Петр Иваныч Гура, намотавшись за целый день в кооперативной лавке, пошел пообедать к учителю, где столовался.
      За обедом насчет торговли с Америкой беседовали, потом вопрос о сбыте яиц на разные лады прикинули, а там, как водится, перешли незаметно и на политику и на разные новости. Между прочим разговор зашел об одной американской выдумке — на Луну особые ракеты пускать. Жена учителя подробно даже рассказала Петру Иванычу, как примерно эти ракеты будут лететь и что в ракетах будет приспособлено радио, чтобы с Землей связь держать.
      — Брехня, — отрезал Гура, попыхивал папироской, — вам бы приятеля моего из Москвы, Ершова, он бы наговорил. Все Шурка знает, — меня в Москве, когда ездил туда прошлый год, по всем лекциям таскал, в трубу даже Луну показывал…
      — В «Вечерней Москве» напечатали, — горячилась жена учителя, — там даже сказано, что добровольцев приглашают чтобы лететь…
      — Ну, «Вечерняя Москва», — презрительно цедил Гура, — по ней и Шаляпин два раза умирал, в ней все можно. Не знаю, зачем вы ее выписываете. «Беднота» куда лучше.
      Чуть не целый час прошел в спорах. Выпив стаканов пять чая после обеда, Гура поблагодарил хозяев и пошел домой в свою холостяцкую квартиру соснуть немного. Дома, сбросив пиджак, он улегся на диван и закурил папиросу. Веки стали тяжелеть и слипаться, а в голове пошла всякая муть.
      — Спать, так спать, — пробормотал он и воткнул в пепельницу окурок папиросы. Тут он неожиданно заметил на столе толстый конверт из прекрасной желтой бумаги и притом с иностранной маркой.
      — Что за чорт, — воскликнул он, с недоумением рассматривая письмо, — уж не насчет ли яиц?
      Убедившись, что письмо было на его имя, он быстро вскрыл конверт. Письмо несомненно было написано поанглийски, но странное дело, Гура читал его свободно, как порусски, и все понимал до слова.
      Но вместе с тем его нисколько не удивило, что письмо это прислано не кем иным, как самим Джоном Айрсом, профессором американского университета. Почтенный профессор был очень обижен недоверием Гуры, именно Петра Ивановича Гуры, и требовал, чтобы Гура приехал к нему в Нью-Йорк и лично убедился в возможности полета на Луну. Даже больше — Джон Айрс предлагал ему, Гуре, совершить полет на Луну и на Марс. В письме был чек на две тысячи долларов с правом получения означенной суммы в любом отделении Государственного банка.
      У Петра Иваныча даже руки задрожали, когда он чек держал; а через запрыгавшие губы невольно сорвалось:
      — А сколько это на рубли? Ну, и чудаки эти американцы… Право, чудаки…
      Оглядывается Гура по сторонам и видит, будто он уже не в селе Лебедяни, а опять в Москве проживает. В это время в комнату постучали. Гура мгновенно скрыл чек в жилетном кармане и крикнул:
      — Войдите!
      Тут к нему не вошел, а прямо ворвался Александр Семенович Ершов, слесарь по занятиям и изобретатель по призванию.
      — Петька! Поздравляю, — заорал он, тискал руку Петра Ивановича, — вот так повезло тебе. Летишь, братец?
      Гура выпучил глаза и спросил:
      — Откуда ты все выдумал?
      — Как откуда? Везде по радио только и гудят: Джон Айрс предложил Гуре лететь на Луну и Марс; Гура согласен и завтра вылетает на аэроплане в Париж. Что, брат? Я все знаю!
      Гура опешил и молча сел на диван. Он переставал понимать, что кругом него делается. На минуту ему показалось, что все это во сне, но, когда он, будто нечаянно, задел рукой за жилетный карман, там радостно хрустнул свеженький чек.
      Гура беспомощно поглядел в острые глаза Шурки Ершова и понял, что ему скрывать больше нечего.
      — Вот что, — начал он задабривающе, — так как мы с тобой приятели, а ты, кроме того, изобретаешь аппараты всякие, изучал там всякие звезды и прочее….
      — Ты хочешь меня взять с собой, — воскликнул Ершов, — я готов. Я полечу с удовольствием и на Луну, и на Марс, и даже дальше…
      Гура поморщился от досады, но делать было нечего, а, в конце концов, вдвоем все же веселее.
      — Ладно, — сказал он, протягивая руку Ершову.
      Тот жадно вцепился в нее и потряс раз двадцать подряд.
      — Летим, — сказал он торжественно, — ну, складывай монатки, скоро аэроплан подадут…

      У Гуры в мозгах такой круговорот пошел от всяких неожиданностей, что он и очухаться порядком не успел, как бок-о-бок с Ершовым пролетел над Парижем. Потом они перемахнули море и прямехонько в Англию — в самом Лондоне спустились на землю. Сбежались тут англичане, с поздравлениями лезут, удивляются, что-де смельчаки такие — на Луну и на Марс собираются. Пуще всех газетчики одолевают. Но Ершов им только усмехнулся и сказал.
      — Мы, товарищи, вам ничего не скажем, а по радио в «Известия» перешлем.
      Да и некогда было разговаривать. Первое дело — две ночи не спали, а другое то, что в Лондоне их ждал американский аэроплан громаднейший, и спать на нем можно было в постелях, как дома. Приятели скорей туда перебросились, по стаканчику на сон грядущий хватили да покрепче в одеяла завернулись. Так до самой Америки и проспали в свое удовольствие.
      Только Гура первый в себя пришел. Чувствует — кто-то его тихонько за плечо трогает, ну и проснулся. Глядит, а перед ним профессор Джон Айрс стоит, трубку поамерикански курит и говорит, рта не разжимая:
      — Здравствуйте, дорогие товарищи, только времени не теряйте. Потому — Америка страна буржуазная, и каждую минуту полиция может нагрянуть. Очень у нас советских боятся. Пожалуйте в автомобиль и катим ко мне в потайную мастерскую.
      Поехали. Дорогой узнали, что сам Джон Айрс лететь не хочет, а только Гуру на Луну отправит и стал он тут же Гуре объяснять, что за аппарат он придумал и как им управлять. Только Гура ничего не понял.
      — Извините, — говорит, — так как я приказчик по продовольственной части, то никакой механики не понимаю.
      — Ну, а я все понял, — вмешивается тут Ершов, — потому я сам изобретатель. Я все могу. «Даешь Луну и Марс»!
      Профессор обрадовался, руки ему жмет и говорит с уважением:
      — Очень вами благодарен. Я вам в аппарате все в натуре покажу, а вы уж потом действуйте.
      Видя это, Гура растрогался и в душе порадовался, что прихватил с собой товарища. Одному ему туго было бы, хоть назад уезжай. Меж тем, Ершов в азарт вошел.
      — Вы, — говорит, — профессор, первоначально нам карту покажите и про Луну и Марс объясните подробней. Может быть, и пожить придется, так лучше точное понятие обо всем иметь.
      — В карте вам пока надобности нет, — отвечает профессор, — она в летательном аппарата на стенке висит, и все на ней точно обозначено. С астрономией вы знакомы?
      — Это — наука о небесных светилах, — бойко отвечает Ершов, — как же, знаем! Мы вот вместе с гражданином Гурой на беседы такие в Москве ходили. Нам там русский профессор все объяснял про Луну, про Марс и прочие звезды. Только он, Гура, как приказчик этим мало интересуется, он больше насчет вывоза яиц, а я ему разъяснял, что Луна и Марс все одно, как земля. Только Луна поменьше будет и вокруг Земли обертывается, а Марс, как и Земля, вокруг Солнца двигается…
      — Очень хорошо, — сказал американец, — идемте, я вам все это в трубу покажу. У меня в летательном аппарате труба приспособлена, хотя и малая, но такой силы, что видать в нее лучше, чем в самую огромную…
      Ершов достал папиросы «Ява», которые еще в Москве купил, закурил, подмигнул Гуре и говорит:
      — Мы с удовольствием, профессор. Ведите нас к аппарату.
      Ну, прошли вдоль всей мастерской и на второй этаж влезли по винтовой лестнице. Там площадка сделана, а на площадке, будто короткохвостая толстая рыба, стоит летательный аппарат профессора Джона Айрса.
      Подошел тот к нему, похлопал ласково, как любимую лошадь, и дверку отворил.
      — Пожалуйте, — говорит, — я вам все здесь объясню.
      Помялись приятели у входа, даже переглянулись жалобно, но делать нечего, — назвался груздем, полезай в кузов, — ну и полезли в эту американскую машину. Там профессор сейчас же все лампочки зажег.
      — Смотрите, — говорит, — тут все удобства для вас, а вот эти скобки по стенам да веревочки разные чтобы лазить.
      Гура обиделся.
      — Что мы вам, обезьяны что ли, — говорит, — шимпанзе или прочие.
      Ершов одернул его.
      — Тут, брат, все для науки. Сколько раз я говорил тебе, а ты без внимания.
      — Правильно, — отозвался профессор, — это на тот предмет, когда от земли вы далеко улетите, то пропадет тяжесть, тянуть к земле вас перестанет и будете плавать в воздухе. Тут вам скобы и веревки очень пригодятся.
      Гура успокоился, вспомнив, что Ершов ему много в Москве всего объяснял и на лекции и на беседы разные водил, только память у него дырявая — с трудностью припоминает все научное.
      Между тем Ершов в аппарате все закоулки осмотрел, все винты, рычаги и колесики перепробовал, все кнопки нажал и стрелки по несколько раз переводил. Башковитый парень — все сразу смекнул и даже профессора в краску вогнал.
      — Это, — говорит, — профессор, вы по плану нашего русского Циолковского машинку построили…
      Гура даже от радости дрогнул.
      — Ура! — кричит, — да здравствует советское строительство!
      — Правда ваша, — признался Джон Айрс, — это по плану Циолковского сделана, но у него денег нет, а в Америке кругом миллиардеры, да и у меня не один миллиончик. Вот мы и построили — работка денежки любит.
      Говорит это, а сам к трубе подходит, видно, что совестно стало, на другое разговор переводит. Гура сейчас все заметил и Ершову шепчет:
      — Хорош гусь, а еще профессор!.. Чужими руками жар загребает…
      — Ладно, — шопотом же в ответ ему Ершов, — только бы нам полететь, а там мы постоим за Циолковского…
      Между тем американский профессор Джон Айрс на белую табличку у трубы показывает.
      — Вот, — говорит, — ежели по этой стрелке трубу поворачивать, по подписи здесь, то можно ее на Луну, или на Марс направить. С Земли направлять оттуда, где звездочкой обозначено, а как на Луну прилетите, то направлять оттуда, где полумесяц изображен, а с Марса там, где крестиком отмечено.
      Ершов поглядел и все прекрасно понял.
      — Я, — говорит он профессору, — сам на Луну теперь наведу, а вы только объяснения делайте, да скажите, куда мне глазом смотреть…
      Американец же курит свою трубку и сквозь зубы смеется.
      — Никуда, — говорит, — с глазом соваться не нужно, потому эта труба, как «волшебный фонарь» действует. Вот на стене белое полотно приделано, так Луна или другое светило и должны на нем обозначаться, как только трубу наведешь и огонь в этом помещении погасишь.
      — Я давным давно на Луну навел, — кричит Ершов.
      — Ну, тогда ладно, — говорит американец и повернул выключатель.
      Темно стало, только на полотне этом настенном сразу Луна появилась, как она на небе бывает, но размером побольше, и тени на ней пятнами, а меж темных светлые пятна.
      — Ишь, куда нам лететь, — не выдержал Гура и вдруг испугался.
      Глянул на него Ершов и сплюнул.
      — Эх, — говорит, — курицын ты сын, а не воздухоплаватель небесный…
      Но Гура свое тянет.
      — Огонь, — говорит, — там…
      Профессор смеется, а Ершов с сердцем шипит:
      — Не срами ты меня. Не Гура ты, а дура. Сколько раз тебе объяснял, что свет у Луны не свой, а от солнца, вроде, как от зеркала к нам на Землю отражается… Огня там нет, а земля, как у нас!
      — Брехня, — буркнул Гура по старой привычке, — почему же у нас темно и Солнце давно зашло, а на Луну оно все еще светит?
      Тут профессор вмешался.
      — Высоко, — говорит, — Луна-то. Она, ведь, вокруг Земли ходит на расстоянии 380 тысяч километров .
      — Ты то пойми, — вмешался Ершов, — что когда Солнце зайдет, то на горе еще долго зарей играет, а высота горы на земле самое большое девять километров.
      — Верно, — одобрил профессор, — так вот Солнце теперь по ту сторону Земли, там у вас, в вашей Советской России светит, а над Америкой Луна стоит на 380 тысяч километров высоты и солнечный свет перехватывает, и вниз его зайчиком, как зеркало отбрасывает.
      — Теперь я понял, — сказал Гура.
      — Понял, — передразнил Ершов, — а то хнычет: огонь там… Сколько раз я тебе в башку долбил…
      — Ребята, не ссорьтесь, — перебил их профессор, — потому времени нет, а в Америке время — деньги. Давайте про Луну и про Марс разговор вести, а то вам уже и лететь скоро.
      Снова Гура от страху поежился, но поглядел искоса на Ершова и покорился своей участи без возражений.
      Профессор Джон Айрс объяснил Ершову, как у трубы с разными винтами и клапанами обходиться. Тот мигом все понял, и только на Гуру строго поглядывает, чтобы зря чего не сказал.
      — Ну, товарищ Ершов, — говорит профессор, — винтите, что нужно. Ершов второй раз просить себя не заставил, а свободно так рукой, ровно в шашки играет, один винтик тронул, другой, третий…
      — Смотрите на полотно, — говорит тут Джон Айрс.
      Глянул Гура на белое полотно, что на стенке, наклеено, и обмер. Луна видится огромная и вся рябая, будто дорога пыльная в ямочках, когда крупным дождем пыль прибьет. Светом потускнела, а еще страшней стала.
      — Это, — говорит профессор, — лунные горы видать и тени от них, а также лунные моря и впадины разные, как это и у нас на земле бывает…
 
       …Луна видится огромная и вся рябая…
      Гура ему не поверил, но сказать что это брехня, не успел, так как Ершов, по знаку профессора, опять винты перевернул. На полотне же в это время новые перемены. Лунные рябинки начали увеличиваться, потом затуманились, а потом вдруг ясно так стали большие, и видно, что это не просто рябины, а действительно горы.
      — Ну, довольно, — кричит профессор, — остальное на Луне лучше разглядите, когда там будете. Теперь, товарищ Ершов, давай Марс!
      Закрутил у трубы Ершов, перевел стрелку, и вот сгасла Луна на экране, а вместо нее звездочка красноватая замаячила.
      — Поставьте, — говорит Ершову профессор, — на самое большое увеличение.
      Тут уж Гура не имеет никаких возражений, знай только в полотно глазами впивается. Красноватая же звездочка на его глазах в круг перекинулась, вроде как Луна стала, а по ней пятна и полосы идут.
      — Эта самая звездочка, то есть Марс, — говорит профессор Джон Айрс, — такой же шар, как Луна и Земля; только он, хотя и меньше Земли в семь раз, все же гораздо больше Луны. Огня там нет, как нет и на Луне и у нас на Земле, огонь только на Солнце.
      — А это, — Ершов спрашивает, — что за пятно белое и полосы?
      Профессор жует трубку и усмехается.
      — Это, — говорит, — пятно белое — снег, как у нас на севере в холодных странах, а полосы эти — каналы, которые тамошние жители на тамошней земле прорыли вместо высохших рек.
      Переглянулся Гура с Ершовым, что, мол, он это мелет, да Ершов сразу его успокоил.
      — Мы, мистер, — профессору он отвечает, — (а мистер значит — господин), — так вот, мистер, мы это полетим и все своими глазами увидим. Так оно или нет, узнаем, а потом, мистер профессор, и вам расскажем…
 
       …Звездочка на его глазах в круг перекинулась, вроде как луна стала, а по ней пятна и полосы идут…
      Так на этом и покончили да в этой же самой летательной машине и стол для ужина накрыли. Тут всякие запасы оказались и даже советское хлебное вино американец из шкафа особого вытащил.
      Подмигнул глазом на бутылку и на шкаф очень так весело.
      — Дорогой, — говорит, — пользуйтесь. Оно кровь согревает, а на Марсе холодней, чем на Земле будет.
      Ну, Гура тут ожил, откупорил и сразу три стакана набулькал. Чокнулись, за полет выпили и крякнули.
      Профессор пожал руки обоим приятелям, потряс даже очень здорово и вышел.

      Только дверка за Джоном Айрсом захлопнулась, как Ершов с места вскочил.
      — Летим, Гура, — спрашивает, — или не летим?
      А Гуру вином сразу разобрало так, что, ему и море по колено. Куда и страх делся.
      — Крути машину, Сашка, — кричит, — летим! Ничего не боюсь, к самому чорту на рога полечу!..
      Ершов времени терять не стал. Дверку скорей завинтил на запоры, стрелку у трубы на Луну наставил, винт повернул, и сел, бледный весь. Только как будто ничего не случилось, а лишь на экране, то есть на полотне белом, лунный лик обозначился.
      — Вот, — говорит, Ершов, а зубы стучат малость, — мы и летим.
      Снялся Гура с места, заметался туда— сюда, а потом тоже сел. Все одно, никуда теперь не денешься — полетели. Сидят оба, друг против друга, а в мозгах ничего, как есть, нет, — страхом обоих проняло.
      Меж тем Луна больше да больше на экране растет и вдруг в бок уходить стала. Вскочил Ершов и к винтам.
      — Ты, Петя, — говорит Гура, — теперь в оба следи, чтобы Луна с полотна этого не сходила, а то занесет нас, чорт знает куда. Этот экран нам вроде руля будет.
      Сам говорит, а винт винтит со старанием. Минуты не прошло, как опять Луна на экран вернулась.
      — А что, мы скорей летим, чем аэроплан? — спросил Гура, оправляясь от испуга.
      — Ха, ха, — засмеялся Ершов, — аэроплан делает 180 пусть даже 200 верст в час, а мы летим со скоростью 10 верст в одну секунду, а в одну минуту 600 верст…
      — Ишь, ты, — вскрикнул Гура, — а далеко мы теперь от земли?
      Ершов поглядел на машинку около трубы, которая на часы особые такие походила, и говорит:
      — Прибор вот этот показывает что мы летим уже 30 минут, а это значит, что мы 18 тысяч верст пролетели!..
      На этом Ершов оборвал разговор, так как глянул на тот самый экран, где Луна обозначалась, и глазам не поверил. Гура следом за ним перевел взгляд и ахнул только.
      Страшная луна совсем стала: свет стал еще ярче, а тени от гор черней. Вся-то она уж на полотне не помещается, а только горы свои, словно зубы, ощерила. Глядят на нее приятели, по спине мурашки бегают, а оторваться нельзя, — приковала Луна к себе этой жутью самой и держит.
 
       Сидят оба, друг против друга, а в мозгах ничего, как есть нет — страхом обоих проняло…
      Сколько в таком оцепенении они пробыли, тогда им только стало известно, когда Ершов первый опамятовался и на этот особый часовой прибор посмотрел. Посмотревши же, головой покачал да свистнул.
      — Петя, — говорит, — мы два часа летим, значит 72 тысячи верст отмахали…
      Тут Гура обрадовался. Смешки ему на ум идут.
      — Ну, значит все хорошо, — говорит, — коли за два часа ничего не случилось, значит машина выдержит…
      — Это уже без сомнения, — поддерживает его Ершов, — на ять американцы работают…
      — А что теперь у нас, — хихикает Гура, — в кооперативе делают? Чай, скрипят перьями, цифры в книгах выводят — к отчету готовятся. Я здорово это от самой страды улетел.
      Закусили они на радостях и беседуют мирно.
      — Все же я к этой Луне, — говорит Гура, — спиной сяду и глядеть не хочу — все внутренности она у меня переворачивает.
      Тут Ершов за Луну вдруг обиделся. Он всегда на невежество обижался. Горячо так стал Гуре про Луну доказывать.
      — Ты, Петька, — говорит с укоризной, — бревно дубовое. Долблю я, долблю тебе башку, а у тебя все ни на что понятия нет.
      Пошел парень жалкие слова говорить, а потом объяснять стал. Гура пришипился, слушает — все же, ведь, совестно, что разум-то не паханый.
      — А скажи, — говорит, — вот Луна на Землю светит, ну а Земля-то Луне тоже светит?
      — Ученые доказывают, что светят и даже в четырнадцать раз светлей, чем Луна. Земля-то, ведь, в 50 раз больше Луны. Только свет-то у Земли голубовато— зеленоватый.
      — Это почему?
      — А потому, что там, где моря, она голубоватый блеск дает, а где суша — зеленоватый от травы, значит, и лесов…
      — Ишь, ты…
      — Луна, брат, — продолжает Ершов, словно книгу читает, — такой же шар, как и Земля, только меньше. А вот вертятся они по-разному. Наша земля вокруг Солнца кружит — в год или в 365 дней круг около него делает и сама, как колесо, вокруг себя вертится, делая полный оборот в сутки, то есть в 24 часа.
      — Ну, а Луна? — заинтересовался Гура.
      — Луна, брат, вертится вокруг Земли и вместе с Землей вокруг Солнца. Кроме того и вокруг себя, как колесо крутится, только не поземному. Вокруг Земли Луна в месяц обертывается, вернее в 28 дней (поэтому и счет ведут на месяцы) и вокруг себя столько же времени оборачивается, а потому тамошние сутки равны 28 нашим суткам: лунный день и лунная ночь выходит там по четырнадцать суток…
      — Это значит, — почесал Гура затылок, — нам придется там: или две недели на Солнце греться или две недели в темноте сидеть…
      — Погоди, дурной, — одёрнул его Ершов, — от такого, значит, вращения Луны еще то получается, что мы ее всегда с одной стороны видим, а другую сторону еще никогда и не видали…
      — Как же это выходит?..
      — Да вот так, — ответил Ершов, — вот я тут посередке сяду и буду к примеру Земля, а ты иди кругом меня, но все время лицом ко мне будь.
      Гура нехотя поднялся и пошел кругом стола, не спуская глаз с Ершова.
      — Вот теперь, — продолжал тот, — ты обошел вокруг меня, а я твоего затылка не видал, — так и у Луны. Понял?
      — Понял, — обрадовался Гура, — да, ведь, когда я у тебя на блинах был, ты мне это показывал…
      Тут Гура запнулся о стул и как раз на полотно посмотрел, где Луна из трубы отпечатывалась. Там вместо Луны с ее горами неслись теперь с ужасной быстротой черные и светлые полосы.
      Гура задрожал весь, онемел со страху и только Ершову тычет рукой на экран, но тот уж и сам давно глядит, — бледный весь, на лбу пот холодный каплями. Замер Гура, чувствует, страшное что-то делается, а что — понять не может.
      — На Луну падаем, — шепчет Ершов, — видишь мельтешит как, — вдребезги, брат, в пыль, в пар разнесет…
      — Крути назад, — закричал Гура, а сам с испугу сел на пол, лицо руками зажал.
      Встрепенулся Ершов и к винтам. Один повернет, другой покрутит, стрелки по-разному ставит.
      — Ура, — кричит, — молодчага ты, Гура, про обратный ход мне напомнил. Тут все одно, как у паровоза или парохода, можно ход назад, и кончено дело…
      Только Гура не раньше, как минут через двадцать в себя пришел.
      — Хорошо, — говорит, — Саша, что ты со мной полетел — один-то я давно бы пропал. Ничего я в небесной механике не понимаю.
      Ершов между тем совсем оправился и будто дома у себя песенку мурлычет. Папироску хотел закурить, да никак спички не загораются. Теперь он уж Гуре на экран указывает. Смотрит Гура и видит, что летят они медленно и около Луны круг делают. В это время Ершов в стене что-то повернул, и внизу, в полу, вроде как окно открылось круглое; отодвинулась чугунная плита, и сквозь толстое стекло все на Луне, как на ладони видать.
      Сначала они летели над темной местностью, солнечного света тут не было. Однако тьмы большой не замечалось, а было так, как у нас под новый год зимой, когда полный месяц светит, но, пожалуй, и еще посветлей.
      — Да на Луне-то зима! — воскликнул Гура, — гляди, Саша, снег кругом.
      Действительно, лунные горы и все ровное пространство вокруг них было замерзшим. Снег лежал в огромных оврагах и ущельях. Кое-где что-то поблескивало, как лед, обозначая не то моря, не то огромные озера.
      — Брр!.. — проговорил Ершов, — там, видно, здорово холодно!
      — Н-да, — согласился Гура. — даже от одного смотренья мороз по коже…
      В это время их летательный аппарат переменил несколько свое положение и неожиданно для них открыл невиданное зрелище.
      На краю черного неба быстро восходила какая-то огромнейшая Луна, но совсем не похожая на ту Луну, что они видели с Земли.
      Неведомое светило своей величиной и окраской вызывало у приятелей жуткое чувство. На огромном шаре, выкатившемся в черные бездны неба, были темные пятна, светлые полосы и точки…
      — Петька, — вдруг крикнул Ершов, — да это ведь Земля!
      Гура вгляделся внимательней, и темные и светлые пятна стали складываться в знакомые очертания.
      — Верно, — радостно отозвался он, — я как на карте Северную и Южную Америку вижу…
      Между тем быстро восходящая наподобие Луны Земля мчалась навстречу летящему аппарату и уходила с поля зрения. Вскоре на краю неба сверкнули ослепительные лучи Солнца, и небесные летчики полетели над теми местами Луны, где был день. Перед их глазами замелькали величественные и суровые картины.
 
       …Их летательный аппарат переменил несколько свое положение и неожиданно для них открыл невиданное зрелище…
      Это была та самая сторона Луны, которую видно с Земли, откуда, в трубу на ней можно разобрать горы, долины и моря.
      Здесь, видимо, кипела жизнь. С гор бежали сверкающие ниточки рек и ручьев; вода тускло серела в глубоких трещинах земли и на дне глубоких впадин между черными цепями. Снега, нигде не было видно.
      — Ишь, — проговорил Гура, — а тут лето.
      — Да, — заметил Ершов, — на Луне день и лето, ночь и зима — одно и тоже и тянутся по 14 дней.
      В это время небесный корабль, послушный рулевому винту, начал тихо спускаться. Теперь он плыл над каменистой равниной, иссеченной змеистыми трещинами, как морщинами. Некоторые трещины были узки, но одна из них, очень широкая и извилистая, шла в середине и разрезала пополам огромную круглую впадину, дно которой приятно зеленело — не то травка, не то кустарники.
      — Спустимся здесь, — показал Гура на впадину.
      — Ладно, — ответил Ершов и начал распоряжаться разными винтами и стрелками.
      Небесный корабль вдруг закружился на одном месте, все замедляя и замедляя полет. Вот он тихо, словно пушинка, падает вниз на зеленеющее дно огромной лунной впадины.
      Гура приник к стеклу и смотрел, не отрываясь. Теперь он уже ясно различал, что дно впадины за исключением маленьких островов представляет водное пространство, сплошь заросшее зеленью вроде камыша и осоки.
      — Окно закрываю, — крикнул Ершов, — спуск сейчас будет.
      Перед глазами Гуры мелькнула чугунная толстая доска, и все исчезло. Взглянул он на экран, но и там ничего не отражается. Только Ершов стоит спокойно и винты разные винтит.
      — Как это ты в слепую спускаешься, — не утерпел Гура.
      — В слепую, — передразнил его Ершов, — а эти все вот стрелки тебе так, для близиру, что ли? Умом, брат, лучше, чем глазами увидишь.
      В этот момент их встряхнуло слегка, потом Гура почувствовал, что ноги его уперлись в потолок, потом оторвались довольно быстро и он гораздо медленней, чем можно было ожидать, упал на пол. Падение это было разве в два раза быстрее, чем нырнуть в воде. Гура еще не пришел в себя от удивления, а Ершов кричал победоносно, как петух на заборе:
      — Ура! Мы на Луне, брат. Замечаешь, как наш вес уменьшился? Эдак с нашим таким весом мы, как блохи, всю Луну обскачем…
      Тут Ершов к дверке кинулся и начал было ее отвинчивать, но Гура испугался и остановил.
      — Постой, — кинулся он к нему, но не рассчитал легкости веса и сбил Ершова с ног.
      — Кой чорт тебя сует! — рассердился Ершов, — что тебе надо?
      — Постой, постой, — торопился Гура, — помнишь, профессор-то говорил, что на Луне воздуха нет…
      Ершов почесал в затылке с досады, и оба приятеля уставились друг на друга с тревогой и недоумением.
      — Давай, — говорит Гура, — мы раньше окно откроем и поглядим, стекло-то, ведь, толстенное…
      — Правильно, — согласился Ершов и сейчас в стене известную ему кнопку нажал, как следует.
      Глянули в окна, а на Луне такой полдень, по-нашему, стоит, что от солнечного свету резь в глазах. Минут десять осматривались, пока совсем привыкли после темноты, что была в небесном корабле.
      Они оказались на берегу огромного озера, сплошь заросшего какими-то странными растениями. На глазах удивленных небесных путешественников целые кусты, похожие на можжевельник, выныривали со дна озера и начинали быстро расти, выбрасывая несколько крупных почек, которые бухли и распускались цветами бледно-зеленого цвета с белыми точками. Те кусты, что всплыли раньше, уже отцветали, и на месте цветов торчали колючие шишки, видимо, тяжелые, так как созревши они отрывались и, падая в воду, тонули, как камешки.
      Между этими плавучими кустами извивались какие-то змеевидные гадины и, вытягивая длинные морды, жадно пожирали зеленые ветки. Порой эти водяные гады вдруг чего-то пугались и мгновенно исчезали под водой.
      Оба приятеля сидели у окна, словно окаменелые, не отрывая глаз. Между тем около огромного лунного озера и на его островах происходили не менее странные вещи. То там, то сям в почве появлялись какие-то норы. В том месте, где появиться норе, почва начинала пучиться и крошиться, потом вдруг проваливалась вниз, а из норы высовывалась страшная рожа какого-то зверя. Вслед за рожей лезли здоровенные лапы вроде кротовых, а потом вылезал весь зверь величиной с овцу, с виду же похожий на ежа, только щетина была гуще и короче. Следом за большими кое-где вылезали также и их детеныши.
      Гура слегка толкнул Ершова локтем и сказал почему-то шепотом:
      — Как есть ежи…
      Ершов не успел ответить, как эти лунные ежи побросались в воду, которая словно закипела среди плавучих кустов. Было хорошо видно, как лунные ежи охотились за водяными гадами и, поймав добычу, быстро плыли к берегу. Скоро по всему берегу копошились эти ежи со своими детенышами, пожирая добычу. Потом зверье разлеглось спать, а среди плавучих кустов опять заскользили водяные гады, объедая зеленые ветки.
      — А здорово они спят, — позевнул во весь рот Гура, — даже лапы кверху торчат.
      — А мы целые сутки не спали, — тоже зевая, заметил Ершов и стал укладываться на диване.
      — Ну, что ж, поспим на Луне, — засмеялся Гура, взбираясь на другой диван. — Не знаю только, воздух тут есть или нет? Как ты думаешь, Саша?
      Но Саша вместо ответа захрапел во все носовые завертки. Скоро заснул и Гура.

      Когда они проснулись, увидели опять то же самое: лунные ежи метались по воде и ловили водяных гадин. Поглядели они поглядели, да и заскучали, а со скуки пообедали, опять выспались и опять проснулись.
      Но только опять солнце без изменения на полдне стоит и, видно, печет нестерпимо — над озером парит, а иногда туманом чуть-чуть заволокет, но опять просветлеет. Животины эти лунные по-прежнему то плавают, то жрут.
      — Что ж нам тут торчать, — заявил Гура, — катай, Саша, на Марс.
      Но Ершов брови навел, молчит и думает.
      — Надо, — говорит, — дознаться: есть на Луне воздух или нет?
      — Оно и так видать, что есть, — заметил Гура, — ежели эти самые ежи дышут, а к тому же и вода и кусты.
      — Так-то оно так, — возражает Ершов, — а я хочу самолично узнать, а потому из нашего небесного корабля хочу выйти на лунную землю…
      Испугался Гура.
      — Не выходи, — говорит, — Саша! Неровен час, что случится! Сам себя загубишь, да и я один ни к чему не способен.
      Усмехнулся Ершов, усы покрутил ухарски так и отвечает:
      — Мы это осторожно оборудуем. На рожон лезть не буду.
      Подошел к стене, трак— трак, — и готово: дверка настежь открылась. Ничего не случилось, только словно из печи жаром на них пахнуло.
      Вышел Ершов, и Гура за ним вылез. Дышут ничего себе, ни в чем затруднения нет, только жарко. Сунули руки в воду, а вода горячая.
      — Словно на полке в бане, — крикнул Гура, — нарвать бы этих кустов зеленых да попариться! Эх, хорошо. Люблю, Сашка, парную!..
      Только было они веничков наломать хотели, как гады водяные бросятся в сторону — дзыг по воде, инда брызги дождем.
      — А, чтоб вам пусто, дьяволам, — крикнул Гура, отшатнувшись от воды, и взглянул на берег.
      Там все ежи проснулись. Одни из них уставились на приятелей с удивлением, а другие позлей, видно, приближались, крадучись.
      — Гляди, Шурка, гляди, — заорал Гура, — к нам крадутся.
      Мотнулся к небесному кораблю, да с первого шага его словно что подбросило вверх… К счастью упал он у самой дверки.
      — Дура ты, дура, — смеется Ершов, — забыл, что мы легкими стали. Ползи по земле в комнату, а я и один постою.
      В это время подкрался к нему лунный еж и за сапог норовит ухватить, но Ершов слегка наддал ему вбок носком — тот так и взвился; пролетел чуть не полозера и в воду шлепнулся. Все же Ершов хоть и воюет, а к дверке сам пятится. Швырнул еще двух-трех ежей по воздуху, в комнату вскочил и дверку завинтил наглухо.
      — Тут, брат, с жары умрешь, — говорит, а сам весь потом обливается…
      — Хорошо бы, — вздыхает Гура, — теперь полотенчиком обвязаться да чайку стаканов с десяток испить…
      Посидели они так с полчасика, беседуя и отдыхая, словно после бани, а за окном странное твориться начало: пар от озера идет и туманом вверх уходит, а потом сверху снежком падает и тает тотчас же. Прошел так еще часик, и все кругом затуманило — зги не видать.
      — Что же мы делать-то будем в таком парном отделении, — спрашивает Гура с тоской.
      — Ждать у моря погоды, — отвечает Ершов, — потому и в трубу ничего не увидишь, а без трубы мы ни на Марс, ни на Землю дороги не найдем.
 
       — Гляди, Шурка, гляди, — заорал Гура, — к нам крадутся…
      Завелась с этого времени скука у приятелей, такая скука, что на сердце словно камень стопудовый давит. Сначала они было счет дням повели, да потом спутались. Ничего разобрать нельзя — сидят словно в светлом облаке; спать лягут, проснутся, — опять это облако к окну небесного корабля будто прилипло. Гура совсем затосковал, а Ершов хоть и храбрился, но видать было, что и ему тошно.
      — Хуже, чем в мышеловке сидим, — плакался Гура.
      Сколько так времени прошло, неизвестно, только проснулся раз Гура и видит — дождь моросит и снежком перебивается. Туман поредел, а по озеру совсем объеденные кусты плавают. Прошло так дня два, и лунные ежи в норы полезли и так закупорились землей, словно пробками заткнулись.
      — Ну, вот и лунный день к концу идет, — сказал Ершов, — скоро мы звезды увидим и полетим дальше.
      Действительно, лунный день кончался и, когда тучи рассеялись, солнце стояло совсем низко, как у нас на Земле перед закатом. Значительно усохшее лунное озеро покрылось ледяной корочкой и медленно заносилось мелким крепким снежком. Длинные, почти черные тени острыми клиньями уже тянулись от крутых берегов впадины. Медленно приближалась лунная ночь.
      Гура вдруг весело поглядел за снежный простор и сказал с усмешкой:
      — Тут, брат, без шубы не погуляешь, а у нас и пальтишек нет. Придется, ничего не поглядевши, на Марс катить…
      — Как ничего не поглядевши, — возмутился Ершов, — круг всей Луны облетели, день и ночь видели, лето и зиму, а главное нашли, что воздух, вода и снег есть. Там, говорил профессор, жизни нет, а мы и кусты водяные видели, и пловучих гадин, а ежей этих самых я ногой самолично пинал… Одно только верно, что людей здесь никаких нет, и как им тут жить…
      — Верно, — говорит Гура, — правильно, только вот скучно здесь, и от скуки спиться можно. Уж ты сделай милость, на Марс кати, а там и в Москву поспевать надо — боюсь, как бы в лавке меня не сократили за отлучку.
      — Я, — говорит Ершов, — с удовольствием, но ждать лунной ночи приходится.
      Пообедали с горя, выпили и айда спать в ожидании ночи.
      Все же им еще три раза пришлось на Луне пообедать, пока не наступила ночь окончательно, и звезды кругом не заиграли, как жар на черном небе. Две недели без трех дней на Луне просидели. Пробовал было Ершов от безделья по радио с Землей говорить, как с профессором Джоном Айрсом уговорился, да ничего не вышло. Никакого ответа на все вызовы, а кроме того и с Земли никаких признаков вообще не проявилось.
      — Досадно, — говорит Ершов, — а хорошо бы это в наши газетки сообщенье катнуть: вот, мол, на Луне, братцы, сидим. Первые куда залетели на зло всем английским Керзонам покойным и живым Чемберленам…
      Но Гура опять расстроился.
      — Брось, — говорит, — Саша, политику, давай Марс. Винти скорей, что там надобно, — домой пора.
      — Ладно, — Ершов сказал и сам к трубе.
      Окошко уже закрыли давно, темно совсем в небесном корабле, хоть глаз выколи, только чуть приметная синяя лампочка у трубы искоркой светит Ершову на стрелки. Вертит стрелки Ершов, на значки разные поглядывает, и вот наконец, на экране, что на стене висит, красная звездочка обозначилась.
      — Марс это, — обрадовался Гура, — я его сразу узнал. Только все же ты, Саша, проверку сделай. Пусти трубу на большую силу, чтобы каналы видать было…
      Ершов согласился и, как только каналы на Марсе показались, повернул главный винт.
      — Прощай, Луна, — крикнул он, — опять летим!

      Теперь все было до невероятности странно. Гура вспоминал, что говорил о разных чудесах профессор, но тогда ему там, на Земле, это казалось просто брехней.
      Началось же это все таким образом. Когда часа на три они от Луны улетели, Гура, повернувшись на диване, на котором хотел вздремнуть, вдруг полетел в потолок. Долетев до потолка, он тихонько ударился, и словно пушинка, полетел вниз на диван. С дивана опять в потолок, и пошла канитель: вверх — вниз, вверх — вниз. Конца нет! Со страха у Гуры глотку перехватило, но потом, как заорет. Ершов даже привскочил на стуле и тоже замелькал вверх и вниз, да еще скорей Гуры, так просто и мельтешит в глазах.
      Только Ершов мигом в себя пришел, уцепился рукой за скобу на потолке и сразу успокоился.
      — Петя, — говорит сквозь смех, — а ты схватись за что-нибудь. Вот, говорил ты тогда профессору, что, дескать, мы не обезьяны, а придется, верно, и по обезьяньему полазать.
      Уцепился кое-как и Гура за скобку на диване, и сел и от страха отошел.
      — Почему это, — говорит, — нас так кидает?
      А Ершов отвечает:
      — Не кидает нас, а мы просто вес потеряли, и все, что ни есть в нашей комнате, весу никакого не имеет.
      При этих словах он отпустил скобку и повис в воздухе, как мыльный пузырь, — только из стороны в сторону слегка покачивается. Потом достал карандаш и прямо его на воздух положил, и карандаш около него повис.
      Гура от удивления глаза протирать стал и, покачнувшись, опять полетел, но не вверх, а вдоль комнаты — к трубе. По дороге посчастливилось ему веревку поймать, но веревка была довольно длинная, и Гура все же лбом припечатался к холодной зрительной трубе, но не ушибся нисколько, так словно холодным ветерком дунуло и назад, в другой конец комнаты, погнало.
      Не мало времени они так проканителились, пока не привыкли ловко пользоваться шнурами, скобами, ремнями и прочим. Привыкнув, даже забавляться разными фокусами начали. Они свободно плавали в воздухе, как рыбы в воде, но когда Ершов чиркнул спичкой, чтобы закурить свои любимые папиросы, произошел первый неприятный фокус. Спичка зажглась, погорела несколько мгновений и погасла, не дав возможности закурить папиросу. Ершов чиркнул вторую — то же самое. Так он полкоробки испортил, а все не закурил.
      — Что за чорт, — изругался Ершов, — поневоле выходит режим экономии.
      Но с Гурой еще чище дело произошло. Пить он захотел. Подкрался он со всеми предосторожностями к графину с водой. Поймал ловко и графин и стакан. Открыл пробку стеклянную и тут же на воздух положил, потому что дело-то уже под самым потолком происходило. Приготовился, словом, — перевернул графин над стаканом и даже облизнулся от жажды, а вода и не думает литься…
      Поставил Гура стакан на воздух, уцепился рукой за скобку на потолке да как тряхнет графином. Ну, вода и выскочила сразу, лентой по воздуху распласталась, а потом в большой шар собралась и плавает. Поудивлялся, поудивлялся Гура, а пить-то хочет. Долго он гонялся за водяным шаром, как за бабочкой и, наконец, настиг его на столе.
      Шар задел за середку стола и прилип к нему. Гура, уцепившись за край стола, стал пить, слизывая воду под смех Ершова.
 
       …Они свободно плавали в воздухе, как рыбы в йоде…
      — Ну, брат, — говорил тот, — мы тут не только по-обезьяньи лазаем, но и лакаем по-собачьи!
      — А долго нам до Марса лететь? — спросил жалобно Гура.
      — Да с Земли месяца полтора, а с Луны не знаю, как это выходит…
      — Неужто нам этак полтора месяца по воздуху плавать?!
      — Нет, — успокоил его Ершов, — там в скорости нас начнет Марс к себе притягивать, и все переменится.
      Много еще разных чудес с ними случилось, да ко всему они привыкли. Человека теперь уже ничем до удивишь, а потому через два дня они на воздухе превосходно спали и не тревожились.
      Заснут себе на диванах, ничего, а только во сне повернется кто покруче — глядь уже под потолком. Ничего — и там спит. Стукнулся о потолок или ткнулся рукой и глядишь, утром под столом проснулся. Так все время по воздуху и летали. Привыкли и тем более, что никогда никаких ушибов не было.
      Сколько времени они в таком состоянии были, они не знали, так давно счет всяким дням и часам потеряли. Только вот один раз сидят они, из коробок консервы вылизывают и видят, что все концы веревок и ремней, которые в воздухе, как в воде плавали, загибаются словно живые и к стенке липнут.
 
       …Долго он гонялся за водяным шаром, как за бабочкой, а, наконец, настиг его на столе…
      Выпустил коробку Гура от удивления, а коробка вместо того, чтобы в воздух виснуть, поползла, как улитка, к той же стенке, где и концы веревок прилипли. Да и самих их с Ершовым к стенке тащит. Обрадовался Ершов.
      — Мы, — говорит, — к Марсу подъезжаем, только к стенке все одно не станем. Вот сейчас я стрелку поверну, и все образуется правильно: пол внизу будет, а потолок вверху.
      Перебежал он по скобкам и веревкам, покрутил, что надо, и небесный корабль встал, как следует, и коробка с консервами от стены отвалилась и, хотя бесшумно на пол спустилась, а со стола оставшаяся там вода на пол закапала.
      — Опять все, как на Земле, — воскликнул Ершов, — курить хочу до смерти!
      Достал скорей папиросы, чиркнул спичкой — горит! Закурил и клубы дыма пускает.
      — Ну, теперь, — говорит, — все в порядке, только спуск не прозевать, чтобы нас на-нет не размозжило.
      — А разве наша машина не выдержит? — спросил Гура.
      — Не выдержит? Да, если с такой быстротой, как мы летим (а мы быстрей пули зашпариваем), то так шваркнемся об Марс, что сразу в огненный газ превратимся вместе со всей машиной…
      — Значит и на Землю придется с опаской возвращаться?
      — А ты думал как? Ну, брат, теперь не мешай. Гляди в окошко, если хочешь, открою сейчас, а я обратный ход давать буду и тормозить повсякому.
      Приник Гура к окошку и видит Марс таким, как профессор им его в трубу показывал. Только теперь видно было, что огромные каналы наполнены водой и блестят в лучах Солнца. Видны были также пробегавшие белые облака, которые, как лебеди, тянулись над каналами и над красной землей Марса.
      Горы были очень редки, а виднелась повсюду равнина, гладкая, как ладонь. «Это совсем с Луной не схоже, — подумал Гура, — а скорей вроде наших южных степей».
      Но вот они все ближе к Марсу, а выходит, как и на Земле, спускаются вниз значит. Теперь уж заметно стало, что местность на Марсе пустынна, и только около огромных водяных каналов широкими полосами по обоим их берегам растут леса, кудрявятся кустарники или раскидываются сочные травяные луга.
      — Ну, это, как на Земле, — радовался Гура, чувствуя кроме того, что и тяжесть в него снова вливается.
      Одно только удивительно на Марсе — деревья, трава, кусты — все это не зеленого цвета, а зеленовато-бурого, красно-коричневого, а местами красно-багрового, как лист на осине бывает у нас осенью. Но что поразило Гуру и Ершова, глянувшего в окно между делом, это невероятная ширина каналов. Они были, как длинные большие озера с расстоянием между берегов верст по шестидесяти и больше.
      — Это, брат, канальчики, — весело крикнул Ершов, — это тебе, брат, не Фонтанка какая-нибудь ленинградская…
      — Пароходы, пароходы, — закричал Гура в испуге, — а на берегах-то города!..
      Действительно, по каналам кое-где виднелись плывущие суда очень странного вида, а по берегам то там, то здесь теснились кучки строений, намекавших да человеческое жилье.
      Перетрусили тут оба приятеля и стали держать совет.
      — Эти марсияне, — говорил Ершов, — еще неизвестно, что за люди. Может быть, они нас в плен возьмут, а может быть, и того хуже, если они вдруг людоеды.
      — А мы, Саша, — советует Гура, — там спустимся, где ночь теперь.
      Однако ночи им особенно искать не пришлось, так как было видно, как Марс вертится, отвертываясь от Солнца.
      — Если мы будем все время лететь, — начал объяснять Ершов, — на этом месте, то будем лишь марсовый день видеть, а марсова ночь все время будет на той стороне марсового шара.
      — Как же нам в ночь попасть?
      — Очень просто. Нужно наш небесный корабль направить с такой же скоростью навстречу Солнцу, с какой вертится Марс, то есть нам нужно лететь на восток, и спускаться.
      Так и сделали. Небесный корабль вдруг будто остановился против того места, где Гура разглядел впервые суда вроде пароходов и здания, похожие на городские постройки. Чем ниже они спускались, тем заметнее было, как Солнце уходит назад, к западу.
      Вот уже позади них запылали кровавые зори, а впереди на потемневшем небе замигали звездочки. Спуск их на Марс произошел уже глубокой ночью.

      Когда они снова открыли окно воздушного корабля, то увидели ползущие туманы во тьме ночи, а на почве что-то вроде инея. Сквозь прорывы туманных облаков время от времени выглядывала крошечная Луна, раз в десять меньше земной Луны. Все же свет от нее был очень яркий и сверкал в воде огромных каналов.
      — А верно профессор-то насчет холода говорил, — сказал Гура, — а это что такое черное, мохнатое?..
      — Ну, вот опять напугался, — ответил с досадой Ершов, — или не видишь? Лес.
      — Лес? А что же он на лес не похож, а будто сгрудились чудища разные да руки и лапы вперед протягивают. А вон там совсем, как великаны к земле присели и волосища свои распустили…
      — Ну, ладно, — перебил его Ершов, — утро вечера мудренее, а я спать хочу.
      Улегся на диван и захрапел, но Гуре не спалось. Закроет глаза, подремлет, подремлет и вздрогнет. Посмотрит в окно — все еще тьма по-прежнему. Последний раз проснулся на рассвете и не узнал Марса.
      Все зачервонело повсюду багровыми пятнами; перегнутые, изогнутые деревья леса, казалось, были обмокнуты в кровь, а над ними и над красной водой канала подымался кумачовыми полотнищами туман и летел в небо.
      Прошло минут двадцать, и туман будто сдунуло. Небо густо посинело, по нему ползли розоватые тучки, а из-за высокой горы радостно выглядывало солнышко, протягивая лучи, словно огненные спицы.
      — Вот и день наступил, — проговорил Ершов, позевывая и потягиваясь на диване.
      Он быстро вскочил с дивана и неожиданно подпрыгнул к самому потолку, больно стукнувшись головой.
      — Чорт возьми! — крикнул он, — тут мы опять меньше весим, чем на земле.
      Однако назад он не упал, а опустился довольно медленно.
      — Почему это, — спросил Гура, уже привыкший ко всем фокусам небесного путешествия.
      — Да, ведь Марс, — отвечал Ершов, потирая темя, — меньше Земли в семь раз, а потому мы в семь раз меньше весим, а сила-то в нас такая же, как на земле. Вот на земле я подымал пять пудов, а здесь, значит, такую глыбу подниму, которая у нас, на Земле тридцать пять пудов весит!
      — Здорово! — гаркнул Гура, — мы тут богатырями будем, подковы разбивать станем.
      — Нет, брат, — засмеялся Ершов, — подкову так же не разогнем, как и на Земле. Облегчение для нас будет только, как и на Луне, в поднятии тяжестей и в легкости нашего тела.
      — Слушай, Саша, — вдруг заволновался Гура, — надоела мне эта клетка! Давай закусим да на землю — травку ногами потоптать хочется…
      Ершов не возражал. Сели они за стол и закусили по-человечески — ничего у них из рук не улетало. Потом Ершов отвинтил дверку, и они вышли.
      Погода приятная, будто на Земле в осенний солнечный день, когда бабье лето стоит. Воздух легкий, листом и травой пахнет. Идут приятели ходко, весело, ну прямо побежать хочется после сиденья в одной комнате.
      — Лови! — крикнул Гура и ударился бежать.
      Ершов за ним. Только бег-то у них вышел сногсшибательный. Как скакнул Гура, так сразу до леса проскочил и в кустах завяз, а на него Ершов тихонько спустился, словно подушкой накрыл. Ничего, не ушиблись.
      — Надо, видно, приспособляться, — заметил Гура, выбираясь из кустов.
      — Да, — добавил Ершов, — надо знать, что мы можем скакнуть далеко и глазомером заранее все в расчет брать.
      Приятели с удовольствием растянулись на траве, которая густо росла на красной земле да и сама была с одной стороны красная, а с другой зеленая. Отдохнули малость среди лесной свежести и давай деревья разглядывать.
      Странные были деревья. Одни, как обрубки, выходили из земли, будто люди по пояс в грязи завязли, а над плечами у них были шишки, а из шишок красно-бурые волосы спускались.
      Другие походили на протянутые руки — стоит развесистое дерево, а из него в разные стороны скрюченные руки торчат, штук до тридцати. Словом, в этих лесах такое было, что не только ночью, но и днем нивесть что покажется.
      — А теперь, Гура, — говорит Ершов, — осторожненько так проберемся к берегу канала, да глянем, есть ли по близости город и люди.
      Сказано, сделано. Ползут приятели, крадутся, все стараются в соразмерности делать, чтобы, неровен час, вверх блохой не скакнуть или на четверть версты вперед не выскочить. Лес поредел постепенно, и сквозь ветви заблестела вода.
      Приятели спрятались в кустах и стали смотреть на воду, где двигалось одно из тех странных судов, которые Гура принял за пароходы. Это была огромная лодка, на которой в два этажа располагались каюты. Но у этого судна не было видно ни сбоку колес, ни винта позади кормы, а между тем оно очень резво разворачивало волны, пена же кружевной дорожкой бежала позади него.
 
       …С вытянутыми шеями они смотрели на берег, где в кустах засели оба приятеля…
      Вглядевшись, они увидели, что по бокам судна во всю длину его тянулись бесконечные ремни с маленькими лопаточками. Это и была двигательная часть судна, но не это интересовало приятелей — им хотелось увидеть скорей марсиан. Но марсианский пароход был далеко, и нельзя было разглядеть, какие живые существа время от времени передвигаются по палубе.
      Вдруг у самого берега заплескалась вода, Гура оглянулся на шум и увидел тридцать или сорок странных существ, похожих на людей, но будто покрытых слоновой кожей, — все тело в складках и морщинах. На ногах у них были широкие лыжи и на этих лыжах они бежали по воде, как по снегу, делая небольшие всплески.
      Гура не утерпел и, ткнув локтем Ершова, громко сказал:
      — Ишь, ведь, тоже физкультурой занимаются! Бегают на лыжах…
      Но как только раздался голос Гуры, все марсиане сразу повернули головы к берегу.
      — Рожи-то, рожи! — воскликнул Ершов, заливаясь хохотом, но Гура струхнул немного.
      Действительно, у марсиан были не лица, а рожи и притом вроде лягушечьих с глазами навыкат. Смех Ершова еще больше привлек их внимание. Сделав круг на своих водяных лыжах, они приблизились к берегу. С вытянутыми шеями они смотрели на берег, где в кустах засели оба приятеля. Они были такие маленькие и щуплые, с отвислыми животами, с толстой кожей складками.
      — Ну-ка, — сказал Ершов, — хватим по-нашему: «Здравствуйте, марсияне!»
      Оба приятеля вылезли из кустов, вытянулись во весь рост и гаркнули в один голос:
      — Здрав-ствуй-те, мар-си-я-не!..
      В ответ им раздался какой-то писк, шип и свист. Потом марсияне, ворочая огромными глазищами, двинулись к берегу и остановились, а штук пять из них, пригнувшись к воде, помчались вправо и влево, как водяные комары.
      — Эх, зря мы их расшевелили, — проговорил Гура, чувствуя мурашки за спиной.
      — Эка беда, — отозвался Ершов, — нам до нашего небесного корабля два шага, а там завинтим в небо — ищи ветра в поле. Ведь, поглядеть-то надо на них, а то были, скажут, на Марсе и марсиян не видали.
      Только с марсиянами, видно, шутки плохи. Видят, на лыжах по воде их до сотни катит в помощь прежним. Взглянули на берег, а по берегу тоже с обеих сторон марсияне посуху наступают.
      Тут и Ершов не выдержал.
      — Лупи, — кричит, — к нашему кораблю!..
      Скакнул он через деревья, а Гура за ним. На высоте видят, — их корабль среди поля лежит. На полянку в лесу упали, а Ершов за руку Гуру ухватил и говорит, чтобы рука с рукой бежать, чтобы не потерять друг друга с такими скачками огромными.
      Выскочили они из леса, как блохи из шерсти, и давай чесать по открытому полю, в конце которого их небесный корабль лежал с открытой дверкой.
      Оглянулись назад, а из леса со всех сторон марсияне, как саранча, высыпали и за ними шпарят. Тут Гура приналег на ноги, а Ершов ругается.
      — Стой ты, — кричит, — глазомером расчет делай, а то мимо проскочим.
      Но было уж поздно — оторвался Гура от земли и потянул за собой приятеля. Так и вышло — сажен на пятьдесят позади воздушного корабля плюхнулись.
      — Скорей, скорей, — кричит Гура, — они упредят нас и машину отымут!
      Ершов же, бледный от досады, шипит:
      — Посмей только пальцем шевельнуть, одного здесь брошу.
      Замер Гура, как тряпка размяк, а Ершов сцапал его за шиворот, глазомером пристрелялся и прыг. Ровно у самой дверки очутились. Втолкнул он Гуру, сам вскочил, и только захлопнуть дверку успел и винты винтить начал, как марсияне снаружи вокруг стен зацарапались.
      — Теперь не влезут, — самодовольно произнес Гура и козырем подошел к окну, — а что, Саша, стекло выдержит?
      — Посмотрим, что у них есть, — ответил Ершов, подходя к Гуре.
      В это время марсияне сплошным кольцом окружили небесный корабль, но никакой враждебности не обнаруживали. Два смельчака приблизились к окну, и один из них с размаху хватился лбом и носом по стеклу и, отскочив, уцепился руками за голову.
      — Они не имеют понятия о стекле, — сказал Ершов сквозь смех.
      Но в это время двое еще, видя, что товарищ их пострадал, и вообразив, что ему нанесли вред наши приятели, бросились на них с яростью. Они еще больней ушиблись о толстое, но прозрачное, как воздух, стекло.
      Хохочут приятели, за бока держатся, но замечают, что дело заваривается серьезное. Появились марсияне с палками и каменьями.
      — Это, верно, войска у них, — говорит Ершов, — теперь гляди в оба, чтобы стекло не повредили. Я отойду вправо, у самого винта стану, а ты влево. Нам и будет все видать. Чуть чего, мы чугунной доской задвинемся…
      Распределились так у окна и видят, что вооруженные толпу в сторону оттеснили, образовав цепь.
      — Как есть у нас красные шапки, — проговорил Гура.
      Тут они вдруг увидели, что марсияне нацеливаются камнями в них.
      — Закрывай окно! — крикнул Гура, но чугунная плита уже мелькнула у него перед глазами.
      — Не бойся, — сказал Ершов, когда окно было закрыто, — наш корабль и пушкой не прошибешь.
      Но в это время камни с грохотом ударили в стенку, и скользнули вбок, слегка заставив дрогнуть небесный корабль.
      Долго еще бросали марсияне каменья и палки в корабль, но наконец успокоились.
      Тем временем, должно быть стало холодно, так как марсияне зажгли костры.
      — Полетим назад, — запросил Гура, — они ночью прокрадутся к нам и аппарат наш испортят…
      — Я и сам хочу, — отвечает Ершов сумрачно, — только вот пусть первые звездочки покажутся.
      Наставил он трубу, как нужно по карте и по знакам разным, и стали приятели ночи ждать. Как только стемнело, сейчас же на экране, на полотне этом настенном, из трубы звездочка голубовато-зеленая обозначилась.
      — Вот она, наша Земля, — сказал Ершов.
      Гура совсем растрогался, даже слеза набежала.
      — Эх ты, — говорит, — голубушка, кормилица наша.
      Только было собрались полететь, как из лесу видят целое шествие к ним двигается. Опять марсияне идут, только безо всякого оружия.
      — Винти, винти, — кричит Гура, — опять они лезут…
      — А ты не ори зря, — остановил его Ершов, — видишь, это мирная делегация идет. Вон и цветы у них и всякая снедь, вроде как яблоки и ягоды разные…
 
       …Появились марсияне с палками и каменьями…
      Приятели подошли к окну небесного корабля. Марсияне приблизились шагов на двести и нерешительно остановились. Разглядев в окне Гуру и Ершова, они опять сделали шагов пять-десять и опять остановились. Передовые их при этом подошли еще шагов на десять ближе и стали прикладывать обе руки к вискам, будто обеими честь отдают, и потом обеими же руками по лицу проводить.
      — Ишь, как коты умываются, — сказал Гура.
      — Не умываются, — рассердился Ершов, — а это они нам мирные знаки делают. Я сейчас к ним выйду.
      — Не ходи, пожалуйста, — взмолился Гура, — боюсь…
      — Ладно, я в дверях постою…
      Быстро Ершов отвинтил дверку и вышел. Марсияне еще больше «заумывались», а Ершов, догадавшись, тоже по-ихнему стал умываться. Тогда марсияне обрадовались, и пять из них с цветами и плодами в корзинах стали осторожно приближаться к Ершову.
      Не успел Гура сообразить обстоятельства, как Ершов уже тряс руки двоим марсиянам, будто закадычным друзьям. Тут он набрался смелости и тоже к Ершову в двери вылез, а тот с марсиянами уже беседует.
      Прислушался Гура к марсиянскому говору — шипят они да квакают, ну как есть лягушки на задних лапках стоят. Тут опять непонятное для Гуры произошло, как с письмом американского профессора, — слушает он чужой язык, а все понимает не хуже, чем по-русски.
      — Уж не во сне ли я все это вижу? — подумал он, но его мысли перебил Ершов.
      — Вот, — говорит, — ты боялся, а они ребята душевные. Это зря у нас до мордобоя дошло. Одно недоразумение…
      Тут Ершов пригласил пятерых марсиян, что уполномочены были для переговоров. Гура засуетился, хозяином стал: консервы откупоривает, даже печенье где-то нашел и бутылочку на стол поставил.
      Марсияне закусить закусили, только выпить отказались. У них нет того в обычае, чтобы водку употреблять. Все же и без выпивки разговоры шли очень дружные и безо всякого перерыва.
      Ершов им все рассказал и про Землю и про путешествие на Луну. Землей они очень заинтересовались.
      — Вот, говорят, — какие там, разумные существа живут, — а нам на мысль это не приходило. Видим мы это вашу Землю, вроде как звездочку малую, что зеленоватым светом горит, а больше ничего не знаем. Хорошо бы у вас побывать…
      — Валяй с нами на Землю в Советскую Россию, — воодушевился Гура, — у нас там советская власть радушно всех принимает, ежели он не буржуй.
      Марсияне замотали глазищами, так как про буржуев не поняли. Тут Ершов уж вдохновился, заломил шапку и айда им про Землю рассказывать.
      Часа не прошло, как во всем вразумил их. Те, как наслушались, еще больше разгорелись на Землю лететь. «Даешь Землю», и только.
      — Ладно, — говорит Ершов, — одного возьмем: выбирайте делегата. Рады бы и больше, да машина не подымет.
      Обрадовались те, повыскакивали наружу, и тут же митинг у них начался. Народу привалило, конца края не видать. Один говорит, другие слушают, третьи небесный корабль осматривают. Шествия всякие устраивать стали с факелами — дело-то ночью было.
      Словом, такое веселье и оживленье, как у нас, когда первое мая встречают. Одно только нехорошо: музыки у них нет и пения тоже никакого.
      — Это, товарищи марсияне, — заметил им Гура, — скучновато у вас без музыки… Вот к нам езжайте, так всего насмотритесь.
      Ну, марсиянам и повторять нечего, выбрали они одного делегата Шишишику какого-то. Имя хотя у него неладное, но парень оказался хороший. После выбора делегата заторопились вовсю.
      — Летите скорей, — просят, — да опять к нам милости просим и машину побольше устройте, чтоб делегатов десять к вам послать было можно.
      Попрощался Шишишика со всеми своими, вбежал в небесный корабль и из окна им умывается по-своему, а те ему в ответ то же делают.
      Ершов же этим временем у винтов орудует, и видит Гура, что они подыматься начали. Внизу видать, как забегали марсияне, махая горящими факелами, но уже разглядеть их трудно, потому что небесный корабль на большую высоту поднялся, а кроме того в солнечный свет попал. Любопытно это было смотреть, как солнце будто с запада назад пошло и подыматься стало. Один марсиянин все еще у окна стоит и на свой Марс, прощаючись, смотрит…
      Нажал кнопку Ершов, и окно чугунным ставнем закрылось. Не закрывать нельзя было. Потому что сначала они тихим ходом подымались, а потом все быстрей, да быстрей. От быстроты же такой стенки корабля снаружи накаляются здорово, а стекло от жары и треснуть может.

      Обратный путь ничего нового не давал для наблюдений, и Гура спал напропалую. Только время от времени Ершова заменял — смену они у винтов устроили. Однако и на смене Гура подремывал, потому дела никакого не было, а только нужно глядеть было, чтобы земной шар все время на экране обозначался.
      Долго ли, коротко ли так летели, только один раз Гура слышит сквозь сон, как Ершов к нему обращается.
      — Погляди в окно, — кричит, — к Земле приближаемся.
      Задрожал Гура от радости и к окну, а там Земля огромным таким полушарием выставилась, в солнечном свете купается.
      — Эх, ты, красавица наша! — крикнул он, а сам смотрит не насмотрится, и Шишишика с ними радуется.
      Видит океаны и сушу. Теперь уж перед глазами была не Америка, а наша сторона: Европа и Африка и Азия. Узнал Гура Балтийское море. Черное, Средиземное и, наконец, Каспийское море, куда Волга впадает.
      — Спускайся, — кричит Гура, — скорей спускайся да норови прямо в Москву. Черт с ним, с американцем, — я домой хочу.
      Ершову же самому невтерпеж, к тому же он все папиросы «Ява» выкурил, весь запас.
      Вот спустились они ниже — можно и город кое-где разглядеть. Радуется Гура и вдруг замечает, что они не вниз летят, а куда-то вбок загибают. Вот тут Москва должна быть. Гура в полевой бинокль глядит: верно, едва-едва, но все же можно Москву разглядеть.
      — Спускайся, Саша, — кричит он, но небесный корабль пролетает мимо, на запад.
      Вот уж Варшава внизу промелькнула, потом Берлин, Париж, Лондон…
      Сколько они времени летят, они оба не знают, — окаменели от ужаса, а марсиянин лег на диван и лежит, словно без чувств.
      — Да винти, ты, что нужно, — крикнул наконец Гура.
      — Они больше не действуют, — ответил Ершов почти шепотом…
      Еще прошло много часов, а небесный корабль раз облетел вокруг земного шара, два и уже третий круг начал делать, когда Ершов ударил себя по лбу и сказал печально:
      — Мы стали спутником Земли, вроде маленькой Луны…
      Потом бросился он к радио и начал: «Всем, всем, всем…» Не прошло и пяти минут, как ответы стали получаться. Тогда Ершов катнул профессору Джону Aйpcy:
      — Спасайте! Летаем вокруг Земли, а спуститься не можем. Винты не действуют…
      Профессор же отвечает, что рад де получить вести о Луне и Марсе, поздравляет с успехом, только, говорит, аппарат мой не действует от недостатка взрывчатого газа. Я, говорит, сейчас снова расчет сделал и вижу, что немного ошибся: всего на пять часов запаса газа не хватило.
      Гуру зло взяло.
      — Вот дурак-то, — кипятился он, — тут люди на Землю попасть не могут, а он с поздравлениями…
      Ругался, ругался Гура, а на Ершова поглядел и руки опустил. Лица на том нет, сидит мертвецом зеленым.
      — Саша, — кинулся к нему Гура, — как же нам быть-то? Неужто здесь погибать у самой Земли?!
      Так они оба расстраиваются, а небесный корабль, знай себе, вокруг земли облетает. Еще раз, потом еще.
      — Так вот веки вечные и будет кружиться, — тихонько сказал Ершов.
      Помутилось в глазах у Гуры, словно пулей его сшибло. Понял, что кончено, что надежд никаких нет, и грохнул на пол без памяти.
      Сколько так Гура лежал на полу, он не знал, только чует — около него Ершов стоит и за плечо его дергает.
      — Ну, и спишь же ты чорт, — кричит он, — так не только у тебя украсть можно, а и самого утащут… Вставай брат, вставай…
      Гура вскочил с дивана и радостно залепетал:
      — Ну, что Шура? Спускаемся?
      Ершов весело расхохотался в ответ:
      — Да ты что? Али тебя с лестницы спустили?
      — Так мы на земле!? — еще радостней крикнул Гура. — Ура!
      Тут он с недоумением увидел свою комнату, а вместо Ершова Березина, тоже приказчика из лавки. Все же он не мог сообразить, что он не где-нибудь, а в Лебедяни.
      — А где же наш марсиянин, — начал он и не окончил.
      — Какой марсиянин?
      — Шишишика…
      Березин катался со смеху, а Гура смотрел и все еще не понимал.
      — Ну, что ты в меня вперся, как баран в новые ворота, — кричит ему Березин, — словно с крыши упал.
      — Так это я спал и во сне видел, — сообразил наконец Гура, но все же ощупал жилетный карман, где недавно так приятно хрустел чек на две тысячи долларов.
      Но в кармане, кроме сломанной гребенки, ничего не было.
      — Ну, и здоров же ты спать, — говорил Березин, — до восьми вечера проспал, и то разбудить нельзя. Идем в клуб, — расскажу новости. Говорят, новый декрет о низовой кооперации вышел.
      Гура вяло поплелся за Березиным в лебедянский клуб, но все же у дверей оглянулся на стол, где еще недавно лежало письмо американского профессора, и усмехнулся.
      — Приснится же такое, — подумал он, запирая дверь своей комнаты.

      Понимать этот рассказ нужно таким образом: в нем правда и вымысел, явь и сон переплелись в одно. Чтобы из него узнать правду о небесных светилах, к каждой главе даются разъяснения того, что могло быть и что не могло быть.
       1. Неожиданное письмо. В этой главе все понятно, нужно только отметить, что Гура заснул с той минуты как ему привиделся конверт с американской маркой от профессора Джона Айрса. Чек в две тысячи рублей, приход Ершова, разговор и полет — все это продолжение сна Гуры.
       2. Профессор Джон Айрс. Сон продолжается, и Гура видит себя летящим в Америку, где потом попадает к профессору Айрсу. Весь этот сон вызван газетными слухами и разговорами с сослуживцами о ракетах, будто бы пущенных в Америке на Луну. Действительного полета на Луну еще не было, но возможность полета на Луну существует.
      Наш русский ученый К.Э. Циолковский разработал подробно план небесного корабля, который он назвал «Ракетой». По своему действию он очень похож на ракету, ибо ракета взлетает вверх от постепенного сгорания пороха в картонной трубке, а «Ракета» Циолковского должна лететь от сгорания взрывчатого соединения различных газов, которые находятся в небесном корабле и, вырываясь из разных трубок, взрывают и заставляют лететь «Ракету» вверх, вниз, вбок и так далее.
      Приводимый дальше рисунок поможет разобраться в устройстве такого небесного корабля.
 
       Ракета К.Э. Циолковского.
      Снаряд имеет снаружи вид бескрылой птицы, — так описывает свой корабль сам Циолковский, — легко рассекающей воздух. Большая честь внутреннего помещения заполнена двумя веществами в жидком состоянии: водородом и кислородом . Они разделены перегородкой и соединяются между собой мало-помалу. В другой половине корабля помещаются наблюдатели и разного рода аппараты, необходимые для сохранения жизни пассажиров, для научных наблюдении и для управления «Ракетой». Водород и кислород, смешиваясь в узкой части расширяющейся трубы, где стоит буква А, соединяются между собой, образуя страшно нагретый водяной пар. В конце этой трубы находится газовый руль для управления «Ракетой». Водяной пар в трубе, показанной на картинке, имеет огромную упругость, а потому с ужасающей скоростью вырывается из этой трубы, заставляя корабль лететь в противоположную сторону.
      Это, должно быть, единственно возможный способ улететь с Земли на Луну или Марс. Мнение нашего ученого подтверждает также известный английский ученый, И. Максуэлл. Он говорит, — что единственным способом для путешествия на другую планету остается достижение такой скорости полета, которая больше одиннадцати километров (верст) в секунду. Лучше всего для этого использовать ракету, а не ядро, выпущенное пушкой. Надо сделать так, чтобы ракета производила не один, а много выстрелов, изменяя этим скорость и направление полета, и чтоб на ней можно было возвратиться на землю.
      О Луне и Марсе будет сказано в объяснениях к соответствующим главам.
       3. Первый полет.В этой главе затронут очень важный вопрос: тяжесть и притяжение предметов к Земле и другим планетам и звездам. Мы знаем, что всякий предмет на земле имеет вес или тяжесть; что всякий предмет, брошенный вверх или вбок, падает обратно на Землю. Так, пушечное ядро упадет обратно, если выстрелить вверх прямо; оно полетит дугой, если стреляют вдоль земной поверхности.
      Все это объясняется тем, что наша Земля (как и прочие планеты и звезды) с силой притягивает к себе все предметы. Это притяжение тем сильнее, чем предмет ближе к середине Земли. Поэтому все предметы вдали от Земли (например на очень высоких горах) весят меньше, они там легче, а внизу (в долинах, в шахтах и т. п.) предметы делаются тяжелее. Разница эта легко замечается при проверке, например, гирь пружинными весами.
      Таким образом ясно, что оторваться от земли и полететь к Луне и звездам можно только тогда, когда сила, толкающая небесный корабль, будет больше той силы, с какой Земля притягивает к себе всякий предмет.
      Теперь возьмем случай с обыкновенной ракетой, пушечным ядром и пушкой при выстреле. Почему ракета взлетает вверх? Многие думают, что взрывами находящегося в ней пороха она «отталкивается от воздуха». Но на самом деле воздух тут ни при чем — ракета может лететь и в безвоздушном пространстве, так как она движется толчком от взрыва. При всяком выстреле происходит взрыв: он выталкивает пулю. Мы все знаем, что ружье и пушка кроме того «отдают» при выстреле: ружье толкает в плечо, а пушка откатывается назад. Но ружье и пушка укреплены на месте и гораздо тяжелее пули или ядра. Ракета же легка и притом свободно может двигаться в воздухе. Сила взрыва в ней не тратится на выбрасывание пули, а заставляет двигаться самое ракету.
      Теперь изобретены пушки, стреляющие на 100 километров и больше. Может быть, сумеют изготовить и такие, что их снаряды будут бить на 500 и 1 000 километров. Чем сильнее бьет пушка, тем скорее из нее вылетает ядро, тем дальше оно летит. Ученые легко могут сосчитать, с какой скоростью должно вылетать ядро из пушки, чтобы пролететь 200, 500 или 1 000 километров.
      Так вот оказывается, что если бы мы могли сделать такую пушку, чтобы из нее снаряд вылетал со скоростью 7? километров в одну секунду, то этот снаряд полетел бы так далеко, что не упал бы на землю, а облетел бы ее кругом и стал бы вечно летать вокруг земли, делая полный круг в 1 час 23 минуты.
      Если бы мы смогли сделать пушку, выбрасывающую ядро со скоростью 10 километров в одну секунду, то такое ядро улетело бы прочь от земли к звездам.
      С такой и даже большей скоростью по плану Циолковского может лететь его небесный корабль «Ракета». Таким образом полет Гуры и Ершова был бы возможен не только во сне, но и на яву.
       4. На луне.Для тех, кому интересно, мы расскажем вкратце то, что ученым стало известно о Луне. Эти сведения помогут нам сразу разобраться в том, что в сновидений Гуры было верно, а что просто ему приснилось.
      Луна постоянно вращается вокруг земли. Она есть спутник земли и ближайшее к земле светило. От земли до Луны около 385 тысяч километров. Луна двигается вокруг земли в 27 суток 7 часов 43 минуты и 11 секунд. Точь-в-точь в такое же время Луна оборачивается вокруг себя (как колесо на спице). Поэтому выходит, что на Луне день и ночь длятся приблизительно по две недели, а сама Луна обращена к нам всегда одной и той же стороной. (Сообразите, как это выходит.)
 
       Полет ядра при разных скоростях.
      При помощи наблюдений в трубы и фотографических снимков ученые составили точную карту Луны, отметив на ней горы, трещины и впадины. Луна так же шаровидна, как и наш земной шар, но она в 50 раз меньше земли. Луна своего света не имеет, а светится отраженным солнечным светом. В нашем рассказе об этом сказано довольно подробно.
      Есть ли на Луне воздух — вопрос спорный. Некоторые ученые полагают, что есть, но большинство это отрицает. Сторонники того, что на Луне есть тонкий слой воздуха, доказывают существование на луне воды и льда, а также растений и даже животных. Это, конечно, только догадки, может быть, совсем неверные.
      Видимые простым глазом на Луне светлые пятна — это возвышенности и горы, а серые пятна — это лунные впадины.
      Предполагают, что на луне 14-суточный день является лунным летом, а такой же длины ночь — лунной зимой. Таким образом на Луне каждые две недели холод сменяется сильной жарой.
      Земной шар с Луны должен казаться огромной луной, в пятьдесят раз большей, чем Луна нам кажется с Земли. С Луны Земля должна быть видна отчетливо, и на ней можно бы различать так же ясно распределение суши и морей, как на карте.
       5. Чудеса и фокусы.Для понимания этой главы надо помнить то, что говорилась в объяснениях и главе «первый полет» о земном притяжении. Там мы говорили, что тяжесть есть не что иное, как сила притяжения Землей каждого предмета.
      Между тем в межзвездном пространстве, где небесный корабль может лететь, почти нет тяжести, предметы там очень мало весят, ибо там почти нет притяжения, из-за отдаленности земли и других светил. Летающий там корабль можно считать падающим. Раз падает в пространстве корабль, то падает и все находящееся в нем. Так как все эти вещи падают с одинаковой скоростью, то там и не замечается отдельного падения предметов.
      Для пояснения приведем опыт профессора де-Метца. Он брал стакан (смотрите рисунок) и делил его перегородкой пополам. Одну половину наливал водой, помещал стакан в особый аппарат и давал ему падать с большой высоты.
 
       Опыт проф. де-Метца.
      Когда стакан начинал падать, эта перегородка мгновенно выдергивалась; вода в половине стакана вовремя падения оставалась неподвижной; она так и стояла столбом и не разливалась по стакану во все время падения.
      Мы говорим, что полет небесного корабля на самом деле одинаков с падением. Пусть небесный корабль, улетев с Земли, опускается на Луну, то есть падает. Что должно происходить внутри его с падением и тяжестью? Ершов выпускает из рук карандаш, и вот карандаш виснет в воздухе и не падает на пол. Почему это? Потому, что и корабль и карандаш оба падают и притом с совершенно одинаковой скоростью. Например, если карандаш в течение одной секунды упал на одну сажень вниз, то и корабль в это же время упал на одну сажень вниз. Таким образом, пока летят корабль и все предметы и люди внутри его с одинаковой скоростью, они не могут падать друг на друга, ибо все летят вместе рядом или друг за другом.
      Так, если мы возьмем стеклянный стакан, вложим в него двухфунтовую гирю и уроним с колокольни, то во время полета гиря не раздавит стакан, но как только стакан коснется земли и, следовательно, перестанет двигаться, гиря, продолжающая двигаться, раздавит его, так как неподвижный стакан помешает ее движению, а ввиду своей хрупкости остановить ее не сможет и лопнет от придавившей его тяжести.
      Что же касается того, что Гура и Ершов качались в корабле вверх и вниз и их «кидало» при всяком резком движении, то это объясняется тем, что там они, не имея почти никакой тяжести и не испытывая притяжения, сохранили в себе ту самую силу, какая была у них на земле. Поэтому им было очень трудно привыкнуть к новым условиям, чтобы правильно пользоваться своей силой.
      То же самое случилось с ними на Луне и Марсе (здесь сон Гуры правдив), где они хотя и имели вес, но гораздо меньший, чем на Земле.
      Что касается летания воды, то опыты ученых давно показали, что все жидкости, когда они теряют вес, принимают вид шара. При этом, конечно, они занимают меньше всего места в пространстве. Все, что привиделось Гуре во сне относительно ловли воды для питья, соответствует правде.
      Правдиво также в этом сновидении то, что не горели спички. Мы знаем, что горение происходит тогда, когда есть приток свежего воздуха (поддувало в печках и тяга в трубе, решетки поддувала у ламповых горелок, решетка внизу и труба вверху у самоваров и т. д.).
      То же происходит с горением на открытом воздухе, например — спички или свечки.
      Свеча и спички горят тогда, когда образующиеся при горении теплые газы улетают вверх, давая доступ воздуху. Нагретые газы улетают вверх, потому что от нагревания они делаются легче. В небесном корабле, где нет веса, все газы весят одинаково, а потому и горячие, но не горючие газы, не улетая и не давая доступа свежему воздуху, гасят пламя.
       6. На Марсе.В пояснение этой главы мы должны сказать несколько слов о планетах солнечной системы.
      Слова планета греческое и значит по-русски «странствующая». Планеты, в число которых входит и наша Земля, все имеют вид шаров и движутся вокруг Солнца. Всех планет семь: из них самая маленькая Меркурий, находится ближе всех к Солнцу, подальше от него — Венера, которая немного меньше Земли, еще дальше от Солнца Земля со своим спутником Луной, еще дальше находится Марс, который значительно меньше Земли, еще дальше от Солнца находится огромная планета Юпитер, дальше Юпитера — большая планета Сатурн, еще дальше — планета Уран, и, наконец, самая дальняя от Солнца — планета Нептун.
 
       Солнечная система.
      Теперь, зная положение Марса в солнечной системе поговорим о нем более подробно.
      Земля находится от Солнца на расстоянии в круглых цифрах 150 миллионов километров (верст), а Марс дальше Земли в полтора раза. Поэтому солнечного тепла и света Марсу достается значительно меньше, чем Земле, и на Марсе гораздо холоднее, чем на Земле. Обе планеты — Земля и Марс — при своем вращении вокруг Солнца иногда сближаются, иногда расходятся. Через каждые 17 лет Марс приближается к Земле на 55 миллионов километров. Это их самое близкое соседство, после чего обе планеты с каждым годом удаляются друг от друга пока не достигнут расстояния в 90 миллионов километров. Потом опять начинают сближаться.
      По своим размерам Марс превышает Меркурия, но в 7 раз меньше Земли по объему. При этом Марс не так плотен, как Земля; он рыхлее Земли, и плотность его в 10 раз меньше земной. На Марсе очень слабо притяжение, а потому там все предметы много легче, чем на Земле. Этой разницы в весе и в силе притяжения достаточно для того, чтобы на Марсе с попавшими туда людьми приключились странные вещи.
      «Всякий предмет там оказался бы неестественно легким, — говорит астроном Ловелл, — свинец весил бы не больше, чем у нас на Земле камень, камень стал бы таким же легким, как у нас вода, и всякое тело казалось бы превращенным в какое-то другое, не похожее на него… С небольшим напряжением мы совершали бы невероятно трудные работы, так как наша мощь увеличилась бы в 7 раз. Наконец, все в этом странном мире совершалось бы со значительной медленностью. Вода бы текла не спеша, ленивой струей, а падающие предметы опускались бы медленно и плавно».
      Поэтому разные приключения Гуры и Ершова на Марсе (скачки и легкость) правдоподобны. Правдоподобно также описание каналов на Марсе.
      Правильно отмечен красный цвет поверхности Марса, как это признают одни ученые, и красный и красно-бурый цвет растительности, как полагают другие.
      На Марсе есть воздух, как и на Земле; есть вода, а зимой появляется снег и лед.
      На Марсе происходят смены времен года, как у нас. Марсовый год, то есть оборот Марса вокруг Солнца, почти вдвое больше нашего года и равняется 687 земным суткам. Однако оборот вокруг себя Марс совершает почти в такой же срок, как и Земля — в 24 часа 37 минут, то есть сутки на Марсе больше наших суток на 37 минут.
      У Марса есть два спутника — две луны: одна большая, но все же в 10 раз меньше нашей Луны, а другая еще меньше и кажется звездочкой, а не луной.
      Что касается каналов, то, несмотря на споры среди ученых относительно их существования, большинство признает существование их доказанным. Многие из ученых полагают, что эти каналы сделаны разумными существами для орошения планеты, на которой пересохли моря и большие реки.
      Один из видных исследователей Марса, американский астроном Ловелл, убежден, что на Марсе живут разумные существа и что сеть каналов (он открыл 400 каналов) создана превосходными инженерами, жителями Марса; они прорезали сухие пустыни своей планеты оросительными каналами, так что тающие льды и снега с северного и южного полюсов поочередно наполняют водой при таянии все эти каналы и поддерживают жизнь на высохших материках Марса.
      Однако все эти предположения наукой еще не доказаны, а что касается пароходов, марсиан, бегающих по воде, и столкновения с ними, то все это только сонные видения Гуры.
       7. Возвращение на землю.В этой главе правдоподобно изображается положение небесного корабля, когда он, не имея возможности двигаться по желанию пассажиров (недостаток газа), превращается в спутника Земли. Это происходит оттого, что корабль теряет необходимую скорость и не может ни преодолеть тяготение к Земле, ни упасть на нее. Примеры с полетом пушечного ядра в объяснениях к главе «первый полет» достаточно объясняют, как и при какой скорости движения какое-либо тело может сделаться спутником Земли.