Аскольд Якубовский
      АРГУС-12
      Часть первая
      КРАСНЫЙ ЯЩИК
      1
      Шел дождь. Капли его в слепящей голубизне прожекторов казались летящими вверх.
      Будто густые рои варавусов.
      А их-то на площадке и не было. Ослепительный свет отбросил ночную жизнь Люцифера в темноту, что так густо легла вокруг.
      Дождь лил... Вода текла на бетон, был слышен ее громкий плеск.
      Я наблюдал, как грузят шлюпку.
      Первым принесли Красный Ящик.
      Я произнес формулу отречения, снял Знак и положил его в Ящик-тот мгновенно захлопнулся. И тотчас же около него стали два человека. Подошел коммодор, приложил руку к шлему, а те двое нагнулись, взяли Ящик и понесли по трапу.
      Вдоль их пути стал, вытянувшись, экипаж ракетной шлюпки.
      Я отошел.
      Вода стекала с шлема коммодора, бежала по его лицу. Вода блестела на костюмах экипажа, на их руках, лицах.
      Голубой блеск воды, сияние, брызги, искры...
      Прожекторы лили свет, и людей на площадке было много. Но никто не смотрел на меня, хотя всего несколько минут назад я был Звездным Аргусом, Судьей и имел власть приказывать Тиму, этим людям, коммодору "Персея". Всем!
      Еще несколько минут назад я был частью Закона Космоса, его руками, глазами, оружием. И вот пустота, ненужность. И показалось - был сон. Сейчас Тим подойдет, хлопнет меня по плечу. Я проснусь и увижу солнце в решетке жалюзи, и Квик подойдет ко мне и станет лизаться.
      Но это был не сон. Люди еще не смели глядеть мне в глаза. Я еще был стоглазым, недремлющим Аргусом - в их памяти.
      Все ушло...
      Жизнь моя - прошлая - где она?.. Где ласковая Квик?.. Где мудрый Гленн? Где я сам, но только бывший?..
      Они ушли - Гленн, Квик, я, - ушли и не вернутся.
      Ничто не возвращается.
      ...Ящик унесли. На это смотрел Тим, глядели колонисты. Большие глаза Штарка тоже следили за Ящиком. И хотя я не видел его рук, спрятанных за спину, я знал - на них наложена цепь. Мной.
      Ящик унесли. Коммодор обернулся и с сердитым лицом отдал мне честь. Махнул рукой. И тотчас другие двое увели Штарка. И уже сами вошли переселенцы.
      Они поднимались по скрипящему трапу, понурые и мокрые от дождя. Входили молча. На время установилась тишина. Стих водяной плеск. Я услыхал далекий вой загравов и тяжелые шаги моута (он топтался вокруг площадки, и время от времени скрипело дерево, о которое чесался моут). Снова вой, снова тяжелые шаги. И чернота ночи, хищной и страшной ночи Люцифера. От нее отгораживали нас только столбы голубого света. Но сейчас ракета взлетит, огни погаснут, и будет ночь, страх, одиночество.
      Будет Тим и его собаки.
      Погрузили ящики с коллекциями Тима - все сто двадцать три. Подняли трап. Старт-площадка опустела.
      С грохотом прихлопнулся люк. Налившаяся на него вода плеснулась на мои ноги. Сейчас они улетят, Аргусы улетят в Космос. А я остаюсь один, сколько бы Тимов и собак вокруг меня ни было.
      Улетают - а я остаюсь, брошенный, несчастный, одинокий Аргус. Это обожгло меня. Я рванулся к люку.
      Я подбежал и, не достав, ударил кулаком по маслянисто-черному костылю, на который опиралась шлюпка. Ударил и опомнился от боли, вытер испачканный кулак о штаны. И отступил назад. Тут-то меня и схватил Тим. Он держал меня за руку и тянул к краю площадки.
      Я пошел.
      За нами двинулись собаки.
      Мы сошли вниз с площадки - теперь на ней стояла только ракета. На носу ее, метрах в двадцати пяти или тридцати над землей, горела старт-лампа. Красные отблески ее стекали с ракеты в водяных струях.
      Завыли стартеры. Их вой был пронзителен и тосклив. Стотонная ракетная лодка выла и стонала, стонала, стонала. Такого переизбытка тоски я даже не смог бы вместить в себя.
      Ракета стояла среди голубых столбов света, стонала и выла. Казалось, она звала кого-то, звала подругу, чтобы только не быть одной.
      Люцифер стих перед этим железным воем. Никто здесь не мог тосковать и кричать так страшно. И я впервые думал о металле с состраданием, как о живом.
      Боль и усталость металла... Я понял их. Я вспоминал железные скрипы перегруженных ракет, плач металла под прессом, стоны конструкций. Разве боль не может обжигать молекулы самого прочного металла?
      "А ну, кончай жалобы, ударь кулаком!.. Грохни!" - приказывал я ракете. Включили двигатели. Люцифер затрясся под нашими ногами от их работы.
      Собаки прижались к нам.
      Шлюпка выпустила раскаленные газы. На их белом и широком столбе она приподнялась и неохотно, туго вошла в воздух.
      Замерла, повиснув, словно раздумывая, лететь или остаться.
      И вдруг рванулась и унеслась. А мы остались внизу, опаленные сухим жаром.
      Мох, сумевший вырасти среди плит старт-площадки, горел.
      Грохот шлюпки умирал в небе. Теперь ей надо идти на орбиту, к шлюзам "Персея": там будет их встреча, там кончится ее одиночество. А мое?
      Я долго ничего не слышал, кроме застрявшего в ушах грохота шлюпки. Наконец стали пробиваться обычные звуки: рев моута, лязг панцирей собак, пробные крики ночников.
      Испустив крик, они притаивались, проверяли, нет ли опасности. Я услышал дождь, вдруг припустивший. Прожекторы гасли один за другим. И ударил хор ночников.
      Они пели, свистали, орали, били себя в щеки - словно в барабаны.
      Они квакали, трубили в трубы, визжали, гремели в железные листы.
      Звуки нарастали, становились нестерпимыми для слуха ультразвуками.
      Я зажал уши. Собаки зарычали. Тим выругался и выстрелил вверх. От вспышки и грохота выстрела ночники притихли.
      - У меня что-то с нервами, - сказал мне Тим и лязгнул затвором ружья.
      - Пойдем домой, - предложил я. - Я тоже устал.
      - Еще бы не устать, - сказал Тим. - Ого! Теперь с месяц ты будешь как вареный. Ног не потянешь. Еще бы, могу себе представить. Конечно, устал... Здравствуй, красавец!
      Он включил наствольный фонарь. Свет его уперся в морду моута.
      Тот стоял, положив ее на тропу и раскрыв пасть, широкую, как ворота. Его глаза были склеротически красные, подглазья обвисли большими мешками и подергивались, слизистая рта белесая и складчатая.
      По коже его ползали белые ночники. Тогда я включил свет вдоль дороги от старт-площадки к дому. Посаженные тесно, как грибы, вспыхнули лампы. Ярко. Моут шарахнулся. В темноте затрещало сломленное им дерево и стало медленно падать. Вот ударилось, захрустело ветками, легло...
      Теперь мы могли безопасно идти - световым коридором.
      - А ты прав, - сказал мне Тим. - Со светом оно спокойнее.
      И мы пошли. Собаки загромыхали в своих скелетного типа панцирях. Псы были чертовски сильны мускулами этих аппаратов. Пока шли, стих дождь и небо прояснилось. В разрывах туч выступали звезды. Где-то среди их мерцания был "Персей". Шлюпка, наверное, уже в шлюзах звездолета. Должно быть, сначала из нее вышел угрюмый коммодор, затем вынесли Красный Ящик и вывели Штарка.
      А за ним шли неудачливые колонисты - с чемоданами и свертками в руках.
      Их скоро высадят на материнской планете и будут презирать до конца их серой, ненужной жизни. А Люцифер станет ждать следующих колонистов еще несколько месяцев, лет или несколько десятков лет.
      Тим и собаки ушли в дом. Я остался во дворе.
      Я стоял и искал "Персея". Еще час назад. Аргусом, я свободно видел его. И вот теперь не могу. Ас колонией покончено, это ясно. Мало людей в здешнем секторе. Но где же звездолет? Где? И тут я увидел его.
      Небо - ударом - заполнила световая вспышка. Звезды исчезли - в небе загорелось новое солнце. На Люцифер легли глубокие дрожащие тени. Двигатели "Персея" работали.
      Тени сдвинулись, и я понял - звездолет летит, несет в другой сектор переселенцев и Штарка. Видя движение этого солнца, я гордился. Мы, люди, удивляли себя своей мощью. Мы смогли сработать "Персей" и создать Закон Космоса. Кто нам мог препятствовать? Только мы сами.
      За "Персеем" расходился светящийся конус. Пять дней моей жизни уносится со звездолетом - меньше недели назад Красный Ящик прибыл сюда на ракете "Фрам".
      Да, это было всего шесть дней назад.
      ...Капитан Шустов с двумя людьми вынес из ракетной шлюпки и поставил ящик с регалиями и оружием Аргуса на площадку. И встал рядом, широко расставив ноги, держа руку у шлема. Его люди положили руки на кобуры пистолетов. С угрюмым любопытством они смотрели на нас.
      Мы с Тимом встречали их. Пахло гарью. На боках шлюпки были вмятины, люди усталы. Я глядел на них, работяг Космоса, глядел на Красный Ящик. И ощущал невольную дрожь...
      Это был восторг первой встречи, свидания, не знаю чего еще.
      2
      Тим - сумасшедший работник. Ночь, а он сидел за столом и работал.
      Он писал - как всегда. Очки он где-то забыл и писал, водя носом по бумаге, обметая ее бородой.
      Писал жирным карандашом, крупными буквами, чтобы видеть их свободно. Потом он станет читать свои заметки, дополняя их по ходу чтения подробностями и соображениями. Я принял душ, переоделся, прилег. Тут же поднялся. Я ходил и пытался освоиться с положением. Я хотел вернуться в прежнюю свою жизнь и не мог. Словно бы утерял ключ и стоял, уткнув нос в белую дверь, крепко запертую.
      Дверь твердая и холодная...
      Кто поможет мне?..
      Тим?.. Ники?..
      Ники стоял рядом - многолапый робот, мой покровитель, почти друг, и моргал огнями индикаторов, улавливая мою смуту.
      - Хочу стать прежним, стать прежним, - твердил я.
      Но где-то глубоко в себе я все еще был Аргусом и Судьей. Я преследовал Зло и размышлял о нем, холодея от негодования.
      - Хочешь есть? - спросил Тим и ответил: - Конечно!.. Покормлю-ка я вас каким-нибудь кулинарным ископаемым.
      Он поднялся, стал готовить еду (и диктовать машине). Он ходил между столами и плитой и диктовал. В то же время готовил ужин: налил воды, чайник поставил на огонь; вынул из холодильника два куска мяса и бросил их на сковородку. Но теперь эта готовка на ощупь не смешила меня, как раньше.
      Я тоже ходил мимо полок со строем банок. В них - образцы. Я помогал собирать их, рискуя собой. Но какая это, по сути, мелочь.
      Тим диктовал:
      - "...Отмечается появление биомассы типа С N13 (неоформленной, подвижной). Изменения в ней вызваны, по-видимому, передачей генетической информации от уже оформленных объектов. Отмечаю также бурное образование химер. Интенсивность биожизни этой планеты не сбалансирована, и биомасса производится в чрезмерном изобилии. Я мог бы сказать при наличии демиурга (он усмехнулся и подмигнул бумаге), что данное божество впало в творческое неистовство". Какой бы ты хотел соус?
      - Все равно.
      - "...Мы можем оказывать на биомассу типа N13 направленное воздействие, - диктовал он. - Применяя гамма-излучение и препараты Д-класса, вызвать нужный нам эволюционный параллакс планеты. Но лучше использовать Люцифер как склад генетических резервов. Также намечается решение вопроса антигравитации".
      ...Сковородка трещала, он топтался и бормотал, собаки, положив головы на лапы, смотрели на меня своими прекрасными золотыми глазами. Доги, огромные черные псы. Взгляд их покойный. У них желтые брови и морды, ласковые к нам глаза, мощные лапы.
      Я почмокал - они вильнули хвостами. Я подошел к зеркалу и стал искать в себе признаки Аргуса - уширенный лоб, бледность кожи и невыносимый блеск глаз. Но мог отметить только свою чрезвычайную худобу. Кожа лица воспалена, глаза усталы. И Тим выглядит плохо, и собаки кожа да кости.
      Вот три их опустевшие лежанки.
      Досталось нам всем, крепко досталось.
      Я кривляюсь у зеркала, пытаясь вернуть прежний блеск глаз, и не могу. Но вижу-за неделю я постарел. У глаз легли морщины. Они узкие, как волос, эти морщинки всезнания. Губы... Здесь еще жесткая и горькая складка Судьи. А еще во мне сознание - я прикоснулся к чему-то огромному, словно бы летал без мотора или вспрыгнул на пик Строганова.
      Тим диктовал:
      - "...Планета требует ученых типа классификатора. Для творца Гленна время еще не пришло. Законом работы..."
      Я думал: братья Аргусы, звездные Судьи... Сколько времени еще я мог быть с вами?.. День?.. Неделю?..
      И сейчас объем знаний Аргусов разламывает мою голову. Они гложут, грызут мозг. Забудутся ли они? Войдет в меня прежний мир? Зачем я согласился? Но те, кого выбрали Аргусы, не могли отказаться. Такого случая не было, Аргусы его не знали. Иначе они бы сказали мне.
      Да и не отказался бы я, даже сейчас, все зная.
      - "...И запальные в смысле генетики организмы". Готово, садись!
      Тимофей снял сковородку, понес к столу и поставил на бумаги.
      Я ощутил в себе сильно изголодавшегося человека. Мне захотелось есть сокрушительно много.
      Тим ставил тарелки, разливал чай в большие чашки.
      По обыкновению, он болтал за едой. Жуя, запихивал себе в рот огромные куски. Подошли собаки, положили морды на край стола. Тим бросал им кусочки мяса и обмакнутого в подливку хлеба.
      Похудели, бедняги. Тим отощал, у собак до смешного заострились носы. Они плоские, словно долго лежали под ботаническим прессом.
      - Ты понимаешь, - говорил, жуя и давясь, Тимофей, - мы с тобой уникальные люди. Я имею честь быть универсалом-ботаником, зоологом, этологом, дендрологом, чертезнаетчемологом. Ты затесался в Аргусы благодаря этой каналье Штарку. Силен мужик... Нам с тобой, по сути дела, надо писать мемуары.
      Он захохотал, взял горсть сахара и, повелев: "Терпеть!", положил на носы собак по кусочку. Те, скосившись на сахар, недвижно и серьезно ждали разрешения есть его.
      - То, к чему ты прикоснулся, - втолковывал Тим, - огромно. Аргус! Подумай сам, сколько бы ты мог еще быть им без опасности смерти?.. Неделю? Думаю, что три дня. А там истощение протеинов, анорексия и т. п. Хоп! (Собаки подкинули и схватили кусочки.) Но ты должен хранить память о прикосновении к чему-то титаническому.
      ...И у меня такое же бывает, когда я в одиночестве обозреваю здание науки. (Он покраснел.) Ощущение, что я коснулся огромного, лезу на снежный пик. Слушай, может, нам махнуть на север, освежиться и поохотиться? Все же полюс, снега, мохнатое зверье. А?
      - Посмотрим, - сказал я, думая, отчего он повторяет мои соображения.
      А звучало бы: "Воспоминания Аргуса-12". Вспомним, вспомним... Итак, прилетел "Фрам", абсолютно неожиданный. Он скинул на Люцифер ракетную шлюпку.
      Аппаратура наша разладилась в грозу, мы не приняли сигналов и копошились во дворе.
      Было ясно, Люцифер просматривался на большем расстоянии. Вдруг из солнечной голубизны ринулось, гремя и пуская дым, длинное тело. Люди! Ракета! Мы с Тимом (и собаками) лупили к площадке во весь дух. Одеться толком не успели, бежали налегке. Затем капитан Шустов, Ящик из красной тисненой кожи. Обряд Посвящения и все остальное.
      Я - АРГУС
      Аргусы говорили мне - Обряд возник давно. Утверждали-истоки его терялись во времени. Я же знаю - и Обряд, и Аргусов родили достижения техники и изобретательность сильных человеческих умов.
      Смысл Обряда был велик. Среди чужих солнц в пору редкого движения ракет (путь их рассчитывался по секундам) правосудие обездвижело, а Закон изменился. Преступлением против Закона Космоса были и редчайшие отказы в помощи одних людей другим, когда жизнь и тех и других балансировала на острие и приходил соблазн сохранить одну жизнь за счет другой.
      Нарушением (и преступлением) Закона становилось угнетение инициативы - ею двигалось освоение новых планет.
      Непрощаемым Преступлением считали то, когда в страхе (или гордыне) человек сметал чуждую ему биожизнь с открытой планеты и творил новую из машин и железа. Так же расследовали катастрофы. Это Аргусы нашли утерянный звездолет "Еврипид", они же разыскали исчезнувшую экспедицию Крона. Последнее было трудно, в том секторе нашлась только малая спасательная ракета. И Аргус, служитель Закона, рискнул собой и сделал нужное.
      Исполнение Закона поручалось человеку, который был на той же самой планете (или в том же звездном секторе), где случилось Зло. Это обычно был человек бесхитростный, полный благожелательности (другого бы не допустили к Силам, подчиненным Звездным Аргусам).
      Человек этот сталкивался с космически сильным Злом (пример с Генри Флинном, сошедшим с ума и единолично пиратствовавшим в секторе 1291 "А").
      Небходимость родила необычайные изобретения - любой человек мог бороться со Злом, каким бы оно ни было сильным, - остальные люди занимались неотложными работами.
      Ящик красной тисненой кожи вмещал в себя все необходимое. Его везли туда, где случалось Зло (легенды говорят - он и сам перемещался в пространстве).
      Тот, на кого падал выбор, становился Судьей и Аргусом. Он преследовал Зло, побеждал его, судил, карал...
      Иногда Аргус погибал, но Закон шел твердым и четким шагом по этим безлюдным планетам. И мне хотелось идти, искать, гибнуть и торжествовать. ("Меня, бери меня", - подсказывал я Красному Ящику.) Шустов снял шлем и вытер лоб. Лицо его было озабоченным.
      - Слушай, Иван, - спросил Тимофей, - зачем эта штука здесь? Что случилось? На планете нас только двое.
      Шустов помолчал.
      - Ну и жара у вас, ребята, - сказал он. - Как вы тут еще не сварились? Душно, сероводородом тянет. Ад!.. Я, собственно, вез сыворотку на Мекаус, да какой-то дурак убил здесь человека, вот меня и нагрузили. А он все тебе сам скажет, Ящик-то. Такие дела, Тимофей.
      И повернулся ко мне:
      - Эй! Я тебя узнал, ты Краснов и погиб на "Веге". А, Тимофей, чудеса с этими погибшими? То и дело их встречаешь живыми (а я и на самом деле был мертв, но стал жив). Ребята! Положите руку на эту штуковину. Быстрее, быстрее - я спешу. Если, конечно, согласны стать Аргусом, Судьей и так далее и восстановить справедливость?
      Я шагнул вперед, положил руку.
      - Согласен.
      И Тим шагнул, положил руку: "Согласен".
      Красный Ящик спросил ровным голосом автомата:
      - Георгий Краснов, вы согласны выполнять Закон, требовать выполнения Закона, преследовать нарушившего Закон?
      - Согласен! (Я ощутил нараставшую теплоту в крышке Ящика. Но рука моя была спокойна.)
      - Георгий Краснов, я обязан предупредить об опасности - вы по коэффициенту Лежова заплатите годами жизни за дни работы.
      - Я согласен.
      - Вы знаете мифическое значение Аргуса? Недремлющего? Стоглазого?
      - Да!
      Автомат сказал:
      - Тогда вы Судья, вы - Звездный Аргус номер двенадцать.
      Я сказал:
      - Да, это я.
      Он сказал:
      - Я передам вам Знание Аргусов.
      И хотя из ракетной шлюпки Ящик с трудом вынесли двое, я взял его на руки. Я отнес его в сторону, под куст коралловика, открыл и вынул регалии Звездного Аргуса. Я надел его бронежилет и белый шлем, повесил Знак - пятилучевую звезду. И тотчас капитан, козырнув мне, заторопился по трапу. Люди его спешили, оглядываясь на меня. Их словно сдул ветер. (Я и сам ощутил его: потянуло холодом, прошумело в деревьях.) И друг Тим отвернулся, а собаки прижались к нему. Ибо во мне уже была сила Закона и не было в Космосе власти, равной моей. Я все видел.
      Само небо открылось мне: сквозь густоту дневного воздуха я ясно увидел созвездия, облака звезд.
      Они горели грозно. (Я видел, но не верил себе.)
      Я видел (еще не веря себе) - приближался, идя мимо, звездолет "Персей". Сообразил - он мне будет нужен. Да, нужен. Я приказал и ощутил, как он, громадный, оборвал свой полет и пошел сюда - для меня.
      Знал (и не веря себе) - он будет через пять дней, там уже рассчитывают режим торможения.
      Я сделал это, я могу все. А что это все?..
      Я могу останавливать ракеты, ломать злую волю и видеть человека насквозь.
      Я увидел тебя, Штарк. Ты принес Зло на мою планету. Поберегись!
      ...Голове было жарко в тяжелом шлеме. Бронежилет широковат (это к лучшему - климат тропический), пистолет неудобно тяжел и велик. При каждом шаге он ударял мне по бедру.
      ...Проводив шлюпку, мы с Тимом ушли домой. Я повозился еще с привычными делами: проявлением фото, ремонтом сетки. Но все вокруг меня странно уменьшилось.
      Двор - всегда я находил его достаточным для вечерней прогулки стал тесен.
      Я ходил, я топтался в нем - по мере ускорения своих мыслей.
      Выглянул Тимофей, пожал плечами и закрыл дверь. Вышел Бэк, робко прополз и у мачты справил малую нужду. Высоко, будто искры, пролетела стая фосфорических медуз. На сетку, булькая горлом, ползли ночники. Но их крики стали тихими - звуки Люцифера были ничтожно слабы в сравнении с гремевшими во мне Голосами. Я стал Аргусом, и все прежние люди, прежние Аргусы говорили со мной, передавая мне Знание.
      С ними я пробежал историю Человека, вылезшего в виде ящерицы из Океана и в мучительных трудах создавшего идеальное Общество, Закон, Науку и Ракету.
      Не скажу, чтобы Знания дали мне счастье. Наоборот, во мне поселилось беспокойство. А вот в чем сила Аргусов: нас стало двенадцать умных, опытных и решительных людей - во мне одном.
      Кто мог быть сильнее нас?
      ...Мы знакомились, мы говорили друг с другом.
      Их голоса вошли в меня сначала как шорохи, как тени моих мыслей. "Я - Аргус, - думал я. - Как странно".
      - Еще не стал, - шептал один. - Не стал...
      - Ты будешь им, - сказал второй.
      - Ты Аргус... Аргус... Аргус, - заговорили они, вся их шепчущая толпа. Голоса росли. Громом они прокатывались во мне, оглушая, и уносились... Аргусы говорили со мной. Аргус-9 говорил, что я все узнаю о человеке. Аргус-7 предлагал рассказать мне о мирах. Они твердили советы - разные.
      - "Если ты хочешь пользоваться пистолетом, двинь красную кнопку, что на его рукояти". И снова говорят - о том, что, получив Силу Аргусов, ее надо расходовать бережно, что, будучи сильным, надо беречь (не ломать) волю человека.
      Аргус-11 твердил мне об истине. Аргус-10 - "Мы все друзья, все судьи"... И, кстати, напомнил о том, что Закон имеет исключения.
      - Я - Аргус-1, - заговорил чуть хриплый голос. - Я чуть не был убит - тогда мы еще не имели бронежилетов. Тебе расскажут, друг, о его свойствах. Я же стану говорить тебе о Законе и о себе.
      ...В эти часы я прожил их одиннадцать жизней, взял их опыт в себя. Я постарел в тот вечер, побелели мои волосы. Но на один вопрос они не ответили. Не пожелали.
      Откуда брался страх, рождаемый мной?.. Я предельно добр. Что это? Отзвук силы? Могущества? Излучение?.. Или еще одна сторона доброты? Наши огромные собаки, нападавшие и на моутов, сначала боялись меня (а я так люблю их). Я слышал: вот они заскулили, вот пробуют выть, затягивая хором, глубокими, плачущими голосами. Вот Тим орет на них:
      - Да успокойтесь вы!
      И думает: "Я слышал, слышал об этой проклятой способности, но не верил. Как изобретатели смогли увязать телепатию и гипноз с такими новинками, как его жилет и каска?.. Не постигаю".
      ...Я - ходил.
      В воздухе стыл голубой дождь сетки. Ночники ползали по ней. Разевая рты, они бросали звуки в меня (криком они убивают пищу). Они раздувались, они чуть не лопались от усилий. Мелькали языки, дрожали мембраны. Свет и звал и убивал их. Умирая, они скатывались по сетке в ров. Там их кто-то пожирал, хрустя и чавкая.
      Вот белая плесень стала вползать по сетке. Она совала ложноножки во все ячеи. Сейчас она вольется внутрь. Но щелкнул электроразряд (автореле!), и она упала вниз большой мучнистой лепешкой.
      ...Я ходил. Глубокая ночь, светилась равнина.
      Биостанция поставлена на самом высоком здешнем холме. Я видел голубое свечение равнины, а в нем холмы в виде темных вздутий.
      Они вливались в небо кронами деревьев.
      Пустынные места... Выходит, они не были пустынными.
      За четверть диаметра от нас, на западе, была колония (в ней Зло), там жили люди, прилетевшие с планеты Виргус. Тайно от нас (почему?) колония основана три месяца назад. Я займусь ее делами, я раздавлю Зло. Такова моя цель.
      ...Утром я пойду в колонию. Мне нужна помощь в дороге, нужен Тимофей с его собаками, необходим "Алешка". Согласится ли Тим?..
      Ничего - уговорю. Как он там? Лежит, закинув руки за голову. Вот думает о моем превращении. Затем некоторое время поразмышлял о судьбе щенят Джесси - их нужно отнять у матери и переводить на нормальный режим. Спасибо за такое соседство, Тим! Вот улыбнулся в темноту воображает себе лица коллег, когда он вернется к ним через пять или десять лет с Люцифера... Думает о Дарвине и Менделе.
      - Я вас перепрыгну... Обоих... - шепчет он. (Я не верю себе: скромняга Тим - и такое.)
      - Спи, спи, милый Тим, завтра ты дашь мне собак и поведешь машину. Сам.
      А теперь Люцифер...
      Ты алмаз среди венка мертвых планет этого солнца. Ты обмазан Первичной Слизью, тебе еще предстоит сделать из нее отточенно прекрасных зверей, насекомых и рыб (это только эскизы - моут и прочие). Но твою, Люцифер, судьбу могут исказить виргусяне.
      ...Штарк! Я вижу тебя, вижу твой черный профиль. Ты словно вырезан из бумаги - в тебе сейчас два измерения. Мне еще предстоит уточнить, насколько ты глубок. Поберегись!
      Ты держишь в руках сейсмограмму. Ты знаешь: садилась ракетная шлюпка, и озабоченность морщит твой покатый лоб... Жалеешь, что не был готов к такому быстрому повороту дела?.. Ищешь новые возможности?..
      Думаешь такое: "Мне дорого время. Нужно год-два-три повертеть шариком, и тогда все убедятся в моей правоте и силе и примирятся".
      ...Тимофей, славный мой человек. Ты не мажешь уснуть? Спи, спи... до утра. Позавтракав, ты предложишь мне себя и собак. А еще мы возьмем ракетное ружье.
      Его понесет Ники. Решено?
      Я прошел в дом. Храпел Тим, глядели на меня, жались в теплую мягкую кучу собаки.
      Милые, добрые чудаки...
      ВТОРОЙ ДЕНЬ АРГУСА
      За десертом Тимофей огладил бороду, защемил в кулаке, дернув ее вниз, спросил:
      - Что намерено делать сегодня ваше величество? Сидеть здесь незачем. Ты что" решил пребывать в Аргусах вечно?
      ("Сейчас ты предложишь помощь".)
      - Видишь ли, - сказал Тимофей, кося глазами (я прикрыл рот салфеткой), - ты рад полученному могуществу, оно есть, мне снились всю ночь твои распрекрасные очи. Но, голубчик, за могущество дорого платят. Я слышал, этот жилет... Короче, тебя невозможно убить. Это ложь. А все-таки безопасно ли долго носить на себе вещь таких странных свойств? Посему бери меня, собак, карету. Ты хоть приблизительно знаешь, где эта треклятая тайная колония? Узнаю сопланетников, всегда ерундят.
      - Я вижу. Понимаешь - я вижу место, ландшафт, особенности. Но не координаты, конечно.
      - А найдешь на карте?
      - Запросто. Там развилка реки и плато с выходами синих горных пород.
      - У меня есть фотокарта, я даже разбил координатную сетку. Примерно, конечно.
      Тимофей стал открывать ящик за ящиком, разыскивая карту (у него всегда беспорядок). Говорил в то же время:
      - На собак надену суперы.
      "...А сейчас ты мне расскажешь о Штарке и Гленне. Они с твоей земли".
      - Занятно, - говорил Тим, роясь в ящике. - Мелькнуло имя Штарк... Звать Отто?
      - Плюс Иванович... Сутулый, быстрый, подбородок и нос образуют профиль щипцов.
      - Вспомнил! Встречал - эгоцентричная штучка. Но зачем ему делать зло?
      ...Властолюбие? - рассуждал Тимофей. - Пожалуй, есть. А еще стремление всегда настоять на своем. Вот его фразочка: "Тысячу раз скажу, а продолблю в голове дырочку". Мозг какой-то безводный формулы, принципы, системы. И вдруг короткое замыкание и загадка поведения. Он выступал со статьями о колонизации планет. Гленн... Это сторонник биологической колонизации... Вот карта, чертовка! Хирург-селекционер, будущая знаменитость, мой враг и, наверное, гений.
      Тимофей достал папку, развязал шнурки и бросил карту на стол, поверх посуды.
      - Да, мы с Гленном враги. Я наблюдатель, я хочу на каждой планете все сохранить неприкосновенным, он же тянется все переделать. Самоуверенный тип, не люблю.
      Карта была тимовская, неряшливая, самодельная. Но съемка вполне прилична.
      Мы нашли реку и синее плато.
      - Километров тысчонок пятнадцать-двадцать, - говорил мне Тимофей, меряя пальцами. - Вылетаем в девять? Тогда спешим, туман поднимается.
      Когда все решилось, я почувствовал новый голод.
      Я стал брать и доедать все со стола: бутерброды, паштет, куски сахара.
      Тимофей озабоченно глядел на меня:
      - У тебя сильно повысился обмен, хорошо бы тебя проверить калориметрически, - бормотал он. - И надо с собой взять всего побольше. Найдем еду у колонистов?
      - Конечно. Но Штарк, знаешь ли, что-то мудрит с автоматами.
      - Ври больше! - выкрикнул Тим. - Будто видишь.
      Я - видел.
      Жуя, я видел плоскогорье. Вдруг дым, обрывки пламени - я отшатнулся. Из дымного (видимого только мной) что-то косо взлетело, пронеслось по небу, исчезло. А вот смеющийся Штарк. Он какой-то острый. Пронзительны его нос и длинный подбородок. Он смугл, этот Отто Иванович. Губы тонкие, вобранные внутрь их краешки. И все - нос, подбородок и глаза - имеет въедливую, шильную остроту. Вот махнул рукой и задумался, заложив ладони под мышку. А то - широкое - бешено несется к нам, обжигая макушки деревьев. Я понял - Штарк ударил первый. Догадался - та птица на узких крыльях, что летала над нами неделю назад, был его робот.
      ЧИСЛО 21-е ВОСЬМОГО МЕСЯЦА
      (дневник т. Мохова)
      Странные, напряженные дни. Нужно описать их, чтобы не ушли, не были забыты.
      Во-первых, колония: отчего я не был предупрежден? Или было оговорено в Совете, что они объявятся нам сами?
      Или помешала авария рации? Тогда все ясно - сообщение было, но оно не принято нами, его не повторяли, надеясь на колонистов.
      Затем проблема коллективной личности Аргуса. Я предпочел бы провести этот опыт на себе, сейчас же располагаю косвенными данными, ненадежными ощущениями.
      Я сразу ощутил перемену в моем друге. Меня заинтересовал феномен неожиданного усиления его личности. (Под рукой не было тестов, я не смог установить коэффициенты интеллекта "до" и "после".)
      Но "после" Обряда его лоб стал шире и выпуклей, не то расплываясь в моих глазах, не то сияя. Изменился и лицевой угол, глаза приобрели маниакальный блеск. Ходил Георгий быстро, не сгибая ноги в коленном суставе, движения рассчитанные, машинные. Казалось, его толкало нечто, сидящее внутри его.