Глава 12. НЕПОВИНОВЕНИЕ

Паланкин тряхнуло.

Проснувшись от толчка, Мара не сразу поняла, где она находится. Потом вспомнила: она не у себя в шатре. В путь она пустилась по приказу Ассамблеи и вот уже два дня путешествовала в богато украшенном паланкине. Тридцать носильщиков тащили на себе это чудовище, периодически сменяясь для отдыха. Не останавливались даже для того, чтобы поесть; подкреплялись на ходу.

Была ночь, но она не знала, который час.

Легкий ветерок шевельнул занавески и пахнуло дождем, когда Кейок, сидевший напротив нее, потянулся вперед, высунул голову в окно и обменялся парой слов с кем-то из эскорта. Спросонья Мара еще не совсем пришла в себя, но по тону военного советника поняла: что-то произошло.

Выпрямившись на подушках, властительница спросила:

— В чем дело, Кейок?

Старик втянул голову в паланкин. Свет масляной лампы, свисавшей с потолка, выхватил из темноты его лицо, казавшееся высеченным из гранита.

— Неприятности? — предположила Мара.

Кейок ответил коротким кивком:

— Гонец от Аракаси принес дурные вести. — Затем, прекрасно понимая, что требуются пояснения, он сообщил:

— Посланник домчался до нас на спине чо-джайна.

Мара почувствовала, как ее наполняет холодный липкий страх. Сердце глухо стучало.

— Боги! Что же случилось?

Старый сподвижник был краток:

— Наконец-то стало известно, где находится Джиро. Он не с войсками Анасати, как мы предполагали. Он опережает нас: сейчас ему остается около суток ходу до Кентосани.

Мара тяжело откинулась назад: полученные известия предвещали крах всех ее надежд.

— Значит, у него есть в запасе пять дней, чтобы безнаказанно творить зло. Ведь этот недоумок, господин Фрасаи, не придумал ничего лучше, чем отослать Хоппару Ксакатекаса домой после убийства Императора.

Кейок перебил ее:

— Госпожа, это еще не все.

Первая мысль, пронзившая душу, — неужели погибли дети? Попытавшись отогнать жуткие картины, которые рисовало воображение, она заставила себя рассуждать здраво. Кейок не успел ничего добавить к сказанному, но властительница уже все домыслила сама:

— Осадные орудия Джиро? — Ее голос звучал тускло. Оба понимали и размер беды, и ее возможные последствия.

Кейок коротко кивнул:

— Атака на стены может начаться в любую минуту. Аракаси обнаружил, что наша попытка диверсии провалилась. Планы твоего игрушечника сорваны. По всей видимости, механики, которым это было поручено, уже давно схвачены и убиты. А мы получали по сети ложные донесения об успехах. Аракаси смог только сообщить, что при штурме стен Кентосани осадные орудия сработают безотказно и штурм будет проходить под знаменами геральдических цветов Омекана. Если к этому времени Джиро окажется внутри Имперского квартала, все будет выглядеть так, будто его руки чисты. А тогда последующие притязания на золотой трон получат законное основание и будут расценены как готовность восстановить мир.

Мара до боли сжала зубы.

— Он пока еще не вошел в Имперский квартал?

Лицо Кейока оставалось по-прежнему непроницаемым.

— Нет еще. Но эти новости не такие уж свежие. Многое могло измениться с тех пор, как гонец помчался на юг.

— Мы к этому не готовы! — вырвалось у Мары. — О боги, да разве у нас была возможность приготовиться?

В ее голосе звенело отчаяние. С тех самых пор как она вернулась из Турила, казалось, какая-то злая сила неумолимо обрушивала на нее нежданные напасти. Жестокая судьба бросила властительницу в кровавый омут, не дав ни минуты хотя бы для того, чтобы осмотреться. А ведь у нее были, совсем близко были средства предотвратить катастрофу. Если бы ей была дарована маленькая передышка, чтобы выбрать план и использовать те преимущества, которые давало присутствие магов Чаккахи!..

— Госпожа!.. — Кейок мягко вернул ее к реальности.

Понимая, что молчание слишком затянулось, Мара овладела собой:

— Все складывается так, что мы обречены на поражение. Но я не могу сдаться без борьбы. Если я буду бездействовать, моих детей скоро убьют, и тогда род Акома кончится вместе со мной. Я не хочу, чтобы на моих преданных слуг, оставшихся без хозяйки, пала немилость богов, а именно так все и будет, если я смиренно подчинюсь «правосудию» императора Джиро.

— Все предпочли бы погибнуть, сражаясь в войсках Акомы, но не влачить жалкое существование серых воинов, — заверил ее Кейок.

Мару била дрожь, но она сумела справиться с собой.

— Итак, обстоятельства вынуждают нас идти на крайние меры. — Она потянулась вперед, откинула занавеску паланкина и позвала:

— Люджан!

Военачальник Акомы отсалютовал ей; с плюмажа разлетелись водяные капли.

— К твоим услугам, госпожа!

— Отошли носильщиков на такое расстояние, чтобы они не слышали нашего разговора, — скомандовала Мара, — и прикажи им отдыхать. Когда они будут достаточно далеко, поставь гвардейцев в кольцо обороны вокруг паланкина. Затем мне понадобятся — помимо гонца Аракаси — чо-джайн, который его привез, Сарик, Инкомо и ты сам. Мы должны безотлагательно собрать совет и принять точные решения.

Невзирая на темноту и дождь, приказы были переданы быстро и без суеты. Немногие минуты, которые Мара провела в ожидании, она изнемогала под бременем страха и тоски. Тем временем предусмотрительный Кейок отогнул и закрепил ремешками занавески с обеих сторон, чтобы советники, вызванные госпожой, могли разместиться вокруг паланкина. Свет фонаря, падающий на подушки, высветил круг знакомых лиц. За этим кругом простирался сплошной мрак.

Мара вглядывалась в своих сподвижников. Вот Кейок, которого она знала с детства; вот Сарик, совсем молодым назначенный на должность первого советника, а рядом — Инкомо, избавленный Марой от неминуемой судьбы пленника

— смерти или рабства. Каждый из них не раз творил сущие чудеса храбрости и преданности, но сейчас настал срок потребовать большего: по сути, речь шла о том, чтобы некоторые из них — а может быть, и все — пожертвовали жизнью. Нельзя было принимать в расчет страх, обиды, сожаления; единственное, что сейчас имело значение, — это целесообразность. Поэтому она без обиняков огласила свою волю, понимая, что эти распоряжения могут оказаться последними в ее жизни. Голос властительницы звучал ровно и бесстрастно, хотя это стоило ей немалых усилий.

Прежде всего Мара обратилась к чо-джайну, который — насколько она могла судить по виду — был пожилым работником.

— Начну с самого важного: я бесконечно признательна твоей королеве за то, что она предоставила мне возможность воспользоваться твоими услугами.

Чо-джайн склонил голову:

— Мои услуги были оплачены, госпожа Мара.

— Благодарность лишь дополнение к обычной денежной оплате. Прошу тебя сообщить ей это сейчас, если у тебя есть такая возможность. — Властительница замолчала, и послышалось тоненькое жужжание — это чо-джайн передавал послание в свой улей. Когда звук прекратился, она заговорила снова:

— Скажи, почтенный работник, не нарушаю ли я каких-либо правил, задавая тебе вопросы? И могу ли попросить еще об одной услуге, но так, чтобы ты не пострадал из-за того, что не сможешь отдохнуть с дороги?

Чо-джайн снова склонил голову:

— Ночной воздух сегодня мягок, госпожа Мара. Мне не нужен отдых, если не похолодает. Скажи, что тебе нужно.

Мара испытала едва заметное облегчение: на пути стало одним маленьким препятствием меньше.

— Мне нужно, чтобы военачальник Люджан как можно скорее был доставлен на юг и присоединился там к моей армии вблизи города Сулан-Ку. От этого зависит, сохранится ли мой род.

— Я в твоем распоряжении, — произнес чо-джайн. — Охотно отвезу твоего офицера.

— Если мне суждено выжить, твоя королева будет вправе потребовать от меня вознаграждения, — сказала Мара с искренней признательностью. — И еще я хотела бы попросить, чтобы ты дал моему советнику Сарику точные указания, как добраться отсюда до ближайшего входа в улей. — Когда чо-джайн согласно кивнул, она добавила:

— Сарик, пойди вместе с ним. Выясни, где улей, отбери десять солдат из моей охраны, самых быстроногих, и еще добудь мне облегченные доспехи, чтобы я могла в темноте сойти за воина.

Сарик быстро поклонился и покинул круг. «Одним меньше», — подумала Мара; она с трудом проглотила комок в горле.

— Люджан!

Военачальник шагнул вперед. Его волосы влажными прядями прилипли к вискам; рука покоилась на эфесе меча.

Верный своему обыкновению сглаживать остроту трудных минут дерзкими или двусмысленными шутками, бравый офицер с комической гримасой уличного приставалы заверил «клиентку»:

— Госпожа, услада взора, ты только открой свое желание, а уж мы не оплошаем.

Мара подавила смешок, больше похожий на рыдание.

— Я требую невозможного, солдат. — Она заставила себя улыбнуться. — Хотя, боги свидетели, ты уже совершил такое в круге поединка в Чаккахе. — Продолжать было трудно, но Мара овладела собой:

— Военачальник, я приказываю, чтобы ты принял командование над южной армией. Если войско Анасати попытается перестроиться и двинуться на север, восток или запад — ты бросишь в бой весь наш гарнизон, но не дашь уйти отрядам властителя Джиро. Сражайся до последнего; не допусти, чтобы они соединились со своим господином в Священном Городе. Когда явятся Черные Хламиды, чтобы тебя покарать, уклоняйся от вспышки их гнева любым способом.

Она остановилась. Понадобилась вся сила ее воли, чтобы сохранить самообладание.

— Люджан, я прошу тебя, чтобы ты пожертвовал жизнями воинов Акомы, всех до единого, прежде чем разрешишь армии Джиро хотя бы на шаг приблизиться к Кентосани.

Люджан отсалютовал, ударив кулаком в грудь.

— Властительница Мара, вот моя торжественная клятва. Либо твоя армия одержит верх, либо я устрою такой ближний бой, что черноризцам придется уничтожить нас всех — и Анасати, и Акому. — Он быстро поклонился и выпрямился. — Во имя твоей чести, госпожа.

Затем он сделал шаг и его поглотила ночь. «Если Люджан останется в живых и мы снова встретимся, — пообещала себе Мара, — я так награжу его, что ему и не снилось». Однако вознести благодарственную молитву каждый из них когда-нибудь сможет лишь при одном условии: если Джастин займет золотой трон. Даже если Акома победит, Люджан может остаться без награды: ведь из тех, кто когда-либо оказал неповиновение Ассамблее, не выжил ни один. Мара подняла голову и задала вопрос, который должна была задать:

— Кейок, мой верный на все времена друг и наставник, видится ли тебе иной выход?

Воин, тяжело израненный на полях сражений, ответил твердо:

— Нет, дитя моего сердца. Отдать судьбу твоего сына в руки врага — значит отдать все. Если Джиро взойдет на золотой трон, наши жизни и честь Акомы обратятся в прах. Впрочем, может быть, до этого дело и не дойдет, потому что к тому времени нас испепелит Ассамблея? — Он улыбнулся, как улыбаются только солдаты, видевшие смерть лицом к лицу. — Если же мы умрем с честью, то войдем в историю как единственный дом, пожелавший бросить вызов Всемогущим. Тут не может быть среднего пути.

Мара смотрела прямо перед собой. Другого выхода не существовало. Отступать было некуда. Следовало отдать последний приказ, самый для нее трудный.

— Кейок, Инкомо! — Ее голос дрогнул. — Отсюда наши пути должны разойтись. Вам надлежит идти с паланкином и охраной. Держите путь на Кентосани и ведите себя так, как будто бы ничего из ряда вон выходящего не случилось. Кто-нибудь, возможно, сочтет эту миссию незначительной по сравнению с деянием, которое я поручила Люджану. Но по моему глубокому убеждению, ваша задача может оказаться самой важной из всех. О том, что меня нет в паланкине, черноризцы не должны догадаться до самого последнего мгновения. Ваши жизни драгоценны не только для меня, но и для всего рода Акома. Но властительница моего ранга не может отправиться для встречи с магами в Священный Город без наиболее уважаемых своих сподвижников. Ваше присутствие необходимо, чтобы сохранять надлежащую видимость. От этого зависит, есть ли у нас надежда спасти Касуму и Джастина.

— Мараанни, — Кейок назвал ее ласковым именем, к которому она привыкла в детстве, — оставь свои страхи. Что до меня, я — старик. Друзья моей юности, почти все, переселились в чертоги Туракаму, и, если боги будут ко мне милостивы и исполнят самое заветное мое желание, я просил бы их о том, чтобы встретить Красного бога на много лет раньше, чем ты. — Кейок замолчал, но затем, словно что-то припомнив, улыбнулся. — Госпожа, я хотел бы, чтобы ты знала вот что. Ты открыла мне истинный смысл жизни воина. Каждый может погибнуть сражаясь с врагами. Но настоящее испытание чести для мужчины — это жить. За плечами у меня долгая жизнь и немало дел, за которые не приходится стыдиться. Но понадобился пост советника, которым ты меня удостоила, чтобы я осознал подлинную суть содеянного. — Глаза Кейока подозрительно блестели, когда он обратился к властительнице с последней просьбой:

— Госпожа, с твоего разрешения, я хотел бы помочь Сарику выбрать десять воинов, которые будут сопровождать тебя в броске на Кентосани.

Не в силах произнести ни слова, Мара молча склонила голову. Кейок пошарил среди подушек в поисках своего костыля, нашел его и встал. Затем резко шагнул в темноту, прямой, как в юности, и побуждаемый той же преданностью, которая вела его в сражениях. Когда Мара наконец собралась с духом и подняла голову, он уже скрылся из виду, но его голос был слышен: старый воин требовал, чтобы ему дали меч и шлем из походного запаса оружия.

— Черт подери!.. — огрызнулся он, использовав для этого мидкемийское ругательство, когда кто-то доложил, что он должен путешествовать в паланкине с почетом и удобством. — Я пойду пешком и с оружием, и каждый, кто осмелится предложить мне иное, может скрестить со мной меч, если не боится быть побитым!

Мара хмыкнула. Только двое оставались в ее внутреннем круге: гонец Аракаси — по существу, совсем чужой — и Инкомо, которого она не успела узнать так же хорошо, как других, дольше носивших цвета Акомы. Узкоплечий, сутулый старый советник успел послужить на своем веку двум домам и уцелел при гибели рода Минванаби. Он заговорил, и его слова прозвучали необычайно сильно:

— Госпожа Мара, знай, что ты завоевала мою любовь и уважение. Сейчас мы расстаемся, и все, что я могу оставить тебе на прощание, — это мой скромный совет. Я призываю тебя, ради Блага Империи, которую мы оба чтим: не изменяй своим целям. Ты должна завладеть золотым троном раньше Джиро, и будь уверена, что в глазах всего народа правота на твоей стороне. — Он застенчиво улыбнулся. — Я, некогда верно служивший твоему заклятому врагу, на службе у тебя снискал больше чести и радости, чем в самых смелых мечтах. Исполняя приказы властителей Минванаби, я делал это из чувства долга и во имя чести их дома. Если бы Тасайо был повержен любым другим правителем, я бы умер рабом, так что я не понаслышке знаю цену твоим принципам. Перемены, ради которых ты трудишься, благотворны. Сделай Джастина Императором и правь справедливо и мудро.

Несколько смущенный тем, что позволил себе такое открытое проявление чувств, Инкомо поднялся на ноги. Он низко поклонился и, благодарно улыбнувшись, поспешил прочь — дать Сарику последний совет, хоть это, быть может, и не требовалось.

Мара опять сглотнула ком в горле. Она перевела взгляд на посланца Аракаси; гонец, казалось, так устал, что готов вот-вот заснуть сидя. Жалко было вырывать его из дремоты, но у Мары не было времени дожидаться, когда он очнется сам. Она мягко спросила:

— Если тебе это известно, скажи: моему мужу сообщили о тех новостях, которые ты принес сюда?

Гонец встрепенулся:

— Госпожа, властитель Шиндзаваи должен был получить послание раньше тебя, ведь он ближе к Кентосани.

Мару снедало желание узнать, что предпринял Хокану, когда ужасные вести достигли его ушей. Может статься, она никогда этого не узнает или узнает и будет всю жизнь сожалеть о том, что не осталась в неведении. Возможно, она уже обрекла мужа на смерть, отдав Люджану приказы, находящиеся в вопиющем противоречии с эдиктом Ассамблеи. Но так это или не так, а в глубине души Мара верила, что ее супруг ни за что не позволит Джиро добраться до святая святых Кентосани. Смерть убитого отца взывала об отмщении, к тому же под угрозой была жизнь наследницы Шиндзаваи. Хокану сделает то, чего требует честь, и прикажет своим воинам атаковать, даже если у него не будет никаких шансов на успех. Она посмотрела на измученного посланца и огласила свой последний приказ, который, как она надеялась, должен был дать ему возможность сохранить жизнь.

— Ты покинешь наше общество, — произнесла она железным голосом. Гонец мгновенно, как по тревоге, насторожился и выслушал ее распоряжения с предельным вниманием. — Отправляйся немедленно. Ты должен передать Аракаси следующие указания: скажи ему, пусть ищет свое счастье, а где — он должен знать сам. И если он вздумает возражать, скажи ему, что это мой приказ — приказ его госпожи, и честь обязывает его подчиниться.

Окончательно проснувшись, гонец кивнул. Если ему и показалось странным такое сообщение, он просто предположил, что тут не что иное, как некий мудреный шифр.

— На все твоя воля, госпожа.

Он встал и шагнул в темноту.

Оставшись одна в паланкине, Мара развязала ремешки занавесок. С тихим шелестом упал тонкий шелк, подарив ей редкую минуту уединения. В отчаянии она закрыла лицо руками. Все, чего удалось добиться в Чаккахе, теперь утратило всякий смысл. Если бы она умерла там, исход оказался бы тем же самым: жизнь ее сына будет принесена в жертву ненасытному честолюбию Джиро. В приступе острой жалости к себе она терзалась мыслью: может быть, судьба обошлась бы с ней по-другому, если бы много лет назад она не унизила Джиро, выбрав в мужья Бантокапи?

Не должна ли она усмотреть в этом запутанном, грязном клубке политических страстей кару богов за ее тщеславие?