Но ему удалось уйти достаточно далеко, чтобы к тому времени, как его под охраной привели к Бурмайеру, было уже поздно посылать гонца, чтобы остановить форхут. Себастьян был слишком умен, чтобы выдать хоть что-нибудь ценное про гарнизон города, но наличие в Швайнштадте Себастьяна Сфорца позволяло предположить, что в городе не меньше сотни итальянских копейщиков или арбалетчиков, а тот факт, что переговоры со стороны гарнизона вёл полковник ландскнехтов, указывал, что в Швайнштадте кроме итальянцев есть еще и ландскнехты, и их больше.
      Отношения между Бурмайером-старшим и захваченным на охоте кондотьером за полдня установились теплые и дружеские, как между старыми друзьями, что недалеко от истины, потому что они, во-первых, коллеги, во-вторых, знакомы лично и не раз встречались во время Итальянских войн как по одну, так и по разные стороны фронта.
      Кондотьер тоже извлек максимум пользы из своего пленения. Тактика и стратегия не были его стихией, зато он отлично умел вести переговоры с противниками. Себастьян оказался как раз настолько хорошим специалистом по переговорам, как планировали стратеги. Подарил Бурмайеру перстень с большим камнем и завязал светскую беседу, из которой легко узнал численность противника, а также выяснил, что авангард и рыцари направились в город, причём не вместе. В качестве ответной любезности Себастьян рассказал про оборону города, изрядно преувеличив численность гарнизона, чтобы склонить противника, во-первых, к переговорам вместо битвы, во-вторых, к обмену пленными до битвы за город, потому что после битвы, наиболее вероятно, придется платить выкуп.
 
Недовольны остались только швейцарцы.
 
      – Взятие пленных и получение за них выкупа равносильно принятие взятки с вражеской стороны или измене и этого не сделает даже самый бедный швейцарец, – мрачно заявил Полпаттон, узнав про пленного.
      – Во-первых, это не ваш, а мой личный пленник, во-вторых, его можно обменять на как минимум одного из двух человек, которые, по всей видимости, захвачены в городе и лично мне любой из них дороже всех швейцарцев вместе взятых, а в-третьих, если Вам так уж хочется его убить, то завтра это можно будет замечательно сделать при штурме, – ещё более сурово ответил Бурмайер.
      – Не могу с Вами не согласиться, – скрипя зубами, согласился Полпаттон, – в основном, из-за "в-третьих".
      Кроме того, сеньор Сфорца выяснил некоторые подробности о событиях, предшествовавших утренней схватке на площади и дневному бою на мосту. Оказалось, что на рассвете швейцарцы снялись с ночевки в трех десятках миль или менее, чем в одном дневном переходе от Швайнштадта. Полпаттон предложил обычным темпом пехоты дойти до города к вечеру со всем обозом, но отправить вперед авангард налегке ускоренным маршем, чтобы занять город на всякий случай, пока не прибыл находящийся где-нибудь поблизости противник. Покойный Антуан Бурмайер тут же прикинул, что если он не будет плестись со скоростью пешехода, то встретится с графиней де Круа не поздно вечером и не во второй половине дня, как авангард, а всего через три-четыре часа. Его отец высказал свое недовольство в связи с возможными опасностями, но Антуан аргументировал отсутствие вражеской армии в городе свежим письмом от Шарлотты, каковую он, по словам отца, назвал "находящимся в городе его владельцем, без разрешения которого никакая армия в Швайнштадт не войдет". А герцог де Водемон поддержал Антуана – предложил взять конный эскорт и поехать вместе в город.
 
      Около полуночи переговорщики разошлись по своим штабам. Фон Хансберг, Себастьян Сфорца, Максимилиан, Йорг, Маркус с одной стороны, герцог де Водемон, фон Бурмайер и Полпаттон с другой.
 
      На швайнштадском берегу старшие и младшие командиры выглядели очень и очень обеспокоенными, за исключением Макса, который нагло делал вид, что не спит, периодически просыпаясь и вставляя какую-нибудь не очень глупую реплику в серьезный разговор.
      Совещания начались почти одновременно с доклада о только что прошедших переговорах. Как оценил переговоры Бурмайер, было интересно, но совершенно непечатно, поэтому для истории не сохранилось. Пересказ фон Хансберга был более подробен и менее эмоционален.
      – Наш итальянский друг должен быть по гроб жизни благодарен герру Максимилиану за то, что тот любезно согласился не убивать пожилого герцога, а взял его в плен. Только поручительство герцога помогло Себастьяну избежать немедленной смерти от руки разгневанного отца, потерявшего лучшего из сыновей.
 
Макс, услышав свое имя, приоткрыл один глаз и с умным видом кивнул.
 
      – Лучше бы он убил герцога и взял в плен Антуана, – мрачно сказал кондотьер, – тогда можно бы было рассчитывать, что войны не будет. А что там про нашу заложницу?
      – Вот черная итальянская неблагодарность! – возмутился Макс, – спасибо скажите, Ваша светлость, что я не убил этого герцога, а то на что бы мы Вас обменяли? На пиво?
      – Я бы и сам что-нибудь придумал. Во всяком случае, лично ко мне у Бурмайера претензий не было, – фыркнул итальянец, – надеюсь, у Вас хватило ума взять с герцога обещание в случае их победы объявить Вас своим личным пленником? Швейцарцы убили бы Вас сразу, а Бурмайер еще бы и помучил перед смертью.
      – Ничего я с него не взял. Он же благородный человек, если ему удастся захватить меня, он поступит так же, как я с ним и не будет стеснять меня дополнительными требованиями.
      Кондотьер рассмеялся. Макс обиженно опустил голову на стол и сделал вид, что уснул. Получилось очень правдоподобно. Оберст продолжил.
      – На то, что есть ещё такой ценный заложник, как графиня де Круа, Бурмайер, не подумав, ответил, что за эту… хм… нехорошую женщину, из-за которой погиб его сын, он не только не даст ни талера, но и сам её как следует… хм… накажет, когда возьмет город. Этим ответом он опрометчиво лишил себя возможности за весьма скромный выкуп получить её прямо сейчас и претворить в жизнь все свои пожелания по её наказанию. Одно дело выдать противнику за выкуп его родственника или союзника, совсем другое – захватить и продать представительницу знатного рода, поддерживающего нейтралитет.
      – Тогда надо сказать графине де Круа, чтобы она отправлялась домой, или куда захочет, лишь бы подальше отсюда, – Макс немножко поднял голову даже попытался открыть глаза. Оказалось, что ночью намного легче опустить голову, чем поднять, а каждое веко непостижимым образом становится тяжелее всей головы.
      – Скажу, – согласился оберст.
      – Стоп, – Себастьян поднял руку, – Вы сказали им, что Антуан погиб? Насколько я понимаю, герцог не мог быть в этом уверенным полностью.
      – Сказал. А какие могли быть варианты?
      – Варианты? Нет, вы, немцы, совершенно не способны вести переговоры! Лучшим вариантом было бы рассказать мне все ваши новости и устраниться от переговорного процесса. Мы бы сказали, что Антуан ранен и на недельку останется заложником, а они пусть переправляются где-нибудь в другом месте.
      – А потом?
      – Потом сказали бы, что он умер от ран и похоронен в Швайнштадте.
      – Но Бурмайер все равно бы узнал правду!
      – Потом это бы было уже неважно. Прошло бы достаточно времени, чтобы или он погиб или мы бы погибли, или война бы закончилась. Конечно, он бы захотел нашей смерти, что с того? Сейчас, Вашими стараниями, у него к нам как раз такое отношение.
      – Это же не по-рыцарски! – возмутился Макс, видя, как фон Хансберг всерьёз задумался над ответом.
      – Молодой человек, – Себастьян сморщился, как зубной боли, – откуда Вам-то знать, что по-рыцарски, а что не очень? Вы давно посвящены в рыцари? Что Вы читали о рыцарском духе?
 
Макс смутился и не стал спорить. Оберст продолжил.
 
      – Тела убитых мы, как предложил бургомистр, оставляем в церкви…
      – Подождите, у меня есть еще вопросы, – перебил его итальянец, – а что мы решили с нашей заложницей?
      – Я ведь уже говорил. Она не связана с нашими врагами, поэтому у нас нет оснований удерживать ее как заложницу.
      – Надо выдать ее Бурмайеру, а взамен сторговаться на что-нибудь полезное.
      – Вот это точно совсем не по-рыцарски, – тихо сказал Максимилиан.
      – Так что Вы там читали о рыцарском духе? – парировал Себастьян.
 
Макс покраснел и снова притворился спящим.
 
      – Мы не будем заниматься похищением женщин для перепродажи нашим врагам, – продолжил оберст, – А Вас, сеньор Сфорца, Бурмайер лично хотел бы встретить при штурме. Я сказал, что Вы будете на правом фланге.
      – Как именно он выразился? – поинтересовался Себастьян.
      – Это было обещание непременно переправиться, отыскать Вас в этом мерзком городе, где бы Вы ни были и теперь уж обязательно убить.
      – Почему не меня? – удивленно проворчал Максимилиан, уже не утруждая себя ни поднятием головы ни открыванием глаз.
      – Что он сказал про Вас, мой юный друг, я даже не берусь передать, – оберст улыбнулся, – в любом случае Вам придется применить на практике все, чему Вы успели научиться в последние несколько дней.
      – Зато сеньор Сфорца сможет лично взять в плен герцога и потребовать с него каких угодно гарантий, бееее, – Макс поднял голову, повернулся к итальянцу и показал ему язык.
      – Вот это точно не по-рыцарски, – прокомментировал кондотьер.
      – Бееее, – повторил Максимилиан, – я вспомнил, что рыцарю достойно быть похожим на льва или на ягненка.
      Фон Хансберг рассмеялся. Макс снова притворился спящим, а Себастьян не стал его будить, чтобы не услышать какую-нибудь свежую мысль о рыцарстве.
 
      Не буду пересказывать сведущему читателю очевидное, а несведущему попусту пудрить мозги особенностями средневековой обороны. Совещание продолжалось ещё почти час, но результат был практически полностью предсказуем. Вот так его выразил оберст:
      – Город нам в любом случае не удержать. Уйти далеко тоже не удастся. Надо нанести противнику максимально возможный ущерб на переправе и в уличных боях и отступить на заранее подготовленные позиции внутри города. Лучше всего подойдет вот эта обособленная группа добротных каменных домов в центре – ратуша, дом бургомистра, ещё пара зданий. После отступления город можно поджечь, этим мы выиграем ещё день-два, постройки второго рубежа обособлены от остального города и не пострадают. Минимум день надо продержаться на втором рубеже, а там и подкрепления подойдут.
      – Что вы за скучный народ, – с чувством высказался Себастьян, – не можете нормально взять заложника, не можете продать врагу что-нибудь ненужное, не способны даже договориться о гарантиях на случай почетной капитуляции. Вы не имеете ни малейшего представления о принятой в высшем обществе "хорошей войне". Вар-ва-ры!
      – Вы отказываетесь участвовать в обороне? – нахмурился оберст.
      – Нет, совсем не отказываюсь. Золото это всегда золото, даже у варваров, – любезно улыбнулся кондотьер.
 
 
Одновременно на другом берегу слово взял Полпаттон.
 
      – Они там, как я понимаю, не глупее наших парней из форхута, значит у них хватит ума понять, что уйти от наступающих швейцарцев по одной-единственной горной дороге невозможно. В обороне главный рубеж – река. Если они не удержат переправу, а они её, – кхе-кхе – до послезавтра не удержат, то им придется озаботиться вторым рубежом обороны, для которого подойдет, судя по карте, или резиденция де Круа, или комплекс зданий на площади. Независимо от того, подожжём город мы, подожгут они, или он загорится в процессе уличных боев, эти объекты не пострадают, а у нас могут быть некоторые неудобства. На втором рубеже они могут, кхе-кхе, надеяться тянуть время даже несколько дней. Но у нас-то нет никакой необходимости сидеть у них под окнами и петь серенады. Нас наняли не для осады пары домов в заштатном городишке. Как только они отступят, мы пройдем через город куда-вам-там-надо, а они пусть сидят в своей норе хоть до второго пришествия.
 
      Когда обсуждение стратегии или пожелания того, как должен действовать вероятный противник, было закончено, Себастьян сделал существенное в тактическом плане пророчество:
      – Бурмайер настроен уничтожить нас всех. Он не остановится на последнем рубеже обороны, как бы невыгоден ни был его штурм.
      – А герцог бы остановился, – ответил фон Хансберг – Не у него же погиб сын. Если Бурмайер отправится вслед за сыном, командование перейдет к герцогу.
      – Герцог бы обошел последний рубеж сейчас, выполнил бы основную задачу, а потом все равно нам бы не удалось избежать встречи с ним. Герцоги – народ неторопливый и злопамятный.
      – А если герцог тоже погибнет? – пробурчал сквозь сон Максимилиан. Он уже десять раз пожалел, что убил Антуана и взял в плен герцога, а не наоборот.
      – Тогда, мой юный друг, – съязвил Себастьян, пародируя оберста, – останутся швейцарцы. Или они пойдут дальше, выполняя оплаченную задачу, на соединение с основными силами наших врагов, или пограбят город и вернутся домой. При желании они могут атаковать последний рубеж просто для развлечения.
      – Да, выбор у нас небольшой – подвел итог фон Хансберг – сеньор Сфорца, против Вас как раз будут Бурмайер и герцог. Постарайтесь, чтобы Бурмайер был мертв, а герцог жив. При таком раскладе у нас наибольшие шансы остаться в живых.
      – "Постарайтесь", – ехидно повторил итальянец – ладно, постараюсь, что же делать.
 
      Совещание на другом берегу закончилось примерно в то же время. В заключение Бурмайер, не внесший ни одной поправки в предложения Полпаттона, счел нужным объявить:
      – В ваших планах, господа, есть небольшая неточность. Мы, конечно, должны будем пройти через этот город, но перед тем, как мы его покинем, мы полностью уничтожим гарнизон. Подчеркиваю, полностью. Что при этом станет с городом, мне не важно. Из мирного населения мне нужна только графиня де Круа, сто талеров за живую и ни одного за мертвую.
      – Как Вам угодно, – пожал плечами Полпаттон, выражая одновременно повиновение и неодобрение – за Ваши деньги мы будем штурмовать каждый сарай, на который Вы укажете.
 
      Разговор с заложницей фон Хансберг не стал откладывать на следующий день.
      – Приношу Вам свои извинения, Ваша светлость. Вы действительно не принадлежите к партии наших врагов. Вы можете покинуть город, когда Вам будет угодно.
      – С чего вдруг Ваше мнение так поменялось? – удивленно спросила Шарлотта, ожидая какого-нибудь неприятного сюрприза.
      – Бурмайер-старший не далее, как пару часов назад обвинил Вас в соучастии в смерти своего сына и заявил, что намерен предать Вас смерти, когда он возьмет город.
      – Ах вот как! Именно меня? А не Вас и не Вашего Максимилиана?
      – И меня, и его, и весь гарнизон и весь город.
      – Это мой город! Вы убили Антуана, а за это они обещают наказать мой город! Я вам этого так не оставлю!
      – Вы несколько не в том положении, чтобы кому-либо угрожать.
      – Я считаю, что, учитывая открывшиеся Вам обстоятельства, Вы не имеете права меня ни задерживать, ни выгонять.
      – Мы рассчитываем отстоять город, подчеркиваю, Ваш город, но Вам я бы посоветовал его покинуть. Во время боевых действий тут не будет ничего, достойного Вашего внимания.
 
      Какие тут могут быть варианты? В будущем – какие угодно. В ближайшем будущем – никаких. Надо быстро собирать вещи и уезжать.
      – Гертруда!
      – Я здесь, чего изволите?
      – Буди всех. Пусть собирают вещи, на рассвете выезжаем.
      – Но Ваша светлость…
      – Гертруда, что это ты? Тебе не хочется уезжать?
      – Нууу…
      – Бегом. Выпорю, – графиня не стала кричать, а подкрепила приказ пощечиной.
      – Слушаюсь, Ваша светлость, – пискнула служанка и пулей вылетела в дверь.
 
      Гертруду совсем не порадовала перспектива уехать из города в то время, как она первый раз в жизни получила самое настоящее предложение руки и сердца. Да и никаких разумных причин для такого срочного отъезда она не видела. В городе армия, даже с пушками, враг один раз отбит на мосту, и ещё будет отбит, мост разрушен, горную реку вброд не перейти. А обороной командует самый талантливый в мире военный инженер – Йорг из Нидерклаузица, и вовсе он не старый, как люди говорят, а очень даже молодой, хоть сейчас под венец.
      Если сейчас уехать, потом можно его уже и не встретить, а если остаться, то скоро и свадьба. Сейчас ему, конечно, не до свадьбы, пока враг у ворот, но как только враги уйдут, тогда уже можно. И будет Гертруда никакая не служанка, а почтенная фрау, супруга уважаемого человека. Вот бы Карл порадовался, интересно, где он сейчас?
      Ни о каком отъезде и речи быть не может, но как бы все устроить так, чтобы и уехать у графини наверняка не получилось, и виноват бы в этом оказался кто-нибудь другой? Без коней точно уехать не удастся, без конюхов тоже сложно. Кони… Конюхи… А это мысль! Если у них что не получится, то их и не жалко.
      – Подъем, мальчики, не спать!
      – В чем дело, Гертруда? Ты нам хочешь предложить что-то более интересное?
      – Все, что я вам могла бы показать, вы уже сто раз видели. А вот графиня приказывает срочно собирать вещи и готовить упряжку, чтобы выехать отсюда на рассвете.
      – Ладно, сейчас проснемся, оденемся и запряжем.
      – Мальчики, а вы знаете, почём сейчас в Швайнштадте упряжные лошади?
      – Это ты к чему?
      – К тому, что горожане тоже собирают вещи и с утра побегут из города. За лошадь они дадут и две и три цены.
      – Смешная девчонка! Думаешь нам это так просто сойдёт с рук?
      – Думаю, да, если заберёте с собой всех лошадей. Кто и кого пошлёт за вами?
      – Не знаю, зачем тебе это надо, но похоже, ты права.
      Через пару часов в конюшне остались две лошади. Остальных, обмотав копыта тряпками, одну за другой тихо вывели смущенные добропорядочные горожане.
      – Да, Гертруда, голова у тебя работает. Вот твоя доля.
      – И всего-то?
      – Да. А не нравится – попробуй нас догони. Можем ещё кое-что предложить на прощание.
      – Не надо мне вашего "кое-чего". Я замуж выхожу.
      – За кого?
      – За солидного мужчину. Он вчера сделал мне предложение.
      – На дворе уже шестнадцатый век от Рождества Христова, а глупые маленькие девочки все ещё верят подобным предложениям.
      – Сам дурак, и помрешь дураком. А я выйду замуж и буду приличной дамой.
      – Ты? Замуж? Поверю, не раньше, чем увижу твою свадьбу. Если ты не хочешь поцеловать нас на прощание, то мы поехали.
      Конюхи-конокрады приторочили к седлам свои нехитрые пожитки, взяли лошадей под уздцы и направились к воротам. Соучастница проводила их задумчивым взглядом. Замуж… Скоро… Буду приличной дамой…
      – Мальчики, вы ведь не очень торопитесь?
      Старший уже открывал ворота, но обернулся. С плеча скверной девчонки упало платье.
      – Нет, мы не торопимся.
 
…платье упало со второго плеча…
 
 
16 Глава. Понедельник. Неустойчивое равновесие.