Только теперь Мадлен увидела, что находится отнюдь не в обеденном зале, и с удивлением огляделась.

Комната была невелика, но обстановка ее дышала изысканной элегантностью. В мраморном камине тлели угли, напротив располагались две персидские банкетки, поставленные углом. В дальнем конце комнаты над письменным столом висела еще одна картина Веласкеса. Телескоп, астролябия, книги в сафьяновых переплетах говорили о склонности их владельца к научным занятиям. Шелковые гардины, скрывали альков с по-монашески узкой постелью.

Сен-Жермен указал на одну из банкеток.

– Прошу вас, садитесь, – мягко сказал он и отошел к письменному столу. – Мне необходимо с вами кое-что обсудить.

Девушка была откровенно шокирована таким вероломством. А она-то считала, что граф – единственный человек, которому можно безоговорочно доверять.

– Где мы? – спросила она, стараясь держаться спокойно.

– В одном из моих кабинетов, – ответил Сен-Жермен, отъединяя телескоп от штатива. На девушку он не глядел.

– А моя тетушка…

– В обеденном зале, как я вам и говорил. Мы к ней присоединимся позднее.

– А если я захочу видеть ее прямо сейчас? – ледяным тоном спросила Мадлен.

– В таком случае я вас, разумеется, к ней провожу.

Сен-Жермен взял телескоп в руки и любовно провел пальцами по его гладкой поверхности.

– Вот поистине изумительный инструмент. Однако Галилея некогда заставляли отрицать очевидное. Жаль.

Мадлен покосилась на дверь. Она была не закрыта. В замке – ключ, ручка опушена вниз. Девушка почувствовала, что тревога ее заменяется любопытством. Она села и грациозным движением поправила платье. Если их тут застанут, избежать скандала будет нельзя. Репутация ее определенно находилась в опасности. Однако какое-то чувство подсказывало Мадлен, что все обойдется. «Господин, рассуждающий о Галилее, не особенно похож на одержимого страстью маньяка», – подумала она.

– И вы правы, – произнес Сен-Жермен, кладя телескоп на стол. – Я привел вас сюда не затем, чтобы на вас посягать. Речь пойдет о том, как оберечь вас от посягательств.

Мадлен чуть подалась вперед.

– Я вас слушаю, граф.

Она мысленно улыбнулась, заметив выражение одобрения, промелькнувшее на лице Сен-Жермена.

Несколько мгновений длилось молчание. Затем граф наклонился над столом, глубоко засунул руки в карманы и негромко спросил:

– Что вы знаете о сатанинской силе?

– Сатана – враг Божий и человеческий, падший ангел, посягнувший на небесный престол, – ответила, не задумываясь, Мадлен. Потом добавила, помолчав: – Ему позволено творить зло, искушать людей и вовлекать их во грех…

Сен-Жермен устало покачал головой.

– Так вас учили монахи. Но что вы знаете о силе, питающей зло?

– Я же сказала… – смешалась Мадлен.

– Тогда вам надо учиться заново, – вздохнув, проговорил граф. Он откинул голову, потом снова наклонил ее – как человек, не знающий, с чего начать.

– Есть единая сила, в которой и зло, и добро. Она подобна рекам, которые поят нас, но могут и уничтожить. Радуемся мы орошающим нивы дождям или гибнем в бурных волнах, вода не меняется, она одинакова в своей сути. То же можно сказать и о силе. Когда она нас возносит, открывает глаза, облагораживает и вдохновляет на стремление к совершенству, мы называем ее божественной. Но если силу используют, чтобы сеять боль, умножать страдания и разрушать, она становится сатанинской. Все это одна сила. Мы сами творим и Бога, и сатану.

– Но это же ересь, – спокойно, без осуждения произнесла Мадлен.

– Это истина.

Сен-Жермен смотрел в глаза девушки и видел, как здравый смысл борется в ней с затверженными постулатами. В одном он был совершенно уверен: она выслушает его.

– Поверьте мне хотя бы ради себя самой. Есть люди, взывающие к темной стороне силы, и они приносят в мир много горя.

– Что ж, им суждено провести вечность в аду, – быстро произнесла Мадлен и с довольным видом переменила позу.

– Что вы можете знать о вечности? – вскинулся вдруг граф, но глаза его были печальны, и резкость не оскорбила.

– В Париже есть люди, – продолжил он другим тоном, – которые собираются пробудить темную сторону силы. Они готовятся провести два действа – одно в канун Дня всех святых, другое – в день зимнего солнцестояния. И в том и в другом случае они намерены пролить кровь и уже наметили первую жертву. Но со второй жертвой у них еще не все решено. Закон, которому они подчиняются, требует, чтобы это была невинная девушка. Им нужна девственница, Мадлен, – ее плоть, ее кровь, – и теперь они ее ищут.

«Вот ведь глупости», – подумалось вдруг Мадлен, хотя сердце ее стукнуло с перебоем.

– Ваша тетушка говорила мне, что в чем-то подобном был замешан когда-то и ваш отец. Он входил в окружение некоего Сен-Себастьяна. Сен-Себастьян вернулся, он здесь. Он опять собирает свой тайный кружок. Ему помогают Боврэ и другие. Одно жертвоприношение, жуткое, но без большого пролития крови – менее, по их меркам, значительное, они уже совершили и стали сильнее. Мне бы не хотелось пугать вас, Мадлен, но вы ни в коем случае не должны приближаться к приспешникам Сен-Себастьяна. Между прочим, в число их входит и Шатороз.

– Шатороз? – вздернула подбородок Мадлен. – Он всего лишь глуповатый напыщенный щеголь.

– В вас говорит голос вашего разума, но не души. Слушайте голос души – он важнее.

Мадлен смущенно и вопросительно взглянула на графа.

– Ваша душа подобна клинку – отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!

– Я слышу его и сейчас, – прошептала Мадлен, но граф лишь пожал плечами.

– Скажите, – произнес он, отвернувшись к камину, – что вы чувствовали, когда говорили с этим хлыщом?

Мадлен вспомнила ужимки маркиза и содрогнулась, удивляясь силе охватившего ее отвращения.

– Я ощущала себя цветком, к которому подползает огромный червяк.

– Вот истина, – выдохнул Сен-Жермен.

– Но он же ничтожество, – возразила она не столько графу, сколько себе. – Он же ни на что не способен…

– Не надо недооценивать их, дитя. Общение с ними – путь к падению, к гибели.

– Но… вы? – спросила Мадлен, опустив голову и сосредоточенно изучая свои ладони. – Какое вам дело до того, что может со мной случиться?

Сен-Жермен отвернулся, не смея взглянуть в ее лицо, где начинало светиться понимание.

– Это не важно.

– Если вы не скажете, я попробую догадаться сама.

Взгляды встретились, граф сделал шаг.

– Ваша жизнь так ужасающе коротка, что мне не вынести, если хотя бы один ее миг будет потерян.

Мадлен встала, от ее щек отхлынула кровь.

– Сен-Жермен!

С тихим смешком граф отступил. Глаза его помрачнели.

– О, не пугайтесь. Я мог бы сломить ваше сопротивление, но подобные методы добиваться желаемого давно мне претят. Больше тысячи лет мне не приходилось принуждать женщину… и уж во всяком случае, не в общепринятом смысле.

В маленькой комнате стало вдруг очень тихо. Свечи в семи канделябрах покойно мерцали.

– Больше тысячи лет? – Мадлен хотелось недоверчиво хмыкнуть, но звук застрял в горле. – А сколько же вам на деле?

– Я не помню, – ответил Сен-Жермен, опять отворачиваясь. – Когда в Риме правил Цезарь, я был уже стар. Я беседовал с Аристотелем. Эхнатон восхищался статуей Нефертити, которую я изваял. Ныне столица его в руинах, но я бродил по ее улицам, когда она была еще молода.

– Как же случилось, что вы не умерли? – спросила Мадлен, чувствуя, что ладони ее холодеют.

– Я умер однажды… очень давно. Смерть необъятней, чем жизнь. И потому жизнь ценней, ибо она мимолетна.

Глаза Мадлен налились слезами. В голосе Сен-Жермена слышалась такая пронзительная тоска, что сердце ее разрывалось от жалости.

– О, только не надо меня жалеть! Я шел к осознанию истинных ценностей очень непросто. Временами мой разум погружался во тьму, и я купался в крови. Я искал жестокости, войн. Я с омерзением вспоминаю римские игрища. А позднее, вернувшись на родину, я отнимал у людей жизнь из, как это принято говорить, патриотических побуждений.

Сен-Жермен быстро взглянул на девушку.

– Как видите, мои нынешние прозрения оплачены дорогой ценой.

– Неужели бессмертие несет в себе столько печали? – прошептала она.

– Я не бессмертен. Эликсир жизни, – добавил он, прикасаясь к пламенеющему у горла рубину, – восстанавливает мои силы и не дает умереть.

– Вы прожили столько столетий и все же беспокоитесь обо мне. Почему? – спросила девушка тихо. Ответ был не нужен. Она его знала.

– Потому что вы стали мне дороги, – так же тихо ответил он.

Мадлен всмотрелась в лицо мужчины, стоящего перед ней, и увидела то, чего раньше не замечала. Матовый блеск его кожи, подобный свечению, исходящему от древних папирусов, явственно говорил об истинном возрасте графа.

– В юности, – произнес Сен-Жермен, пристально глядя в ее глаза, – я был, что называется, долговязым. Теперь я едва ли могу считаться человеком среднего роста. Пройдет лет четыреста, от силы пятьсот, и я сделаюсь карликом.

Он подошел ближе к Мадлен, протянул руку и нежно коснулся ее щеки.

– Сен-Жермен, – еле слышно шепнула она, накрывая его пальцы ладонью.

– Не искушайте меня, Мадлен. Вы не понимаете, с чем столкнулись…

Сделав над собой усилие, он опустил руку.

– Идемте, я отведу вас к тетушке.

Граф отступил и указал глазами на дверь.

– Запомните все, что тут говорилось о Сен-Себастьяне, и остерегайтесь. Я буду вас охранять, но зло коварно – вслушивайтесь в себя. Ум и проницательность – лучшая ваша защита. Если придется взывать о помощи – спрячьте гордость в карман. Кричите – и я услышу.

Мадлен досадливо передернулась и коснулась его руки.

– Этот эликсир жизни, – пристально глядя на графа, спросила она, – как вы его добываете? Сен-Жермен замер, восхищаясь ее отвагой.

– Я его пью, – жестко произнес он. – Спросите Люсьен Кресси.

– Так я и думала, – кивнула Мадлен. – В этом причина ее болезни?

– Нет, – глухо ответил граф, отнимая руку и отступая. – Это скрашивало ее одиночество. В противном случае я бы даже не приблизился к ней.

– Она знала, что это вы?

Сен-Жермен усмехнулся.

– Ей снились сны, дорогая. Дивные, чарующие сны. На какой-то миг она расцветала. Но приходило утро, и все возвращалось на круги своя.

Граф надолго умолк.

– Добрые сестры рассказывали нам о ночных наваждениях. О мерзких порождениях мрака, пьющих кровь христиан. Но вы сказали, мадам де Кресси это вовсе не претило?

Граф проклял барьер, стоящий между ним и этой любопытствующей особой.

– Несомненно, – сухо ответил он.

На лице ее промелькнуло лукавое выражение.

– Ах, Сен-Жермен, у моего колье опять сломалась застежка, – сморщив носик, прошептала Мадлен. – Она немилосердно царапает кожу. Посмотрите – там, кажется, кровь.

Взгляд графа невольно метнулся к ее горлу, глаза его потемнели.

– Разве не вы собирались подсунуть мне овцу или лошадь?

Слова, которым он попытался придать оттенок иронии, прозвучали как мольба о пощаде.

– Только если вам понадобится больше, чем во мне есть.

Сен-Жермен рассмеялся, но уже с искренним восхищением.

– Мне нужно не больше бокала. Но… это небезопасно, – быстро добавил он.

– Небезопасно? – с блестящими от нарастающего возбуждения глазами переспросила Мадлен.

– Если я возьму слишком много…

Сен-Жермен взял девушку за плечи и легонько встряхнул. Когда он заговорил, голос его был едва слышен.

– Если я буду брать слишком много или слишком часто к этому прибегать, то после смерти вы превратитесь в такое же, как я, существо – нечистое, отвратительное, преследуемое и отверженное людьми.

– Вы не отверженный, – возразила она.

– Я был отверженным. Но я учусь им не быть.

– Ну, один-то разок, без сомнения, не повредит, – рассудительно сказала Мадлен. Она вся подрагивала от нетерпения. – О, Сен-Жермен, не упрямьтесь, прошу вас…

– Я все еще могу проводить вас к тетушке.

– О нет!

Мадлен проворно загородила спиной дверь.

– Я никогда не понимала, как может женщина существовать без любви. Теперь я вижу, что такое бывает. Я наблюдаю за теми, кто меня окружает, и делаю выводы. Они неутешительны, граф! Если меня ждет удел моей тетушки, я хочу хотя бы познать, что это значит – любить и быть любимой.

На лице Сен-Жермена появилось незнакомое выражение, и сердце Мадлен отчаянно заколотилось. Его тонкие сильные пальцы нащупали на ее шее предательскую застежку, и гранатовое колье с легким шелестом упало к ногам.

– Ты твердо уверена, что этого хочешь?… Руки его уже знали ответ. Уверенными движениями они высвободили из корсажа груди замершей в ожидании девушки и нежно огладили их. Потом граф обнял Мадлен, покрывая поцелуями ее веки. Голова Сен-Жермена клонилась все ниже, пока его губы не отыскали ранку…

Тихо вскрикнув, Мадлен прижалась к нему, пьянея от холодящего сердце восторга. О, как же он горек и долог – этот первый в ее жизни по-настоящему чувственный поцелуй!

Отрывок из письма графини д'Аржаньяк своему мужу графу д'Аржаньяку.

«14 октября 1743 года.

В общем, дорогой супруг, я надеюсь, что Вы поддержите эту затею. Ноябрь – тоскливое время года, убеждена, что общество с радостью откликнется на приглашения, которые я собираюсь всем разослать.

Я хорошо понимаю, как дороги вам ваши оранжереи, и почту знаком истинной привязанности и любви, если вы согласитесь поставить к столу достаточно свежих фруктов. Ваши персики вызывают особенно много похвал.

Я уже ангажировала на вечер балетную группу из театра ее величества, а Сен-Жермен обещал сочинить новые арии для Мадлен. Если мадам Кресси к тому времени еще не поправится, он будет аккомпанировать девочке сам – на клавесине или на гитаре. Мадлен от всего этого, разумеется, в полном восторге. Я уверена, она вновь всех поразит.

Ваш внезапный отъезд в провинцию весьма, меня озадачил, и я всерьез беспокоилась, пока не получила письмо. Известие о вашем бедственном положении сильно меня опечалило, но, дорогой супруг, если бы вы, рассказали мне обо всем несколько раньше, многого можно было бы избежать, впрочем, все и сейчас вполне поправимо. Я взяла на себя выплаты по долговым обязательствам Жуанпору. Это поможет разрешить ситуацию – хотя бы на первое время. Да позволено мне будет еще раз призвать вас покончить с азартными играми, которые поистине разрушительны для вашего состояния и вредят вашему доброму имени. Представьте, этот надутый индюк, этот ваш управляющий, только вчера соизволил мне сообщить, что все ваши имения заложены – и давно. Я ведь понятия о том не имела! умоляю, позвольте перевести ваши долги на меня. Я обращусь за помощью к брату, посоветуюсь со своими поверенными, которые вашему не чета, и постараюсь выкупить наиболее крупные закладные. В противном случае у меня есть все основания полагать, что в скором времени вас ожидают разорение и долговая тюрьма. В ожидании вашего скорого возвращения и до счастливого мига нашей встречи остаюсь вашей послушной и преданной женой,

Клодия де Монталье,

графиня д'Аржаньяк»