Плохая война

      Зрители наперебой подбадривали борцов, выкрикивали подсказки и делали ставки. Среди азартно кричащей толпы выделялся человек, которого герцог охарактеризовал как "Бык, вон тот толстый булочник". Он наблюдал за борцами, не отрываясь не на миг, и периодически подавал советы молодому, причём тот, не обращая внимания на крики всех остальных болельщиков, пытался последовать именно этим советам. Наконец, молодому удалось выполнить свой замысел. Захват руки в замок, подставка плеча, но противник не так-то прост – успел слегка согнуть и напрячь руку – теперь на нее не подействует попытка заломить локоть в обратную сторону. Старший ответил захватом за шею, и весьма удачным захватом. С заметным усилием он медленно уложил молодого на землю. Толпа взорвалась аплодисментами.
      Среди первых к борцам подошел Бык. Булочник – он и в армии булочник – руки в муке, а от одежды пахнет хлебом и дымом. Бросив побежденному "учись, сынок", он предложил победителю ещё один поединок. Тот не отказался, но Антуан, не понаслышке знакомый с боевыми искусствами, обратил внимание, что по лицу чемпиона промелькнула легкая неуверенность. Интересно, в чем тут подвох, ведь у булочника совсем не боевой вид – и ростом не вышел, и жирком оброс. Рыцарь перевел взгляд на Быка и сразу заметил то, что не бросалось в глаза в мирной жизни. Манера держать голову, уверенный взгляд, устойчивая борцовская стойка – а ведь он может победить.
      – Десять талеров на Быка! – крикнул Антуан, сразу же пожалев об этом, так быстро было принято пари, и не одним зрителем на все десять талеров, а десятью по одному талеру.
      "Герольд" махнул шляпой, борцы осторожно, слегка согнувшись, наклонив головы и держа руки наготове, приблизились друг к другу на расстояние чуть больше вытянутой руки. Обманное движение – захват – бросок! Здоровяк перелетел через голову булочника и с размаху хлопнулся спиной на землю.
 
      Непременно надо подойти, заглянуть через плечо Патеру, рисующему пропагандистскую картинку, изображающую ландскнехтов, предающихся различным порокам.
      Почетное место занимало изображение ландскнехта, играющего в кости с чёртом. Чёрта Патер никогда в жизни не видел и на все свои пропагандистские картинки срисовывал его с одной и той же богемской гравюры, посвященной строительству Карлова моста. Поэтому все земляки художника знали, что чёрт похож на богатого пражанина пивным брюхом и богемской шапочкой и не выходит из дома без фартука и строительного мастерка. А вот ландскнехтов патер видел достаточно, поэтому солдат, играющий в кости с чёртом, получился как живой. Даже выражение лица у него было точь-в-точь такое, как должно быть у игрока, проигравшего все, что у него было.
 
Грех чревоугодия в лице толстого шваба, запихивающего в широко раскрытый рот целый окорок, и грех гнева в лице шваба, нападающего на другого с кинжалом, никаких затруднений не вызвали. Ландскнехт, блюющий на распятие 22, получился не менее реалистично.
 
 
 
7 Глава. Армия профессионалов
 

 

      Отряд фон Хансберга, как мы помним, был направлен в Швайнштадт на переформирование и отдых после тяжелой битвы, в которой исходный полк был уничтожен почти полностью. Осталось меньше четверти полка, который был в начале предыдущей битвы. И меньше десяти процентов личного состава, с которым оберст начинал войну и на который получал финансирование в начале войны. Так что от него как раз осталось много снаряжения и всего-то около ста ветеранов, которые в ближайшее время будут учить свеженанятых рекрутов. Единственное, что не пострадало в последнем бою – обоз, в том числе сделанный оберстом запас оружия, которое предполагалось использовать для вооружения поступающих новобранцев, а также пушка, не участвовавшая в битве по причине недокомплекта артиллеристов.
 
Первое, чем озаботился оберст после получения приказа отправиться в Швайнштадт, это пополнить ряды своего полка. По договоренности с бароном фон Нидерклаузиц, Максимилиан с теми солдатами, которые у него остались после его первой битвы, был нанят на должность капитана – командира фенляйна (Faehnlein) 25.
 
 
Теперь Макс, вступив в должность, начал изучение изнутри структуры полка и порядков ландскнехтов, что было несложно, достаточно было ходить по лагерю вслед за Йоргом и добросовестно мешать ему работать, задавая разные вопросы.
 
      – Ух ты, какая штуковина!
      – Это не штуковина, а десятиствольный рибадекин.
      – Откуда он у нас? Он же, наверное, стоит кучу денег.
      – Юридически он не наш. Один добрый человек, большой любитель вина, неожиданно провел ревизию подотчетного ему артиллерийского парка и пришел к выводу, что вот этот рибадекин нуждается в капитальном ремонте. И я любезно согласился принять его в ремонт.
      – Ремонт? Тебе просто так дали совсем новое орудие на десять стволов, да ещё и денег заплатили?
      – Ваша милость, – улыбнулся Йорг, – мы решили, что я сделаю этот ремонт совершенно бесплатно. А отпущенная на эти цели сумма из бюджета владельца орудия останется в ведении мастера артиллерии.
      – Слушай, Йорг, а зачем нам такой огромный обоз?
      – Видите ли, герр Максимилиан, это у швейцарцев есть свой дом и нет нужды в том, чтобы возить с собой все имущество, а армии ландскнехтов обоз просто необходим. Большинство повозок в нашем обозе принадлежит самим солдатам, которых мы, платя положенное жалование, не считаем необходимым обеспечивать транспортом для перевозки предметов не первой необходимости. Я бы оценил количество повозок в обозе как в среднем одну на каждые десять солдат. "В среднем" обозначает, что новобранцы могут шлепать пешим порядком, неся все имущество в заплечном мешке, а особо удачливые доппельсёльднеры 26имеют собственные повозки, в которых перевозили палатки, мебель, и запасы пищи. В повозках также едут солдатские жены, слуги и члены семей.
      – Слуги? – недоуменно переспросил Макс.
      – А что Вас удивляет, Ваша милость? "Двойное жалование" опытного ландскнехта – восемь талеров в месяц, а чернорабочему в городе платят полтора талера, причём на эти деньги ему приходится не только платить за одежду и жилье, но и кое-как содержать жену и детей.
      – А зачем солдаты возят с собой семьи? Это же неудобно, тяжело и все такое.
      – Представьте себя на их месте. Ваш полк стоит где-нибудь в Тироле, а семья у Вас в Гамбурге. И пешим порядком, максимум по сорок миль в день Вы пошли в отпуск. По прямой, как ворона летает, семьсот миль, но Вы-то, Ваша милость, не ворона, поэтому все полторы тысячи, то есть месяц туда и столько же обратно. Это если Вы оптимист и всерьез рассчитываете накопить денег на хотя бы трехмесячный отпуск и ещё семье сколько-то оставить. Кстати, надо ещё дожить до этого отпуска. Есть, конечно, и такие оптимисты, но пессимисты и реалисты у нас возят жен с собой. И не только по этой причине. Допустим, рубашки постирать можно и самому, а вот лично менять повязки каждому раненому полковой лекарь не будет. И отпаивать каждого простудившегося глинтвейном или отварами из трав тоже не будет. Я уж не говорю о том, что солдату хочется любви не меньше, а то и больше, чем горожанину, но это уж Вы и так понимаете.
 
      На самом деле, в обозе вслед за армией кроме семей солдат следовали торговцы, сапожники, кузнецы и прочие ремесленники, не ограниченные городскими законами цехов и гильдий. Обоз обеспечивал солдат пищей и определенным уровнем комфорта. Если запасы пищи подходили к концу, цены начинали расти, что привлекало в обоз новых торговцев. Когда у солдат кончались деньги, торговля прекращалась со всеми вытекающими для армии последствиями. Ну и, конечно же, вслед за товарно-денежными отношениями в обоз стекались воры, нищие и прочие совсем уж неуместные в армии людишки. Поддержка закона и порядка в таких условиях была совершенно необходима.
      Для руководства обозом полагался специальный начальник, и назывался он "хуренвайбель". Название должности (буквально "командир проституток") обманчиво. Учитывая, что он получал жалование как десять солдат, не стоит думать, что он выполнял обязанности сутенера и гинеколога. Он не только организовывал повседневную жизнь обоза, но также решал тактические вопросы о том, как провести обоз из пункта А в пункт Бе, как защитить его от нападения противника, как разбить лагерь, чтобы обоз не мешал боевым частям.
      Но при всей важности этой профессии, солдат, который изо дня в день находится в шаге от смерти, не будет особенно уважать человека, который с утра до вечера раздает подзатыльники всяким гражданским бездельникам и получает в десять раз больше. Отсюда и такое презрительное название. Если бы в современных армиях должности официально назывались так, как их называют солдаты, мы бы встретили выражения и повеселее.
      Вступив в должность хуренвайбеля, Йорг немедленно озаботился изгнанием из обоза всех, кто не относился к семьям оставшихся в живых ландскнехтов. Одновременно в течение дня был проведен осмотр и ремонт повозок, оставшихся в обозе, и проверка конного состава. Йорг полностью разделял мнение старого барона Фердинанда о том, что солдат тоже в некотором роде человек и хочет прожить свою короткую жизнь без лишних проблем, но его добрые чувства не распространялись на всякий обозный сброд.
 
      Вот на глаза собеседникам попался профос в том самом шикарном костюме, в котором он был на турнире, распекавший кого-то из нерадивых солдат. Его огромный плоский берет, как всегда, был сдвинут на левую сторону, так, что поля с левой стороны почти касались плеча, а с правой – смотрели в небо.
      – Йорг, а кто такой этот Маркус, что его тут все боятся?
      – Вот уж спросил, так спросил. Это же Маркус из Кёльна, также известный, как "человек с половиной лица". Легендарная личность среди наемников, полумифический персонаж вроде Безумного Патера. Человек крайне жестокий, но справедливый. Сначала стреляет, потом спрашивает, кто идёт. Кстати, многие считают его лучшим стрелком из любой штуковины, использующей порох, по эту сторону Альп.
      – Погоди, если он сначала стреляет, потом думает, то почему он до сих пор жив и на свободе?
      – Потому что всегда оказывается, что у него было как минимум, право, а то и обязанность стрелять. Но на момент выстрела этого не мог знать никто, включая его самого.
      – А что у него с лицом?
      – Когда-то, давным-давно, при штурме одного богатого города, щедрые горожане от всей души облили его кипящим маслом, с тех пор вместо левой половины лица – сплошной ожог, а левый глаз ничего не видит. Ветераны, которые помнят его ещё до ранения, говорят, что он и раньше был не в меру строгий, а стал ещё хуже.
      – Йорг, скажи, пожалуйста, а что такого важного в работе профоса, что его тут почитают как второго по важности после оберста?
      – Что важного? Да в его работе ещё поискать надо, что может быть неважного. Во-первых, он поддерживает в полку дисциплину и вообще следит за порядком. Есть у него привычка раздавать за любые провинности максимально строгие наказания, но он всегда проводит расследование солдатских проступков, и наказывает виновных, а не тех, кто попадется под руку. Кроме того, Маркус оставляет за собой исключительное право накладывать взыскания на своих подчиненных и, независимо от того, кто прав, принимает их сторону в случае конфликта с подчиненными других командиров и с мирным населением. Во-вторых, он присматривает за торговцами в лагере, чтобы они не драли с солдат по три шкуры, правда профос обычно вовсе не обязан сбивать цены до такого уровня, как это делает Маркус.
      – Ха! – Макс ухмыльнулся, – Пасти торговцев – выгодная работенка! Он наверняка с них ещё имеет навар помимо жалованья.
      – А как же! Торговцы, намеренные работать на территории лагеря, повинны платить налог лично профосу за его тяжелый труд. Например, отдавать язык с каждой проданной туши, или бутыль с каждой проданной бочки вина либо пива. Это ещё не все, кроме них профосу платят налоги проститутки и держатели игровых столов. А ещё преступники, находящиеся под стражей, должны оплачивать свое пребывание в заключении.
      – При всем этом, работа профоса считается настолько важной и тяжелой, что кроме всего перечисленного, он ещё и получает солидное жалование?
      – Ещё какое солидное. Видел, какая цепь на шее у его жены?
      – Цепь?
      – Понятно, Максимилиан, ты смотрел ниже. А цепь на ней и правда золотая и стоит как твой доспех.
      – Откуда у него такие деньги?
      – Эх, Максимилиан, ты пока даже не представляешь, что деньги можно не получить из отцовского кошелька, а заработать тяжким трудом. Работа у него денежная, а он не пьет, в кости не играет и по девкам не бегает, в отличие от некоторых. Зато Марта получает всё, что можно купить за деньги. В другом полку подобную избалованную девчонку бы ненавидели, а здесь уважают. Марта совсем не похожа на мужа, она добрая и постоянно заступается за мелких нарушителей дисциплины и разных там неумелых новобранцев.
      – Ага, то есть, в ситуации, когда ни Бог, ни Император, ни оберст не вмешиваются в работу профоса, солдаты могут подавать апелляцию к его жене?
      – Вроде того.
      – Как ты думаешь, Йорг, она очень верная жена или как обычно?
 
Йорг сурово взглянул снизу вверх на молодого баронета.
 
      – Даже не думай. Во-первых, у Марты безупречная репутация. Во-вторых, ты не сможешь к ней подобраться. Маркус безумно ревнив, настолько, что даже не разрешает ей носить новые платья. Отчасти его увлечение муштрой и дисциплиной исходит от ревности и весьма эффективно в этом смысле. Профоса все уважают и боятся, никто не рискует подкатиться к его супруге. В-третьих, получится у тебя или нет, он убьёт тебя, как только узнает, а узнает он обязательно. У него хватит наглости убить носителя любого титула и у него хватит удачи, чтобы уйти после этого живым и невредимым.
      – Ты же не будешь утверждать, что у них идеальная семья? – Максимилиан нахмурился, он в первый раз встретил действительно интересную женщину и очень не хотел оставлять её какому-то сумасшедшему ландскнехту.
      – Семья как семья. Бывает, что и поругаются, тогда муж сломает об жену две-три розги, от Марты не убудет, если об нее и оглоблю сломать, потом они бурно… хм… помирятся, на следующие день-два у профоса будет очень доброе настроение, и он отменит половину наказаний для солдат и устроит амнистию в полковой тюрьме.
 
 
Макс не стал развивать тему о гипотетическом прелюбодеянии, вместо этого течение дня Йоргу пришлось ответить на массу других вопросов, касающихся организации полка ландскнехтов. Макс узнал про обязанности румормейстеров, выполнявших в обозе полицейские функции и штокмейстера, отвечающего за склады. Правосудие не ограничивалось профосом. Была предусмотрена должность шультхайсса – полкового судьи, штекенкнехтов, ответственных за охрану заключенных и нахтрихтера – полкового палача. Интересы солдат защищали фюршпрех (fuehrsprech) на суде шультхайсса, и фурьер (fourier) 27, при постое на квартирах или лагерем.
 
 
Пока армия двигалась к пункту назначения, на каждой стоянке фон Хансберг разворачивал вербовочный пункт. Надо сказать, что его ландскнехты, благодаря последней битве, в которой неудачники погибли, а остальные обогатились, выглядят как с агитационной картинки. Каждый второй из уцелевших – зажравшийся доппельсёлднер, половина оставшихся переведена на двойное жалование недавно. Глазам потенциальных новобранцев представали солдаты здоровые, крепкие, богатые, привыкшие к комфорту и хорошему питанию. Учитывая, что простенький солдатский доспех стоит как полугодичное жалование цехового подмастерья, да и костюм у ландскнехта тоже недешев, молодые горожане всерьез задумались о том, не бросить ли свой сонный городок и записаться в армию. Кроме того, для многих третьих-четвертых сыновей, которые не могли рассчитывать на отцовское наследство, оставался единственный шанс сколотить состояние – на военной службе. Строгие законы гильдий оставляли подмастерьям немного шансов сдать экзамен и открыть собственное дело.
Конечно же, полковники лично не трубят в трубу, не бьют в барабан и не расписывают прелести армейской жизни разинувшим рты горожанам, обычно этим занимаются или профессиональные вербовщики или способные к такой работе офицеры.
Оберст, узнав, что среди убитых числятся все, кто ранее успешно набирал ландскнехтов для своего полковника и императора, в первый же день вызвал к себе Маркуса.
 
      – Нам необходимо устроить вербовочный пункт на каждой остановке по пути в этот Швайнштадт.
      – Легко, герр оберст. Начинаем сегодня. Трубач и барабанщик найдутся, процедура мне отлично знакома.
      – Нет, Маркус, ты не должен заниматься этим сам. Тебя даже доппельсёлднеры побаиваются, с трудом представляю такого оптимиста, который рискнет наняться служить под твоим командованием. У нас есть почти двести человек "стариков", из них наверняка найдется кто-нибудь подходящий.
      – Легко, герр оберст. Сейчас будет сделано.
      Маркус отлично знал свое дело. Получив приказ, он незамедлительно поднял по тревоге весь личный состав, прошелся вдоль рядов и ткнул пальцем в несколько человек, показавшихся ему подходящими.
      – Нужны добровольцы. Ты, ты и ты.
      – А можно я? – раздался голос откуда-то сзади.
      Для ветеранов фраза профоса "нужны добровольцы" означала "у кого-то сейчас будут большие проблемы", поэтому народ в строю немало удивился и принялся массово оглядываться, кто это там хочет неприятностей.
      – Можно, – невозмутимо ответил Маркус, – ты будешь ответственным. Ваша задача, – продолжил он, обращаясь к выбранным солдатам, – организовать вербовочный пункт. Не менее тридцати рекрутов в день, начиная с сегодняшнего. Приступайте.
 
      Эрик никогда раньше не занимался набором солдат. И сразу же успел пожалеть, что вылез в добровольцы. Товарищей по несчастью было ещё трое. Маркус по-видимому, выбирал их по внешнему виду – тех, кто больше всего был похож на хорошего удачливого солдата. Первый из троих подходил под все требования, предъявляемые к вербовщику, но родом он был не то из Нидерландов, не то из ещё какой-то далекой страны и говорил вроде бы по-немецки, но ни один местный житель никак не мог его понять. Второй, несмотря на впечатляющий внешний вид и бесспорные боевые заслуги, оказался вчерашним подручным мельника, долго думающим при ответе на любой вопрос и совершенно не умеющим не то, что правдоподобно врать, а даже немножко приукрасить суровые армейские будни. У третьего попросту приключилось расстройство желудка. В итоге Эрику пришлось все делать самому.
 
Голландец был послан к хуренвайбелю. Эрик отметил, что новый начальник обоза отменно знал свою работу и был уверен, что у подобного запасливого бурундука "непременно найдется что-нибудь полезное на все случаи солдатской жизни". Фраза, которую голландец процитировал дословно, заставила Йорга задуматься. На самом деле, специально для вербовочного пункта не было ничего, но старик скорее умер бы, чем признался в том, что его обоз не до конца укомплектован. Поэтому Йорг перерыл свои эскизы и наброски и выдал посыльному три холста. На первом из них была аллегорически изображена Смерть в образе бравого ландскнехта с огромным мечом, шагающего по трупам врагов на фоне кровавого заката и пылающего города. На втором тощий крестьянин, согнувшись в три погибели, пахал на полудохлой лошади. Третий был подписан "Warum die Madchen Lieben die Zoldaten 28", а нарисовано там было такое, что автору и пересказывать стыдно.
Мельнику Эрик вручил алебарду с пожеланием "ничего не говоришь, просто улыбаешься и машешь". Зрелище получилось впечатляющее – железка на палке со свистом летала над головой ландскнехта, периодически поражая разные мишени, которые зеваки строили из ненужных предметов. Желающих Эрик приглашал выйти сразиться на палках против Мельника, некоторые смельчаки соглашались, но не могли даже задеть опытного бойца.
Даже Засранец пригодился в качестве агитационного материала. "Он уже двое суток ничего не ест, только бегает в кусты. Представляете, сколько он обычно жрет? А все его доходы – солдатское жалование".
Претенденты на почетную должность ландскнехта один за другим выступали вперед и называли свое имя, место рождения, возраст и род занятий. Убедившись в том, что новобранец понимает условия вербовки, Эрик выдавал нанимаемому мелкую монету под обещание прибыть на следующее утро в обоз с вещами.
 
 
Военная машина работала как положено, а оберст регулярно находил время, чтобы лично заняться воинской подготовкой Максимилиана. Преподавательская работа давалась ему легко, всё-таки он знаток военного дела и в теории и на практике. Из оружия и в пешем, и в конном бою оберст, как и его ученик, предпочитал двуручный меч, которым мог управляться и двумя руками и одной. В перерывах между уроками фехтования шли лекции о боевом духе, тактике пешего боя и отличии плохого солдата от хорошего. Вообще-то полковник после потери не просто основного капитала, а очень многих хороших людей, находился в глубокой депрессии и даже на грани если не самоубийства, то, как минимум, запоя, и только Макс, так похожий на него в молодости, вносил в жизнь опытного воина что-то доброе и жизнерадостное.
Закончив очередное занятие, посвященное двуручному мечу, уставшие, но довольные ученик и учитель вручили клинки оруженосцам и неспешным шагом двинулись обратно в лагерь.
 
      – Вся эта пехота, – начал Макс, – пикинеры, алебардьеры и прочая мелочь по четыре талера за штуку, не стоит одного хорошего рыцаря в добром доспехе и с надежным мечом. Даже учиться не надо, это рыцаря надо уметь раскрыть, чтобы в уязвимое место ударить, а этих-то что, куда ни попал, так или убил или покалечил.
      – Нет, Максимилиан, не все так просто. Среди моих ландскнехтов есть мастера, которые могли бы сражаться против рыцаря, а вдвоем-втроем справились бы с тобой без труда. Заметь, у них и доспехи есть, так что положить такого одним ударом хотя и проще, чем рыцаря, но тоже уметь надо. А ещё есть швейцарцы, так они хоть даже когда и без доспеха, все равно народ опасный, особенно если их много.
      – Не верю. Что значит без доспеха? Один удар – один покойник. На десять покойников – сто дезертиров. У черни и быдла нет рыцарской чести, которая не позволит сбежать даже от верной смерти.
      – Рыцарской чести у них, конечно, нет, но дух весьма и весьма высокий. Они не побегут.
      – Ну, допустим, не побегут, и что? С голой задницей на седельный меч? Это же просто смешно.
      – Не смешно. Когда этих задниц много, а мечей мало. Они идут в атаку, не боясь умереть. И если кто струсит, его убьют свои же. Такие традиции у них уже лет двести, трусы и дезертиры давно вымерли, не оставив потомства.
      – А кто лучше, швейцарцы или ландскнехты? – спросил Макс с хитрой ухмылкой, не изменив своего мнения.
      – Одни других стоят. Когда силы примерно равны, победят те, у кого лучший полководец. Но это уже совсем другая история.
      "Другая история" могла бы быть очень интересной, но внимание собеседников привлек неожиданно начавшийся шум в лагере – сначала громкий собачий лай, потом крики. Макс вопросительно взглянул на наставника, было безумно интересно, что там происходит, но убегать на середине беседы со старшим по званию из-за какого-то происшествия с собаками очень невежливо.
      – Давай бегом, все интересное пропустим, – неожиданно сказал оберст и сразу перешел на бег, не дожидаясь ответа.
 
      Себастьян Сфорца, имевший статус неофициального заместителя своего старшего брата, который распоряжался частью "семейного капитала" в две тысячи солдат, отправился в отдаленный гарнизон не воевать, а отдыхать. Сам он не занимался никакими организационными вопросами, предоставив все решать своему лейтенанту Джузеппе – ветерану с двадцатипятилетним стажем, потомственному горожанину по происхождению. Джузеппе – командир лучшей сотни в двухтысячной "компании". В отличие от строгого Йорга и ещё более строгого Маркуса, он производит впечатление доброго дядюшки, каковым и является. Вместе с ним служат три десятка его итальянских родственников и соседей, остальные за несколько лет стали в этом семейном отряде почти родными. Основная воинская специальность у них – арбалетчики, но про узкую специализацию говорить не приходится. Специфика подготовки отрядов кондотьеров в Италии рубежа 15-16вв как раз состоит в отсутствии узкой специализации. Здесь и битвы в чистом поле, и штурмы городов и даже полицейская работа.
      Кроме сотни арбалетчиков в итальянском обозе следовало около тридцати слуг и несколько повозок с совершенно не военным имуществом. В обозе нашлось место даже для трех здоровенных мастифов, которые по ночам охраняли шатер кондотьера. При собаках состояло несколько человек прислуги, чье жалование было ничуть не ниже солдатского, а то и повыше. Старший псарь решил устроить своим любимцам маленькую тренировку, напустив их на подвернувшегося под руку кота. Но полосатый Симплиций, в мирное время считающий себя хозяином замка, а в военное – хозяином обоза, вместо того, чтобы поиграть с милыми зверушками в подвижные игры, прижал уши, свернулся в огромный меховой шар, поднял переднюю лапу и зашипел. Мастифы остановились вне пределов досягаемости когтистых лап и принялись изображать бурную деятельность, громко высказывая свое мнение про семейство кошачьих.
      Вокруг зверей сразу собралась толпа, некоторые болели за собак, но большинство было явно на стороне кота – немного найдется смельчаков, которые не побегут от трех мастифов. Йорг стоял в первом ряду, положив ладонь на рукоять тесака, но не вынимал клинок из ножен, не то рассчитывая, что умный кот как-нибудь вывернется, не то не рискуя вступать в бой с огромными псами без крайней необходимости. Профос, довольно быстро отреагировавший на шум, сразу узнал Симплиция и вступился за немецкого кота против итальянских собак.
      Псарь подпрыгнул на два фута, увидев аркебузу, направленную на его подопечных.
      – Ты что делаешь, буйвол ты пивной, эти собаки – собственность Сфорца!
      – Тогда отзови собак, – негромко произнес Маркус, сменив прицел.
      Итальянец замер с открытым ртом, собравшись было послать куда подальше наглеца, подающего команды высокопоставленным слугам семьи Сфорца. Неудивительно потерять дар речи, когда тебе в лоб упирается аркебуза с тлеющим фитилем. Одновременно с движением аркебузы вверх, зрители за спиной бедолаги упали на землю. Он сделал шаг в сторону, но ствол сдвинулся вслед за ним, а вслед за стволом упали уже другие зрители, оказавшиеся напротив зловещего оружия. Оглянувшись на отползающих с линии прицела ландскнехтов, несчастный понял, что он в серьезной беде.
      – Pater Noster, qui es in caelis 29, – начал профос и улыбнулся левой стороной рта.
 
Когда Макс добежал до места действия, истекла примерно половина отпущенного собакам срока. Маркус дошел до весьма подходящего к ситуации "Et dimitte nobis debita nostra 30". Псарь, заикаясь от страха, обращался к мастифам с командами, которые ими злостно игнорировались, потому что звучали как жалкие просьбы. Кот не сдвинулся с места и временами ругался по-кошачьи, громким шипением или урчанием.
К Йоргу подбежал мальчишка с хорошим куском мяса. Йорг молча кивнул ему, взял мясо и бросил собакам. Собаки сразу забыли про невкусного кота и переключились на вкусную свининку. Но у Симплиция было свое мнение по вопросу, кому принадлежит все мясо, которое приносит этот седой мужик, который, если подумать, тоже является собственностью его кошачьей светлости. Котище взревел страшным голосом и набросился на мастифов с когтями.
Если вы думаете, что кот это такая подушка с подогревом для ваших ног или мягкая игрушка для больших собак, то сильно ошибаетесь. На самом деле, коты состоят в основном из зубов и когтей. Но мастифы этого не знали. Один из них, недооценив противника, схватил Симплиция зубами за голову, опасно подставив шею под удары мощных задних лап. Двое других потеряли драгоценные мгновения, разрывая кусок мяса и глотая половинки.
Маркус перевел аркебузу на собак, но не рискнул выстрелить навскидку так, чтобы картечь не зацепила кота. Йорг, проскочив перед стволом, вмешался в битву, пнул в нос одного пса и ударил другого по голове плашмя тесаком. Секунда потребовалась профосу для того, чтобы прицелиться, но в момент выстрела по стволу ударил чей-то меч. Человек-с-половиной-лица обернулся и без удивления констатировал, что помешал ему не кто иной, как Себастьян Сфорца собственной персоной. Для большей убедительности рядом с кондотьером стоял телохранитель Луиджи с взведенным арбалетом.
Йорг не смог бы отбиться от двух бойцовых псов, но фон Хансберг подскочил к собакам сзади (стоявшие перед ним трое солдат разлетелись как кегли), схватил их за шкирку, легко вздернул в воздух стопятидесятифунтовые туши и с силой столкнул головами перед собой. Макс, следуя примеру оберста, оседлал третьего зверя и, уподобившись Самсону, раздвинул мастифу челюсти, освободив залитого кровью кота.
 
      – Не трогайте моих собак! – выкрикнул взбешённый Себастьян, потрясая эстоком.
      Фон Хансберг посчитал инцидент исчерпанным, когда увидел лежащих собак и спасённого кота, поэтому не стал вступать в дискуссию, пожал плечами, развернулся и отправился по своим делам. Незамедлительно и Максимилиан с чувством выполненного долга пошел прочь, повторив все те же жесты и даже выражение лица.
      Йорг прижимал к груди вцепившегося ему в плечи кота. У Симплиция из видимых повреждений было порванное ухо и глубокая рваная рана, пересекающая голову. Мастиф, неосмотрительно связавшийся с котом, лежал на боку в луже крови и слегка шевелил лапами, кровь на его губах пузырилась, указывая на повреждение дыхательных путей.
      Откуда-то появился доктор Густав. Оглядевшись в поисках потерпевших, он увидел хуренвайбеля, чья серо-коричневая куртка спереди пропиталась кровью.
      – Вам нужна помощь? – на всякий случай спросил медик.