Змеиная зона

      - В этом месяце я из вас вычту по двести марок, - сказал буднично просто.
      Закончил разговор, с чего и начал:
      - Вы, засранцы... Ну, идите, отдыхайте...
      22
      Каменный Корж только внешне представляет собой пустыню. Весной, накануне лета, здесь все благоухает. Но под высоким белесым небом уже отцветала белая акация, в завязь пошел боярышник, на южных склонах покатых холмов под обжигающим солнцем серебряными нитями засверкала ковыль-трава, а в болотцах, среди низинных пластов мергеля, ярко-зелеными листиками обозначил себя альтаир.
      По преданию, эту ценную лекарственную травку занесли сюда татаро-монголы. Боясь отравиться, они кидали в водоемы семена альтаира, и если те прорастали, воду можно было пить. Семена сеяли разведчики-лазутчики, по их следам с интервалом в две-три недели текли по степи, издали напоминая гигантскую гадюку, тумены азиатских воинственных кочевников.
      Спустя восемь веков о движении по здешним местам жестоких завоевателей напоминал разве что альтаир. Но и тогда и теперь страх испытывали аборигены. Вместо воинственных народов по степи рыскали воинственные разбойники. О лошадях уже стали забывать. Лошадей заменили мотоциклы.
      На пустынных щебневых проселках нет постов ГАИ, никто никого не задержит - поостережется.
      Впервые за многие годы рискнул устроить проверку на дорогах предприниматель-челночник Игорь Силуков. Рискнул не потому что из-за каких-то таинственных мотоциклистов он разбил свою "десятку". Этих, в цыганской одежде, он намеревался опознать где-либо на хитровке.
      Проверку попросил устроить Ишутин, с которым Силукову очень хотелось подружиться. Всю свою личную охрану - троих помощников - он усадил на мотоциклы, вручил им по пистолету Макарова, купленных в Москве на Рижском рынке, проинструктировал. Сам Силуков с другом длинным, как жердь, Виктором Чермашинцевым, электриком завода ЖБИ, выехал в засаду в ночь с пятницы на субботу.
      Облюбовали участок между Мергелем и Барановкой. Место выбрали в суходоле. Перегородили камнями проезжую часть, так что кто будет на колесах, обязательно остановится. А чтоб свой мотоцикл никому не попал в поле зрения, его отогнали подальше от дороги.
      Стали ждать. Под черным звездным небом степь звенела кузнечиками. Среди звезд несколько раз с юго-запада на северо-восток проплыли спутники. Ближе к полночи величественно проследовала станция "Мир". Над Каменным Коржем на несколько секунд космонавты включили прожектор - красный луч, посланный из космоса, иглой воткнулся в ближний холм.
      - Не спят, - тихо произнес Чермашинцев. - Так уж и не спят, - возразил Силуков. - Работает автоматика. Чтоб какой-нибудь другой спутник в них не врезался. Там же и с американцами спутники шатаются. И потому их, называют "шатлами".
      - Говорят, сейчас там с нашими француз.
      - А при чем тут француз?
      - А при том... - продолжал Чермашинцев. - Французы, народ блудливый, засыпают лишь под утро.
      - А до утра че?
      - Известно... Баб топчут. У них там все мужики мсьями называются и любовниц имеют. Ты, я вижу, не веришь, а у них это национальная традиция. Как у нас - пить самогонку. Мне один трекал про одного ихнего философа. Его фамилия то ли Сарт, то ли Сирт. А имя двойное...
      Чермашинцев надолго умолк, прислушиваясь к музыке ночи.
      - И чем он философствовал, этот сир?
      - Известно. У него была жена и студентка. Любовница, значит. Сам же он был профессором. А жена и студентка жили при нем. Жена как жена, а студентка, сам понимаешь. А у профессорской жены был студент-любовник. А у студентки был свой любовник. Молодой. И вот этот молодой студент отбил у того студента профессорскую жену. Профессор, конечно, человек занятой, занимался наукой. Так студент этот трахал и студентку и жену профессора.
      - А что профессор? Ревновал?
      - Он же философ!
      Хоть и было темно, а Чермашинцев видел, как во рту Силукова поблескивает золотая коронка - улыбался: чудно живут французы! - Вот бы их сюда, - пожелал Силуков - Чудак ты, Игорек. Они же тут от скуки околеют.
      За тихим, бодрящим разговором не заметили, как на северо-востоке забрезжил рассвет. Уже при свете зари охотники за таинственными мотоциклистами убрали с дороги камни.
      - Ты не прочь, если мы задержимся ещё на ночь? - предложил Силуков.
      - Можно, - согласился Чермашинцев.
      Решили передневать в степи
      В сотне метров от дороги нашли узкую глубокую промоину, загнали туда мотоцикл. Закусили. Договорились отсыпаться по очереди, не прекращать наблюдения.
      Ближе к полудню со стороны Мергеля показался мотоцикл с коляской. За рулем - мужчина в серой рубашке с коротким рукавом, в коляске - маленькая женщина. Если бы не длинная коса из-под желтой каски, женщину можно было принять за подростка.
      Притормозив у камней, которыми ночью был перегорожен проселок, мотоцикл свернул на обочину, остановился в жидкой тени корявой акации. Мужчина и женщина некоторое время ходили по косогору, лопатой с коротким черенком ковыряли землю.
      Чермашенцев разбудил Силукова. - Гляди.
      Силуков глянул сквозь кустики молодой полыни. Люди ему не были знакомы, а вот мотоцикл узнал. - Павла Петровича. У него зеленый с желтой окантовкой.
      Они ещё долго наблюдали за парой. А те, побродив по косогору, сели на мотоцикл и укатили в лощину. Там, в отдалении, зияло несколько углублений и возвышались террикончики черной породы. - Никак старая скважина их заинтересовала. К металлу присматриваются. - Какой металл? - вяло отозвался опять было закемаривший Силуков. - А трубы? - Мы их ещё в прошлом году вынули и продали на Украине. Туркам. Они сейчас Донбасс раскурочивают Значит шахтам хана? - Турки их на корню скупили. - И много они платят? Если, скажем, разрушают действующую шахту, - объяснял Силуков, - платят в два раза дороже. Примерно сто долларов за тонну. - Сто долларов? - ахнул Чермашинцев. - Да это же на одной лишь разрухе Украина озолотится!.. - А ты думал...
      - Слышь, Игорек, а на нашем ЖБИ сколько металла? - Ты сначала завод останови, а потом уже продавай.
      Пара на мотоцикле все ещё двигалась, объезжая валуны.
      - Остановим, - сказал Чермашинцев. - За такие бабки любой завод на бок положим. - Как ты положишь? - Я же буду не один. Устроим забастовку. Потребуем долги.
      - Этим уже не удивишь. Нужна авария...
      - Будет!
      - Все это, Витя, делается в плановом порядке. Согласовывается...
      - С кем?
      - С заграницей, разумеется. Если она укажет: ваш завод обанкротился тогда все! Тогда можешь курочить .
      - А доллары?
      - Возьмут посредники.
      - А кто они?
      - Главные.
      - Главней правительства?
      - Пожалуй, да.
      Чермашинцев так увлекся продажей туркам холявного железа, что на какое-то время выпустил из виду мотоциклетную пару. А пара уже остановилась у террикончиков черной породы.
      Чермашинцев продолжал следить за парой.
      - На седьмой что-то выкапывают.
      - Но не коренья же? - Породу собирают.
      Десять лет назад, когда буровики искали какие-то полиметаллы, Каменный Корж был оживлен, как по весне муравейник: "КрАЗ"ы подвозили горючее, трубы, на новеньких зеленых "Уазиках" заглядывало начальство, по утрам приезжали буровики, по вечерам спешили по домам.
      Силуков был наслышан о бригаде Валерия Шута. Эта бригада вела седьмую, а потом тринадцатую скважины. После тринадцатой буровые работы заглохли. Объясняли: в связи с перестройкой. Сначала, как он помнит, буровики возмущались. Но начальству было виднее.
      Буровикам предложили податься на Ямал, бывший министр приглашал на свои скважины, которые он выкупил у государства. Говорили, что работа не каторжная и денежная.
      Силуков знал, на что клюнул Сергей Данькин. С собой Сергей прихватил Дмитрия Козинского, вышибленного из милиции. Те вдвоем доехали только до Москвы. В Москве Митя напился, попал в родную милицию.
      В Москве Мите сказочно повезло. Утром сортировали бомжей и он оказался в их сортировке. Пожилой майор, листая Митин паспорт, увидел, что задержанный гражданин Козинский проживает в Каменском районе, тут же куда-то позвонил, и вскоре за Митей приехали. Ему предложили работу в инофирме - развозить по торговым точкам товары.
      В этой фирме, Митя узнал, что на юге Африки есть очень богатая страна, и если с её гражданами подружиться, то незачем ехать на Север. По настоянию своих новых друзей он вернулся в Мергель. Стал рабочим песчаного карьера.
      Несколько раньше, в сентябре, приехал домой Данькин. Свое возвращение объяснял неохотно и то только близким друзьям:
      - Тем, кого обласкали знатные частники - а это бывшие министры и их замы, - тем ещё ничего: рубли метровые. За месяц можно вытянуть на "жигуленка"... Но это счастливчики.
      В счастливчики Сергей не попал. Желающих вкалывать на бывших советских министров, которые вдруг стали демократами и тоже просочились в министры, оказалось немало. Все они проходили проверку на лояльность. Сергей такую проверку не прошел: где-то кому-то он рассказал анекдот, как русские становятся "новыми". Из анекдота следовало, что нефть даже бывшего члена ЦК способна обновить до неузнаваемости.
      Так что Сергей Данькин в отличие от Мити Козинского вернулся в родные края ни с чем... Три месяца околачивался без дела - никто на работу не брал, словно заглядывал в черные списки. И лишь благодаря стараниям шубутного друга, не доехавшего с ним до Ямала, ему удалось устроиться в карьер сменщиком на бульдозер.
      Возвращение на родину для Сергея оказалось роковым: здесь за буровиками, теперь уже бывшими, кто-то охотился. Об этом он узнал, как горько шутили мергельцы, когда уже лежал в гробу.
      Да, кто-то шнырял по степи, отыскивал живых., предавал их смерти.
      Местная милиция - в это верили уже почти все - была бессильна, а московской, как считали многие, было не до провинции: в самой столице каждые сутки кого-то убивают и чаще всего по заказу.
      Криминальную хронику высвечивают на телеэкране - так что в души все наглее закрадывается страх. Даже политики не скрывают, что запуганным народом, как и пьяным, управлять проще. Но с таким положением не все согласны мириться, все ещё веря, что спасение России в руках не задавленных страхом и не спившихся россиян.
      К таким россиянам, как они сами себя считали, относились Силуков и Чермашинцев, и хотя первый по достатку выходил уже в средний класс, а второй оставался пролетарием, оба охотно взялись помогать "новому русскому". Они догадывались, что именно эти мотоциклисты и сеяли страх, но зачем-то маскировались под цыган.
      За весь день Силуков и Чермашинцев о чем только не переговорили!
      Мотоциклисты на "Урале" - они тоже за ними следили - на заходе солнца вернулись в Мергель.
      Над каменистыми холмами - над этим лунным ландшафтом - ещё долго догорала заря. Стояло такое безмолвие, что было слышно, как в голове после изнурительно жаркого дня стучала кровь.
      В свете зари появился реактивный самолет. Самого самолета не было видно, но быстро в размерах увеличивался инверсионный след. Потом до слуха донесся какой-то странный звук, не характерный для реактивного самолета.
      Самолет летел высоко, удаляясь, но звук нарастал, и прежде чем друзья успели сообразить, из суходола стремительно выскочил мотоцикл и, слегка притормозив у камней, так же стремительно нырнул в распадок. В распадке уже было совсем темно, но и там мотоцикл несся с выключенными фарами - скользил по камням как тень.
      Теперь по звуку можно было четко определить - это "Ява" с мощным двухцилиндровым двигателем. Чувствовалось, мотоциклист дорогу знает превосходно - гонит как на ралли.
      Сколько на мотоцикле было седоков не определили. Если два, не исключалось, что это были те самые, на которых и устраивалась засада.
      Оба испытывали смущение: двое суток выслеживать и, стоило на минуту слопоушничать - полюбоваться самолетом, - как все труды коту под хвост. Чермашинцев нервничал, кусал ногти.
      - Может, догоним?
      - Ну, догоним, - рассуждал Силуков, - а это окажутся пацаны. В Москве их называют рокерами, а ещё - полуфабрикатами.
      Они определили: мотоцикл умчался в направлении Барановки. Решили вернуться к месту засады: а вдруг ещё кто вот так?..
      Предчувствие их не обмануло. Это "вдруг" произошло во второй половине ночи, когда за мглистыми холмами скрылась ущербленная луна и её свет отдаленно напоминал зарево.
      Из распадка донесся теперь уже знакомый звук. Через какую-то минуту мотоцикл резко затормозил - Силуков и Чермашинцев успели перекрыть дорогу.
      Было видно: на мотоцикле - мужчина и женщина. Мужчина - в каске, женщина - в темной косынке, юбка длинная.
      Чермашинцев открыто пошел к мотоциклистам. О чем он спросил - Свлуков не расслышал, но заметил, как женщина подняла руку на уровень плеча и как бы показала на Чермашинцева. Чермашинцев, не издав ни звука, стал медленно падать. Мотоцикл взревел, развернулся и на высокой скорости умчался в распадок.
      Чтоб не задеть товарища, Силуков выждав секунду, выстрелил вдогонку мотоциклу. Вспышки от выстрелов на мгновенье выхватили из темноты короткий отрезок дороги и лежащего на ней Чермашинцева. Силуков подбежал к нему, перевернул на спину, посветил в лицо фонариком. Чермашинцев был мертв.
      В Каменке при вскрытии трупа оказалось, что Чермашинцев получил дозу нервно-паралитического ОВ. Эксперт, доставленный вертолетом из областного центра, установил, что стреляли ампулой, которая при столкновении с преградой раскалывается и в радиусе трех-четырех метров поражает все живое: на месте гибели Чермашинцева нашли несколько мертвых ящериц и собрали горстку кузнечиков.
      Почерк был знакомый. Теперь знали, что стреляла женщина, что убийцы раскатывают на мотоцикле "Ява", что дороги им хорошо известны - несомненно, кто-то из местных.
      Заполучить заключение экспертизы для Ишутина труда не составило - он его спешно передал в Москву,
      Несмотря на воскресный день, полковник Гладков был на службе, ждал сообщений по делу "Корж". Он был недоволен работой Полунина: террористы по-прежнему чувствовали себя хозяевами.
      Николай Николаевич, конечно, понимал, что в тех условиях по-другому Полунин действовать не мог, иначе засветил бы себя. Не мог иначе действовать и Павел Петрович Ишутин. Он все время опаздывал. А заметно торопливый агент уже не агент. Зато плюсом было, что он, хоть и с запозданием, но сообщал о самом важном, не упуская мелочей.
      И в этот раз он сообщил то, о чем не сразу узнали даже в областном управлении ФСБ: в ночь с субботы на воскресенье в Барановке были убиты жители этого села Остапец Кирилл Игнатьевич и его жена Валентина Ивановна.
      Остапец был из бригады Валерия Шута. В понедельник туда должны были выехать капитан Полунин и лейтенант Давлетова.
      23
      В воскресенье они решили проскочить в Барановку по холодку, притом на сутки раньше. - Предупреди Митю, что нас не будет, - напомнила Гюзель.
      Семен обыскался - хозяина дома не нашел, подумал, что тот уехал в Каменку на базар с тещиным соседом Панкратом Елизаровичем, безногим инвалидом, продавать огурцы.
      Митю нашла Гюзель в копне сена. Семен разбудил его с трудом. Плоское лицо хозяина дома, заросшее сизой, как у волка, щетиной, было измято, в мутных, глубоко посаженных глазах, гнездилась боль. Правая рука была на перевязи, под рубашкой просматривался бинт.
      - Никак побили?
      - Было дело, - охотно согласился Митя и с наигранной бодростью: Ничего, заживет. Мы козопасы, живучие... А вы меня искали?
      - Искал. Если подъедет начальник "Автосервиса", скажи: аспиранты в Барановке. Хотим повидаться с вашей знаменитой целительницей.
      - С Харитонихой?
      - С ней.
      - А вы предварительно договорились?
      - Неужели к ней очередь?
      - Еще какая! Как за пивом.
      Митя опять зарылся в сено, лицо прикрыл старой казацкой фуражкой.
      В саду, где абрикосовые деревья уже принимали золотистый оттенок, чувствовалась приятная прохлада. Да и по дороге, как только мотоцикл вырвался в степь, ветер ласково холодил лицо, будто сейчас была не середина июня, а по крайней мере, наступил сентябрь.
      На подъезде к седьмой скважине из-за покатого холма показалось солнце, и Каменный Корж мгновенно преобразился: все, что виднелось на горизонте, приобрело, как и в Митином саду, золотистый оттенок.
      Впереди, в суходоле, возвышалась груда свежеломаного мергеля. Вчера днем, когда Семен и Гюзель осматривали седьмую скважину, эти камни лежали у дороги, сейчас они её перегораживали.
      Пришлось остановиться. Пока Семен с проезжей части убирал камни, Гюзель вдруг на щебенке заметила бурые пятна.
      - Кровь!
      Кровь была свежая. Рядом четко выделялся отпечаток протектора.
      - Кто-то тут недавно разворачивал мотоцикл.
      Следы от протектора были по обе стороны груды камней.
      - А протекторы - разные, - определила Гюзель. - А вот и причина крови: два мотоцикла.
      Гюзель подобрала гильзу от пистолета Макарова. По запаху сгоревшего пороха установили, что стреляли ночью или на рассвете, но не раньше вчерашнего вечера.
      Захватив с собой гильзу, Семен и Гюзель продолжили путь. В девятом часу утра, когда солнце уже сильно припекало, они добрались до Барановки.
      У пожилой женщины, переходившей с пустым ведром дорогу и остановившейся, чтоб их пропустить, они спросили, где дом целительнецы бабушки Харитонихи. Кивком головы женщина показала на купу старых ветвистых тополей. Под ними белел обнесенный палисадником саманный домик.
      - Только вы её там не застанете, - сказала женщина. - Она ещё затемно побежала к Остапцам.
      - Побежала? - усомнилась Гюзель. - Сколько же ей лет?
      - Когда горе и старые бегают... Да, да, побежала, - скорбно повторила женщина и поджала темные губы. - Ночью у неё внучка убили. И жену его...
      Остапцы жили на окраине Барановки, а Барановка - сотня дворов по берегу пересыхающего к лету ручья.
      Во дворе в тени тополей топталось десятка полтора сельчан, в большинстве пожилые женщины и дети. Мужчины, по всей видимости, находились в доме.
      - Кто здесь Евдокия Харитоновна? - спросил Семен, обращаясь к женщинам.
      - Она в хате, возле покойников, - ответили с готовностью, оглядывая подъехавшую пару.
      - Вы не из прокуратуры?
      - Нет. Мы собираем травы.
      Семен было взошел на крыльцо, ещё не зная, с чего начинать разговор с целительницей, как навстречу ему вышел сухонький кривоногий мужчина, впалые щеки выдавали в нем человека, страдающего язвой желудка. Он был в серой несвежей адидасовской футболке с орлом во всю грудь, в домашних тапочках и милицейских бриджах. По бриджам Семен определил - власть.
      - Вы кто, гражданин? - обратился он официально.
      - Мы аспиранты, я и моя жена, - Семен показал на Гюзель, стоявшую у крыльца. - Она, кроме того, врач. У нас дело к вашей целительнице. Предъявите документы, - потребовала власть. - А то тут шляются всякие. Я участковый. Лейтенант Байбай.
      Байбай и Семен сошли с крыльцо., уединились под чахлую абрикосу. Здесь валялись окурки, перья лука и граненый стакан.
      Семен показал свой паспорт и командировочное предписание. Байбай придирчиво их рассмотрел, словно с неохотой вернул.
      - А ваши документики, гражданка?
      Гюзель расчехлила спортивную сумку, достала свои документы. Со стороны участкового не обошлось без замечания:
      - Документы носят при себе. Вот как этот гражданин, - показал на Семена . - Украдут сумку - украдут паспорт. Что на это скажете?
      - Ничего.
      Участковому было далеко за сорок. Здесь все его знали, и видимо, поэтому форменную рубашку и сапоги надевал только, когда заявлялось начальство.
      - Из Москвы, значит, - сказал Байбай. - И что там вам не сидится? В нашей некогда белокаменной. Эх, молодежь... У нас, понимаете, убивают. Бац - и душа в дамках, то есть на небе.
      - Да? - Гюзель на своем загорелом личике изобразила изумление. - Ну не совсем, чтоб сильно, - успокоил женщину. - В сутки одного-двух. Просто так. Маньяков по амнистии, по ошибке, выпустили, а они как раздухарились.
      Семен хотел спросить, коль участковый такой разговорчивый, почему он до сих пор лейтенант, но спрашивать было неудобно - а вдруг обидится? - Я, товарищ лейтенант, тоже когда-то служил. - Немного слукавил Семен. Уволили в связи с сокращением. Куда деться - пошел в науку.
      - И напрасно, - сказал участковый. - Шли бы в бизнес. Был бы к хлебу кусок масла. А жене-красавице дарили бы украшения, бриллианты. Они ей ой как пойдут!
      Он подмигнул. На лице заиграли морщины. Казалось невероятным, когда в доме лежали покойники, в селе было горе, а участковый вел себя, как будто все это происходило не в реальности, а в кино.
      - Бизнесменов, дорогой товарищ, - продолжал он словословить - тоже убивают.
      - Притом чаще, чем ваших сельчан, - поддержал его Семен.
      - Ваша правда. - И вдруг участковый болезненно поморщился. Не в силах справиться с приступом, спросил:
      - Соды у вас не найдется?
      Сода нашлась. И не только сода. Он выпил. Вскоре повеселел. Признался, что в спешке не захватил лекарство. А здесь он торчит, потому что ждет следователя, трупы не забирают, хотя "скорая" за двором.
      Водитель "скорой", толстяк с отвислым брюхом, и молоденький белобрысый санитар в белом халате ходили вокруг абрикосового дерева, щупали на спелость плоды. Им спешить было некуда, а трупам все равно, когда их доставят в морг.
      - Тут говорят... - Гюзель глазами показала на сельчан, - что хозяев застрелили из какого-то необычного оружия.
      Байбай усмехнулся. Он был рад, что эта длиннокосая врачиха так быстро облегчила его страдания: дала какую-то незнакомую таблетку - и боль как рукой сняло. Словно в благодарность, он стал охотно рассказывать:
      - Если б застрелили. Похоже, отравили. А как? Есть версия, что с помощью пистолета. Когда эти подонки подъехали на мотоцикле, баба, что сидела сзади, взошла на крыльцо, постучала в дверь. Ей открыл Кирюшка - и тут же повалился ей под ноги. Она заскочила в дом, включила свет и на Кирюшкину жену, Валентину, навела вроде как пистолет...
      - Вы это видели? - переспросила Гюзель.
      - Не я, - честно признался Байбай. - Видел Наташкин бахур. Он как раз выходил от Наташки. А Наташка живет напротив. Бахур слышит - мотоцикл. Подумал, что муж Наташкин возвращается не во время. Он овчар, овец пасет. И бахур, чтоб не схлопотать, сиганул вот туда, в палисадник. И там затаился. Он-то все и видел.
      - А какие они собой? Страшные? - спрашивала Гюзель как любопытная женщина.
      - Насчет страха понятно. Только в темноте много ли увидишь? А видел он вот что. Мотоцикл, остановился напротив Наташкиного двора, а баба проследовала вперед. Он заметил, что она в черном одеянии, юбка до самой земли. Такие длинные в нашей местности не носят. А как они отъехали Наташкин бахур сразу ко мне. Мы с ним побежали к Остапцам, а там уже трупы.
      Не знал лейтенант Байбай, как не знали Полунин и Давлетова, что эти самые мотоциклисты сделали ещё один труп - убили Чермашинцева.
      Прощаясь, участковый посоветовал аспирантам искать целительниц в других селах - они теперь везде есть. А бабке Харитонихе сейчас не до клиентов.
      Этим советом они и воспользовались.
      23
      Питеру Уайзу опять нездоровилось. И Луиза ещё с вечера ушла к русским. Там и заночевала.
      Несмотря на значительную разницу в возрасте, она, по сравнению с мужем, чувствовала себя , как говорят немцы, на подъеме. Муж её не удовлетворял: ссылался, что он где-то в ЮАР, работая на урановом руднике, получил облучение и с тех. пор к женскому полу его не тянет.
      К жене он ревности не питал. И как мужчина её обслуживал, не скрывая своего неприязненного отношения к этой работе. А вот ребята, прозванные Питером "героями чеченской войны", хвалили хозяйку за её горячий темперамент, за ласку, за хорошее вино. Для них это была вовсе не работа, а страстное удовольствие. Они сменяли друг друга, как на спортивном снаряде спортсмен сменяет спортсмена.
      Не привыкшие к европейскому, то есть групповому сексу, они, по-первам испытывали некоторую неловкость. Да и звания смущали: один - лейтенант, другой - прапорщик, третий - сержант, а четвертый, самый мелкий и самый безобразно рыжий, но : самый работоспособный, - рядовой.
      Хозяйка Фейергрота быстро их отучила от вредного предрассудка. Русские сексом занимаются сугубо индивидуально, и это несмотря на то, что у них ещё недавно были колхозы, то есть коллективный труд, а это, в её понимании, что коллективный секс: начальство вызывало провинившихся на ковер, и там применяло к ним административный секс.
      Свои возможности графиня рекламировать не любила. По документам она была единоличной хозяйкой, но хозяином был и Питер - холодный, расчетливый гражданин ФРГ, а теперь уже и России. Да, у него, как и у нее, был хозяин. Он сидел в офисе на берегу Рейна и руководил оттуда. 0н уже подсчитал, сколько миллионов марок ежегодно будет приносить ему Каменный Корж.
      Но подобные расчеты вели и за океаном. Там тоже узнали, что таится в недрах Каменного Коржа. С приходом к власти в России новых людей, многие из которых были в Политбюро, американцы потребовали предъявитъ им отчеты по геологической разведке. Россия оказалась супер-Клондайком. И американцы, ещё не став полными хозяевами России, принялись нарасхват столбить лучшие участки её территории.
      Россия - не какая-то там Панама, морскую пехоту не высадишь. У России пока ещё есть ядерное оружие и есть генералы, которые могут не принять капитуляцию.
      Выбран был самый безобидный вариант оккупации - российско-американское сотрудничество. Одной из этих фирм и было поручено взять на себя подготовку к приобретению Каменного Коржа.
      Землю продавать будет, конечно, правительство России. Часть долларов, которые потом окупятся, пойдут на подкуп чиновников.
      Фирма, купившая себе офис на Тверской, работала с завидным усердием. Так, пожалуй, не усердствует резидентура в стране вероятного противника,
      Эта фирма наряду с другими подобными рекламировала колготки, стиральные порошки - через народных и заслуженных артистов, газонную травку - через бывших полковников Российской армии, но её главным объектом стал Каменный Корж. Руководитель рекламы, в недавнем прошлом агент ЦРУ, исходил из элементарной истины: все, что открыли русские геологи, не является для них тайной. А тайну Каменного Коржа нужно было скрыть от самих же русских. Тайной тринадцатой скважины владела бригада буровиков, бригаду возглавлял Валерий Александрович Шут.
      В офисе на Тверской решили: бригаду и её бригадира надо заставить каменно молчать. Наняли киллера и к нему помощника, знающего Каменный Корж.
      Киллером согласился быть некто Булат. Когда-то он занимался вольной борьбой в легчайшем весе. Он любил резать и не обязательно русских. В Буденновске, участвуя в налете на райотдел милиции, отвел душу, практикуя свое умение бить кинжалом в сердце. Однажды этот прием во время дележа добычи он применил на товарище, с которым ходил на Ставрополье за баранами. По суду шариата ему грозила смерть, и он сбежал в Москву.
      Дядя, младший брат матери, Мансур Манибаевич Рафиков, бывший подполковник Советской Армии, сделал ему документы, что якобы тот беженец из Нагорного Карабаха. Убедившись, что племянник отчаянно дерзкий и прекрасно владеет оружием, дядя предложил ему работу, которую оплачивала российско-американская фирма.
      Булат получал задания от дяди и дядя расплачивался наличными. Таких денег он не мечтал получить даже за налет в Буденновске.
      Теперь же он работал на фирму, дававшей ему прекрасный заработок.
      Перед новым заданием его познакомили с русским, который будет его укрывать и по надобности вывозить на охоту. За каждого убитого Булатом русский получал свою долю. У русского была нежная кличка - Ласточка. Он ей вполне соответствовал: был смугл и стремительный в движениях, особенно когда управлял мотоциклом. Когда Булат по сотовой связи выходил на переговоры с дядей, эта кличка служила паролем.
      На время операции дядя покидал Москву и его "Мерседес-100" с тонированными стеклами и московскими номерами можно было видеть на трассах юга России. Однажды целую неделю Булат провел в дядином "Мерседесе": срочно доставленный из Москвы хирург извлекал из его спины охотничью дробь.
      После каждой удачной операции они с Ласточкой получали вознаграждение. Как-то Ласточка попросил, чтобы дядя Булата, этот далеко не молодой костистый кавказец, удвоил ему гонорар. Наглость русского удивила. Раскрыв рот, полный золотых зубов, бывший подполковник несколько секунд молчал, потом с упреком зацокал языком.
      - За что удваивать?
      - Булат убил моего друга. И я молчу. - И будешь молчать. - И ездить все опасней, - гнул свое Ласточка.
      На этот счет бывший подполковник отделался шуточкой, пояснив: Москва, куда богаче бедного горца, а шахтерам за опасность не платят и шахтеры понимают: тяжело государству - всем тяжело.
      Ласточка был прав: с каждым новым убийством носиться по степи - было все опасней. Их уже отслеживали и, несомненно, поймают.
      Осталось убрать одного, не считая Соплыги - последнего из бригады Валерия Шута, а именно: Юрия Панасенко. В тот раз Панасенко не растерялся пальнул из ружья, и срочно поменял место жительства.
      Булат отделался легко. А вот Ласточку сейчас беспокоила рана, полученная от каких-то незнакомых, по всей вероятности, милиционеров, прикомандированных из Мурманска. Был слух, что приезжают мурманчане в помощь местной милиции. В Ласточку стрельнули почему-то не из автомата. Пуля скользнула по плечевому суставу. Утешало: кость цела. Но водить мотоцикл, как прежде, он уже не мог.
      24
      Питер Уайз представлял Россию, как африканские джунгли, с той лишь разницей, что лесов здесь, в частности, в южных районах, нет, зато есть дремучие люди. А дремучие способны на все.
      Кто-то из них ощутимо пакостит фермерскому хозяйству. Все убийства население записывает на счет батраков графини.
      А ведь батраки только сделали попытку поймать убийц, как наткнулись на каких-то аспирантов. Судя по тому, с какой ловкостью, безоружные, действовали против вооруженных, отпадали всякие сомнения, что это люди далеко не гуманитарной профессии.