Глава 10

Инга снова стала вертеть головой, а завидев официанта, зазывно щелкнула пальцами.

— Больше не пей! — Я грозно свела брови на переносице.

— Да я и, не собираюсь! — взвизгнула Инга. — Я расплатиться хочу!

Еще и огрызается, посмотрите на нее! Так бы взяла и треснула ее чем-нибудь увесистым, стулом, например, да нельзя. Нет, стульев мне не жаль, они казенные или, как их там, частнопредпринимательские, один хрен, только вот лишнее внимание к себе привлекать не резон.

Такие-то настроения обуревали меня, когда мы вышли из пиццерии. Инга, знамо дело, резво понеслась к своему разлюбимому «мерину» — она и за столом все шею выворачивала, в окно пялилась, как он там, не угнали ли? Я поплелась за ней, понурая, как побитая собака. Впрочем, это снаружи я была такая, в воду опущенная, а внутри у меня все кипело и клокотало на манер Везувия, ну просто руки чесались навешать Инге оплеух. Сколько ж можно сдерживаться! Смеяться будете, но обстановку разрядил грязный бродяжка, какие по Москве слоняются сотнями.

Так вот, откуда он взялся, не соображу, из какой-то подворотни вынырнул, наверное, и сразу к Инге:

— Дай сто рублей!

— Че-ево? — пропела оторопевшая Инга.

— Дай сто рублей, — нагло повторил бомж, и в глубине его глазок-щелок вспыхнули огоньки классовой непримиримости.

— А почему не миллион? — поинтересовалась я из чистой любознательности.

— Сто рублей, — твердо стоял на своем бомж. С юмором у него, видно, как-то не очень было.

— Щас, — пообещала Инга и села за руль своего «Мерседеса».

Я устроилась рядом с ней, на переднем сиденье. Бродяжка постоял пару минут рядом с Ингиной тачкой, догадался, что ему ничего не обломится, и почапал к открытому уличному кафе напротив. Подвалил к крайнему столику, за которым два жлоба с подбритыми затылками неторопливо уплетали хот-доги. Что он им сказал, я, конечно, не слышала, но, судя по артикуляции, обратился с той же просьбой, что и к Инге. Жлобы дожевали хот-доги, отерли жирные губы салфетками, поднялись из-за стола и лениво врезали попрошайке по зубам. Хоть они и не особенно старались, отлетел он метра на три, не меньше, распластался на тротуаре — и ни гугу. Мы с Ингой невольно переглянулись: неужто убили? А бродяжка еще немного полежал, а потом прытко так вскочил и дальше пошел как ни в чем не бывало. Не иначе еще к кому-нибудь приставать. А что, глядишь, и найдется добрая душа с лишним стольником.

Да-а, вот у кого надо учиться стоическому отношению к жизни. Подзатыльников, само собой, навешали и денег не дали, но не убили же, в конце концов, хотя и могли. Так что живи и радуйся до следующего раза. Можно, конечно, и не нарываться, но скучно. Кто-то скажет — подумаешь, а если копать поглубже, то это целая философия и очень благодатная тема для осмысления. «Особенности менталитета российского бомжа» — а, как вам? Докторскую диссертацию запросто защитить можно, жаль, что недосуг. Сейчас нужно о другом думать, об этом Юрисе, будь он неладен. Не могу я, как Инга, делать вид, что ничего не случилось. Ведь с ума сойдешь, каждую минуту ожидая, что вот-вот в твою дверь позвонят, ты откроешь, а тебя под белы рученьки да на нары… На душе сразу стало паршивей паршивого, я с ненавистью посмотрела на Ингу и выдавила из себя через силу:

— Хорошо, я сама пойду.

— Что-что? — вылупилась на меня Инга.

— Я пойду в это злачное местечко, попробую что-нибудь разузнать о твоем Юрисе. — Конечно, по-хорошему мне следовало бы заставить заняться этим Ингу, да боюсь, ее прежние дружки, которых она цепляла в злополучном «Пеликане», устроят ей скандал, а привлекать к себе лишнее внимание нам сейчас не с руки.

— А может, не надо? — засомневалась Инга. Вот уж кто страус, так страус. Голову в песок, а там, на поверхности, авось все как-нибудь само рассосется.

— Надо. — Моя беспримерная непреклонность давалась мне нелегко. — Ты можешь делать вид, что ничего не случилось, а я не могу. Мне, если хочешь знать, твой Юрис в каждом углу мерещится, и не будет мне покоя, пока я не узнаю, кто его прикончил, а главное, куда он из лифта подевался.

Инга склонила свою хорошенькую головку к плечу и притихла, а потом произнесла с задумчивым видом:

— Возможно, ты и права.

А мне ее тон что-то вдруг не понравился, ой как не понравился. Почудилось мне, будто она самоустраняется. Мол, раз ты так решила, то и действуй, а я, так и быть, постою в сторонке на шухере, чтобы в случае чего дать деру. А такие настроения следует пресекать на корню, пока они не приняли угрожающей формы.

— А ты, — я пробуравила Ингу рентгеновским взглядом, — ты не надейся, что в кустиках отсидишься. Будешь ждать меня у этого твоего «Пеликана», прикрывать меня с тылу, а дальше — по обстоятельствам. — Последнее наставление получилось, конечно, неопределенным и туманным, больше для многозначительности, поскольку я понятия не имела, что же там «дальше». На том, как показали дальнейшие события, я и погорела, но все по порядку, не будем забегать вперед.

— А что? Я что? , Я сижу и молчу! — задергалась Инга. — Что ты меня все время в предатели записываешь? В какие-то Павлики Морозовы! Надоело уже, честное слово! Ну да, виновата я, согласна, зря я этого Юриса к тебе притащила… Но что же мне теперь, кровью вину смывать прикажешь? — Ингин подбородок дрожал от обиды, как у маленького ребенка.

— Может, и кровью, — загадочно молвила я, больше для острастки.

— Да пошла ты… — буркнула Инга и отвернулась.

— Ладно, хватит дуться, — одернула я ее, — у нас слишком много дел. Кстати, работает сегодня это заведение, или у них в понедельник выходной?

— Ты про «Пеликан»? — переспросила Инга. — Да они каждый день работают. Может, только народу поменьше придет. Но завсегдатаи уж точно будут, они всегда там.

— На то они и завсегдатаи, чтобы завсегда быть, — проворчала я. — Ты меня это… проинструктируй, как себя вести в таких злачных местах.

— Да как… Обыкновенно.

— Это для тебя обыкновенно, а для меня — нет! — Меня распирало от негодования. Как будто она не знает, что я по таким рассадникам разврата не шатаюсь. Нет у меня на это ни времени, ни денег. А кроме того, куда я Петьку дену? Скажу: «Ложись, сыночек, баиньки, а мама на стриптиз», так, что ли? — Кстати… Кстати… А Юрис, он что… тоже там бедрами вилял, ну, в этом твоем «Пеликане»? — внезапно осенило меня.

— Ага, — кивнула Инга, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

— Прекрасно. Замечательно, — скрипнула я зубами, испытывая острое желание освободиться от всего, что я узнала об Инге в последнее время, с помощью старинного приема: два пальца в рот и…

— Мы с ним после выступления познакомились, в баре. — Инга предприняла вялую попытку оправдаться. — Посидели, поболтали…

— Ага, вы поболтали, — осевшая было на дно моей души муть благородной ярости снова поднялась на поверхность, как будто меня взяли и хорошенько встряхнули, — вы поболтали, потом вы еще поболтали и хорошо провели время, а мне — труп в постель. Чтоб не так скучно и одиноко было.

— Ну убей меня, убей! Может, тебе легче станет! — выпалила Инга с сердцем, сунула ключ в замок зажигания и нажала на газ. Застоявшийся «мерин» сердито заревел.

Подготовка к вечерней вылазке в «Пеликан» шла полным ходом. Инга рылась в моем гардеробе, поминутно причитая с придыханием:

— …О господи! Тебе же совершенно нечего надеть! Ну совершенно!

Естественно, я обижалась:

— Почему это нечего, очень даже есть… Конечно, я одеваюсь не от Версаче, но одежда у меня вполне приличная, скромная, но добротная. Вся качественная, российская. Поддерживаю, так сказать, отечественного производителя.

— Так… А это что такое? — Инга вертела в руках мой любимый пиджак в неброскую темно-коричневую клетку на сером фоне. — Какой-то саркофаг! И ты это носишь?

— Да, я это ношу. — Я с остервенением вырвала пиджак из Ингиных рук, даже ткань затрещала, но не порвалась. Крепкая. А какая-нибудь импортная наверняка бы разлезлась. — Ты же у нас демократка, кажется, отстаиваешь всякие там свободы… Я тоже. Что нравится, то и ношу. Захочу — мешок из-под сахара напялю и пойду, мое дело!

— Мешок из-под сахара, говоришь? — не к добру развеселилась Инга. — А что, по-моему, это оригинально. В этом что-то есть. Определенно есть! Только не сердись. — Инга перехватила мой разгневанный взгляд. — Все закономерно, бытие определяет сознание. Твоя одежда — сплошь… гм-гм… деловая, а в «Пеликан» в такой не ходят, не принято. Вот нацепишь ты свой замечательный пиджачок и увидишь: все на тебя уставятся.

— Почему это? — Мне не хотелось сдаваться.

— Потому что ты в нем похожа на учительницу русского и литературы, а учительницы мужской стриптиз не посещают. Скорее уж ученицы. Иа-ха-ха! — Ингу вновь обуял приступ истерического веселья.

— Зато его посещают двоечницы вроде тебя, — ввернула я сердито.

Инга дипломатично пропустила мою реплику мимо ушей и сделала вид, что целиком и полностью сосредоточилась на моей самоубийственной идее нанести визит в «Пеликан».

— Если ты хочешь что-то разузнать о Юрисе, то должна вести себя непринужденно и раскованно. Чтобы не вызвать подозрений. И одеться соответственно. Иначе все подумают: с какой стати учительница приходит в ночной клуб да еще кого-то разыскивает? Странно ведь, согласись?

— А плевать мне хотелось, пусть думают, — из последних сил отбивалась я.

— Так-то оно так, — демонстрировала беспрецедентную покладистость Инга, — но в данном случае лучше не выделяться.

— Как ты, например, — не удержалась я от удовольствия лишний раз поддеть Ингу, раскритиковавшую мой гардероб. — Снять там себе какого-нибудь забулдыгу и без долгих разговоров завалиться с ним в коечку.

Инга ничего не ответила, притворилась, что внимательно рассматривает трикотажную сиреневую кофточку, которую я как-то купила по случаю, а теперь не знаю с чем носить. Ни одна из моих юбок к ней не подходит.

— А вот эта ничего, — похвалила Инга, — вполне. В духе времени. Знаешь что, — Инга уперла руки в бока, — мы сделаем так. Ты наденешь эту кофточку и… мои брюки. Вот эти… — Инга похлопала себя по ляжкам, обтянутым облегающими черными брючками. А я пока, так и быть, что-нибудь из твоего натяну. Кто меня увидит в машине.

Я запротестовала. Не потому, что мне так уж не нравились Ингины брюки, просто, как всякий(ая) интеллигент(ка) в первом поколении, я буквально изнемогаю под тяжестью прилагающихся к этому социальному статусу комплексов. Ничего нового, все то же — лучше быть бедной, но гордой, лучше грызть сухую корочку, но никому не кланяться и тэ дэ и тэ пэ. Чепуха, конечно, но как с этим расстанешься? Это все равно что сбросить с себя надоевшее платье. Ну да, старое оно, немодное, с невыводимыми жирными пятнами на подоле, однако и голой ходить не будешь.

Я еще немного поломалась, попререкалась для видимости, а Ингины штаны все равно натянула.

— А тебе идет, — одобрила Инга, облачаясь в мою юбку.

Я посмотрелась в зеркало, предварительно напустив на себя непроницаемый вид, и обронила не без сарказма:

— Красотка хоть куда.

Время, оставшееся до запланированного на десять вечера похода в ночной клуб «Пеликан», ушло на детальную разработку предстоящей операции.

Инга, которая поначалу отнеслась к моей идее с заметной прохладцей, теперь увлеченно инструктировала меня. Несведущий человек, верно, подумал бы, что мне предстоит вражеский эшелон под откос пустить, никак не меньше.

— Главное, не тушуйся, — наставляла меня Инга, — веди себя естественно и непринужденно. Имей в виду, что ты нисколько не хуже тех, кто там постоянно отирается…

— Почему это я хуже? — взбрыкивала я. — Я лучше!

— Так тоже нельзя, — возражала Инга, — потому что ты не должна бросаться в глаза, иначе ничего не разузнаешь.

Я кивала, потому что Инга говорила дельные вещи, что с ней случается не так уж и часто, особенно с тех пор, как она пристроилась к своему пивному королю. Я и сама понимала, что светиться мне не резон, вдруг не я одна пытаюсь выяснить, кто такой этот Юрис. Где гарантии, что милиция так уж ничего и не знает о его убийстве?

Поэтому-то я и потребовала от Инги, чтобы она поподробнее расписала мне внутреннее устройство «Пеликана» на тот случай, если придется уносить ноги. Инга терпеливо и обстоятельно рассказала все, что знала, даже план-схему нарисовала. В общем, к назначенному часу я была во всеоружии, хотя и мандражировала в душе. Меня не покидало предчувствие, что эта авантюра добром не кончится, и, надо сказать, оно меня не обмануло, как впоследствии выяснилось.

— Ну все, пора, — объявила я и поднялась с дивана. Лицо у меня горело, а руки были холодными как лед.

Инга тоже волновалась, то и дело покусывала губы, а в прихожей чуть не растянулась, за что-то запнувшись.

— Чего это тут у тебя сумки какие-то наставлены? Я с удивлением обнаружила пакет с вещами, которые я собрала, чтобы взять с собой в Бутырку. Выходит, я его так и не убрала? Вот что бывает, когда голова под завязку забита тяжелыми мыслями. Я подняла пакет с полу, попутно заметив, что он как будто бы потяжелел, или мне просто кажется? У меня ведь там, насколько я помню, только смена белья да зубная щетка. Я заглянула в пакет и увидела какую-то здоровую книгу в глянцевом переплете. Это еще откуда? Достала, а это оказался красивый, хорошо иллюстрированный альбом с видами Москвы. Дорогой наверняка. Такого у меня сроду не было.

— Твой, что ли? — уставилась я на Ингу.

— Ты че, с какой стати? — Инга вылупилась на альбом.

— Тогда откуда же… — И тут до меня дошло. Это же теткин племянник Отто его забыл, больше некому. Перепутал, свой пакет оставил, а мой взял. Представляю его физиономию, когда вместо альбома он нашел в пакете мои лифчики! Но почему он сразу не вернулся? По всей вероятности, слишком поздно хватился. Да, весело, весело…

Инга все еще вопросительно смотрела на меня, и мне пришлось рассказать ей и про Отто, и про перепутанные пакеты. Она долго хохотала, чуть ли не по полу каталась. А я еще подумала: не к добру все это, ох не к добру.

Глава 11

Первую неприятность мне преподнесли Ингины штаны, пиявками впившиеся в тело. С чего бы, вот что непонятно, ведь я не толще Инги, или так фасончиком предусмотрено? До самого «Пеликана» я елозила на сиденье «мерса» и допытывалась у Инги, как она их только носит.

— Молча, — бормотала она, нервно покусывая нижнюю губу.

Мне тоже было как-то не по себе, безумно хотелось плюнуть на свою же собственную затею, но я превозмогала малодушие и срывала злость на беззащитных Ингиных штанах.

— Это же просто пытка какая-то, — пыхтела я и страдальчески морщилась, — ни вздохнуть, ни охнуть, и все ради того, чтобы каждый желающий мог в мельчайших деталях рассмотреть твою задницу! Не проще ли голышом ходить!

Инга не отвечала, только сдувала со лба прядку волос. Делала вид, что внимательно следит за дорогой.

Ехали мы долго, потому что этот чертов «Пеликан», как выяснилось, находился чуть ли не за Кольцевой дорогой, в районе, застроенном унылыми панельными девятиэтажками. Возле одной из них Инга в конце концов и затормозила, сразу же выключив фары.

— Это здесь? — ошарашен но осведомилась я, приникнув к стеклу.

— Здесь, — кивнула Инга. — А что?

— Да как-то я это по-другому себе представляла, — призналась я, — а тут занюханный спальный район, даже не верится…

Инга посмотрела на меня с насмешкой:

— Значит, ты все-таки что-то такое представляла… А можно полюбопытствовать, что именно?

На что это она намекает? Я даже испариной покрылась, как будто меня застукали за чем-то неподобающим.

— Да пошутила я, пошутила, — Инга не стала дожидаться реакции с моей стороны, — это я так…

А «Пеликан» в той стекляшке, видишь? — Инга ткнула пальцем в темноту. — Там когда-то детское кафе было, говорят.

Да уж, в этой стране не соскучишься, даже если сильно захочется. Что там ни говори, а перепрофилировать детское кафе в кабак с мужским стриптизом — это по-нашему!

А Инга неожиданно пригнула голову и перешла на полувнятный шепот:

— Короче, так… Если ты еще не передумала, то вход с торца… Я буду ждать тебя в квартале отсюда, у автобусной остановки…

— Почему в квартале? — Я слишком медленно соображала.

— Потому что так будет лучше, — туманно изрекла Инга.

— Почему так будет лучше?

— Потому что лучше, — упрямо стояла на своем Инга. — Если хочешь идти, то иди, а не хочешь, поедем обратно. Тут нельзя парковаться, — отрезала она.

Я приоткрыла дверцу и поежилась, не от холода, нет — на улице, чай, какое-никакое, а лето, — а от дурных предчувствий.

— Ну топай, топай, — поторопила меня Инга. И я опустила ноги на землю, на девяносто девять целых и девять десятых процента уверенная, что делаю не то, не то, совсем не то… Что качусь под откос, как сошедший с рельсов поезд, и это началось со мной не сию минуту, а раньше, когда я согласилась по-тихому избавиться от Юрисова трупа, вместо того чтобы сразу же позвонить в милицию. Может, хотя бы сейчас дать задний ход, вернуться в машину и… Вот именно «и»! Что дальше? Вот то-то и оно.

И все же я обернулась и бросила тоскливый взгляд на удаляющийся Ингин «мере», который очень скоро скрылся за поворотом. Как она сказала: возле остановки в квартале отсюда? Это же близко, совсем близко, три минуты, и я снова буду сидеть на кожаном сиденье. Я было и впрямь рыпнулась прочь от расцвеченной огнями стекляшки, но тут в двух шагах от меня остановилась иномарка, из которой выбрались две дамочки, обе в чем-то шуршаще-серебристом. Та, что повыше, с рыжими кудрями, небрежно поиграла брелоком от ключей зажигания, машина дважды пискнула: дескать, так точно. А Инга, между прочим, сказала, что здесь парковаться нельзя!

Дамочки, как выяснилось через минуту, имели намерение провести вечер в «Пеликане». Я поняла это из их разговора, хотя и не сразу. Так вот, пока высокая с рыжими кудряшками управлялась со своей тачкой, вторая, коренастая пампушечка, увлеченно порылась в сумке, извлекла нечто и, запрокинув голову, насыпала в рот какой-то ерунды с ментолом. Если судить по запаху.

— Как ты думаешь, у Игорька автомат настоящий или игрушечный? — невзначай поинтересовалась она у рыжей дылды.

— Дура, что ли, — басовито отозвалась дылда, — конечно, ненастоящий.

— А то, что в штанах? — хохотнула приземистая пампушка. — Тоже накладное?

Они дружно заржали и, покачивая бедрами, двинулись к стекляшке. О каком таком автомате они говорили, я не поняла, но их скабрезные шуточки насчет того, что находится в штанах у какого-то Игорька, меня покоробили. Ну и публика! И с этими хабалками мне придется провести вечер! Ну, Инга, ну, Инга, спасибо, удружила. Я еще не знала, что меня ждет в самом «Пеликане», могла только предполагать и мысленно готовиться к самому худшему. И все равно оказалась не готова. Совершенно не готова.

А теперь по порядку. Чтобы не загружать вас лишней информацией, опущу переживания и колебания, непосредственно предшествовавшие моему первому шагу на стезю порока, которую, вне всякого сомнения, олицетворял собой ночной клуб «Пеликан». Делаю я это не из ложной стыдливости, просто боюсь утопить вас в бурном потоке неконтролируемых эмоций. Короче, с этого момента только голые факты, причем голые — в прямом смысле слова.

Итак, «Пеликан» — это всего лишь помещение средних размеров, плотно заставленное столами и стульями, слева от входа — бар, прямо по курсу — крошечная сцена с бархатным задником, посреди сцены — высокий металлический стул, не иначе для Гулливера. Что еще? Ну., по стенам лампочки, вроде елочных гирлянд, и все время мигают, а над сценой крутится серебряный шар. И музыка, почти заглушаемая пчелиным гулом сидящей за столами публики.

Теперь о тех, что за столами. Это сплошь женщины, по-моему, не очень молодые, скорее молодящиеся, у каждой в руке по бокалу, глаза возбужденно блестят, то и дело раздаются короткие смешки, все чего-то ждут. Я жду вместе со всеми, только не за столом, а у барной стойки, куда я с трудом дотащила свое бренное, отказывающееся повиноваться тело. Пытаюсь вести себя «непринужденно», как завещала Инга, но, кажется, у меня не получается. Впрочем, и за это не поручусь, потому что состояние у меня странное. Такое ощущение, будто вижу себя со стороны. Я сижу у стоики, в руке у меня стакан с коктейлем, и глаза блестят, как у прочих. Господи, что это с моей левой ногой? Она заметно подрагивает. Я меняю положение, так что сверху оказывается правая нога, но и та, как выясняется через минуту, тоже дрожит. Мне ничего не остается, кроме как сесть вполоборота к залу и спрятать компрометирующие меня конечности под стойку.

Какое-то время ничего не происходит, за исключением того, что я уже успела описать выше. Как долго, не имею ни малейшего представления. Думаю, это могло продолжаться от минуты до часа, но точнее определить затрудняюсь. Потом гул за столиками оборвался, а на сцене появился маленький человечек, прямо лилипут, ростом в полножки гулливерского стула. Он писклявым голосом поприветствовал «уважаемую публику» и многозначительно объявил:

— А сейчас на сцене всеобщий любимец — непревзойденный мистер Рейнджер. Встречайте!

Карлик скрылся за бархатным занавесом, из колонок полилась занудная американская песнь про сбирающегося в ихнюю армию новобранца, а на сцену выпрыгнул здоровенный детина с ног до головы в камуфляже, с автоматом наперевес и с парочкой гранат на поясе. В первое мгновение я решила, что это хорошо экипированный сотрудник РУБОПа, нагрянувший разгромить прибежище разврата, и теперь меня загребут вместе с остальными. Однако пронесшийся над столиками вопль восторга поколебал мое предположение. А уж то, что произошло вслед за этим, рассеяло последние сомнения.

«Рубоповец» весьма недвусмысленно повел автоматом, чем вызвал новый всплеск эмоций за столиками, что самое удивительное — положительных, и небрежным движением отбросил его в сторону. Туда же полетели и гранаты, надо надеяться, бутафорские, а освободившийся от своих причиндалов мистер Рейнджер стал расхаживать по сцене легкой походкой базарного качка. Из колонок вырвалось примерно двадцать пятое «о-о-о…», и столики дружно затаили дыхание. К чему бы это? А вот к чему — «рубоповец» расстегнул брючный ремень с большой пряжкой. Столики в унисон вздохнули.

И пошло-поехало. Мистер Рейнджер раздевался неторопливо и основательно, чуть ли не носок с носком складывал, как это делают командированные в дешевых гостиницах. Пока он разоблачался, козлетонистые «Статус-кво» успели пропеть свою заунывную балладу в режиме нон-стоп раз семь или восемь, не меньше. При виде камуфляжных трусов семейного фасона столики сладострастно застонали и в едином порыве подались вперед. Я позорно поддалась массовому гипнозу и тоже выкатила глаза на переносицу: неужели же он на этом не остановится?

Он не остановился! А какие чудные штучки принялся выделывать! Солдафонско-качковские манеры неожиданно сменились ужимками кокетливой обезьянки, движения замедлились. Мистер Рейнджер фланировал по сцене, время от времени оттягивая резинку трусов и вновь отпуская ее, правда, характерного шлепка при этом не доносилось, он тонул в восторженном реве публики. Дальше больше, неутомимый стриптизер долго доводил поклонниц своего таланта до исступления, спуская трусы все ниже и ниже… Столики просто бесновались, у меня началась тахикардия, а пытка со снятием семейных трусов все продолжалась и продолжалась. Да чтоб ты провалился!

Я уже ничего не видела, когда над столиками прокатился глухой ропот, затем воцарилась короткая напряженная тишина, взорвавшаяся наконец неистовыми криками. Неимоверным усилием воли я заставила себя робко взглянуть на сцену… И с облегчением вздохнула: оказывается, под семейными трусами мистера Рейнджера скрывались еще одни, тонюсенькие и малюсенькие, с алой розой на том самом месте. Поскольку музыка не замолкала, я похолодела: неужели не все? А стриптизер, послав публике с полдюжины воздушных поцелуев, с игривой грациозностью бабушкиного козлика спрыгнул со сцены и, пританцовывая, пошел между столиками.

По-моему, это был довольно рискованный марш-бросок, потому что бабоньки беднягу без малого на сувениры не растащили. Каждая норовила за что-нибудь потрогать, а то и ущипнуть или потискать. Но внакладе мистер Рейнджер не остался, потому что щипки щедро компенсировались денежными купюрами, которые ему то и дело совали в район красной розочки. Он еще и до середины зала не добрался, а его розочка уже вовсю оттопыривалась от «зеленых». Хотела бы я знать, что он с ними сделает? Пропьет, поди? Ну, вид у него вообще-то цветущий — значит, не пьет, бережет здоровье. Тогда положит их в банк и постепенно сколотит капиталец. Со временем, глядишь, остепенится, женится, заведет себе парочку киндеров и станет их учить уму-разуму. Да уж, любопытно было бы послушать, как в его исполнении зазвучит сакраментальное: «Я все заработал собственным горбом!»

Ну вот, обещала не засорять вам мозги, и снова-здорово, ударилась в философствование. Тоже мне, нашла время. У самой земля под ногами горит! И про Юриса до сих пор ничего не выведала, все на сцену пялилась. Пора бы уже и делом заняться, хотя бы расспросить того же бармена, меланхолично сбивающего коктейли. Рожа у него, правда, не внушает оптимизма, равнодушно-отстраненная, но уж какая есть.

— Э… — протянула я, не зная, с чего и начать.

— Еще коктейль? — мгновенно сориентировался он.

— Да, пожалуй, — кивнула я. Слава богу, деньги не мои, а Ингины, а то б я в этом «Пеликане» точно все свои отпускные оставила, потому что цены у них сплошь трехзначные.

Пока бармен тряс перед моим носом шейкером, я обдумывала, как бы к нему половчее подкатиться с вопросом о Юрисе. В конце концов решила особо не мудрствовать и обронила с видом бывалой клиентки:

— Что-то Юриса давно не видать…

Бармен никак не отреагировал на мое замечание, и я в замешательстве замолчала. Гм-гм, может, он не расслышал? Попробовать повторить, разве что?

— Что-то Юриса давно не видать, говорю… Бармен наполнил стакан и обласкал меня ничего не выражающим взглядом.

— Да, что-то не видно.

— А почему? — поперла я на рожон.

— Без понятия. — Бармен индифферентно пожал плечами. — Я отвечаю за бар, а у них там своя свадьба.

От него так и веяло полным и безоговорочным равнодушием и ко мне, и к Юрису, и ко всему, что не относилось к составлению коктейлей.

— Ну а кто с понятием? — Я снова опрометчиво рванула напрямки через майдан, а надо было огородами, огородами… Конечно, там крапива и репейники, и собака штаны порвать может, зато голова цела останется. Эх, да чего жалеть о старых глупостях, когда впереди так много новых!

Глава 12

— А сейчас специально для вас мистер Тореро! — опять запищал со сцены карлик.

Ага, проездом из Парижа в Жмеринку.

— Да что у них все мистеры — и Рейнджеры, и Тореро, — проворчала я, срывая на лилипуте досаду за то, что мне не удалось разговорить бармена. — Если уж на то пошло, то Тореро скорее сеньор, чем мистер.

— Вот у него и спросите, — совершенно неожиданно развязал язык бармен-меланхолик, выставляя на стойку стакан с коктейлем, — он ведь у них старший.

— Кто? Этот маленький? — Я качнулась и чуть не свалилась с неудобного насеста у стойки.

Но бармен, пробормотав традиционное «минуточку», растворился в подсобке.

У мистера Тореро автомата не было и связки гранат на поясе — тоже. Он был экипирован в соответствии со своим звучным именем в расшитую золотом куртку, белые обтягивающие чулки и штаны до колен. Еще у него, как и полагается, имелась широкополая шляпа и большое красное полотнище, закрепленное на специальном древке — не знаю его правильного названия. Ну, которым машут перед рогатой мордой быка, вызывая его на бой. В данном случае, за неимением быка, красная тряпка явно предназначалась для публики.