Тиндаль умер.
      Он умер два месяца назад, и Эрик до сих пор не мог в это поверить. Каждый раз, входя в кузницу, он думал, что сейчас увидит кузнеца спящим на тюфяке в дальнем углу или за работой. Веселость Тиндаля, когда он был под мухой, его угрюмость, когда он бывал трезв, казалось, навеки поселились здесь, в этой кузнице, где Эрик в течение шести лет постигал премудрости своего ремесла.
      Он пошевелил оставшиеся с вечера угли, прикидывая, сколько потребуется дров, чтобы разогреть горн. Со вчерашнего дня во дворе стояла, накренившись, повозка мельника со сломанной осью, и работы с ней хватит до темноты. Эрик никак не мог свыкнуться с мыслью, что Тиндаля больше нет.
      Два месяца назад Эрик спустился с чердака. Было обычное утро. Но когда он взглянул туда, где всегда спал Тиндаль, волосы у него на голове встали дыбом. Раньше он никогда не видел покойников, но на дохлых зверей насмотрелся. В позе неподвижно лежащего кузнеца было нечто до жути знакомое. Эрик потрогал Тиндаля и, ощутив под пальцами смертный холод, отдернул руку, как от огня.
      Местный жрец богини Килианы, который по совместительству служил лекарем для городской бедноты, быстро подтвердил, что Тиндаль действительно испил свою последнюю чашу вина. Поскольку семьи у него не было, похоронами занялся Мило и организовал поспешное огненное погребение с большущим костром. Пепел был развеян по ветру, а жрец Певицы Зеленой Тишины вознес своей богине молитву, хотя покровителем кузнецов правильнее было бы считать Тит-Онанки, бога войны. Впрочем, Эрик надеялся, что Килиана, богиня лесов и полей, позаботится о душе умершего: за те шесть лет, что Эрик провел в кузнице, Тиндаль выковал, быть может, всего один меч, зато плугов, мотыг и иного сельскохозяйственного инвентаря — бессчетное количество.
      Ушей Эрика коснулся отдаленный шум. Это по западной дороге из столицы Княжества, Крондора, подъезжал полуденный дилижанс. Эрик знал, что им скорее всего правит Перси из Риммертона, который не преминет завернуть в «Шилохвость», чтобы дать лошадям возможность отдохнуть, а пассажирам — подкрепиться. Перси, тощий как жердь и с ненасытным аппетитом, обожал стряпню Фрейды.
      Эрик не ошибся: грохот железных ободьев и стук копыт стали громче, и вот уже дилижанс вкатил во двор. Зычным «Тпру!» Перси остановил свою четверку. Регулярное сообщение между Саладором и Крондором открылось пять лет назад и приносило Джейкобу Эстербруку, богатому торговцу из Крондора, придумавшему и осуществившему это новшество, немалый доход; поговаривали, что теперь он собирается открыть еще одну линию между Саладором и Бас-Тайрой. Каждый дилижанс представлял собой обычную крытую повозку с откидным бортиком сзади, который в открытом состоянии превращался в ступеньку. Незамысловатые сиденья в виде пары досок вдоль бортов и грубые рессоры лишали пассажиров всяких надежд на комфорт, зато дилижанс в отличие от караванов передвигался быстро, почти со скоростью верхового, что для людей, лишенных возможности держать собственных лошадей, было немаловажно.
      — Привет, Перси, — произнес Эрик.
      — Эрик! — жизнерадостно откликнулся Перси. На его длинной тощей физиономии красовалась неизменная ухмылка, обрамленная узорчиком из дорожной пыли. Он повернулся к двум своим пассажирам: один из них был с претензией на роскошь, а другой — малость попроще. — Равенсбург, господа.
      Мужчина, одетый попроще, кивнул и встал, собираясь сойти. Эрик любезно помог Перси откинуть бортик и спросил:
      — Вы здесь задержитесь?
      — Нет, — ответил Перси. — Второй джентльмен направляется в Волвертон; там конец пути. — Волвертон лежал в часе езды по направлению к Даркмуру, и Эрик понимал, что пассажир вряд ли захочет останавливаться на обед в двух шагах от места назначения. — Оттуда я порожняком поеду в Даркмур, — продолжал Перси. — Времени будет полно, спешить не надо. Скажи матери, что через пару дней я, с божьего дозволения, вернусь и уж тогда пусть ее прекрасные пироги с мясом поберегутся. — Перси плотоядно погладил себя по тощему животу, и его ухмылка стала еще шире.
      Эрик кивнул. Перси закрыл бортик, развернул упряжку и, пустив лошадей рысью, выехал со двора. Эрик повернулся к мужчине, сошедшему с дилижанса, чтобы узнать, не требуется ли ему комната, но тот уже скрылся за углом амбара.
      — Сэр! — окликнул его Эрик и поспешил вслед. Он обогнул амбар и подошел к кузнице как раз, когда незнакомец, поставив свой мешок на пол, снимал дорожный плащ. Мужчина был так же широк в плечах и так же крепок, как Эрик, хотя и на целую голову ниже. На голове у него была небольшая лысина, окаймленная длинными седыми волосами, которая придавала ему задумчивый, почти ученый вид. Брови у него были густыми и черными, хотя щетина, за время пути проступившая на его чисто выбритом лице, оказалась почти белой.
      И он очень внимательно осматривался. А потом, повернувшись к Эрику, в изумлении застывшему у него за спиной, неожиданно сказал:
      — Ты, должно быть, ученик. Кузница у тебя в порядке, юнец. Это хорошо.
      Голос у него был со слабой гнусавинкой, характерной для уроженцев Дальнего Берега или Закатных островов.
      — Кто вы? — спросил Эрик.
      — Мое имя Натан. Я новый кузнец, направленный сюда из Крондора.
      — Из Крондора? Новый кузнец? — Эрик был в замешательстве, и на его лице оно, вероятно, отразилось, потому что приезжий, вешая плащ на колышек в стене, пожал плечами и пояснил:
      — В гильдии спросили, хочу ли я получить эту кузницу. Я сказал «да», и вот я здесь.
      — Но это моя кузница, — сказал Эрик.
      — Таково предписание барона, парень, — ответил Натан, и в голосе его появилась твердость. — Ты можешь уметь многое — и даже обладать талантом, — но в военное время тебе придется чинить оружие и ухаживать за лошадьми кавалеристов, а также за рабочими лошадьми фермеров.
      — Война! — воскликнул Эрик. — Войны не было в Даркмуре со времен его завоевания!
      Натан быстро шагнул вперед и, положив руку Эрику на плечо, крепко его стиснул.
      — Я понимаю твои чувства. Но закон есть закон. Для гильдии ты — всего лишь ученик…
      — Нет.
      Кузнец нахмурился.
      — Нет? Твой мастер не зарегистрировал тебя в гильдии?
      Эрик, в душе которого боролись два чувства — раздражение и ирония, сказал:
      — Мой бывший мастер почти все время был пьян. С десяти лет я делал здесь практически всю работу. Много раз он обещал съездить в Крондор или Рилланон и оформить мое ученичество. Первые три года я просил его послать уведомление королевской почтой, а потом… Потом я был слишком занят, чтобы все время напоминать. Он умер два месяца назад, и до сих пор никто не жаловался, что я не справляюсь с работой.
      Кузнец потер подбородок и покачал головой:
      — Н-да, юнец, незадача. Ты на три года старше большинства из тех, кто только начинает учиться…
      — Начинает! — воскликнул Эрик. Раздражение в нем постепенно стало брать верх. — Я могу потягаться с любым кузнецом из гильдии…
      Натан побагровел.
      — Не в этом дело! — проревел он, и гнев придал его голосу достаточно мощи, чтобы заставить Эрика замолчать. — Не в этом дело, — повторил он тише, увидев, что Эрик слушает. — Ты можешь быть лучшим кузнецом в Королевстве, даже во всей Мидкемии, но в гильдии об этом никому не известно. Ты не внесен в список учеников, и ни один человек, имеющий звание гильдмастера, не поручится за тебя. Поэтому ты должен начать…
      — Я не собираюсь учиться еще семь лет! — сказал Эрик, раздражение которого достигло предела.
      — Если ты еще раз перебьешь меня, парень, мне придется дать тебе урок вежливости, — сказал Натан.
      По виду Эрика было заметно, что он ничуть не чувствует себя виноватым, но все же он промолчал.
      Натан продолжал:
      — Ты можешь отправиться в Крондор или Рилланон и обратиться в гильдию. Тебе устроят экзамен. Если ты проявишь хорошие знания и навыки, тебя допустят к ученичеству, и, быть может, даже сразу дадут тебе степень подмастерья, хотя лично я в этом сомневаюсь. Будь ты даже лучшим кузнецом в мире, существуют неписаные правила. Добрячков, которые осчастливят тебя следующей степенью, не заставив заработать ее горбом, мало. И кроме того, всегда есть опасность, что тебя без всякого экзамена назовут самонадеянным невеждой и вышвырнут на улицу. — Последние слова были сказаны таким жестким тоном, что Эрик вдруг осознал — чтобы заработать свой значок мастера, этот человек провел по меньшей мере лет семь в учениках, а потом, быть может, вдвое больше в подмастерьях, и для него слова Эрика звучали как детское хныканье. — А еще ты можешь пройти ученичество здесь, в своем родном городе, где у тебя есть семья и друзья, — только надо набраться терпения. Если ты и впрямь такой умелый, как говоришь, я выдам тебе поручительство при первой же возможности, и ты получишь право просить собственную кузницу.
      Эрик опять хотел возразить, что у него уже есть кузница, но промолчал. Натан продолжал:
      — И последний вариант. Ты можешь сегодня же убраться отсюда и стать независимым кузнецом, на свой собственный страх и риск. Если у тебя есть способности, с голоду ты не помрешь. Но без значка ты сможешь открыть кузницу только в самой глухой деревушке, если, конечно, не захочешь поселиться у самой границы. Ни один нобиль никогда не доверит своих лошадей и оружие никому, кроме гильдмастера. А обычные богатей не станут иметь дело ни с кем, кроме гильдейского подмастерья. Это значит, что как бы даровит ты ни был, ты навсегда останешься не более чем простым жестянщиком. — Он замолчал. Эрик тоже не говорил ни слова, и через мгновение Натан продолжил:
      — Задумался? Это неплохо. Итак, подведем черту: ты можешь остаться и совершенствовать свое мастерство, а я, имея под боком лишнюю пару рук, обладателя которых не надо учить каждой мелочи, буду считать, что мне повезло. А можешь отсиживаться в углу, обижаться и думать, что знаешь больше меня, — и это никому не пойдет на пользу. В этой кузнице есть место только для одного мастера, парень, и этот мастер — я. Так обстоит дело, и таков перед тобой выбор. Тебе нужно время подумать?
      Эрик немного помолчал, а потом сказал:
      — Нет. Я уже все обдумал, мастер Натан. — Он вздохнул и добавил:
      — Вы правы. В кузнице должен быть только один мастер. Я…
      — Выкладывай, парень.
      — Я хозяйничал здесь так долго, что стал считать эту кузницу своей и надеялся, что гильдия отдаст ее мне.
      Натан коротко кивнул:
      — Понятно.
      — Вы не виноваты в том, что Тиндаль был разгильдяем, а время, которое я провел здесь, пропало впустую.
      — Довольно, парень…
      — Эрик. Меня зовут Эрик.
      — Довольно, Эрик, — сказал Натан; внезапно он сильно размахнулся и наотмашь ударил Эрика так, что сбил его с ног. — Я же сказал — если перебьешь меня снова, я научу тебя вежливости. А я человек слова.
      Эрик сел, потирая челюсть. На его лице было написано изумление. Он понимал, что кузнец ударил вполсилы, но все равно ему было очень больно.
      — Да, сэр, — произнес он, придя в себя.
      Натан протянул руку, и Эрик принял ее. Кузнец помог ему встать.
      — Я собирался сказать, что время, потраченное на овладение ремеслом, никогда не пропадает впустую. Тебе не хватает только рекомендаций. Если ты действительно так хорош, как о себе думаешь, то будешь аттестован за минимально требуемые семь лет. Обращаясь в гильдию с просьбой о собственной кузнице, ты будешь старше многих подмастерьев, но далеко не самым старым, уж поверь мне. Эти парни тяжелы на подъем и обычно не уходят от мастера, пока им не перевалит за двадцать пять. Запомни, парень: ты получишь допуск к самостоятельной работе позже остальных, но ты начал учиться на четыре года раньше. Знание остается знанием, а опыт — опытом, и потому, чтобы пройти путь от подмастерья до мастера, тебе потребуется гораздо меньше времени. В конечном счете ты останешься в выигрыше. — Он повернулся на каблуках, словно заново осматривая кузницу:
      — И, судя по тому, что я здесь вижу, если ты возьмешься за ум, мы отлично поладим.
      В последней фразе было столько открытого дружелюбия и участия, что Эрик забыл о своей ноющей челюсти. Он утвердительно кивнул:
      — Да, сэр.
      — А теперь покажи мне, где я буду спать.
      Без всяких указаний Эрик подхватил дорожный мешок кузнеца и его плащ.
      — У Тиндаля не было семьи, поэтому он спал здесь. Сзади есть маленькая комнатка, а я спал на чердаке. — Эрик пожал плечами. — Когда он умер, я даже не подумал о том, чтобы перебраться в его комнату. Наверное, привычка. — Выйдя через заднюю дверь, он подвел Натана к пристройке, которую Тиндаль приспособил под спальню. — Мой бывший мастер редко бывал трезв, и я боюсь, что комната… — Эрик распахнул дверь.
      Их встретила такая вонь, что он поперхнулся. Натан чуть помедлил, потом отступил на шаг и сказал:
      — В свое время мне приходилось работать с пьянчугами, парень, это запах прокисшей блевотины. Никогда не пытайся утопить свои беды в вине. Это медленная и болезненная смерть. Смело встречай их, а одолев, забывай про них.
      Что-то в его голосе подсказало Эрику, что Натан не просто повторяет старую мудрость, а говорит убежденно.
      — Я наведу здесь порядок, сэр, а вы пока отдохните в трактире.
      — Пожалуй, мне лучше лична познакомиться с трактирщиком, в конце концов он — мой арендатор. И кроме того, я не прочь перекусить.
      Внезапно Эрик осознал одну вещь, о которой до сих пор не задумывался. Должность кузнеца предоставлялась гильдией и патент давал исключительное право на работу в городе, но в остальном кузнец, как любой ремесленник или лавочник, должен был сам подыскать и оборудовать себе рабочее место.
      — Сэр, у Тиндаля не было семьи. Кому…
      Натан положил руку Эрику на плечо.
      — Кому я должен заплатить за инструменты?
      Эрик кивнул.
      — Мои собственные инструменты идут медленной скоростью и прибудут со дня на день. У меня нет ни малейшего желания присваивать то, что не принадлежит мне по праву. — Натан в задумчивости поскреб отросшую за день щетину. — Договоримся так: когда ты соберешься покинуть Равенсбург и начать собственное дело, то заберешь их. Ты был его последним учеником и по традиции именно ты должен выкупить у вдовы все инструменты. Но семьи у него не было, так что и выкупать не у кого, не так ли?
      Эрик понимал, что ему сделано невероятно щедрое предложение. Было принято, что ученик подрабатывал во время учебы, чтобы, получив степень подмастерья, мог сам купить полный набор инструментов и наковальню, а также при необходимости оплатить постройку кузницы. Поэтому большинство подмастерьев начинали карьеру с весьма скромным набором орудий труда, а Тиндаль, при всей его лености, был коваль-мастером целых семнадцать лет и имел любой инструмент, какой только существует в кузнечном деле, а некоторых у него было даже по два и по три. При хорошем уходе их хватило бы Эрику на всю жизнь!
      — Если хотите, я провожу вас на кухню.
      — Я найду дорогу. Только скажи мне, когда комната будет прибрана.
      Эрик кивнул. Натан направился к задней двери трактира, а юноша, набрав в грудь побольше воздуха, нырнул в каморку Тиндаля. Первым делом он распахнул настежь окно, но это не помогло. Эрик с трудом сдерживал тошноту, хоть и был привычен к резким и неприятным запахам кузницы или амбара. Как можно быстрее он собрал в кучу все тряпки и выволок их наружу. Глаза у него слезились. Отвернув голову и стараясь дышать через рот, он поспешил к большой железной лохани, которой мать пользовалась для стирки, и швырнул туда постель и одежду Тиндаля. Когда Эрик начал разводить под лоханью огонь, подошла Фрейда.
      — Кто этот человек, заявляющий, что он — новый кузнец?
      Эрик был не в настроении ругаться с матерью, поэтому он миролюбиво ответил:
      — Новый кузнец. Его прислала гильдия.
      — А ты сказал ему, что здесь уже есть кузнец?
      Эрик закончил разводить огонь и выпрямился.
      — Нет, — ответил он как можно спокойнее. — Кузницей распоряжается гильдия. А я в гильдии не состою. — И, думая об инструментах Тиндаля, добавил:
      — Натан очень великодушен, он оставляет меня. Он оформит меня в гильдии как своего ученика и…
      Эрик был уверен, что мать начнет спорить, но вместо этого она лишь коротко кивнула и молча ушла. Пораженный, Эрик стоял, глядя ей вслед, пока треск огня под лоханью не напомнил ему о деле. Он бросил в лохань лепешку твердого мыла и принялся помешивать воду вальком, чтобы оно разошлось побыстрее. Вода постепенно бурела, а ему все не давало покоя странное поведение матери. Никогда раньше он не чувствовал такой безысходности, исходящей от нее.
      Оставив белье кипятиться в лохани, Эрик бегом вернулся в комнатку кузнеца. Он вынес наружу большой сундук и куль с личными вещами, а колченогий шкаф решил пока оставить на случай, если Натан решит держать в нем свою одежду; в конце концов, вытащить его никогда не поздно.
      — Не много же он скопил, — пробормотал Эрик, оттаскивая сундук в дальний угол двора. Туда же он отволок и куль. На досуге надо будет разобраться в этих вещах. Есть немало бедняков, разбивающих жалкие огородики на краях виноградников, и обноски им всегда пригодятся.
      Потом Эрик вооружился рогожкой и принялся сдирать со стен пласты грязи.

***

      Эрик вошел на кухню и увидел Мило. Он сидел за большим столом напротив Натана, который приканчивал большую плошку тушеного мяса. Мило кивал, соглашаясь с тем, что только что сказал Натан, а Фрейда, стоя у раковины, безучастно прислушивалась к беседе мужчин. Заметив Эрика, Розалина, которая помогала ей готовить овощи для ужина, движением головы показала на Фрейду, взглядом выражая сочувствие. Эрик коротко кивнул и, подойдя к матери, сказал, что хочет умыться. Фрейда пустила его к корыту, а сама отошла к печи, где разогревался хлеб, купленный утром у булочника.
      Натан продолжал беседу, прерванную на мгновение появлением Эрика.
      — Да, у меня есть тяга к железу, и я ловко с ним управляюсь, а вот в лошадях, по правде говоря, не разбираюсь совсем. То есть я могу прибить подкову так, чтобы компенсировать хромоту, или сделать еще что-нибудь в этом роде, но в остальном я такой же простак, как и все.
      — Тогда вы поступили мудро, оставив Эрика, — сказал Мило с едва ли не отцовской гордостью. — По части лошадей он у нас прямо волшебник.
      — Господин ковальмастер, судя по тому, что вы рассказывали, вы могли бы выбрать любую большую кузницу во владениях барона или даже получить место у герцога. Почему же вы выбрали наш городок? — спросила Розалина.
      Натан отодвинул пустую плошку и улыбнулся.
      — По правде сказать, я люблю вино, вот и решил сменить обстановку.
      — Совсем недавно мы похоронили одного кузнеца, который любил вино, а теперь получаем другого такого же! Должно быть, Равенсбург прогневил богов!
      — выпалила, обернувшись, Фрейда.
      Кузнец поглядел на нее, и когда заговорил, тон его был сдержанным, но было ясно, что он рассердился.
      — Добрая женщина, я сказал, что люблю вино, а не пьянство. Я был хорошим отцом и мужем и долгие годы заботился о своих близких. Если я выпивал больше, чем стаканчик в день, это считалось событием. И я был бы благодарен вам, если бы вы не судили о том, о чем ничего не знаете. Кузнецы сделаны из того же материала, что и другие мужчины — и во всем похожи на них.
      Фрейда отвернулась. Она слегка покраснела, но не сказала ничего, кроме:
      — Огонь слишком сильный. Хлеб засохнет до ужина. — И сделала вид, что разгребает угли, хотя все знали, что это лишнее.
      Эрик с минуту смотрел на нее, а потом обратился к Натану:
      — Комната готова, сэр.
      — И что, вы все собираетесь поместиться в этой крошечной каморке? — необдуманно поинтересовалась Фрейда.
      Натан встал, перекинул через левую руку плащ и потянулся за своим дорожным мешком.
      — Все? — переспросил он.
      — Ну да, дети и ваша жена, о которых вы только что с такой нежностью упомянули.
      Натан спокойно ответил, и в голосе его не было дрожи:
      — Все умерли. Убиты на Дальнем Береге во время набега пиратов. Я был тогда старшим подмастерьем у ковальмастера барона Толберта в Тьюлане. — Все замолчали, а он продолжал:
      — Я спал и проснулся от шума схватки. Я велел моей Марте присмотреть за детьми и побежал в кузницу. Не успел я сделать и двух шагов от дверей людской, как в меня попали две стрелы. — Он показал на плечо, потом — на левое бедро:
      — Сюда и сюда. Я потерял сознание. На меня упало еще чье-то тело, и, думаю, только это меня и спасло. Как бы то ни было, когда на следующий день я очнулся, моя жена и дети были мертвы. — Он обвел комнату взглядом. — У нас было четверо детей, три мальчика и девочка. — Он вздохнул. — Маленькая Сара была просто чудо. — Натан замолчал, погрузившись в воспоминания, а потом вдруг воскликнул:
      — Проклятие! Это случилось почти двадцать пять лет назад! — Не сказав больше ни слова, он кивнул Мило и пошел к двери.
      Фрейда была потрясена. Со слезами на глазах она повернулась к Натану, желая что-то сказать, но кузнец уже вышел из кухни, а она все еще не могла найти слов.
      Эрик поглядел ему вслед и перевел взгляд на мать. Впервые в жизни ему стало стыдно за нее, и это было отвратительное ощущение. Розалина смотрела на Фрейду одновременно осуждающе и сочувствующе. Мило, сделав вид, что ничего не замечает, встал из-за стола и направился в погреб.
      После долгого молчания Эрик сказал:
      — Пожалуй, схожу погляжу, как он устроился. А потом загляну в конюшню. — С этими словами он вышел.
      Розалина молчала и старалась не смотреть на Фрейду, чтобы не смущать ее еще больше. Внезапно она услышала, что Фрейда тихонько всхлипывает. В растерянности, не зная, что и подумать, Розалина негромко окликнула ее.
      Фрейда обернулась. Щеки ее были мокры от слез, а лицо выражало внутреннюю борьбу, словно она хотела излить какую-то глубоко скрытую боль, но после резкой отповеди уже не могла.
      — Что мне еще сделать? — спросила Розалина. Несколько долгих мгновений Фрейда не двигалась, а потом тихо сказала:
      — Надо вымыть ягоды. — Голос ее был хриплым. Розалина взялась за рукоять ручного насоса, который Мило с Эриком поставили год назад, чтобы Фрейде больше не надо было таскать воду из колодца. Когда корыто наполнилось, Фрейда неожиданно сказала:
      — Всегда оставайся таким милым ребенком, как сейчас, Розалина. В нашем мире и так достаточно горя.
      С этими словами она выбежала из кухни, притворившись, что спешит по делам, но Розалина поняла, что ей просто хочется побыть одной. Перепалка с новым кузнецом освободила какие-то чувства, которые Фрейда скрывала, а Розалина не понимала. За свои шестнадцать лет девушка никогда не видела мать Эрика плачущей и, перебирая ягоды, размышляла о том, хорошо это или плохо.

***

      Вечер оказался спокойным. Всего несколько горожан заскочили в «Шилохвость» пропустить стаканчик, и только один попросил ужин. Эрик, решив оказать Розалине любезность, почистил котел, повесил его над очагом, угли в котором уже едва тлели, и пошел к двери, на прощание помахав Розалине, которая несла четыре кувшина с элемдля четырех подмастерьев, которые в городе считались самыми завидными женихами. Никто из четверых не испытывал к девушке никаких особенных чувств, но из желания покрасоваться перед остальными каждый пытался с ней заигрывать.
      Выйдя на улицу, Эрик увидел мать. Она стояла у двери и смотрела в ночное небо, полное звезд. Все три луны уже зашли — редкий случай, — и вид звездного неба действительно стоил того, чтобы им залюбоваться.
      — Мама, — тихо сказал Эрик.
      — Побудь со мной, — мягко произнесла она, и это была просьба, а не приказ. — В такую же ночь я встретила твоего отца.
      Эрик слыхал эту историю и раньше, но понимал, что его мать по-прежнему борется с чем-то, что нахлынуло на нее во время разговора с кузнецом. И хотя он не знал в точности, что происходит, но чувствовал, что ей надо выговориться. Он сел на ступеньки, а Фрейда продолжала стоять.