Это были оборванцы, покрытые болячками и одетые в лохмотья. Они укачивали орущих младенцев или волокли за собой детей постарше, которые, ослабев от недоедания, спотыкались и падали. Молодые мужчины несли на себе престарелых родственников. Всех подгоняла надежда, что в сельской местности им удастся добыть пропитание охотой или сбором орехов и ягод.

Они не заслуживали внимания Джиро: бедность была их уделом, потому что так пожелали боги. Солдаты авангарда расчищали дорогу для кортежа Анасати, и, если бы не плач детей, доносившийся из-за завесы поднятой пыли, этих людей можно было бы принять за скопище зыбких теней.

В то время как носильщики обливались потом из-за тягот длительного перехода, облаченный в доспехи властитель Анасати, удобно устроившись на груде подушек, разворачивал один за другим и складывал у себя на коленях пергаментные свитки. Чтобы документы не рассыпались и не соскальзывали, Джиро удерживал их, прижимая всю кипу рукоятью меча.

Первый советник Чимака, долговязый и поджарый, словно гончий пес, шел вровень с носилками, не отставая ни на шаг. Не уступая в выносливости любому воину, он не проявлял никаких признаков усталости и с готовностью давал подробнейшие ответы на вопросы, которые изредка задавал хозяин. При этом он позволял себе далеко отклоняться от темы и с утомительным многословием посвящал хозяина в тонкости имперских законов, упоминаемых в пергаментных свитках.

— Я не доверяю Шиндзаваи, — неожиданно выпалил Джиро без всякой видимой связи с предыдущим разговором. — Его брат Касами неспроста провел годы сражаясь в мире варваров; это было частью заговора партии Синего Колеса против Имперского Стратега, да и сам Хокану перенял у мидкемийцев кое-какие бесчестные и коварные повадки.

Молча устремив на хозяина внимательный взгляд, Чимака никак не пытался заполнить неуютную паузу. Этот человек, похоже, обладал способностью читать мысли, и Джиро не сомневался: советник угадал, что господину вспомнился Тасайо из рода Минванаби. Мара сумела посрамить армию этого блестящего полководца, применив небывалую тактическую уловку по совету мидкемийского раба. О том, что дома Минванаби больше не существовало, даже думать было невыносимо. Нагнетать лишние страхи не стоило.

Чимака постарался, чтобы его слова не прозвучали упреком:

— Мой господин, для твоего успеха сделано все, что было в человеческих силах. Теперь остается положиться на судьбу, удачу и волю богов. Будешь ты сидеть на золотом троне или нет — теперь зависит только от них.

Джиро откинулся на подушки. В доспехах он чувствовал себя скованно и все время ерзал в поисках более удобной позы. Не будучи суетно-тщеславным, он хорошо понимал, какое значение имеет внешний вид. Властитель гордился своим безупречным вкусом и в одежде придерживался определенного стиля, от которого не любил отступать. Сегодня Джиро предпочел бы красный шелковый кафтан дома Анасати с вышитыми на рукавах узорами в виде геральдических бутонов гаганьяна.

Но после убийства Ичиндара никто из знати не отваживался передвигаться по общественным дорогам без доспехов. Вдобавок Джиро раздражало, что Чимака был, как всегда, прав. Он выслушивал каждое донесение; он председательствовал на совещаниях военного совета. Он знал все, что сообщалось о маневрах противника.

Новости были отрадными.

Хокану Шиндзаваи, ведущему войско на Кентосани с севера, оставалось еще по меньшей мере два дневных перехода, тогда как кортеж властителя Анасати вступит в город через главные ворота уже сегодня во второй половине дня, и уж во всяком случае — не позднее захода солнца. Джиро вновь и вновь напоминал себе, сколь благоприятно для него складывается обстановка: он достигнет Священного Города прежде, чем подоспеют союзники Мары, и, следовательно, избежит столкновения с ними; когда до Кентосани доберутся солдаты Шиндзаваи, они будут измучены долгим маршем; маги помнят об оскорблении, которое нанесла им Акома, когда отряды Мары навязали бой армии Анасати на юге. Всемогущие все свое внимание сосредоточили сейчас на Маре, а Джиро, который неизменно являл собой живой пример беспрекословного повиновения посланцам Ассамблеи, остался как бы в стороне.

Руки Джиро, лежавшие поверх манускриптов, непроизвольно сжались. Хруст пересохших листов заставил его вздрогнуть. Властитель выругался с досады: ведь он мог нечаянно повредить старинные документы. Сосредоточенно нахмурившись, Джиро разглаживал сгиб на пергаментном листе с выцветшими от времени чернилами; однако и на этот раз советник, казалось, сумел прочесть сокровенные мысли вельможи.

— Ты расшифровал донесение, полученное вчера вечером по голубиной почте?

— как бы невзначай поинтересовался Чимака.

Кажущаяся небрежность тона могла обмануть кого угодно, но только не Джиро. Пытливый взгляд советника был устремлен на дорогу, словно он старался что-то различить в клубах пыли, поднятой передовым отрядом почетного эскорта властителя Анасати. Могло показаться, что верный сподвижник поглощен походным маршем, однако он продолжил, тщательно подбирая слова:

— Военачальник Мары посмел начать наступление без всякого повода. К этому часу, надо полагать. Ассамблея уже начала действовать. Подумай над этим.

Джиро скривил губы в подобии улыбки. Воображение в подробностях рисовало ему образ Мары, испепеляемой колдовскими силами. Но картины всевозможных мучений, которые могли бы выпасть на долю его заклятого врага и которые столь ярко возникали перед его мысленным взором, не приносили ему удовлетворения. Джиро хотел наяву видеть труп женщины, которая некогда с презрением отвергла его; он желал, чтобы черепа ее детей — тех самых, которых она зачала от других мужчин, — валялись у его ног раздавленные, как яичные скорлупки. Да, он может втоптать их мозги в землю, он может рассчитывать на скорый триумф. И все-таки… Неслыханное везение Слуги Империи вошло в легенду. Вместе с титулом Мара обрела благословение богов — милость, которую ни один смертный не мог просто сбросить со счетов. Сколько раз Джиро готов был поверить, что дни ее сочтены, и тем не менее снова и снова становился свидетелем ее торжества.

Его продолжал точить червь сомнения. Властитель опять, забывшись, не заметил, что его руки стиснули свиток. Хрупкий пергамент треснул, посыпались чешуйки драгоценной позолоты, прилипая к вспотевшим ладоням Джиро; только тогда он очнулся.

— Ты не будешь чувствовать себя в безопасности, пока не займешь золотой трон, — решительно подытожил Чимака. — Когда все жрецы Двадцати Главных Богов склонятся к твоим ногам и подтвердят твое право наследования, когда народные толпы падут ниц и восславят тебя, называя Светом Небес, тогда твои нервы перестанут бунтовать.

Джиро слушал, но в то же время не мог не вглядываться в лежащую впереди дорогу, которая вела в Священный Город. Ассамблея не станет чинить ему препятствия, если Мара будет мертва. Более того, черноризцам придется поддержать его притязания хотя бы ради того, чтобы остановить хаос и безвластие, терзающие страну после убийства Ичиндара. Никто не подозревал, что за этим злодеянием стоял сам Джиро. Заговор готовился в глубокой тайне, и потребовались годы, чтобы предусмотреть каждую мелочь. Поиски виновников заводили в тупик, как только становилось ясно, что дело не обошлось без клана Омекан. Даже пытки не помогли бы докопаться до истины: вождям этого клана был обещан сан Имперского Стратега, и они сослужили бы себе плохую службу, если бы выдали заговор. Мысли Джиро изменили направление. Его не слишком печалило, что армию, унаследованную им вместе с мантией Анасати, ждет неминуемое истребление, когда ей придется удерживать воинов Мары. Солдатам Анасати уготована почетная смерть: она послужит возвышению их властителя над всеми остальными аристократами Империи. Их души будут торжественно приняты в чертогах Красного бога, а врагам Джиро не останется ничего другого, как признать его верховенство.

Властитель Анасати закрыл глаза в предвкушении столь приятного будущего, и на лице у него проступил румянец. Первым, кто падет ниц перед императорским троном, будет Хоппара Ксакатекас. Этот самодовольный щенок с самого начала уцепился за юбку Мары при полном попустительстве неугомонной мамаши, которая всюду сует свой нос! Несмотря на все ее хваленое понимание мужской натуры, Изашани и не подумала растолковать дорогому отпрыску, что мужчина должен жить своим умом! Из-за этой вдовствующей интриганки и во всем послушного ей сыночка неоднократно терпели неудачу заговоры, имевшие целью сбить спесь с Акомы. А сколько раз старый Фрасаи Тонмаргу, наслушавшись бредней Хоппары, проявлял несвойственную ему твердость в отстаивании интересов Императора, даже в ущерб благополучию своих собратьев по клану Ионани!

Воспоминания о прошлых обидах вновь распалили гнев властителя Анасати: он не забывает оскорблений и не намерен их прощать. Он не оставит безнаказанными тех, кто встал ему поперек дороги.

Сурово сдвинув брови, он обдумывал, кто будет следующим в череде его врагов, обреченных на публичное унижение. Если маги, карая Акому за неповиновение, пожелают проявить великодушие и оставят Хокану в живых, тогда ему тоже придется поползать на брюхе перед подножием золотого трона.

Джиро подавил довольный смешок. Эта самодержавная верховная власть, которую прихвостни Мары ценой таких трудов вручили Ичиндару, теперь свалится ему, Анасати, прямо в руки — как наследство. Он разумно распорядится плодами своей победы, о да; он восстановит Высший Совет и должность Имперского Стратега, а затем станет главенствовать над всеми, включая храмы. Могуществом он уподобится богам, и не будет во всей Империи такой женщины, которая не склонилась бы перед его величием. Он сможет уложить в свою постель любую девушку, и ни одна не откажется принять знаки его благоволения. То, что Мара некогда отвергла его, навсегда потеряет значение, так как ее род превратится в прах. Его, Джиро, Девяносто Второго Императора, будут вспоминать как человека, который сумел одержать верх над самой Слугой Империи. Этим беспримерным деянием, равного которому не знала вся история Игры Совета, он воздвигнет себе памятник в глазах богов: чем сильнее враг, тем выше честь победы над ним.

Из леса донесся чей-то крик, прервав мечты Джиро. Он резко выпрямился. Свитки и футляры с манускриптами посыпались на пол. Недавние заботы о сохранности документов были мгновенно позабыты.

— В чем дело? — резко спросил он. Немедленного ответа властитель не получил и к тому же с неудовольствием обнаружил, что Чимаки нет на месте — сбоку от паланкина.

Этот человек позволял себе держаться с возмутительной независимостью. Джиро закипел от злости, увидев седеющую голову первого советника рядом с плюмажем шлема военачальника Омело. Досада Джиро притупилась, когда он разглядел озабоченное выражение лица офицера.

— В чем дело? — повторил он громче.

Омело подтянулся, вернув себе осанку, приличествующую полководцу. Он зашагал к носилкам; у Чимаки, который следовал за ним по пятам, ярко блестели глаза.

— Один из наших разведчиков обнаружил своего напарника, которому было поручено изучить обстановку у нас на флангах.

Недовольство Джиро усилилось.

— Этот человек увиливал от выполнения обязанностей?

На лице у Омело не дрогнул ни один мускул.

— Нет, господин. Напротив. Он умер. Убит. — Вынужденный быть кратким, он закончил:

— Стрелой в спину.

Пренебрегая правилами приличия, Чимака вклинился в разговор:

— Когда его застигла стрела, он стоял или бежал?

Прищурившись, Омело лишь на секунду повернул голову в его сторону. Приученный неукоснительно соблюдать этикет, военачальник обратился к хозяину, адресуя ему свой ответ, словно вопрос исходил от самого Джиро:

— Господин, его подстрелили на бегу. Разведчик установил это по следам. — Коротко отсалютовав ударом кулака по груди, он поклонился. — С твоего дозволения, господин… Нам следовало бы отдать приказ сомкнуть ряды. Хотя нам неведомо, какое известие спешил сообщить тебе наш убитый разведчик, несомненно одно: кто-то сразил его стрелой, чтобы заставить замолчать навеки. И на древке этой стрелы нет никаких опознавательных знаков.

— Разбойники? Или кто-то из союзников Акомы? Ты думаешь, есть опасность?

— вскипел Джиро, но в следующий миг опомнился. Любое промедление могло оказаться роковым.

Снова обретя утраченное самообладание, он знаком дал военачальнику позволение вернуться к своим обязанностям и взглянул на первого советника. Выражение лица Чимаки никогда невозможно было предсказать заранее. Сейчас старый дипломат выглядел задумчивым и заинтересованным, словно решал в уме сложную, но восхитительно хитроумную головоломку.

— Можно подумать, что ты ничуть не обеспокоен, — заметил Джиро с холодным сарказмом.

— Пусть беспокоятся глупцы. — Чимака пожал плечами. — Мудрый стремится к пониманию. Чему быть, того не миновать, и беспокойством дела не поправишь, зато у того, кто умеет предвидеть, больше шансов уцелеть.

Пока его воины поспешно перестраивались, смыкая ряды, Джиро изучал дорогу. Беженцы, раньше теснившиеся на обочинах, куда-то подевались. Это само по себе настораживало: пугливые, как птицы, они обладали способностью разлетаться, когда чуяли приближение опасности. Впереди расстилалась пустая дорога, освещенная солнечными лучами, которым удавалось пробиться сквозь завесу клубящейся пыли. Под густыми деревьями, по обе стороны от тракта, лежала непроглядная темень, и по контрасту со светлой дорогой могло показаться, что в зарослях еще хранится ночь. Дальше, после плавного изгиба, дорога шла под уклон, пересекая узкую лощину, испещренную пятнами света и тени. Слышалось ровное стрекотание насекомых, но ни один звук не выдавал присутствия невидимых двуногих созданий. Джиро приглушил голос, чтобы скрыть раздражение:

— Я не замечаю ничего угрожающего.

Но все же какое-то неясное предчувствие побудило его взяться за рукоять меча. Да и Чимака тоже не выглядел таким уж спокойным, что бы он там ни лопотал про глупцов и мудрецов.

«Вот как раз дурак и не стал бы тревожиться», — подумал Джиро, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. Ставки неслыханно высоки. Не следует ожидать, что он займет императорский трон, не встретив сопротивления. Убрав с меча влажную руку, Джиро взялся за шнурок, подвешенный на шее, и вытащил из-под доспехов мешочек с содержащимся там пергаментом. В этом документе точно и немногословно излагались основные пункты закона, который должен был стать частью его брачного контракта с Джехильей.

Он погладил кожаный мешочек, словно это был талисман. После того как кортеж Анасати вступит в ворота Кентосани, нельзя будет совершить ни одной ошибки и самую ничтожную мелочь нельзя будет упустить. В библиотеках не осталось ни одной непрочитанной страницы, которая имела бы отношение к законам наследования. Чимака и Джиро самым тщательным образом изучили семейные хроники каждой из существующих династий, и недоставало лишь печати, поставленной первой женой Ичиндара, Тамарой, чтобы притязания Джиро на принадлежность к императорской семье получили документальное подтверждение и обрели силу закона. После этого его восхождение на трон становилось делом решенным. При наличии столь весомых аргументов никакой придворный сутяга и никакой первый советник — из тех, что состояли, при каждом властителе, — ни один законник в Империи не сможет оспорить иск Джиро. Могли найтись и другие аристократы с претензиями столь же убедительными,. как у Джиро, но никто — если уж Джастин из Акомы будет мертв — не посмеет утверждать, будто обладает хоть каким-нибудь преимуществом по сравнению с Анасати.

Раздавшийся крик заставил Джиро обратить взгляд в сторону леса; рука судорожно сжалась на рукояти меча. Никакого подозрительного шевеления он не усмотрел; но, может быть, он просто не видел того, что происходило за придорожными зарослями? Джиро скинул манускрипты с колен и напряженно уставился в сумрак чащи. В неподвижном воздухе послышался неясный гул. Воины, и без того пребывавшие в боевой готовности, слегка пригнулись, исполненные решимости встретить любую опасность.

Один из наиболее старых и заслуженных ветеранов выпрямился и отважился обратиться к Омело.

— Военачальник, — сказал он, — я знаю, что это за звук.

— И что же это такое? — спросил Омело. Повернувшись в их сторону, Джиро узнал старого служаку, который состоял в почетном эскорте Халеско, когда тот сопровождал Ичиндара в варварскую Мидкемию для мирных переговоров с королем Лиамом. Переговоры были прерваны предательским нападением; кровь тысячи старших сыновей властителей Цурануани пропитала поле сражения. Халеско погиб в первые минуты побоища. Из его почетного эскорта остался в живых лишь один воин, который сумел вместе с тремя солдатами из других домов вынести раненого Императора через магический коридор на землю Келевана. В награду за спасение Света Небес этот человек был зачислен в личную охрану Джиро. Теперь он уверенно заявил:

— Я слышал этот звук, когда сражался с варварами, господин. — Так как грохот, доносившийся со стороны леса, приближался, он повысил голос. — У врага есть лошади! Лошади! Они скачут на лошадях!

В ту же минуту лес взорвался хаосом.

Воины в синих доспехах, каждый из которых мчался верхом на четвероногом варварском чудище, развернутым строем неудержимо устремились на отряд. Омело громко выкрикивал команды. В свое время он читал донесения солдат, которые сталкивались с конницей в Мидкемии, и знал, что в таком столкновении только один тактический прием может сулить пешим воинам хоть какую-то надежду на успех. Воины, сопровождавшие властителя, составляли цвет армии Анасати. Они повиновались без колебаний и рассредоточились, чтобы не быть растоптанными; иначе солдаты, которым никогда не доводилось подвергаться конной атаке, могли бы совершить ошибку, оставшись на месте, — тогда они попросту были бы опрокинуты и смяты. Носильщики Джиро в непреодолимом страхе подались назад и продолжали понемногу пятиться, тогда как телохранители пытались по возможности расположиться живым щитом между хозяином и атакующей конницей Шиндзаваи.

Джиро был близок к панике. Отряды Шиндзаваи находились не в двух днях пути от Священного Города, они здесь! Эти их чудовища несутся с невероятной быстротой! И к тому же они такие тяжелые! Комья дерна разлетались от их копыт, и содрогалась земля. Носильщики спотыкались, их шаг утратил уверенность, но Джиро почти не замечал немилосердной тряски. Лошади приближались атакующей цепью, копья всадников сверкали в лучах солнца.

Передние ряды воинов приняли удар. При всей их храбрости и стойкости им не на что было надеяться. Одних закололи копьями, другие полегли под копытами лошадей, как колосья квайета, побитые градом. Самые проворные сумели увернуться, но тут же их настигали мечи всадников в синих доспехах. Только ветерану мидкемийских войн удалось выбраться. Он ловким приемом подрезал сзади сухожилие чудовища, и дергающаяся туша рухнула на землю. Седок успел спрыгнуть и вскочил на ноги; его ругань смешалась со стоном лошади, странно похожим на жалобный крик человека. Мечи скрестились; взметнувшаяся желтая пыль скрыла победителя схватки.

Второй шеренге повезло ненамного больше. Один солдат успел вонзить кинжал в грудь лошади, прежде чем его сбили с ног. Всадники сразили большую часть обороняющихся, но затем их копья — даже те, которые не сломались и не застряли в человеческой плоти, — стали бесполезными: они были слишком длинными, чтобы парировать удары мечей противника в ближнем бою. Джиро чувствовал, как пот струится у него по коже под доспехами. С его губ срывались проклятия. Он может умереть здесь! Какая нелепость! Погибнуть как Халеско, без толку ринувшийся в гущу сражения?! Умереть от удара мечом, словно какой-нибудь необразованный чурбан, полагающий, что такой конец прибавит ему чести! Властителю Джиро претила самая мысль о подобной смерти. Сначала он разделается с Марой!

Он отшвырнул прочь подушки и выскочил из паланкина, как загнанный в ловушку разъяренный саркат.

Омело еще оставался на ногах и продолжал выкрикивать команды. Натиск Шиндзаваи утратил первоначальную силу: лошади сворачивали в сторону, стараясь не наступать на павших, и боевой порядок следующих рядов нападающих оказался расстроенным. Но теперь всадники, словно слившиеся воедино со своими дьявольскими тварями, крутились, выписывая бешеные пируэты, и крушили мечами пеших воинов, задыхающихся от пыли. Солдаты Анасати не отступали. С героической отвагой они удерживали позиции, находясь в самом невыгодном положении: их монолитный отряд теперь был разрезан на небольшие группы врагами, которые разили их ударами сверху. Умение отражать такие удары всегда было наиболее слабым местом цуранского искусства фехтования. Погибали лучшие из лучших: они падали с рассеченными шлемами, и сухая дорога впитывала их кровь.

А всадники продолжали наступать. Они стягивались к паланкину и к сомкнутому строю личной охраны Джиро — последнему оплоту его обороны, отборным воинам. Сейчас в воинственных возгласах тех звучал вызов, но даже самые дерзкие из них понимали, что силы слишком неравны.

Омело сыпал кощунственными проклятиями. Чимака, казалось, куда-то пропал. Мечи со свистом рассекали воздух. Некоторые из них встречали парирующий удар и отклонялись от цели, но слишком многие глубоко вонзались в драгоценные красные доспехи, и еще более драгоценная красная кровь орошала землю.

Упала еще одна раненая лошадь, но воин, оказавшийся слишком близко, был сбит с ног ударом взметнувшихся копыт. Джиро подавил подступающую к горлу волну тошноты и вытащил свой меч. Он был не силен в военном искусстве, но приходилось либо сражаться, либо умереть.

Крики смертельно раненных резали ему слух. Ошеломленный и подавленный жестокой реальностью битвы, он пытался укрепить свой дух, готовясь к первой в его жизни рукопашной схватке. Только семейная гордость заставляла его держаться прямо.

Одна лошадь приблизилась к его оборонительной линии и поднялась на дыбы; она казалась черной на фоне раскаленного неба; ее копыта мелькали в воздухе. На затененном шлемом лице всадника выделялись белые зубы. Одного взгляда на плюмаж этого шлема хватило властителю Анасати, чтобы понять, кто перед ним. Всадником был Хокану.

Джиро поднял голову и увидел глаза, такие же темные, как у Камацу, и с таким же необычным разрезом. Во взгляде этих глаз не было жалости, но было знание: властитель Анасати — трусливый убийца.

В этих глазах Джиро прочел свой конец.

Отступать было некуда.

Он встретил первый удар меча, как его учили, и сумел отпарировать второй. Но тут под ноги ему попалcя умирающий воин; Джиро наступил на него и едва не упал. Горечь обожгла горло, и его покинули последние силы, а враг не собирался медлить. Лошадь Хокану надвигалась, словно демон, и меч, занесенный для удара, сверкал на солнце.

Джиро снова оступился. Нет! Он, который гордился своим разумом и тонкостью чувств, будет изрублен мечом на куски?..

Объятый непреодолимым ужасом, он повернулся и бросился бежать.

Все представления о бесчестье испарились перед этим воплощенным ужасом, который с грохотом настигал его. Джиро задыхался, каждый его мускул ныл от напряжения, но он не обращал на это внимания. Ему необходимо было добежать до леса. Разум может одержать верх над мечом, но только если он сумеет уцелеть в следующие пять минут. Он последний из сыновей в их роду. Это не позор, а всего лишь благоразумие — пытаться выжить любой ценой, потому что Мара, будь проклято ее имя, должна умереть раньше него. После этого пусть боги делают с ним все, что угодно.

Шум сражения стал глуше, но на его фоне резче выделялся тяжелый стук копыт по сухой земле, способный довести до безумия. Дыхание с хрипом вырывалось из груди Джиро, когда он достиг деревьев и вскарабкался на небольшую каменную осыпь, обретя, как ему казалось, некоторую безопасность.

Он больше не слышал за собой дыхания лошади. Она остановилась: лес ее отпугивал. Джиро прищурился, чтобы дать глазам привыкнуть к лесному полумраку после ослепительного дневного света. Тяжело дыша, он прижался к стволу дерева.

— Повернись и сражайся, — услышал он голос, прозвучавший у него за спиной на расстоянии полушага.

Джиро круто повернулся. Хокану был без лошади. Он ждал с поднятым мечом; тень скрывала лицо, и это делало его похожим на палача.

Джиро был на грани того, чтобы заскулить вслух. Его предали! Чимака допустил ошибку, непростительную ошибку, и вот к чему это привело! Панику сменила безумная ярость. Властитель Анасати поднял меч и ринулся в бой.

Хокану легко, словно играючи, отвел клинок Джиро в сторону. Он был закаленным воином и опытным фехтовальщиком.

Следующий удар клинков отозвался резкой болью в плече Джиро, не приученного к рутине боя. Он невольно ослабил хватку, и меч, вырвавшись из рук, описал в воздухе широкую дугу. Стука от его падения в кусты Джиро не услышал.

— Омело!.. — завопил он, не в силах совладать с паникой. Должен же был кто-нибудь, хотя бы один солдат из его почетного эскорта, уцелеть и услышать его зов!

Его обязаны спасти!

Он призвал на помощь разум и обратился к врагу:

— Ты обесчестишь себя, если убьешь безоружного противника.

Хокану оскалил зубы, но это не было похоже на улыбку.

— А мой отец не был безоружным? Умер в своей постели не от отравленной стрелы? Я знаю, что убийца исполнял твой заказ. — Джиро принялся бурно отрицать обвинение, но Хокану быстро положил этому конец. — У меня есть секретные записи тонга! — бросил он. Властитель Шиндзаваи казался олицетворением возмездия, когда, опустив меч, резким движением воткнул клинок острием в землю и там оставил, убрав руку с эфеса. — Ты мразь, нет — хуже, чем мразь, и не тебе напоминать мне о чести!

Он рванулся вперед.

Джиро подобрался, приготовившись к борьбе. «Для начала неплохо», — подумал он. В конце концов разум восторжествует! Он убедил благородного глупца из Шиндзаваи вступить с ним в рукопашный бой! Хотя властитель Анасати не считал себя первоклассным борцом, он сознавал, что в подобной схватке смерть настигнет его не так быстро, как в поединке на мечах. Он выиграл время, а за этот срок кто-нибудь из эскорта, возможно, сумеет пробиться и спасти его.

Пытаясь выгадать еще отсрочку, Джиро понемногу отступал. Но он был слишком медлителен, а Хокану быстр, как охотничья собака, и одержим жаждой мести. Сильные руки грубо схватили Джиро за плечи. Стремясь оторвать их от себя и освободиться, он поднял руку, но почувствовал, что его запястье перехватили и заломили назад. Безжалостная сила выкручивала руку; о том, чтобы оказать сопротивление, не приходилось и думать.

Джиро шипел сквозь стиснутые зубы. Выступившие на глазах слезы туманили зрение. Мучительный захват усиливался с каждой секундой. Сморгнув слезы, Джиро посмотрел вверх. Над ним неясно вырисовывались очертания фигуры Хокану и ослепительно сиял шлем неприятеля, отражая пробивающиеся сквозь листву солнечные лучи. Джиро попытался заговорить. Он открывал рот, но никакие убедительные слова не приходили на ум. На протяжении всей своей сознательной жизни, проведенной в праздности и сибаритстве, ему никогда не доводилось испытывать телесные страдания, и первый же натиск боли почти лишил его рассудка.

Хокану встряхнул его, будто щенка, одной рукой. Взгляд властителя Шиндзаваи был страшен; казалось, это не человек, а демон, который не удовольствуется только кровью. Вцепившись, словно клещами, в богато украшенный шлем Джиро, он сорвал этот головной убор вместе с застежкой, едва не свернув шею незадачливому бойцу.

Джиро бросило из жара в холод. Он задохнулся, начиная понимать.

А Хокану рассмеялся, и этот смех не сулил ничего хорошего.

— Уж не решил ли ты, что я снизойду до поединка с тобой? Глупец! Я отложил меч, потому что ты не достоин чести, подобающей воину; ты, оплативший убийство моего отца, заслужил собачью смерть!

Джиро прерывисто дышал, ему не хватало воздуха. Пока он подыскивал слова, чтобы попросить пощады, Хокану не переставал его трясти. Шепотом, близким к рыданию, Джиро смог из себя выдавить только одно:

— Он был стар.

— Его любили, — отрезал Хокану. — Он был моим отцом. А твое существование оскверняет тот мир, в котором он жил.

Хокану еще раз крутанул Джиро, да так, что тот не удержался на ногах. При этом из-под красных доспехов выпал мешочек с документами. Властитель Шиндзаваи одной рукой потянулся, чтобы схватить шнурок. Джиро неуклюже дернулся, пытаясь освободиться.

— Ты же не сможешь запятнать себя моей смертью, если я такая уж презренная тварь.

— Не смогу?.. — зарычал Хокану, туго закручивая кожаный шнурок. Джиро чувствовал, как удавка врезается в шею.

Он забился, сопротивляясь из последних сил, царапаясь, ломая ногти о синие доспехи. Хокану туже затянул ремень, и Джиро уже не мог дышать. Его голова бессильно свесилась, из раскрытого рта потекла слюна, глаза выкатились из орбит. В угасающем сознании еще успела промелькнуть мысль о том, какая позорная смерть его ожидает, и он — в безумном отчаянии, с багровеющим лицом — содрогался в последних конвульсиях.

Хокану не стал предаваться размышлениям. Он набросился на Джиро с ненавистью, которая была так непомерна, что довела его до неистовства, столь же неподвластного разуму, как приливная волна. И зная, что никто уже не воскресит его убитого отца и не вернет им с Марой младенца, которого они лишились, Хокану продолжал затягивать ременной шнурок, пока лицо Джиро не приобрело темно-красный оттенок, затем сделалось пурпурным и наконец посинело. Еще долго Хокану не выпускал шнурок. Плача и дрожа, находя облегчение в возможности дать выход горю и ненависти, что накапливались годами, Хокану продолжал душить поверженного врага, пока сотник армии Шиндзаваи не обнаружил своего господина. Сотнику понадобилось применить силу, чтобы оторвать хозяина от бездыханного тела.

Овладев собой, Хокану тяжело опустился на влажную землю, покрытую палой листвой, и закрыл лицо окровавленными ладонями.

— С этим покончено, отец, — произнес он голосом, охрипшим от волнения. — И я сделал это сам, своими руками. Я удавил собаку.

Сотник в шлеме с синим плюмажем терпеливо ждал. Он давно находился на службе и хорошо знал своего хозяина. Заметив мешочек для документов, на шнурке, врезавшемся в горло Джиро, он вынул его содержимое, предполагая, что хозяин может захотеть с ним ознакомиться, когда придет в себя.