Проснулась Марина внезапно от странного чувства, будто кто-то, склонившись, пристально смотрит ей в лицо. Вскочила, тряхнула головой, протерла глаза… В комнате никого не было. Осторожно ощупала плечи, они еще ныли, но в общем и целом ее состояние можно было охарактеризовать емким определением: кризис миновал. Однако сарафан на этот раз надевать она не стала, ограничившись юбкой из пестрой вискозы и футболкой.

«Гороховая» соседка за завтраком обрадовалась Марине, как родной:

— Ой, а я уж думала, вы уехали!

— Всего лишь немного приболела, — ответила Марина.

— Обгорели, наверное? — догадались «горохи».

Марина кивнула, придвигая к себе тарелку с омлетом. Честно говоря, вчерашний разгрузочный день пошел ей на пользу, жаловаться на аппетит не приходилось. Вернее, на отсутствие оного.

Пока Марина торопливо поглощала завтрак, соседка ее просвещала:

— Вас ветерок обманул — самая коварная погода, не заметишь, как обгоришь. Сегодня вам лучше в тени посидеть. Я, между прочим, все время под навесом и не страдаю. Подумаешь, загар! Да от него больше вреда, чем пользы. Рак кожи, например.

Марина поперхнулась.

— А что вы думали? Загорать вообще можно только до тридцати лет, а потом уже очень даже не рекомендуется.

Марина приняла эту информацию к сведению, а потому, захватив с собой книжку, на пляже сразу же двинулась в сторону тентов. Присмотрела себе местечко и неожиданно снова обнаружила рядом все те же «горохи». Причем в прямом смысле, поскольку у Марининой соседки по столу и купальник был той же расцветки, что и сарафан.

— Ну вот и правильно, — одобрила ее осмотрительность общительная дамочка, — пусть другие жарятся, а мы будем мужественно нести бремя белых женщин. — И добавила:

— Кажется, нам пора познакомиться. Меня зовут Вероника. А вас?

— А меня Марина, — ответила Марина, а сама подумала, не выдумала ли ее новая приятельница себе романтическое имя так же, как прежде Валентина Коромыслова.

Кстати, Вероника тут же заговорила об утопленнице. Ее, видно, давно мучило неуемное женское любопытство, и она искала повод его удовлетворить.

— Это правда, что с вами жила та самая женщина, что утонула?

— Правда, — лаконично ответила Марина, перевернулась на живот и раскрыла книжку, давая понять, что не расположена продолжать беседу.

Однако Вероника то ли этого не заметила, то ли сделала вид, что не заметила.

— Мне лично эта история кажется подозрительной.

Больная Маринина мозоль немедленно отозвалась на такое замечание, ведь она сама находила происшествие не таким заурядным, каким его считали в милиции.

Марина оторвала взгляд от книжки и внимательно посмотрела на Веронику, а та не стала ее долго мучить и сообщила:

— Эта женщина, ну, которая утонула, была очень неприятной особой, я бы даже сказала, в высшей степени. Она пробыла в пансионате каких-то три дня, а с кем только не переругалась! Даже со мной попыталась сцепиться, но я не такая дура, чтобы связываться с истеричками, я просто отошла от нее на безопасное расстояние, и все. Но как она лаялась с директором, вы представить себе не можете! Я шла по коридору и случайно услышала.

— С каким директором? — насторожилась Марина.

— С директором нашего пансионата, с каким же еще? Он даже от нее закрылся в своем кабинете, а она орала так, что штукатурка с потолка сыпалась.

— Орала? — задумчиво повторила Марина. — И что именно она орала?

— Да всякую ерунду! Недовольство выражала, мол, пансионат плохой… А! Я так поняла, что она хотела отдельный номер. Обещала, что выведет его на чистую воду, и прочее.

Марина резко села, и книжка глухо бухнулась в песок. Что за ерунда получается, подумала она, выходит, директор пансионата имел неприятный разговор с Кристиной-Валентиной, и это при том, что он даже не мог вспомнить, как она выглядит. Впрочем, Коромыслова вполне могла высказать директору свои непомерные претензии, а тот ее попросту отбрить, не особенно к ней присматриваясь.

И все-таки Марина переспросила:

— И что, она так и сказала: «Я вас выведу на чистую воду»? Вероника усмехнулась:

— Она не говорила, а кричала. «Я вас выведу на чистую воду, и все узнают про ваши грязные делишки!» Ну, почти дословно.

Марина подняла книгу, положила ее рядом с собой и выпалила:

— И поэтому вы считаете то, что она утонула, странным?

Вероника вдруг испугалась:

— Из-за директора, что ли? Да боже сохрани! Он тут ни при чем, я уверена, тем более что она была из тех, что всегда найдут к чему придраться. Ну… обед не понравился или еще что-нибудь… Кстати, кормят они неважно… Нет, директор к ней, конечно же, не имел отношения, но кому-нибудь другому она вполне могла стать костью поперек горла, с ее-то темпераментом! И вообще, мало ли…

Заинтриговав Марину своими наблюдениями, «гороховая» Вероника сама переменила тему разговора:

— Вы случайно сегодня не видели фотографа? Того, что с попугаем ходит?

Марина только отрицательно покачала головой, все еще находясь во власти странной истории о директоре пансионата и Кристине-Валентине.

— И зачем я только согласилась на его уговоры? — спросила саму себя Вероника и передразнила необязательного фотографа:

— «Фото на память, фото на память». А сам куда-то пропал… И чего я соблазнилась сняться с этим дурацким попугаем? Идиотская идея, все равно ведь никому потом не покажешь — засмеют.

— Утопленница тоже сфотографировалась, — задумчиво произнесла Марина, наблюдая за появившимся на пляже высоким молодым мужчиной в плавках расцветки американского флага. Это с ним Кристина-Валентина разговаривала, когда Марина видела ее в последний раз. Живой, а не на прозекторском столе.

Вероника фыркнула:

— Что касается ее, то меня это нисколько не удивляет. Она только изображала из себя аристократку, а по внутренней сути была типичной кухаркиной дочкой. Таким, как она, только и фотографироваться с попугаями. А вот как я на такое сподобилась, ума не приложу! Это называется: и на старуху бывает проруха.

Болтливая Вероника еще долго сетовала на собственную «проруху», Марина же попыталась сосредоточиться на книжке, но у нее так ничего и не получилось: из головы не шел директор пансионата, этот плюгавенький лысый типчик с бегающими глазками. Какие такие «грязные делишки» могли за ним числиться, интересно? Потом она стала ругать себя за то, что опять отравляет свой законный отдых по горящей путевке чужими проблемами. Вон милиционеры, которым беспокоиться положено по должности, в ус не дуют, а она, дура, уже измучила себя сомнениями и подозрениями. Сначала дурацкое платье с веерами, потом ругань с директором. Ее ли это дело? Ей нужно переживать из-за того, что кто-то рылся в ее вещах. А вдруг… Марина подскочила на лежаке: а вдруг обыск как-то связан со страшной смертью ее соседки по комнате? Сердце тоскливо заныло. Доигралась, идиотка-правдолюбка, допрыгалась! Сколько раз тебе говорили умные люди, что твоя обязанность отдыхать, а не заниматься сыскной деятельностью!

После обеда у Марины от переживаний разболелась голова, и на пляж она не пошла, решив пару часов провести в постели, что было в ее же интересах после того, как она переусердствовала с загаром. Но задремать она так и не успела, потому что в дверь постучали, тихо, но настойчиво. Раздосадованная Марина накинула халат, открыла дверь и громко вскрикнула от испуга. Из полутемного коридора на нее смотрела… Валентина Коромыслова! Так ей показалось в первую минуту, но уже в следующую, немного справившись с сердцебиением, она поняла, что женщина, стоящая в коридоре, вовсе не утонувшая соседка, а другая, хотя и очень на нее похожая. Объяснение этому феномену нашлось быстро.

— Добрый день, — сказала женщина. — Извините, что потревожила… Я уже приходила в одиннадцать, но вас не было, вы, наверное, на пляже были. — И добавила:

— Я сестра Валентины.

Марина судорожно сглотнула подступивший к горлу комок и пошире распахнула дверь:

— Проходите, проходите… Женщина вошла, ссутулившись, и замерла посреди комнаты.

— Я, собственно, за вещами…

— За какими вещами? — удивилась Марина.

Теперь уже удивилась сестра самозваной Кристины:

— Как за какими? За Валентиниными!

— Но их здесь нет. — Для пущей убедительности Марина даже распахнула шкаф, в котором на казенных плечиках висели все ее наряды, в том числе и пожертвованные по такому редкому случаю сослуживицами из бюро научно-технической информации.

— А где же они? Марина развела руками:

— Может, в милиции? Женщина задумалась:

— Нет, в милиции ее вещей нет. Они сказали, что на ней не было ничего, кроме купальника.

Марина почувствовала, что предательски краснеет. Это все близко расположенные сосуды, а сестра Валентины еще что-нибудь подумает… Да чтобы она, Марина, хоть раз взяла чужое!

— Но… Постойте, вы можете это проверить… Еще когда неизвестно было о том… о том, что ваша сестра утонула, просто она не пришла ночевать, я обратила внимание дежурной по этажу и директора пансионата на исчезновение ее вещей. Они еще решили, что она съехала, никого не поставив в известность. Спросите, спросите у них!

Валентинина сестра еще сильнее ссутулилась и пошла нервными пятнами.

— Да я же вас ни в чем не обвиняю, я только хотела узнать… — прошептала она одними губами. — Ну пропали они, Валентинины вещи, что же теперь делать. Жалко, конечно… Чемодан у нее был дорогой, кожаный. Да бог с ним…

А Марина еще сильнее покраснела от стыда: какие глупости были у нее на уме, когда у человека такое горе!

— Присядьте, пожалуйста! Валентинина сестра села на стул и пожаловалась:

— Знаете, я так намоталась, просто ног под собой не чую. С семи тут круги накручиваю: сначала в морге была, потом в милиции, к вам уже второй раз прихожу. И вообще уже третий день как во сне с тех пор, как телеграмму получила…

— Очень вам сочувствую, — пробормотала Марина, прекрасно понимая, что никакие сочувствия тут не помогут.

— Она здесь спала? — женщина кивнула на кровать у окна.

— Да, — тихо подтвердила Марина и спросила:

— А вас как зовут?

— Полиной меня зовут, — ответила сестра Валентины, — а что?

— А меня Мариной… Неудобно как-то разговаривать, не познакомившись… А знаете, вы очень похожи на сестру, я даже в первую минуту, как вас увидела, немного испугалась.

— Еще бы мы не были похожи, — грустно улыбнулась Полина, — ведь мы близнецы. Только в последнее время Валя выглядела получше, чем я, у нее забот меньше было. Так что многие считали, что я старшая сестра, а она младшая. А на самом деле мы близнецы, и Валентина даже на пять минут раньше меня родилась.

Она замолчала, скорбно повесив голову.

— Очень вам сочувствую, — опять повторила Марина, не зная, что и сказать.

— И сколько дней вы прожили вместе? — спросила Полина.

— Да, честно сказать, только два, и то вторую ночь она здесь уже не ночевала. А до моего приезда она, кажется, пробыла здесь три дня.

— Она здесь была уже неделю, — эхом отозвалась Полина, — сначала она жила в частном секторе, комнату снимала. Потом ей там не понравилось, и она сюда переехала. Я как раз вчера, перед самым отлетом, от нее открытку получила. Уже знала, что она утонула, а тут… как привет с того света… — Она открыла сумку и протянула Марине открытку с видом Черноморского побережья.

Марина покрутила «привет с того света» в руках, привычки читать чужие письма за ней не водилось, но те несколько слов, что были начертаны на обороте открытки крупным размашистым почерком, сами бросались в глаза:

«Привет, Полина! Отдыхаю хорошо. Снимала квартиру, но ушла. Платить такие деньги за какой-то сарай! Переехала в пансионат, в комнате одна. На рынке дешевые абрикосы. Кристина». Вот, собственно, и все, если не считать того, что подписалась она все-таки Кристиной, а не Валентиной.

Марина вернула открытку и осторожно поинтересовалась:

— А почему она звала себя Кристиной?

— Вы заметили? — воскликнула Полина, и лицо ее оживилось, а потом опять потухло. — Она была такой фантазеркой, с самого детства. И имя ей свое не нравилось, и жизнь. Все время что-нибудь придумывала. Чтобы сюда приехать, деньги два года копила, во всем себе отказывая, а здесь небось пыль в глаза пускала: я такая, я сякая… В крови у нее это было: жить в выдуманном мире. Насочиняет всякой всячины, да так складно, а потом, — глаза Полины потеплели, а мелкие морщинки разгладились, — потом сама в это верить начинает.

— Понятно, — пробормотала Марина.

— Вам она не очень надоела? — между тем осведомилась Полина. — А то ведь я ее знаю, характер-то у нее не очень. Был не очень… — поправилась она.

— Да нет, что вы, — поспешила успокоить ее Марина, — совсем она мне не надоела. Может, только я ей. Она ведь хотела одна в номере жить, а тут меня подселили, потому она и собиралась съехать в какое-то место получше.

— Съехать? — поразилась Полина. — Куда это она собиралась, если у нее и денег-то не было? Да она вообще еще неделю назад домой вернуться должна была. Я так удивилась, когда получила эту открытку, где она про пансионат написала. Еще подумала, что платить нужно побольше, чем у частников. Там что — поставят раскладушку, вот тебе и все удобства, а здесь и кормят, и… — Полина не договорила, горестно уставившись в пустоту.

— Честно говоря, я больше ничего не знаю, — пожала плечами Марина и тут вспомнила:

— Да, она говорила, что ждет какого-то мужчину. Будто, как только он приедет, она уйдет из пансионата. Или… — Марина прикусила язык, — даже не знаю, может…

— Может, она это придумала, — подхватила Полина и грустно добавила:

— Даже наверняка. Это все из той же области, что и имя Кристина, город Санкт-Петербург и прочее. Не было у нее никакого мужчины, не было.

— А если она здесь с кем-нибудь познакомилась? — предположила Марина и сама себе возразила:

— Впрочем, нет, она же сказала, что он должен приехать…

— Не ломайте себе голову, — вздохнула Полина. — Валя была такой мечтательницей, все женские романы читала, ну, знаете, такие, в бумажных обложках… А так, если честно, у нее вообще за всю жизнь ни одного настоящего романа не получилось, не везло ей как-то с мужиками, всерьез они ее, что ли, не принимали?

Марине такая откровенность сначала показалась немного странной, но потом она нашла ей объяснение: измотанная Полина в ней нуждалась, ей необходимо было выговориться.

А Полина рассказывала, смотря куда-то поверх Марининой головы.

— Только однажды у нее возникло чувство к одному человеку, но и там ничего не сложилось. Трагический случай, — голос ее задрожал. — Это произошло три года назад, когда еще было очень прибыльно заниматься челночным бизнесом. Человек, за которого Валентина собиралась замуж, и двое его приятелей должны были лететь чартерным рейсом в Китай за товаром, но так и не улетели…

Полина замолчала, и Марина спросила:

— С ними что-то случилось?

— Их убили. Сначала мы ничего не знали, все ждали их возвращения, а потом выяснилось, что они и не улетали. Но мы еще полгода надеялись… пока снег не растаял… Их нашли в лесу, на опушке, там были только почерневшие, закопченные кости. Следователь сказал, что их сначала застрелили, а потом облили керосином и сожгли. Так что опознавать их пришлось по зубным коронкам, пряжкам от брючных ремней… Видно, их убил водитель машины, в которой они ехали в аэропорт, только его так и не нашли. Горе, конечно, было страшное, а Валентина вообще лицом почернела. Сильно она любила своего Юрку… Ну, того парня, с которым у нее вроде как к свадьбе шло, Юрием звали.

— Ужасная история, — покачала головой Марина и сразу как-то по-другому представила себе Валентину, которая, если быть до конца честной, не очень-то ей поначалу понравилась с ее утомительными замашками уездной примадонны, надменным выражением невзрачного остренького личика и брезгливо поджатыми тонкими губами. А за всем этим, оказывается, скрывалась трагедия разрушенной любви, к которой Марина не могла не испытывать сочувствия. Еще Марина с сожалением констатировала, что предубеждение сыграло с ней злую шутку, недаром же мудрые люди говорят, что человека нельзя судить по внешнему виду.

А Полина продолжила свою горестную историю:

— Я, грешным делом, этого Юрку не очень жаловала, потому что не видела в нем ничего такого, из-за чего стоило с ума сходить. Нет-нет, это не ревность, хотя я тоже не замужем, — торопливо пояснила она, словно из опасения, что Марина не правильно ее поймет. — Просто романтического в нем мало было, а она перед ним бисер метала без устали. Он этих ее выдумок совершенно не понимал, а она перед ним просто расстилалась. Помню, у него был день рождения, так она что придумала! Ну купила бы ему рубашку там или галстук… Так нет, где-то раздобыла зажигалку серебряную в виде рыцаря со щитом и преподнесла ему… Так ей хотелось этого внешнего лоска, этой видимости… Думала, раз она подарила своему Юрке такую вещицу, так он у нее сразу аристократом стал. Куда там! Хотя зажигалка ему понравилась, он с ней потом не расставался.

Полина замолчала, смахнула платочком слезинки в уголках глаз и снова заговорила:

— Вот ведь как вышло: только она стала немного в себя приходить после Юркиной смерти, накопила денег, на юг поехала, а тут такое несчастье… А как она собиралась, шила себе наряды, она ведь закройщицей работала. С одним платьем вообще история была. Принесла ей заказчица ткань такой редкой расцветки… Словом, очень она Валентине понравилась. Ну и схитрила она, знаете, как у них принято: заказчица женщина крупная, а Валентина скроила на себя. Ну, она рассчитывала, что заказчица от платья откажется, а она заплатит ей за ткань, на том дело и кончится. Только скандал вышел страшенный, Валю чуть с работы не выгнали. А у нас в городе с работой не очень. Хоть и зарплата маленькая, а все равно держимся, куда деваться…

— Платье случайно не с веерами было? — воскликнула Марина.

— Точно, — подтвердила Полина. — Вам тоже понравилось?

— Действительно, очень необычная расцветка, — задумчиво произнесла Марина. Она хотела было рассказать, что видела это самое чудесное-расчудесное платье на другой женщине, но в последний момент прикусила язык. Не то чтобы недавний крайне загадочный обыск сделал ее осмотрительнее, в результате чего она твердо встала на путь невмешательства в чужие дела, скорее просто не решилась посвящать Полину в свои непроверенные подозрения, к которым даже следователь отнесся безо всякого энтузиазма.

Полина встала:

— Ну ладно, пойду я. Извините, что отняла у вас время. Вы сюда отдыхать приехали, а не выслушивать рассказы о чужих горестях, которых у всех хватает…

Марина тоже поднялась, чтобы проводить сестру Валентины Коромысловой до двери, и уже у дверей не удержалась — полюбопытствовала:

— А с вещами-то как же? Вам бы надо все-таки милицию поставить в известность…

— А, — вяло махнула рукой Полина. — Думаете, они найдут? И вообще… Что по тряпкам убиваться, когда человека нет?

Марина ее фатализма не одобрила:

— Нет, я бы на вашем месте это так не оставила.

Полина подняла на нее совершенно отрешенные глаза и сказала:

— Сейчас я хочу только одного: добраться до кровати и упасть. Устала безумно, ночь не спала, весь день на нервах…

Сомневаться в том, что она совершенно обессилела, не приходилось:

Полина говорила все тише и тише, буквально засыпая на ходу.

— У вас хотя бы есть где остановиться? — спохватилась Марина.

— Да… Я устроилась в гостинице… — еле слышно отозвалась Полина. — Гроб завтра с утра будет в аэропорту, а я после обеда новосибирским рейсом улетаю. Сами понимаете, похороны, поминки…. Родни у нас мало, так что все на мне.

И она пошла к двери и уже взялась за дверную ручку, когда Марина вспомнила самое главное.

— Стойте! Чуть не забыла! У меня же остались фотографии Валентины. Она снималась как раз в последний день… Вот! — Марина достала снимки из сумки и передала Полине.

Та, совершенно измотанная, даже не стала их рассматривать, просто сунула в карман.

— Сколько я вам должна за них? — Этот вопрос Марина уже не услышала, а прочитала по бледным Полининым губам.

— Нет, нет, ничего, — успокоила ее Марина, — ничего вы мне не должны.

Это все, что она могла сделать для убитой горем сестры Валентины Коромысловой.