Первая мысль, которая пришла Семену в голову: рация! У них должна быть рация.
      Но вскоре радость предстоящей встречи сменилась тревожным чувством. Это тревожное чувство укрепил Горчаков.
      - В этот фургон товарищ капитан (он уже узнал воинское звание Полунина), можно запрятать десятка два башибузуков. Как-то в Чечне такой нам попался. Мы сопровождали колонну бензушек. Они, якобы, нам уступая дорогу, свернули далеко на обочину, остановились, а когда колонна с ними поравнялась, высыпали из фургона и гранатами - по цистернам. Да маленько не рассчитали, волна от ближней взорвавшейся цистерны была такой, что пламя накрыло и ловких гранатометчиков.
      Воспоминание лейтенанта было не к месту, но оно сразу же настроило на любую неожиданность.
      Фургон, не доезжая метров пятидесяти до мотоцикла, остановился - самая удобная дистанция для стрельбы из гранатомета.
      Лейтенант Горчаков тоже остановил машину. Полунину, сидевшему рядом с водителем, Гюзель передала второй автомат.
      Так несколько минут машины стояли друг перед другом. Никто не решался выходить из машины первым. Тут уже действует закон дикой степи: кто первый выйдет, да ещё с оружием, тот первый и получит пулю. Но до бесконечности выжидать никто не будет.
      Кому-то первому надо решиться. Вдруг из мотоцикла, остановившегося на обочине, выбрался Семагин. Он без оружия, но по его поведению, по его топтанию на месте, уже можно было судить, что к фургону он не подойдет поостережется.
      Семен, ни на миг не отрывая взгляда от фургона, услышал, как у него за спиной хлопнула дверца, и вот уже своим легким беззаботным шагом к Фургону направляется Гюзель. Она безоружная. Успокаивало: пойманный связан по рукам и ногам, с мешком на голове - к автомату не прикоснется.
      Приказать ей вернуться - поздно. Полунин видел только её спину, точеные ножки в истрепанных кедах. Толстая светлая коса переброшена на грудь: дескать, любуйтесь, кто в фургоне.
      Подходя, она заметила, что в кабине трое. Двое, в том числе и водитель, в милицейской форме. Но Гюзель как разыскник прекрасно знает, что около пяти процентов преступлений совершаются людьми в милицейской форме.
      Она подошла к водителю, улыбчиво спросила:
      - Ребята, у вас есть рация?
      - А что случилось?
      - У нас больной.
      - К сожалению...
      Она успела рассмотреть, что сидевший справа капитан держал на коленях автомат, а сидевший посередине, до черноты смуглый, был со связанными руками.
      И вот то, что они держали человека со связанными руками, развеяло сомнение, что это бандиты.
      Капитан, не выпуская из рук оружие, открыл дверцу.
      - Я взгляну на вашего больного.
      - Пожалуйста, - Гюзель передернула плечом. - Только оставьте ваше оружие в кабине.
      Капитан положил автомат под ноги шоферу, и вместе с женщиной направился к БМВ. Он шел не рядом, а как бы прикрываясь спутницей, и уже у самой машины пристально взглянул на человека с перевязанной рукой..
      - Полунин - ты?!
      Семен рывком открыл дверцу, выпрыгнул, правой рукой схватил за плечо милиционера.
      - Слушай, Кормильцев, как ты здесь оказался? Мы тебя рассчитывали найти в Мергеле.
      - Кто это "мы"?
      - Ну, я и капитан Донченко.
      - А где он?
      - За рулем.
      - А ты тут с кем работаешь?
      - Вот с ней, с лейтенантом Давлетовой, - показал на Гюзель.
      - Не знаю такой. Она давно у нас?
      - Она из МВД.
      - Слушай, Сеня, я уже в неё влюбился...
      - Опоздал.
      - А что так?
      - Знакомься, моя жена, - и опять показал на Гюзель.
      - Ну, Семен! Может, и твоя теща с вами?
      - Тещи пока с нами нет. А вот тот, кто пускал кровь рабочим, этого мы везем.
      Г'юзель осталась при задержанном, а Полунин и Кормильцев подошли к фургону, Кормильцев рассказал, как они здесь очутились. Рассказал свою одиссею и Полунин.
      - Рация-то у вас есть?
      - А у вас? - свою очередь спросил Кормильцев.
      - Понятно. - Полунин покачал головой. - Зато, как я вижу, мы неплохо вооружены.
      - Еще бы! - усмехнулся Кормильцев. - Сегодня в России не везде найдешь буханку хлеба, зато стволов - сколько угодно.
      Решили к трассе пробиваться сообща. В кабину фургона пересадили Булата. Здесь же нашлось место и для Гюзели.
      Горчаков пытался уговорить заехать в Фейергрот, а оттуда уже связаться с областью, но три капитана решили пробиваться на трассу через Жабокрюковку, это было ближе, да и дорога хорошо знакома.
      Полунин поблагодарил Горчакова и Семагина, видел, что Горчаков удручен, а почему - уточнять не стал.
      44
      На трассе Булата передали высланным навстречу офицерам ФСБ.
      Через своих офицеров полковник Гладков передал Полунину, что для него и для лейтенанта Давлетовой командировка закончилась.
      - А мы ещё до ума не довели гербарий, - с наигранным сожалением сказал Полунин. - Да и для моей диссертации нашелся любопытный материал. Нам бы ещё недельку...
      Возглавлявший группу поддержки майор Ильин, принявший для препровождения в Москву Булата, заметил:
      - Семен Михеевич, оставьте ваши научные изыскания для следующей командировки. У вас это неплохо получается. Вы свое задание выполнили обезвредили убийцу.
      - Но не схвачен мерзавец, который его возил. - Он будет схвачен. Местной милицией, - сказал майор Ильин. - И найдут все машины.
      Местная милиция нашла только один фургон - тот, что остался у Полынной балки. Да его и не нужно было искать. В суходоле, сброшенный в расщелину, он пылал огромным факелом, вытягивая в белесое небо черную ленту дыма.
      От фургона остался обугленный остов да груда оплавленного белого металла. Водителей фургона, по свидетельству случайно оказавшегося поблизости пастуха, подобрала какая-то легковая машина.
      Кто мог быть мотоциклистом, доставлявшим киллера к местам преступлений, Полунин распространяться не стал. Нужно было сначала посмотреть мотоциклисту в глаза.
      Капитан лишь уточнил, что мотоциклист прекрасно знает местность, не хуже знает и местную милицию, пользуется её доверием, за что, по всей вероятности, и поплатился жизнью капитан Довбышенко. Доверился бывшему коллеге.
      За время работы в отделе по борьбе с терроризмом капитан Полунин убедился, как опасны для государства люди, изгнанные из МВД. Благодаря таким, как они, процветает организованная преступность. Преступники, обладая милицейскими знаниями, неуязвимы. Убежденность капитана Полунина основывалась на фактах, с которыми он сталкивался, выслеживая террористов. Террорист, прежде чем стать таковым, нередко проходит школу в силовых структурах, не год и не два носит погоны работника милиции, а то и ФСБ. Многие из них ожесточились в Афганистане и Чечне.
      На развилке дорог, где самосвалы сворачивают в карьер, Полунина и Давлетову поджидал Павел Петрович Ишутин. Он внаглядку сопровождал фургон до самой трассы, но выезжать на трассу не стал. Здесь уже было скопление милицейских машин и среди них выделялся желтый "Уазик" майора Мацака. Было ни к чему, чтобы "нового русского" видели среди офицеров ФСБ.
      Полунин, завидя у развилки знакомый "Форд", затормозил.
      - А мы вас, Павел Петрович, намеревались встретить в Каменке.
      - Каменка подождет, - сказал Ишутин. - Хочу вас предупредить: - В мергеле не задерживайтесь. Забирайте свои гербарии и немедленно в Каменку. Оружие при вас?
      - Да, трофейный "Вальтер".
      - Он вам ещё может пригодиться.
      - Что так?
      - Видели мотоциклиста. С пассажиром.
      - Пассажир, Павел Петрович, уже отправлен в Москву.
      - Может, и отправлен, но сведения мои точны.
      - Тогда кого же мы поймали?
      - Террориста. Но того ли?
      - Разъясните толком,
      - Утром, когда вы пересадили пойманного в фургон и прорывались к трассе, по дороге на Барановку проскочила "Ява". Точь-в-точь такая, которую мы разыскивали. Седоков было двое. За рулем - маленький, смуглый, в короткой кожаной курточке. Сзади был старший лейтенант милиции.
      - В фуражке?
      - Без.
      Семен помнил, что у пойманного старшего лейтенанта милиции была фуражка, но её сбили вместе с париком, а потом на голову надели мешок.
      - И обут он был в черные массивные ботинки?
      - Кажется, да.
      - А какой на вид? Рослый - не рослый?
      - Маленький, жилистый, лицо темное, плоское, костистое.
      - Здесь, Павел Петрович, уже какая-то чертовщина, - сказал Полунин. В общих чертах все совпадает: милиционер, старший лейтенант, маленький, смуглый, жилистый. Точно такого мы поймали ночью, даже ранили в плечо... Ваш седок не ранен?
      - Мой информатор этого не заметил.
      - И все же странно, что пойманный разъезжает по степи, когда его в присутствии местной милиции передали офицерам ФСБ.
      - Они в лицо его видели?
      - У него же был мешок на голове.
      - А вы, друзья мои, взяли из подвала тоге, кого поймали? Не подменил ли вам Амир Батырович ?
      - Для чего?
      - Ну, например, чтоб передать родственникам Усманова. Логично?
      - Логично.
      - А может, подменили ребята Луизы Цвях? Может, у них уже кто-то лежал в багажнике с мешком на голове?
      - Это невозможно.
      - Семен Михеевич, здесь, в этой степи, все возможно. Здесь даже я верю в чертовщину. Когда мне несколько раз довелось погореть в бизнесе, притом потерять довольно круглую сумму...
      - Подводили, конечно, компаньоны?
      - Они... Я людям верил. А компаньонам, оказывается, верить нельзя. Компаньон - первый враг своего компаньона, да иначе и не может быть: капитализм у нас особый - ковбойский: не ты меня - так я тебя. Это самый верный путь объединения капитала.
      - Ну, уж это тут целая теория, - улыбнулся Полунин.
      - Теория, мой друг, мертва, но вечно зелено дерево жизни, - отшутился Павел Петрович словами известной классики. - Се ля ви а ля рюс, как сказали бы французы. Возвращаясь к нашим баранам, боюсь, что в Москву увезли не того.
      - Того, Павел Петрович. Я верю Амиру Батыровичу.
      - А ребятам Луизы Цвях?.. То-то же...
      - Может, ваш информатор...
      - Мой информатор мне не соврет: по степи по-прежнему разъезжает мотоциклист на "Яве" и за спиной у него старший лейтенант милиции.
      - Что же получается, всадник без головы?
      - В том-то и беда, Семен Михеевич, что на всадниках головы целы.
      - Допустим. Но одну мы знаем, где искать.
      - Мотоциклиста?
      - Да. Будем искать в Мергеле.
      - Кто он?
      - Боюсь ошибиться.
      - Ошибайтесь.
      - Хозяин нашей квартиры.
      - Митя Козинский?!
      Ишутин удивился, но не настолько, чтоб начисто отвергнуть подозрение. Помолчав, сказал:
      - Если он, в Мергеле вы его не найдете. Как я сказал, мотоциклист с седоком направлялся в сторону Барановки. Там их перехватят. Но если этого не произойдет, берегитесь. С вами они попытаются расправиться. Так что лучше не задерживайтесь, сразу же забирайте вещи и - в Каменку.
      - А вы? - Я - в Барановку. Будет обидно, если упустим.
      И прежде чем тронуться с места, переспросил:
      - Значит, Козинский?
      - Подозреваем.
      - Это уже легче.
      Почему легче, он не уточнил. "Форд" скрылся в облаке цементной пыли.
      Полынин и Давлетова направились в Мергель. Павел Петрович оказался прав: Мити Козинского дома не было, но была Маруся. Она уже стала беспокоиться, что их квартиранты куда-то загадочно исчезли.
      Гюзель принялась собирать вещи, а Семен решил поговорить с хозяйкой.
      - Что-то Мити не видать.
      - Укатил. К своей потаскухе, - ответила Маруся.
      - На мотоцикле?
      - На велосипеде. А мотоцикл - в сарае.
      - Поломан?
      - Я поломала. Камеры порезала.
      - И когда вы успели?
      - Вчера вечером. Вижу, собирается. Бреется. Перед зеркалом массажирует свои алкогольные морщины. Ну я и попортила ему резину.
      - А что он?
      - Дал мне по морде.
      - И все же укатил?
      - Не сразу. Ходил в карьер. Вулканизировал камеры, вернулся ни с чем, но выпивши. Сказал, что я его лишила какой-то халтурки. Я его спросила, не цыганка ли подсовывает эту самую халтурку? Пообещала заявить.
      - А что он?
      - А что может, пьяный? Сказал, если с ней что случится, он меня убьет.
      - И убьет?
      - По пьянке - может, трезвый - побоится. Он копит деньги на машину. А цыганка вроде как челночница. Вот он её по халтуркам и раскатывает.
      Слушая Марусю, Семен все крепче верил, что Митя Козинский и есть тот самый мотоциклист. Но в логике событий многое, не стыковалось. Из слов Маруси вытекало, что в прошлую ночь он никуда из дому не отлучался - не на чем было уехать.
      "Так был он вчера вечером в Табеевом Стане или не был?" Полунин уже было пожалел, что сообщил Ишутину фамилию подозреваемого. Возводить на человека напраслину равносильно предательству.
      Полунин уже испытывал угрызения совести, но...
      "А что если Маруся нам пудрит мозги?" - спросил себя по-простецки. Эта мысль - возникла не случайно. Вчера перед поездкой в Табеев Стан, когда он попросил одолжить несколько литров бензина, она тоже показала на мотоцикл: вот он, дома, а хозяин укатил к шлюхе на велосипеде, а вечером, оказалось, мотоцикл ещё был на ходу. Когда же она порезала резину? Если так, кто же тогда возил убийцу в Табеев Стан?
      На крыльцо вышла Гюзель, переодетая, в халатике.
      - Где тут у вас ведро и тряпка?
      - Зачем они вам?
      - Уберем комнату и вам сдадим. Мы в своем студенческом общежитии всегда так делали. Сдавали коменданту, иначе "бегунок" не подпишет.
      - А вы что - уже уезжаете?
      - Как соберемся... Нам ещё надо в Каменку. Сдать мотоцикл. Митя, наверное, вам говорил, что машина не наша.
      - Знаю. "Нового русского". - Марусе хотелось поговорить, и она сказала, что Митя чуть ли не дружит с этим "новым русским", хотя какая может быть дружба богатого с бедным, дескать, это все равно, что дружба паука с мухой: дружит, пока кровь не выпьет, а выпьет - найдет нового друга.
      - Мой на деньгах помешался. За долларом тянется, как собака за колбасой, - говорила она, то ли осуждая, то ли жалея мужа.
      Семен и Гюзель решили все-таки дождаться хозяина: далеко на велосипеде укатить он не мог. Он был в Мергеле, из поселка никуда не исчез, но вряд ли встречался с цыганкой: поселок не такой уж большой, чтоб не нашла их Маруся, даже не зовя на подмогу родственников.
      Пока убирали в доме, упаковывали гербарии, Маруся сделала яишницу, вскипятила чай. Втроем поужинали.
      Незаметно наступили сумерки. Отправляться в дорогу на ночь глядя хоть Ишутин и предупреждал не задерживаться - не было смысла. Мотоцикл на всякий случай перекатили под яблоню - в этот раз сливом бензина может не ограничиться.
      На вопросительный взгляд хозяйки, зачем по двору катать мотоцикл, Семен ответил:
      - Пусть будет на глазах.
      Маруся согласно кивнула: бензином она могла уже не выручить.
      Спать легли , когда ночь накрыла поселок. Луна ещё светила - мутным пятном желтела над песчаным карьером, Хозяйка расположилась в летней кухоньке, настежь раскрыла окошко, выходившее в палисадник.
      В спальне с крохотной форточкой было душно - сразу не уснуть. Да в эту ночь было и не до сна: с минуты на минуту мог явиться хозяин дома. Если он знает, кто такие на самом деле его квартиранты, и он им уже пакостил, то вряд ли пожелает встречаться.
      И Семен, выждав, когда Маруся задует лампу ( к этому времени поселок уже был обесточен), через окно, выходившее в сад, где стоял мотоцикл, выбрался из дома, лег на жесткую землю, затененную деревьями: отсюда была хорошо видна калитка: кто войдет во двор, то только через калитку.
      Дремотная тишина, да и напряженная бессонница прошлой ночи, навевали сонливость. Спать могла Гюзель, но и она в прошлую ночь почти не сомкнула глаз. Но Семен чувствовал, что и она бодрствует, держит под наблюдением тыльную часть подворья.
      А ещё спать не давала рана, хотя и была она надежно обработана, забинтована, и все же - напоминала о себе тупой ноющей болью.
      Уже в первом часу ночи, когда луна скрылась за разрытый холм карьера, на юго-востоке вспыхнуло зарево: в Фейергроте что-то горело. Потом послышались частые взрывы - похоже, кто-то кого-то забросал гранатами. Если бы не зарево, Семен подумал, что работники Луизы Цвях забавляются салютуют в честь поимки неуловимого киллера. После серии взрывов было что-то похоже на салют: в черное небо почти вертикально вырвалось несколько трассирующих пуль.
      Это огненное зрелище на какие-то секунды отвлекло Семена, и он с запозданием заметил, что калитка уже открыта, и человек, весь в черном, ведет во двор велосипед. Тот мотоциклист, что вихрем промчался по улице Табеева Стана, тоже был в черном.
      "Он!"
      Уже не было сомнения, что тем мотоциклистом был хозяин этого дома. Он подвел велосипед к белой стене кухоньки, через раскрытое окно тихо спросил:
      - Менты были?
      Из кухоньки Маруся что-тоответила. И опять он тихо:
      - Они что - без транспорта?
      В глубине кухоньки голоса Маруси не разобрать. Зато Митины слова слышались четко:
      - Тогда им трави, что я у цыганки. А велосипед загони в чуланчик.
      Козинский уже направился к калитке, когда Семен ему перегородил дорогу.
      - Митя, стой.
      Спокойный голос квартиранта заставил Козинского на мгновение оцепенеть, в следующий миг он бросился бежать, но распахнуть калитку не успел - Семен прыжком настиг его.
      Когда Семен вышел из тени и спокойно произнес: "Митя, стой", а Митя побежал к калитке, с улицы, из кустов акации раздались выстрелы. Семен сбил Митю с ног, прижал к земле, заламывая руки, инстинктивно оглянулся на дом: услышала ли Гюзель выстрелы? Ведь он ей передал "Вальтер" - на всякий случай.
      На крыльце она оказалась раньше, чем прогремели выстрелы. Прямо с крыльца она выстрелила на звук.
      Оказывается, она видела, как Митя заводил в калитку велосипед. А ещё видела, что к калитке хозяин дома подходил не один. Тот, второй, остался на улице. Приоткрыв дверь, она стерегла второго. И все-таки тот выстрелил первым. Выстрелил, видать, на голос.
      Он не мог видеть Семена, тот был прикрыт стеной кухоньки. Гюзель было бросилась в калитку.
      - Назад! - крикнул ей Семен, заканчивая вязать хозяина дома.
      Стрелявший мог опять выстрелить, теперь уже прицельно.
      Семен, кинув, как куль, связанного хозяина на плечо, внес его в дом.
      Из кухоньки в ночной рубахе, простоволосая выскочила Маруся. Завопила:
      - Ой, убили! Митеньку убили!
      Рядом с ней оказалась Гюзель. Не выпуская из руки пистолета, она затолкала хозяйку обратно в кухоньку. Но та вопила из кухоньки, высунув простоволосую голову в раскрытую створку. Гюзель поднесла к её лицу пистолет, грозно предупредила: - Будешь орать - пристрелю. До утра не высовывайся.
      Маруся сразу же замолкла, но через окно, когда Гюзель закрывала створку, простонала:
      - Изверги... Что та власть, что эта...
      Семен, затянув Козинского в дом и бросив его на пол, вернулся во двор через распахнутое окно, затаился в тени груши. Отсюда ему был виден мотоцикл и крыльцо дома. На жесткой каменистой почве лежать было неудобно. Приходилось удивляться, как здесь ещё росли деревья.
      С другой стороны дома через приоткрытую дверь Гюзелъ держала под наблюдением кухоньку. Хотя она хозяйку и предупредила, чтоб та не высовывалась, а вдруг высунется, попытается уйти - стрелять не будешь. Придется и её вязать.
      В июле светает рано. Уже через полтора часа стали четко видны предметы. Посреди двора валялся велосипед, легкий ветер, возникший из ниоткуда, тихо раскачивал распахнутую калитку.
      Скоро безопасно было идти в контору карьера, звонить в район, вызывать наряд милиции.
      Но этого делать не пришлось. Перед восходом солнца за двором остановилась машина. Семен узнал ишутинский "Форд".
      Павел Петрович был не один, с ним были мастера из "Автосервиса".
      - Эгей, хозяева! - весело позвал Ишутин, входя в распахнутую калитку.
      Навстречу выбежала Гюзель.
      - Ах. Павел Петрович! Как вы вовремя!
      - Я всегда вовремя, - отшутился он. На его смуглом лице сияла довольная улыбка. Он был небрит, видимо, было не до бритья. - Посмотрите, что мы везем! Какого зверя! - Ишутин царским жестом показал на свой "Форд".
      - А что мы вам приготовили! - Гюзель таким же жестом показала на входную дверь.
      Но тут с улицы донесся возглас автомеханика Левы: - Павел Петрович! А здесь тоже была война!
      Оказывается, ночью, стреляя на вспышку выстрела, Гюзель смертельно ранила стрелявшего. Только теперь и Семен и Гюзель догадались, почему из кустов больше не стреляли. А ведь по Семену, когда он вязал хозяина дома, могли стрелять прицельно, притом с близкого расстояния.
      Ишутин привез труп мотоциклиста, который доставлял киллера в Табеев Стан. Когда труп внимательно осмотрели, все были удавлены разительным сходством его экипировки и экипировки Мити Козинского. Одинаковыми оказались и мотоциклы, притом они были с одинаковыми номерами.
      - Кто из них двойник? - спросил Ишутин.
      - А может, кто из них дублер? - уточнил вопрос Полунин.
      Но удивление оказалось ещё большим, когда осмотрели труп, обнаруженный под кустом акации. На нем была милицейская форма, в точности такая, как на киллере, схваченном в Табеевом Стане, даже были погоны старшего лейтенанта.
      - Вызываем Мацака?
      - Зачем? У него сегодня своей работы по горло, - сказал Ишутин.
      - Что так?
      - Вы стрельбу не слышали?
      Семен вспомнил, что ночью, точнее, после захода луны, видел зарево и вроде бы слышал взрывы.
      - Где-то на юго-востоке...
      - На юго-востоке от Мергеля хозяйство Луизы Цвях. Там было настоящее сражение.
      - И тоже были трупы?
      - Как же в наше время стрелять, не делая трупов? - Ишутин через силу улыбнулся. - Там уже разбирается милиция. Пошел слух, что это бандитское нападение с целью грабежа богатых.
      - Остерегайтесь, Павел Петрович. - Гюзель погрозила Ишутину пальчиком. - На вас тоже могут напасть. "Новые русские" своей смертью не умирают.
      - Это что - правило?
      - Стало правилом.
      - Тогда я - исключение... А пока - допросите нашего общего знакомого.
      Допрос Козинского ничего не дал. Митя клялся, божился, что рабочих он не убивал и никого не возил на убийства.
      Не желала давать показания и Маруся, но после того как мастер "Автосервиса" шепнул ей, что мужу при всех случаях будет расстрел, а ей пятнадцать лет, если она что-либо утаит от следствия, Маруся заговорила.
      В её глазах уже был не страх, был - ужас. Вся она переменилась в лице, голос её дрожал:
      - Я... я скажу. Я все скажу! - и к Ишутину: - Павел Петрович! Товарищ Ишутин! Он действительно не убивал рабочих. Это делала какая-то Ласточка... Я случайно подслушала, они говорили по радио. А он убил только одного товарища следователя.
      Козинский метнул на жену испепеляющий взгляд, но промолчал.
      - А ведь Довбышенко был вашим другом, не так ли? - уточнил Полунин.
      Козинский не ответил. Крикнула Маруся:
      - При чем тут друг? За него дали тысячу "зеленых"!
      - Кто?
      Оказывается, следователь уже знал очень многое, и не погибни он от руки своего бывшего друга и бывшего сослуживца, убийцу поймали бы раньше, и гибель по крайней мере троих рабочих удалось бы предотвратить.
      Ишутину Полунин пообещал:
      - Мы осмотрим кабинет следователя как можно раньше. - Тогда это надо сделать сегодня. - Согласен.
      45
      Ишутин не ошибся, говоря, что в хозяйстве Луизы Цвях разыгралось целое сражение.
      Уже в двенадцатом часу ночи, будучи хорошо поддатыми и утомленными неутомимой графиней, они с присущим фронтовикам чутьем ощутили почти одновременно холодок смерти.
      Из неосвещенного слухового окна Горчаков заметил мелькнувшую во дворе тень. Потом мелькнула вторая, третья... Какие-то люди окружали мельницу.
      Горчаков лишь успел заскочить в спальню, где шло пиршество и на широкой тахте нежилась обнаженная графиня, как внизу, под каменными стенами мельницы раздались автоматные очереди.
      - В ружье! - по-военному крикнул Горчаков. И тут же - залп из гранатометов.
      Одна граната разорвалась на кухне. Она влетела через раскрытое окно. К счастью, в этот момент на кухне никого не было.
      - Графиня, вам придется спуститься в подвал, - предложил лейтенант.
      Она уже облачилась в розовый байковый халатик, но грудь не вмещалась, бюстгальтер одевать было некогда, и она велела лейтенанту стянуть ей грудь длинным вафельным полотенцем.
      - Поспешите, графиня.
      - Зачем? Открывайте сейф. Там - оружие. Мне - снайперскую винтовку. Пачка с разрывными пулями - в верхнем левом углу.
      - И все-таки спуститесь в подвал, - повторил он свою просьбу. Лейтенант, в молодости я неплохо стреляла.
      Горчаков исполнил её приказание. Все пятеро заняли круговую оборону. Свет хоть и погасили, и глаза уже стали привыкать к темноте, люди во дворе как растворились.
      Луиза заняла позицию у слухового окна, привычным движением рук зарядила винтовку, через монокуляр внимательно, как охотник из засады, осмотрела двор, где Горчаков заметил мелькнувшие тени.
      - Они за пакгаузом, - шепнул лейтенант, плечом оттесняя графиню от окна.
      - Ты мне мешаешь.
      В этот момент автоматная очередь ударила по окнам.
      - Они ударили по освещенным окнам.
      - Теперь попытаются вышибить дверь.
      - Пошли туда Корецкого, - командовала графиня.
      - Он уже там. С пулеметом. Семагин - в столовой, Алтунин - на крыше, сторожит лестницу.
      - Лестница видна и отсюда. Алтунина - к Питеру. Пусть Питер перебирается к нам.
      - Это невозможно. Входная дверь наверняка под обстрелом.
      Горчаков не увидел, а почувствовал, как в темноте графиня усмехнулась, голос был бодрым. "А она не из робких," - подумал о своей хозяйке. - Еще неизвестно, чем все это кончится".
      Бодрость Луизы диктовалась тем, что она знала, как отсюда выбраться, хотя сама, имея четырех телохранителей, выбираться не собиралась: она надеялась на прочность каменных стен. Дед Луизы, Карл, когда строил эту мельницу, рассчитывал, что клану Цвяхов она будет служить по крайней мере два, а то и три столетия.
      - На дне подвала есть решетка, - говорила графиня Горчакову. Это лаз в дом. Выход - у меня в спальне. Пусть Питер свяжется с милицией.
      - Графиня, линию уже наверное испортили.
      - Питер знает, как связаться.
      Алтунин, захватив с собой фонарик, спустился в подвал.
      Нападавшие не вели огонь и не передвигались. После залпа наступила какая-то странная тишина. За домом что-то горело. В сумеречном свете пламени дым был похож на пар из лопнувшего самовара.
      Наконец, нападавшие подали голос:
      - Выпустите нашего человека, и мы вас не тронем.
      Акцент кавказский, требовательный голос не оставлял сомнения, что незванные гости приехали с самыми решительными намерениями.
      - О чем они кричат? - спросила графиня.
      - Чтоб мы выпустили их человека.
      - Но ведь его же увезли чекисты?
      - Везли-то мы, а потом по дороге передали чекистам.
      - Тогда скажите им, что у нас его нет.
      - Не поверят.
      - Значит, будем отбиваться.
      Графиня, говорила, как будто она всю жизнь жила под пулями, и у Горчакова, крепла уверенность, что они обязательно отобьются.
      Он надеялся на себя, на своих товарищей: все они были проверены в Чечне, под огнем и сейчас повторялась та же Чечня, только уже в глубине России.
      Горчаков видел, как графиня, прижавшись щекой к прикладу, плавно нажала на спуск: оглушительно звонко раздался выстрел - звук в этом каменном мешке словно удесятирялся.
      Горчаков метнул взгляд туда, куда целилась графиня. В свете разгорающегося пламени он заметил человека в черном. Человек , как будто его толкнули, повалился на спину. Вместо головы, что-то бесформенное.
      "Да она же ему полчерепа!"
      Из-за каменной кладки опять гортанное:
      - Не отдадите - живыми закопаем!
      Горчаков знал: это они могут - закапывали попавших в плен тяжелораненых. Хотя чеченские женщины и протестовали, но в горах хозяин мужчина, а у него уже в крови отчаянная жестокость - скопившаяся за двести лет войны с Россией.
      Еще в детстве Алеше Горчакову врезался в память рассказ деда, Владимира Харитоновича. Весной сорок третьего года дед воевал на Северном Кавказе. Здесь летом сорок второго прикрывала подступы к перевалу бригада морской пехоты, почти вся она погибла, но немцев к перевалу не подпустила. Зимой, уже наступая, дед оказался в районе прошлогодних боев. Склоны гор пестрели серыми матросскими тельняшками, но ни одного немецкого трупа немцев местные жители похоронили.
      Полвека спустя внук воевал в этих предгорьях, и опять земля была усеяна трупами российских солдат. Но это уже была другая война, неизвестно, во имя чего.
      А здесь, в Фейергроте, был её отголосок. Нет, пожалуй, просто разбой в глубине России.
      После второго выкрика пауза длилась недолго. Нападавшие сосредоточили огонь по входным дверям. Дверь, дубовая, окованная железом, не выдержала, проломилась, загорелась какая-то рухлядь, дым потянуло на верхние этажи.
      Горчаков заметил, как двое в черном бросились в пролом. Из-за каменной ограды выскочил было и третий, но графиня успела выстрелить, ранила его в ногу. Хромая, он отскочил за ограду, оставив на земле автомат.
      Двое уже были в здании.
      - Что-то молчит Корецкий, - над ухом графини крикнул Горчаков. Гляну, что там.
      Графиня промолчала. Напряженным взглядом она следила за строением, где могли укрываться нападавшие. Ведь их не двое и не трое.
      Пулемет Корецкого молчал. И Горчаков, глотая дым и находя на ощупь ступеньки, спускался вниз.
      Уже со второго этажа он увидел пламя. Горела дверь. Двое в черном что-то волокли к выходу. Догадался: схватили Корецкого...
      46
      К звукам отдаленного боя прислушивался и Мансур Манибаевич Рафиков. Он загнал свой "Мерседесе" в заросли акации. Стоял, ждал. Бой был скоротечный - не более двадцати минут. В Фейергроте что-то горело, по всей вероятности доски.