– Из-за… тебя?

– Из-за меня.

– Расскажи мне.

– Нет, – отрезал Аристон.

– О! – прошептала Феорис. – И с тех пор ты все время ищешь…

– Нет. С тех пор я никого и ничего не ищу. Кроме разве что паромщика и Черной Реки. Я спускался к ней однажды… туда, в Тартар. Но за мной пришел мой отец и привел обратно. Я помню, как она стояла на коленях между Аидом и Персефоной и плакала, простирая ко мне руки. Но во мне слишком много жизненной силы. Я не смог умереть. Хотел, но не смог.

– Милый, тебе никогда не говорили, что ты немножко сумасшедший?

Аристон ласково улыбнулся:

– Только немножко, Феорис?

– Да нет. Ты безумнее самых безумных мечтателей. Но это безумие какое-то… милое. Мне нравится. И ты мне нравишься. Сделай мне одолжение, калон…

– Какое? – спросил Аристон.

– Ложись со мной. Я буду любить тебя так, словно только что познала любовь. Словно мы ее с тобой сами выдумали. Как… как твоя невеста. Робко, застенчиво, нежно и… ласково.

– Нет, – сказал Аристон. – Мне очень жаль.

– Тебе очень жаль?! Скажи, калон, сколько ты мне заплатишь за то, что НЕ сделаешь этого?

– Сколько хочешь. Пятьдесят драхм. Мину. Две.

– Две мины! Хорошо. Покажи.

Аристон вынул из кошелька две тяжелые серебряные монеты. В каждой было сто драхм. Он протянул деньги девушке.

Но Феорис неожиданно помотала головой:

– Нет! Оставь их себе! Засунь их себе в задницу! Хотя нет… ты… соверши на них жертвоприношение… в память о ней. На высоком алтаре перед Парфеноном. Чтобы боги сжалились над ее тенью и душой. Сделай это от моего имени. Хорошо, калон?

Аристон вдруг увидел, что она плачет.

– Феорис! – позвал он.

– Теперь ты можешь говорить, что нас было двое… Тех, кто тебя любил. Потому что я тоже люблю. Это ужасно. Наверно, я умру. Когда занимаешься таким ремеслом, не можешь себе позволить влюбляться. Но я… я влюбилась! Это танталовы муки, сизифов труд… Вот на что это похоже. Скажи… она была… девственницей, да?

– Да, – кивнул Аристон. – Она была посвящена Артемиде.

– Уходи! – воскликнула Феорис. – Отправляйся домой, калон!

– Но, Феорис…

– Этот здоровый бык сам найдет обратную дорогу. А я не вынесу… Не могу я смотреть на тебя и умирать от желания. Но что я в состоянии тебе предложить? Себя, такую потасканную, грязную? Афродита свидетельница, у меня была целая сотня мужчин. Нет, даже больше. Но сейчас я… я хочу…

– Что, Феорис?

– Хочу снова стать чистой. Невинной. Стать твоей. Твоей первой девушкой. А ты чтобы стал моим первым мужчиной. И последним. Навеки. Поэтому убирайся отсюда, калон! Иди! И больше не возвращайся!

– Феорис… – начал Аристон.

Но тут они услышали крики Таргелии. Аристон с Феорис переглянулись и одновременно повернули головы к двери. В комнату ворвалась Таргелия. Она была голая и везде: на ее плечах, груди, животе и бедрах – виднелись кровоточащие раны. На горле и плече были следы от укусов. Один глаз у нее распух и покраснел.

– Спасите меня! – кричала она. – Он… он сошел с ума!

Аристон схватил ее за руку и спрятал у себя за спиной как раз в тот момент, когда в дверь ворвался Орхомен с ножом. Он скалился от неистовой, демонической радости. Глаза его дико сверкали. Могучее тело сотрясалось от беззвучного смеха.

– Где она? – проревел он. – Дай мне до нее добраться, мальчишка! Я разрежу ее на мелкие кусочки и съем сырой. Это самая вкусная козочка, которую я…

Аристон не колебался ни секунды. Он взмахнул рукой и ударил Орхомена по лицу. В маленькой комнате пощечина прозвучала очень громко.

Орхомен затряс головой, словно бык, готовый ринуться в бой. Но потом его глаза прояснели. Он посмотрел на Аристона, на девушек, на нож в своей руке… Орхомен разжал сильные пальцы и выронил нож.

– Я выпил слишком много вина, – пробормотал он. – Хотя нет… Дело не в этом. Я пытался убежать с приисков. Они… они били меня по голове палицей. И с тех пор…

– Нет, это тоже ни при чем, – сказал Аристон.

– Наверно. Наверно, виновата жара. Вредные испарения. Темнота. Сильная боль. А может, дело во мне. Что-то во мне надломилось. Я… я убил там мальчика. Сначала обладал им, а потом убил. Сам не знаю почему. Тала больше нет. Ты убил его, ты, смазливый ублюдок-отцеубийца! Никто не может мне объяснить…

– Что? – спросил Аристон.

– Объяснить про зло, – сказал Орхомен.

– Пойдем, Орхомен, – вздохнул Аристон. – Пойдем домой. Тебе надо прилечь, отдохнуть.

– Нет, – заплетающимся языком возразил Орхомен. – Я должен извиниться. Извиниться перед этой маленькой дриадой. Перед этой лесной нимфой. Я ее обидел. Жестоко обидел. Мне очень жаль. И я хочу ей это доказать. Таргелия!

– Да… да, Орхомен? – пролепетала девушка.

– Выходи! Встань гордо, как царица! Вот так! Орхомен упал на колени и поцеловал ей ноги. Потом поднял правую ногу Таргелии и поставил на свою могучую, мускулистую шею. Повернув большую голову, он взглянул округлившимися глазами на ее обнаженное тело.

– Теперь я твой раб.

– О, вставай, вставай, дурень! – поморщился Аристон. Но Таргелия смотрела на высокого спартанца не отрываясь. Смотрела с трепетом и гордостью. И с какой-то…

нежностью.

– Оставь его, мой господин, – прошептала она. – Он больше не обидит меня. Правда… любимый?

– Могилой своего учителя Тала клянусь, что никогда не обижу тебя! – воскликнул Орхомен.

Феорис вопросительно поглядела на Аристона.

– Он не обидит ее, – подтвердил Аристон. – Он скорее умрет, чем нарушит эту клятву.

Через два месяца после тех событий Орхомен женился на Таргелии. Он смог это сделать, потому что она, как и он, была из метеков – чужеземкой, жившей в Афинах.

Расположившись подле приемного отца за свадебным столом, где налегали не на еду, а на вино, а затем выходили танцевать. Аристон захлебывался от бессильной ярости. Сперва он просто удивился, что Тимосфен принял приглашение, но потом, когда понял, почему отец это сделал – исключительно ради него, Аристона, ибо Орхомен был его лучшм другом, – ему стало не по себе. Ведь пир устраивался в доме Алкивиада, из-за которого и погиб Фебалид. Тимосфен наверняка не знал подробностей той чудовищной истории. Он, должно быть, полагал, что его сын сам вызвался править колесницей Алкивиада на состязании, завершившемся для него столь трагично. То, что Фебалид правил колесницей, было далеко не редкостью. Молодые афинские аристократы очень часто правили во время празднеств либо своими колесницами, либо колесницами друзей. Иногда кто-нибудь из них даже оказывался победителем, но это случалось лишь иногда.

Однако сейчас Аристон гневался по другому поводу. Он глядел на Орхомена, сидевшего возле невесты. Лицо друга выражало смущение.

– Еще бы! – пробормотал Аристон. – Пойти на такое! Во имя черного Аида, как он умудрился познакомиться с Алкивиадом, этим двуличным мерзавцем?

Тимосфен наклонился к приемному сыну. На его благородном, гордом лице была написана тревога.

– Что тебя гнетет, сын? – спросил он.

– Ничего, отец, – покачал головой Аристон. Но Алкивиад заметил, что они склонились друг к другу, и, словно танцор, легко вскочил на ноги. Он подошел к Аристону и Тимосфену и встал перед ними, покачиваясь. Его красивое, но уже потрепанное лицо осветилось лукавой улыбкой.

– Правда, моя маленькая сестренка очаровательна? – спросил он, сюсюкая. (Алкивиад всегда сюсюкал.)

– Очень, – сухо отозвался Аристон.

– Ты понимаешь, в чем дело, не так ли, благородный Тимосфен? – продолжал Алкивиад. – Моя двоюродная сестренка Таргелия – сирота, она из той моей родни, что живет на Лесбосе. Вот я и подумал, что как родственник должен устроить этот пир, дабы все могли оценить ее знатность и чистоту.

– Это, конечно, благородно с твоей стороны, – сдержанно произнес Тимосфен. Он не любил Алкивиада. Хотя Тимосфен не знал, насколько велика его ответственность за смерть Фебалида, ему все равно тяжело было видеть человека, который имел отношение к разразившемуся несчастью. Но даже если закрыть на это глаза, он и без того много слышал об извращенности Алкивиада, о его пороках и грехах. Человек, приходившийся племянником бессмертному законодателю Периклу, мог бы себя вести и поприличней. Из уважения к заслугам дяди, во имя чести семьи. С другой стороны, несколько старомодному Тимосфену казалось, что мужчина, наплодивший столько внебрачных детей, сколько Алкивиад, мог бы оставить в покое мальчиков.

– Ну, с твоим благородством мне не сравниться! – торжественно произнес Алкивиад. – Ибо если я заменил бедной Таргелии отца, которого она потеряла в раннем детстве, то ты…

– Я позволяю Орхомену ввести ее в мой дом. Но это лишь красивый жест. Можно назвать это выгодной сделкой. Он служит у меня меньше месяца, но принес больше выгоды, чем любой другой управляющий. Да и невеста его очень милая,да?

– О, да! Безусловно! – подхватил Алкивиад. – Она сегодня же вечером вывесит из окна свою ночную сорочку, ей нечего бояться или стыдиться.

– Алкивиад, пожалуйста! – не выдержал Аристон.

– Прости меня, прекрасный Аристон! Клянусь Эросом, ялюблю тебя! Я не хотел тебя смущать– Ведь общеизвестно…

– …что у нас есть варварский обычай вывешивать из окна окровавленную сорочку невесты в доказательство ее девственности. Ладно! Но зачем говорить об этом заранее?

– Как ты деликатен, калон! – усмехнулся Алкивиад. – О боги! Наверно, отчасти поэтому ты так обворожителен! Хочешь еще вина? Кусок свадебного пирога?

– Ничего я не хочу, спасибо, – сказал Аристон.

– Ну, хорошо, тогда я вас оставлю, тем более что мое общество тебе, должно быть, не по душе…

– Оставляй, – сказал Аристон.

– Сын, – обратился Тимосфен к Аристону, когда Алкивиад отошел от них, – я знаю, что он чудовищно непристоен, но разве обязательно быть с ним таким грубым?

– Обязательно, отец, – сказал Аристон. – Он все время пристает ко мне, просит, чтобы я ему отдался. А ведь он женат, и у него есть ребенок! Алкивиад хвастается, что спит с Сократом, хотя это грязная ложь! Сократ не занимается любовью с мужчинами. Он отрубил хвост своей собаке только потому, что люди восхищались ее удивительной красотой. Он предпочитает, чтобы его ругали за жестокость, лишь бы не забывали о нем. Жена бросила его…

– А он вынес ее из зала суда на руках, и она до сих пор с ним мучается… Все это я знаю. Не пересказывай мне сплетен, сын. Не мужское это занятие. Однако я все равно не понимаю, почему ты так разгневан.

– Отец, – осторожно произнес Аристон, – если я тебе расскажу, ты не испортишь свадьбу?

– Конечно, нет! – удивился Тимосфен.

– Тогда я скажу. Это все ложь! Она не сестра Алкивиада.

Она обыкновенная шлюха. Все женщины, собравшиеся тут и изображающие родственниц и подруг, либо порны, либо алевтриды, либо малоизвестные гетеры. Он не осмелился пригласить более знаменитых вроде Парфенопы, боясь…

Аристон вдруг осекся, услышав, что Тимосфен спокойно прищелкивает языком.

– Хорошая шутка! – сказал приемный отец. – Очень неплохой замысел! А я тупоголовый болван, так? Свадебная процессия, составленная из флейтисток и факелыциц, препровождает бедную маленькую шлюшку из публичного дома в мой! Благородный Тимосфен оказывает почести проститутке! Ха! Чтобы такое выдумать, нужны мозги, сынок. Изобретательно! Скажи, а Орхомен знает? Ну, что она продажная девка?

– Да, отец. – кивнул Аристон, – Он… он искренне ее любит. Он думает, что его любовь возродит ее, и…

– Тогда ладно. Я вытерплю все это, – сказал Тимосфен. – Хотя жаль, что он так поспешил. Даже среди метеков встречаются прекрасные, целомудренные девушки.

– Ты мне подыщешь такую, когда пора будет жениться? – попросил Аристон.

– Ты ведь знаешь, я тоже не могу жениться на гражданке Афин.

– Какой идиотский закон! – возмущенно буркнул Тимосфен. – Глупее Перикл ничего не мог придумать! Он на своей шкуре в этом убедился, когда встретил Аспазию. Развелся с женой и стал жить с этой крашеной светловолосой чужеземкой, несмотря на то что…

– Отец, – сказал Аристон, – не ты ли говорил, что сплетни – не мужское занятие?

– Верно. Но меня беспокоит эта история. Я всеми способами пытался добиться для тебя афинского гражданства.

– Но на войну меня не отпустил, – сказал Аристон.

– Я бы отпустил, если б из этого вышел толк. Но с тех пор как многие метеки разбогатели и стали влиятельными людьми, они возбуждают зависть! Даже если ты голыми руками захватишь в плен спартанца, Собрание Пятисот не пожалует тебе гражданства. И потом, риск слишком велик. Ты лакедемонянин. Если попадешь в плен, тебя объявят предателем и замучают до смерти. Так что забудь о воинских подвигах!.. Но этот закон для меня как заноза. Я не хочу, чтобы в жилах моих внуков текла кровь какой-нибудь сирийской потаскухи!

–Ну, а египтянка тебя устроит, отец? – нарочито серьезно произнес Аристон. – Мне очень нравится их смуглая кожа. Или, скажем, эфиопка? Они такие черненькие и блестящие, как племенные кобылки… А может, лучше найти скифскую девушку? У них очень милые раскосые глазки…

– О, не болтай ерунды, мой мальчик! В любом полисе Эллады ты найдешь среди метеков и эллинских девушек. Только… что мы будем знать об их родителях?

– А что ты знаешь о моих, отец? – спросил Аристон.

– Вполне достаточно. Скажи… у тебя есть любовница среди этого сброда? Вон та маленькая резвушка просто пожирает тебя глазами…

– Да, я ее знаю, – спокойно отозвался Аристон. – Ее зовут Феорис. Но мы с ней не любовники. Я совершил ошибку: отверг ее. И с тех пор она вбила себе в голову, что влюблена в меня. Два раза в неделю она приходит к Пар-фенопе и берет у нее уроки. Хочет стать культурной. Она думает, я ее отверг, потому что она невежественна.

– А это действительно так? – спросил Тимосфен.

– Нет. Она просто не интересует меня, вот и все. Никто из них меня не интересует, даже Парфенопа. Странно… Я до сих пор ищу девушку, которую потерял… Хочу, чтобы она была похожа на Фрину. Но наверно, все попусту…

– Конечно. Я усыновил тебя, потому что ты был похож на Фебалида. Но оказалось, что вы совершенно разные. Вы ни в чем не схожи, хвала Зевсу! А… вон тот юноша… Кто он?

– Не знаю. Я его никогда раньше не видел.

– Он на тебя так смотрит! Сразу напрашивается мысль, что…

– Посмотрит и перестанет, – нахмурился Аристон. – Ты же знаешь, как я отношусь к подобным вещам.

– Странно, что здесь нет твоего любимого Сократа, – заметил Тимосфен.

– Ничего странного. Он далеко… на войне, отец. Я молю Зевса, чтобы он сохранил Сократу жизнь!

– Хм! Представляю, какой солдат из этого болтуна! Аристон горячо принялся доказывать своему приемному отцу:

– Он прекрасный солдат! Просто превосходный! Неужели ты не знаешь, отец! В Потиаде, на пятьдесят восьмом году после битвы при Марафоне, он спас Алкивиаду жизнь и отобрал у спартанцев Алкивиадов щит. Спроси Алкивиада, если ты мне не веришь! Всю ночь Сократ один сражался с целым полчищем врагов! Он получил награду за храбрость, но отдал ее Алкивиаду, побуждая нашего свинью-хозяина к добродетели.

– Да, это ему, конечно, очень помогло! Впрочем… говорят, они любовники.

– Это ложь! Сплетни! Сократ не спит с мужчинами! А месяц назад в Делиуме он спас жизнь другому человеку, Ксенофону… тот упал с лошади. А ты прекрасно знаешь, какой Ксенофон герой. Спроси его, когда он вернется. Сократ был последним афинянином, покинувшим поле боя, а когда ему начали петь дифирамбы, он свел все к шутке и сказал, что лакедемоняне окаменели от ужаса при виде его уродства.

– Ну ладно. Я знаю, как ты предан своему наставнику Может, он и не такой уж злостный атеист, каким его представляют. Я сам видел, как он приносил жертвы богам. И все же…

Тимосфен осекся, увидев перед собой Феорис. Она была очаровательна. Особенно потому, что ее лицо было почти не нарумянено.

– Аристон… – выдохнула она.

– Это мой отец, Феорис. Не позорь меня перед ним, – оборвал ее Аристон.

Свадебная процессия быстро продвигалась к дому Тимо-сфена, оглашая ночь громкими криками. Внезапно Аристон почувствовал, что кто-то трогает его за руку.

– Я же сказал тебе, Фео…

Но это была не Феорис, а красивый мальчик, тот самый, что пожирал Аристона глазами в доме Алкивиада.

– Я Данай, сын Пандора, мне хотелось бы подружиться с тобой. Боюсь, я влюбился в тебя. Аристон, – сказал он.

Аристон хотел было ответить ему резко, жестко, жестоко, но почему-то не смог. Данай был слишком открыт, невинен… В нем чувствовалась искренность, аристократизм, благородство.

Аристон положил ему руку на плечо.

– Моим другом ты стать можешь, – с расстановкой произнес он, – но любовником – никогда.

– Почему? – вскинул на него глаза Данай.

– Приходи ко мне завтра в полдень, и я тебе объясню, – сказал Аристон.

Наутро, проснувшись, Аристон отправился в палестру, где он занимался самыми трудными видами единоборства и даже поднимал большие камни, пытаясь обезобразить свое тело шарами мускулов, чтобы оно казалось утонченным афинянам уродливым и смешным, ибо благородный человек не должен был иметь грубые мускулы, точно какой-нибудь раб. Выйдя из дома. Аристон увидел, что в окне на верхнем этаже что-то трепещется. Он остановился и пригляделся, Это оказалась ночная сорочка Таргелии, густо замазанная кровью. Алкивиад предусмотрительно снабдил счастливую чету живым цыпленком, из которого Орхомен и выжал убедительное доказательство девственности своей невесты.

«Что в нашей жизни не фарс!» – подумал Аристон и поспешил прочь.