Леос приветливо улыбнулся.
      - Ваше высочество, - проговорил он, наклонив голову. - Барон фон Мекленберг. Как успехи вашего ученика?
      Йоганн промолчал.
      - Ужасно, - признался Люйтпольд. - Такое чувство, что у меня на руках растут лишние большие пальцы. Боюсь, мне придется платить дополнительный налог.
      - Острый ум послужит вам лучше, чем острый меч, ваше высочество, - заметил Леос.
      - Вам легко говорить, ведь вы лучший клинок Империи, - возразил Люйтпольд.
      Леос нахмурился:
      - Мой наставник, Валанкорт из Академии Нулна, фехтует лучше меня. Равно как и Конрад, о котором слагают песни, а также дюжина других. Возможно, включая барона.
      Йоганн пожал плечами. Определенно, в его планы не входил показательный поединок с безжалостным Леосом.
      - Я стар, виконт, и не гожусь для поединков.
      - Чушь. - Одним отточенным, плавным движением Леос выхватил меч из ножен. Изящный клинок заплясал в воздухе. - Не согласитесь ли вы обменяться со мной несколькими ударами?
      Кончик меча со свистом рассек воздух рядом с ухом Йоганна. Люйтпольд восторженно захлопал в ладоши, предвкушая интересное зрелище.
      - Извините, - возразил Йоганн. - Не сегодня. Будущему Императору не терпится приступить к занятиям под вашим руководством.
      Виконт шевельнулся, и барон едва успел заметить, как клинок скользнул в ножны.
      - Жаль.
      Слуга убирал соломенные мишени и прочие принадлежности для стрельбы. Во двор вкатили тележку, на которой сверху лежали отличные мечи, а под ними - маски и учебные доспехи.
      Люйтпольд поспешно облачился для урока фехтования. Он надел стеганый нагрудник, впопыхах застегнув не ту пряжку. Слуге пришлось вмешаться и помочь юному принцу переодеться. Йоганн вспомнил Вольфа. Вольфа, которого он знал в детстве, а не странного мальчика-старика, вернувшегося из холодной пустыни. Брат был на три года моложе Йоганна. Ему исполнилось двадцать девять, однако десять лет, потерянные на службе у Сикатриса, выпали из его жизни, и теперь он выглядел от силы лет на двадцать. Его тело и душа очистились от ужасов, пережитых за годы, проведенные с Рыцарями Хаоса, но призраки прошлого продолжали мучить его. Йоганн по-прежнему тревожился за Вольфа.
      Скорчив свирепую гримасу, Люйтпольд опустил маску на лицо и взмахнул клинком.
      - Берегись, негодный учитель алгебры! - вскричал он, делая выпад и описывая мечом дугу. - Вот тебе за твои назойливые задачки! Вот тебе за твои пыльные счеты!
      Леос почтительно рассмеялся и быстро надел защитный нагрудник, намеренно отложив в сторону маску. Люйтпольд прыгнул, нанося смертельный удар воображаемому противнику, и завопил:
      - Лежи, истекай кровью!
      Йоганн невольно сравнил живого, неиспорченного принца с замкнутым и задумчивым Вольфом.
      Барон переехал в Альтдорф не только ради того, чтобы исполнять свои обязанности при дворе, но и чтобы постоянно находиться рядом с Вольфом. Его брат учился в университете, наверстывая упущенное, но у Йоганна вызывали беспокойство отчеты, которые он получал от преподавателей юноши. Иногда студент отсутствовал несколько недель подряд. Он часто выходил из себя, ввязываясь в бессмысленные драки, но в последний момент шел на попятный и потому нередко бывал бит противниками, с которыми легко мог справиться. Видя синяки на безучастном лице брата, Йоганн вспоминал другую картину, которая предстала перед ними на поле боя. Великан с горящими глазами, клыкастой пастью и всклокоченной гривой. Как глубоко это существо проникло в душу Вольфа? И действительно ли невинная кровь смыла с него это проклятие? Который из них - после всего, через что прошел Дом фон Мекленбергов, - был настоящим Вольфом?
      Леос начал занятие с Люйтпольдом. Йоганн видел, что виконт намеренно двигается медленно, словно на нем надеты тяжелые башмаки и перчатки. Но, несмотря ни на что, он оставался изысканной машиной для убийства. Искусный фехтовальщик наносил удар за ударом по стеганым доспехам будущего Императора, одновременно парируя все контратаки своего противника. Если бы они сражались по-настоящему, виконт изрубил бы наследного принца на мелкие кусочки, подобно бретонскому повару, готовящему холодные мясные закуски.
      Ходили разные слухи о любовных связях графини Эммануэль и ее странных предпочтениях в будуаре, но эти истории старались рассказывать так, чтобы виконт Леос их не слышал. На кладбищах Империи нашли упокоение немало дворян, которые думали, что владеют мечом лучше, чем Леос фон Либевиц. Графиня несла ответственность за многие из этих смертей.
      С Люйтпольда сошло семь потов за время тренировки с виконтом, но наследник держался молодцом. Фехтование давалось ему лучше стрельбы из арбалета, к тому же мальчик был довольно вынослив. Он обладал выносливостью бегуна, а не борца, но именно это требовалось фехтовальщику. Изучив приемы, Люйтпольд стал бы умелым воином. Разумеется, пока Карл-Франц был жив и носил императорскую корону, он не позволил бы своему сыну принимать участие в опасном сражении. Тем не менее, Люйтпольд получал удовольствие от занятий и даже немного паясничал, стремясь показать себя перед Йоганном. Однако Леос относился к уроку очень серьезно. На толстой куртке принца появилось не меньше сотни порезов, сквозь которые сочилась жидкость, заполнявшая пространство между подкладкой и верхним слоем.
      Наблюдая за Леосом, Йоганн размышлял. Во время своих странствий он бессчетное количество раз дрался насмерть, выбрался живым из многих переделок. Его врагами были мутанты, которых варп-камень изменил до такой степени, что они больше напоминали демонов, чем людей. Многие из них пали от его руки. Его меч обагряла кровь всех народов, населявших Известный Мир. Битвы, в которых участвовал Йоганн, не имели ничего общего с куртуазными поединками, проходящими строго по этикету в присутствии секундантов и распорядителей.
      Барон фон Мекленберг не сомневался, что одержит верх над Леосом, если когда-нибудь им доведется сразиться всерьез. Однако он не стремился доказать свое превосходство. Ничуть не стремился.
      Внезапно Йоганн заметил, что к звону клинков примешивается посторонний звук - какой-то шум, доносящийся из-за стен дворца. Люйтпольд и виконт не обратили на это внимания, продолжая учебный поединок. Леос отчитывал наследного принца за ошибки и хвалил за удачные действия.
      Снаружи кричали люди. У Йоганна был острый слух, ведь от этого зависела его жизнь в лесу и пустынных землях.
      Шесть алебардщиков торопливо пересекли двор, на ходу застегивая нагрудники и шлемы. Люйтпольд остановился, и Леос, нахмурившись, упер руки в бока.
      - Что случилось? - спросил Йоганн.
      - Главные ворота, - пропыхтел молодой солдат. - Там собралась толпа, чтобы послушать Ефимовича.
      - Молот Сигмара! - сплюнул Леос. - Проклятый бунтовщик!
      Алебардщики выбежали в арку, направляясь к дворцовым воротам. Люйтпольд двинулся вслед за ними.
      - Ваше высочество, - резко сказал Йоганн, - вы должны остаться здесь.
      Пришел черед Люйтпольда хмурить лоб. В его глазах промелькнула гневная искорка, но тут же угасла.
      - Дядя Йоганн, - жалобно протянул мальчик, - я…
      - Нет, Люйтпольд. Твой отец закует меня в кандалы и повесит на корм воронам.
      Между тем Леос снял стеганую куртку. Йоганн почувствовал, что страсти накалились до предела.
      - Виконт, - повернулся он к фехтовальщику, - будет лучше, если вы останетесь здесь, чтобы защищать наследника престола. На всякий случай…
      Леос недовольно сдвинул брови, но, встретившись взглядом с Йоганном, поднес рукоять меча к лицу и кивнул. К счастью, виконт не принадлежал к той породе аристократов, которые, подобно Люйтпольду, ставят приказы под сомнение. Похоже, в семье фон Либевицев воспитанием детей занималась умная и строгая нянька.
      Йоганн пошел за алебардщиками. Пока он шагал через дворы и переходы, число людей, спешивших в том же направлении, росло. Шум за воротами усиливался. С каждой минутой все новые голоса вливались в общий хор. Барон услышал лязг и грохот, догадавшись, что это опускаются решетки, перегораживающие вход во дворец. Можно было подумать, что орды Хаоса ворвались в город, и имперская гвардия заняла последний рубеж обороны. Хотя, конечно, дело было совсем в другом.
      У ворот собралось столько солдат, что Йоганн ничего не мог разглядеть за их спинами. Судя по звукам, за решеткой бушевала толпа разгневанных горожан. Повод для народного возмущения находился всегда, будь то вторжение армии Хаоса, или налог «с большого пальца», или выступление религиозных фанатиков, или разъяренная орава, требующая выдать преступника, чтобы учинить над ним быструю расправу. Альтдорфский сброд славился на всю Империю своим буйством и непокорностью.
      Барон услышал, как один из алебардщиков упомянул Тварь, и понял, что события приняли наихудший оборот. Ком сухой земли, смешанной с навозом, пролетел сквозь решетку и разбился о свод арки, осыпавшись на головы императорских гвардейцев. Солдаты сердито потрясали алебардами.
      Йоганн заметил, что рядом с ним стоит рослый жрец Сигмара. На голове у служителя культа был капюшон, но барон без труда узнал в нем Хассельштейна.
      - В чем дело?
      Хассельштейн обернулся, но ответил не сразу. Йоганну показалось, что клирик раздумывает, является ли выборщик Зюденланда достаточно важной персоной, чтобы распинаться перед ним. Наконец жрец процедил:
      - Это все Евгений Ефимович. Он подстрекает чернь к бунту, разжигая ее негодование рассказом об убийствах, совершенных Тварью.
      До Йоганна доходили слухи о кровавых преступлениях. Каждое сообщение о шлюхе, растерзанной неподалеку от доков, наполняло душу барона тайным страхом. Убийства совершались с невероятной жестокостью, поэтому многие считали, что человек на такое не способен. Говорили, что Тварь - это демон или человекоподобное чудовище. Или волк.
      - Но Ефимович - мятежник, не так ли? - заметил Йоганн. - Как я понимаю, обычно он разглагольствует о привилегиях аристократии и страданиях простого люда. Типичный демагог.
      - То-то и оно, - отозвался Хассельштейн. - Смутьян утверждает, что Тварь - это аристократ.
      Призрачный клинок вонзился Йоганну под ребра, и сердце барона судорожно сжалось. После долгой паузы оно снова забилось, но тревожное предчувствие все равно осталось.
      Как можно равнодушнее Йоганн спросил:
      - Какие доказательства он приводит?
      Хассельштейн презрительно усмехнулся:
      - Доказательства, барон? Ефимович - бунтовщик, а не законовед. Ему не нужны доказательства.
      - Но ведь что-то стоит за его обвинениями?
      Хассельштейн в упор посмотрел на Йоганна, и в первый раз выборщик заметил, сколь холодный и жесткий взгляд у жреца. Этот человек напомнил ему Освальда фон Кёнигсвальда. В его глазах читалось то же неистовство и стремление к всеобъемлющей власти. Барон не хотел испытывать судьбу в поединке с Леосом фон Либевицем, но Микаэль Хассельштейн мог стать гораздо более опасным врагом, чем виконт.
      Архиликтор спрятал руку в складках своего одеяния и достал тяжелый молот, символизирующий культ Сигмара. Очевидно, этот предмет предназначался для религиозных целей, однако в руках Хассельштейна он выглядел как оружие, которым сокрушают черепа неприятелей. Йоганну пришло на ум, что любезный и уравновешенный исповедник Императора нередко мечтает размозжить голову своим оппонентам. Именно такие хладнокровные, внешне невозмутимые типы порой берут топор и выходят на городскую площадь в базарный день, чтобы устроить бойню среди покупателей во имя безвестных богов.
      - Пропустите меня! - потребовал священнослужитель.
      Алебардщики расступились, образовав свободный проход до ворот. Еще один комок грязи ударился о стену, но Хассельштейн лишь стряхнул пыль. Йоганн остался стоять на месте.
      Взобравшись на плечи своих последователей, Ефимович ораторствовал.
      - Слишком долго титулованные мерзавцы из благородных семейств Империи попирали нас своими надушенными башмаками! - надрывался он. - Слишком часто лилась наша кровь в их бессмысленных междоусобицах! И теперь один из них бродит по ночам с кинжалом в руках и убивает наших женщин…
      Хассельштейн спокойно разглядывал оратора, похлопывая молотом по ладони.
      - Если бы зарезали герцогиню или другую благородную даму, не сомневайтесь, Тварь уже схватили бы, заковали в цепи и подвергли пыткам в Мундсене. Но поскольку убитые не могут похвастаться родословной, которая прослеживается до времен Сигмара, имперский суд не даст и пары пфеннигов за их жизнь…
      Хассельштейн тихо беседовал с капитаном дворцовой стражи. Йоганн не разобрал ни слова из их разговора, поскольку Ефимович кричал слишком громко. Однако барон заметил, что к алебардщикам присоединились мушкетеры. Уж не собирается ли жрец приказать палить по толпе? Император никогда этого не позволит.
      - Мы знаем, где укрылись чудовища! - вопил Ефимович, вцепившись в ограду. - Посмотрите, вот они перед вами, словно дикие звери в клетке…
      Мятежник тряхнул железные прутья. Его длинные волосы развевались по ветру. Один из стрелков взял мушкет на изготовку, прицелился в смутьяна и, щелкнув большим пальцем по кремню, высек искру.
      Йоганн понимал, что не может стоять и смотреть, как Хассельштейн спровоцирует народный бунт, который закончится гибелью множества людей.
      Барон взглянул на Ефимовича. Йоганн немало слышал о нем и даже читал его памфлеты, а вот видел возмутителя спокойствия впервые. Этот человек был пламенным оратором в буквальном смысле слова. Его лицо сияло, словно внутри у него бушевал огонь. Красные глаза Ефимовича горели, как у вампира. Мятежник прибыл из Кислева, спасаясь от царских казаков, которые гнались за ним по пятам. Одни говорили, что его семью перебили по капризу дворянина, другие - что он был аристократом по рождению, но, запятнанный вампирской кровью царицы Каттарины, он обратился против своих собратьев.
      - Я здесь! - кричал Ефимович. - Вы боитесь меня, фавориты и лизоблюды? Я пью кровь принцев, ломаю хребты баронам и сокрушаю кости графов!
      Йоганну стало понятно, почему у Ефимовича столько последователей. Он властвовал над публикой, как великий актер. Если бы о нем написали пьесу, только Детлеф Зирк смог бы достоверно изобразить на сцене его бунтарскую натуру. Хотя, памятуя о настойчивых призывах Ефимовича к кровавому перевороту, эту роль, вероятно, следовало бы доверить покойному и никем не оплаканному Ласло Лёвенштейну.
      - Так это и есть Ефимович? - раздался возглас за спиной Йоганна.
      Барон обернулся. Увидев перед собой Люйтпольда, он почувствовал всплеск раздражения, но сдержался.
      - Ваше высочество,- заговорил Йоганн. - Я полагал…
      - Вы всегда зовете меня «ваше высочество», дядя Йоганн, когда хотите напомнить мне о долге.
      Принца сопровождал Леос. Положив руку на рукоять меча, фехтовальщик поглядывал вокруг с непроницаемым выражением лица. Такой человек, как виконт, мог оказаться полезным в нынешней ситуации. Подобно Йоганну, он присягал на верность Дому Вильгельма Второго. Если Люйтпольду будет угрожать опасность, ему понадобится защитник.
      Между тем Хассельштейн закончил переговоры с капитаном, и офицер быстро ушел. Вероятно, он помчался выполнять полученные распоряжения. Жрец спокойно взглянул на Ефимовича. Их разделяло небольшое расстояние, так что противники могли бы прикоснуться друг к другу, если бы захотели.
      Йоганн почувствовал, как схлестнулись две воли в незримом поединке. В определенном смысле это было любопытное зрелище: огонь против ледяной стужи. Но по сути эти двое имели много общего.
      - Где он?! - громко вопрошал Ефимович. - Где самый главный трус? Где Карл-Франц?
      Люйтпольд рванулся вперед, намереваясь ответить, однако Йоганн удержал принца, положив руку ему на плечо.
      - Мой отец - хороший человек,- тихо сказал мальчик. Йоганн кивнул.
      - Заботит ли его, что в порту убивают женщин? Интересует ли его это?
      Ефимович сделал вдох, готовясь разразиться новой тирадой, но ничего не сказал.
      - Горожане, - заговорил Хассельштейн, воспользовавшись паузой. Его голос был на удивление сильным и звучным.- Прошу вас разойтись по домам. Власти делают все возможное для поимки Твари. Уверяю вас в этом.
      Никто не двинулся с места. Ефимович улыбался. Пот тек по его раскрасневшемуся лицу, волосы развевались, как языки пламени. На его плащ было нашито множество знаков: молот Сигмара, серповидная эмблема запрещенной гильдии ремесленников, рыба, обозначающая принадлежность к речной банде, и красная звезда кислевского подполья. Множество символов, но цель одна.
      - Как вы знаете, Императорский дворец надежно укреплен, - увещевал Хассельштейн. - Во время Войны за наследство войска лжеимператора Детера Четвертого подошли к его стенам. Вильгельм Второй отбил нападение, приказав лить расплавленный свинец по желобам, расположенным в глотках причудливых горгулий. Вы видите их над главными воротами. Обратите внимание, с каким мастерством вырезаны мелкие детали отделки. Естественно, это работа гномов. Фигуры изображают пять демонических принцев, которых молодой Вильгельм победил за годы своих странствий в пустыне.
      Толпа разом отшатнулась. Во взгляде Ефимовича полыхали злоба и жгучая ненависть. Хассельштейн продолжал свою лекцию, словно рассказывал об архитектурных достопримечательностях важному иноземному гостю.
      - Разумеется, - продолжал священнослужитель, - это была варварская расправа, достойная своего времени, и нынешний Император никогда не допустит, чтобы такие меры применялись к его верным подданным.
      Собравшиеся облегченно вздохнули и двинулись вперед. Ефимович снова схватился за решетку и оскалился. Он зарычал, как животное, и, казалось, готов был грызть железные прутья, чтобы проложить себе путь.
      - Однако мы без труда подсоединили трубы, встроенные в древние оборонительные сооружения, к дворцовой системе канализации…
      Хассельштейн кивнул, и из пасти горгулий хлынули нечистоты.
      Поток грязи окатил Ефимовича с головы до ног, и подстрекатель издал крик ярости. Его помощники разбежались, поэтому он повис, цепляясь за решетку. Толпа бросилась врассыпную, спасаясь от потоков грязной воды. Охваченные паникой, люди падали и топтали друг друга. Отвратительный запах проник за стены, и Йоганн прикрыл ладонью нос и рот.
      Люйтпольд расхохотался, но барон не видел повода для бурного веселья.
      Ефимович разжал пальцы и спрыгнул на землю. Кто-то ткнул его тупым концом алебарды. Йоганн подумал, что разумнее было бы использовать острие. Возмутитель спокойствия поскользнулся на комке нечистот и упал ничком. Едва ли публичное унижение заставит его изменить свои взгляды и полюбить дворян. Дети плакали. Люди, заляпанные вонючей массой, ковыляли прочь. Солдаты смеялись, свистели, отпускали язвительные шуточки.
      - Ты любишь поливать дерьмом других! - крикнул один из них. - Теперь полили тебя.
      Ефимович встал, держась за бок. Из носа у него текла кровь, лицо было покрыто коричневатой жижей, но глаза ярко горели. Смутьян держался с достоинством, которое в его нынешнем положении вызывало страх. Плюнув сквозь решетку, он развернулся и зашагал прочь от дворцовых стен. Остатки его последователей ушли вместе с ним, на ходу счищая с себя грязь.
      - Итак, - сказал Хассельштейн, скривив губы в усмешке, - с этим покончено. Император велел мне передать, что сегодня вы получите дополнительную порцию эля в награду за храбрость, проявленную при защите дворца.
      Алебардщики разразились радостными криками.
      - С чего все началось? - спросил Люйтпольд одного из солдат.
      - В доках опять убили какую-то шлюху, - ответил тот. - Тварь схватила ее и растерзала.
      Люйтпольд задумчиво кивнул.
      - Она уже пятая по счету, - продолжал солдат. - Говорят, это было ужасно. Тварь просто рвет их на кусочки. Словно это не человек, а животное. Например, волк.
      Волк! Сердце Йоганна снова замерло, когда он вспомнил лицо юноши, некогда бывшего чудовищем.
      - Дядя Йоганн,- повернулся к нему Люйтпольд.- Если люди встревожены этими убийствами, значит, наш долг поймать преступника и все исправить.
      Зная, что все не так просто, Йоганн солгал мальчику:
      - Да, ваше высочество.

2

3