ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

«Игра в прутья» дошла до нас в сильно искаженном виде. Сегодня в нее играют только девочки Верхних Долин, в то время как зрители за кругом, обычно мальчики, хором подпевают:

Два концентрических круга играющих садятся на землю лицом друг к другу, с прутьями в руках. Прутья, некогда ивовые (это дерево больше не растет в Верхних Долинах, хотя остатки древней флоры доказывают, что тысячу лет назад ива произрастала там в изобилии), ныне делаются из пластика, гибкого и прочного одновременно. Под барабанный бой прутья передаются из рук в руки – семь раз по часовой стрелке и семь обратно. Затем ими обмениваются из круга в круг, также на счет «семь». И, наконец, под все ускоряющуюся дробь и пение зрителей прутья передаются крест-накрест: сначала партнеру-визави, затем игроку справа от партнера. Прутья полагается ловить рукой, в которой держат меч, что сильно затрудняет игру для левшей. Девочка, уронившая прут, выбывает.

Ловентраут ссылается на знаменитую «недостающую часть» Барьярдских гобеленов, найденную тридцать лет назад в склепе восточного владыки Ахмеда Мубарека, как на неоспоримое доказательство того, что «игра в прутья», которой увлекались воительницы горных кланов, идентична современной детской игре. На «недостающем» гобелене (многократно чиненном неумелыми руками на Востоке, не менее тридцати раз, судя по цвету нитей) действительно изображены два концентрических круга воительниц, но в руках у них мечи, а не прутья. Одна из «играющих» лежит на спине с мечом в груди, явно мертвая. Прочие игроки не обращают на нее внимания. Кован настаивает на том, что гобелен подвергся слишком большим переменам, чтобы можно было достоверно судить о его содержании, но что на нем, скорее всего, представлена специфическая форма казни, поскольку «недостающая часть» принадлежит к разделу, трактующему о предателях и шпионах. Возможно, истинное значение «недостающей части» никогда не будет разгадано. Вздорная гипотеза Мэгана о том, что внутренний круг состоит из «темных сестер» или «теневых сестер», которых можно увидеть при свете луны или толстых сальных свечей, все еще популярных в Нижних и Верхних Долинах, а внешний круг – из «светлых сестер», отдает прошлым столетием, когда люксофистки пытались воскресить обряды из Книги Света. Упомянутые обряды были запрещены на протяжении не менее чем семи поколений, а Дюан в своем блестящем труде «DasVolklichtetnicht»[1] столь бесповоротно развенчивает Книгу Света, что мне незачем приводить здесь ее аргументы.

Все еще не утихают споры вокруг серебряных колец со сложной гравировкой, найденных в Аррундейлском кургане. Зигель и Залмон называют их «держателями прутьев», поддерживая тем шаткую теорию Мэгона, но факты скорее доказывают, что это кольца для салфеток либо для перевозки посуды на большие расстояния, о чем убедительно рассказывает Кован в своей работе «Клановые кольца».

Природа и история, т. 51.

ПОВЕСТЬ

Скоро весь хейм заговорил о постыдном поведении Сельны. Бывало, что и раньше сестры ссорились – их бурные свары вспыхивали ярким огнем, не оставляя после себя даже угольков, – но о таком здесь еще не слыхивали. Даже в летописях жрицы не упоминалось о подобных вещах, а хейм существовал уже семнадцать поколений и насчитывал восемь больших гобеленов.

Сельна вместе с малюткой весь день проводила на ярком солнце, а вечером, привязав Дженну к груди или спине, избегала освещенных комнат хейма. Раз или два, когда Сельне пришлись-таки выйти на свет факелов, Марджо возникала рядом с ней – бледная и истощенная. Исчез без следа заливистый смех темной сестры и ее звонкий голос.

– Сельна, – вздыхала она за спиной сестры, словно тростник на ветру, – что произошло между нами? – Это был голос призрака, глухой и угасающий. – Сельна…

Однажды, зайдя на кухню за молоком для ребенка, Сельна обернулись и увидела Марджо. Сельна зажала руками ушки девочки, чтоб заглушить голос своей сестры, хотя он стал уже так слаб, что нужды в этом не было. Дония со своей сестрой Дойи и две старшие девочки взирали на это в ужасе. В тающей фигуре Марджо им виделась собственная медленная смерть.

Марджо, с глазами как два синяка, плакала черными слезами.

– Сестра, почему ты так поступаешь со мной? Я делила бы дитя с тобой и никогда не стала бы между вами.

Но Сельна медленно и решительно отвернулась от молящей тени. Увидев пораженные лица Доний, Дойи и девочек, она склонила голову, согнула плечи, как будто ожидая удара, и вышла, так и не взяв молока, в темные сени.

На тринадцатый день ее позора жрица изгнала ее из хейма.

– Дочь моя, – сурово сказала жрица, – ты сама навлекла это на себя. Мы не можем помешать тому, что ты творишь со своей темной сестрой. После того как ты познала Книгу Света, нам нечему больше учить тебя. Что происходит между вами двумя – дело ваше. Но хейм ропщет. Мы не в силах больше смотреть на это. Ты должна покинуть нас и одна завершить свое злое дело.

– Одна? – повторила Сельна, и впервые голос ее дрогнул. Она еще ни разу не оставалась одна с тех пор, как себя помнила. Она прижала к себе малютку Дженну.

– Ты оттолкнула от себя свою темную сестру и покрыла позором всех нас, – сказала жрица. – Дитя останется здесь.

– Нет! – вскричала Сельна, обернувшись назад, и серая тень, еще недавно бывшая Марджо, обернулась вместе с ней. Но позади стояли шесть крепких воительниц – они оттеснили обеих к стене и отобрали дитя, несмотря на вопли и мольбы Сельны.

Сельну вывели на яркий свет дня, означавший ее полное одиночество. Она ушла, в чем была, а ее лук, меч и охотничий нож швырнули ей вслед в мешке, который ей пришлось развязывать не меньше часа. Никто не сказал ей ни слова на прощание – так распорядилась жрица.

Сельна ушла из хейма днем, но вернулась ночью, тень среди теней, и выкрала дитя.

У колыбели Дженны не было часовых, и Сельна знала, что их не будет. Женщинам не пришло бы в голову, что она, изгнанная с таким позором, может вернуться. Часовые стояли у ворот, но Сельна была воительница, лучшая из лучших, и они с Марджо часто играли в потайных ходах. И вот она тихо, тише, чем тень, прокралась назад. Она погасила три факела в проходе, чтобы глухой голос Марджо не потревожил спящих.

Дженна проснулась, узнав запах приемной матери, проворковала что-то и уснула опять. Лепет ребенка утвердил Сельну в ее решимости. Она пробежала назад по тайному ходу и очутилась в лесу еще до рассвета.

Птицы приветствовали ее пением на старой тропе, где камень истерся под множеством ног. Сельна нашла большой валун, под которым спрятала свое оружие. Она, хоть и опозоренная, ни за что не подняла бы меч или лук против подруг по хейму. Устроившись в углублении валуна, как будто для нее вырубленного, Сельна расстегнула свой камзол. Раз она теперь настоящая мать, она должна и кормить малютку. Она дала ребенку грудь. Дженна несколько мгновений жадно сосала, но, не найдя молока, отвернула головку и расхныкалась.

– Тихо! – рявкнула Сельна, сжав пальцами личико ребенка. – Воительницы не плачут.

Но дитя, голодное и напуганное, раскричалось еще пуще. Сельна свирепо встряхнула девочку, не замечая, что и по ее собственным щекам текут слезы. Дженна от страха умолкла, а Сельна встала и огляделась, опасаясь, не потревожил ли кого-нибудь плач. Но все было тихо, и Сельна снова села, прислонившись к камню, и уснула с ребенком на руках.

Но голодная Дженна не спала. Она ловила ручонками пылинки, пляшущие в солнечных лучах, что пробивались сквозь кроны берез и осин, а после принялась сосать свой пальчик.

Когда Сельна проснулась, солнце уже стояло высоко над головой и на краю поляны высунула мордочку из кустов любопытная лиса. При пробуждении Сельны лиса насторожила уши и скрылась в лесу.

Сельна потянулась, глядя на ребенка, спящего у нее на коленях, и с улыбкой потрогала белые волосенки Дженны. На солнце под ними просвечивала розовая кожица и видно было, как бьется жилка.

– Ты моя, – свирепо прошептала Сельна. – Я позабочусь о тебе. Я буду беречь тебя. Буду тебя кормить. Я – и никто другой.

Слыша ее голос, Дженна проснулась и залилась тоненьким плачем.

– Ты голодна – я тоже. Сейчас я добуду еду нам обеим.

Сельна застегнула камзол и привязала ребенка на спину, пропустив лямки под мышками – достаточно туго, чтобы дитя не упало, и достаточно свободно, чтоб не мешать им обеим двигаться. Держа лук и меч левой рукой, она вдела кинжал в ножны у правого плеча, чтобы метнуть его в случае надобности, и устремилась вперед по лесной тропе.

Ей посчастливилось. Она нашла кроличьи следы, с легкостью выследила добычу и сбила с первого же выстрела. Боясь разводить костер так близко от хейма, она все же не пожелала есть сырое мясо, выкопала яму и развела небольшой огонек там. Кое-как поджарив крольчатину, она стала жевать мясо, а сок пускать Дженне в ротик. Со второй попытки малютка распробовала и стала жадно сосать у Сельны изо рта.

– Как только смогу, достану тебе молока, – пообещала Сельна вытирая девочке ротик и щекоча ей шейку. – Я наймусь охранять один из пограничных городков или вступлю в армию короля. Они охотно принимают воительниц Альты.

Дженна улыбнулась ей в ответ, размахивая ручонками. Сельна поцеловала ее в лобик, ткнувшись носом в белые волосики, нежные, как крыло мотылька, и снова привязала девочку себе на спину.

– Ночью нам нужно будет пройти еще много миль, прежде чем я почувствую себя в безопасности. – Сельна не упомянула о том, что хочет провести ночь в лесу, потому что теперь полнолуние и ей невыносимо видеть свою бледную тень и объясняться с нею.

ЛЕГЕНДА

В темном лесу близ хейма Альты есть поляна. Там под сенью белых берез растет ирис с красными по краям лепестками. Люди, живущие в Селкирке, к западу от леса, говорят, что каждый год во время второй луны три призрака являются там. Один из них – воительница с темным ожерельем на шее. Вторая – ее теневой двойник. А третий – белая как снег птица, которая летает над ними, крича, как ребенок. Перед рассветом обе женщины пронзают друг друга мечами, и там, где пролилась их кровь, вырастает ирис – белый как птица, красный как кровь. Живущие к востоку от леса называют его «снежный ирис», живущие южнее – «холодное сердце». Но жители Селкирка называют этот цветок «сестрина кровь» и никогда его не рвут. Хотя сок из сердцевины ириса помогает женщине в ее трудное время и унимает жар приливов, жители Селкирка даже пальцем его не трогают и не ходят на ту поляну, когда наступает ночь.

ПОВЕСТЬ

На краю небольшой поляны, неподалеку от города Селкирка, Сельна остановилась отдохнуть. Прислонясь спиной к молодому дубку, заслонявшему ее от полной луны, она отдышалась и бросила наземь лук и меч. Из-за собственного дыхания, шумного поначалу, она не услышала шороха, а когда услышала, было уже поздно. Сильные мозолистые руки схватили ее сзади и приставили ей нож к подбородку.

Она сдержалась и не вскрикнула, хотя ей было больно, а нож скользнул вниз, обведя ее горло кровавым полукружием, словно ожерельем.

– Такие украшения должны носить все Альтины потаскушки, – произнес грубый голос. – Далеко же ты забрела от дома, девушка.

Сельна упала на колени, стараясь повернуться спиной, чтобы защитить дитя, и мужчина, испуганный этим движением, вогнал ей нож в горло. Она хотела крикнуть, но не смогла издать ни звука.

Мужчина с хриплым смехом разодрал на ней камзол, обнажив груди и живот.

– Сложена, как мальчишка, – брезгливо бросил он. – Ваша сестра хороша только дохлой или издыхающей. – Он взял ее за ногу и поволок на освещенную луной поляну, где трава была помягче. Там он попытался перевернуть ее на спину.

Сельна не могла кричать, но еще могла драться. И тут позади раздался другой женский крик, странный и булькающий.

Мужчина, испуганно оглянувшись через плечо, увидел двойника первой женщины, с такой же черной чертой вокруг горла. Обернувшись назад, он понял, что совершил ошибку, ибо Сельна успела достать нож. Из последних сил она метнула клинок в лицо врагу, и нож вошел прямо меж глаз. Но Сельна уже не видела этого – она повалилась ничком и умерла, кончиками пальцев коснувшись руки Марджо.

Мужчина попытался встать, но сумел приподняться только на колени и упал на Сельну так, что рукоятка ножа оказалась в ручонке Дженны. Девочка вцепилась в рукоять и залилась плачем.

Утром их нашел пастух, всегда гонявший своих овец на эту поляну, где весной трава была слаще всего. Он явился туда перед самым рассветом и увидел у опушки три мертвых тела. Когда он, растолкав своих овец, подошел к ним, то понял, что ошибся и мертвых всего двое: женщина с перерезанным горлом и мужчина с ножом между глаз. Дитя за спиной у женщины держалось за рукоять ножа, словно это оно направило смертельный удар.

Пастух опрометью бросился обратно в Селкирк, бросив овец, которые блеяли над убитыми. Когда он вернулся с шестью крепкими пахарями и шерифом, на поляне остался только мужчина. Женщина, ребенок и нож исчезли, а с ними одна из молочных маток.

БАЛЛАДА

ПОВЕСТЬ

Жрица отменила свой приговор, ибо четыре охотницы нашли мертвую Сельну рука об руку с Марджо. Охотницы скрылись в лесу, когда явился пастух со стадом, дождались, когда он уйдет, и забрали Сельну, ребенка и овцу обратно в хейм.

– Наши сестры снова вернулись к нам, – сказала жрица, встретив охотниц с их скорбной ношей у ворот, и начертала знак Альты – круг и крест – на лбу Сельны. – Несите ее в дом, и ребенка тоже. Теперь это дитя будет дочерью нам всем, а не одной из нас.

– Вспомни пророчество, Мать, – воскликнула Амальда, и многие поддержали ее. – Не об этом ли ребенке говорится в нем?

Жрица покачала головой.

– В Книге сказано о трижды осиротевшем ребенке, а эта крошка потеряла только двух матерей – родную мать и Сельну.

– Ну а Марджо? – не уступала Амальда. – Разве она не была ей матерью тоже?

Жрица поджала губы.

– Мы не должны подгонять события под пророчества, сестра. Вспомни, что сказано: «Чудеса приходят лишь к тем, кто их не ждет». Я сказала свое слово. У малютки в нашем хейме будет не одна мать, но много. – И жрица провела пальцами по своей длинной косе.

Женщины долго переговаривались, но, наконец, согласились с ней. Тело Сельны уложили в ивовую погребальную корзину и отнесли в комнату лекарки. Там покойницу обмыли и одели, до блеска расчесали ей волосы, а после заплели корзину наглухо.

Вшестером, по одной у каждого угла и по одной в голове и в ногах, женщины поднялись со своей ношей на Священный Холм, к огромной, с извилистыми ходами Пещере Альты, где уже многие поколения при свете факелов покоились тела сестер.

Они взошли к пещере в полдень, но дождались ночи, поев лишь плодов, которые взяли с собой. Тихими голосами они поминали Сельну, ее охотничье мастерство и ее бесстрашие, ее скорый гнев и еще более скорую улыбку. А с ней поминали и Марджо, не бледную тень, но веселую и смеющуюся.

Кадрин заметила, что сама Альта помогла им найти тело Сельны.

– Нет, сестра, нам помогло искусство – моих сестер и мое. Мы выслеживали ее несколько ночей, и не лишись она разума, мы нипочем не напали бы на ее след, ведь она была лучшей из нас, – сказала Амальда.

Кадрин положила руку ей на плечо.

– Я хотела сказать, сестра, что Альта своей милостью позволила принести ее сюда, на Священный Холм – ведь столько наших лежит в безымянных могилах!

Когда взошла луна, число собравшихся на Холме увеличилось почти вдвое – только к детям не присоединились темные сестры.

Около Сельны в собственной корзине появилось тело Марджо – прутья ее гроба были заплетены столь же искусно, как и у сестры.

И жрица заговорила прерывающимся от горя голосом:

– Мир нашим сестрам, единым даже в смерти, – сказала она и шепотом добавила слова, не предусмотренные обрядом: – Теперь у вас все хорошо.

Дония испустила глубокий, стонущий вздох, и обе стряпухи залилась слезами.

Жрица пропела первое из семи восхвалений, и все прочие подхватили слова, знакомые им с детства:

Kогда был пропет седьмой стих и последние мелодичные отзвуки затихли в воздухе, женщины подняли корзины и внесли Сельну с Марджо в пещеру.

Дония и ее темная сестра шли последними. Дония несла на руках белоголовую малютку, которая, вдосталь напившись овечьего молока, мирно спала у пышной груди стряпухи.

МИФ

И сказала Великая Альта: «И будет среди вас моя единственная дочь, что трижды родится и трижды осиротеет. Трижды будет она лежать у тела мертвой матери, но останется жива. Она будет владычицей всего сущего, но не будет властвовать. Она родит дитя за каждую из своих матерей, но не будет им матерью. Эти трое будут едины и положат начало новому миру. Так я сказала, и так будет».

И Великая Альта извлекла из света плачущее дитя, белое как снег, красное как кровь, черное как ночь, и кормила его грудью, пока дитя не утихло.

Книга вторая

КНИГА СВЕТА