Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи

Во время показа я осчастливила всех окружающих видом своей пятой точки в длинной юбке. Ползание по-пластунски перемежалось моими краткими комментариями. Все мужики, невзирая на степень помытости и антикварности, живо заинтересовались процессом…

Помощники мне не требовались. Поэтому, осознав, что все поняли, как правильно собирать клюкву, я поднялась в вертикальное положение и перешла к следующей части истории. Со словами:

– Буль-буль, го-оп! – изобразила, как тонула в болоте. Особенно достоверно у меня получились судороги и удушение.

Зрители отодвинулись. Реалити-шоу, видимо, показалось им излишне натуралистичным.

– Потом – шлеп-шлеп и ау-ау, – я убедительно продемонстрировала, как именно выползала из болота, держась за хлипкую ветку.

Коллективное молчание, и никакой реакции. Нет, я понимаю, что не актриса из японского театра пантомимы Кабуки, да и работают там только мужики, но все же…

Оглянулась по сторонам – каменные морды и молчаливое ожидание.

Я бойко продолжила повествование, сопровождаемое богатой мимикой, не дождавшись от зрителей честно заслуженных аплодисментов:

– Потом ням-ням и снова шлеп-шлеп, пока эти не хрясть-хрясть – и мы шмыг-шмыг! Понятно? – закончила душещипательную историю.

– Маргенус, – хладнокровно сделал вывод мой спаситель, украдкой (типа я, слепая, не замечу!) оглядываясь на остальных. Те, также украдкой (умники! Чтоб было незаметно, нужно снимать металлические перчатки, иначе очень скрипят, бренчат и выдают с потрохами!), дружно и выразительно крутили пальцами у виска. И усмехались при этом почти по-доброму. Ага! Так я вам и поверила!

– Что? – подняла я брови, прекрасно понимая суть жестов, но совершенно не улавливая дальнейших вражеских планов в отношении хрупкой беспомощной девушки, то бишь меня.

– Мутус ай филатус! Хрымба! – заявил рыцарь. Строго так. Властно. Типа: «Будет так, как я сказал – и точка!» Остальные забегали, меня тут же подвинули к костру, всучив кусок недожаренного мяса с подгоревшей до угольно-черного верха корочкой.

Я задумчиво покрутила в руках щедрые дары леса и робко попыталась откусить оттуда кусочек, не желая расстраивать гостеприимных рыцарей.

Х-хы! Слава богу, что действовала с опаской и не запустила зубы с размаху… Иначе там бы их и оставила. Колоритно бы смотрелся кусок оленины, украшенный моей челюстью. Воистину: бойтесь данайцев, дары приносящих!

– Шпасибо! – поблагодарила я за угощение, проверяя языком наличие зубов. Никак не могла с ходу определить: двадцать восемь – это норма или патология? – Я шыта!

– Лапуся, хлюпус! – отреагировал один из наблюдающих за мной рыцарей (разбойников к тому времени обезвредили и надежно примотали к близлежащим деревьям, создав определенный антураж), протягивая мне рог, наполненный жидкостью.

– Ну, если «лапуся»… – растаяла я. – Тогда давай на брудершафт, красавчик.

Но мужик поскромничал и ретировался раньше, нежели я успела его остановить. Не повезло.

– Вот так всегда! – резюмировала я, грустным взглядом провожая особь противоположного пола, отдавшую предпочтение проверке крепости веревок разбойников общению с милой девушкой. Смертельно обиделась на жизненную несправедливость (столько красивых мужиков, а я, как назло, выгляжу страшнее бомжа!) и горестно отхлебнула из тяжелой, украшенной золотистыми металлическими завитушками посудины.

Так я впервые познакомилась с местным алкоголем… Вино, надо сказать, оказалось чудесным! Фруктовое, пахнущее спелой земляникой и оставляющее чуточку терпкое послевкусие благородной синей сливы. По жилам пробежала волна тепла, жизнь сразу показалась не такой уж мерзкой и беспросветной. В конце концов, я жива-здорова, относительно сыта, согрета, если не душевным теплом, то костром и сладким вином. Хороший пикничок намечался! В уютной компании. По крайней мере, враждебности ко мне никто не проявлял. Наоборот, вон, даже теплый плащ дали, чтоб немножко пофорсить!

– Мужики, – спросила я, благосклонно поглядывая на молоденького оруженосца, укутывающего меня в шикарный плащ, отделанный черным мехом, – гитара у вас в наличии есть? Как насчет песен около костра?

– Пезни? – переспросил русоголовый оруженосец. – Копыло шварк «пезни»?

– Темнота! – пожалела я бедного. – Песни – это… «Милая моя, солнышко лесное…» – загорланила от души, размахивая рогом.

– Ту-ту уду? – встревоженно подошел к нам один из рыцарей.

Мужественный блондин с синими глазами и ямочкой на подбородке был так хорош, что я застыла на полуслове, но потом опомнилась и снова обиделась:

– Сам ты «ту-ту»!

– О! – обрадовался блондин. – Лапуся хвыр ту-ту!

– Приплыли! – Настроение стремительно падало вниз по причине языкового барьера. Откуда я знала, что в их языке значило «ту-ту» и почему они не говорят по-русски, будучи в нашем, русском же лесу? Может, вражеские диверсанты? Ага, в униформе тевтонских рыцарей! Или завезли каких-то дятлов из глуши по обмену опытом?

А где тогда переводчик? Или толмач в лесу им не нужен? В самом деле, оленям, что ли, переводить? Кто ж знал, что я им на жизненном пути попадусь? Места глухие, разумом не тронутые… пардон, цивилизацией не испорченные. Все же как-то странно. И чем дальше, тем сложнее разобраться. Но должно быть хоть какое-то разумное объяснение? Или нет?

Из моих рук вывалилась и со звоном упала глиняная кружка, разбиваясь на черепки.

– Девка безрукая! – ухватился за новый повод слегка подрать глотку господин Бормель, который вообще иначе как криком обычно не разговаривал. Считал, гм, ниже своего достоинства и вырабатывал командный голос.

Когда-то на заре карьеры, в далекой юности, трактирщик пару месяцев прослужил в армии Сегала наемником, пока его не вытурили за лень и несоблюдение приказов. Зато за весьма короткое время господин Бормель сумел завязать тесные дружеские отношения с интендантом и хорошенько нажиться на продаже фуража и обмундирования. Это по секрету однажды поведала кухарка, когда в очередной раз изливала необъятную душу и открывала мне глаза на неприглядные замашки благоверного. Да-да, трактирщик пользовался немалым спросом у незамужних дам и весьма высоко котировался!

Городок, в котором я обосновалась чуть больше года назад, был маленьким, и практически все жители друг друга знали. Если не по именам, так в лицо. Вот меня уж точно знали все!

Во-первых – потому что рыжая, а это в северных краях редкость. Рыжая масть гораздо чаще встречалась на юге страны, а там, где я сейчас обреталась, моя грива производила впечатление хэллоуинской тыквы. Вроде предмет привычный, но поглазеть все же стоит: вдруг оживет и напугает!

Во-вторых – я пришлая и сумасшедшая. Об этом шептались на всех углах. Даже не скрываясь. Чего уж там стесняться, если нормальная взрослая девка понятия не имеет о местном укладе, законах и ничего не умеет делать? К слову сказать, я пробовала себя на разных работах, в основном – сельскохозяйственных.

Мда-а… после нескольких несчастных случаев на производстве пришлось навсегда забыть о карьере селянки. Мне с трудом удавалось справиться с вилами; я чудом не зарезалась серпом; едва не утопла в колодце, когда наклонилась за ведром и упала вниз; за мной гонялся взбешенный бык, которого я по неопытности приняла за корову и попыталась доить. А я виновата, что было темно и он ко мне задом стоял?

Ну и, в-третьих – я работала в трактире, куда, так или иначе, наведывался весь город. Мужья – за выпивкой и девками, жены за мужьями и за девками (за волосы потаскать для профилактики), приезжие – за комплексным набором услуг: выпивкой, девками и ночлегом. И так далее…

Так что меня знали все не только в городе Фряале (милое название, правда?), но и в близлежащих селах. А после ярмарки… вспоминать страшно…

– Ты долго еще будешь возиться? – стенал над моей невинной душой мстительный призрак буржуазии в лице господина Бормеля. – Пора спать! – И, чтоб не портить впечатление от своих слов, широко зевал так, что в рот могла залететь не муха, а целый отряд летучих мышей.

– Дык идите, – проскрипела я, прилежно заканчивая бесконечно нудную домашнюю работу. Недоуменно фыркнула: – Кто ж вам мешает?

Такая перебранка у нас случалась всякий раз. Господин Бормель путал прислугу со святым духом: та должна, по его мнению, убирать все по мановению руки и после сего действа бесследно испаряться. Я же необходимыми идеальными качествами не обладала и по воздуху летать не умела, поэтому приходилось по старинке, на своих двоих.

Что же касалось оплаты… здесь он меня существенно повысил и вообще приравнял к Мари… Мори… все забываю ихнего религиозного покровителя. Факт тот, что, по легенде, мужик питался святым духом; и мой хозяин тоже наивно полагал, что платить подавальщице, мойщице посуды и уборщице в моем лице не нужно, а есть мне и вовсе не обязательно – баловство одно, перевод продукта.

– Ты! – повысил громкость трактирщик. – Мне нужно дверь запереть! Убирай все и выматывайся. А стоимость кружки я вычту…

– Эй, придержите коней! Ничего не выйдет, вы мне ни шиша не платите! – напомнила я. – Я за харчи тут тружусь и из любви к искусству.

– Ах, да! – с глубоким внутренним сожалением вспомнил о нашем договоре эксплуататор. Тут же ловко вывернулся: – Тогда придешь завтра на час раньше!

– Так, может, мне вообще не уходить?.. – ненавязчиво поинтересовалась я, прикидывая, стоит ли нынче спорить с работодателем или послать прямым текстом сразу по далекому, но надежному и проверенному маршруту, давно известному каждому русскому товарищу? Решила не рисковать.

Собрала крупные черепки, смела мелкую крошку и, залив грязную посуду мыльной водой, была готова на выход. Трудовой подвиг плавно перешел в отдых, чтобы закончиться не начавшись. На сон мне оставалось около шести часов, включая дорогу к бабульке и обратно. Завтра труба снова протрубит в бой за право выживания под солнцем.

У меня здесь не было отгулов, воскресных и праздничных дней, выходных, больничных и отпускных. Мне приходилось вваливать полной мерой, чтобы обеспечить свое нищенское существование. И впереди ничего не светило. Накопить денег на свой собственный, пусть и маленький, бизнес не представлялось возможным. Замуж меня тоже вряд ли кто возьмет без солидного приданого. Разве уж если только кто-то совсем жадный: на охране сэкономить. Как говорится: «Сами кобели – и собаку завели!»

Я переобулась из трактирных сабо в уличные, на более толстой подметке. Накинув на плечи пуховую шаль, подаренную мне одной из сердобольных посетительниц (на самом деле, тетка облилась черничным соком и пожалела выбрасывать почти новую вещь), я неохотно потопала к выходу. Было очень жаль себя. Еще я злилась на жадность нанимателя. По дороге добросердечная Магдалена сунула мне горшок с остатками постной похлебки. С благодарностью кивнув, я прижала еще теплую посудину к груди для дополнительного обогрева, зевнула и сонно шагнула в холодную ночь.

Дверь за спиной громко хлопнула, за ней раздалось привычное лязганье металлических засовов в количестве пяти штук. Я весело хихикнула над людской глупостью. Ну не бред? Он входную дверь герметично законопатил, словно люк в подводной лодке, нож в щель не просунуть, зато окна на кухне никогда не закрывались! Магдалена обожала свежий воздух скотного двора. Говорила: дескать, незабываемый аромат скотника напоминает ей беззаботное босоногое детство.

Поежившись от ночной прохлады и еле переставляя ноги от усталости, я зашлепала по грязи и лужам привычным маршрутом. Но лишь только миновала ограду трактира и вышла за ворота, мне на голову и плечи опустилась ткань, плотная, пыльная и вонючая.

– Спасите! – попыталась позвать на помощь. Это удавалось плохо. То ли из-за неприятного резкого запаха нестираной мешковины, от которого хотелось чихать и кашлять; то ли из-за того, что волокна этой мерзкой тряпки лезли мне в рот. А может, потому, что какая-то гнусная скотина, стиснув, пеленала меня веревками по окружности (вместе с горшком)? И, самое главное – чья-то лапища подло зажала мне рот!

– Бу-бу-бу! – брыкаясь и дергаясь, продолжала возмущенно высказывать свое негативное отношение к происходящему. Один раз попыталась даже укусить через слой мешковины шаловливую руку. Попытка с треском провалилась. И этот треск, замечу, издавали мои зубы. Мои, а не чужие! С дантистами, а особенно – с зубными техниками, в этих краях наблюдалось весьма плачевное положение. На всю округу был один цирюльник, носивший звучную кличку «коновал». Дальше объяснять нужно?

Что бы вы думали – никто посреди ночи ко мне на помощь не пришел! Благородные красавцы, которым исторически положено рыскать по ночам в поисках униженных и оскорбленных, нынче обленились до безобразия. Наверно, когда-то в их мире добро победило зло и прилегло отдохнуть… до сих пор. А может, победило окончательно и, довольное результатом, удалилось восвояси?

Прекрасную даму, не спасенную от дракона и не обслюнявленную принцем, взвалили на что-то теплое, высокое и пофыркивающее… на четырех копытах. «Нечто» этими копытами задвигало – сначала тихо, потом очень резво. И моя похлебка планомерно распределилась по телу! Вернее, проливаться начала она гораздо раньше, когда грузили на четвероногое, а сейчас положение просто усугубилось. Сначала мне было мокро и тепло, потом – мокро и холодно. Еще через какое-то время – мокро, очень холодно и начало подташнивать…

На этом мои неудобства не закончились! В какой-то трагичный для меня момент пустой горшок выскользнул из затекших и ослабевших рук и весело скатился в низ мешка, периодично сливаясь в экстазе с моим лицом, ушами, носом или волосистой частью головы. Все мои силы уходили на неравное сражение между мной и вредной посудиной. Посудина выигрывала с большим отрывом.

Цоки-цок, трюхи-трюх! Бульк! Дзынь по носу! Копытное ходко бежало, время летело, а я лежала, подскакивала и зверела, зверела, ЗВЕРЕЛА! Я сейчас была готова порвать любого даже не на британский флаг, а на фрагменты гораздо мельче и болезненнее. С садистским удовольствием я рисовала в мозгу картины, как я буду их убивать! Что «их» несколько, я нимало не сомневалась. Уши-то мне никто не затыкал!

Чем меньше у меня оставалось терпения, тем громче звучали мои вопли. Мне уже было наплевать на запах, нитки и все остальное, я вопила пожарной сиреной, призывая на помощь. Визжала так, что у самой уши закладывало:

– И-и-и-и-и-и!

Я четко понимала – еще несколько минут близкого знакомства с горшком, и меня даже родная мама не узнает!

– МА-МА! – завопила я с удвоенной силой, ввергнув саму себя в пучину ностальгии. – И-и-и-и-и-и!!!! Хочу домой! Хочу домой! СПА-А-А-СИ-И-И-ТЕ!

– Заткнись! – грубо крикнули рядом.

– Ни за что! – отказалась подчиняться. – Спа-аси-ите! Голос правды не заткнешь!

– Зато удушишь! – хмуро пообещали мне.

Оказалось, нам вдвоем с горшком не страшно.

– Попробуй! – рыкнула я. – Когда я отсюда слезу, гад криворукий…

Мужик отвесил оплеуху горшку.

– Ай! – на всякий случай вякнула, рассчитывая, что он мою голову рядом искать не будет.

– Ой! – раздался удивленный возглас экзекутора. – Гляди-ка, у девчонки голова как горшок!

– На себя посмотри! – оскорбилась я.

– Заршу[2] мне в бок да через колено! У тебя когда-нибудь рот закрывается? – вдруг поинтересовался ушибленный на руку горшком и на мозги богом.

– Да! – радостно призналась я. Радостно – потому что мы стояли, и посудина ко мне не приближалась. – Когда я ем! – Процитировала: – «Когда я ем – я глух и нем!»

– А давайте мы ее покормим! – воодушевившись, выдвинул скромное предложение мой собеседник тире похититель.

– Как? – подошел второй похититель, поскрипывая чем-то. Боюсь предположить – своими мозгами.

– А мы дырку около рта прорежем, – выдал восхитительную идею первый.

– Зачем тогда мешок? – озадачился второй, не прекращая назойливое поскрипывание. Мыслительный процесс затянулся?

– Для антуражу! – подсказала я, наслаждаясь отдыхом.

– Не пойдет! – не согласился второй. – Господин граф велели…

– У-у-у! Коварный злодей! Так и зна-ала, что он появился у нас не к добру! – взвыла я, немного отдохнув и набравшись сил. – А-а-а! А… какого рожна этому графу от меня надо?

– Дык нам не докладають, – честно ответил первый.

– Плохо, – загрустила я. – Могли бы и сказать заранее, за что сейчас страдать будете!

– Чей-то? – удивились мужики вдвоем. – Те рази плохо?

– Мне хуже всех! – безапелляционно заявила я.

– Чей-то? – заело пластинку.

– Мне мокро, жарко, душно, холодно, некомфортно и… – начала перечислять факторы неудобств.

– Баба… женщина, – резюмировал первый похититель.

– Девица, – испуганно поправил второй, звучно трюхаясь в седле рядом.

– А что такое? – влезла я с вопросом. – Вы меня не для ЭТОГО сперли?

– НЕТ! – открестились мужики. – Бог с тобой, девка, у нас жены!

– Обломали, значит… – расстроилась. – А я-то обнадежилась…

– Ты это… – замялся второй, – не обижайся, но у нас приказ. Нам тя надо привести к господину графу, а уж он…

– Что?! – не поверила я своему счастью. – Хоть он-то воспылал ко мне неземной страстью?

– Их светлость не сказали… – растерянно доложили мужики, топчась рядом.

– А что сказали? – проявила любопытство.

– Сказали, мол, тебя нада украсть и к нему привезть, – выдал программу-минимум второй похититель.

– И еще что? – продолжала допрос, вися головой вниз.

– Ничаво, – растерялся мужик.

– Совсем? – углублялась в ситуацию.

– Ну, дык… – замялся похититель. – Сказали, дескать, чтоб без мужских, хе-хе, штучек. Сказали – знаю, что ночью все кошки серые, но чтоб ни-ни…

Пропустив вторую, обидную часть мимо ушей и поклявшись себе отомстить графу со страшной силой, я загорелась любопытством выяснить:

– А у вас, значит, мужские штучки есть?

– Дык, есть, – нехотя признались мужики.

– И посмотреть можно, – продолжала я пробираться к сути.

– Че?.. Прям при свете? – испугались мужчины.

– А что, они у вас светобоязливые? Как вампиры? – изумилась я, ухихикиваясь. – Как солнце увидят, так сразу в норку прячутся?

– Че сразу в норку! – жестоко оскорбились похитители. – Просто господин граф предупредили, что ежели что… то он нас – того…

– Чего – «того»? – Мне была интересна моя степень нужности графу.

– Лишит потомства, – с тоскливым вздохом признались мужики, – будущего!

– А-а-а! – прониклась я. – Ясно. Это серьезная причина. Тогда, может, развяжете – и спокойно доедем?

– Ты нас, девка, уж прости, – покаялся второй похититель, – но у нас евойный приказ. Потерпи чуток. Скоро ужо будем на месте.

И мы снова запрыгали по дороге. Я и горшок. Под мой несмолкаемый аккомпанемент. В конце концов, у меня получилось хоть немного защитить лицо. Мокрые веревки ослабли от моего ерзания, и мне удалось чуть вытащить одну руку и прикрыть лицо, пригнув голову.

Ехали мы, ехали и наконец приехали… В смысле – наш караван прибыл к месту назначения. Я почувствовала, как бег животного замедлился и жеребчик, или кто там у них был под седлом, вскоре остановился. Меня осторожно сняли, перевернули личиком вверх (вот спасибо, благодетели! Горшок тут же наделся мне на лицо!) и потащили. Тащили минут десять гулкими коридорами, поднимаясь по лестницам. Я уж было подумала – задохнусь во цвете лет. Но не успела. Все же донесли.

Меня поставили на ноги и сдернули мешок. Факир был пьян, и фокус не удался! Горшок не улетел с мешком, а плотно оседлал мою голову, наподобие короны. А что? Я у себя в душе всегда королева!

– Почему она мокрая? – раздался мерзкий голос графа. – Что это?

– Это слезы! – радостно заявила я, щурясь на свет одним глазом, потому что второй открываться не хотел. Мир виделся сквозь неясную радужную пелену, меня мутило и качало. От моего костюма несло, будто от помойного ведра – прокисшей похлебкой, конским потом и еще черт знает чем. Внутри термоядерным комом опять начала разгораться лютая обида и злость.

– Так много? – поразился Алфонсус.

– А то! – возгордилась я. – И сейчас я немедленно кое-кому продемонстрирую, как именно страдала!

– Не надо! – протянул руки в жесте отрицания подтоптанный граф. – Давай по…

Я перебила:

– Надо, Фоня, надо! – настойчиво уговаривала его, стягивая с головы горшок и начиная постукивать по донышку наподобие тамтама. Ух-х! Ритм войны.

Граф отодвинулся, расширенными глазами глядя на приближающееся чудо, подтанцовывающее в нервной судороге.

Я обвела всех присутствующих безумным взглядом, запоминая дислокацию. Но Алфсуслик подстраховался и, кроме нас двоих, в кабинете никого не было.

– Аг-га! – обрадовалась я, умело отсекая мужика от двери.

– Алисия! – предупреждающе прикрикнул их светлость. Впрочем, очень неуверенно прикрикнул. Без огонька.

Я воодушевилась и метнула в него родной горшок, напевая:

– «В тропическом лесу купил я дачу,

Она была без окон, без дверей.

И дали мне в придачу к этой даче

Красавицу Мальвину без ушей»[3].

– Алисия, прекрати! – начал более мягко увещевать меня барин, шустро отпрыгивая и ловко уворачиваясь от летящих в него тяжелых подручных предметов.

– Я еще не все спела! – проурчала я. А что вы хотите? Похищенная женщина – это вам не шутка! – Тебе, зайчик мой, не нравится, как я пою?..

– Нравится! Очень нравится, – расцвел слащавой улыбкой граф, усиленно подлизываясь, что меня насторожило и обозлило еще больше. Когда такие, как он, вдруг подлизываются – жди для себя большой армагеддец! – Только присядь, золотко мое, давай поговорим.

Нетушки. «Эту песню не задушишь, не убьешь!»[4] Нас не подкупить такой фальшивой монетой.

– Щас! Непременно! – согласилась я, примериваясь к метательному снаряду системы канделябр. – Как токо допою – так сразу и поговорим. Подробно. Если от тебя что-то останется, прыткий ты мой!

Метнула, промазала и провыла:

«Одна нога была у ней короче,

Другая деревянная была,

Один глаз был фанерой заколочен,

Другим совсем не видела она».

– Девушка! – грозно заорал их светлость, который уже больше своей хитро… мудрой головушкой на фоне обоев не отсвечивал и благоразумно предпочитал отсиживаться в засаде под столом, пока гибло его бесценное родовое имущество. – Это может плохо кончиться!

А я продолжила развлекаться.

– Для тебя, мой птенчик, – точно! – парировала его угрозу.

– Почему для меня? – высунул любопытную голову граф из-под стола и тут же спрятался обратно, увидев фурию, вальяжно разлегшуюся на столешнице и поигрывающую ножом для вскрывания писем. – Я могу позвать слуг!

– Можешь, – не стала отрицать я очевидного. Зачем? – И они даже придут. И меня, как ни прискорбно, скрутят мигом… Вот только вот ТЫ потом всю жизнь будешь кричать очень тонким голосом и при желании сможешь выступать сопрано в хоре мальчиков. Это как раз я успею!

– Стерва! – обиделся Алфонсус.

– Суслик! – не осталась я в долгу.

– Деревенщина!

– Эксплуататор!

– Вот и поговорили, – надулся граф. Пустил «замануху»: – А у меня к тебе есть деловое предложение…

– Да-а? – проявила я необъяснимую склонность к милосердию. Как говорится, «только для вас и только сейчас – скидка на беседы с похитителями по цене два в одном!». – Ладно. Объявляю временное перемирие. Вылезай на переговоры.

Противник пока не решался. Умничка. Так и запишем: не по годам умен, легко поддается дрессуре.

Я обвела удовлетворенным взглядом разгромленную комнату, скромно заметив:

– Кабинет был оБделан в лучших традициях!

И насладилась скорбным стоном графа, созерцавшего разруху.

– Все так плохо? – решила для разнообразия побыть добренькой.

– Это был мой любимый кабинет… – грустно сообщил мне Алфонсус и высморкался в необъятный носовой платок с монограммой.

– Мда-а? – скромно устыдилась я. – А зачем в дорогое гостей пускаешь? Не все, как я, смирные, могут порой и в глаз дать.

– Лучше бы в глаз, – вздохнул мужчина и посмотрел на меня исподлобья, как будто прицениваясь: если меня продать, то покроет ли прибыль понесенные им убытки? От его пронизывающего взгляда засвербело в носу. Захотелось почесаться и заверить, что нет. За меня много не дадут!

– Дать? – вернулась к теме разговора.

– Чего? – как-то насторожился, даже скорее – испугался граф, незаметно отодвигаясь.

– В глаз, – невинно напомнила ему о его пожелании, надувая губы и делая их похожими на большой сковородник.

– Не надо, вот уж обойдусь без этого счастья, – отмахнулся господин, усаживаясь в кресло и предварительно смахнув на пол осколки антикварных статуэток, по которым я устроила стендовую стрельбу не менее антикварными тяжелыми бронзовыми подсвечниками. – Давай лучше поговорим о наших делах.

– Давайте поговорим… о ваших делах, – беззаботно согласилась с оратором, все еще сидя на столе и счищая с единственного платья прилипшую вареную репку. При этом во все глаза (второй глаз к тому времени открылся) пялилась на своего похитителя.

Напротив меня величественно восседал высокий худощавый мужчина в роскошном бархатном костюме а-ля «Генрих Восьмой».

На вид мозгляк, хотя его подбитые ватином плечи и широкие рукава частично скрыли этот довольно-таки существенный для мужского пола недостаток. Лицо породистое, узкое. Хитрые, близко посаженные глазки темно-карего цвета, маленькие и блестящие, вместе с узким подбородком и большим горбатым носом создавали картину мелкого грызуна. Ну, пасюка такого молоденького или мыши-переростка. На лице застывшее выражение ехидства.

Когда слегка ехидная усмешка сползает, открывая истинное лицо графа, то наружу мельком иногда выплывает глубинная суть этого человека. А суть… глянешь – полночи икаться будет. Не приведи Господи! Как говорят: «Глаза – зеркало души»? Ну так выражение глаз графа в определенные моменты становится расчетливым, жестоким и холодным. Как зеркало в потемках – ничего не видно, но очень страшно. Душа убийцы. Такому палец в рот не клади. Зарежет маму с папой и не поморщится.

– Милая, ответь на один интересный вопрос…

Всего только один? Многозначительное начало. От такого жди грандиозных пакостей.

Я зажмурила глаза и сразу приготовилась решительно отказываться от заманчивого предложения стать чьей-то любовницей.

– …Как ты смотришь на замужество? – вкрадчиво поинтересовался Алфонсус, одним глазом присматривая за мной, а вторым любуясь на красивый зеленый камень в кольце на указательном пальце. Он на него даже подышал благоговейно и вытер потом о камзол.

С трудом подавив в себе порыв попросить разрешения тоже вытереть грязные руки о его камзол… И вообще – использовать его одежку вместо носового платка… Я быстро передумала: слишком много золотой вышивки – моську на камзоле оставишь и лишишь человека последней привлекательности. Представляете графа с моей физиономией спереди вместо ордена? Жуть!

Моя интуиция ожидала от Альфика пакостей? – она была права! От «радостного» известия мои глаза немедленно широко открылись. Мало того, прямо скажем – их выпучило!

Я поежилась от своих мыслей и задумалась:

– Тайм-аут! Беру минуту на размышление! Это серьезный вопрос, требующий вдумчивого рассмотрения… – Следом: – А кто жених?..

– Кто жених, кто жених… Ты вот сначала признайся, как на духу: замуж хочешь? – начал играть со мной в русскую рулетку граф.

С нормальными женщинами играть на «слабо» или проверять интуицию станет только дурак, но графу о подобных тонкостях, по всей видимости, никогда не рассказывали. А я в азартные игры сама не играла и другим не советовала, поэтому срезала его поползновения под корень:

– А поговорить? Жениха показать?..

Граф занервничал.

У меня замельтешило в глазах от резких движений, бликов графских драгоценностей и ярких тканей. Справляясь с приступом головокружения, я расправила широкую юбку и уселась на столе в позу полулотоса. Расставила руки в стороны, сложив колечком указательный и большой пальцы, замычала: «О-ом-м!» – и впала в нирвану.

– Милая, тебе сказочно повезло! Дурнушка вроде тебя и мечтать не смеет о подобной участи! – бесцеремонно влез в мои мантры надоедливый голос графа. Его маразм крепчал: – Ты выйдешь замуж за принца!

Атас! Вздрогнув от неожиданности, я свалилась со стола и крепко приложилась головой об пол. Высокородный прыщ или рехнулся на старости лет, или прокисшими сигарами обкурился. Не иначе.

Или жестоко издевается…

– За ко-ого? – с трудом распутавшись из сложной позы «под столом с ногами узлом», переспросила я и вылезла наружу, демонстративно ковыряясь в ухе.

Мои волосы торчали дыбом, в голове после экстремальной поездки и последующей баталии до сих пор гудело. Я чувствовала себя кикиморой, той, что «из лесу, вестимо!», и, в общем, была абсолютно не расположена к изощренным издевательствам посторонних.

– За принца!!! – патетично воскликнул граф, глядя на меня безумно счастливыми глазами, как будто только что ему отвалили миллион «оленей» и гарантированный доступ в рай.

– Мне еще нет тридцати! – уверенно отвергла я заманчивое предложение, твердо памятуя – бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– При чем тут возраст? – не понял дремучий мужчина.

– Как при чем?! – терпеливо ответила я и старательно запела, слегка кочевряжась: – «Если даже вам немного за тридцать, Есть надежда выйти замуж за принца!»[5] А мне еще далеко до этого благословенного возраста!

Граф замер, глупо моргая.

Наверно, пытался уложить в аристократическом мозгу мою незатейливую девичью логику. Но то ли у него у самого с логикой наблюдался некоторый дефицит, то ли день был критический: Луна не сошлась с Марсом, и Марс ушел к Венере; то ли еще почему… В общем, Алфонсус внезапно активировался и заорал клюнутым в одно место петухом:

– Я сказал, выйдешь – и точка!

– Мне больше нравится запятая… – скромно потупилась я. – У нее хвостик есть, и она оставляет еще много недосказанного пространства!