Бывший разведчик разоблачает махинации БНД

      Не проходит и года, он как раз втянулся в работу, он на полгода направляется в Гамбург в Академию Бундесвера. Когда он возвращается, на его должности сидит уже другой, и потому нашего офицера переводят на другую должность, где он тоже может быть произведен в майоры. Теперь он оказывается в реферате, собирающем сведения о международной торговле наркотиками. Как по мановению волшебной палочки наш офицер превращается в специалиста по борьбе с наркотиками. Герд Фрёбе сказал бы в таком случае: – Немецкий офицер может все!
      Если ему не очень повезет, то он останется тут на два-три года. Потом он снова переходит в другой отдел – теперь он должен стать руководителем подразделения.
      И возможно, как раз тут его мечты осуществляются. Он попадает в Третий отдел и занимается военным анализом. Наконец, он попадает в сферу, которую изучал с самого начала и хорошо ее знает. Но и тут его постигает неудача – после присвоения ему очередного звания его снова переводят, и он становится, совершенно неожиданно для себя, руководителем реферата контрразведки. Если там он будет работать слишком прилежно, а ведь активность именно в этой щекотливой области руководство ведомства воспринимает без особой благожелательности, то в один из дней он вынырнет опять в другом месте и снова в подотделе анализа прессы, но уже на должности руководителя.
      Невыразимый круг замкнулся. С административно-технической точки зрения эта одиссея по Службе совершено правильна. Но с профессиональной точки зрения это катастрофа. Вот так и скачут многие сотрудники из отдела в отдел, нигде не успевая закрепиться и приобрести достаточные знания и опыт. Вполне обоснованно в Службе говорят об универсальных дилетантах и разносторонних любителях.
      И хотя сотрудники в подавляющем своем большинстве характеризуются незаурядным умом и большим трудолюбием и приступают к работе с энтузиазмом, эта внутрислужебная структура убивает всяческую эффективность и не дает развиться профессиональной компетентности, по крайней мере, в значительной части Службы. Этим гасится любой энтузиазм и уничтожается большой потенциал рабочей морали и служебного рвения.
      Настоящее "дежа вю"
      Шпионы и агенты на телевидении это актеры. Разведчики из БНД, считающие себя супершпионами, это комики. Оба жанра привлекательны по-своему. Если Джеймс Бонд и ему подобные до сих пор никогда не волновали меня и никогда в реальности не были мне интересны, то от шутов в Федеральной разведывательной службе всегда исходила захватывающая сила. Никто другой не способен на такие шутки и проделки, как секретная группа из долины Изара, которая за прошедшее время значительной частью уже переместилась на берега Шпрее. Разумеется, среди них можно найти и скромных, застенчивых актеров. Но один из них, которого можно по праву причислить к самыми крикливым, несомненно, добился особой славы и внимания, хотя и достаточно сомнительным путем. Именно о нем я и хочу рассказать. Он этого заслужил. Речь идет об уже упоминавшемся преемнике Ольнгауэра, начальнике следственного реферата с лета 1998 года. Этот самозваный "критический поклонник" Фёртча не только был верно предан своему шефу, но даже попал в анналы разведывательной службы благодаря своей почти цирковой самооценке, что он мол, занимался "высокой школой разведывательного мастерства". Этими словами он по праву заслужил бы себе шутовской орден на любом карнавале.
      27 мая 1999 года, примерно в половине одиннадцатого утра на мой мобильный телефон поступил неожиданный звонок: – Алло, Вернер, как поживаешь? Я сначала не узнал звонившего, потому переспросил: – Скажите, пожалуйста, кто это? – Это Вольфганг, ты помнишь? – ответил он. Теперь и я узнал его голос. Конечно, я вспомнил. После его звонка перед несостоявшейся встречей в Вене я ничего о нем не слышал. А прошло уже почти полтора года.
      Этот звонок меня одновременно удивил и испугал. Но я постарался сохранить хладнокровие и сказал лишь, что давно ничего о нем не слышал. На это "Вольфганг" ответил: – Ну, ты знаешь, была пара небольших проблем. – И что ты хочешь? – спросил я. – Я хотел бы встретиться с тобой в конце июня. Можно? – спросил он. Во мне снова зашевелилось плохое предчувствие. В голове метались лихорадочные мысли. Он уточнил свое предложение: – Встретимся как в первый раз. В той же стране, понимаешь?
      Я был настолько ошарашен его звонком, что только спросил: – Как ты себе это представляешь? – Ну, я думаю, 22-е, 23-е, 24-е июня – подойдет? Я не знал, как мне реагировать и не хотел сразу давать ответ. Потому как-то рассеянно я ответил: – Ну, об это нам еще нужно будет поговорить. А где именно? Он ответил спокойным и дружеским тоном: – Ну, в той стране, где мы встречались в первый раз. Я позвоню ровно через неделю. Так что подумай, пока. Не успел я что-то сказать, как телефон замолчал.
      Честно говоря, я был очень рад, что разговор закончился так быстро. Ведь как мне нужно было правильно поступить? Сразу отказаться? Сразу согласиться? Или что-то другое? Я этого не знал. И хотя я за все время разговора не пошевелился, у меня перехватило дыхание. Я вышел на террасу своего дома, чтобы отдышаться. Что теперь? Что делать? После несостоявшейся встречи в начале 1998 года я не получил никаких инструкций от руководства.
      Без каких-либо директив о дальнейшем поведении, без каких-то полезных советов на будущее меня тогда просто опустили домой. Перед отъездом они сказали лишь, что я должен немедленно сообщить, если другая сторона снова попробует вступить со мной в контакт. Потом больше никто ничего не говорил. Старые шефы как-то исчезли за стенами "лагеря", многие участники операции были отправлены на пенсию, а оставшиеся молчали как рыбы.
      Весь отдел безопасности был реструктурирован, но при этом организационные принципы ведомства никак не изменились. Политикам можно было сообщить об ускоренном ходе реформ. Мол, теперь все стало по-другому. Но на самом деле, все оставалось, как и прежде, только под другим обозначением. Если кратко – вычеркнули пятерку (номер отдела), поставили девятку и вот – смотрите, у нас совершенно новая Служба, не такая, как раньше.
      Все последовавшие Президенты верили и до сих пор верят в это. Но, вероятно, они это только говорят, чтобы успокоить себя и всех остальных. Вину за свою недееспособность Служба и политики пытались, как всегда, переложить на плечи самых маленьких. В данном случае, на плечи Фредди и меня. Наследники в следственном реферате оказались кликой, способной лишь на то, чтобы доконать нас, прикончить окончательно. Другие руководители из Первого отдела, игравшие довольно жалкую роль в прошлые годы, что вышло на свет не в последнюю очередь благодаря нашему сотрудничеству с отделом собственной безопасности БНД, с удовольствием включились в нашу травлю. У них были с нами давние счеты.
      Что же мне теперь делать? Обратиться к этим мерзавцам, которые только того и ожидали, что я совершу какую-то ошибку? Это я исключал. Я не доверял ни на йоту ни одному из этих людей. Но и молчать об этом звонке я не мог. Официально я до сих пор служил в БНД, хотя уже полтора года фактически там не работал, кроме того, я по-прежнему оставался офицером Бундесвера. Потому присяга и служебный долг требовали от меня обязательно сообщать о таких случаях, вроде последнего звонка.
      Ну а что потом? Я был в полной растерянности, Кроме всего, я понятия не имел, какие дальнейшие планы строит мой собеседник, и особенно его руководство. Трудно было представить, что русские с воодушевлением отреагировали на реальные события в Праге и Вене. Ведь, в конце концов, я действительно водил их вокруг пальца, пусть даже и по указаниям своего начальства. Но именно оттуда, с верхних эшелонов Службы и исходили утечки, которые привели к тому, что о встречах кое-что даже напечатали в газетах. Моему спокойствию это отнюдь не способствовало. Так что же мне делать? Кому звонить?
      Контакты с Франком, шефом QB 30, давно были прерваны. Если бы я позвонил Хайке, то больше не мог бы быть уверен, кому еще достанется моя информация. Ведь мне сначала был нужен только совет, как мне поступить дальше. Но был ли телефонный звонок вообще правильным методом? БНД все больше и все чаще вторгалась в сферу телефонных переговоров. Любопытству мюнхенских подглядывателей и подслушивателей до сих пор нет никаких границ. Кроме того, я помнил о глубоких знаниях этого "Вольфганга", что меня тоже беспокоило не на шутку. Кто знает, чем занимаются и на что способны эти люди.
      Я выкурил пару сигарет, прежде чем положил телефон на стол и отказался от звонка кому бы то ни было. Внезапно я догадался, что можно сделать. Это было бы самым простым решением. Пусть всего лишь первый шаг, но все равно. К огорчению моей жены я сразу после часа дня простился со своей семьей. Я не назвал ей причину отъезда, чтобы не беспокоить лишний раз. – Куда ведет тебя новое внезапное путешествие? Или, спрошу иначе, как зовут красавицу? – пошутила она. – Ее зовут Фредделина, – ответил я манерным тоном и с легким французским акцентом.
      – Ну, тогда передавай Фредди привет, – напутствовала она меня на дорожку. Поездка на юг прошла как полет в самолете. В раздумьях и опасениях я проехал указатель с названием городка, где жил Фредди. Это был первый раз, когда я приехал к нему без предупреждения. Я лишь надеялся, что он дома и найдет для меня время. Новую ситуацию нужно было тщательно обсудить и проанализировать.
      И мне повезло. Когда я затормозил у его дома, он уже стоял на верхней ступеньке лестницы у входа. С сигаретой в одной руке, а другую он приставил ко лбу, как индеец, всматривающийся в даль, и глядел на меня, выходившего из машины. – Ах! – таким было его несколько спартанское, полное нехороших предчувствий приветствие.
      – Как, "ах"? – спросил я. Я все еще стоял у дверцы машины и через ее крышу смотрел на дом. – Я уже ждал тебя, мой генерал, – усмехнулся он. – Как ждал? – спросил я. – Я сегодня после полудня позвонил тебе. А твоя жена сказала, что ты выехал ко мне. Но раз ты не позвонил мне заранее, я сразу догадался, что случилось что-то серьезное, – ответил он. Закрывая дверцу, я приступил к рассказу. – Да, случилось что-то серьезное. Но с чего начать? Снова повторив: – Ах, ах, – он прикрыл глаза ладонью.
      За несколько минут я рассказал ему все и поделился своими сомнениями. Фредди был рад видеть меня снова. Здоровье его серьезно пошатнулось. БНД оказывало на него такое давление, что бороться ему было очень тяжело. Он страдал не только морально. Несколько недель назад ему сделали сложную операцию на плече. Глубокая рана никак не заживала и причиняла ему сильную боль. Но он был единственным, кому я доверял и мог обсудить с ним эту служебную проблему.
      Мое появление он воспринял скорее как хорошую возможность отвлечься, нежели как неожиданные хлопоты. Само собой, мы решили провести вечер в близлежащем кабачке. За добрым пшеничным пивом мы могли спокойно обсудить ситуацию и попробовать найти решение. По нашей старой привычке к пиву мы в качестве ужина заказали хлеб с колбасным фаршем с луком и посыпанный красным перцем. Это чисто франконская закуска нигде не готовилась лучше, чем здесь. В конце оказалось, что мы выпили меньше, зато съели больше, чем было бы хорошо для здоровья, потому вечером решили прогуляться по историческому старинному городку.
      Мы снова и снова обсуждали сегодняшний звонок. Фредди был настроен очень скептически: – С этими дилетантами там внизу у тебя ничего не выйдет. Если ты доложишь им, то попадешь в ту же мельницу, что и в прошлый раз. Потом высокие господа будут курить друг другу фимиам, а если что-то пойдет не так, вину все равно свалят на тебя. Но если ты не доложишь, а об этом каким-то образом станет известно или случится еще что-то непредсказуемое, то и тогда ты окажешься козлом отпущения, ведь ты должен был сообщить. Потому тут вопрос не в том, чтобы не вляпаться, а в том, чтобы вляпаться как можно меньше. А затем он повторил ту фразу, которая так часто использовалась им в подобных случаях: – Лучше бы мы учились чему-то умному. Тогда мы и понятия не имели бы об этой паршивой фирме!
      Мы так углубились в беседу, что не заметили, как пошел дождь. Целый час мы ходили кругами по Рыночной площади. И при этом нам было ясно, что на самом деле альтернативы нет. Мы не могли промолчать о звонке "Вольфганга". Кто знает, что может случиться. И как раз такой ошибки ждет – не дождется кое-кто в Пуллахе. Но наше доверие к пуллахцам вообще уже было равно нулю. Так кому же мы можем обо всем рассказать?
      Федеральное ведомство по охране конституции в Кёльне не было ответственно за нас и потому они сразу же передали бы эту информацию прямиком в БНД. Нам тогда досталось бы еще больше. Но мы ведь все еще были кадровыми офицерами на активной службе. Это означало, что Служба военной контрразведки МАД могла оказаться подходящим партнером в этом вопросе. Но, чтобы объяснить контрразведчикам Бундесвера этот сложный случай, нам необходимо было бы рассказать им всю его долгую предысторию. А это тоже являлось бы грубым нарушением всех правил и инструкций.
      – Но там внизу нет больше никого, кому я бы мог довериться. Франк где-то затаился, а Хайке обязана докладывать начальству все, что узнает. Так что же мне делать? – прожужжал я Фредди все уши. Тот полез в карман брюк и вытащил маленький листок бумаги: – Вот, ему мы можем позвонить. Только ему!
      Я взял листочек и одновременно спросил: – Кому? – Ульбауэру! – этот ответ прозвучал без витиеватостей, но не совсем неожиданно. Я тоже об этом думал. Но чем он нам может помочь: – Он там внизу тоже попал в немилость и уже больше года не занимается нами. Он ничего не сможет сделать. Фредди возразил: – Конечно, сделать он ничего не может. Но зато мы получим от него хороший совет. Во всяком случае, он всегда поступал с нами честно. А больше мне никто на ум не приходит.
      Без слов я взял свой мобильный телефон и набрал номер. Шеф, как мы его всегда называли, был у аппарата. Короткими, почти зашифрованными словами я объяснил ему причину моего звонка. Я попросил его встретиться с нами следующим утром. Но это оказалось невозможно. Он уже сидел на чемоданах и собирался ехать на свадьбу своего сына. Можно было сойти с ума! Только мы нашли, наконец, единственного человека в фирме, с которым можно было бы поговорить, как именно с ним встретиться не удавалось. Это было просто колдовство какое-то. Но Ульбауэр все же дал нам совет. Он посоветовал, не теряя времени, позвонить Хайке и Францу, руководителю команды наружного наблюдения.
      Все равно, чтобы ни случилось, я совершу большую ошибку, если не сообщу Службе эту информацию, говорил он. Это предупреждение было ясным и оправданным. Кроме того, я сам своим звонком поставил себя в такое положение, что теперь не позвонить в Службу я просто не мог. Нельзя было исключать, что когда через неделю Ульбауэр вернется, то спросит в Центре, доложил ли я о звонке "Вольфганга". Теперь альтернативы для меня не было – нужно было все начистоту выложить Службе.
      Диалог, который состоялся у нас с Фредди после этого звонка, как я сейчас вспоминаю, был удивительно краток. Но он точно перелает наше настроение в тот момент.
      Фредди начал: – Ну? – У него нет времени. – Черт, и что? – Мне нужно позвонить Хайке! – Чёрт! – Я сам знаю, что потом случится. – Я тоже, вот черт! Молча, мы зашагали назад.
      И вот, я снова оказался там, куда любой ценой не хотел попасть. Мельница БНД нас так просто не выпускала. В пятницу 28 мая мы с Фредди уже ранним утром поехали в Мюнхен. Мы предупредили Хайке о нашем визите, а она пообещала привести Франка. Мы должны были встретиться в мюнхенском районе Нюмфенбург. Мы выбрали это место потому, что Фредди нужно было явиться в клинику в этом районе для осмотра своего прооперированного плеча. Кроме того, мы поклялись никогда не входить на священную территорию "лагеря". Потому встреча за пределами фирмы была единственным решением.
      Мы были рады снова путешествовать вместе. Фредди был доволен еще и тем, что ему не пришлось ехать в одиночку в его плохом состоянии здоровья. Я тоже был в хорошем настроении. Как бы то ни было, я исполню вой долг и сообщу о происшествии. А что будет дальше, мне пока было, в общем-то, все равно. Уже это первое мое действие как бы облегчало мою душу. Да и погода в тот день была великолепной. Один из тех восхитительных весенних дней, которые сами по себе улучшают настроение. Хайке и Фрак должны были встретиться с нами после долгого периода разлуки. Это нас тоже радовало. В прекрасном расположении духа мы проехали долину Алтмюльталь и красивейшие пейзажи района Холледау.
      Примерно в половине одиннадцатого мы были на месте. Хайке ворвалась как пилот-камикадзе. Это была уже привычная для нас картина. Ее жажда деятельности была видна невооруженным глазом. За ее озабоченным выражением лица скрывалась видимая радость от встречи с нами. Мы обнялись, затем вели в маленьком кафе близ парка замка Нюмфенбург. Вскоре после этого подъехал и Франк. Мы видели, как он ставил на стоянке свой новый "БМВ".
      Хайке не удержалась от язвительного замечания. – Господин начальник подразделения снова не отказал себе в удовольствии купить кое-что шикарное. Мы начали подозревать, что прекрасные товарищеские отношения между ними сильно охладели. Это стало заметно, как только Франк подошел к нашему столику. Они поздоровались хоть и вежливо, но с определенной сдержанностью. Зато радость Франка от встречи с нами не знала границ.
      Не только нам, но и Франку с его "наружниками" пришлось пережить немало неприятностей. Когда старое руководство реферата 52 было распущено и заменено новыми, но в то же время старыми кадрами под новым номером 94, верные клевреты Фёртча с большой яростью набросились на Франка Оффенбаха. Ведь именно его люди в большой тайне месяцами следили за могущественным начальником. И это не всегда происходило элегантно. И если Фёртч даже перед своим уходом позаботился бы о том, чтобы на всех задействованных в расследовании против него оказали соответствующее давление, это мало кого в Службе удивило бы.
      Вот он снова сидел перед нами, дружелюбный и расслабившийся. На пару минут мы позабыли о БНД, о становившейся все более абсурдной работе и, прежде всего, о прошлом. Это короткое время мы чувствовали себя как раньше, но настоящая действительность вскоре догнала нас. С серьезным видом и молча выслушали бывшая ведущая специалистка по "Делу Фёртча" и ее тоже бывший доверенный партнер все, что я мог сообщить им нового. Без больших дебатов мы снова разошлись.
      Фредди отправился в клинику для осмотра плеча. Хайке поехала в Пуллах, обещав позвонить мне. Франк вернулся в свой мюнхенский филиал. Уходя, старый лис прошептал мне то, что, увы, меня совсем не успокоило: – Будь осторожен во всем, что делаешь. Здесь уже все стало по-другому. Никому доверять больше нельзя. Я имею в виду даже Хайке. Прекрасные перспективы, подумал я. Этот мощный бюрократический аппарат БНД сгнил настолько, что хуже уже не могло быть.
      После того как Фредди с новой перевязкой вернулся из клиники, мы отправились в Бухенхайн в нашу привычную гостиницу. День был очень жарким, и пивной сад семьи Кастнер был полон. Мы были постоянными постояльцами лесного отеля, но уже давно там не бывали. Тем радостнее было приветствие персонала, увидевшего нас. Шеф-повар отеля, он как раз дирижировал своей поварской бригадой на кухне, выглянул в окно и весело помахал нам рукой.
      В эту минуту мы чувствовали себя очень хорошо, но это блаженство тут же прервал звонок моей "мобилки". Пока я доставал телефон, Фредди язвительно пророчествовал: – Это Хайке. Спорим? Шеф хочет, чтобы ты приехал к нему, чтобы ты заехал в "лагерь"! При этом он с ожиданием ухмыльнулся. Я постучал пальцем по лбу, а потом взял трубку. Это была Хайке и она действительно хотела передать мне от руководителя отдела 94 В, так он теперь назывался, что я должен прибыть к нему в бюро. Я кратко, но подробно объяснил ей все, что думаю по этому поводу.
      Фредди рассмеялся и ударил рукой по столу: – Ну, разве я этого не говорил? Сумасшедший! Еще один, который до сих пор ничего не понял. Было совершенно очевидно, что новый босс стоял у Хайке за спиной, пока она говорила со мной. Во всяком случае, кто-то там ей все время подсказывал. Ярость взыграла во мне: – Скажи своему шефу, что я сижу тут в лесном отеле "Бухенхайн". Либо он приедет сюда и скажет мне, что я теперь должен делать, либо я прямо сейчас уезжаю домой! Мне было действительно очень жаль Хайке. Она снова сидела между двух стульев. Не прошло и пяти минут, как она позвонила снова: – Он едет к вам. Пожалуйста, подождите его!
      Но сначала в пивном саду объявился Франк. С ним я еще раз обсудил создавшуюся ситуацию. Он выглядел серым и измученным. Прошедшие месяцы оставили глубокие морщины на его лице. Когда я рассказал ему о звонке Хайке и предстоящем приезде нового шефа следственного реферата, Франк громко рассмеялся. То, что он сам долгие недели старался не показываться в Центре и всегда уклонялся от встреч со своим прямым начальником, я узнал намного позже. В тот день он об этом промолчал.
      Когда Хайке заезжала на стоянку перед гостиницей на своей красной служебной машине, Франк быстро встал и попрощался: – Ребята, желаю вам удачи! Я ухожу. Вон того /имелся в виду, очевидно, руководитель реферата/ я сегодня совсем не хочу видеть. Затем он исчез, незамеченный обоими новыми гостями. Фредди тоже встал и скрылся в отеле, бросив на ходу саркастично: – Ну, желаю хорошо развлечься!
      Вот я снова остался один на один со своими бедами. Новый шеф следственного реферата усиленно разыгрывал дружелюбие. Он обязательно хотел быть в курсе дела. Когда он в связи с этим принялся расхваливать мое сотрудничество, то это прозвучало для меня жутко лицемерно. Ведь именно он за последние месяцы не упустил ни одной возможности, чтобы хоть задним числом, но навредить мне. Он послал целую армию своих сотрудников для сбора компрометирующих материалов против меня.
      И как раз он сидел сейчас рядом со мной и строил из себя моего лучшего друга. И ему я должен был довериться. Ситуация более чем странная. По Хайке было видно, как неудобно ей находиться тут. Но так как выбора у меня не было, я дал этому "профессионалу разведки", как он себя сам назвал, выговориться. Он буквально настаивал на том, чтобы я еще раз согласился на предложенную "Вольфгангом" встречу. При этом он все время ссылался на мою верность долгу. Пока он хотел всего лишь, чтобы я записал следующую телефонную беседу с "Вольфгангом", ничего больше. Затем он, мол, решит, что делать дальше.
      В конце разговора мне не оставалось ничего иного, как согласиться с этим планом. Но чувствовал я себя все равно плохо. Меня снова затащили в жернова этой мельницы. Мы провели этот вечер с Фредди, ломая голову, а на следующее утро я поехал домой.
      Высокая школа разведывательного мастерства (действие первое)
      В следующий четверг ко мне пришло письмо от Хайке. В нем были правила дальнейшего поведения в случае нового звонка. В письме чувствовался новый стиль работы в следственном реферате. В письме не был указан отправитель, а подписано оно было наверняка Хайке, что, впрочем, трудно было распознать. Письмо было не на бланке, не имело никакой "шапки", грифа секретности, даже даты. Неужели это и было то, что новый шеф называл профессионализмом? Но, по крайней мере, в письме были некоторые правила поведения, которых мне следовало придерживаться.
      Дорогой Норберт!
      При звонке в четверг дай ему назвать место встречи (пожалуйста, большой город), но попробуй поторговаться. Идеально было бы ГЕР (на что они не согласятся). ЧЕХ или АВС тоже подойдут. Срок встречи обязательно сдвинуть на начало июля.
      Касательно передачи в четверг.
      Пожалуйста, запиши звонок и припиши краткую пометку (звонок с такого-то по такое-то время). Для передачи твоего пакета (кассета и приписка) я буду на месте и жду твоего сигнала (номер я тебе еще передам). Через час после твоего звонка, пожалуйста, направляйся за покупками в магазин "E-NEUKAUF". Я буду там идти сразу за тобой и положу в мою тележку для покупок корзинку, куда ты как бы случайно выронишь пакет.
      После этого я ухожу, и никогда тебя не видела.
      Вот и все так называемые конкретные указания, содержавшиеся в письме. Указания, которых я так ждал, и которые по своему содержанию оказались столь же расплывчатыми и ни к чему не обязывающими, как и сам внешний вид письма.
      То, что русский не согласится на встречу в Германии, было понятно с самого начала. Об этом не стоило и писать. Но тогда этот странный меморандум оказался бы еще более "пустым". Что такое "большой город" в понимании профессионалов из Пуллаха? Видимо, мне предстояло решить это самостоятельно? Что они себе вообще думали?
      Итак, я должен был сам определить город, потом выбрать время по своему вкусу, но так, чтобы все задействованные коллеги смогли беспрепятственно отгулять свои летние отпуска. И в то же время я должен был вести себя так, будто соглашаюсь на ту игру. Но ведь русские давно знали, что и обе первые встречи происходили с ведома и под контролем БНД. Это, конечно, было совершенно незаметно и не вызвало бы никакого раздражения у другой стороны, саркастично думал я.
      Почему бы нам тогда не пригласить их всех в Грюнвальд или Гроссхесселое и вместе не обсудить накопившиеся вопросы? Тогда мы смогли бы провести активный взаимообмен мнениями на всех уровнях, от обеих команд "наружников" до начальства. Мой черный юмор никак нельзя было остановить.
      Да, и что означало: "записать звонок"? Я понятия не имел, по какому именно телефону мне позвонят в следующий раз. А, кроме того, пуллахцы не предоставили мне никаких технических средств для записи. Это уже походило на курьез. Но верх наглости заключался в последнем предложении бумаги без "шапки". Там на меня уже заранее сваливали всю ответственность.
      Если тебе вся игра при вышеназванных условиях не по душе, то ты должен в четверг отказать твоему новому другу, но тогда дай мне об этом знать до среды.
      О действиях в день Х нам тогда будет необходимо поговорить отдельно.
      Пока! Хайке.
      Я был буквально раздавлен. Что, собственно, я сделал такого плохого, чтобы эта фирма, которая только и может, что причинять неприятности, так действовала мне на нервы. Ну, хорошо, думал я, дождусь разговора. А там решу, что мне делать дальше. Вот только как же записать разговор? Мне нужно было найти техническое решение.
      На следующий день, это было 3 июня, я, как тигр в клетке, вышагивал по дому с детским кассетным магнитофоном моего сына, с нарисованным на нем мультяшным слоном Беньямином Блюмхеном. Именно с его помощью я и собирался записать мой телефонный разговор – в магнитофоне был встроенный микрофон. Но, не зная, на какой именно номер мне позвонят, мне не оставалось ничего другого, как повсюду таскать с собой это разноцветное чудо техники, одолженное мне сынишкой. Непроизвольно в мою голову опять вкралась крамольная мысль: вот это, должно быть, и есть она – высокая школа разведывательного мастерства. Это казалось мне более чем чертовски скверным, и еще больше обострил это чувство насмешливый вопрос моей супруги: – Ну, агент 007, снова на операцию? Сегодня в ваших планах радиоперехват?
      Ровно в 10.30 зазвонил телефон.
      – Да, слушаю!
      – Привет, алло!
      – Алло, Вольфганг?
      – Да, привет! Что нового?
      – Ничего, а у тебя?
      – Ну, какие планы? Мы можем встретиться?
      – Да, посмотрим. Гм, тут такое дело. Ты называл мне срок. Теперь!
      – Да, да!
      – Так вот, у меня не получается в эти дни.
      "Вольфганг" немного подумал и тихо сказал: – Ага?! Ага?!
      – Посмотри, это из-за того, что эти дни припадают на середину недели! Для меня, конечно, лучше было бы на выходные.
      – Лучше на выходные! Да?
      – Да, идеально было бы 2-е, 3-е, 4-е. Это на одну неделю позже. То есть, пятница, суббота, воскресенье.
      – Ну, для меня это немножко тяжело. Э, сделаем так. Подожди-ка, я посмотрю в календарь. А 27-е и 28-е – тоже уикенд, не подойдет?
      Я подождал, продолжая тянуть время: – Да, э, ладно, сейчас подумаю.
      – Это тяжело, да?
      – Это немного трудновато. В общем, можно, но тогда у меня остается мало времени. А вот 2-е, 3-е, 4-е подошли бы идеально.
      – Вернер, сделаем так. Э, ровно через две недели я тебе позвоню. Хорошо?
      – Да, то есть, 17-го.
      – Если у меня не получится так, то я смогу только в начале августа. Понимаешь?
      – Ну, хорошо! У меня с этим нет проблем.
      – И в августе. Собственно, тогда для меня все равно, когда именно.
      – Ах, даже так?
      – Да.
      – На выходных или в середине недели!
      – Хорошо тогда так и будем планировать! Сразу!
      – Так и планируем, да?
      – Да.
      – Но я все равно позвоню тебе ровно через две недели.
      – Точно, 17-го еще раз в то же время?
      – Да. У тебя получится?
      – Да, получится, получится.
      – Ага!
      – Теперь другой вопрос. Скажи, ты говорил про ту же страну, что в первый раз, или про тот же город?
      – А – тот же город! Э! Там тоже можно, или мы поедем немножко на юг, там, где есть минеральные воды, знаешь?
      – Ах, так!
      – Ты понял, да?
      – Ну, я буду точно знать 17-го, смогу ли я. Если я буду не на машине, тогда для меня это трудно. Но мы 17-го сможем об этом поговорить.
      – Да, мы поговорим. Да! Мы можем и в том же городе, где мы увиделись в первый раз.
      – Хорошо!
      – А как для тебя лучше?
      – Ну, для меня лучше в городе.
      – Ты точно решил?
      – В городе, где мы были, мне лучше.
      – Хорошо.
      – У меня тогда будут разные возможности, чтобы туда приехать и уехать назад. Тогда мне не нужно будет ехать на машине через всю страну.
      – Хорошо, тогда через две недели я тебе позвоню.
      – Договорились.
      – Спасибо.
      – Тогда, всего хорошего.
      – Пока!
      – Пока!
      Я прокрутил кассету назад и еще раз прослушал только что записанный разговор. На пленке было полно шумов и помех, но, сконцентрировавшись, все можно было понять. Теперь я отправился со своим пакетиком в близлежащий супермаркет. Хайке была на месте вовремя. Не говоря ни слова и не глядя на нее, я опустил мой пакет в ее тележку. Потом я купил себе продуктов и снова исчез. Хайке сделала то же самое.
      Теперь снова наступило радиомолчание. Никаких звонков, никаких инструкций, просто ничего. Фирма "южных фруктов" молчала как мертвая. Я впрочем, уже не обращал на это внимания. Если я вскоре что-то и услышу, то тут же все отменю. Так я четко уже решил для себя. Но вот четырнадцать дней уже почти прошли, и следующий звонок "Вольфганга" все приближался и приближался. Постепенно я начал беспокоиться, потому что в БНД вообще никто не шевелился.