Телесный испуг промелькнул в нем. Григорьев знал, что сейчас он и в самом деле по-настоящему перестанет быть здесь. И возникнет совсем в другом месте. Григорьев презрительно улыбнулся страху тела.
— Дрожишь, протоплазма, — сказал он, видя, что ноги его тают, словно размазываются в сумраке комнаты.
Сначала, как оно и положено, исчезли пальцы, затем ступни. Когда подошли толстые берцовые кости — загудело сильнее. И нарастал пронзительный и чужой звук.
Откуда он?.. Что это?.. Что-нибудь с Машиной?.. Но аварийная лампа темна. А-а, это крик! И вдруг в синих вспышках индикаторов он увидел на выпуклости шаровой головы Машины чье-то лицо.
Дикое! Выпучены глаза, распахнут рот, переднего зуба не хватает. И Григорьев понял — это он, его лицо, его зубы, он кричит, но… зачем кричать, боли нет.
И ног уже нет, и туловища, осталась одна голова. Последним поворотом своего тающего глазного яблока он увидел ряд прозрачных саркофагов одинакового размера, с одинаковыми Григорьевыми.
«Орешь, тело?.. — мысленно спросил Григорьев. — Визжишь?»
И все прекратилось — и страх, и крик, и он сам. Григорьев ощутил, что разбухает быстро, стремительно.
Увидел набегавшую на себя стену, зажмурился — и пронесся сквозь нее.
Теперь он стоял на улице: нагой гигант стеклянной прозрачности. «Ничего себе, разбарабанило Мишку», — весело подумал он. Да он ли это? Вот здесь перелом кости. Хорошо срослось (он наклонился и увидел в себе тени жил и костей). А сквозь ступни ног просвечивает город. Григорьев поднял руку — сквозь ладонь замигали ему дальние звезды. Вот бы туда… Ничего, терпение…
Он потянулся к Луне раскрытой ладонью, и космический корабль белой звездой прошел сквозь его ладонь. Сверкнули желтые иллюминаторы. В одном торчало широкое лицо с расплющенным носом — человек смотрел на него, должно быть, не веря себе. И рот открыт.
— Опупел, — сказал ему Григорьев и пожалел, что таким его не увидит Мария. Это бы очень помогло в семейной тряской жизни.
— Надеюсь, меня снимают.
С высоты Григорьев увидел зарево приближающегося утра. Шагнул навстречу ему. Случилось то непонятное, что с тех пор называют эффектом Григорьева. Он остался на месте, из него вышел второй Григорьев. Он шагнул и тоже замер. Затем вышагнул третий, четвертый… Этот последний увидел, что ноги его уже стоят на лунной горе. Той самой, которую Бахтин указывал ему пальцем на карте, еще они очертили ее синим кружком.
— Даже разброс в десять километров будет хорош, — говорил ему Бахтин.
— Ух ты! В точку!.. — вскрикнул Григорьев и присел уже в своем обычном размере.
Плотный и жилистый человек, он сидел на лунном камне. Не прозрачный, нет, а вполне вещественный. Только вот голый, и дыханья нет, хотя грудь и колышется.
Где время?.. Вот оно, на руке, в виде часиков с одной только стрелкой и тонкой красной черточкой. Стрелка — толчками — ползла к этой черточке. Гм, гм, время идет, и надо спешить.
Но это же Луна!.. Именно она — и тени черны, и небо. А камни легкие. Попрыгать, что ли?.. Говорят, здесь легко.
Григорьев встал и почувствовал — роботы уже близко, они спешат к нему. Вот глухой и далекий взрыв и гул, ощущаемый и сквозь камни. По-видимому, это работают сейсмороботы.
Или упал метеорит?..
Луна!.. Вот черт!.. Но к Григорьеву подошла историческая кошка Улька и потерлась о ногу.
Ульяна прославилась своей дракой с первой лунной собакой. Дрались они перед телекамерой, Григорьев смотрел и не знал, что ему делать — смеяться или плакать. У жены сомнений не было, она плакала и жалела зверей.
— Бедная, маленькая, экспериментальная, — говорил он, гладя Ульяну. — А все же поразительно: солнце косматое, сердитое, звезды, кошка…
— Лунная, грязная, бедная…
Из-за камней вывернулся робот. Суставчатый и сверкающий, он здорово смахивал на алюминиевого паука и был потрясающе подвижен. Идя к Григорьеву, он работал — карабкался на камни и энергично, только клочья вверх летели, разгребал лунный мох.
Он подбежал к Григорьеву, присел на задние лапы и выставил две передние. У этого робота вполне приличная сохранность: башенка с глазами легко крутилась, светился красный индикатор и какая-то трубка. А-а, телекинез. Значит, Бахтин организовал передачу. А он голый. И Григорьев торопливо прикрылся.
Мелькнули искры между рожками антенны робота.
— Сигналит, — догадался Григорьев и шагнув к многоножке — дырочка на корпусе, палец войдет. Что это?.. Метеорит ковырнул?
Многоножка попятилась от его пальца, и Григорьев опасливо покосился на лунное небо. Кошка пропала в камнях, ловя свою тень. А со всех сторон торопились к Григорьеву роботы. Штук двадцать. Половина их были многоножки, четыре суставчатых. Прочие двигались на колесах.
Последним шел большой, коробчатый робот-матка. Он направился к Григорьеву. Подъехал и спросил:
— Вы кто?
Григорьев объяснил.
— Запрошу информацию, — оповестил робот, выпуская антенну и мгновенно втягивая ее обратно. Откинулся борт.
— Садитесь в кузов, — сказал он. — Изолируйтесь резиновым ковриком. Инструменты в кузове. Требуют осмотра механизмы за номерами 102, 576, 981, 983. Ремонт нужен номеру седьмому и от сто второго до сто девятого. Актом списан механизм за номером 13. Телепрограммы вашей работы поведут роботы номер 75, 101, 1001/бис. На всех телеканалах («Это, конечно, устроил Бахтин. А не предупредил, хитрец!»).
— Я же не одет! — возразил Григорьев.
— Изолируйтесь ковриком.
Из-за скалы опять выбежала кошка. К нему? Нет, за ней гнался Второй Лунный пес, дворняга. Он разевал пасть, будто лая.
— Фью, фью, — засвистел Григорьев, но те скрылись в тени. Да и не услышали бы.
Откинулся задний борт. По нему к Григорьеву вползла многоножка. Одна лапа ее волочилась — сломана. Григорьев сделал юбочку из запасного коврика и взял в руки сварочный аппарат.
— Теперь можете и по всем каналам…
У трех роботов оказался пробой метеоритом, у остальных было нужно сменить отдельные стандартные блоки. Он не был механиком, но с делом справился. Этот ремонт, конечно, придумал Бахтин, как доказательство возможностей.
Григорьев торопился — стрелка спешила к черте. А тогда кончится запас энергии. Скоро кончится.
Работая, он говорил машинам:
— Однако вы хорошо сработаны, почини вас, и еще надолго годитесь.
Роботы теснились вокруг Григорьева. А один, бойкий, целился кинокамерой.
— Для потомков? — спросил Григорьев.
…Все больше и больше роботов присоединялось к ним. Они желали рассмотреть Григорьева.
— Смотри, настоящий человек.
— Ему бы добавить конечности.
— Как лунный микроклимат? — спрашивали они.
Стрелка подходила к красной черте — Григорьев положил инструмент.
И вдруг рассыпался — синими искрами. Исправленная им многоножка N 1001/бис сходила на каменистую почву, а робот-матка запросила по радио новые запчасти с Земли.
…Григорьевы стояли — все четверо, — переглядываясь и пересмеиваясь. У ног их низкой травкой румянился лес и клубились белесые туманы, покрывая кубики домов.
Вдали Григорьев увидел проступающий блеск гор Путорана и тусклые нити таежных речек. Он подумал, что было бы хорошо помотаться по государству, сесть в авто с Марией и ринуться в путь. Теперь он его купит, и на весь отпуск ринутся они во все колеса.
Хорошо! Теперь это возможно — Машина работает, теперь ему дадут очень долгий отпуск и приличную премию: Бахтин обещал. Он такой — скажет и обязательно сделает.
…И вдруг все стронулось с места, все кинулось в лицо Григорьева единым мощным броском. А выбежавшие люди снизу видели, как пронеслись к антеннам светлые пятна. Исчезли.
Они услышали, как Машина взревела один раз, второй, третий, четвертый. И каждый раз вздрагивало черное здание, дрожали стаканы и посуда на полках всего города, и что-то отзывалось в каждой человеческой душе сладкой и манящей тревогой.
…Машина стихла. Голова ее шевельнулась и, урча подшипниками, отползла в сторону. Но проблески индикаторов бесконечно продолжались, так как Машина все время была под током, ее не полагалось выключать.
Григорьев лежал и не шевелился. На него, захлестнув и смяв, вдруг обрушилось все увиденное, чему он не удивился сразу из-за поспешности, — слепящий блеск лунных пород, косматое солнце, лунные кошки, собаки, роботы… Мозг Григорьева отчаянно защищался от чрезмерности увиденного, это родило непереносимую боль в голове.
И тут клацнула дверь. Далее же было все так, как они с Бахтиным рассчитали. Вошли медики, люди в белых халатах (приехали на «скорой»). Хрустящие, стерильные, незнакомые. И — величественные, так как осознали момент.
Один нес в ванночке здоровенный шприц и вату. Откинув крышку саркофага, он мазнул холодком по руке Григорьева и — ударом! — воткнул иглу.
Григорьев даже зашипел от резкой, шипучей боли. Потом он ворохнулся, желая встать, и говорил им, что все нужное сделано. Починил роботов, но вот собака и кошка Ульяна…
— Мы все уже видели, видели, — сказали ему. — Был телерепортаж, с постелей нас всех поднял. Мы же были на дежурстве.
— Там кошка и собака.
— Лежите, лежите, — велели они.
(А к нему катили телеаппарат.)
— Их надо забрать.
— Спокойней, спокойней.
Подошел беленький старичок (за ним вошли премолоденькие медсестры), положил ладонь на голову. Погладил.
— Как мы себя чувствуем? — спросил он тем голосом, которым разговаривают уверенные и удачливые врачи. — Все увиденное улеглось в сознании?.. Наступил покой?.. После мы поговорим, сейчас ждут корреспонденты. Надо подумать, первый космонавт без корабля. Каково? С ума… А? Как вы решились? Пустить журналистов?.. Что вы им скажете?
— Пускайте, — разрешил Бахтин.
Ворвался первый журналист после борьбы в дверях. Григорьев видел в глазах академического старичка такое лютое любопытство, что даже сжался комом.
— Вскрыть бы… Ах! — прошептал старичок.
— Что вы всем нам скажете? — спросил журналист. — Ваши, так сказать, первые слова? Обращенные и к нам и к потомкам?..
Григорьев стянул лоб в гармошку: искал слова. Что он скажет всем на свете журналистам? Этим врывающимся волосатым разбойникам. Почему Бахтин не подскажет?..
— Это были лучшие десять минут моей жизни.
И тут ворвалась его жена.
Григорьев, увидев ее, не то чтобы испугался, а как-то озяб. Люди в белых халатах быстро сгрудились в тесную кучку.
Бахтин пятился. Умный человек, все угадал — и пятился.
— Изверг! — закричала Мария. — Я тебя видела сейчас! Изверг! Молчал! А я не знала-а-а… — И, обернувшись, влепила Бахтину пощечину. Что увидели: а) коллеги, б) корреспонденты, в) телезрители всех материков, г) только что проснувшаяся его собственная жена (по телевизору).
А Григорьев не увидел, так как от страха зажмурился раньше самого момента удара и услышал только, как он говаривал впоследствии, «аплодисмент». За Марию уже цеплялись медсестры — молоденькие, в белых комбинезончиках.
Потом, конечно, Мария приходила к Бахтину извиняться с Григорьевым, чувствовавшим себя, так сказать, не в своей тарелке: стал знаменитостью!.. Вид он имел мятый, измученный, так как лежал в больнице и его обследовали.
Бахтин повел себя умно и соответственно положению. Даже шутил. Но, улучив момент, он с надеждой спросил Григорьева:
— А тебе?.. Тоже досталось?..
— Она мне дома устроила, — шепнул ему Григорьев, с любовью глядя на жену. — Полный запуск на трехступенчатой ракете с взрывом. Но вот такая идея, как вы на нее посмотрите?..
И, отойдя в сторонку, они зашептались…
«Всесовет — людям от 2 июля 1982 года земного времени. По поводу включения планеты Земля в Ассоциацию Свободных Планет. Через Полномочного Представителя Супер-Краугота Арбукеза Мобешти мы передаем низкий-поклон Земле-матушке и приглашение на межпланетную конференцию системой межпланетных буев. Обратное возвращение делегата гарантируем. Поздравляем с невиданно быстрым выходом в звездный космос».
Заявление ООН от 12 июля 1982 года.
В связи с приглашением участвовать на Межпланетной конференции считаем единственно приемлемой кандидатурой академика Бахтина. Сообщаем некоторые подробности о первом делегате-астронавте методом телепортации. Павел Григорьевич Бахтин родился в таежном поселке в Нарыме, вышел из среды так называемых охотников-промысловиков. Показав незаурядные математические способности, в пятнадцать лет он поступил в институт, в двадцать стал академиком, в двадцать девять принял участие в разработке телепортационной системы в то время, когда ведущие ученые мира не поверили в возможности телепортации и дело двигали несколько изобретателей. Назовем ведущего, Михаила Григорьева, что стал Первым Космонавтом Без Корабля.
Срочная. Новосибирск, ул. Белинского, 106.
Бахтиной Надежде Петровне.
Дорогая мама выдвинут делегатом межзвездный первый съезд отправляюсь вечером пробы буев. Не волнуйся сто процентов надежности.
Целую Павел.
ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЛИКАЯ ОХОТА
ИСКАТЕЛЬ
1-е предисловие составителя
Спасительно размышление… Передавая Издателю собранные материалы, я спохватился, подумал… и решил предварить пояснением записки клана охотников — Коновых.
Описывая труды отдельных кланов в многовековой истории покорения космоса и прослеживая их направленную в столетиях работу (планетная инженерия, систематизация и т. д.), я и натолкнулся на записи Коновых.
Они были найдены мною в архивах Всесовета. Я поразился длительному замалчиванию донесения Конова-Искателя (отдел непроверенных донесений, полка 454567, гнездо КО (5241 кристалл N 2454567245679). А уже затем мною были затребованы кристаллы, переданные в архив Коновыми — Охотником и Изобретателем. Прошло немало времени. Я читал Конова совсем молодым человеком (46 лет), а возвратился к истории Коновых лет через шестьдесят.
Мною уже были закончены хроники клана Сафаровых-Музыкантов и клана Савиных-Целителей.
И тогда пришло время Коновых. Хотя и сказал мне Главный Архивариус Всесовета:
— Коновы?.. Эти под сомнением; помешались на поисках Первичного Ила. Учти, их никогда не принимали всерьез.
Возвращаюсь к донесению Конова-Искателя. Впервые человек (в лице Конова) обнаружил изначальное вещество жизни.
Я утверждаю: лишь особенные свойства гравитационных сил в том звездном секторе могли удержать планету вполне готовой к зарождению, но безжизненной.
Лишь гравикокон смог укрыть ее поверхность от падения биологически активных аккреций и посещения звездолетов-роботов.
И только своеобразие физических условий планеты Фантомов помогло Изобретателю переделать ее в планету Великой Охоты (если верить его потомкам, мечтавшим воссоздать где-нибудь ту землю, на которой их предки охотились).
О планете Фантомов, как все называют ее, мы имеем записи разных людей клана: Изобретателя, Искателя, неукротимого Охотника. А также сообщения экспедиции «Надежды».
Коновы первыми столкнулись с планетой Фантомов. Они не просто открыли ее, изменили! Мы не всегда можем доверять им фактически, но эмоционально они правдивы: за свою правду они платили жизнью.
Воспроизведение их записей будет сопровождаться в нужных местах пояснениями и примечаниями.
Первыми я представляю записки Константина Д.Конова, Искателя. Его кристалл найден в ракетном зонде, он является единственным документом, проливающим тусклый свет на таинственную гибель экипажа «Нервы». В нем впервые упомянуты планета Фантомов и Первичный Ил.
«Звездолет «Нерва» 2256 года Земного летосчисления, 23 июля. 14 часов.
…Он стоит и ждет. Я знаю, он видит и слышит то, что не дано видеть мне. Например, далекое тепловое излучение. Зато я могу приказывать. Как только мы развили скорость диссипации и оторвались от планеты, я разрушил блок запретов, и робот (серии 12–12/III) стал моей судьбой.
Он сделает все, что я прикажу. Пока что он не пускает ко мне Тех: его лучемет нацелен на дверь.
Трубы воздушного обмена я перекрыл.
О, я не глуп! Если те захотят усыпить меня, они не смогут впустить газ. А когда я кончу запись, робот откроет мне другую дверь. Ту, за которой космос с невыносимым горением звезд. Это мой приказ. И когда легкие мои лопнут, а я умру, он пустит ракету, маленький снаряд. (Я вложу в него кристалл.)
Итак, впереди шесть часов, у моей судьбы плоское полированное лицо. (Те все колотятся за дверью. У-у, проклятые! Ненавижу…)
…Надо спешить, нужно записать, иначе мне не поверят. Я сам не верю себе!
Итак, мечта всех Коновых осуществилась, я открыл Первичный Ил, нагнулся и поднял комок. Глина? Нет, странно тугая слизь. С нею я ушел в станцию (на планете, пока роботы чинили ракету, я жил в станции).
Я миновал шлюз и положил комок на стол. Разделся, и, когда жар ушел из тела (отопление скафандра опять разладилось), я опробовал на комке слизи действие электрического разряда, кислот, щелочей. Спектрография!.. Химический анализ!.. Да, оно живое по составу!.. Слизь может ожить, в ней все двадцать аминокислот.
Это действительный Первичный Ил (и конец моего пути Искателя). Теперь нужно узнать, на какую глубину пропитывает планету этот студень? Почему здесь нет вулканов? Гроз? Отчего так много закиси азота в воздухе — 70 процентов?
А Те?.. Что-то затихли… Однажды и я ломился к ним. Они только что выбрались из земли и вошли в ракету. Заперлись.
В скафандре я подбежал к ракете и ударил по ее костылю. Гул прошел по ракете. Затем я попытался высадить люк. Я бил молотом, и удары оставляли вмятины. Смирило меня такое соображение: «Ракета должна улететь, унести весть о находке…»
Да, ракета должна увезти все, что я собрал здесь, даже Тех, чего бы мне это ни стоило.
Опять стуки!.. Они работают?..
— Подумать только, я здесь схожу с ума, а они стучат! Ничего, я еще скажу, кто они такие. Такими словами:
«Не я превратил мертвецов в живых людей, это сделал Первичный Ил. В горе я закопал убитых друзей. Хоронил, желая, чтобы они воскресли. А теперь я то рад, то страшусь, то хочу их истребить, то увезти. Откуда я знаю, кто они теперь? Они — это мои друзья?.. Не уверен».
О проклятая планета!.. Клеточные матрицы их тел, информация ДНК задали программу Первичному Илу… Как обрадуются ему все наши! Кончились их скитания!
…Я сижу в кресле и наблюдаю в иллюминатор. Во-первых, звезды: их на планете я не видел. Даже свет не мог пробить гравикокон.
Сколько горючего сожрала эта гравитационная западня! Но не зря я сидел на планете, не впустую работали мои роботы: мы поставили котел и вырабатывали плутоний. Затем шла другая реакция: пока амазоний не будет накоплен, мы не разорвем гравикокон.
А Те?.. Открыли люк и снова вышли в космос. Они заглядывают ко мне в иллюминатор, они стучатся, зовут.
С ума сойти! Неужели они так ничего и не поняли? Даже когда вылезали из рыжей грязи?
…Как это началось? Так — я положил лопату, с ненавистью разглядывал ржавую поверхность (еще не зная, что здесь Ил). Планета была до отвращения гладкой и ржавой. А друзья мои по долгому путешествию лежали. Грязь, что попала на их лица, была ржавого цвета.
Погибшие друзья… Я должен хоронить их. Все же земля. Роботы вынесли всех четверых. Теперь я готовился зарыть их.
Я копал — ржавого цвета Ил резался лопатой, как застывшее желе. Он истекал солоноватой влагой.
Плоть моих друзей войдет в это сусло и растворится в нем.
Я сел и смотрел на них.
Мы всегда были рядом, только на подходе к планете, к ее солнцу, вдруг вынырнувшему из черноты, я оказался в лаборатории, а они — в рубке. Ее-то и разбил осколок планеты, громадный камень.
Одно меня утешало — умерли они мгновенно. Но чего бы я только не дал, чтобы видеть их снова веселыми и бодрыми.
…Когда яма стала мне по плечо и пошла упругая земля, я похоронил их и ушел к ракете: она стояла на перекошенных костылях, роботы с магнитами ползали по ней и чинили ее.
Я приказал — роботы выволокли мне станцию и поставили в отдалении. Я вошел и без сил, в полном отчаянье, рухнул на пол и так лежал. Тоска!.. Я зажмурился, но лишь отчетливее видел края пробоины, солнце, планету.
Будьте вы прокляты, убийцы! И впервые я, профессиональный Искатель новых планет, почувствовал желание убить.
Я убил бы планету, если смог! Тогда, еще не зная о Первичном Иле.
Тоска… А роботы стучали. Если не удастся починить ракету, я умру на этой планете. Найти нас не смогут — радиосигналам из этой ловушки не пробиться, а мы не успели скинуть предупреждающий буй.
Я не знал еще, что ждет меня.
Я не знал, что случится здесь. Кроме одного: нужен месяц работы атомного котла. Тогда я смогу пробить гравикокон, пустив в ход всю мощность звездолета, чтобы унести добытое знание.
…Я не познал еще сладкий, сжимающий сердце ужас. А незнание, если верить древним мудрецам, — основа человеческого счастья. Выходит, тогда я был счастлив.
…Меня даже не радовало открытие Первичного Ила. Хотя мы, Коновы, уже лет двести искали его для планетарных генетических работ. Но все же именно я, Конов, нашел Первичный Ил. Тот, что миллионы лет ждет семена жизни.
Все, все отрицали Первичный Ил, но мы, Коновы, предвидели эту находку.
Искали повсюду.
На любой ракете, уходившей в неисследованный сектор, был Конов — в любой должности, командор или повар.
Или, как я, Искатель.
…Так случилось, я ушел в лабораторию. Там прочитывал очередной кристалл моей карманной библиотеки: охота на львов. Но взревел аварийный сигнал, и меня бросило на переборки. Однако кресло успело схватить и удержать меня.
И тогда я увидел гравикокон.
Я видел то, что еще не было дано увидать никому: из черноты медленно выходило солнце. Бронестекло было притемнено светофильтром, я увидел, что солнце выходит узким серпиком. А затем удар — ледовый экран распался, мы летели беззащитно. Затем снова удар — осколок планеты…
Но автоматы уже выводили ракету на орбиту. Она вращалась вокруг солнца, пока я не пришел в себя. Тогда влез в скафандр и проковылял в рубку: зияла пробоина, свет проклятого солнца пробегал по стенам, а в креслах сидели четверо мертвых друзей.
Роботы сделали то, что полагалось делать согласно Инструкции при Встрече с Неизвестным Космическим Объектом. Они зарегистрировали эту солнечную систему, вдруг вынырнувшую из тьмы. Затем посадка…
Я надел кислородную маску и вышел искать место для могилы. Под ногами чавкала студенистая грязь.
Я шел по землистому киселю, не подозревая, что здесь, в гравитационной ловушке, спрятан девственно чистый Первичный Ил.
В нем я и похоронил друзей, в нем они ожили, нагнав на меня непреодолимый ужас.
Теперь они страшны мне, а меня считают безумным.
…Наконец-то звездолет порвал сеть гравитационных волн, мы в космосе. Те — живут!.. Я слежу за ними, всюду мной наставлены телекамеры.
Они — люди. Хотя я и видел их, вылезающих из земли (озирались, долго кашляли, обирая с себя липкую грязь).
Они живые, но я не верю им. Мне кажется, они лишь спрятали свою непонятную сущность, та в любой момент может проступить сквозь человеческую маску. Предположим, Ил взял информацию их тел. Но как он мог воссоздать память?.. Мозг?.. Нет, это фантомы.
…Есть и другой выход: ракетная шлюпка. Я могу сбежать от них. Но куда? Зачем? Пусть робот откроет люк — я выйду в космос как есть. Мы разминемся навсегда, я и экипаж звездолета. Они полетят на землю, я же — мертвым — поплыву в глубинах космоса.
…Они ломятся ко мне, они бьют в дверь, а я не решаюсь приказать роботу применить луч. Срочно готовлю ракету.
…Они вошли, прячусь в аварийном отсеке. Я закрыл отсек изнутри, но слышу их голоса: они зовут, окликают меня. Но теперь я точно знаю: у них чужие лица.
Пущу ракету сам — они блокировали робота».
Радиограмма:
Всесовет — звездолет «Нерва». «В приступе депрессии хотел покончить жизнь самоубийством К.Д.Конов. Теперь он выздоравливает. Все переданное им просим не принимать всерьез. Он долго находился в невменяемом состоянии. Не верьте ему, не верьте! Мы люди, а не фантомы.
Даутри, командир.
Антон Подорыки, штурман.
Михаил Совский, Роберт Кукла (команда)».
Радиограмма:
Всесовету — звездолет второго класса «Тайга». «Встречена дрейфующая без экипажа «Нерва». Судя по всему, покинута в спешке, перед взрывом двигательной установки. Спасательные шлюпки на своих местах, аварийный запас пищи и баллоны кислорода не тронуты.
Командир Веселое».
Из письма Конова-Изобретателя:
«Я думаю, мне нужно будет обязательно принять (подчеркнуто дважды) во внимание способность Первичного Ила к политерии, то есть созданию материальных фантомов».
ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
2-е предисловие составителя
Есть семьи с направленным действием. Тому примером Музыканты и Целители. Иногда случается такое в Науке. Мы можем отметить способности, передаваемые по наследству: интуиция, особенности устройства слухового аппарата и т. д.
Или страсть. Пример — Коновы-Охотники.
Их клан связал свою деятельность с космосом. Он имел ряд качеств Охотников: хладнокровие, быструю сообразительность, твердую решимость, особенную зоркость. Поэтому они и добились успеха в поисках Первичного Ила.
Все мы происходим от Древних Охотников. Но Коновы вкладывали страсть к охоте во все. Коновы охотились за планетами, космическими тайнами, своей мечтой, преследуя Недостижимое, как редкостного зверя.
Они столкнулись с планетой Фантомов. Дальнейшая история их рода тесно увязалась с этой планетой.
Второе — в истории покорения космоса трудно что-либо понять, если мы не рассмотрим фигуру Изобретателя.
Ракету создал Изобретатель, генетические химеры — тоже (они-то и помогли человеку освоить планеты).
Говоря о Коновых, мы должны отметить существование в недрах клана не только Исследователей и Ученых, но Изобретателей.
На планету Фантомов попал Конов-Изобретатель. Он прочитал кристалл предка и осуществил мечту клана: воссоздал непонятным еще способом земную жизнь. Но особенную жизнь.
Чтобы Первичный Ил вступил в первую фазу эволюции (конечная есть создание мыслящего организма), он должен быть живым. То есть потреблять химические продукты, для пополнения энергии питаться.
Он должен дышать, удалять вредные продукты, образующиеся в результате химических превращений в организме, заниматься самовоспроизводством, расти, увеличивая не только объем, но и усложняя себя.
Он должен двигаться, это увеличивает возможности жить, чувствовать, реагировать и т. д.
Первичный Ил имел (в составе) цепи аминокислот. Ему не хватало нуклеиновых кислот и ферментов. Предполагаю, Изобретатель ввел в него матрицы, которые стали формировать нуклеиновые кислоты и ферменты. Они-то и создавали организмы.
Но, быть может, было нужно только дать намек, зацепку Первичному Илу, насытить атмосферу кислородом. Тайны, тайны, тайны…
Возможно, Изобретатель расшевелил Первичный Ил, бросив в него генетические бомбы. Но тогда был нужен феноменально точный расчет.
Быть может, Изобретатель, в душе и охотник, и любитель зверей, создав планету Великой Охоты такой, чтобы охота (то есть звери) жила вечно. Он знал: охотники будут всегда — и для них создана им планета Охоты.
Он умер — остался сухой перечень работ по уточнению состава атмосферы, обнаружению громадного процента закиси азота и ксенона, державших Первичный Ил в состоянии ксеноно-азотистого наркоза. Первым его решением было решение изменить атмосферу. А вот отрывок записи, показавший ход его мысли:
Земля времен Великой Охоты?..
«…Но это же потребует миллионы лет, организация жизни, подобной земной, — времен Великой Охоты. Придется использовать политерию и…»
Умер он внезапно, его кристаллы были переданы Всесовету. Потом нашелся еще один кристалл, письмо к матери:
«Мамочка, не беспокойся! Мне нужно пробыть на планете не более года. Тогда я бы все успел (ты понимаешь, что).
Когда мы ворвались в эти скрученные коконом грависилы, нас продирало с песочком. Я удивился, как удалось старому корыту предка вырваться отсюда. Затем ошеломляющее явление солнца из черноты.
Но я уверен, предок не врал. В сумке у меня были прихвачены нужные материалы. И мечта, гнавшая наш род к генетическому изобретательству, к восстановлению всего зверья Земли эпохи Великой Охоты (до 1900 года новой эры), близка к осуществлению: я на планете Фантомов.
Невиданная работа! На Земле делали пробы, выращивали в автоклавах зверей. Но не было материала, Первичного Ила, настолько изобильного, чтобы он включился в оборот веществ планеты. Жизнь — двойной процесс (и — симбиоз). У меня еще идейка, даже ты ее не знаешь.
До встречи! Целую ту щеку, которая моя, не Наташкина».
3-е предисловие составителя
Теперь лишь мы понимаем, что Конов-Изобретатель был гений. Он полностью попадал под определение — гений может сделать все, что захочет. Он создал вариант жизни на планете, но свой, коновский.
ОХОТНИК
Ладно! Начну! Взрывчатка взорвалась, а в яму вполз робот-зонд.
