегда похороню всю эту историю.
      На следующее утро ко мне в дверь постучала маленькая команда коллег. И, смотри-ка, помимо Франка там был руководитель реферата собственной персоной. И Хайке, очевидно, поменяла свои планы и тоже приехала. Последовал короткий инструктаж, выдержанный в таких общих фразах, что без него вполне можно было бы и обойтись. Затем Хайке исчезла на короткое время. Вскоре она вернулась с мобильным телефоном и начала что-то в нем настраивать. Закончив, она сказала, что теперь я могу засунуть его во внутренний карман куртки.
      В эту секунду зазвонил ее собственный телефон. Она проговорила пару показавшихся мне рублеными фраз и сказала мне: – Дай его назад. Мне нужно снова отнести его техникам. Вернувшись, она опять передала мне "мобилку" со словами: – Так, теперь он точно будет работать. Я положил телефон во внутренний карман куртки, застегнув карман на молнию.
      В половине десятого раздался долгожданный звонок.
      – Алло, привет! У тебя все в порядке?
      – Да, у меня все в порядке!
      – Можешь приехать к Троянскому замку?
      – Да, хорошо!
      – Хорошо, тогда давай в 10.00 или в 10.30.
      – Я прямо сейчас выезжаю.
      – Хорошо, тогда до скорого! Встретимся у входа в зоопарк.
      Я поспрошался со своими начальниками и пошел к лифту. В лифте я обратил внимание на двух незнакомых людей, заскочивших в уже полную кабину в последнюю секунду. Следили ли они за мной или это у меня началась мания преследования?
      Внизу на входе портье вызвал мне такси. Но таксист сначала не понял, что за Троянский замок я имею в виду. С помощью портье и после моего упоминания о зоопарке, он, наконец, сообразил, куда мне нужно ехать. – А, Тройский замок!
      Поездка была недолгой. Сначала мы переехали Влтаву и проехали Голешовице, чтобы попасть в район Троя. Шестикилометровый путь показался мне даже слишком коротким. И вот, я стоял у входа в пражский зоопарк и ждал моего партнера. Затем я увидел его, идущего ко мне по улице в сопровождении другого человека. "Вольфганг" был в темных очках, но снял их, когда здоровался со мной. Другой человек стоял на некотором расстоянии и ждал.
      "Вольфганг" предложил перейти в другое место. Я отказался. То, что я должен был ему сказать, вполне могло быть сказано и здесь. Потому мы быстро согласились пойти прогуляться по зоопарку. Погода была приятно теплой и способствовала прогулкам. Само собой, я чувствовал себя тут в большей безопасности, чем в машине с двумя иностранцами, о намерениях которых я не мог и догадываться. Этим субботним утром в зоопарке было мало посетителей. Потому мы почти одни шагали по красивому парку. "Вольфганг" снова уже отослал куда-то своего напарника.
      Время от времени мы присаживались на одну из скамеек парка и разговаривали. Без больших проволочек "Вольфганг" сразу перешел к главному. как и прежде, речь шла о моих источниках, и особенно о внутреннем агенте "Рюбецале". Этот русский офицер передавал в БНД материалы, компрометирующие Фёртча, а также много других важных сведений из ФСБ. Для русских тема эта еще не ушла в прошлое, как я ожидал. "Вольфганг" снова предлагал мне много денег, если я назову ему имена важнейших агентов. Причем часть суммы он готов был выплатить прямо на месте.
      Через короткое время подошел и второй мужчин. "Вольфганг" спросил меня, может ли он представить мне своего друга. Я согласился. Незнакомец подошел поближе: – Я Петер! Он так прекрасно говорил по-немецки, что я даже забеспокоился. Несомненно, в его речи проскальзывал даже швабский акцент. Можно был подумать, что я разговариваю с чиновником из Штутгарта. Оба быстро поняли, что я не стану говорить. Это было видно по выражениям их лиц.
      "Петер" через недолгое время попрощался. Он не смог скрыть своего разочарования. Пока мы шли в направлении выхода, "Вольфганг" положил мне руку на плечо: – Ты знаешь, я на твоем месте тоже бы не сделал этого. Потому я хорошо тебя понимаю. Но для нас очень важно узнать все. Отсюда и такой большой интерес к твоим источникам. Если уж твои люди их не знают, то хотя бы нам хотелось бы их узнать. Ну, да, верно – мы и так уже очень много знаем, но некоторые важные вопросы пока остаются открытыми.
      Потом он процитировал несколько документов БНД, касавшихся "Рюбецаля" и "Дела Фёртча". Он преподнес эти цитаты очень умело. Но его намерение, мол, посмотри, мы и так уже почти все знаем, что плохого, если ты расскажешь нам остальное, я разгадал легко. Кое-что из того, что он рассказал, я знал и сам. Но о многом я вообще никогда даже не слышал. Впрочем, меня и так более чем удивляла такая прекрасная информированность этого русского разведчика.
      Примерно через час мы дошли до ворот пражского зоопарка. Слева, за многоэтажным зданием, был пивной сад, где стояли старинные деревенские стулья и большие зонтики от солнца. – Ну, что? Выпьем пива? – спросил мой хорошо подготовленный спутник. – Почему бы и нет? – согласился я. – Тебе нравится "Будвайзер"? – Это мое любимое пиво! В пивном саду еще совсем не было людей. За стойкой скучала кельнерша. "Вольфганг" взял два больших пластиковых стакана пива и дал один мне.
      С моего места, спиной к стойке, я мог обозревать часть парка. "Вольфганг" сел напротив меня и поднял стакан с "Будвайзером", чтобы чокнуться со мной. Моя куртка лежала на соседнем стуле. О телефоне во внутреннем кармане я в этот момент совсем не думал. Самое главное все равно уже было сказано. Наша беседа становилась все более непринужденной.
      "Вольфганг" даже начал немного рассказывать о себе. Об отпуске, о том, как он летом начал приводить в порядок свою маленькую дачу под Москвой. До выхода на пенсию ему оставалось лишь несколько месяцев. Когда он расслабился и перестал, наконец, повторять свои постоянные вопросы, я увидел в нем очень приятного человека. У нас было достаточно времени, чтобы насладиться пивом.
      Наконец я спросил его, не приедет ли он когда-нибудь в гости в Германию, уже как пенсионер. "Вольфганг" подумал немного, пристально посмотрел мне в глаза и поднял брови: – Ах, ты имеешь в виду, я мог бы в Германии… Ха-ха! Нет, нет, лучше не надо, дружище. Лучше оставим это! Он, очевидно, увидел за этим вопросом куда больше, чем я сам.
      Не успел я полностью переварить его последнюю фразу, как мы услышали громкие голоса. Они исходили от входа, который мы с наших мест видеть не могли. Шум нарастал, перерастая в крики и визг. Там что-то наверняка происходило, но что? Внезапно кто-то быстрым шагом пронесся за угол и затаился на маленькой площадке перед пивным садом. На нем были темно-серые брюки, белая рубашка "поло" и черная бейсбольная кепка. Франк Оффенбах! За ним гналась невысокая полная женщина в униформе. Я узнал в ней кассиршу на входе. Он огляделся и как только увидел меня, как на него с криками, как фурия, набросилась эта дама. Яростно жестикулируя, она за руку потащила его назад к выходу.
      В тот момент мне и в голову не пришло, что я в последний раз вижу его живым. Потому эта картинка навеки запечатлелась в моей памяти. "Вольфганг" повернулся и тоже наблюдал за этой сценой. Он широко улыбнулся мне, указал кивком головы на моего шефа "наружников" и сказал несколько самодовольно: – У него уже сдают нервы. Нам пора уходить.
      Мы допили пиво и распрощались. Крепко пожав мне руку, русский добродушно сказал: – Я желаю тебе всего хорошего. Береги здоровье и спокойно возвращайся домой. После этого я больше никогда ничего не слышал о "Вольфганге".
      Перед будочкой кассира был маленький кабачок с большими окнами и красным фасадом. Проходя мимо, я увидел там внутри двоих из группы Франка. Они были единственными посетителями. Узнав меня, они преднамеренно отвели взгляд в сторону. Я с нетерпением ждал, как мои уважаемые коллеги оценят все случившееся.
      После возвращения в отель мне снова пришлось сильно удивиться. Один из техников кратко сказал мне, что аппаратура не сработала. Не было никаких записей. Что означал шум у входа в зоопарк перед самым концом встречи, тоже никто не знал. Франк со своими людьми уже уезжали, и я не смог их найти. Руководитель операции приказал и мне немедленно уезжать. Довольно странная ситуация.
      Пока я на рецепции расплачивался за номер и выписывался, Хайке и ее шеф ждали в моем номере. Когда я вернулся в номер, то, что они мне стали говорить, показалось весьма сомнительным. Радиосвязь, как они рассказывали, прервалась, как только я вошел в лифт. Но почему тогда меня никто не остановил? Ведь до моего отъезда из отеля в сторону зоопарка прошло еще довольно много времени. Странно. А когда они ушли, у меня возникло чувство, что кто-то рылся в моих вещах.
      Нет никаких сомнений: эту пражскую операцию никак нельзя назвать высокой школой разведывательного мастерства. Это просто очередная глава в летописи махинаций этой своры интриганов под названием Федеральная разведывательная служба. Когда я сразу после полудня выходил из отеля "Хилтон" через большую вращающуюся дверь, я чувствовал в голове пустоту. Через час, все еще погруженный в раздумья, я услышал в динамиках голос: – Уважаемые дамы и господа, от имени капитана Хагедорна и его экипажа рада приветствовать вас на борту рейса "Люфтганза" номер 9333 Прага – Франкфурт-на-Майне.
      Некоторые очень необычные подробности этого путешествия вскрылись лишь много позднее, хотя никакого официального разбора операции и обсуждения ее результатов так и не проводилось. Меня не вызывали на какие-либо совещания, я не слышал ни о каком объяснении или внутренней информации по этому поводу. Зато ко мне снова и снова доходили волны негативных слухов. То, как Служба анализировала свою пражскую операцию, походило на скандал. В конце концов, дело касалось меня. Но начальники в отделе безопасности предпочли вообще никак не реагировать на мои вопросы. Вместо этого они принялись распускать дезинформацию, обвинения и легенды.
      Главное обвинение, о котором я узнал лишь косвенным путем, состояло в том, что я в Праге якобы намеренно отключил или вывел из строя мобильный телефон. Экспертиза доказала, что могло быть только так. Но действительно ли телефон не работал? Я ничего с ним не делал. Да и зачем? Я просто положил его в карман и все. Я обратил внимание, что этот миф о преднамеренно выключенном или испорченном телефоне просачивался ко мне с разных сторон. Это значило, что его специально широко распространяли в Службе. Защищаться я не мог. Но лишь один из тех, кто должен был знать всю подоплеку, не участвовал в распространении этих сплетен: Франк Оффенбах, чьи техники, вероятно, совершили какую-то ошибку.
      Потому я позвонил ему 6 октября и попросил рассказать все, что он знал. Франк Оффенбах ответил, что мне не следует верить ничему, о чем болтают. Он по-прежнему полностью доверял мне. Но больше он ничего не имел права рассказывать. Я видел, в каком разладе с самим собой он очутился. Он так же точно, как я сам, знал, что никаких манипуляций с телефоном я не делал. Это чувствовалось по его разговору. Он, как всегда, был настолько порядочным человеком, что намеком дал мне это понять. С другой стороны, однако, шеф "наружников" не мог пойти на то, чтобы раскрыть мне интригу руководства отдела безопасности. В противном случае, его руководители сами бы немедленно потребовали от него объяснений. А этого он не мог и не хотел.
      Впрочем, на мой вопрос о суматохе в зоопарке в конце встречи он ответил сразу. Так как в то утро в пражском зоопарке было очень мало людей, он приказал своим филерам не заходить внутрь, чтобы не привлекать к себе внимания. В конце моей встречи с "Вольфгангом" люди Оффенбаха увидели, что мы с разведчиком ФСБ направляемся к выходу. Но они не смогли увидеть, что мы не вышли из зоопарка, а повернули направо, в пивной сад. Потому для них мы как сквозь землю провалились. Кое-кто предположил, что я уже вышел, а они наш выход прошляпили. Другие считали, что мы еще в зоопарке. Среди "наружников" началась суета. Потому шеф решил сам прояснить ситуацию.
      Он рассказывал мне так: – Я сказал, что сам пойду и взгляну. Может быть, мы еще долго будем ждать их, а они с Норбертом уже скрылись за горами. Но теперь у кассы стояла уже длинная очередь. А я ведь совсем не хотел осматривать зоопарк. Мне нужно было сделать лишь пару шагов за угол, посмотреть, нет ли тебя где-то поблизости, например, в кафе. В этот момент я не мог ждать. Если покупать билет, то пройдет еще десять минут. Все там шло довольно медленно.
      Итак, я прошел мимо очереди. А там сидела на стуле эта "драгунша" в униформе… Я пытался объяснить ей, жестикулируя руками и ногами, что мне не нужен билет, я не пойду в сам зоопарк, мне нужно пройти только двадцать метров, вон туда, я посмотрю и сразу вернусь. Ладно – всего одна минута. Но она тут подняла шум, ну да, ты же его слышал. Но мне уже было все равно. Я забежал вовнутрь, а она бегом за мной. Ну, скажу тебе, я был рад, что она меня не побила. Закончив рассказ, он громко рассмеялся.
      За последующие месяцы мы время от времени созванивались по телефону. Нашим дружеским отношениям ничего не могло помешать. К сожалению, лично нам уже не довелось увидеться. Совершенно неожиданно тяжелая болезнь вырвала его из жизни. 9 октября 2000 года я отдал ему последние почести. В его лице я потерял не только друга и коллегу, но и человека, больше всех знавшего о БНД. С его знаниями он не только легко мог бы снять все обвинения с нас с Фредди на нашем судебном процессе, но и был бы для Службы настоящей опасностью.
      Мне рассказывали, что в последние месяцы он вообще не общался уже со своими шефами и очень давно старался не заходить на территорию Центра. Его разочарование в своей разведслужбе стало к тому времени, судя по всему, очень глубоким.
      Прощание со Службой
      За время между возвращением из Праги в последнюю субботу августа и звонком Франку я несколько раз получал письма из Мюнхена. Моя отставка по состоянию здоровья приближалась. Если за предыдущие недели ко мне приходили послания на простой бумаге, без "шапки", то за сентябрь у меня установилась с БНД настоящая "дружба по переписке". Внезапно из небытия вынырнуло Управление по военной науке (Amt fuer Militaerkunde).
      Это заведение, служившее прикрытием для всех военных Бундесвера, служивших в БНД, вдруг стало проявлять активность. Сначала в одном письме меня поздравили:
      …Вы завершаете 25-летний срок вашей службы. К сожалению, я вынужден вам сообщить, что предусмотренное чествование и предоставление юбилейной надбавки к жалованью должно быть отложено из-за продолжающегося служебного расследования…
      Вскоре после этого я в своем почтовом ящике обнаружил незапечатанный конверт. Сопроводительное письмо было приятно коротким:
      Уважаемый господин Юрецко!
      В связи с выходом в отставку согласно параграфу 44, абзац 3, Закона о военнослужащих пересылаем вам приложение для ознакомления и хранения.
      С уважением
      Подпись
      Упомянутым приложением было свидетельство об отставке.
      Как-то в те же дни ко мне домой залетел и мой послужной список. Особенность состояла в том, что в "шапке" было написано "Управление по военной науке", зато подпись была: "управляющий правительственный директор". Какое совпадение – тот самый самозваный специалист, осуществлявший общее руководство последней миссией в Праге. Помимо многих общих мест он усердно хвалил мои служебные достижения, как "в конечном счете, очень далеко выходящие за рамки поставленных вам служебных требований".
      Спустя три года тот же самый человек выступал в качестве главного свидетеля со стороны БНД на процессе против меня. На вопрос, как же совместить процитированное выше предложение из моей служебной характеристики с его нынешней столь негативной оценкой личности Юрецко, он ответил: – Ах, знаете, эти характеристики мы всегда так пишем. Понимайте это, ну, просто как доброжелательный некролог!
      Когда через год, 10 ноября 2000 года, то есть спустя много лет после моего выхода на пенсию, мои последние путевые расходы все еще не были мне возмещены, я снова написал в Центр и напомнил об их задолженности. 28 ноября я получил ответ:
      Рассмотрение этого вопроса на сегодняшний день не представляется возможным, так как до сих пор нет полной картины финансовых исков с вашей стороны и встречных исков к вам со стороны ведомства.
 

 
      В первый раз за весь час он сделал паузу. Я имею в виду настоящую, творческую паузу, время, чтобы подумать. До этого момента он говорил без умолку, без точек и запятых. При этом он не был болтуном, желавшим просто привлечь к себе внимание. Ему это было, впрочем, совсем не нужно, потому что любая западная разведка изошла бы слюной от желания узнать о российских секретных службах столько, сколько знал он. В этой избушке было удивительно уютно. Необработанное темно-коричневое массивное дерево излучало приятное тепло. Мы уже много раз бывали здесь. Евгений – назову его так, потому что я по-прежнему обязан заботиться об его безопасности – чувствовал себя в этих стенах почти как дома, и я тоже. В такой атмосфере он всегда начинал рассказывать.
      Он задумчиво, даже вопросительно, посмотрел на меня и отхлебнул пива. Когда он чокался, то всегда старался, чтобы бокалы при этом касались друг друга днищем, как это было предписано. Он всегда так говорил: – Как предписано! Если он делал что-то важное, требовавшее точности, скрупулезности и основательности, то всегда произносил это свое любимое словечко: – Как предписано! С одной стороны, ему, очевидно, нравилось само звучание этого слова, с другой, это было удачным описанием чего-то точного.
      Он очень хорошо говорил по-немецки, но его словарный запас был сильно ограничен. Несмотря на это, мне всегда казалось, что, произнося свое любимое слово, он постоянно вкладывал в него немного иронии. Как будто за понятием "как предписано" скрывалась характеристика преувеличенной в глазах иностранцев немецкой добродетели, которой давно уже не было на самом деле. Когда он раньше передавал свои микрофильмы с российскими секретными документами, то уже тогда всегда произносил это слово, но подмигивая при этом.
      – Ну, и что ты думаешь? – спросил он. – Пока не знаю. Рассказывай лучше дальше, – попросил я его продолжить свое повествование.
      Он сделал большой глоток и, подняв бокал, дал знак официантке, что он хочет еще выпить. Уже два часа сидели мы в уютном уголке этого кабачка, выполненного в виде деревенской избушки. Нам и раньше приходилось устраивать тут наши дела. Он приехал вчера во второй половине дня. Пунктуально, как всегда. С точностью до минуты он прошел по маленькому переулку, Сияя улыбками, мы крепко обнялись. Как так часто случалось за прошедшие годы, я пришел на место встречи заранее. Я ожидал его на маленькой скамье возле лавки, продающей товары для художников, и мог оттуда видеть весь переулок. Было воскресенье и нигде не было ни души. Если кому захотелось бы проследить за этой встречей, ему это было бы нелегко, подумал я.
      – Еще два шнапса из шишек кедровой сосны, пожалуйста, – сказал он маленькой веселой официантке, когда она принесла ему пиво. – Ты ведь тоже выпьешь, правда? – переспросил он меня, а официантке добавил: – Только прошу вас, как для взрослых. Под этим он понимал двойную порцию.
      Прошло уже много лет, с тех пор как мы перестали работать на Федеральную разведывательную службу, я как оперативник, а он как информатор. Тем не менее, мы все равно нерегулярно встречались, время от времени. Он был благодарен мне за то, что я, несмотря на все давление и оскорбления в мой адрес, так и не выдал его настоящее имя. Выдержав враждебность, обиды и угрозы со стороны моих бывших работодателей, я уберег его от тех передряг, которые начались с 1998 года.
      Однажды Ольгауэр, белый, как мел, с угрозой в голосе заявил мне: – Это же не ваши источники. Это источники БНД. Поймите это, наконец! Это была одна из последних попыток моих руководителей летом 1998 года выдавить из меня данные моих агентов. И мое последнее посещение "лагеря". Разочарованный, опустошенный и злой, я тогда отказался выполнить требование пуллахских начальников. Выдача им настоящих имен агентов была бы с моей стороны не просто серьезным проступком. Не говоря уже о том, что эти господа никак не заслужили хоть какого-то порядочного обращения с моей стороны. Я четко решил для себя: выдать им данные об агентах – никогда!
      Мой информатор тогда отблагодарил меня за это постоянным и непрекращающимся потоком информации. Его сведения очень помогли мне при анализе общей ситуации, и сегодня мы по-прежнему оставались друзьями. Собственно, якобы существует общепринятое правило: покинув активную службу, оперативник не имеет права контактировать с бывшими агентами. Но я, во всяком случае, никогда не видел этого предписания в письменном виде и, уж тем более, никогда его не подписывал. А если такая инструкция и есть на самом деле, то ее правомочность весьма сомнительна. А если речь идет о неписаном законе, то я буду придерживаться его точно так, как сама БНД придерживается законов писаных. То есть, очень редко.
      – Не вернуться ли нам в отель пешком? – спросил я его. – Да, пожалуй, – ответил Евгений. – Немного свежего воздуха никогда не повредит! Там мы сядем у камина. Тогда я расскажу тебе, что произошло у большого начальника из ФСБ, когда твой министр был в Москве. Ну, там есть что рассказать! – Какой министр? – поинтересовался я с любопытством. – Ну, я тебе там сразу и расскажу, – ответил он, чтобы еще больше распалить мое любопытство. Мы расплатились, накинули куртки вышли из уютной избушки. Дорога пешком до гостиницы заняла больше двадцати минут. Мы оба запыхались – подъем был довольно крутым. Молча мы взбирались друг за другом, время от времени останавливаясь, чтобы отдышаться и бросить взгляд на открывающийся нам чудесный вид.
      Была ясная и прохладная ночь. Ярко светили звезды, полная луна была такой большой и светила так ярко, что создавала впечатление какой-то банальной искусственности. И тут Евгений положил мне руку на плечо и сказал: – Они были такими придурками. Они ведь так много еще могли бы от меня узнать, твои люди. О ФСБ, ее структуре, именах сотрудников, агентов и так далее, и так далее. Затем он, откашлявшись, снова пошел в гору. Я какое-то мгновение остановился на месте, широко разведя руками, и возразил ему: – Э, подожди-ка, это уже давно не мои люди. Они ничего не хотят от меня, они ничего не хотят от тебя…
      Возникла пауза, пока я старался догнать своего собеседника, обогнавшего меня, но он сам закончил мою фразу: – Потому что они настоящие идиоты. Правильно? Ну, что я тут мог бы возразить? Молча мы двинулись дальше. Я размышлял про себя. Все время, с тех пор как я его узнал, а это было больше десяти лет назад, я всегда задавал себе один и тот же вопрос. Мог ли этот парень водить меня за нос? Мы Фредди часами бурно дискутировали на эту тему.
      За все прошедшие годы не было никакого повода для такого предположения. Наоборот, все аргументы были против версии "подставы", как это называется на профессиональном жаргоне. Поставляемая им информация была превосходной. Раньше или позже ее достоверность всегда подтверждалась. При анализе актуальности, взрывоопасного содержания и уровня секретности его документов становилось ясно, что это никак не мог быть материал, специально приготовленный для "игры". Собственно, и сам он ни разу не пытался повышать свои расценки до заоблачного уровня, что часто является одним из признаков "подставы".
      Если же Евгений был бы разоблаченным и перевербованным ФСБ агентом, тогда русским не понадобились бы все эти хлопоты с попыткой вербовки меня этим "Вольфгангом". И еще был один аргумент, неопровержимо свидетельствовавший в пользу Евгения. Сейчас, когда я уже много лет не служил в БНД, он все равно встречался со мной. И самое важное – за все эти годы он ни разу не задавал мне никаких вопросов о Службе. Он упорно и искусно обходил эту тему. Правда, за исключением замечаний, касавшихся любительского поведения немецких шпионов. Разумеется, он читал в газетах все статьи о театре вокруг "Дела Фёртча" и реагировал на это с абсолютным непониманием.
      Уже в первые годы нашего сотрудничества у меня возникли большие трудности с сохранением положительного имиджа БНД в его глазах. Однажды мы с Фредди пригласили на встречу с этим агентом еще и главного аналитика Службы, занимающегося разведками иностранных государств. Пуллахский специалист притащил с собой целую кучу совершенно не упорядоченных сведений с именами и деталями структуры реорганизованной российской ФСБ. Копаясь в этой неразберихе перемешанных бумаг и тщательно прикрывая их от агента, он, бессистемно задавал Евгению отдельные вопросы. Но тому это довольно быстро надоело, так как его спрашивали о фактах, о которых он давным-давно сообщал, да и сам опрос был каким-то бессистемным.
      Теряя терпение от очевидной бестолковости "интервьюера", он выхватил у него всю пачку бумаг, которые тот судорожно пытался прижимать к себе, и разложил их на столе. Потом он отсортировал заметки и документы, пронумеровал каждый листик, создав, таким образом, общую структурированную картину, дополнил ее именами и названиями подразделений и закончил профессиональный опрос фразой: – вот так нужно это делать! И что, собственно, я получу за то, что выполняю тут вашу работу? Специалист БНД ушел со встречи удивленным и воодушевленным, а наш источник, наоборот, глубоко разочарованным.
      Он всегда напоминал мне об этом неприятном случае. На своем немного нескладном немецком языке он выражал свое впечатление такими словами: – О, подумай только! Что за безголовые люди там в этой фирме: Это же невозможно. Ты не можешь представить.
      Каминный зал в отеле был почти пуст. Мы заказали по бокалу красного вина и сели у огня. Я подбросил в огонь пару поленьев, а Евгений исчез на короткое время, чтобы вернуться с двумя толстыми сигарами. Одну из них он дал мне, заметив: – Ну, мне кажется, так будет лучше. Теперь мы можем сидеть, курить, Ия расскажу тебе все. Эти сигары я привез из Гаваны. Очень хорошее качество!
      Евгений глубоко вздохнул и продолжил: – Мое доверенное лицо в Москве, разумеется, рассказывало мне не все. Но я все равно думаю, что это очень интересно. Он доверяет мне, ведь мы дружим уже долгие годы. Мы еще в университете учились вместе. Я не думаю, чтобы он специально врал мне.
      И Евгений продолжил свой рассказ:
      – Итак, в Москве полагают, что твоя книга "Условно пригоден к службе" произросла не из твоего собственного дерьма, а была инспирирована политиками. С самого верха.
      Они говорят, что в эффективной разведывательной службе такого просто не могло быть. Что ты взял и совершенно неожиданно опубликовал такую книгу. Они спрашивают себя, кто на самом деле стоит за выходом книги? По их мнению, нет ни одной спецслужбы в мире, которая позволила бы такое. Они в ФСБ думают, что БНД ведет какую-то игру, ведь они, правда, не могут поверить, что там на самом деле сидят такие дилетанты. Евгений ухмыльнулся: – Так что, если ты меня спросишь, я скажу, что, во всяком случае, твои люди наших не переиграют.
      После глотка вина он продолжил: – Мой доверенный человек рассказывал, что им с самого начала было ясно, что пуллахцы будут контролировать первую встречу в Праге. Они очень хорошо проанализировали ситуацию и исходили из этого факта. Но как бы то ни было, это была единственная оставшаяся у них возможность узнать настоящее имя "Рюбецаля". И еще они были уверены, что команде Оффенбаха в Праге немного удастся узнать.
      А ты знаешь, кто на самом деле подбросил газетам информацию о встрече в "Белом лебеде"? – спросил меня Евгений. Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Мое доверенное лицо считает, что у них хоть и нет доказательств, но предположительно это был сам Фёртч. Возможно, это было частью его круговой обороны, чтобы дискредитировать весь следственный реферат и особенно лично тебя. – Но почему они предполагают, что это сделал он, а не просто кто-то другой случайно проболтался, например, кто-то из "наружки" или из окружения Ольгауэра? – хотел уточнить я.
      Евгений глубоко затянулся сигарой. Потом он выпустил дым к потолку и поглядел на облачко, а затем ответил: – Тот, кто запустил историю про "Белый лебедь" в прессу, был убежден в правильности этой своей версии произошедшего. – Ну, и почему это не мог быть кто-то другой из участников? Кто-то другой? – возразил я. – Да потому, что все участники операции знали о настоящем ходе встречи. А Фёртч не знал. Он ведь сам не принимал участия в операции. И потому он был единственным человеком, полагавшим, что встреча состоялась именно в "Белом лебеде". А ведь она была не в "Белом лебеде", только вот Фёртч до сих пор верит в версию, которую тогда ему подкинул Ольгауэр.
      Наш вечер у камина закончился где-то часа в три утра. Несмотря на это мы уже очень рано спустились на завтрак. Евгений всю ночь говорил без умолку. Но пара описаний и намеков как-то расплывчато сохранилась в моей памяти. Возможно, и красное вино этому способствовало. Потому я решил сегодня расспросить его снова о некоторых подробностях. Ведь все, что он рассказал, было очень необычно. Но, конечно, не сейчас, не за завтраком. Позже, во время пешей прогулки или вечером в охотничьей сторожке, но еще до первого бокала. Таков был мой план.
      Я через большое окно рассматривал долину и пил свой кофе, когда он появился за столом. – Это была хорошая идея с твоей стороны. Тут прекрасно. Импозантно, – сказал он, слегка шепелявя. – Я тоже так думаю, ответил я, – это хорошо видно. Я показал на завтрак, который он набрал себе со "шведского стола". Да, это производило сильное впечатление. Я давно знал, что он любит поесть, но меня все равно каждый раз удивляло, сколько может проглотить за завтраком в одиночку этот человек.
      Как заправский старший кельнер он, балансируя, донес до стола свой полный набор из сыра, колбасы, рыбы, фруктов и яичницы. Я не мог сдержать смеха, когда он стоял передо мной. С пятью тарелками в руках и с корзинкой с хлебом, зажатой в зубах, он начал выгружать на стол вой маленький личный буфет. Все еще держа в зубах корзинку с хлебом, он неразборчиво спросил меня: – Ну и что? Никогда не видел настоящего хорошего завтрака? Потом добавил в извиняющемся тоне: – Нет у меня желания, бегать туда пять раз. – Да тебе это и не понадобится, как я погляжу, – последовал мой веселый ответ.
      Он с большим удовольствием уселся, глядя через окно на долину. Он склонился над подоконником, чтобы разглядеть на другой стороне долины вершину горы. – И это туда ты хочешь со мной поднятья? – Евгений показал на залитый солнцем склон. – Кажется, склон слишком крутой, – с сомнением сказал он, – там никакой дороги не видно. – Но дорожка есть. Охотничья тропа. Очень крутая, да, но когда поднимешься, там открывается чудесный вид. Местные говорят, что при подъеме, если идешь, можно на ходу есть траву, – пояснил я.
      Прошло лишь несколько часов, и мы достигли цели нашей горной прогулки. Подъем по скользкой лесной тропе потребовал больше времени и сил, чем мы ожидали. Во время трудного подъема мы никого не встретили. Но вознаграждением за все трудности был восхитительный пейзаж, открывавшийся сверху. Скамья у деревянного дома стояла прямо возле склона. Эта одинокая охотничья избушка принадлежала одному моему другу, много лет предлагавшему свой старый и хорошо ухоженный домик в качестве цели для горной прогулки. Но очень тяжелый подъем все время мешал мне посетить ее. Тут наверху, кроме электричества и горячей воды было все. И хотя мы уже много раз говорили о таком походе, только сейчас впервые мне удалось его осуществить.
      Мы распаковали провиант, который принесли с собой. Что мы будем есть, было договорено еще на нашей последней встрече. Сгорая от любопытства, насколько хороши кулинарные способности моего попутчика, я развел огонь в печи. Уже много лет он хвастался мне своим особенным рецептом борща. Когда солнце почти зашло, влажный запах в избе почти улетучился, и по избушке распространилось приятное тепло от камина и печи.
      – Расскажи-ка мне снова эту историю с большим начальником. Мне кажется, я вчера упустил некоторые детали, – пристал я к нему. Он налил нам в маленькие бокалы немного красного вина. – Ну, хорошо, я расскажу ее еще раз и одновременно продолжу готовить борщ,- ответил он и объяснил: – Это 500 грамм говядины, которые там уже пару часов варятся. На такое количество мяса я всегда беру примерно три литра воды. Хорошо посолить, конечно. Потом порезать мясо кубиками. Но воду ни в коем случае не выливать. Она нам еще понадобится.
      Я сел на удобную скамейку в углу и наблюдал за тем, как старательно он режет мясо на небольшие кусочки. При этом он вернулся к нашей основной теме.
      – Знаешь, на примере всей этой истории, по мнению моего доверенного лица, можно хорошо увидеть важные различия между обеими нашими с тобой разведками. Он говорит, что сама Федеральная разведывательная служба или кто-то внутри БНД, возможно, реферат по внутренним расследованиям или другое подразделение попало под слишком сильное давление. Типично по-немецки! Они хотели быть не только самыми лучшими, но и самыми быстрыми. И по возможности, еще и хорошо при этом выглядеть. А это в нашем ремесле – грубейшее заблуждение. И им повезло, имел в виду мой университетский приятель, с этой великогерманской завышенной самооценкой. Этим вы сами себе оторвали яйца. Для такой работы нужна выдержка. Умение ждать, выдержка, терпение, настойчивость и крепкие нервы. А в твоей Службе ничего этого нет. Они там немного поиграли в индейцев, и стоило им лишь заметить, что у них ничего не получается, они все свалили на самые слабые плечи, то есть, на тебя, Норберт. Но ты знаешь, что они о тебе говорят? Не дожидаясь ответа, Евгений продолжил: – Они говорят, что ты такой же идиот, как все остальные. Ты ведь мог бы стать богатым. Сказочно богатым! А теперь тебе придется еще и расплачиваться за свою собственную сентиментальность. У БНД не было бы никаких доказательств, и они бы тут же привели в движение всю эту машину правосудия. Но тем самым твои люди только пытали бы самих себя.
      За это время Евгений встал и принялся чистить овощи. Он прервал свой рассказ, чтобы переключиться на дальнейшее объяснение рецепта: – Это 500 грамм красной свеклы. Без нее борща не бывает. Обычно нужно еще 150 грамм корешков петрушки и 150 грамм пастернака. Но в супермаркете там внизу я не смог купить пастернак. Потому я возьму двойную порцию петрушки. Дома я все это тру на терку, Но тут у нас терки нет, потому мы просто очень мелко порежем. Так же, как две луковицы и зубчик чеснока.
      Он пододвинул ко мне доску и нож, а сам уселся на табуретку за столом напротив меня. Мы начали нарезать овощи, а он продолжил повествование.
      – Хотя ты и не пошел на их предложение, но, как рассказывал мне мой приятель, они все равно много узнали и увидели. Они считают, что до сего момента делали все правильно. Они хотели найти утечку, и они уверены, что нащупают ее. Это их задача. Тут Евгений на минутку остановился. А затем продолжил: – Ведь о первой встрече все равно потом написали немецкие газеты, правда? Значит, твоя Служба должна была бы знать, что и наши люди узнали, хотя бы из газет, что ты был на встрече не один. Хотя бы тогда! Для того, чтобы узнать это, пуллахцам даже не нужны были никакие источники! Никакие информаторы! Они просто должны были уметь читать. Читать газеты! А что они сделали вместо этого? Они снова приехали всем большим кагалом. И знаешь, что сказал мне мой однокашник? Что они были бы очень благодарны, если бы на этот раз вы явились только с другой половиной вашей группы. Но если бы ты не приехал. Понимаешь? Ели бы ты не отреагировал! Никак не отреагировал бы! Это уже стало бы интересным. Но вот так?!
      Евгений снова прервал свой секретный доклад и вернулся к своему рецепту: – Эта старая чугунная кастрюля, конечно, уже антиквариат, но она прекрасно подходит для подрумянивания лука и чеснока. Дома я беру сливочное масло, но три ложки подсолнечного масла тоже подойдут. Тут он полез в рюкзак, вытащил что-то и пояснил: – Банка помидоров, лучше всего порезанных и в винном уксусе. Он вытащил помидоры и с видом триумфатора поднял высоко вверх маленькую пластиковую бутылочку с винным уксусом. – Помидоры я добавляю к смеси лука и чеснока, а потом добавлю туда же порезанные овощи. Скажем так, на пять минут мы оставим их тушиться. Он опять отпил из своего бокала и продолжил.
      – Ведь все равно могло случиться и так, что ты поедешь на встречу, не доложив об этом своим шефам, – задумчиво сказал Евгений. – Неужели ты думаешь, что такая мысль вообще могла бы прийти мне в голову? – упрекнул я его. – Нет, конечно, нет! Кроме того, мой друг рассказывал, что они попросили их штатного психолога спрогнозировать твою возможную реакцию. – Ну, и что же они раскопали? – спросил я. – Они считали, что вероятность того, что ты согласишься с их предложением, составляет около двадцати пяти процентов, – быстро ответил Евгений. – При этом они учитывали не только внешние обстоятельства, но и твои черты характера. Если же учесть весть тот цирк, о котором рассказывал мне мой приятель, то тенденция скорее стремилась бы к нулю. Так что, ничего другого они от тебя не ожидали. Потому для них все произошло так, как они и планировали. Да, впрочем, они ведь заранее знали, что ты приедешь не один. И знали от надежного источника, как сказал мой друг. И тут Евгений снова вернулся к своему рецепту.
      – Итак, продолжим. Солим, добавляем примерно одну чайную ложку сахара и четыре столовых ложки уксуса. Без уксуса борща тоже не бывает. Иначе это будет не как предписано. Если ты понимаешь, что я имею в виду, – читал Евгений свою лекцию. Потом он четко объяснил: – Сейчас добавим поллитра мясного бульона и оставим все вариться примерно три четверти часа. Он принялся за картошку и маленький кочан капусты, который мы принесли с собой.
      Картошку он пододвинул ко мне. – Это пятьсот грамм. Пожалуйста, почисть и порежь на большие куски. А я займусь капустой. Савойская капуста тоже подошла бы. Но белокочанная капуста – это как предписано. По рецепту должно быть тоже пятьсот грамм. Я пока порежу ее на тонкие полоски. Измельчая капусту, он вернулся к основному рассказу.
      – Итак, Норберт, теперь я возвращаюсь к истории с большим шефом, которую я рассказывал вчера вечером, так, как мне рассказывало ее мое доверенное лицо. Теперь слушай очень внимательно, чтобы мне не пришлось рассказывать ее снова. Итак, в те дни Директора ФСБ посетила небольшая делегация немецкого Ведомства Федерального канцлера. БНД подготовила секретный доклад для Ведомства Федерального канцлера о "Деле Фёртча" и о его связи с операциями в Праге и в Вене. И вот, ваша делегация положила нашему боссу этот доклад прямо на стол. И они спросили его, что это такое. Но тот даже не взглянул на доклад. Да и зачем, ведь он уже и так знал его содержание. Евгений улыбнулся: – Он просто открыл папку, взглянул вовнутрь и снова закрыл. Больше из вежливости по отношению к гостям, чем из любопытства. Потом он сказал, что наша служба такого бы не делала. Прага, Вена, Фёртч и так далее. Но, как рассказывал мой однокашник, немцы тогда прямо спросили, был ли Фёртч агентом ФСБ. – И?! Что же им ответили? – спросил я не столько из любопытства, сколько, чтобы подстегнуть рассказчика. – Терпение, терпение, сейчас все расскажу. Итак, немцы действительно напрямую и без экивоков спросили руководителя нашей Федеральной службы безопасности, предатель ли Фёртч. Да ты просто представь себе! Директор, конечно, с улыбкой ответил, что пришло уже время оставить в покое старые истории. Затем он вернул ошарашенным немцам назад их секретный доклад. Но насколько действительно наивны твои люди? Как ты думаешь, что они на самом деле ожидали услышать? Что руководитель ФСБ ответит, что Фёртч на самом деле агент? Что он скажет, что Фёртч не агент? Все это представлялось невероятным, и в нашей службе еще долго над этим смеялись. Прежде всего, из-за того, что немцы, показав нашему главному начальнику свое секретное досье, почти официально подтвердили ему, что встреча в Праге проходила под их контролем. Интересно, знают ли об этом твои оперативники в Мюнхене? Выпалив все это одним махом, Евгений вернулся к завершающей стадии своего рецепта.
      – Теперь мы картошку и капусту еще около двадцати пяти минут будем варить в примерно двух литрах настоявшегося бульона. Затем добавим туда мясо и овощи, – объяснил он, прежде чем опять перешел к секретному докладу.
      – Ну, я как бы мимоходом спросил своего приятеля, есть ли на самом деле у нас источник в БНД. Знаешь, что он мне на это ответил? Нет, не знаешь, погоди, я тебе скажу. Он сказал: "Нам даже не нужно это знать, больше того, это даже хорошо, что мы этого не знаем. Так мы можем проще сконцентрироваться на выполнении задания и не должны в наших действиях учитывать защиту агента". Но факты говорят сами за себя, заметил мой друг. Но теперь, как мне кажется, наша еда проварилась достаточно. С этими словами Евгений вернулся к нашему борщу.
      – Так, теперь посолить и поперчить. Для настоящего борща в конце еще в каждую полную тарелку добавляют немного петрушки, – завершал Евгений свой рецепт.
      Запах был фантастическим. Евгений порезал хлеб и налил еще красного вина. Но не успел я опустить ложку в пахучий борщ, как он крикнул: – Стоп! Собственно, в каждую тарелку нужно добавит еще кислой сметаны! -… которую нам на высоте двух тысяч метров над уровнем моря нам просто неоткуда взять, – прервал я его, глотая слюнки, и добавил, больше извиняясь, чем объясняя: – нужно же отдать небольшую дань этой лесной глуши здесь наверху, в лесной глуши. – Да, ты конечно прав, – сказал он, помедлив, и полез вниз к своему рюкзаку, – но, если честно, хороший борщ нельзя есть просто так, без сметаны.
      Быстрым движением он, как фокусник, поставил на стол маленький пластмассовый стаканчик со сметаной: – Борщ без сметаны, это как бы настоящий…, – он умело снял со стаканчика крышечку из фольги и бросил в каждую тарелку по полной столовой ложке сметаны: -… культурный большевизм. С громким смехом мы принялись за еду.
      – Я прочел все. С моей стороны я не вижу никаких проблем. Но вот себе ты этим только усложнишь жизнь, – тихо, почти всхлипывая, сказал мне Евгений. Прошло два дня после нашей встречи в горах. Рукопись, вернее, черновик, лежала в серой папке у него на коленях. – Но для книги этого мало, – поучительно заметил он. – Ты прав, это только главы, которые могут быть для тебя интересны или опасны. Часть из этого я вообще выброшу, – пояснил я. – А что с другими историями? Ты мне их покажешь? – полюбопытствовал он.
      Мой ответ был прост: – Нет! Кроме того, я взял с собой только эту часть. Он пошутил: – Ты был и остался неисправимым агентуристом. Ничего не выдавать. Но то, что я прочел, ты, по моему мнению, можешь спокойно писать. Я не вижу в этом никаких проблем. Кроме того, ведь скоро выйдет книга, тогда я позже прочту остальное. – Я даже напишу тебе на книге дарственную надпись, если хочешь, – подтрунил я. Он постучал всеми пальцами обеих рук себя по лбу: – Точно! А я поставлю ее в моем кабинете на полку! Прекрасная идея! Ты самый лучший друг!
      Он был последним из бывших агентов, кому я давал прочесть части рукописи. И самым важным! Я хотел быть уверенным, что не пропустил ничего, что после публикации могло бы повредить кому-либо из агентов. Кроме того, мне нужно было их одобрение канвы моего сочинения. С одной стороны, самоконтроль, с другой – защита источников. Такой подход себя оправдал и привел к тому, что эти люди порой помогали мне существенными дополнениями и напоминали о том, что я позабыл.
      Один из этих бывших агентов, которого я уже давно не видел, прочтя рукопись, буквально бросился мне на шею. Он ничего не знал обо всей травле меня моим бывшим работодателем и был очень рад, что я, не выдав его имени, уберег его от неизбежной беды. Из первоначальной благодарности с годами развилось обоюдное глубокое доверие, которое никто бы не поставил на карту. Я так точно нет.
      Другой агент только из рукописи узнал обо всех связях, мотивах и подоплеке того, что происходило, о чем он прежде не имел понятия. Этим я, по крайней мере смог на практике доказать, что самым важным для меня всегда оставалась забота о безопасности моих агентов. Со слезами на глазах он уверял меня: – Я не хочу, чтобы то, что я тебе сейчас скажу, прозвучало слишком напыщенно, но я очень горжусь тобой.
      С моим нынешним собеседником мы порой встречались по нескольким причинам. В основном, я хотел, конечно, показать ему определенные места в тексте и узнать его мнение. Кроме того, мы уже давно планировали совместное путешествие к морю. Он был страстным рыбаком и хотел забросить удочку в открытом море. Но еще важнее для меня было узнавать последние новости из Москвы. Слишком многие вопросы оставались открытыми. И только он мог хотя бы частично осветить некоторые моменты.
      Чего хотела на самом деле добиться от встреч другая сторона? К чему в действительности стремились мои бывшие работодатели? Действительно ли техника в Праге вышла из строя? Врали ли мне? Или меня просто проверяли? Что делал "Вольфганг" со своим "швабским" партнером? Почему после этой операции все, как русские, так и немцы, едва ли не притворились мертвыми и тихо исчезли? Вопрос за вопросом.
      Единственный человек, который мог помочь мне с этой головоломкой, снова сидел напротив меня. В ожидании его рассказа меня распирало любопытство. С момента его прибытия всего лишь раз я осторожно спросил его. – Да, новости есть, понимаешь, важные новости, – были его слова. Больше ничего. Но при этих словах лицо у него было серьезным и мрачным. Потому я так ждал, пока он сам начнет рассказывать. Я ведь уже годами трудился над этими загадками.
      В нескольких метрах от нашего дома рыбак вытащил на берег свою лодку. Мы как раз возвращались с нашей утренней пробежки и взглянули на лежащий перед ним улов. – Ну. Что ты думаешь о рыбе? Здесь есть свежая камбала? – спросил я его. Он одобрительно кивнул и поднял вверх большой палец: – Это хорошо! Лучше не бывает. Я это люблю! Вечером, после целого дня прогулок, мы вместе приготовили нашу камбалу. Это была чудная трапеза, а к рыбе были еще и водка, и пиво. Теперь я уже не мог сдержать свое любопытство и свою неестественную сдержанность: – Ну, теперь рассказывай. Какие там новости от твоего университетского друга?
      Мой бывший агент взял двумя руками маленькую рюмку со шнапсом, повертел ее медленно и произнес: – О, да, это очень сложно. Я расскажу тебе все, но без моего анализа. Сначала сам обо всем подумай. А лишь потом я скажу тебе, что думаю я. Поговорим о Праге! О Праге 1999 года! Это самое важное.
      – Их задача, как рассказывал мне мой приятель в Москве, состояло в том, чтобы во всех возможных обстоятельствах установить с тобой контакт. Но это означало, что они умышленно "засветились" бы перед твоими коллегами из наружного наблюдения. Правда, вторая встреча в Праге была намного проще первой. Ведь, как говорил мой однокашник, главная разница между первой и второй встречами состояла в том, что при первой поездке в Прагу БНД еще охотилась на "крота" в своих рядах. Да, у моих людей тогда были определенные преимущества, но они не могли наперед просчитать, чем закончится все дело. Они спрашивали себя, что может случиться. Основные предпосылки у обеих сторон были схожими. Каждая сторона искала утечку у себя.
      Зато во время второй встречи в Праге намерения обеих разведок были уже совершенно разными. Да, как говорил мой московский друг: "Мы продолжали искать нашего предателя, а немцы своего уже нет". Он обосновывал эту мысль тем, что все, кто в Пуллахе искал возможную утечку в их системе безопасности, внезапно были отстранены от этой работы и отправлены куда подальше. Каждый по-своему. На их месте тут же появились новые фигуры, получившее задание позаботиться о затушевывании скандала. Причем так, что они просто обязаны были найти какой-то компромат на тебя.
      Потому наш новый вербовочный подход к тебе был этим типам из Пуллаха как раз кстати. Ведь если только выяснилось бы, что вы оба, ты и "Вольфганг", впервые познакомились не на первой встрече в Праге, стало быть, эта встреча была спектаклем, как "жертва пешки" тут же определилась бы. Но, по мнению моего приятеля, была еще одна, куда более серьезная проблема, тяготевшая над БНД. И мой собеседник сделал артистическую паузу.
      – Они в Москве вообще не понимали, почему немцы, зная, что у них в разведке есть "крот", не продолжали его поиски, а вместо этого делали все, чтобы скрыть этот факт. Они могли это объяснить только какими-то политическими причинами. Мой приятель дословно сказал так: "У всех нас в службе тогда сложилось впечатление, что в Федеральной канцелярии были уверены, что Фёртч – "крот". Нужно было найти лишь официальное подтверждение. Но никто не хотел, чтобы из-за этого возник политический скандал. От этого был бы слишком большой ущерб". Кроме того, как анализировали в Москве, предполагаемый риск уже был, пусть с опозданием, нейтрализован путем досрочной отправки Фёртча на пенсию. А теперь немцы были заинтересованы только в одном – замести следы. А этот сомнительный господин Юрецко подвернулся твоим коллегам как нельзя кстати. Но вот оперативных ошибок, которые ты совершил до того момента, было для этого явно недостаточно.
      Самой большой проблемой в глазах тех, кто пытался затушевать последствия "Дела Фёртча" было, по мнению Москвы, следующее: что будет, если окажется, что ты на самом деле сказал правду, и вы с "Вольфгангом" действительно не были знакомы до вашей первой встречи в Праге?
      Мой друг сделал маленький глоток из рюмки с водкой. Он никогда не пил крепкие напитки одним махом, как любят многие русские. Шнапс, помогавший пищеварению, он вкушал по капельке. – Ну, и что? Что ты думаешь? – поторопил я его, – я совсем ничего не понимаю. Во всей этой картине для меня оказалось теперь еще больше вопросов, чем было раньше, – честно и разочарованно сознался я.
      – Тогда я тебе объясню еще кое-что, – сказал он с видом мудреца. – Твои собственные люди "подставили" тебя по полной программе. Ты приходишь туда, докладываешь обо всем, что случилось, как предписано, а они просто околпачивают тебя в Праге. С этими словами, он покопался в своей борсетке и вытащил оттуда мини-компакт диск. – Засунь эту штуку в свой компьютер. Тогда ты все сам услышишь! Он снова сел и расслабленно закинул ногу за ногу.
      Я раскрыл свой ноутбук и включил его. Потом поставил диск в дисковод. Немного помедлив, я открыл "папку". Там был звуковой файл. Все это время я краем глаза наблюдал за моим собеседником. Теперь он приободрил меня: – Ну, давай, послушай. Он ухмыльнулся.
      Сначала я услышал что-то вроде скрипа гальки, как будто кто-то шел по земле. – Сделай громче, – сказал он мне, – сейчас начнется. Вдруг тебе это покажется знакомым?
      Внезапно я услышал два голоса, которые я ни с чем бы не спутал:
      – Сегодня прекрасная погода. Что с твоим коллегой Петером, он еще подойдет?
      – Нет, не думаю.
      – Я надеюсь, что ты не разочарован. Но есть такие вещи, где я просто не могу переступить через себя.
      – Ты знаешь, я на твоем месте тоже бы не сделал этого. Потому я хорошо тебя понимаю. Но для нас очень важно узнать все. Отсюда и такой большой интерес к твоим источникам. Если уж твои люди их не знают, то хотя бы нам хотелось бы их узнать. Ну, да, верно – мы и так уже очень много знаем, но некоторые важные вопросы пока остаются открытыми.
      И потом было слышно, как он цитировал документы БНД.
      – Но тут я, к сожалению, ничем не могу тебе помочь.
      – Ну, что? Выпьем пива?
      – Почему бы и нет?
      – Тебе нравится "Будвайзер"?
      – Это мое любимое пиво!
      Я просто обалдел! – Откуда это у тебя? – Я так и знал, что тебя это заинтересует, – ответил мой хитрый приятель и продолжил: – я не думаю, что это наши люди записали тот разговор. Он поступил от вас. Определенно!
      Затем началась дискуссия, затянувшаяся на весь вечер. К ней мы возвращались потом каждый раз, когда встречались. При этом стало очевидным следующее: встречу в Праге все-таки записали. Ход событий русские, как говорил мой друг, объясняли по-своему. Мне нужно тут сразу сказать, что он был очень хорошо проинформирован, хотя от меня не услышал об этом деле ни слова. Во всяком случае, он объяснил мне точку зрения русских на произошедшее в ходе второй встречи в Праге так, как будто он сам там присутствовал.
      Некоторые влиятельные люди в БНД, я могу только предполагать, кто именно, попытались использовать встречу в Праге в конце августа 1999 года для моей компрометации. Если бы был записан весь мой разговор с "Вольфгангом", его содержание само по себе полностью очистило бы меня от любых обвинений. Но именно этого с самого начала они хотели избежать, так как такой результат не вписывался в их планы. К тому же идейных вдохновителей операции беспокоила и другая проблема. Они, конечно, знали, что я поддерживаю дружеские отношения не только с Франком и Хайке, но и с многими другими сотрудниками QB. Все, что во время встречи в Праге говорило бы в мою пользу, "кукловоды" из Пуллаха не смогли бы скрыть. Никто из этих людей, зная правду, никогда бы не согласился дать какие-то компрометирующие показания против меня.
      Потому те, кто заварил всю эту кашу, сначала должны были позаботиться, чтобы вообще никто не узнал о содержании беседы, пока запись ее не будет проанализирована. Обойти QB в таком деле было невозможно, ведь подобные задачи относятся к их непосредственной компетенции. Потому важно было сделать так, чтобы все участники путешествия пребывали в полной уверенности, что никакой записи не было вообще.
      Мой позднейший анализ показал, что для этого можно было использовать два метода. Либо наряду с руководителем операции в ее замысел был посвящен только один техник, который по приказу руководства совершил этот подлог. Либо из QB действительно никто ничего не знал об уловках руководства. А на месте тайно работала другая команда, которая с помощью каких-либо электронных средств подавления не позволила операторам из QB записать наш с "Вольфгангом" разговор, а сама записала его. Последнюю версию предпочитала и российская разведка, потому что ее "наружники" обнаружили некоторых людей и отметили такие их действия, которые прекрасно вписывались в подобный сценарий. По крайней мере, так говорил мой информатор.
      В пользу этой версии говорит и то, что я ничего не делал с мобильным телефоном. Кроме того, начальник реферата 94 В не доверял ни Хайке, ни Франку и его людям. Все они попадали под общее подозрение, что были, де, со мной заодно. Во всяком случае, такие слухи ходили по коридорам дома номер 109.
      Еще в ее пользу свидетельствует и очень странное поведение Франка Оффенбаха. Возможно, он узнал что-то такое, что так быстро и резко омрачило его отношения с БНД? Не обманули ли его так же, как и меня?
      После того, как запись моей беседы с "Вольфгангом" была проанализирована, всем участникам стало ясно, что ничего компрометирующего против меня тут добыть нельзя. С другой стороны, никакой записи официально вообще не было, потому они удовлетворились распространением сказочек о моих манипуляциях с "мобилкой". Этим ответственные господа убивали сразу двух зайцев.
      Мой негативный образ укреплялся еще прочней, и самые верные мне люди начинали понемногу сомневаться в моей добропорядочности. Свора интриганов в очередной раз передавала привет.
 

 
      В последние годы я касался политики на двух совершенно разных уровнях. С одной стороны, на парламентском уровне с различными политиками федерального уровня, преимущественно из СДПГ. С другой стороны – на коммунально-политическом уровне в моем регионе.
      В конце для меня здесь сложилась более чем сложная и одновременно пикантная ситуация. Уже в начале 1990-х годов я вернулся в избирательный округ, который был уже давно мне знаком, в Целле/Юльцен. Тогда, еще в 1980 году, некий Гельмут Шмидт был кандидатом на пост Федерального канцлера, а один молодой политик из Юльцена впервые боролся за место в Бундестаге. В то время я жил в Хайдештадте, уже больше десяти лет был социал-демократом и потому включился в предвыборную борьбу новичка.
      Он, со своей стороны, представлялся мне прямым и открытым, обладал приятным суховатым юмором и производил впечатление, что он подходит на эту должность. 5 октября 1980 года он по списку СДПГ был избран в Бундестаг. Этим ловким политиком, столь удачно взлетевшим на самый верх, был не кто иной, как нынешний председатель фракции Социал-демократической партии Германии в Бундестаге и бывший Федеральный министр обороны Петер Штрук.
      Через год меня перевели на другое место службы, и я покинул свой избирательный округ. Окольными путями я позднее снова вернулся в те места, на этот раз в городок поблизости от города Целле. К тому времени я уже служил в БНД.
      Потому ничего удивительного, что я обратился именно к "моему" парламентарию Петеру Штруку, когда не смог уже скрывать свое недовольство тем хаосом, который царил в Федеральной разведывательной службе. В тот момент меня больше всего беспокоило столь поверхностное отношение к выводу Западной группы советских войск из ГДР и недостаточная разработка Службой наследия "Штази", касавшегося БНД. Все мои внутрислужебные просьбы, вопросы и предложения постоянно наталкивались доселе на глухие уши.
      Высшее руководство Службы считало себя выше рассмотрения всяких там жалоб и реагировало с чудовищным высокомерием. Служба находилась в катастрофической ситуации. Над жалобами и тем более критикой не просто издевались, их не просто отвергали, а, как правило, даже считали грубым обманом доверия, едва ли не изменой. После объединения Германии правящей элите БНД пришлось узнать, что внешняя разведка ГДР десятилетиями водила ее за нос. Ни один агент, и ни одна операция Службы не была на самом деле секретом от наших восточногерманских братьев.
      Как бы жестко это ни звучало, но факт в том, что агенты из Пуллаха в костюмах в полосочку с треском проиграли "войну на невидимом фронте". И роль западногерманской внешней разведки БНД в переменах на Востоке была ничтожной. Даже предстоящий крах коммунистической системы не смогла она своевременно предсказать. Несмотря на это, наша правящая элита вела себя как настоящие победители. С презрением, сверху вниз, взирали они на бывших противников. Охота на бывших разведчиков ГДР пришлась им как раз кстати и отвлекла от накопившихся за десятилетия собственных провалов и ошибок.
      Я не хотел это оставлять так просто и без комментариев. Я был вопиющим в пустыне, потому что другие, хоть и думали так же, в основном предпочитали молчать. Высокомерие руководителей БНД было для меня невыносимым. Любой крупный концерн давно бы с позором выгнал таких самоуверенных зазнаек ко всем чертям.
      К этому добавился мой гнев в адрес одного высокопоставленного сотрудника Службы, который пытался в связи с расследованием против одного коллеги из БНД склонить меня к лжесвидетельству перед Федеральной прокуратурой. Он хотел всеми законными и незаконными средствами скрыть собственные ошибки в работе. Его странные представления о лояльности вообще и особенно по отношению к тогдашнему Президенту БНД Конраду Порцнеру, которые он, пожалуй, разделял с другими сотрудниками БНД, заставили меня в феврале 1996 года попросить Штрука принять меня для беседы. В конце концов, Порцнер тоже был социал-демократ и уже поэтому имел полное право, чтобы с ним обращались корректно и честно. Я также беседовал с депутатами Бундестага, в том числе с членами Парламентской контрольной комиссии.
      Мне было очень интересно наблюдать за тем, как все, с кем я говорил, с любопытством всасывали в себя всю информацию. Но, в конце концов, результатов это никаких не принесло. Везде меня встречали с "большим пониманием". Часто и сами по себе проблемы не были для них секретом. Но когда доходило до серьезных решений, оказывалось, что БНД что-то вроде "священной коровы", которую никто не хотел трогать. Никому на самом деле Служба не нравилась, но никто не рисковал пойти на конфликт с нею. Кульминацией всего этого стало то, что все они в большей или меньшей степени просто отвели взгляд и не сделали ничего, когда Порцнера регулярно водили за нос руководящие кадры его Службы.
      Запоздалая шутка истории: сегодня как раз эти старики глубокомысленно рассуждают о необходимости реформ, которые они сами во время своей активной службы пустили шанс осуществить. В своем, скажем так, ветеранском клубе "Форуме по обсуждению проблем разведывательных служб" ("Gesprachskreis Nachrichtendienste", GKND) в Берлине. Но будьте с ними осторожны! Ведь тот, кто тогда оказался несостоятельным в своей профессиональной области, сегодня вряд ли может стать хорошим советчиком.
      Как учил Сенека: "Philosophia non in verbis, sed in rebus est". Философия учит делать, а не говорить.
      Откуда взялся страх политиков, не позволяющий им серьезно разобраться с пуллахскими шпионами? Тут я могу только делать предположения. Тот факт, что на протяжении многих лет распространялись слухи о том, что в этом ведомстве есть секретные досье на всех возможных политиков, пожалуй, мог бы сделать эту касту такой сверхосторожной. Время от времени появляются и доказательства существования такой "коллекции грязного белья". Происходит это случайно или целенаправленно, я не знаю. Но отдельные примеры свидетельствуют, во всяком случае, что такие махинации могут иметь место.
      В определенной мере Федеральной разведывательной службе помогли сведения из материалов бывшей "Штази", по сей день переходящих от одного ведомства к другому. Почему вообще внешней разведке достались эти досье, остается загадкой. Они относились к компетенции Ведомств по защите конституции, частично и Службы военной контрразведки (МАД) и отделу по защите государства при Федеральном ведомстве уголовной полиции (БКА), которые там могли получить важные для себя данные. Но БНД? Пуллахцев, собственно, касались лишь те материалы, в которых речь шла непосредственно об их ведомстве. Потому их поведение выглядело сомнительным, хотя ни один политик не рискнул этим поинтересоваться.
      На самом нижнем политическом уровне на Федеральную разведывательную службу смотрят почти как на чудище из другого мира. После моего досрочного выхода на пенсию 1 января 2000 года я стал активно заниматься политикой на коммунальном уровне. Уже через короткое время местная парторганизация СДПГ в Целле выбрала меня своим председателем. Работа в социал-демократических кругах доставляла мне много радости. Во всяком случае я встретился с многими прекрасными людьми, с которыми у меня установились отличные взаимоотношения.
      Но стоило в разговоре хоть как-то затронуть тему Федеральной разведывательной службы, как тут же возникала определенная отчужденность. Этот комплекс действовал как порок, пятно. Тот, кто делал что-то непорядочное, а именно работал в БНД, не мог, собственно, быть в полной мере добродетельным человеком. Мнение меньшинства, которое все время распространялось среди людей. Общественность, как само собой разумеющееся, считала, что БНД это коррумпированный, нарушающий законы аппарат. При этом считалось, что это самое обычное явление на земле. Никто не хотел с ним связываться и даже знать о нем никто ничего не хотел.
      Это странное отношение СДПГ к Федеральной разведывательной службе трудно объяснить. Первая публикация моей книги вызвала скорее страх, нежели одобрение протагонистов. Некоторые даже потребовали моей отставки. Но с содержанием этой темы они все равно не хотели связываться. Так называемые "обычные люди" ничего об этом не знали, да, собственно говоря, и не хотели знать.
      Когда в начале сентября 2003 года появились первые статьи с анонсами, предвещавшими скорый выход моей книги о БНД, ко мне пришло сообщение из Берлина. Петер Штрук, в то время министр обороны, передал мне его через наше партийное бюро в Целле. Мимоходом лишь отмечу, что в письме он пользовался терминологией, скорее свойственной английским лордам. Тем не менее, это произвело на меня впечатление. Вкратце смысл письма можно выразить фразой: We are not amused.
      Вот так-то! "Мы не в восторге!" А почему, собственно, нет? Ведь он все-таки знал меня много лет. У меня всегда было впечатление, что он очень доверял мне, когда речь шла об его избирательном округе и, особенно, о партийной организации СДПГ в Целлле. Здесь жила самая большая группа избирателей его округа. Я организовывал его предвыборные кампании в центральном городе округа и поддерживал во всех действиях по всему округу. И все это – исключительно из убеждений. Несомненно, я и сейчас считаю его одним из самых умных, цельных, безупречных и способных немецких политиков.
      Партийную организацию СДПГ в Целле посещали многие знаменитые люди: от Гюнтера Грасса до Герхарда Шрёдера. К нам приезжали почти все министры. Я вижу в этом плодотворный результат прилежной работы. А теперь Петер Штрук был совсем не в восторге, хотя в общих чертах подоплека описанных событий не была для него секретом. Просто так! Очевидно, это ему мешало. Критика в адрес БНД стала чем-то вроде оскорбления Его Величества. Но почему? А то, что с точки зрения содержания я мог быть прав, никого не интересовало.
      Правда, в речи Петера Штрука перед офицерами Командной академии Бундесвера в Гамбурге звучали совсем другие нотки. От них господин Штрук требовал критического подхода и высокого чувства собственного достоинства. Но на меня это не распространялось. Запросов с его стороны так и не было. По крайней мере, в мой адрес. Я предполагаю, что информационные каналы из БНД вполне его удовлетворяли. И какое имело при этом значение, что они, вероятно, преследовали свои собственные цели и не были заинтересованы в реформах?
      Создалась пикантная ситуация. Я, лояльный солдат партии показался столь нелояльным моему бывшему патрону. Его важнейшим представителем снова был Штрук. Я, бывший офицер, а он, как бы мой главнокомандующий.
      Жаждущие сенсаций редакторы попытались использовать эту тему в средствах массовой информации. Я должен был отреагировать и ни в коем случае не хотел нанести ущерб непричастным. В большинстве случаев мне даже удалось, как бы, отделить одно от другого. С одной стороны я как партийный функционер по-прежнему был близок политику Штруку, с другой как критик важного государственного органа держался от него на определенном расстоянии.
      У подавляющего большинства журналистов было достаточно интеллекта, чтобы тоже разделить эти факты, и они старались не бередить раны. Но один опубликовал сразу несколько фотографий пятнадцатилетней давности, на которых я в прекрасном настроении что-то праздную с бокалом шампанского в руке. Рядом серьезный портрет министра, которого в тексте он именовал не иначе, как "его друг Штрук".
      Грязнуля Юрецко и "чистильщик" Штрук. Глупая провокация, явно направленная на дальнейшее разжигание страстей. Но и у нее были последствия. Хотя я еще принимал участие в организации некоторых мероприятий в моем избирательном округе, сам я на них уже не появлялся. От приглашения на празднование шестидесятилетия Штрука мне пришлось с извинениями отказаться. Весной 2005 года, учитывая предстоящие выборы в Бундестаг, я сложил с себя все свои партийные полномочия и председательство в парторганизации Целле и постарался как можно дальше уйти с пути своего партийного коллеги. У меня был такое чувство, что Петеру Штруку мое присутствие может показаться неприятным. Кроме того, я не хотел навредить его предвыборной борьбе.
      В конце осталось только нехорошее чувство. Я знаю, что моя критика в адрес БНД обоснованна. Но в глазах политиков все равно считается неподобающим явлением, если кто осмеливается царапать державную позолоту. Возможно, это тоже одна из причин неспособности к изменениям. Как и раньше, в социал-демократических кругах не было и нет никакой настоящей дискуссии по вопросам секретных служб. Многие газеты писали о моих публикациях, десятки раз у меня брали интервью. Лишь одна газета сторонилась этой темы как чумы – "Форвертс" ("Вперед!") – основной орган СДПГ. Это само говорит за себя.
      Страх "заразиться" от прикосновения к этой теме у наших политиков весьма примечателен. Вероятно, это еще одна из причин, почему фундаментальной реформы Службы так до сих пор и не было. Всегда были лишь половинчатые попытки, так и не принесшие серьезных результатов. Вечная дискуссия о переезде из Мюнхена в Берлин может послужить этому примером. Ведь для эффективности этого ведомства не имеет никакого значения, будет оно работать на берегу реки Изар или на берегу реки Шпрее.
      Несомненно, в непосредственной близости от Федерального правительства должна быть размещена часть БНД. Но зачем переносить туда всю организацию, сейчас, в эпоху современных средств связи, объяснить куда сложнее. Особенно если для этого переезда требуются огромные деньги, которых сейчас в бюджете нет. То, что хорошо оплачиваемая элита хочет в Берлин, объясняется, вероятно, не столько тем, что они надеются этим повысить эффективность Службы, сколько надеждой быстрей сделать в этих условиях личную карьеру.
      Ведь близость к министерствам и другим государственным институциям как раз и открывает шансы для установления и поддержания нужных контактов, чтобы с их помощью, возможно, быстрее перейти в другой отдел или взобраться по карьерной лестнице. Потому, может быть, действительно есть смысл полностью перевести всю эту руководящую элиту из Баварии в Берлин, но оставить рабочие отделы по-прежнему на их старом месте к югу от Мюнхена.
      Такой вариант сразу решит многие внутрислужебные проблемы. "Сливки общества" получат столь важный для них "коктейльный фронт", а рабочие пчелы смогут без помех с их стороны делать то, за что им платят жалование. Это только увеличит творческие силы пуллахцев. Но шутки в сторону! Совершенно ясно лишь одно: полный переезд не сделает Службу ни лучше, ни, тем более, безопаснее.
      Нам необходима – а для этого нам нужны мужественные и честные политики – открытая дискуссия о нашей службе внешней разведки. В самой Службе считают, что серьезное рассмотрение проблем этого ведомства может проходить только в секретном режиме, но это, разумеется, чепуха. Пришло время, наконец, раз и навсегда отделить защиту государственной тайны от шпиономании и игр в напускную таинственность.
      К реформе разведки относится четкая недвусмысленная позиция политиков по этому вопросу, выражающая их волю к проведению перемен. Официально зафиксированное требование к БНД всегда придерживаться принципов правового государства в ее работе наряду с внедрением в ее деятельность четких юридических правил. Лучшая защита и лучшая забота о сотрудниках и источниках. Организованный по новым принципам внутренний и внешний контроль, на который сама Служба не сможет оказывать влияние. Кроме этого, необходима новая структура с уменьшением численности всего аппарата, что приведет к рационализации работы и одновременно к сокращению финансовых затрат на Службу, осуществляемых за счет налогоплательщиков.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

15.10.2008