Девушка с ложью на сердце

– Все вы грязные! – вдруг выкрикнула старушка с резким голосом. Паша вздрогнул – он инстинктивно боялся кликушества. – Только бы кушать да пить вам! Нет у вас души!

Ее перебил мужской баритон, принадлежавший осанистому старику в серой мятой шляпе.

– Пусть дети ваши тоже к Чистоте придут – тогда и на улице не останутся.

Резкоголосая замолчала, будто ее водой окатили.

– Как это? – удивились ушки.

– А у нас мирян не обижают. Им даже помогают. А если Учитель совет даст да благословение – ни в чем нуждаться ваши дети не будут! Чего же плохого, коли люди успешно живут? Пусть! Мирская наша жизнь и дана для труда, для успеха.

Цветные кончики шарфика дерзко подпрыгнули.

– Так, а чем эта Чистота помочь мне сможет, если мне пенсии на стиральную машину не хватает? Денег даст, что ли?

– Коли Учитель благословит – то даст! – твердо заверил ее баритон.

Разговор на этом не закончился, но Паше пора было выходить.

«Выполз на свет божий! – сказал он себе саркастически. – Наслушался! И чем люди себе головы забивают? Пойду-ка я выпью».

Глава 8

КОШЕЧКА НА ДИВАНЕ

Ни детство под крылом любящей семьи, ни отрочество с друзьями из таких же благополучных семей, проживающих только в центре города, не подготовили Лизу к шквалу горестей, обрушившихся на нее с неожиданной, непредсказуемой и невиданной жестокостью.

Еще два года назад она была милой замужней домохозяйкой, нежным цветком в комфортабельной оранжерее, кошечкой на велюровом диване. У Лизы были длинные ногти и рассеянный взгляд женщины, список проблем которой умещался в одной-единственной фразе: ах, если бы у меня был ребенок!

Но вскоре и это затруднение благополучно разрешилось – у Лизы родилась дочь. Безоблачное счастье длилось всего пять месяцев. В марте девочка приболела, потом стала угасать на глазах и, наконец, тихо умерла одной черной ночью, освещаемой лишь вспышками молний майской грозы. Девочку не спасли ни деньги, ни молитвы, ни аура благополучия семьи. Диагноз не имел значения, поддержка родственников была не нужна, судьба заткнула свои маленькие ушки, не желая слышать просьб и молитв.

Беда не пришла одна. Следом за смертью дочери Лизе надлежало пережить и смерть мамы с папой. Родители Лизы погибли вместе, в один день, в один час. Их новенький «форд» за секунду превратился в груду бессмысленного металла. Залитые кровью тела пожилых людей доставали из скомканного автомобиля с помощью автогена и все равно по частям. Как-то не укладывалось в голове, что водитель, размазавший «форд» по асфальту своим многотонным, груженным бетонными плитами КамАЗом, остался абсолютно невредим, да и не виноват, согласно правилам дорожного движения и закону.

До смерти родителей Лиза полагала, что в отчаянии достигла дна. После их гибели – и это дно ушло из-под ног. Муж Лизы, Денис, слушая ее бессвязные и отчаянные речи, потоком лившиеся день за днем, неделя за неделей, постепенно начал терять терпение. Ему стало казаться, что все эти беспрерывные беспомощные слезы сольются в соленые ручьи, потом образуют реки, реки превратятся в моря, и не будет больше тверди земной и ничего прочного в его жизни.

Денис взялся рыть эффективные слезоотводы и возводить на пути соленых рек плотины и дамбы. Примерно полгода муж окапывался на острове своей собственной жизни, а через полгода собрал чемодан и ушел в неведомое Лизе пространство.

А Лиза осталась.

Она не спятила и не потеряла связь с внешним миром. Лиза просто решила, что должна жить так, будто бы у нее есть то, чего уже не было. Она взяла детскую коляску и вышла во двор. Женщина недолго катала коляску вокруг дома, а потом села на лавочку у подъезда и открыла книгу. Проходящих мимо соседей Лиза приветливо окликала. Они останавливались, наиболее мужественные и артистичные даже улыбались. Лиза рассказывала им про то, как кушает и спит ее дочь, про отменное здоровье родителей и про новую работу мужа. Если кто-то из собеседников пытался вернуть заплутавшую Лизу к реалиям, она лишь мило улыбалась. Людям придется привыкнуть к тому, что у нее снова все хорошо!

Так, в странном спокойствии, Лиза прожила до Нового года. Она полоскала пеленки и ночью кормила дочь грудью. Она готовила мужу ужины и стирала его рубашки, обнаружив две, отправленные на тряпки, завалявшиеся в дальнем углу шкафа. Лиза ездила в дом родителей, накрывала стол к чаю и подолгу болтала с мамой о том, как быстро растет ее внучка. Денег, оставленных мужем, пока хватало на детское питание, погремушки и прочее…

Наконец одна из ошарашенных подруг Лизы, наблюдавших за всем этим делом, пришла к ней в сопровождении знакомого психолога. После недолгой беседы доктор предложил Лизе пообщаться с одним человеком из общества «Светоч». Он обещал помочь, ему уже встречались такие Лизы.

И женщина с пустой коляской, очарованная его голосом, согласилась принять помощь.

…Пролечившись год, она покончила с собой, отравившись газом. Предсмертная записка объясняла причину душевного катаклизма Лизы: у ее бывшего мужа и его новой жены родилась дочь.

А ведь незадолго до этого Лиза поняла – никакие психологи ей не нужны, и помочь ничем не смогут. Лиза и так знала о себе все: она в полном порядке, у нее нет никаких проблем. Дочь Лизы растет здоровой и крепкой девочкой, муж на руках носит, родители, слава богу, души в дочери не чают. Лиза ходила к психологам только для того, чтобы завистливые друзья-приятели не смотрели на нее с таким вот озабоченным выражением: «Ох, Лиза, ты на каком свете находишься?» Пусть они не думают ничего, не высовывают свои раздвоенные языки, шипя разные гадости, – лечится Лиза, лечится!

Они, безумцы, не понимают – от счастья не вылечишь, от благополучия не спасешь. Да, ходит Лиза на все эти занятия, а потом вновь возвращается в свою огромную гулкую квартиру, открывает дверь своим ключом, входит в сумрачную прихожую, вдыхает полной грудью родные запахи своей семьи: свежие пеленки, мужской парфюм, осетрина, запеченная в фольге, сигаретный дымок с балкона, где курит ее красивый ласковый муж.

Лиза скидывает с усталых ног легкие остроносые сабо и летит к ним, к мужу и к дочери, чтобы обнять, прижаться, затискать, чмокнуть, подставить сохнущие от нетерпения губы… Смех, куча-мала, визг толстенькой девчушки, мужские властные руки. Потом – ужин, а это – святое. Они садятся в столовой – никаких телевизоров!

Они соскучились и хотят видеть только лица друг друга, а не ведущих этих смрадных новостей! Лиза раскладывает осетрину и салат по тарелкам, наливает по бокалу белого вина себе и мужу, а дочери – гранатовый сок для гемоглобина. Они едят, и говорят, и замирают, встретившись взглядами, что похоже на тот пронзительный момент, когда мимо окна летним вечером пролетает шальная ласточка и звонко-высоко кричит по-птичьи, что лето коротко и грядет ночной тревожный сумрак.

Потом ночь, нежные супружеские ласки. А назавтра новое счастье от каждого мига существования.

Можно ли такое вылечить?

Иногда Лиза вдруг чувствовала, что она вроде бы не узнает своего мужа. Он вдруг стал другим. Изнутри и снаружи иным, чужим. Она не хотела об этом думать, тем более что ее девочка обожала папу. Он дал ей счастье, так чего же придираться? Зачем быть невыносимой?

– Ты хочешь, чтобы я подписала эти смешные бумажки? – говорит она, глядя в его улыбающиеся глаза. – Милый, ну конечно, конечно! Ты прав, это как-то странно: глава семьи, а в квартире и не прописан! Мамин дом? Ну конечно, я подпишу, конечно!

Она ставит свою подпись на всех документах, которые он ей подкладывает. Она ждет похвалы, но вместо этого происходит непонятное и страшное перерождение любимого человека в монстра. Лиза кричит, пытается убежать, но игла шприца уже воткнулась ей в плечо. Она обречена.

Узнать бы точно, прозрела ли Лиза накануне смерти?

Глава 9

ЗАКАЗ

– Я нашла кое-что. – Эля кашлянула и пристально вгляделась в безмятежное лицо своего рыжего любовника. – Потеряла ключ от квартиры и пошла к мужу в офис. Его не было в кабинете. Я стала в ящиках стола рыться, запасную связку искать. Смотрю: медицинская карта! Сначала испугалась за мужа, не сразу поняла, что это моя карта. А карта из психбольницы! Понимаешь?!

Все было именно так, как Паша и предполагал: водка – постель – легенда.

Он заложил руки за голову, не отказывая себе в удовольствии любоваться телом аферистки. Обнаженная, с распущенными волосами, она сидела на кровати, поджав ноги, опустив плечи, сложив маленькие ладони на округлых коленях в трогательной позе покорной рабыни. Ее голос звучал умоляюще:

– Я всегда его любила, всегда. И сейчас надеялась, что все еще может наладиться, но… Когда я карту увидела, то ему, конечно, ничего не сказала, только намекнула, что готова развестись с ним и не буду на имущество претендовать! А он спокойно так ответил мне, что разводиться со мной и не думает, что любит по-прежнему… Я посмотрела ему в глаза, а там такое равнодушие, такая пропасть!

Пальцы Эли снова стали искать на щеке под глазом упавшую ресничку. Павел вдруг вспомнил, что читал где-то, будто люди непроизвольно касаются лица, когда заведомо лгут.

– Он все давно решил. Он упрячет меня в психушку. И к тому же баба у него есть! Он теперь хочет с ней официально жить, на мои деньги и с моим сыном. А в психушке – кто знает? Чего-нибудь вколят в вену и преставлюсь! Паша, помоги мне!

– Что же я должен сделать?

– Помоги мне избавиться от него!

Седов опустил на мгновение взгляд, чтобы скрыть молнию озарения: вот оно!

– Но как же я убью его, Эля? – спросил он тихо. – Никого никогда не убивал! А если поймают меня? Что же мне, в тюрьме сидеть?

– Пашенька, родной! Что ты говоришь?! Разве я позволю тебе в тюрьму попасть? Я лучших адвокатов найду, я всем заплачу. Я для тебя все, просто все сделаю!

– И как я же я его убью?

Эля чиркнула зажигалкой, прикуривая, и ответила:

– Я долго думала над этим. Как только поняла, что положение у меня безвыходное, сразу стала прикидывать варианты. Для нас лучше, чтобы убийство выглядело как заказное. Будто бы его из-за бизнеса укокошили. Например, выстрелили в него – такое ведь не редкость.

Паша тоже достал сигарету.

– На улице подойти и застрелить, так?

Она протянула зажигалку.

– Нет, не на улице. Напротив нашего дома – заброшенное строение. Оттуда можно стрелять.

– Где же ты оружие найдешь?

Эля не потрудилась одеться, но весь эротизм испарился, остался чистый развод. Седов снова любовался ею: таких умниц он еще не встречал.

– Это как раз легко! Мой двоюродный брат привез из Чечни винтовку. Она у нас в сейфе хранится, у брата нет сейфа, и дети могут найти. Мои племянники – настоящие чертята, ничто их не останавливает. Знаешь, как в том анекдоте: «Девочка, перестань трогать дедушку за нос, а то я закрою крышку гроба!»

…Утречком он проснулся вместе с Элей, но сделал вид, будто продолжает смотреть сны. А когда его подруга выскользнула за дверь, быстро вскочил, натянул брюки, свитер и бросился за ней следом.

Эля вышла на остановку, дождалась маршрутки, села в нее. Пашка вскочил в такси, дежурившее на остановке. Эля вышла почти в самом конце маршрута, в районе частных домов. Седов сделал то же самое. Девушка со светлыми волосами свернула в проулок, прошла три дома и вошла в зеленую крашеную калитку. Пашка подождал немного, вернувшись за угол. Через двадцать минут она снова появилась. За руку Эля вела мальчишку лет восьми, похожего на нее как две капли воды. Седов проследовал за ними до ограды школы и растворился в утреннем тумане.

После променада и до самого вечера, трезвый и мрачный, он ходил из комнаты на балкон, курил, глядел на кроны деревьев во дворе, возвращался в комнату, долго сидел на диване перед телевизором. Никакого разумного выхода не находилось.

Время, совсем недавно такое быстротечное, такое легко пропиваемое, теперь клейко липло каждой секундой к каждой мысли и не хотело двигаться, стопорило решение. Паша знал, что консистенция времени изменится, как только он поймет, что ему делать, и начнет действовать.

К вечеру позвонила Эля. Ее голос звучал мягко, но настойчиво. Сначала она сообщила, что муж ее готов действовать в самое ближайшее время: вчера вечером он увез сына в санаторий, а этого раньше не планировалось. Вот-вот и случится страшное!

– Что же теперь? – спросил Пашка девушку со светлыми волосами и убийством на сердце.

– Нам надо успеть первыми! Завтра.

* * *

Они встретились в десять утра на Загородной улице, в самом престижном предместье гродинских богатеев. Это был вовсе не тот район, куда Эля уехала этим утром и где находился ее малыш.

Эля приехала на затонированной до черноты серой «восьмерке», остановила ее, чуть не доезжая до нужного дома. Паша, ожидавший ее на запланированном месте, сел в машину.

Поцеловав его в поросшую рыжей шерстью щеку, она начала инструктаж:

– Ты перелезешь через забор дома напротив, войдешь в него и найдешь место, откуда лучше всего будут видны ворота. Он подъедет ровно в семь, перед воротами остановится и выйдет из машины, чтобы отпереть их. Я сделаю так, что он будет долго с замком возиться. Мне придется пойти к подруге – ради алиби. Обязательно до мужа дозвонюсь и точно сообщу, когда он домой поедет. Вот, возьми мобильник. Потом протрешь и выбросишь.

Эля повернулась к Паше. Тревога металась в ее глазах, пот выступил на алебастровой коже над верхней губой, и незамеченная им ранее морщинка пересекала чистый лоб.

«Большой куш на кону, – пришло Паше на ум. – Она дергается совершенно натурально. Если я откажусь – найдет другого идиота».

– Винтовка уже у меня. – Она кивнула на заднее сиденье, где лежал длинный брезентовый сверток. – Я подвезу тебя до дома, и ты возьмешь ее к себе. Проверь все, посмотри. Ты оружие раньше в руках держал?

Сомнительная своевременность вопроса заставила Пашу криво усмехнуться. Похоже, она очень торопилась, иначе подготовилась бы лучше.

– Я в армии служил, – ответил он.

– Паша, – тихо произнесла девушка со светлыми волосами, – ты что-то бледный. Пашенька, не подведи нас…

Она отвезла своего киллера домой, предложила свою компанию на вечер, но Паша сказал, что ему надо морально подготовиться к предстоящему делу. Она снова поцеловала его и уехала.

А Седов остался один на один с орудием убийства.

Налив себе водки, он долго рассматривал 7,62-миллиметровую, четырехкилограммовую снайперскую винтовку Драгунова, рисуя себе их совместное будущее.

«Длиннющая какая!» – подумал он с восхищением, вскидывая ствол на уровень сердца предполагаемой жертвы. Пусть это и машинка для убийства, но очень красивая.

Вот он уперся локтем в подоконник заброшенного дома и положил прохладную сталь цевья в наивно раскрытую ладонь…

Вот припал рыжей бровью к окуляру, удобнее установил локоть на подоконнике и неторопливо навел прицел на спину мужчины, в свете фар склонившегося к замку на воротах…

Вот он задерживает дыхание на вдохе, с полсекунды «держит» цель. Палец мягко ложится на спусковой крючок…

Глава 10

КЛЕЙМО ПЛЕБЕЯ

– …И забери из садика Эмилию, – закончила список распоряжений жена.

Она была беременна, на восьмом месяце, и оттого капризна до неврастении. Беременность оказалась тяжелой с самого первого дня: тошнота, плохие анализы, угроза выкидыша, неблагоприятный генетический прогноз, пигментные пятна, токсикоз на поздних месяцах, преждевременное старение плаценты и всякое другое, что каждый раз озабоченно провозглашала платная докторица и что стоило все новых денег, денег, денег. Вообще-то Анька и раньше знала, что ей нельзя рожать, но она вбила себе в голову, что хочет второго ребенка, и все тут.

Теперь все льстиво восхищались ее капризным безголовым героизмом, тем более что ожидался мальчик, а сын в семье – это главное.

Сам Борис Васильевич ожидал появления наследника без особого трепета. У него уже был сын от первого брака, и Борис с ним не ладил.

Мальчик рос странным, в точности как и его мамаша. Все попытки отца возобновить отношения принимались им в штыки.

Борис приезжал в брошенную им ради дочери ректора Гродинского университета семью с огромными сумками, полными продуктов и подарков.

Он входил в убогую однокомнатную квартиру, где все стены были скрыты книжными шкафами и картинами отца его бывшей жены – знаменитого на юге России художника-пейзажиста, с неизменным чувством своего носорожьего несоответствия атмосфере этого жилища.

Сын односложно отвечал на его вопросы, делая отчаянные глаза в сторону своей матери. Та понимающе кивала. Потом мальчик быстренько испарялся из поля зрения надоедливого папаши.

– Инна, что ему купить? – снова и снова спрашивал Борис, вполне искренне думая, что покупка может стать мостом к сердцу мальчика. – Что он хочет? Велосипед? Компьютер?

Все это и многое другое беспрерывно хотела его шестилетняя Эмилия, и все это у нее было, поэтому папа был любимый, его целовали, без него не ели, не ложились спать.

Бывшая неизменно отвечала:

– Алешка ни в чем не нуждается. И перестань носить нам еду. Мы не голодаем. Квартиру, что ты нам оставил, сдаем, у меня есть работа. Недавно выяснилось, что Алешка теперь художник и его картины уже покупают.

– Покажи мне их! – потребовал Борис.

Она принесла нечто невообразимое: не дерево, не зверь, не человек, не луна…

– Что это за бред? – скривился он, а Инна улыбнулась, и в ее глазах появилось некое выражение, будто она не глазами видела мазню Алешки, а другим, специальным органом, которого у плебея Бориса и быть не может.

…Двадцать лет назад он приехал в Гродин поступать в сельхозинститут. В кармане у Бориса только и было, что направление на учебу, выданное районным отделом образования, и рублей пятьдесят денег. В институт он поступил и сразу стал комсомольским лидером, активистом, отличником.

Стал продвигаться по комсомольской линии, сумел остаться в Гродине после института. Вскоре выпускник вуза уже работал на Гродинском химическом, куда простых смертных без химического образования не брали, а его взяли, вот так!

Потом встретил Инну, женился на ней просто потому, что она ему нравилась, и это было так удобно: городская прописка, домашнее питание.

Год за годом карьера Бориса набирала высоту, но жена этим не интересовалась совершенно. Витала себе над землей в эмпирических потоках, кропала какую-то ненужную диссертацию – то ли про Ван Гога, а то ли про Гогена, которых Борис не различал.

Поначалу равнодушие жены к его успехам Бориса не трогало, но со временем он ощутил потребность в признании своих заслуг, в уважении со стороны женщины, с которой делил постель и которая жила за его счет. Этого не было. Недопонимание разжигало ссоры, все чаще перераставшие в настоящие скандалы, и однажды Борис услышал в свой адрес:

– Ты всего-навсего плебей. Цепкая деревенщина.

И это задело его до самых печенок как раз потому, что было правдой.

Вскоре он бросил Инку и женился на Аньке. Родители жены помогли молодой семье, подарив квартиру в самом престижном доме города, как раз напротив здания мэрии. Да и загородным домом, купленным через три года уже на Борисовы деньги, можно было гордиться вполне!

Теперь Борис занимал должность заместителя директора по маркетингу Гродинского химического завода. Уровень жизни поддерживать помогал контрольный пакет акций заводика по розливу уникальной минеральной воды в Курортном. Пакетик этот Борису удалось урвать благодаря знакомствам и незацикленности на соблюдении законов.

* * *

В своем кабинете, в своем «мерседесе», в своей квартире, на беспрерывных банкетах он чувствовал себя большим человеком, непререкаемым авторитетом в любой области.

Свои суждения Борис привык излагать насмешливым тоном и стремясь не просто поумничать, но и царапнуть собеседника. Любил, ковыряясь зубочисткой в дупле зуба, побороться за нравственность, отчитав кого-нибудь из молодых сотрудников за джинсы или яркий макияж. Призабыв об обстоятельствах собственной жизни, возмущался разводами в семьях подчиненных.

В новой семье Бориса ценили и уважали. Его тесть сам из народа вышел, не корчил из себя интеллигента. Поднялся по крутой партийной лесенке, и шаловливые ветры перемен не сумели сдуть его со взятых нахрапом высот. Что же касается жены, то и тут Борис был доволен. Анька была девушкой яркой, эффектной, недешевой, но при этом интересы имела вполне земные: тряпки, еда, подружки-гулянки, дети. Для общения с окружающими ей хватало осовремененного словаря Эллочки-людоедки, самыми ходовыми выражениями в котором были: «Почем?», «Где брала?», «Круто!», «Вау!» и «Говно!».

И только каждый раз, после визита к бывшей жене и бывшему сыну, Борис ощущал некоторую удивительную для его натуры неуверенность.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.