ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Еще одна игра с долгой и запутанной историей – это «Я – мое», популярная в Нижних Долинах, которую Ловентраут в одном из своих блестящих, но эксцентрических полетов мысли объявляет «классической военно-обучающей игрой альтианок» (см. его «Письмо к редактору», журнал «Игры», т. 544). Его доказательства, весьма шаткие, основаны на, также весьма сомнительных, лингвистических изысканиях и расшифровках Варго, а не на кропотливой археологической работе, как у Кован и Темпла.

Игра в настоящем своем виде существует как настольная. Ее принадлежности – доска из шестидесяти четырех квадратов, тридцати двух темных и тридцати двух светлых, на которой расставляются шашки с картинками – тридцать две темные и тридцать две светлые.

Картинки парные, и их тоже тридцать две штуки. На них изображено следующее: нож, скрещенные палочки, бант, цветок, кружок (предположительно представляющий камень, поскольку называется именно так), яблоко, чаша, ложка, иголка с ниткой, виноград (или ягоды, можно называть и так, и так), треугольник, квадрат, полумесяц, солнце, корона, лук, стрела, собака, корова, птица, рука, нога, радуга, волнистая линия, называемая «рекой», дерево, кошка, повозка, дом, рыба, маска, стул и знак, именуемый «Альтой», и служащий в Долинах древнейшим символом женского начала.

Цель игры – захватить как можно больше шашек противника. В начале все шашки переворачиваются картинкой книзу и перемешиваются, а затем расставляются по квадратам в произвольном порядке, только светлые шашки ставятся на светлые квадраты, а темные на темные. Каждый игрок переворачивает по две шашки (обе свои либо одну свою, одну чужую). Затем открытые шашки снова ставятся картинкой вниз.

После этого каждый игрок поочередно переворачивает две шашки, по одной каждого цвета. Если картинки совпадают, он забирает шашку противника себе. Переворачивая свою шашку, игрок говорит «я», а если полагает, что шашка противникабудет парной, говорит «мое». Если он полагает (или помнит точно), что шашки непарные, он говорит «твое». Если игрок говорит «мое», а шашки не совпадают, он теряет ход. Если он говорит «твое» в случае пары, шашка противника ему не достается, а противник переворачивает очередные две. Это простейший вариант – но на турнире и у взрослых игроков родственные картинки тоже считаются парными Если игрок открывает такие пары, как рука-нога, река-рыба, лук-стрела, цветок-виноград, они считаются за две пары, а не за одну. Если с первой же попытки открывается лунная пара, игрок получает лишний ход. Если пара «Альт» открывается последней, она считается за три. Поэтому игра требует не только памяти, но и стратегических навыков.

Если Ловентраут прав, еще одну загадку Долин можно считать раскрытой. Но если – что более вероятно – эта игра не имеет альтийских корней, а является скорее, как утверждает А. Баум, «импортом с Континента» (см. его наивную, но примечательную статью «Настольные игры в Долинах», Игры, т. 543), то нам следует искать более явные следы альтианства на Островах.

ПОВЕСТЬ

Годы после Выбора Дженна отмечала по своим достижениям. К исходу первого года она прочла все детские книжки, Книги Малого Света, хотя бы по разу, и в совершенстве изучила Игру. Она играла в нее с Пинтой и на воздухе, и ночью перед сном, пока обе не научились запоминать все предметы до одного, их цвет, количество и расположение.

На втором году Дженна освоила лук и метательный нож. Им с Пинтой разрешили переночевать в лесу с одной только маленькой Доминой, которая только что вернулась из странствий и должна была вызвать свою темную сестру. Маленькая Домина набралась в другом хейме рассказов о том, как некоторые девочки вместо сестер вызывали из мрака страшных чудовищ. Первая история напугала и Дженну и Пинту, особенно потому, что им казалось, будто поблизости скребется кошка. На второй раз испугалась только Пинта, да и то чуть-чуть. На третий раз Дженна придумала сыграть с маленькой Доминой шутку при помощи веревки, одеяла и старой тембалы, на которой уцелели только три струны. Старшая натерпелась такого страху, что впредь отказалась ночевать с ними, отговариваясь тем, что ей еще многое нужно выучить перед Сестринской Ночью. Дженна и Пинта лучше знали, в чем дело, но пришлось им довольствоваться Варсой, с которой было не так весело, – это была девушка серьезная, лишенная воображения и «малость туповатая», по словам Пинты.

Третий год Дженна назвала годом Меча и Брода. Она научилась владеть и широким коротким клинком, и длинным обоюдоострым, пользуясь учебными детскими мечами. Когда она заявила, что ростом стала почти с Варсу, Катрона, смеясь, вложила ей в руку взрослый меч. Поднять его Дженне удалось, но и только. Катрона думала, что Дженна смирится с тем, что взрослый меч ей пока не под силу, но та поклялась себе, что овладеет им к исходу года. Она упражнялась с деревяшками, все более и более тяжелыми, не ведая того, что растет куда быстрее, чем Пинта, Альна или Селинда. Когда Катрона в последний день года торжественно вручила ей большой меч, Дженна подивилась тому, какой он легкий – куда легче деревяшек, к которым она привыкла, да и держать его было куда удобнее. Он пел в воздухе, когда она показывала все семь приемов нападения и восемь защиты.

В тот же день река Селден вышла из берегов, что случалось лишь раз в сотню лет, и гонец из города явился в хейм с просьбой о помощи – нужно было прорыть канал, чтобы отвести в него гневные воды. Все воительницы и девочки отправились с ним, а также Кадрин, потому что в Селдене имелась только знахарка, да и той уже стукнуло восемьдесят пять. Мать Альта отрядила с ними и других, но не больше, чем считала нужным. Они сделали что могли, но семеро крестьян все-таки погибли в поле, пытаясь спасти свой урожай. Сам город затопило по самые крыши. Когда альтианки собрались вернуться в горы, оказалось, что единственный мост смыло, и им пришлось переправляться через бурную еще реку, держась за веревку, которую Катрона привязала к метко пущенной стреле. Дженна и Пинта восхищались ее силой и умением. Обе они не любили холодной воды, но переправились в числе первых.

Меч и Брод.

На четвертый год они начали учиться по Книге.

У Дженны чесалось между пальцами ноги, но она терпела. Селинда устраивалась поудобнее, Альна хрипло дышала, и Пинта касалась Дженны коленкой. Но Дженна отрешилась от всех и сосредоточилась только на Матери Альте.

Жрица, с лицом как сыворотка и глазами как камень, сидела на своем стуле с высокой спинкой. С годами она скукожилась, но раскрыв Книгу, точно выросла на глазах, как будто одно только перевертывание страниц наделяло ее устрашающей властью.

Девочки сидели перед ней на полу, поджав ноги. Они сменили свою рабочую одежду – грубые кожи воительниц, кухонный затрапез, садовые штаны с грязью на коленках – на торжественный, белый с зеленым наряд юных Выборщиц, с пышными рукавами и собранными у лодыжек шароварами. Головы они повязали шарфами, как подобает девушкам в присутствии раскрытой Книги. Все прямо-таки блестели от недавнего мытья, и даже Селинда раз в жизни отчистила ногти – Дженна приметила это краем глаза.

Мать Альта прочистила горло, чтобы привлечь к себе все внимание, сделала рукой несколько жестов, загадочных, но явно имеющих большую силу, и заговорила высоким гнусавым голосом:

– В начале ваших жизней была Книга Света – она же будет и в конце. – Ее пальцы продолжали двигаться в такт словам.

Девочки кивнули – Селинда чуть позже других. Мать Альта постучала ногтем по странице.

– Здесь знание. – Ее пальцы снова заплясали в воздухе. – Здесь мудрость. – Тук-тук-тук. – Итак, дети мои, мы начинаем.

Девочки кивали в такт ее словам.

– Теперь закройте глаза. Да, Селинда, и ты тоже. Хорошо. Призовем мрак, чтобы я могла научить вас дышать. Ибо дыхание лежит в основе всех слов, а слова – орудие знания, а знание – основа понимания, понимание же связывает одну сестру с другой.

«А любовь? – подумала Дженна, крепко зажмурив глаза. – Как же любовь?» – Но вслух она этого не сказала.

– Вот так вы должны дышать, когда внимаете словам Книги и… – Мать Альта многозначительно помолчала. – И когда вызываете свою сестру из тьмы.

После ее слов всякое дыхание в комнате как будто вовсе прекратилось, и только слабое эхо ее голоса отражалось от стен.

«Вот оно, – подумала Дженна. – Наконец-то». В тишине снова раздался гнусавый голос Матери Альты – наставительный, сухой, лишенный теплых нот:

– Тело наше дышит бессознательно, но есть искусство дыхания, делающее каждую нашу мысль глубже, каждый наш дар богаче, каждый наш миг дольше. Без этого искусства, которому я обучу вас, ваши темные сестры не смогут ожить. Они будут обречены на прозябание в вечном мраке, вечном невежестве, вечном одиночестве. Только последовательницы Великой Альты владеют этим знанием. И если вы расскажете об этом чужим, вы умрете смертью Тысячи Стрел, – резко завершила жрица.

Дженна слышала об этой казни и могла представить, как это больно, хотя такое, наверное, случается только в сказках.

Когда Мать Альта умолкла, девочки, словно по сигналу, начали дышать вновь и открыли глаза. Альна не сдержала легкого кашля.

БАСНЯ

Однажды пятеро зверей поспорили, что в жизни важнее: глаза, уши, зубы, ум или дыхание.

– Испытаем это на себе, – сказал Кот. И все согласились, потому что он был самый сильный.

Итак, Черепаха вынула свои глаза и ослепла. Она не видела больше ни рассвета, ни заката. Не видела семи цветов радуги в своем пруду. Но она по-прежнему могла слышать, есть и думать. Поэтому звери решили, что глаза не столь уж важны.

Тогда Заяц отдал свои уши и перестал слышать, как трещит хворост около его норы и как шумит ветер в вереске. Вид у него стал чудной, но он по-прежнему видел, и мог есть досыта. Звери решили, что уши – тоже не главное.

Тогда Волк вырвал все свои зубы. Есть ему стало трудновато, и он отощал, но сохранил слух и зрение, а его острый ум подсказал ему, как добыть еду помягче. Так решилось дело с зубами.

Тогда Паук расстался со своим разумом. Впрочем, умишко у него был маленький, и Паук, по словам Кота, стал не намного глупее. Мухи, будучи еще глупее его, попадали в его сети, хотя эти сети лишились былой красоты.

Кот рассмеялся и сказал:

– Ну вот, друзья, мы и убедились, что глаза, уши, зубы и ум не столь уж важны, как я всегда и думал. Самое главное – это дыхание.

– Это еще надо доказать, – сказали другие звери. И пришлось Коту расстаться со своим дыханием.

Когда другие звери окончательно поняли, что он умер, они похоронили его. Вот так пятеро зверей доказали, что дыхание в жизни самое главное, ибо без него нет и самой жизни.

ПОВЕСТЬ

– В Книге сказано, что мы вдыхаем и выдыхаем около двадцати тысяч раз за день. Только представьте себе, дети мои, – мы проделываем это столько раз, даже не задумываясь об этом. – Мать Альта улыбнулась своей змеиной улыбкой – одними губами, не показывая зубов.

Девочки улыбнулись ей в ответ, кроме Дженны, которая спрашивала себя, сможет ли она теперь снова дышать, не думая об этом. Двадцать тысяч раз. Она и считать-то до такого числа не умела.

Они повторяли этот стих строку за строкой, пока не заучили наизусть. Тогда жрица заставила их твердить его нараспев снова и снова. Десять, двадцать, сто раз они повторили его, пока она не остановила их, махнув рукой.

– Каждое утро, когда вы будете приходить ко мне, мы будем повторять хором эти слова сто раз. А потом мы будем вместе дышать – да, дети мои, дышать. Мое дыхание станет вашим, а ваше – моим. Мы будем заниматься этим весь год, ибо в Книге сказано: «И будут светлая сестра и темная сестра иметь одно дыхание». Мы будем проделывать это снова и снова, пока общее дыхание не станет для вас столь же естественным, как сама жизнь.

Дженна подумала о ссорах между сестрами, которые не раз наблюдала – и ей доводилось видеть, как одна сестра смеется, а другая плачет. Но она не успела додумать эту мысль до конца – Мать Альта велела им повторить заученное снова.

И они начали учиться дышать.

Вечером в их спальне, перед приходом матерей, Селинда разговорилась, как никогда. Дженна в жизни не видела ее такой оживленной.

– Я видела это! – говорила она, плавно водя руками по воздуху. – Амальда и Саммор за обедом дышали точно в лад, даже не глядя друг на дружку. Слитно и в лад.

– Я тоже видела. – Пинта запустила пальцы в свои кудряшки. – Только я следила за Марной и Зо.

– А я сидела у огня между Алиндой и Глон, – сказала Альна. – И все чувствовала. Они точно одни мехи – вдох и выдох. Странно, как это я не замечала этого раньше. Я попробовала дышать с ними в лад и почувствовала такую силу… Правда, правда! – добавила она на случай, если кто-то вздумает спорить.

Дженна молчала. Она тоже наблюдала за сестрами во время обеда, только смотрела на каждую пару по очереди. Не обошла она своим вниманием и Кадрин. Дыхание Одиночки как будто сливалось то с одной, то с другой парой сестер, с которыми она сидела рядом, словно она, сама того не ведая, соблюдала такт их общего дыхания. Когда Дженна попыталась последить за собой, оказалось, что от одного этого она стала дышать по-другому. Нельзя следить и за другими, и за собой.

Остальные девочки, утомленные волнениями дня, заснули быстро – первая Альна, потом Пинта, потом Селинда, которая все время ворочалась во сне. Но Дженна еще долго лежала следя за своим дыханием и стараясь дышать в лад со спящими, пока не начала перелетать от одной к другой, почти без усилий

Весь год до зимних холодов Мать Альта учила их дышать. Каждое утро начиналось стократным повторением стихов и дыхательными упражнениями. Они постигли разницу между дыханием носом (альтаи) и дыханием ртом (алани), между дыханием грудью (ланаи) и дыханием животом (латани). Узнали, как преодолевать слабость, возникающую от частого дыхания. Узнали, как нужно дышать стоя, сидя, лежа, при ходьбе и даже во время бега. Узнали, что есть вид дыхания, который может погрузить человека в грезы наяву. Дженна, когда только могла, упражнялась в разных способах дыхания: кошачьем – для быстрых пробежек на короткие расстояния; волчьем – помогающем бежать без устали много миль; паучьем – чтобы карабкаться вверх; черепашьем – для глубокого сна и в заячьем, помогающем прыгать. Теперь она побивала Пинту во всяком состязании – и на силу, и на быстроту.

– Ты становишься все лучше, а я все хуже, – сказала Пинта, когда они, пробежав несколько миль, остановились передохнуть на перекрестке. Грудь ее тяжело вздымалась.

– Я ведь больше тебя, – заметила Дженна, которая в отличие от Пинты почти не запыхалась.

– Ты настоящая великанша, но дело не в этом. – Кудряшки Пинты от пота обвисли, как сосульки.

– Я, когда бегаю, пользуюсь альтаи, а ты алани, и ты никогда не упражнялась в волчьем дыхании – вот и пыхтишь, как чайник у Донии на огне. – Дженна скрестила руки на груди и стала медленно глубоко дышать через нос, пока голова не закружилась. Ей начинало нравиться это чувство.

– Я тоже пользуюсь альтаи – но только первую милю. А волчье дыхание мне не помогает. Все это одни слова. Кроме того, альтаи придумано для вызова темной сестры, а нам до этого еще несколько лет. Единственная темная сестра, которую ты можешь вызвать сейчас, – это я. – Пинта усиленно обмахивалась руками.

– Зачем же тебя вызывать? – поддразнила Дженна. – Ты и так тут – обыкновенно позади. Ты не темная сестра, а тень. Так тебя все и зовут: «маленькая тень Дженны».

– Может, я и маленькая – но это потому, что мой отец тоже был мал, а твой, кто бы он ни был, настоящее чудовище. Но твоей тенью я быть не гожусь.

– Это почему же?

– Я не могу угнаться за тобой – что же это за тень такая?

– Знаешь, как говорят в Долинах? «Кролику за кошкой не угнаться».

– Не знаю я, как говорят в Долинах. Я там сроду не была, разве что во время потопа, а тогда там только и слышно было: «Держи это. Вычерпывай тут. Поскорее».

– И еще «Помогите!».

Обе засмеялись.

– Зато Дония говорит это…

– То и дело! – Они произнесли это хором и расхохотались уже не на шутку – Пинта привалилась к дереву, а из кустов шмыгнул испуганный крольчонок и поскакал по тропке.

– Ну-ка, кошка, поглядим, сумеешь ли ты поймать вот этого, – сказала Пинта.

Дженна, приняв вызов, припустилась за кроликом, и Пинта долго еще слышала ее топот. Вернулась Дженна с веточками вереска в волосах, свежей прорехой на штанах и длинной царапиной на правой руке, но прижимая к груди трепещущего крольчонка.

– Глазам своим не верю, – сказала Пинта. – Как это ты его поймала? Не подстрелила ли, часом?

– Дыхание у меня долгое, а рука скорая, – сказала Дженна высоким гнусавым голосом, перебирая пальцами в подражание жрице. – Он твой, маленькая тень.

– Да он совсем еще малыш. – Пинта взяла зверька от Дженны, гладя его бархатные ушки. – Ты ничего ему не сделала?

– Я? Вот, гляди. – Дженна сунула ей под нос поцарапанную руку. – Это он мне разодрал задними ногами.

– Бедный испуганный малыш, – протянула Пинта, делая вид, что не слышит.

– Ладно, отпусти его.

– Я оставлю его себе.

– Отпусти. Если принесешь его домой, Дония пустит его в жаркое.

– Он мой.

– Твой-то твой, но Донии и Дойи этого не втолкуешь.

– И то. А знаешь, Альна становится точь-в-точь как они. Важной и болтливой.

– Знаю. Раньше, когда она все время кашляла и плакала, она мне как-то больше нравилась.