Без какого-либо промедления слуги внесли подносы с угощением — мясом, сыром и фруктами. Другие доставили горячую воду и разнообразные прохладительные напитки. Паг положил себе на тарелку нарезанный йомах и, прежде чем вымуштрованные придворные Мары успели предложить ему какое-либо питье, наполнил свою чашку жидкостью, которая, по его предположению, должна была оказаться чокой. Он сделал глоток, и его глаза изумленно округлились.

— Чай?!

Мара разволновалась:

— Ты хотел бы чего-нибудь другого? Мой повар очень быстро приготовит чоку. Всемогущий, если только ты пожелаешь.

Паг успокаивающим жестом поднял руку:

— Нет-нет, чай — это прекрасно. Я просто удивился, что он здесь оказался.

— Потом, слегка прищурившись, он добавил:

— Хотя, судя по всем донесениям, когда имеешь дело с властительницей Акомы, не стоит ничему удивляться.

Почувствовав внезапную неловкость — главным образом порожденную мыслью о том, что ему известны ее дела в Мидкемии, — Мара набрала в грудь воздуха и выдохнула:

— Всемогущий…

Паг не дал ей договорить:

— Прошу тебя… Когда Ассамблея предложила мне вступить в ее ряды, я отказался от этого титула. — Заметив, как удивленно поднялись брови Сарика, мидкемийский маг кивнул. — Да. Они отменили указ о моем изгнании после схватки с Врагом, который угрожал обоим нашим мирам. Кроме того, теперь я считаюсь принцем, поскольку принят в королевскую семью. Но я — Паг, чародей из Стардока, и предпочитаю этот титул любому другому. — Он подлил себе еще чаю и слегка ослабил шерстяной ворот. — Как поживает Хокану? Я не видал его со времени… — он нахмурился, вспоминая, — со времени битвы у Сетанона.

Мара вздохнула:

— Он здоров, но ему приходится улаживать нескончаемые свары между соперничающими кузенами: он недавно унаследовал отцовский титул.

Сожаление промелькнуло в глазах Пага, и он отставил чашку.

— Камацу был одним из лучших людей вашей страны. Многим будет его недоставать. В определенном смысле я признателен ему за то, что моя судьба сложилась так, а не иначе. — Потом, словно желая отделаться от неприятных дум, Паг усмехнулся. — Хокану питает такую же страсть к лошадям, которая отличает его брата?

Мара покачала головой:

— Он любит верховую езду, но далеко не так, как Касами. — Тихо и печально она договорила:

— Или Айяки.

При этом на лице у Пага выразилось неподдельное сочувствие; такая же открытая, варварская симпатия часто вызывала растерянность у тех, кто был знаком с Кевином.

— Смерть твоего сына, Мара, была настоящей трагедией. У меня самого сын примерно такого же возраста. Он так полон жизни… — Гость смолк и от смущения начал теребить рукава своей ризы. — Ты выказала такую силу духа… не очерствела, не ожесточилась.

Мара была поражена — как хорошо этот маг-варвар осведомлен о ее делах и горестях. Она метнула взгляд в сторону Сарика, который, казалось, вот-вот позволит себе какое-нибудь неуместное высказывание. Ей следовало заговорить первой, пока смелость не окончательно ее покинула.

— Паг, — приступила она к делу, хотя ей и непросто было обращаться к магу столь по-свойски, — я послала тебе то письмо в минуту отчаяния.

Паг сложил руки, засунув их в рукава, и тихо предложил:

— Вероятно, будет благоразумнее начать с самого начала.

Мара посмотрела ему в глаза. И ей показалось, что глазам этим открыты пространства более обширные, чем может охватить человеческий разум, и ведомы утраты более ужасные, чем потеря ребенка для матери. Маре как будто приоткрылся краешек тайны этого человека, который сейчас держался как говорливая тетушка, но в котором были сокрыты невообразимые силы. Властительница Акомы не могла забыть ту одинокую фигуру в черном, чья мощь разрушила Имперскую Арену — гигантское каменное сооружение, строительство которого потребовало десятилетий. Сотни людей погибли и тысячи были изувечены ошеломляющим ударом стихий только потому, что Миламбер, этот чародей, возмутился жестокостью сражения, затеваемого на потеху толпе. Несмотря на его будничный облик и приветливое обращение, он был магом высочайшего ранга. Мару пробрал озноб.

Но нельзя было упускать из виду и другое: Паг в одиночку бросил вызов традициям и был осужден на изгнание за поступки, которые Ассамблея не могла одобрить. Если Акоме требуется защита, то, может быть, именно в его руках окажется ключ к полезным знаниям.

Мара решила рискнуть всем. Она отпустила Люджана и советников и, оставшись наедине с магом, открыла ему душу. Она начала рассказ с того года, когда гибель отца и брата вынудила ее взять в свои руки бразды правления домом предков, и поведала о последовавших за этим триумфах и поражениях Акомы. Она говорила без пауз, надолго позабыв про чай и фрукты; в конце она рассказала о раздоре между ней и Анасати — раздоре, который привел к вмешательству Ассамблеи.

Паг часто прерывал ее рассказ вопросами и просил, чтобы она пояснила какую-то мысль или сообщила дополнительную подробность; в других случаях он хотел уточнить, какие мотивы стояли за тем или иным действием. Мару поражала цепкая память собеседника, ибо он то и дело требовал новых сведений о чем-то, что было мельком упомянуто более получаса тому назад. Когда она коснулась последних изысканий Аракаси, предпринятых в связи с необъяснимыми пробелами в хрониках цуранской древности, вопросы Пага стали еще более острыми.

— Почему ты захотела моей помощи в этих делах? — спросил он наконец обманчиво мягким тоном.

Мара поняла, что сейчас не нужно ничего, кроме полнейшей честности:

— Время шло, и становилось все более ясно: Ассамблея ополчилась против меня не ради сохранения мира, а для противодействия переменам в Империи. Всемогущие держали в узде народы, населяющие нашу страну, не давая им двигаться вперед, и это продолжается уже более тысячи лет, если мой Мастер тайного знания не ошибается в своих расчетах.

Мара понимала, что ее могут осудить и уничтожить за столь дерзкие обвинения, но она полностью отбросила всяческие колебания. Если она не воспользуется этой возможностью раздобыть ценные для нее знания — Акоме придет конец. Она заставила себя подобрать точные слова, в которых был выражен смысл ее жизни с тех пор, как погиб Айяки:

— Знакомство с вашим мидкемийским образом мыслей помогло мне увидеть, что освященные временем традиции, которые мы, цурани, почитаем превыше всего, становятся разрушительными и ведут к застою. Со времен Золотого Моста мы превратились в жестоких людей. Взамен человеческих достоинств мы возвели на пьедестал сложные кодексы чести и окостенелое кастовое устройство. Я хотела бы стать свидетельницей перемен, я хотела бы, чтобы безжалостная политика уступила место личной чести. Я хотела бы, чтобы наши властители стали ответственными за свои деяния, и, чтобы наши рабы обрели свободу. Но я подозреваю, что, Ассамблея пойдет даже против Света Небес, если он сделает эти перемены целью своей политики.

Взглянув на чародея, Мара обнаружила, что он сидит, уставившись глазами в пустую чашку. Лучи предзакатного солнца заливали деревянные полы; куски сыра на подносах сплавились. Часы протекли незаметно. Мара была вынуждена признать, что расспросы мидкемийского мага не только вынудили ее раскрыть больше, чем она собиралась, но и ей самой помогли более четко выразить собственные соображения, привести в порядок рассудок и точно обрисовать задачи, требующие решения. Преисполнившись к нему еще большим благоговением, чем прежде, Мара стиснула руки. В тревоге, сжигающей ее как жар лихорадки, Мара ожидала ужасного приговора — или бесценного дара, каким могла стать его помощь.

В парадном зале все замерло: только легкий ветерок шевелил военные знамена. Наконец Паг нарушил молчание:

— Сказанное тобой заставило меня вспомнить некие вещи, которые я чувствовал… нет, которые я делал. Мара тревожно призналась:

— Я не совсем поняла…

Паг улыбнулся:

— Давай для простоты скажем так: Ассамблея полна противоречий и разногласий. Со стороны сообщество магов может выглядеть как монолитная группа, которая лишь время от времени вмешивается в дела Империи, но большей частью держится особняком. — Он выразительно жестикулировал, что вообще было свойственно людям из его народа. — Такое представление весьма далеко от истины. В любой ситуации каждый Всемогущий может действовать так, как сам считает нужным. Вместе с тем в основу его обучения и воспитания было положено понятие о служении Империи.

Мара кивнула.

Их взгляды встретились; в его темных глазах читалась ирония, которую можно было бы истолковать как насмешку, не будь предмет их разговора столь серьезным.

— Однако, — продолжал он, — порою бывает так, что даже два мага не могут столковаться насчет того, какой именно способ послужить державе окажется наилучшим. Редко, но все-таки случается, что подобные разногласия порождают раздор.

Мара отважилась высказать предположение:

— Значит, некоторые из Всемогущих могут и не одобрить вмешательство в мою войну против Анасати?

— Но они оказались бы в меньшинстве, — признал Паг. Вероятно, на него нахлынули воспоминания об изгнании из Ассамблеи. — Я также уверен, что другие сочли бы твою смерть самым быстрым способом распутать этот узел. — Обдуманно подбирая каждое слово, он не подтверждал, но и не опровергал ее рассуждений о влиянии Ассамблеи на развитие Империи. По существу, он мало открыл ей нового по сравнению с тем, что сказал Фумита на похоронах Камацу.

Мара ничем не выразила разочарования, когда Паг встал с явным намерением завершить беседу. Чувствуя, что ускользает последняя надежда на помощь, готовая бороться до конца, она в отчаянии выпалила:

— Я писала тебе… потому что, может быть, ты знаешь, как я могла бы защитить себя от Ассамблеи, если в том возникнет нужда.

— Я думал об этом. — Теперь в его голосе звучал металл. Сцепив пальцы в широких рукавах, он пристально вглядывался в лицо Мары, пока она также поднималась с подушек. — Проводи меня до геральдического узора.

Мара жестом отослала слуг, которые явились, чтобы собрать подносы с едой, и двоих воинов, стоявших на страже у наружной двери и двинувшихся было за госпожой, чтобы составить ее эскорт. Чтобы покинуть Акому, Пагу вовсе не требовалось перебираться из зала в комнату прибытия: маг мог исчезнуть из любого помещения, и Маре это было известно. Она догадалась, что его просьба порождена желанием остаться с ней наедине. Когда они перешли из парадного зала в более темный внутренний коридор, Паг коснулся ее плеча и поманил ее поближе к себе.

— Почему ты так озабочена своей безопасностью, Мара Акома? — Более мягким тоном он добавил:

— Будь ты послушным, не причиняющим хлопот родителям ребенком, тебе и в голову не пришло бы бояться наказания.

В лучшие времена Мара могла бы улыбнуться в ответ на это сравнение.

— Последний агент, которого я послала в имперские архивы для исследования значительных расхождений в финансовых документах, относящихся к определенным историческим периодам, был уничтожен Ассамблеей у всех на виду.

— В знании может таиться опасность, Мара Акома, — откликнулся маг.

Он не спросил, какие годы истории Империи интересовали ее агента; не полюбопытствовал, какие сведения удалось раскопать; его молчание лишь усилило страхи Мары. Идя бок о бок рядом с гостем, она перешагнула порог комнаты прибытия. Паг повернулся и закрыл дверь. Она не увидела, какую фигуру он очертил руками в воздухе, но по коже у нее пробежал озноб, словно ее коснулось дуновение холодного ветра, и она поняла, что Паг вызвал какие-то чары. Он выпрямился; лицо его было серьезным и суровым.

— В течение нескольких минут никому, даже самым одаренным из моих былых собратьев, не удастся услышать то, что ты скажешь.

Краска сбежала с лица Мары.

— Всемогущие могут слышать, что происходит в моем парадном зале?

Паг улыбнулся, словно желая ее подбодрить:

— Вероятнее всего, большинство из них не вздумает и пытаться: это считается дурным тоном. Хотя я не могу поручиться, например, за Хочокену, если он сочтет повод достаточно важным. Он большой любитель совать нос в чужие дела. — Последнее замечание было произнесено с явной симпатией, и Мара подумала, что, должно быть, тучный чародей относился к числу друзей и сторонников Пага после катастрофы на Имперской Арене. Может быть, этот Хочокена и к Акоме относится с большим сочувствием, чем другие черноризцы.

От этих размышлений Мару оторвал следующий вопрос Пага:

— Мара, ты понимаешь, что перемены, ради которых ты трудишься, поставят всю Империю с ног на голову?

Безмерно уставшая от напряжения, Мара прислонилась к обшитой деревянными панелями стене и уставилась взглядом на символическое изображение птицы шетра, выложенное мозаичной плиткой на полу.

— Так что же, мы будем продолжать жить как жили, подчиняясь власти тех, кто убивает детей? И при нашем попустительстве рабство будет унижать и калечить достойных людей, когда их таланты и добродетели заслуживают лучшей участи? Джиро из Анасати и партия, которую он возглавляет, сумеют добиться, чтобы судьбу Империи решали мелкие свары посредственных правителей? Может быть, это звучит как ересь, но я не могу больше верить, что люди обречены влачить столь бессмысленное существование с благословения богов.

Паг сделал пренебрежительный жест:

— Тогда при чем тут Ассамблея? Найми убийцу, чтобы покончить с Джиро. Ты наверняка достаточно богата, чтобы оплатить его смерть.

Бессердечная обыденность совета вывела Мару из себя. Она забыла, что перед ней маг, забыла об его умопомрачительной мощи, забыла обо всем, кроме своей непреходящей боли:

— Боги, я не хочу больше слышать об убийцах! Я разрушила тонг Камои, потому что они слишком легко становились орудием в руках бесчестных правителей, которым надо было устраивать свои ничтожные делишки. Акома никогда не марала рук связью с убийцами! Пусть лучше мой род прервется, пусть даже наше имя сотрется из памяти потомков, но я ни за что не запятнаю себя такой мерзостью! Семь раз я была намеченной жертвой, трое моих близких отправлены тонгом в чертоги Туракаму вместо меня. Я потеряла двух сыновей и мою названую мать… это было делом их кровавых рук! — Вспомнив, к кому она обращается, властительница поспешила закончить:

— Дело не только в моей ненависти к убийцам. Смерть Джиро могла бы послужить возмещением за урон, причиненный моей чести, но Ассамблея все равно будет добиваться уничтожения моего дома. Потому что и Ичиндар, и Хокану, и я сама, как Слуга Империи, — мы все будем стремиться восстановить то, чего не хватает в нашей жизни.

— Не хватает? — переспросил Паг скрестив руки на груди.

— Внутри наших душ. Внутри Империи.

— Продолжай.

Мара испытующе взглянула Пагу в глаза:

— Ты знаешь Кевина из Занна?

Паг кивнул:

— Не очень хорошо. Впервые я встретился с ним здесь…

Мара ушам своим не поверила:

— Здесь?.. Когда? Ты никогда не посещал меня раньше. Уж конечно, я запомнила бы такое необычайное событие!

Паг взглянул на нее с невеселой усмешкой:

— В то время я занимал несколько менее почетное положение, будучи одним из рабов Хокану. Мы с Кевином обменялись парой слов, только и всего. Но однажды я встретился с ним уже после его возвращения ко двору принца Крондорского — на приеме в честь баронов из пограничных земель.

Маре показалось, что сердце сейчас выскочит у нее из груди. Сдавленным шепотом она спросила:

— Он… у него все благополучно?

Паг кивнул. Ему было вполне ясно, какой жгучий интерес скрывается под этим простым вопросом. Но он понимал и то, что гордость никогда не позволит Маре выдать свои истинные чувства, а потому ответил подробнее, чем того требовал этикет:

— Кевин снискал себе доброе имя на службе у принца Аруты. Третьим сыновьям провинциальных баронов приходится пробиваться в жизни своим умом. Насколько я мог слышать и видеть, у него действительно все благополучно. Он служит на севере Королевства, у барона Хайкасла, и, должно быть, неоднократно повышался в звании.

Потупившись, Мара так же тихо спросила:

— Он женат?

— Не знаю, к сожалению. Стардок находится далеко от столицы, и до нас доходят далеко не все новости. — Когда Мара подняла взгляд, Паг заметил:

— Хотя я не уверен, какой ответ понравился бы тебе больше — да или нет.

Мара печально улыбнулась:

— Я тоже не знаю.

В щель под дверью просочился золотистый свет: луга зажег лампы в коридоре. Словно пробудившись от сна, где остановилось течение времени, Паг коротко бросил:

— Мне пора.

Может быть, Мара и хотела бы снова задержать его, но ей пришлось отказаться от этой попытки, ибо он предупредил ее словами:

— Мне нечем помочь тебе, госпожа, — ни магией, ни мудростью. Да, я уже не состою в Ассамблее, но, когда меня принимали в это братство чародеев, я принес священные клятвы, которые и по сей день связывают мой разум — хотя и не связывают сердце. Даже при том, что силы у меня действительно немалые, трудно нарушить запреты, накрепко усвоенные в юности. Я не могу поддержать тебя в твоей борьбе, но предложил бы подумать вот над чем. Ты достаточно умна, чтобы поискать совета за пределами Империи, поскольку внутри нее ты найдешь мало союзников.

Глаза у Мары сузились, когда она поняла, что он знает о ее тайных приготовлениях к путешествию за рубежи Цурануани; но каким образом он это выведал, она не могла догадаться.

— Значит, это правда, что чо-джайны не могут мне помочь.

Лицо Пага осветилось быстрой улыбкой. Почти с мальчишеским восторгом он откликнулся на ее слова:

— Ты приблизилась к раскрытию величайшей тайны гораздо больше, чем я мог предположить. — Его лицо вновь преобразилось в неподвижную маску. — Те, что обретаются в Империи, не смогут стать твоими союзниками, даже если захотят. Да, ты должна попытать счастья по ту сторону границы.

— Где? — Мара хотела получить более точный ответ. — В Королевстве Островов?..

Она смолкла, внезапно осознав, что ее мысли приняли неверное направление. Ведь она именно сейчас говорила с самым могущественным человеком из мира, лежащего за магическими вратами.

Паг вытянул руки, так что рукава коричневой хламиды соскользнули к плечам. Как будто сменив тему, он произнес:

— Ты знаешь, что моя жена родом из Турила? Интересное место эта горная страна. Тебе стоило бы когда-нибудь там побывать. Передай от меня привет своему супругу.

Не добавив к сказанному ни слова, он поднял руки над головой и исчез. Только воздух, заполнивший пространство, которое до этого мгновения занимал чародей, слабым хлопком нарушил воцарившуюся тишину. Комната погрузилась в темноту наступающей ночи.

Мара вздохнула и открыла дверь. Ослепляюще ярким показался ей в первое мгновение свет ламп в коридоре, где ожидали хозяйку Сарик и Люджан. Она объявила:

— Ничего не изменилось. Наше паломничество начинается завтра.

Глаза Сарика так и загорелись. Бросив взгляд вокруг, дабы убедиться, что поблизости нет никого из слуг, кто мог бы его услышать, он прошептал:

— Дальше Лепалы?

Мара удержалась от ответной улыбки, стараясь не выказать чрезмерного рвения, неуместного, когда речь идет о благочестивом паломничестве; хотя она и сама была преисполнена любопытства и воодушевления при мысли о предстоящем переходе через границу и путешествии в неведомые края.

— Мы отплываем оттуда на самом быстроходном корабле. Но прежде чем двинемся на восток, нам следует посетить храмы. Если мы рассчитываем что-то выиграть от визита в Турил, надо соблюдать предельную осторожность.

Оставалось еще множество дел, которые следовало переделать до рассвета, и Люджан с Сариком получили от госпожи разрешение удалиться, чтобы присмотреть за приготовлениями к путешествию. Глядя им вслед, Мара в который раз подумала, что они удивительно похожи — походкой, жестами… только у кровных родственников можно увидеть такое сходство.

Мара вздохнула.

Без детей дом казался пустым и тихим.

Отогнав гнетущее сожаление о том, что упустила возможность проститься с ними как подобает, она направилась в сторону лестницы и прошла к себе в кабинет, куда обычно слуги приносили ей ужин.

До рассвета оставалось слишком мало времени, чтобы она успела успокоиться. Но теперь, когда решение было принято и оставалось лишь приступить к его исполнению, Мара уже стремилась как можно скорее отправиться в путь.

Она не могла, разумеется, предугадать, какая судьба ожидает ее по ту сторону границы, на землях народа, враждовавшего с Империей в течение многих лет объявленных войн и случайных стычек.

Мирный договор, подписанный давным-давно, отнюдь не гарантировал покоя: горцы из Конфедерации отличались воинственным нравом и в любой мелочи усматривали оскорбление. Однако самый могущественный маг двух миров одобрил

— хотя и косвенно — выбранное Марой направление поисков. Властительница Акомы чувствовала, что из всех посвященных в ее планы один лишь он полностью понимает, сколь высоки ставки в игре. Более того, он знал, какие чудовищные препятствия ей предстоит преодолеть.

Проходя мимо склонившихся в поклоне слуг к своим уютным покоям, она гадала, каковы, по мнению Пага, ее шансы на успех. Потом ей в голову пришла другая мысль: а ведь с ее стороны было весьма умно, что она не задала ему этот вопрос. Если бы он ответил, у нее могло бы не найтись сил, чтобы взглянуть правде в глаза.

Прозвучал возглас жреца, подхваченный многоголосым отзвуком под массивными сводами. Расположившиеся по кругу младшие священнослужители в красных хитонах ответили ритуальным речитативом, и звук металлического гонга возвестил об окончании утренней церемонии. В затененной нише у задней стены храма безмолвно ожидала Мара в окружении почетного эскорта; рядом находился ее первый советник. Судя по виду, Сарик был погружен в мысли, весьма далекие от богослужения. Он непроизвольно постукивал пальцами по пластинкам из раковин коркара, украшающим его пояс. Волосы у него были взъерошены: уже не раз он в нетерпении запускал всю пятерню в шевелюру. Воины Акомы держались так, словно не ощущали никакой неловкости, однако их напряженные позы свидетельствовали, что, находясь в колоннаде храма Красного бога, трудно думать о чем-либо постороннем. Большинство из них мысленно возносили молитвы божествам счастья и удачи, чтобы их окончательная встреча с богом смерти состоялась как можно позже.

И в самом деле, думала Мара, храм Туракаму вовсе не предназначен для того, чтобы посетители чувствовали себя уютно. На площадке посреди колоннады возвышался древний алтарь, где некогда приносились человеческие жертвоприношения — а если верить слухам, то приносятся и сейчас. Площадку окружали каменные уступы, стертые ногами множества богомольцев; желобки в каменных плитах вели к углублениям у ног статуй, изваянных несколько столетий тому назад и стоявших в своих нишах. Прикосновения бесчисленных рук, благоговейно касавшихся ступней статуй, отполировали до блеска их поверхности, некогда бывшие шероховатыми. Стены позади этих ниш были расписаны изображениями человеческих скелетов, демонов и полубогов — многоруких и многоногих. Они были представлены в странных позах, словно корчились в смертных муках или были вовлечены в неистовую пляску. Но при всей их пугающей нелепости они напоминали Маре другие образы, украшающие Дом Плодородия — одно из многочисленных святилищ Лашимы, куда приходили помолиться бездетные женщины, жаждущие зачать ребенка. Разница состояла в том, что фрески в храме Туракаму были лишены даже малейшего намека на чувственные, плотские желания, тогда как рисунки в святилище Лашимы порождали смутное томление, ибо сплетенные фигуры этих ужасных существ наводили на мысль не о страданиях, а о наслаждении.

Ожидая, пока настанет ее черед поговорить со жрецом, Мара подумала об одном подмеченном ею противоречии: жрецы Красного бога, один вид которых вселяет ужас, в беседах всегда настойчиво твердят, что все люди, так или иначе, встречают свой конец у ног Туракаму; что смерть — это удел, которого никому не дано избежать, и потому ее следует принимать безбоязненно и безропотно.

Кружок послушников перестроился, образовав двойную колонну, окутанную клубящимся дымком фимиама. Мара видела, как жрец, выступавший во главе процессии, задержался, чтобы обратиться к просителю, пришедшему молить о милосердии богов к его недавно скончавшемуся родичу. Запечатанный пакет перешел из рук в руки; скорее всего это было письменное обязательство осиротевшей семьи, готовой внести щедрое пожертвование храму, если их воззвание не останется безответным. На самой отдаленной от жертвенного алтаря фреске были изображены люди с блаженным выражением на лицах, склонившиеся в поклоне перед троном Красного бога, чтобы выслушать божественное решение о возрождении к новой жизни: место, уготованное им на Колесе, определялось соотношением деяний, послуживших к умалению или возвеличению их чести. Согласно цуранским верованиям молитва оставшихся в живых могла приумножить в глазах Туракаму достоинства недавно скончавшегося; но, пока бедняк пешком добирался до храма, чтобы поклониться Красному богу и возжечь дешевую поминальную свечу, богач прибывал на носилках, имея при себе кругленькие суммы на совершение отдельных храмовых обрядов.

Мара размышляла над тем, влияют ли подобные богослужения на божественную волю или же просто подстегивают рвение жрецов, не чуждых земным соблазнам: ведь служителям Туракаму требовались новые рубины для мантий и более удобная обстановка для трапезных и келий. Массивные золотые треножники — подставки для ламп вокруг алтаря наверняка стоили целого королевства. Хотя в каждом из храмов Двадцати Богов имелись дорогостоящие украшения, мало было таких храмов, которые мог бы соперничать роскошью с самым неприметным из святилищ, посвященных Туракаму.

Мару вывел из раздумья голос:

— Благодетельная, ты оказываешь нам честь.

Процессия послушников достигла задней двери и медленной вереницей вытекала из колоннады, но верховный жрец отделился от молодых собратьев и приблизился к посетителям из Акомы. Если не принимать в расчет его раскраску и украшенный перьями капюшон, он представлял собой всего лишь пожилого человека среднего телосложения с живыми яркими глазами. Вблизи было видно, что появление властительницы застало его врасплох: руки жреца нервно блуждали вверх-вниз по костяному жезлу с черепами-погремушками, которым он размахивал во время храмовых ритуалов.

— Я знал, госпожа Мара, что ты собираешься в паломничество, но предполагал, что ты посетишь главный храм в Священном Городе, а не наше скромное святилище в Сулан-Ку. Конечно, я не был готов к такой чести, как посещение столь высокой особы.

Мара слегка поклонилась верховному жрецу Красного бога:

— У меня не было намерения принимать участие в церемонии от ее начала до конца. И, по правде говоря, меня привела сюда не только набожность. Я нуждаюсь в совете.

Брови верховного жреца изумленно поднялись и исчезли под маской в виде черепа, которая скрывала его лицо во время ритуала: по окончании церемонии он сдвинул ее на макушку. Жрец не был обнажен и разрисован красной краской, как того требовали обряды, совершаемые вне освященной территории храма. Но в волосы у него были вплетены амулеты, которые выглядели как части разрубленных птиц, а уж предметы, виднеющиеся под капюшоном из алых перьев, и подавно не вызывали желания вглядеться в них более пристально. Понимая, что его ритуальное облачение не слишком располагает к задушевным разговорам, он передал жезл мальчику-послушнику и сбросил мантию; ее с почтением подхватили двое подбежавших юных помощников. Они же сняли с плеч наставника сложную древнюю перевязь с привешенными к ней символами служения Красному богу. Монотонно распевая, юноши с величайшей осторожностью отнесли эти регалии в шкафы, где им полагалось храниться под замком до следующей церемонии.

Жрец, оставшийся в простой набедренной повязке, выглядел намного моложе, чем казалось раньше.

— Пойдем, — пригласил он Мару. Побеседуем в более удобном месте. Твой почетный эскорт может либо сопровождать тебя, либо подождать твоих приказаний в саду. Там сейчас тень и прохлада, а водоносы помогут им утолить жажду.

Мара подозвала к себе Люджана и Сарика и жестом показала, что остальные могут удалиться. Воины, сохраняя строй, весьма бодро двинулись к выходу. Люди воинских профессий никогда не чувствовали себя уютно в присутствии служителей Туракаму. Бытовало поверье, что солдат, который тратит слишком много времени на выражение преданности Красному богу, рискует привлечь к себе милостивое внимание божества. А тот, кого возлюбил Туракаму, будет взят в его чертоги с поля битвы молодым.

Верховный жрец провел паломников через низенькую боковую дверцу в темноватый коридор.

— Когда на мне нет ритуального облачения. Благодетельная, меня называют отец Джадаха.

Слегка улыбнувшись, властительница откликнулась:

— И ты зови меня просто Марой, отец мой.

Ее проводили в простое помещение без каких-либо нарядных драпировок или фресок на стенах. Молитвенные циновки были обтянуты красной тканью, во славу бога; но те, что предназначались для сидения, сотканы из неокрашенной пряжи. Маре были предложены самые мягкие из имеющихся подушек, которые оказались потертыми от частого употребления, но безупречно чистыми. С помощью Люджана Мара уселась и мысленно попросила прощения у Туракаму. Ее недавние мысли были несправедливы: вне всякого сомнения, в Сулан-Ку жрецы Туракаму расходуют деньги, полученные от просителей, на украшение только тех помещений, что отводятся для самого бога.

Как только Люджан и Сарик уселись по обе стороны от своей хозяйки, верховный жрец послал за напитками и закусками. Одноглазый телохранитель с ужасным шрамом на лице позаботился о том, чтобы удалить с кожи священнослужителя ритуальную раскраску, и принес ему белую хламиду с красной каймой. После того как были доставлены подносы с чокой и маленькими хлебцами, верховный жрец обратился к посетительнице:

— Мара, какую услугу может оказать тебе храм Туракаму?

— Я сама не знаю этого точно, отец Джадаха. — Мара из вежливости взяла хлебец. Когда Сарик налил ей чоки, она попыталась объяснить свою цель:

— Я ищу знания.

Жрец ответил с жестом благословения:

— Те скудные возможности, которыми мы располагаем, — твои.