Невезуха на все сто

Взмах — и столики замерли, а из-под широкополой шляпы метнулся короткий взгляд черных глаз: вы готовы? Столики подобрались, словно изготовились к решительному прыжку. А я вдруг неожиданно для себя самой вздрогнула. Ну с какой стати, спрашивается? А, поняла, это музыкальное сопровождение на меня так подействовало. Мистер Тореро собирался усмирять свирепое животное под мою любимую «Абрассамэ».

Трудно вообразить, почему ему в голову пришла такая блажь, но сердце мое екнуло и стало стучать в такт его неторопливых па. Будто загипнотизированная, следила я за полетом красного полотнища, даже головой синхронно покачивала. За столиками было тихо-претихо, бабоньки сидели остолбенелые, выпучив глаза, как на сеансе Кашпировского, каждой клеткой целлюлита вбирая в себя посылаемую со сцены энергию. Сказал бы он: «Спа-ать…» — пробирающим до мурашек голосом, и они бы послушно отрубились. И не пришлось бы ему вертеть задницей между столиками, достаточно было бы просто пройтись прогулочным шагом и собрать туго набитые кошельки горячих почитательниц нежного мужского тела. Да что там кошельки, они бы не шелохнулись, вздумай он с них серьги снять.

Кстати, о нежном теле. Насколько я понимаю в таких делах, у мистера Тореро оно выглядело покрепче, чем у мистера Рейнджера. Тот, на мой взгляд, был несколько рыхловат. Короче, если бы он раздевался только для меня, а не для целой своры похотливых баб, я бы, наверное, не сильно возражала. Ну вот, размечталась, самое время. А главное — о ком! Только и не хватало, пойти по Ингиным стопам и закрутить романчик со стриптизером. Нет уж, мне и одного голого Юрисова трупа более чем достаточно. Между прочим, я до сих пор так ничего и не выяснила, сижу тут и пускаю слюни, забыла, зачем пришла.

Признаюсь как на духу, мне пришлось приложить кое-какое усилие, чтобы оторвать взгляд от сцены — не поверите, ну прямо прикипел! После того как мне это все-таки удалось, я зажмурилась, мысленно досчитала до десяти, снова открыла глаза и увидела карлика, который выглядывал из маленькой дверцы в двух шагах от бара. Карлик смотрел на сцену и жевал бутерброд с красной рыбой, запивая его пивом из банки.

Иди и спроси у него про Юриса, приказала я себе. Я двинулась к двери, но юркий карлик уже исчез. Впрочем, дверь оставалась приоткрытой, и даже как будто негромкое чавканье доносилось. А, была не была, не убьет же он меня на виду у всех. Я просунулась в дверь, но карлика поблизости не обнаружила, зато сделала открытие, заставившее меня немного растеряться. Там, за дверью, находилась раздевалка стриптизеров, сообщавшаяся со сценой посредством плохо освещенного коридорчика, в конце которого маячила кургузая фигура лилипута. Он сурово отчитывал кого-то скрытого за бархатным занавесом. Мат-перемат, тщательно выговариваемый писклявым детским голосом, произвел на меня неизгладимое впечатление.

Я пребывала в раздумье. Что мне делать: ретироваться или рискнуть — привлечь к себе внимание матерщинника-недоростка? Я выбрала второе и натужно откашлялась, стараясь перекашлять музыку.

Карлик мгновенно навострил ушки:

— Мадам, сюда нельзя, здесь служебное помещение.

— Мне только спросить…

— Иди, иди… — Карлик махнул рукой тому, что стоял за портьерой, и засеменил в мою сторону.

— Что вы хотели? — Он смотрел на меня снизу вверх, чуть запрокинув сморщенное детское личико.

— Узнать насчет Юриса, — быстро произнесла я.

— А вы кто ему будете? — Глазки у карлики были малюсенькие и подозрительные.

— Я? Э… Двоюродная сестра.

— Двоюродная? — уточнил карлик с сомнением. — Да хоть троюродная! Я этого козла уже три дня не видел. Он мне в пятницу программу завалил. Пусть только заявится, я ему рога пообломаю!

Печально, что карлику никогда не представится возможность «пообломать рога» Юрису, — кто-кто, а я это хорошо знаю. Любопытно было бы посмотреть, как бы он управился с двухметровым Ингиным полюбовничком. Как бы стремянку подставлять не пришлось.

— Жаль, — скорчила я постную мину, — а я его ищу… Он мне очень нужен. Не подскажете, где он может быть?

— Где-где, в Караганде, — фыркнул карлик. — Понятия не имею, где он шляется. Мне что, больше делать нечего, кроме как следить за ним?

Черт бы побрал этого лилипута! Ни грамма полезной информации! Не могу же я у него спросить Юрисову фамилию, ведь я назвалась его двоюродной сестрой. Вот и сглупила. Надо было отрекомендоваться как-нибудь иначе, к примеру, квартирной хозяйкой, которой он задолжал за полгода. А теперь уже не переиграешь. Ладно, зайдем с другого конца.

— А кто это может знать? — Я приняла наивный вид. — 1 Может, эти… ну, его приятели?

— Какие еще приятели? — Мне почему-то показалось, что карлик насторожился.

— Ну эти, другие стриптизеры…

— А я откуда… — начал было лилипут, но тут же осекся и к чему-то прислушался. Бархатный занавес заколыхался, и в тесном коридорчике, ведущем на сцену, возникла величественная фигура мистера Тореро. В широкополой шляпе, трусах и накинутой на плечи куртке. Мистер Тореро слегка поеживался на сквозняке и подпрыгивал на одной ноге, на ходу натягивая носки, которые, надо полагать, он снял в процессе выступления. Лично я не нахожу ничего особенно эротичного в босых мужских ступнях, хотя и демократично допускаю существование точки зрения, отличной от моей. Мало ли на свете придурков.

— Вот эта мадам ищет Юриса, — бросил карлик мистеру Тореро, протискиваясь по стеночке к выходу на сцену, — говорит, что она его двоюродная сестра, но я сильно сомневаюсь…

Мистер Тореро взглянул на меня из-под шляпы и словно букашку нанизал на иголку своими пронзительными черными очами.

— У вас какие-то проблемы?

— Н-нет… То есть да. — Мое сердце выбивало отчаянную чечетку, а с чего, скажите, пожалуйста, ведь этот мистер Тореро всего лишь тот, кто раздевается за деньги. — Мне нужен Юрис, а я никак не могу его найти, пропал куда-то…

— Юрис известный шалопай… — усмехнулся мистер Тореро. — И сердцеед. Не переживайте, найдется, куда денется.

— Вы так думаете?.. — промямлила я, заливаясь краской.

— Уверен! — Мистер Тореро словно проверял на мне действие своего гипнотического взгляда. Ну, не дай бог, скажет: «Спать, спать…», ведь рухну, как серпом подрубленная. Так-то вот и смущают доверчивый русский народ!

— Ну… тогда я пойду, — пробормотала я, медленно пятясь к выходу. — Спасибо вам.

— Не за что, — весело отозвался мистер Тореро, — заходите еще.

— Ага, — кивнула я и шмыгнула за дверь.

— Узнали? — неожиданно проявил ко мне неслыханное участие меланхоличный бармен.

Я механически кивнула и рванула прочь, подальше от испепеляющих глаз мистера Тореро, вводящих во искушение. Изыди, сатана, изыди!

Уже на улице, глотнув прохладного ночного воздуха, я вдруг обнаружила, что не помню, где Инга обещала меня ждать: кварталом ниже или кварталом выше. Словно какое-то затмение нашло. Стою, верчу головой направо-налево и не могу сообразить, куда мне деваться.

И тут совсем рядом кто-то игриво сказал:

— Девушка, девушка, вас подвезти? Я обернулась на голос и с удивлением увидела рядом машину. Как она подъехала, я даже не слышала!

— Спасибо, не надо, — рассеянно буркнула я, решив, что сначала поищу Ингу кварталом ниже, а если ее там нет, тогда уж соответственно кварталом выше.

— Нет, мы вас все-таки подвезем, — упорствовал голос из машины.

— Лучше отстаньте от меня подобру-поздорову, — велела я неизвестному прилипале, — а то… — Я так и не успела известить о карах, грозящих ему в противном случае. Что-то тяжелое обрушилось на меня сзади, и на несколько мгновений я перестала понимать, что со мной происходит.

Очнулась я в какой-то машине, на заднем сиденье, с чем-то вроде чулка на лице. Кто-то сидел рядом со мной и крепко держал за левую руку. Дыхание у этого мерзавца было частое и смрадное, как у шакала.

— В чем дело? — пискнула я, совершенно не готовая к подобному развитию событий.

— Сиди и не вякай, — посоветовал мне тот, кто дышал рядом. А с переднего сиденья послышалась команда:

— Давай жми.

Машина сорвалась с места.

Значит, их двое, решила я. Э, нет, трое, ведь тот дал кому-то команду трогать. Трое мужиков на одну беззащитную женщину — по-моему, это чересчур даже для гангстеров. Просто ни стыда, ни совести.

Я послушно сидела и не вякала, а машина плавно неслась по ночному шоссе, никуда не сворачивая. Наверное, мы были уже на приличном расстоянии от «Пеликана», когда сидящий на переднем сиденье рядом с водителем снова открыл рот:

— И зачем тебе Юрис?

Ну вот, здрасьте, приехали. Эта неприятность не шла ни в какое сравнение с тесными Ингиными штанами.

— Ну, чего молчишь?

— А вы что — Юрис? — С помощью этого глупого вопроса я пыталась выиграть время, столь необходимое мне для того, чтобы свести концы с концами. Кто они такие и почему ко мне прицепились?

— Не-а, я не Юрис, — достаточно миролюбиво возразил тип с переднего сиденья, — но он мне тоже позарез нужен.

— Надо же, какое совпадение! — поразилась я, продолжая усиленно соображать, кто же навел на меня эту бесцеремонную троицу: меланхоличный бармен, писклявый карлик или магнетический мистер Тореро? Хотя какое это имело значение при нынешних раскладах! С чьей бы помощью я ни угодила в капкан, спасаться мне предстояло в одиночку. Может быть, даже путем отгрызания собственной лапы, точнее — левой руки, которую словно тисками сжимал смраднодышащий шакал.

— А может, мы разных Юрисов ищем? — осмелилась я высказать предположение. — Ваш какой?

— А твой какой? — тут же перехватил у меня инициативу невидимый бандюга. И что за манера такая — отвечать вопросом на вопрос.

— Мой? Ну… Мой такой… Маленький, хроменький и с бородавкой на носу.

— Ну вылитый портрет нашего, да, ребята? — радостно хмыкнул бандюга. Ребята ответили ему гробовым молчанием.

Тут же последовал новый вопрос, который, по существу, был старым:

— И зачем ты его ищешь, нашего общего Юриса? На этот раз я не стала называться двоюродной сестрой Юриса, к чему, ведь все равно не поверят.

— Зачем-зачем… — Я вспомнила Ингу. — Он мужчина, я женщина, все очень просто.

— Значит, у вас любовь? С маленьким, хроменьким, с бородавкой на носу?

— У русских женщин — широкая душа, — философски обронила я в темноту, которая, впрочем, начинала постепенно проясняться. Сквозь крупные петли натянутой на мою голову трикотажной кишки уже можно было кое-что рассмотреть. Например, неясный силуэт напротив, массивный, грузный и бесформенный. Какой-то всадник без головы.

— Значит, у вас с Юрисом любовь, вот оно что… А я-то всегда считал его «голубым». — Грузный силуэт слегка покачнулся, и я поняла, почему он показался мне безголовым. Потому что я не могла разглядеть шеи, скрытой большой лохматой бородой. Надо же, какой колоритный гангстер!

Юрис был «голубым»? Что за чушь он несет? Просто морочит голову. На кой бы черт прибалтийский красавчик понадобился Инге, не будь у него все в порядке ниже пояса?

— Ты никак расстроилась? — участливо спросил бородатый, которого я впредь для краткости и простоты буду именовать Бородой. — Зря. Не последний же мужик он на белом свете остался, захочешь — другого найдешь. А вот нам нужен только он, и мы не успокоимся, пока его не отыщем. Усекла?

— Усекла… Только я, знаете ли, все больше убеждаюсь, что наши с вами Юрисы разные. — Я мысленно проклинала себя за идиотскую вылазку в «Пеликан», с помощью которой собиралась выпутаться из одной истории, а угодила в другую. И на что я, спрашивается, рассчитывала, с моей-то родословной! С моими-то корнями, глубоко уходящими в бесплодную землю забытого богом Виллабаджо!

— Ну, хватит шуточек, поговорим серьезно. — Борода резко сменил тон. — Я жду ответа: где наш золотой мальчик? Считаю до трех. Раз…

Глава 13

— Да не знаю я, не знаю! Зачем бы я его искала, если б знала?

— Логично, — согласился Борода. — Одна загвоздка: он мне так нужен, и я так давно его ищу, что логикой меня не прошибешь. Ставлю вопрос иначе: когда ты его видела в последний раз и при каких обстоятельствах? Да, кстати, мы, кажется, еще не познакомились. Как тебя зовут, милая?

— Ка… Катя, — сказала я. Сама не знаю, почему я выбрала это имя, а не какое-нибудь другое. Да если б я и Таней представилась, что изменилось бы? Потому что, если ему вдруг вздумается, скажем, прогладить меня раскаленным утюгом, вопрос о конспирации отпадет сам собой.

— Ну вот, Катенька, когда ты видела Юриса в последний раз и при каких обстоятельствах?

— Сейчас… Попробую вспомнить, — пообещала я. — Только… Куда мы все время едем? У меня голова кружится, с детства в машине укачивает… — Я тянула время, необходимое, чтобы придумать правдоподобную историю про то, когда мы с Юрисом виделись в последний раз. Задача мне предстояла не из легких, потому что даже при наличии очень богатого воображения трудно вот так сразу наплести хоть чего-нибудь про того, кого ты и в первый, и в последний раз в жизни видела мертвецки мертвым.

— Укачивает, говоришь? — переспросил Борода и распорядился:

— Лонг, притормози. Машина остановилась.

— Что, получше стало?

— Что-то мне нехорошо, тошнит. — Для пущей убедительности я свесила голову на плечо, выждала полминуты и объявила торжественно:

— Ой, сейчас меня вырвет!

— Машину заблюет, потом не отмоешь, — это сказал не Борода, а тот, что за рулем, Лонг, кажется.

— Беляш, проводи, — не без брезгливости в голосе приказал Борода. — Оклемается — тащи назад.

Беляш, значит, это тот, что со зловонным дыханием. Что ж, в чувстве юмора им не откажешь.

Этот самый Беляш открыл дверцу и молча выволок меня из машины. Я потребовала, чтобы он снял с моей головы трикотажную кишку, что и было сделано после предварительного одобрения со стороны Бороды.

Я исподтишка огляделась: местечко, в которое меня завезли, выглядело форменными трущобами. Двухэтажные деревянные дома барачного типа, редкие огни. Ну, на этот раз я точно очутилась за Кольцевой дорогой, причем очень даже сильно. Судя по навозной свежести воздуха, я попала в самый настоящий медвежий угол. Отсюда небось до Москвы неделю на перекладных добираться, прикинула я мысленно, и то если мне представится такая возможность, что само по себе сомнительно. Скорее всего, они вытрясут из меня все, что можно, а потом стукнут чем-нибудь по голове и бросят в кусты, где меня и найдет какой-нибудь местный пастух. Дня через два. Остается радоваться, что на дворе жаркое лето, а не студеная зима, когда очень велика вероятность заваляться до весны в ожидании дружного таяния снегов.

Что-то меня на черный юмор потянуло, это дурной знак. К черту упаднические настроения, тем паче что помереть я всегда успею, дело-то нехитрое. Нужно срочно что-нибудь придумать, срочно. Удалось же мне заставить их остановиться и выпустить меня из машины, осталось только улизнуть. Ага, попробуй тут, бандюга по прозвищу Беляш крепко держит меня за шиворот, как котенка!

— Ой-ой-ой, как плохо… — запричитала я плаксивым голосом. — А может, я съела чего? Прямо наизнанку выворачивает. — Я сунула в рот сразу всю пятерню, подавилась и закашлялась.

Беляш непроизвольно отдернул руку, и я упала на колени, судя по чавкающему звуку, прямо в грязь, а то и того хуже — в навозную жижу, да так удачно, что брызги во все стороны полетели. Обидно, конечно, и неприятно, зато Беляш сразу отскочил от меня метра на два. Сейчас или никогда, решила я и рванула в ближайшие кусты, царапая руки и лицо.

— Стой, сволочь! — понеслось мне вслед.

Ага, вот сейчас все брошу и остановлюсь! Зачем бы мне было пачкаться в грязи и до крови обдираться…

Я бежала, не разбирая дороги, то и дело попадая в очередную лужу, которых в этой глухомани хватало. Чего нельзя было сказать о фонарях. Впрочем, это было мне только на руку. Поначалу я хотела держаться поближе к домам, но мудро передумала; те, кто в них живет, мне не помогут, а бандюгам проще всего изловить меня в замкнутом пространстве. «Врешь, не возьмешь», — пробормотала я себе под нос и помчалась прочь от светящихся окон, пригибаясь за кустами.

Кусты оборвались внезапно возле какого-то длинного строения, похожего на заброшенный склад. Здесь я без особого труда нашла в стене дыру приличных размеров и без долгих раздумий нырнула в нее, очутившись во внутреннем дворе, заваленном ржавым железом. Стараясь поменьше грохотать, я медленно обогнула развалины и вышла то ли к лесу, то ли к саду. Забрела в гущу деревьев и позволила себе наконец немного отдышаться, а заодно и прислушаться. Может, это было и обманчивое впечатление, но никаких признаков преследования я не заметила. Только где-то вдали, по всей видимости, у деревянных домов-бараков тоскливо выла собака.

Я расслабилась до такой степени, что присела на ближайший пенек и попыталась подсчитать понесенные мною потери. Физические, потому что моральные были поистине беспрецедентными и не поддавались скоропалительной оценке. Так вот, к физическим потерям я отнесла расцарапанную левую щеку, два сломанных ногтя на правой руке и порядком изорванные Ингины штаны. Да, насчет Инги… Что, интересно, она сейчас делает? Хоть немножко беспокоится обо мне или нет? Вещее сердце подсказывало мне, что она уже давно дома и преспокойно дрыхнет под боком у своего денежного мешка, а я маюсь неизвестно где. Между прочим, в прямом смысле неизвестно.

С этой мыслью я посмотрела на небо, памятуя о том, что путешественники ориентируются по звездам. Небо было темное и беспросветное. Ну и дыра, ни звезд тебе и ни луны, только лужи да кусты. Я вздохнула и поплелась неведомо куда — что называется, куда глаза глядят. Примерно через час ходьбы деревья стали редеть, и моему унылому взору открылось большое поле, заросшее жирными сорняками. Я долго тащилась по его кромке, пока не набрела на тележку от трактора, доверху набитую навозом. Это все, что говорило в пользу обитаемости здешних мест.

За тележкой обнаружилось что-то похожее на старую проселочную дорогу, которая привела меня к поросшей камышом речушке. Возле нее на моем тернистом пути и встретилась первая живая душа. Женщина в белом платочке, ведущая велосипед. Уже начинало светать, и я разглядела ее издали. Я дико обрадовалась и заорала, размахивая руками;

— Извините, пожалуйста!.. Позвольте вас спросить!

Но аборигенка в платочке почему-то не выказала признаков радушия, даже наоборот — резво запрыгнула на велосипед и вовсю закрутила педалями. Исключительно дикая пейзанка попалась. А я всего-то хотела узнать, где тут у них ближайший телефон. А заодно неплохо было бы выяснить, куда меня нелегкая занесла и как отсюда выбраться. Как-как, позвонить Инге, пусть срочно приезжает. Раз уж я из-за нее пострадала, то с какой стати должна трястись на перекладных? Есть, правда, риск до нее не дозвониться, как это было накануне. Тогда придется добираться на такси.

На такси? Я похолодела: моя сумочка осталась в машине у бандитов, а там все деньги. Странно, что я вспомнила о ней только под утро. А может, и не странно, это сейчас сумка и лежащий в ней кошелек представляли для меня значительную ценность, а когда жизнь моя висела на волоске, то и чемодан, набитый золотом, гроша ломаного не стоил.

Дело здорово осложнялось. Допустим, рассуждала я вслух, в этой глухомани и найдется недобитый телефон-автомат, с которого можно дозвониться в Москву, но чем я заплачу за предоставленную услугу? Даже если в трубке будет только треск. Я машинально похлопала себя по карманам. А, черт, штаны-то Ингины… Сильно сомневаюсь, что при своей вольготной жизни она сохранила дурную привычку таскать в карманах мелочь вперемешку с хлебными крошками. Так оно, собственно, и оказалось: все, что мне удалось обнаружить, так это свернутую в трубочку бумажку. Я ее зачем-то развернула, и на ладонь мне просыпалась щепотка белого порошка, похожего на сахарную пудру. И более ничего. Я отряхнула руки и двинулась вдоль речушки в том же направлении, в котором усвистала от меня на велосипеде пугливая, как лань, аборигенка.

В том, что я на верном пути, я убедилась, ступив в первую коровью лепешку, вторая только укрепила мою уверенность, а уж когда я услышала петухов, то запрыгала от радости на одной ножке. Уж очень я утомилась с непривычки блуждать по пересеченной местности. Вскоре на горизонте показался большой грязно-белый сарай. Я сразу догадалась, что это ферма, в окрестностях славного города Котова (он же Виллабаджо) такие тоже имеются. Коровы на этих фермах изможденные, как узники Освенцима, с ног до головы облепленные мухами, стоят по колено в навозной жиже. Они, наверное, хороши в качестве наглядного пособия для изучения анатомии парнокопытных, а вот на бифштексы их не пустишь, разве что на суповые наборы. Ну что ж, по крайней мере сковородки драить не потребуется.

Так вот, вблизи местная ферма выглядела точь-в-точь, как котовская. И коровы, и пьяный (в пять утра!) скотник, в философской задумчивости стоявший посреди скотного двора, опершись на воткнутые в кучу навоза вилы.

— Где тут у вас телефон? — спросила я его без обиняков.

— Ась? — От неожиданности скотник покачнулся и чуть не упал в навоз, но в последнее мгновение все-таки удержал равновесие.

— Где у вас телефон, спрашиваю?

— В конторе, где ж еще…

— А контора где?

— В деревне.

— Трофимыч, пьяная морда, где ты там? — Какая-то баба, очень даже возможно, та самая, что удирала от меня возле речушки, высунулась в расхлябанные ворота коровника.

— О, меня вызывают! — с удовлетворением заметил пьяный скотник и многозначительно поднял вверх указательный палец. Можно было подумать, что его «приглашают» не за коровами убирать, а принять участие в расширенном совещании «большой восьмерки».

— Ну а деревня где? — У меня были более приземленные заботы.

— Там, — скотник махнул рукой куда-то в сторону речушки, выдернул из навоза вилы и, преисполненный сознания собственной незаменимости, шаткой походкой направился в коровник.

— Как хоть она называется, ваша деревня? — крикнула я ему вслед.

— Роте Фане…

Что ж, неплохое название для деревни, можно сказать, исконно русское.

Я вздохнула, поежилась от утренней прохлады и снова двинулась в путь по дороге, мощенной коровьими лепешками. И километра через полтора наткнулась на ржавый указатель «Роте Фане», перебралась по шаткому мостку через речушку и вышла наконец к человеческому жилью. Без особого труда нашла контору среди двух десятков деревянных домиков (по вывеске «Контора отделения № 5») и, усевшись на ветхую скамейку, стала дожидаться, когда она откроется.

Следующие два часа можно смело выбросить из моего рассказа так же, как и из жизни, потому что в течение этого времени ровным счетом ничего не произошло. Ни хорошего, ни плохого. Потом появился пожилой дядька в очках и открыл дверь конторы. Дядька оглядел меня с ног до головы с явным неодобрением, но позвонить разрешил, предупредив, чтобы я не трепалась долго. Я клятвенно обещала не разорять деревню и уложиться в шестьдесят секунд.

Вы будете удивляться так же, как и я, но Инга отозвалась буквально на третьем гудке.

— Куда ты пропала? — заорала она в трубку.

— Потом объясню, а сейчас быстро собирайся и приезжай за мной. — Я поглядывала на дядьку и строчила со скоростью станкового пулемета:

— Я нахожусь в деревне Роте Фане. Это… Это…

— …Семьдесят пятый километр Зарубинского шоссе, — подсказал мне дядька.

Я сдержанно поблагодарила его кивком головы и выпалила в трубку:

— Семьдесят пятый километр Зарубинского шоссе. Буду ждать возле конторы.

— Какая еще контора? — истошно завопила Инга, но я ее уже не слушала.

Глава 14

— Что-то я не пойму… Как ты здесь оказалась? — Это были первые Ингины слова, когда она подкатила на своем изрядно запыленном «мерее» к колхозной конторе.

— Меня сюда подбросили, — хмуро пробормотала я, захлопывая за собой дверцу Похоже, я успела превратиться в местную достопримечательность за те четыре часа, что в общей сложности проторчала на скамейке, и теперь чуть ли не вся деревня высыпала полюбоваться, какая крутая тачка за мной приехала.

Да еще и с бабой за рулем. Небось не каждый день у них случаются такие развлечения.

— А что у тебя с лицом? — покосилась на меня Инга.

Я подалась вперед, посмотрела в зеркало заднего вида и невольно присвистнула. Колючие кусты потрудились надо мной на славу: левая щека вся в сеточке мелких ссадин и распухла, на шее здоровенный кровоподтек. Рваная одежда вообще не в счет. То-то баба на велосипеде шарахнулась от меня, а конторский дядька не спускал подозрительного взгляда.

Пока мы тряслись по ухабам, Инга без устали плела небылицы о том, как она за меня переволновалась. Я ее слушала вполуха, стремительно погружаясь в тягучую дрему. Как-никак всю ночь не спала. Я бы так, наверное, до Москвы расслаблялась, если бы Инга музыку не врубила. Ну никакого в ней человеколюбия.

Заметив, что я открыла глаза, Инга снова стала приставать ко мне со своими идиотскими вопросами:

— Так ты мне скажешь, как тебя в эту Тмутаракань занесло?

— Дружки твоего полюбовничка завезли. — Я с хрустом потянулась и пожаловалась:

— Шея ужасно болит.

— Какие дружки? — «Мере» завилял по дороге.

— Ты за дорогой смотри, за дорогой! — прикрикнула я на нее. Согласитесь, обидно пасть жертвой банального ДТП, самым невероятным образом вырвавшись из бандитских лап.

— Так ты про что? — Инга сбросила скорость, и машина пошла ровнее.

— Не про что, а про кого. Когда я вышла из «Пеликана», меня затащили в машину… Еще и чулок какой-то на голову надели. Их было трое, один — с большой бородой. Все время спрашивал про Юриса.

— Про Юриса? — глухим эхом подхватила Инга.

— Да, представь себе. Говорил, что он им нужен позарез, интересовался, когда и при каких обстоятельствах я его видела в последний раз…

— А ты? — Инга затаила дыхание.

У меня возникло непреодолимое желание слегка пощекотать Ингины нервишки, в конце концов, не мне же одной отдуваться.

— А что я? Он сказал, считает до трех. Что мне еще оставалось?

Инга так резко затормозила, что я чуть не вышибла головой лобовое стекло.

— Ты все про меня им рассказала?

— Странно, что тебя это удивляет. Я что, по-твоему, должна была унести твою тайну с собой в могилу?

Инга рухнула лицом на баранку и заскрежетала зубами:

— Я знала, знала, что этим кончится. Ну зачем ты пошла в «Пеликан», кто тебя просил?

— Ладно, успокойся, — я тронула ее за плечо, — ничего я им не сказала. Этот, с бородой, не успел до трех досчитать, я сбежала…

Инга сразу расцвела, как невеста под венцом:

— Убить тебя мало, Чижова! Смерти моей захотела, да?

Приступ отчаяния сменился приступом безумной радости. Инга бросилась мне на шею, стала тискать и тормошить, как тряпичную куклу. Моя чугунная после бессонной ночи голова моталась во все стороны, так что я даже взгляд сконцентрировать не могла. А на то, чтобы отбиться от нее, у меня не хватало сил.

— Ну хватит, — взмолилась я слабым голосом, — все не так радужно, как тебе представляется. Инга сразу перестала меня трясти:

— В каком смысле?

— Во всех. Во-первых, Юриса нам с тобой не оживить. Во-вторых, как теперь выяснилось, он был связан с какими-то бандитами, которые усиленно его ищут. А бандиты — это еще хуже милиции. Рано или поздно они нас достанут.

— Но ты же ничего им не сказала? Или все-таки сказала? — Инга нервно застучала холеными ноготками по приборной доске, и эта барабанная дробь отдалась у меня в мозгах.

— Не сказала я, не сказала… Да прекрати ты барабанить! — прикрикнула я на Ингу.

— Тогда как же они нас найдут? — Инга перестала стучать, как дятел, зато начала хрустеть костяшками пальцев. И почему я раньше не замечала, как много от нее шума?

— Найдут как-нибудь, не волнуйся, — «успокоила» я ее. — К тому же у них в машине осталась моя сумочка.

— Там были документы? — сдавленно охнула Инга.

— Нет, документов там не было, это точно. — Я замотала головой, о чем тут же пожалела. — Кошелек там был. С твоими деньгами.

На самом деле точнее было бы сказать — Покемоновыми, а еще точнее — ворованными. Я ведь вам, кажется, уже рассказывала, каким экзотическим способом Ингин денежный мешок сколотил свой капиталец, или нет?

Ладно, буквально телеграфным стилем. В начале девяностых Ованес Сусанян был еще скромным беженцем из Абхазии, сорвавшимся с насиженных мест в одних трусах, в середине (все тех же девяностых) — уже возглавлял суперсовременный заводик по производству детского питания, построенный на западные кредиты. Потом произошла небольшая рокировочка, в результате которой скромный беженец остался с прибыльным заводиком, а государство — с долгами по кредитам. Ну а дальше уж совсем скучно: рождаемость упала, и наш Ованес потерял интерес к детским смесям, зато озаботился насущными проблемами потенциальных папаш, окончательно раздумавших плодиться и размножаться. Вот так и возникла пивная империя Ованеса Сусаняна, некогда скромного абхазского беженца, а ныне скромного российского олигарха.

— …Нет, ты сосредоточься, вспомни получше, — теребила меня Инга, — что там было в твоей сумке?

— Ну что там могло быть? Всякие мелочи: пудреница, расческа, носовой платок, ключи от квартиры, — методично перечисляла я. — Ключи? Господи, это что же, мне опять замки менять?

— Еще, еще что?! — Инга прямо как клещами в меня вцепилась — вот что значит забота о собственной шкуре! — Документы? Паспорт?

— Дура я, что ли, брать паспорт в такое злачное место! — Я посмотрела на Ингу, а Инга на меня.

— А удостоверения, удостоверения редакционного не было? — Инга все еще не могла успокоиться. А вот об этом можно было не переживать.