Владимир Владимирович ЯНИЦКИЙ
      ЦАРСТВО МОРДАСТОЕ*
      ОГЛАВЛЕНИЕ:
      Срок один
      Двадцать пять
      Новый срок
      Обычная история
      Жил-был художник один
      Следующий
      Смена караула
      Все - зеки
      Любимые портреты
      Паек и рацион
      Запеканка по-стахановски
      Хорошо жить
      Темные черточки в отдалении
      Две рабочих смены и турнепс
      Рацпредложение Лисы
      Знаменитая теплушка
      Начальник не замерзнет
      Тепло одет
      Шайтан-гора
      Природная могила
      Директива решимости
      Проявление несимпатии
      В отпуск домой
      Справедливости ради
      Клятва
      Как играли
      Дядя Ваня-шакал
      И другой
      Архитектурный стиль
      В метель
      Мыши
      Верные друзья
      Врачи
      Откуда ветерок
      Еще статья
      Симкина свадьба
      Отец и сын
      Значение термина
      Вражда
      Кто они
      И почему
      Завязал
      Восстановление в правах
      Дуэль
      Петля на шее
      У костра
      Удачный побег
      Труп на вахте
      Оркестр
      Ключ в двери
      Брошенные лагеря
      ________________________________________________________________
      Срок один
      Характерно, что бандит, убивший двадцать человек, растлитель малолетних, последний зверюга, отсиживает такой же срок, какой, допустим, слесарь-сборщик, однажды сказавший, что "студебеккер" - отличная машина. "Восхваление иностранной техники!" - значит, враг народа, значит, политический.
      _______________
      * Гонорар за рассказы автор перечисляет в фонд Мемориала жертвам
      сталинизма.
      Двадцать пять
      Один дух железную дорогу всю спустил налево - двадцать пять лет получил, другой трансформаторной ленты украл - столько же: хищение соцсобственности - одинаково. Тогда многие сидели за трансформаторную ленту, она хорошо шла на подошвы ботинок. За две машины картошки, как и за два присвоенных миллиона - двадцать пять.
      Кто троих убил, ходит посмеивается: а мне десять дали.
      Новый срок
      Срок у него минимальный - четыре месяца. В шахту идти - "не пойду". Кум рядом смекает: "Ага, антисоветский саботаж - пятьдесят восьмая, пункт четырнадцатый - десять лет".
      Обычная история
      Заключенный лагеря - участник революции и гражданской войны, два ордена Красного Знамени, обращается к начальнику лагеря: "Понимаешь ты или нет, что я Советскую власть строил?!" Тот все понимает.
      Жил-был художник один
      На одном заводе еще недавно работал художником человек. Теперь он на пенсии. Немцы с него в концлагере сняли скальп. И он хорошо помнит того немецкого профессора, который возглавлял лабораторию. В плену у немцев он был четыре года. Последующие десять он находился в нашем лагере за то, что находился в немецком. Всего четырнадцать. У него есть парик, наколка и некоторые впечатления для сравнения.
      Следующий
      Люди выходили из трюма корабля, стоящего на причале, бесконечной длинной лентой. Голова колонны уже приближалась к сопке, а хвост все никак не показывался из трюма. Тысячи, много тысяч людей. Казалось, они идут с морского дна через корабль, который служит воротами.
      У трапа стоял начальник конвоя и бил большим деревянным молотком по спине каждого сходящего с трапа на землю: р-раз! два! Он считал до четырех, конвоир отмечал четверки на учетной доске. И тут, как ударил очередного и замахнулся на следующего, этот следующий вдруг так на него посмотрел, таким жгучим и пронзительным взглядом, что опустилась рука начальника конвоя, содрогнулся он от страшной, почти физической силы этого взгляда и ничего уже понять не мог.
      А люди шли мимо, шли и шли. Их надо было пересчитать, перед тем как убить, перед тем как прекратить вообще всякий счет их здоровью, состоянию духа, жизням, перед тем как набить их трупами рвы, где их никто и никогда больше не сочтет, - и для удобства в счете, чтоб не сбиться, требовалось ударять по спине: р-раз! два! три! четыре! - отметка сделана, следующий!
      Смена караула
      - Врагов народа из-под охраны сдал.
      - Врагов народа под охрану принял.
      Все - зеки
      Охранники на вышках - зеки, все начальство лагерное - зеки, сам начальник лагеря - зек. На три лагеря один оперуполномоченный - не зек, остальные - все зеки. Сами сидят, сами себя и охраняют.
      Любимые портреты
      Знаменитая четверка - Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин - вытатуирована во всю грудь. На зоне старый вор спросит: "Ты что, в партию вступил?"
      А портреты - дело такое: попал под трибунал, стрелять нельзя. В приговоре объявляется: свой, но оказался под влиянием враждебных элементов, следует срок, а не расстрел.
      Расскажет все это вору, как портреты его спасли. А вор ему возразит: "Стреляют-то не в грудь, а в голову, ты бы еще на лбу их вытатуировал".
      Стреляют не просто в голову, стреляют в затылок, однако спасли портреты - факт.
      Паек и рацион
      Для примера. В шахте килограмм хлеба в день. Забойщику - кило двести. "Поверхностным" рабочим - 750, на лесоповале - 800 граммов. Вальщикам килограмм. В каменоломнях и шпалорезах - 800 граммов. Тюрьма следственная - 450. Пересыльная тюрьма - 550. Закрытая тюрьма - 600. Изолятор - 300 граммов, на четвертые сутки горячая пища. Городской лагерь - 650.
      Кроме хлеба - турнепс, жмых, соя, рыба низших категорий. Варили с чешуей, с кишками. Картошка шла нечищеная.
      Приварок ограничен. В лагерях от Урала и восточнее в пищу шла китайская крупа - чумыза и гаолян, нередко китовое мясо. Ничего вдоволь. Мечта была нажраться хоть муки с кипятком. Как выйду на волю - ведро сожру. Именно ведро, не меньше, меньше чем о ведре и не думалось даже, неужели на воле ведра не найдется? Найдется. Вот как выйду, так и сожру первым делом муки, ссыпанной в кипящую воду, - затирухи.
      Запеканка по-стахановски
      Стахановский дополнительный паек представлял собой две запеканки из соевой муки длиной приблизительно десять сантиметров, шириной сантиметров пять и высотой три.
      Хорошо жить
      Лежать на масле, а салом укрываться называлось хорошо жить.
      Темные черточки в отдалении
      Росомаха способна бежать за людьми довольно долго. На снегу она оставляет небольшие следы, напоминающие следы младенца, если бы он ходил босиком. У нее длинные острые когти, которыми она разрывает мясо. Выпив кровь и выжрав внутренности, она оставляет блюдо. Вид людей вызывает у росомахи волчий аппетит. Их много, они идут далеко от нее, близко к ним она боится подойти. Кто-нибудь из них обязательно упадет, обязательно, вот сейчас. Нет, не упал. Показалось. Покачнулся просто. Острыми звериными глазами росомаха вглядывается в узенькую полоску черных палочек, теряя на снег под лапы обильную слюну. Не может быть, чтобы за целый день, вот сколько она бежит, никто не упал. Это случится обязательно. И тогда она разорвет с урчанием темную несъедобную шкуру и вонзит клыки. И будет наконец сыта.
      Две рабочих смены и турнепс
      Ты, скажем, не умеешь кирковать землю, вот и не успеваешь. Конвой меняется, а ты остаешься. Это значит, работаешь две смены, возвращаешься в лагерь ночью. В шесть утра подъем. Жрать: мороженая капуста да турнепс. Сможешь ли ты жить?
      Рацпредложение Лисы
      Однажды режимную бригаду вывели на трассу. В "режимке", кроме постоянных клиентов, или постоянных бригадников, - пятидесяти человек, присутствует довод (отказники, воры). Попался усиленный конвой: семь человек, три собаки.
      Работа шла в общем оцеплении, строили дорогу. Встретилась скала, что делать - непонятно. Некто Лиса, из отказников, взял с собой четыре-пять работяг и прикатил на объект бочку мазута килограммов на триста. Мороз стоял приблизительно около сорока. Бочку разлили на камнях и подожгли при помощи сучьев еловых и коры. Поднялся очень сильный огонь. Скала начала трескаться, распадаться огромными кусками. Когда огонь прогорел, под воздействием мороза она еще начала трескаться. Бригаду снимали, уводили на отдых и приводили снова.
      Норма выработки на скалу составляла 0,25 м\3, "лисин" метод дал от 800 до 1000 процентов выполнения плана. Дорога была объектом чрезвычайной важности для строительства. Бригаду со стройки в лагерь сопровождал духовой оркестр. По прибытии в лагерь ее расформировали. Каждый заслужил право перейти в обычную бригаду.
      Знаменитая теплушка
      На небольшие расстояния возили в теплушках, деревянных вагонах. Их не отапливали: боялись - заключенные подожгут вагон. Сами, мол, надышите.
      Иногда удавалось вырезать пол у вагона. На этот случай были предусмотрены специальные вилы, смонтированные за вагоном. Как в лючок нырнул, так вилы в бочок и получи.
      На станции дверь открывалась, возле нее четыре солдата становились с автоматами в упор. Бочку с парашей из вагона за ручки вытаскивали. В вагон втаскивали бочку с баландой. Черпака нет, как делить, как разливать, охрану не интересовало. Миска-то у каждого, вот мисками и черпали себе.
      Начальник не замерзнет
      Солдат одет: тулуп, ватные штаны, валенки. Еще рукавицы меховые на тесемках, как у ребенка. Руки на карабине, с карабина снял руки, в рукавицы сунул, согрел и опять на карабин. Офицеры на ногах носили торбаза. Мех оленьих ножек - фамуса. Из фамусы шили сапоги - торбаза. На подошву шла хребтина, вовнутрь вместо носка на голую ногу надевался чиж, а подошва под ступню выделывалась ягелем - мхом. Можно спать на сопке в шестидесятиградусный мороз, выставив ноги из палатки наружу.
      Тепло одет
      Когда под телагой другая телага, только без рукавов, с рукавами попросту не влезешь туда, считалось, тепло одет.
      Шайтан-гора
      Руду здесь у подножья добывали касситеритовую. И носили ее в корзинах на гору по тропинке мимо лагеря, расположенного наверху, в так называемую обогатиловку. Можно было провести канатную дорогу, можно было обогатиловку построить у подножья же, но поставлено и организовано было именно так: метров семьсот - восемьсот следовало подниматься с рудой за плечами на гору и еще с полкилометра идти мимо лагеря по плоской вершине, а потом спускаться за новым грузом. Так часов двенадцать, почти ничего не жравши.
      Природная могила
      Ров под Шайтан-горой вымыло талыми водами: километров пятнадцать по окружности в длину, метров десять - двенадцать в ширину и семь в глубину кто-то когда-то хотя бы на глазок измерял его. Бульдозером такое не вырыть, и зачем? Тогда как же еще, если не талыми водами или как-нибудь по-другому, но естественным путем?
      Вероятно, на протяжении многих лет старалась природа, люди завалили трупами лет за десяток.
      Директива решимости
      Конвой применяет оружие без предупреждения. "Побежишь - собаку пущу. Собака не догонит - пулю пущу. Пуля не догонит - сапоги сниму, сам догоню". Конвой шуток не признает. Шаг вправо, шаг влево - побег и очередь. Резких движений лучше вовсе избегать.
      Проявление несимпатии
      Не понравилось начальнику лагеря твое лицо - вывел за зону, прямо в харю плюнул пулей из маузера, с которым гражданскую провоевал.
      В отпуск домой
      Рыжий веснушчатый Романов. "Рукавицы принеси, - сказал ему охранник. - Да вон они. Да забыл я их". Рукавицы в двадцати шагах, но считаются за зоной. На снегу валяются у тлеющих головешек. Романов послушался, охранник автомат вскинул, и фонтанчики крови забили из Романова. Все слышали, все видели, но считается - побег и пресечение побега, а значит - для поощрения отпуск в родную деревню, где и водки и баб вдоволь. Рукавички свои оброненные сам поднял, сходил - не поленился.
      Справедливости ради
      Генерал Никишев издал приказ: чай, табак, сахар в первую очередь работягам, а конторе то, что после останется. И узнал, что приказ не выполняется, контора в первую очередь себе все забирает.
      Приехал на машине часов в пять утра на территорию рудника, вышел из машины: телогрейка, сапоги кирзовые, грязные, специально раздобытые, шапка домиком. Походил по руднику, посмотрел, сам незаметный, маленький, в бревнах копошится - никому до него дела нет. Мало ли как попал, мало ли кто такой, ну мужичок, ну вольнонаемный.
      В седьмом часу привезли зеков. Прибыло начальство, открылся магазин. Он - туда. "Дай", - говорит завмагу и перечислил, что ему надо. Завмаг: "Да пошел ты знаешь куда". - "Я трудился. Мне положено. Приказ знаешь? Я из шахты, посмотри, весь какой грязный. Мне в первую очередь". Бузить начал. Завмаг, теряя терпение, обругал его. Тогда он схватил палку и начал бить ею наотмашь по витрине, банкам-склянкам. Прибежала милиция, стала собираться толпа. Чем народу больше при сем, тем лучше: эффекты любил.
      Всей толпой идут к капитану. Приходят. "Я тебя посажу. Ты у меня теперь гнить будешь, - капитан ему. - Документы!" И тут наступает его звездный час. Достает, протягивает. Капитан меняется в лице, вскакивает: "А! Да я!" Начинается расправа. Откуда-то прибегает его личная охрана, которая до сих пор только наблюдала. "Вызвать мне того. Вызвать мне другого. Не выполняете мой приказ, сволочи!" Привели завмага ни живого ни мертвого. Распорядился: "Пойдешь в шахту". Увидел в окно самого тощего, самого последнего фитиля, тот шел, за стеночки держась: "Будет завмагом!" Навел порядок и уехал.
      Клятва
      Костя, которого придурком считали, залез на крест. Крест огромный, гнутый, соборный. Собор внутри "малолетки", а "малолетка" сама в бывшем монастыре. Костя на кресте сидит высоко. Если упадет - убьется, начальству отвечать. Начальник лагеря ходит вокруг, уговаривает Костю слезть. Костя ему: "Что дашь?" - "Пончиков хочешь?" - "Много?" - "Сколько тебе надо?" "Пятьдесят". - "Хорошо, ты их получишь". - "Поклянись". - "Честное слово". - "Ты именем Ленина-Сталина поклянись". Клянется начальник - куда тут деваться. Можно засранца и с лестницы стащить, но пончиками накормить вроде проще. Клятва страшная дана, не исполнить нельзя. Не исполнишь мальчишка напишет или просто товарищам скажет, и попал в НКВД.
      Ему, конечно, всыпят хорошо потом и за крест, и за то, что клясться заставлял, но сначала пончиками накормят.
      Как играли
      На "малолетке" особенно жестоко - на всё. Часто на хлеб. Можно было хлеб до конца срока проиграть. Проигравший питается - ничем не брезгует, а у выигравшего на кровати полтонны хлеба уж лежит. Вокруг кровати шестерки пасутся, за пайки задания выполняют. Можно проиграть картошку из супа, всю картошку из супа до конца срока.
      Дядя Ваня-шакал
      Фигура на тюрьме - надзиратель дядя Ваня. Сам здоровенный и лапы здоровенные, что верхние лапы, что нижние. Нижние сорок восьмого размера. И добрый. Придет в камеру после отбоя. А голодно было. Некоторые от голода становились дистрофиками. Пальцем потычет в самых дошедших: "Ты, шакал, и ты, шакал, и ты, шакал. Все пойдете со мной, шакалы". - "Куда, дядь Вань?" - "Работать". - "Да мы не можем". - "Я вас научу". - Приведет в коридор. Поставит перед ними таз перловой каши и скажет: "А теперь работайте".
      И другой
      "Полуторка" его звали. Тоже здоровый, тоже надзиратель. Серые глаза, совершенно ничего не выражавшие. Квадратная рожа. Этот как робот. Звали "Полуторка", потому что "полтора Ивана".
      Архитектурный стиль
      К бараку пристраивался барак, к нему с торца еще барак, к нему - еще. Когда ожидалось прибытие этапа и зона не могла разместить всех, происходило рождение нового архитектурного стиля - динозаврического: бараки вытягивались по зоне, напоминая гигантских динозавров.
      В метель
      Один вольнонаемный подрядился строить бараки. Заключил договор на строительство четырех. А на Колыме построить барак - дело непростое: леса там нет, и деньги за это платят немалые.
      Вот закончил он свое строительство, приезжает в пургу в управление на аэросанях: "Поехали смотреть". Поехали. Подъехали к одному, посмотрели, покружили - нормально, нравится; посмотрели другой, с трудом пересмотрели все: метель метет. Вернулись в управу, подписали документы, вольный получил свои денежки и уехал, и его больше никто не видел. А барак-то один стоит. Четыре ведь смотрели. Смотреть-то смотрели, а стоит один.
      Мыши
      Зеки разводили полярных мышей. Кормили чем придется и дрессировали их.
      Верные друзья
      Колымскому зеку собака что мышка. Придавил, разорвал, сожрал. Забежала собака за зону, пусть овчарка, жить ей не больше получаса. Освежуют, только на костре дадут чуть закоптиться и съедят. Боялись собаки этих людей.
      Врачи
      Были врачи - зеки, которые начальства не боялись. Идет развод. Мороз ниже тридцати. При морозе ниже тридцати начальник не имеет права выгнать зеков на работу без подписи врача. А врач смотрит, потому что в случае чего потянут его. "Ну-ка, сними валенки, что у тебя там. Ага, носков нет, не подпишу". Начальник рычит на него: ты чего это, мол. Тот начальника не слушает, не подписывает.
      Откуда ветерок
      Начальник всех бы выгнал на работу, но боится, что донесут. Донесет ближайший же его помощник, и не в том смысле, что люди отмораживаются, значит, калечатся, а в том смысле, что они калечатся по воле самого начальника, из вредительства, для срыва выполнения государственного плана по лесу или золоту, а это уже диверсия против советской власти, статья 58.
      Еще статья
      "Пятьдесят восьмую захотел? Мало тебе твоего букета? - спрашивал зека следователь. - Ты чего себе позволяешь, а?" - "А что я себе позволяю, оправдывался зек. - Воры попросили, я и рассказал им несколько историй". "Воры попросили, воры попросили, - ворчал начальник. - Пока ты рассказывал про своего Робинзона Крузо, тридцать человек работу бросили, слушали, значит, саботировали. И ты - зачинщик".
      Симкина свадьба
      Надсмотрщица по имени Сима - зверь. Мордовала баб, те ворам пожаловались. Сама из деревенских. Подруга сманила на все готовое: харчи, форму и власть. Падла всегда за власть держится. Симке старлей обещал выдвижение, если она будет стараться. Старалась вовсю.
      Плохо еще зная лагерь, пришла как-то вечером к ворам порядок в их юрте навести. Вошла, только рот открыла и оробела, не зная почему вдруг. По-кошачьи подкрался Чахотка, долговязый страшноватый детина, с глазами, залезшими вовнутрь голого черепа, длинный нож тускло блеснул. "Пойдем, милочка, прочистим трубу", - зловеще пропел его могильный голос.
      Симка была просунута в тесную дырку оконца, протиснута, почти вбита по локти напрочь, так что не могла пошевелить руками, а только беспомощно ерзала и извивалась. Чьи-то лапы, многочисленные, как лапы осьминога, мягкие и нахальные, казалось, с присосками, заботливо содрали с нее ватные штаны. Она поняла и замерла.
      Ее рыхлый белый зад засиял луной, словно освещая помещеньице. "Ты крути, виляй", - хрипло и требовательно сказали ей и для убедительности бухнули кулаком по выгнутой спине - она подчинилась, чувствуя, как ее поливают откуда-то чем-то теплым.
      Воры толклись, толпились на пятачке пола, возле нее, толком не знавшей мужчин, налезали, мгновенно соскальзывая - она их не видела. Она видела звезды, заплывшие слезами, и тщетно пыталась сосчитать их, Симка зверь, надсмотрщица.
      Отец и сын
      Оба попали на зону. Отец с матерью уже не жил тогда. Мать послала сыну посылку. Сын, сидя на нарах, забрался в нее - в ней и сало и остальное, он с сала начал, отрезал ломоть, жрет, вкусно почавкивая.
      Отец под ним на нарах спал. Встал, сына за ноги облапил: дай, просит отцовская коварная, неверная, хотя и жизнь подарившая, морда. Сын пхнул его ногой в грудь: пшел. Отец сзади подобрался, саданул сына по горлу ножом, сын давится, кровью захлебывается, с нар съехав, а отец обтер нож об штаны - медленно провел им в одну сторону, в другую, и сало початое себе отрезает. На белом ломте розоватая жилка сыновьей крови, сало на губах лоснится. Видавшая виды охрана - и та таращится удивленно.
      Значение термина
      Пора пояснить, кто такой вор. Вы думаете тот, кто украл что-нибудь. Неверно. Можно ничего не украсть, а быть вором, а можно всю жизнь воровать, но вором при этом не считаться. Термин "вор" в лагере употребляется скорее в значении старорусского "бандит", "разбойник".
      Вражда
      Начальство указывает сукам: там воры живут. Суки врываются ночью, истребляют воров. Приезжает спецлагсуд, всех сук к стенке, пулемет: тра-та-та - нет сук, и воры вырезаны. Или ворам говорят: "Суки в том бараке и вон в том". Воры на сук бросаются, перебьют. Спецлагсуд воров к стенке, пулемет: тра-та-та. Ни воров, ни сук, ни вражды.
      Кто они
      Суки - это бывшие воры, позанявшие в лагере определенные должности. Воровской же закон говорит: никакой должности не занимать. Конечно, если вор захочет работать просто так, землю поковырять лопатой или бригаде помочь - никто ему запретить не может.
      На работу воры выходили, но сидели у костра, а бригадир им полешки подкладывал и чай подавал. Если в бригаде воры, бригада чувствует себя совсем по-другому. И палка не у бригадира, палка лежит возле них. Бригадир драться ею не смеет. Мужики жаловаться бегут на своего бригадира не куму, как теперь, а ворам. А те ласково ему: "Миленький, ты чего? Али повязку надеть хочешь, али чекистам в помощники затесался?" Один раз предупредили, второй раз говорить уже не станут - исполнителя пошлют.
      И почему
      Воровская юрта открыта для всех - пожалуйста. Почему все ворами не становились - вопрос. Их закон строг; если сходка постановила: идти и убивать тебе - значит, иди и убей. Не каждый мог. Правильно, каждому свое. В рабском мире - рабский человек, хочешь быть рабом, нравится если - будь.
      Завязал
      Выйти можно. Достаточно на собрании объявить: воры, я завязал. Ну что же, завязал и завязал, тем более если человек освобождается. Тогда соберут денег в дорожку, одежду: "На, носи, новую жизнь начинай". Но если опять попал на зону, то уж на общих основаниях, сходка назад не примет.
      Восстановление в правах
      Если не прирежут за неуплату карточного долга или еще за какую-нибудь провинность, назад примут только за большую заслугу. Могут приказать принести голову такого-то. "А-а, принес, теперь садись с нами чай пить. Теперь ты наш". Наливают ему, усаживают получше.
      Дуэль
      На одной пересылке вышел сука вперед и говорит собравшимся ворам: "Хочу попробовать воровской крови". В руках два ножа. Первого он зарезал. Зарезал и второго, третьего. Четвертый зарезал его.
      Петля на шее
      Гитара в руках. Петля на шее. Поет в воровской юрте. Классно поет. Несколько часов. "Ну все, иди, - говорят ему, наслушавшись. - Сегодня ты не умрешь. Приходи завтра". Приходит на следующий день. "Сегодня не умрешь", - опять объявляют ему.
      Так певец ходил и пел много дней подряд, пока сам не удавился.
      У костра
      Бригада воров вышла на работу. Свалили дерево, сложили из него костер - метра три, расселись сами вокруг него и греются, не работают. Охрана не знает, что с ними делать. Стрелять - далеко, не видно в кого. Орать толку не будет. В оцепление с оружием не войдешь - отнимут оружие, да и самого кончат.
      Начальник лагеря подошел все-таки. "Сидим, братцы?" - "Ага, начальник". - "Неплохо бы и поработать, - сказал и выразительно посмотрел на лопаты. - Землю покопать". - "А ты вырой себе могилу, мы тебя быстро закопаем". - "Я знаю, что вы, будь ваша воля, меня бы заживо съели". - "А будь ваша, вы бы нас расстреляли". - "Тоже верно, расстрелял бы. Но раз нет ни вашей воли, ни моей, так и будем жить".
      Удачный побег
      На вид старикашка - лицо старое, а мышцы крепкие, и мужик еще молодой. Подошел к конвоиру, тот у костра грелся, и попросил прикурить. Конвоиру вставать за головешкой лень, в тулуп уткнулся и сидит. "Сам, говорит, - подойди". Человек шагнул к костру, головню взял и конвоиру в морду. Конвоир опрокинулся, перебултыхнулся на спину и винтовку выронил. Человек винтовку подхватил и направил на остальных троих, которые сидели по углам ямины, потребовал бросить винтовки. Подозвал молодого паренька и сказал ему вытащить затворы. С пареньком и ушли вдвоем, никто больше не пошел. Так их нигде и не видели.
      Труп на вахте
      А то положат на вахте труп беглеца, забитого в тайге прикладами ведь специально на себе приволокут. Смотрите и делайте выводы. Бригада мимо на работу идет.
      Оркестр
      Идет и под оркестр. Если передовая бригада или день передовой, ударный. Вместо синего трупа - трубачи и барабанщики. Дуют и лупят вдохновляющие на подвиг марши.
      Ключ в двери
      Человеку надо было всего-навсего открыть дверь, закрыть ее за собой, сделать два шага по коридору, открыть вторую дверь - и тут он вне досягаемости охраны, на свободе. Ключ он держал в руке, сидел наготове и ждал той минуты, когда раздадутся шаги конвоя. Вот шаги раздались, он ступил к двери и замешкался, всовывая ключ в замочную скважину. Вместо того чтобы открыть дверь сразу, он открыл ее на пять секунд позже. Конвой проходил мимо, когда он шагнул в коридор. Сирена, тревога, его схватили он кончился на этом. Неудачный побег, как правило, приканчивает зека. В его ситуации ошибаться нельзя было, нельзя было пять секунд поворачивать ключ в двери. Одну секунду, только одну секунду, и выйти, и в запасе еще четыре секунды, ровно четыре, пока охрана, конвоиры, за углом. Понятно, в носках, на цыпочках, по-кошачьи, еще как-нибудь, но ведь спасение, господи. Все рассчитано, и не им самим, за ним ведь силы стояли, чья-то заинтересованная мысль, чьи-то связи и связишки, возможности, расчет, радение, самолюбие, наконец. Свобода - это ведь не министром становиться, и не отцом, и не женихом, это становиться собой, возвращать себе себя, с чем еще можно сравнить? Как же нельзя ключ-то заранее сунуть в скважину, пристроить, приладить его там, нащупать это соответствие бороздочек, чтобы только повернул в полсекунды и - там. Этот ключ попробуй достань, кто-то жизнью за него заплатил, и ему не просто так, а за бесценные заслуги добыли. Да-а, все полетело теперь прахом, все.
      Брошенные лагеря
      Там, где золото выработано или произошло что-нибудь таинственное, стоят по трассам деревянные, а то и железобетонные столбы, рядом валяются куски железа, доски, арматурные палки. Здесь нет живых, здесь все мертвы, и все мертво. Кто теперь расскажет? Хлещет дождь по остовам бараков, они здесь памятники, они здесь могильные кресты, они гробы здесь и они могилы. Раскопай, возьми в руку киркой пробитый череп, скажи ему, что он жив.