Мара покачала остывшую чашку, глядя на расходящиеся по поверхности круги.

— Вас принудили заключить мир?

Работники окаменели, как по команде, а королева ответила ледяным тоном:

— На это наложен запрет.

У Мары от изумления расширились зрачки.

— Запрет исходит от нашего народа?

— На это наложен запрет.

Теперь Мара поняла, что чо-джайны связаны какими-то обязательствами, которые ни при каких условиях не могут нарушить.

— Кто же взял над вами такую власть? — спросила она. — Ассамблея? Император?

— На это наложен запрет, — в который раз повторила королева.

Пальцы Мары сжались с такой силой, что раздавили тонкую фарфоровую чашку.

— Прости мое любопытство. Я постараюсь найти ответ в другом месте. — Дрожа от волнения и тревожных предчувствий, Мара сделала еще одну попытку:

— Ты упомянула другие миры. Что мне было бы полезно о них знать?

В воздухе по-прежнему висело напряжение. Мара затаила дыхание. Наконец королева заговорила:

— Не нарушая данного мною слова, могу дать тебе лишь два совета. Во-первых, есть силы, которые в своих интересах пойдут против тебя, — ищи от них защиты. Будь начеку: настанет день, когда тебе придется защищать Акому от тех, кого считают неодолимыми.

У Мары перехватило дыхание. Осколки фарфора выпали из ее пальцев. В Цурануани неодолимыми считались лишь небесные силы да еще Ассамблея магов. Поскольку чо-джайны не знали религии, оставалось одно: Акоме суждено было сразиться с Всесильными!

С трудом сохраняя внешнее спокойствие, Мара слушала королеву.

— Думаю, тебе следует задуматься вот над чем, госпожа Мара: если существуют другие миры, где они находятся?

— Ты имеешь в виду Мидкемию, что лежит за Бездной?

— Путь в нее лежит сквозь врата, подвластные только магам; но где находится эта Мидкемия, в какой части Вселенной?

Мара непонимающе смотрела перед собой. Последнее слово сбило ее с толку. В переводе на цуранский оно означало «небесный свод» или «звездные просторы». Неужели королева давала ей понять, что Мидкемия находится на небе, в обители богов? Нет, это было бы немыслимо, это просто нелепо! Однако Мара не отмахивалась от убеждений, присущих другим народам. К этому ее приучили и сражения в пустыне Цубар, и яростные споры с возлюбленным — варваром по имени Кевин. Королева, с присущей чо-джайнам особой проницательностью, заметила тщательно скрываемое изумление Мары.

— Разве тебе легче было бы представить, что иные миры лежат поблизости, а до некоторых можно дойти пешком? — спросила королева.

Теперь работники опять сновали взад-вперед, унося из алькова драгоценные яйца.

Мара решила, что королева умышленно уводит разговор в сторону от запретных тем. После долгого раздумья она произнесла:

— За рубежами Империи есть немало мест, до которых вполне можно добраться, если положить на это целую жизнь.

— Вот именно, — подтвердила королева, и ее челюсти сложились в подобие улыбки. — Вполне можно добраться.

Эти слова звали к дальнейшим размышлениям, и Мара высказала догадку:

— Турил!

Но королева хранила невозмутимый вид.

— Не только. Подумай о рубежах ваших государств.

Мара всем телом подалась вперед.

— За рубежами…

Ну конечно! Позорное недомыслие, упрекнула себя Мара. Как и ее соплеменники-цурани, она считала, что все народности проживают в границах Империи, а вне этих границ существуют только заброшенные земли на юге и Турил на востоке.

— Неужели кто-то обитает на землях к востоку от Конфедерации Турила? — тихо спросила она.

Вопреки всем ожиданиям, королева быстро проговорила:

— Там обитают чадана.

— Это люди? — Мара не верила своим ушам.

— Такие же, как ты, как жители Турила.

Бросив взгляд на Люджана, Мара поняла, что он тоже поражен услышанным. Как же наивны были цурани, считая свою Империю средоточием мироздания. Они без труда могли представить, что другие миры лежат за Бездной, но не догадывались обратить свои взоры в ближние пределы — на иные континенты Келевана.

— А что находится за пределами земель чадана?

— Необозримые океанские дали, — ответила королева. — Воды их солоны, как Море Крови, это владения эгу.

Маре никогда не доводилось видеть гигантских змеев, населявших морскую пучину, но она слышала рассказы матросов об этих кровожадных тварях с огненными копьями.

— А за океанскими далями тоже есть какие-то страны?

— Их бесчисленное множество, госпожа, — произнесла королева. — Не только на востоке, но и на западе.

Изумление Люджана было столь велико, что в нарушение всяких приличий у него вырвался вопрос:

— Почему же нашему народу об этом ничего не известно?

— В самом деле, почему? — подхватила Мара, простив ему невольную дерзость.

— На это наложен запрет.

Мысли Мары смешались. Она не могла понять, на что именно наложен запрет. Едва ли на знания о других народах, живущих за рубежами Цурануани, иначе королева не сообщила бы ей даже этих скупых подробностей. Неужели эти чужестранцы обладали знаниями, которые черноризцы сочли опасными? Такие крамольные мысли даже здесь опасно было высказывать вслух. Если бы только люди и чо-джайны могли говорить в открытую!

Однако при всех недомолвках Мара понимала, что не напрасно наведалась к королеве. Пусть даже маги и вправду всесильны, зато она узнала, что за рубежами Империи лежит бескрайний мир.

Когда до Мары дошло, сколько времени она провела в подземелье, ей захотелось как можно скорее подняться наверх. Если она решится покинуть Империю, потребуется подготовить убежище, а также запасти провизию и тщательно продумать каждый шаг. Враги, в первую очередь Джиро, не должны прознать о ее передвижениях. Мара уже начала продумывать детали; ей пришло в голову, что даже в родной стране многое до сих пор оставалось для нее загадкой, к примеру жрецы, что священнодействуют в храмах, чародеи, знакомые с ворожбой, а то и простые шарлатаны, которым не довелось обучаться в Городе Магов.

— О королева, видно, сама богиня судьбы привела меня в твою обитель. Ты открыла мне глаза.

Августейшая собеседница помахала лапкой:

— Мы рады это слышать. Остается только сожалеть, что ты проделала такой долгий путь по реке — ведь мы были совсем близко.

У Мары взметнулись брови.

— Ты имеешь в виду ваш общий разум? Значит, я могла точно так же поговорить с королевой улья, что стоит на земле моего нового поместья?

— Ну конечно же.

— А если жизнь забросит меня в дальние края, смогу ли я просить твоего совета через тех чо-джайнов, которые обитают вдали от здешних мест?

— На это наложен запрет.

Мара выпрямилась, томимая неизвестностью.

— Еще один вопрос напоследок, если позволишь. Почему ты заключаешь союз со мной и моими соплеменниками, раз мы стали вашими угнетателями?

Королева слегка откинула голову:

— Нас нельзя назвать угнетенными, госпожа Акома.

— Вас связывает какой-то договор? — со вздохом спросила Мара, не рассчитывая услышать ответ.

— Даже побежденный вправе диктовать свои условия, — туманно пояснила королева.

Мара поднялась с подушек, чтобы слуги начали собирать чайные принадлежности.

— Почему ты решила мне все это рассказать, о королева?

Черные фасеточные глаза сверлили Мару, оберегая секреты чо-джайнов. Потом королева словно в задумчивости заговорила:

— Когда я еще не примкнула к общему разуму, некая молодая королева видела добрую девушку, которая похвалила ее красоту. Из всех твоих соплеменников только ты всегда хотела жить с нами в согласии. Знаю, ты не упускаешь своей выгоды, но при этом у тебя есть особый дар… кажется, люди называют его даром дружбы. Если мой народ когда-нибудь сбросит тяжкое бремя… нам понадобятся такие друзья, как ты, — наделенные умом и смелостью.

Так вот оно что! Неведомый договор лежал на чо-джайнах тяжким бременем. Мара не решилась более испытывать терпение королевы.

— Ты тоже всегда была мне добрым другом, — с поклоном произнесла она. — В моих владениях твоим подданным будут оказываться такие же почести, какие принято оказывать членам моего клана.

Королева благосклонно приняла эти заверения и проводила взглядом удаляющуюся процессию Акомы.

Верный соратник Мары, военачальник и бывший разбойник, Люджан тайком улыбался, вышагивая рядом с паланкином. Он с готовностью отдал бы жизнь за свою госпожу не только потому, что этого требовал долг, но и потому, что был к ней привязан всей душой. Перед лицом смертельной опасности она проявляла несгибаемую силу духа. На ее месте многие цуранские правители давно бросились бы на меч, лишь бы не допустить бесчестья, подобного тому на которое обрекли Мару Всемогущие. Ее недруг, покойный Тасайо Минванаби, некогда самый могущественный человек в Империи, покончил с собой. Однако Мару удерживала отнюдь не трусость, а неистребимая сила воли.

А членам Ассамблеи, думал Люджан, поражаясь собственной дерзости, лучше бы поостеречься. Хотя одним богам известно, как это хрупкое создание будет тягаться с Черными Хламидами.

Лучи послеполуденного солнца, пробившиеся сквозь ширмы, наискось прочертили паркетный пол. Цветущие лозы акаси напоили воздух пряным ароматом. Мара сидела в комнате родового поместья, служившей ей кабинетом. Изготовленные мастерами чо-джайнами часы мелодично пробили время. Госпожу не отпускали тени прошлого: ей пригрезился первый муж, процарапавший паркет грубыми сандалиями после охоты на сарката; потом этот образ сменил ее брат Ланокота, следом возникла крошка Касума, затем мальчуган, рисующий одному ему понятные картинки, и наконец его отец, рыжеволосый варвар.

Стянутые лентой пергаменты, сложенные в корзину подле письменного стола, ожидали отправки. Посыльный должен был отнести их в гильдию скороходов.

Мара отодвинула тяжелый нож для резки пергамента и перебрала в уме поручения, составленные ею для Джайкена, Инкомо и Кейока, которые остались в приозерной усадьбе. Им предстояло поддерживать дела в порядке во время ее отсутствия, которое грозило затянуться на неопределенный срок. Второй командир легиона — Ирриланди временно поступил в распоряжение Шиндзаваи: ему надлежало быть рядом с Хокану, пока тот укреплял свою власть, преодолевая козни недругов и нарушения союзнических обязательств. Хокану медлил с ответом императору, который предложил ему заменить отца на важном государственном посту. В письме к Маре он признался, что затягивает время, чтобы выявить скрытых врагов.

«Догонди, первый советник моего отца, — писал Хокану, — настоящее сокровище. Его отличает дьявольский ум и особый сардонический юмор. Ему ничего не стоит устранить противника, превратив его в посмешище. На днях он сказал буквально следующее: „Убей врага — сделаешь из него героя; выставь врага на осмеяние — сделаешь из него шута"“.

Губы Мары тронула легкая улыбка, которая, впрочем, тут же исчезла. Конечно, мужу приходилось нелегко, его изо дня в день преследовали своими придирками многочисленные сородичи, снедаемые завистью к его успехам, но, несмотря ни на что, он мог бы поинтересоваться здоровьем дочери. Мара изложила ему план длительного и опасного путешествия, но он даже не обеспокоился, а ведь ребенка еще было рано отрывать от кормилицы.

Она закрыла глаза и отвела со лба влажную прядь, отгоняя воспоминания об огненном дожде, который Миламбер в гневе обрушил на Имперскую арену.

Однако справедливости ради Мара напомнила себе, что Хокану не привык перекладывать на нее свои тревоги, даже если его снедало мучительное беспокойство. Если Мара считает нужным уехать из дому под видом совершения паломничества — так тому и быть, писал он. Действительно, это может обмануть врагов. Анасати скорее всего не один месяц просидят сложа руки, пока их первый советник не вызнает правду. Что же касается членов Ассамблеи — они быстро раскусят задуманный ею маневр, стоит им только догадаться об истинных причинах ее отъезда.

Если Черные Ризы решат ее остановить, все будет кончено. Напрашивался только один выход: им нельзя давать повода для подозрений. Нужно было предусмотреть все до мельчайших подробностей, а это требовало времени.

Мара невольно сжала кулаки. Тут в дверях появился мальчик, недавно назначенный ее посыльным. Ему едва исполнилось десять лет, а он уже побывал и пастухом, и домашним слугой. В новой должности он еще не освоился и мучился от необходимости носить ливрею.

Маре стало его жаль, ей проще было иметь дело с грубыми солдатами, нежели со стеснительным ребенком, — ее собственные сыновья отнюдь не отличались застенчивостью.

— Подойди-ка поближе, Кализо, — сказала Мара.

У мальчугана от ужаса расширились глаза. Боязливо сделав шаг вперед, он споткнулся о край ковра — его подвели жесткие, еще не разношенные сандалии.

Госпожа выудила из вазы сладкую пастилку, сделанную кондитерами чо-джайнов, подбросила ее в воздух — и посыльный, вмиг забыв о церемониях, ловко подпрыгнул и поймал диковинную сладость.

— Не скажешь ли, Кализо, когда в Равнинный Город повезут очередную партию шелка, приготовленную для отправки в Мидкемию?

— На следующей неделе, госпожа. — Мальчишка слегка шепелявил, к тому же рот у него был набит пастилой.

Немного помедлив, Мара дрожащими пальцами взяла перо.

— Мне нужно передать с приказчиком одно письмо, — сказала она. — Сбегай за ним, пусть придет сюда.

— Я мигом, госпожа. — Мальчуган поклонился и испарился с такой скоростью, что любому стало бы ясно: он был просто создан для этой должности.

Мара быстро запечатала свое краткое послание, адресованное в Мидкемию, в Королевство Островов, магу Миламберу. Поставив на свиток печать Акомы, она подумала, что подписала себе смертный приговор.

Вскоре Кализо вернулся с приказчиком. Услышав возложенное на него поручение, тот перепугался и задрожал. Это передалось даже малышке Касуме: она захныкала, и Мара кликнула кормилицу. Джастин побросал мелки. Худенький и гибкий, полная противоположность коренастому Айяки, он вскочил с ковра и потребовал, чтобы Кализо побежал с ним наперегонки до кухни. Мара кивком отпустила обоих; юный посыльный ничуть не смутился, и дети выскочили в коридор. Если бы здесь была Накойя, она бы устроила Маре взбучку за такое безобразие… но это было далеко в прошлом.

Оставшись одна, Мара приказала слуге раскрыть ставни, чтобы впервые за много лет полюбоваться вечерним полетом птиц шетра над владениями Акомы. Следя глазами за их замысловатым танцем на фоне золотистых облаков, Мара снова вернулась мыслями к мужу. Он не завел наложниц и больше не выражал разочарования, что Касума родилась девочкой. Однако Мара полагала, что он молчит лишь до поры, до времени. Как-то раз он обмолвился, что по возвращении Мары они вдвоем — без рабов, без слуг — отправятся в путешествие по теплым речным водам, прихватив с собой лишь поднос с легким ужином и немного вина. Хокану обещал сам сесть на весла. Но сколько же времени должно было пройти, прежде чем его план мог осуществиться?

Между тем все было готово к отъезду. Мару удерживало только последнее совещание с Аракаси.

Позднее, когда уже были зажжены светильники, к Маре явился слуга с известием о том, что какой-то бродячий стихотворец нижайше просит госпожу принять его.

— Что еще за стихотворец? — Мара подняла голову от свитка. — Не сказал ли он, что сочинил для меня стихи в стиле со-му-та?

Слуга наморщил лоб: эта премудрость выходила за пределы его понимания.

— Вот именно, госпожа, такими словами и сказал. Вам, говорит, это не все равно. — Тут слуга не на шутку перепугался, что совершил оплошность. — Надо было его прогнать. Оборванец какой-то.

Лицо Мары потеплело.

— Так-так, грязный, оборванный, да еще не один, а с женщиной?

Слуга вытаращил глаза:

— Ты его знаешь, госпожа?

— Знаю, — подтвердила Мара и отложила свиток. — Веди его сюда.

Через пару минут «поэт» и его спутница предстали перед Марой. Аракаси был облачен в накидку, словно перешитую из траченного молью одеяла и отороченную бахромой, срезанной с вытертого ковра. Женщина куталась в выцветший плащ, некогда расшитый резными пластинками из драгоценных раковин. Теперь от них остались лишь редкие обломки да жалко свисающие нити. Не раз латанные сандалии едва держались на грязных ступнях.

Мара хлопнула в ладоши, призывая слуг:

— Воду для умывания, мыло и полотенца. Да выберите из моих платьев какое-нибудь красивое и чистое. — Заглянув под капюшон наложницы, она разглядела копну блестящих волос густо-медового цвета. — Лучше всего подойдет зеленый цвет. — Отдав эти приказания, она обратилась к Аракаси:

— Что желаешь получить на ужин? У тебя, как всегда, голодный вид. — Заметив, что Мастер тайного знания набрал полную грудь воздуха, она погрозила пальцем. — Нет, нет, стихи подождут, сначала вам обоим нужно подкрепиться с дороги.

Аракаси с театральным поклоном откинул капюшон. В мерцании светильника он выглядел вконец изможденным. Мару поразил его вид. Потом наложница сбросила плащ, и, перехватив брошенный на эту девушку взгляд Аракаси, Мара все поняла.

— Как видно, ты и есть Камлио, — проговорила она. — Добро пожаловать.

Девушка хотела согнуться в глубоком поклоне, но Аракаси удержал ее, подхватив под локоть. Она слег-ка отстранилась.

Словно не заметив этого признака отчуждения, Аракаси негромко сказал:

— Госпожа заплатила за твою свободу, но не за услужливость. Договор гласит, что ты сама можешь им распоряжаться: хоть разорвать, хоть перепродать — дело твое.

Его быстрые пальцы разгладили ворот ее платья. Светлые глаза на захватывающе прекрасном лице вспыхнули досадой.

Мара едва не отшатнулась: уж очень эта девушка походила на другую, на куртизанку по имени Теани, которая некогда покушалась на ее жизнь.

— О боги, — только и прошептала она. — О милосердные боги.

Тогда заговорила Камлио, в ее низком, грудном, голосе сквозила скрытая ненависть:

— Мне хотелось бы услышать подтверждение этому от госпожи, на чьи деньги я куплена.

Мара пропустила мимо ушей ее дерзость.

— Можешь доверять Аракаси, как мне самой. Знай, Камлио, я ведь тоже обязана ему жизнью и с радостью приняла от него этот дар. Он тебя отыскал, дитя мое, это верно, только помни: это я выкупила тебя из рабства. Не думай, будто тебя доставили сюда ему в награду. Ты сама себе хозяйка, Камлио. У меня есть сын и дочь, которые благодаря тебе, хочу верить, вырастут и унаследуют мантии властителей. Моя благодарность безмерна. Ты вольна хоть сейчас уйти от Аракаси, покинуть эти владения, выбрать свой путь. Я дам тебе денег, чтобы первое время ты ни в чем не нуждалась. Можешь завести свое дело, заняться торговлей или просто жить в свое удовольствие. Если захочешь

— пустишь эти деньги на приданое, подыскав достойного жениха. Но если ты предпочтешь поступить ко мне на службу — буду только рада.

Тишину нарушало лишь слабое потрескивание светильников. Пальцы Камлио сжимали и разжимали ветхую ткань платья. Она по-прежнему стояла без улыбки, вытянувшись, как струна. Мара заставила себя выдержать ее холодный, враждебный взгляд.

— Что тебе больше по душе, Камлио?

Доброта лишь вызвала у девушки еще большую подозрительность, и она с вызовом ответила:

— О великая госпожа, Слуга Империи, мне по душе одиночество. Не надо богатых нарядов — мне милее нищенские лохмотья. Не хочу, чтобы мужчины пожирали меня глазами. Мне нужна простая циновка и отдельная комната.

— Ты это получишь, — пообещала Мара и вызвала свою горничную, Мису, чтобы та отвела девушку в спальню для гостей и помогла ей устроиться.

Дождавшись, пока Аракаси умоется с дороги, Мара жестом предложила ему сесть.

Он тихо произнес:

— Благодарю тебя, госпожа.

Мара посмотрела на него с нескрываемой жалостью:

— Неужели она так много для тебя значит?

Мастер тайного знания оперся подбородком на руки. Это означало, что он затрудняется дать четкий ответ.

— С нею я изменился. Глядя на нее, я вижу свою мать. Слушая ее голос, я вспоминаю свою сестру. Обе они были колючего нрава. — Помолчав, он добавил:

— Она считает, что я виновен в смерти ее сестры. К сожалению, в этом есть доля истины.

Дождавшись ухода слуги, который подал ужин, Мара заметила:

— Ты никогда не упоминал своих родных.

Аракаси сухо ответил:

— Здесь мало что заслуживает упоминания. Моя мать была женщиной из Круга Зыбкой Жизни. Она заразилась дурной болезнью, которая и свела ее в могилу. Сестра пошла по ее стопам. Погибла в восемнадцать лет — ее прибил разбушевавшийся клиент.

— Прости, — шепнула Мара, упрекнув себя за недогадливость. — А как вышло, что ты поступил на службу к Тускаи?

Аракаси махнул рукой:

— В бордель к матери захаживал некий воин. Мне было тогда три года; до сих пор помню его зычный голос и меч с рукоятью, усыпанной драгоценными камнями. Иногда он приносил мне сладости и ерошил волосы. Случалось, отправлял меня куда-нибудь с поручениями. Я относился к ним со всей серьезностью и лишь спустя много лет сообразил, что он просто хотел отделаться от мальчишки, который болтается под ногами во время любовных свиданий. Почему-то я считал его своим отцом.

Мара слушала, не перебивая.

— Когда умерла моя мать, этот воин как ни в чем не бывало пришел к нам и улегся в постель с одной из девушек. Дождавшись его ухода, я вылез из окна и побежал за ним в казарму. Он служил сотником в гарнизоне Тускаи, а жена его была кухаркой. Она меня подкармливала втайне от него. Жил я на улице, околачивался возле гильдий и постоялых дворов, а сам глядел во все глаза и рассказывал о своих наблюдениях управляющему властителя Тускаи. Когда я предупредил господина Тускаи о том, что Минванаби готовят на него покушение, он позволил мне принести присягу на верность.

Мара отдала должное Мастеру: он сумел подняться из самых низов. Протянув ему кубок вина, она предложила:

— Подкрепись. Тебе это необходимо.

И впрямь он выглядел слабым и исхудавшим. Однако Аракаси лишь скривил губы. Он не выносил алкоголя, который притуплял чутье.

— Госпожа, — промолвил он, и в этом слове слились решимость и мягкость, — я теперь не тот, что прежде.

— Пей! Я приказываю! — воскликнула Мара. — Ты простой смертный, у тебя есть сердце, которое может истекать кровью, пусть даже раньше ты об этом не подозревал. Да, ты уже не тот, что прежде, но перемена, которая в тебе произошла, — это пере-мена к лучшему.

— Откуда ты знаешь? — с вызовом спросил Аракаси и залпом выпил содержимое кубка.

— Мне ли не знать? — укоризненно отозвалась госпожа. — У меня был Кевин, которого я потеряла. У меня был безупречный муж, который понимал все движения моей души, но одно глупое недоразумение отдалило нас друг от друга. У меня могло быть четверо детей — теперь двое из них мертвы.

Устыдившись, Аракаси сжал пальцами кубок.

— Я надеялся, — с усилием выговорил он, — что ваш с Хокану пример откроет ей глаза на другую жизнь. Ведь сам я многому научился у вас обоих.

— Освободи ее, Аракаси, — вырвалось у Мары. — Пусть она сама учится жизни. Думай же, хитроумнейший из моих приближенных. Ты никогда прежде не любил и не стремился к этому. Камлио умеет ненавидеть, ее душа ожесточилась и при этом стала особенно ранимой. Ей нужно о ком-то заботиться — иначе почему она так яростно себя защищает?

Аракаси опустил глаза:

— Видят боги, хотел бы я, чтобы это оказалось правдой.

— Это и есть правда, — убежденно кивнула Мара.

Аракаси все вертел в пальцах пустой кубок. Мара мягко сказала:

— Твоя малышка никуда отсюда не денется. Она останется и поступит на службу. За это я ручаюсь.

— Иначе она ушла бы сразу? — догадался Аракаси. — Но почему ты так уверена?

— Она бы не стала пользоваться моим гостеприимством, — улыбнулась Мара. — Гордыня жжет ее, как огонь. Жизнь научила меня разбираться в людях. Вы с ней

— подходящая пара.

Только теперь Аракаси слегка расслабился. Он поставил кубок на поднос и положил себе на тарелку щедрую порцию хлеба, сыра и фруктов.

— Я понял, что ты хочешь сказать, госпожа. Теперь ясно, зачем ты меня позвала. Но позволь сказать о другом: в Город Магов никому нет хода. Ты только навлечешь на себя гнев Ассамблеи. Мы уже семь раз пытались туда проникнуть: четверо наших людей погибли, трое пропали без вести — наверняка их тоже нет в живых. Мы не знаем, что с ними сталось, но любая новая попытка может стоить нам жизни.

— Я так и думала, — ответила Мара, удовлетворенно наблюдая, как Аракаси с аппетитом принялся за еду. Пока он ужинал, она успела поведать ему о визите к чо-джайнам и о том, что собирается в Конфедерацию Турила.

Аракаси сухо усмехнулся:

— Вот не думал, что ты всерьез помышляешь о паломничестве.

Мара удивленно подняла брови:

— Почему бы и нет? Я весьма набожна. Разве ты не помнишь: одно время я даже собиралась стать жрицей Лашимы.

В глазах Аракаси мелькнул огонек иронии.

— Как же, помню. Это было задолго до того, как на твоем пути встретился рыжий варвар.

Мара вспыхнула:

— Да, верно. — С этими словами она невольно рассмеялась: Аракаси раскрылся перед ней с совершенно новой стороны. — Тебе нужно будет обеспечить мое прикрытие. И еще одно: поройся в имперских архивах и выясни, какие обстоятельства привели к столь необычному договору с чо-джайнами.

Вглядевшись в лицо советника, Мара заметила, что он прекратил жевать и смотрит прямо перед собой. Она мягко спросила:

— Что с тобой? Боишься оставить эту девушку?

— Не в этом дело. — Мастер тайного знания отбросил назад черные волосы. Косичка на виске, принадлежность стихотворца, была стянута на конце выцветшим лиловым шнурком. — Я больше не гожусь для должности советника. В моем сердце поселилась жалость.

— А разве раньше оно было жестоким? — спросила Мара.

Аракаси ответил ей таким взглядом, какой она видела у него только однажды

— когда он счел себя виноватым в гибели Накойи.

— Да, госпожа, конечно было. Прежде я бы равнодушно взирал на смерть Камлио от рук тонга. Вернувшись за ней, я подверг опасности тебя. Чтобы она бросила свой промысел, понадобились долгие уговоры и немалые деньги. Да к тому же это было не скрыть от посторонних глаз.

Мара обдумала это признание, глядя на свой нетронутый бокал вина.

— И все же, Аракаси, я не могу без тебя обойтись, — произнесла она после долгой паузы, стараясь не показать Аракаси, чего ей стоило такое признание.

Ведь ей предстояло поднимать Джастина и Касуму. Если с ней до сих пор не разделалась Ассамблея магов, то лишь потому, что она носила титул Слуги Империи. На время ее отсутствия детям следовало обеспечить надежную защиту.

— Аракаси, хочу поделиться с тобой тем, что пришло мне в голову после встречи с королевой чо-джайнов, — решилась Мара. — Не может ли быть такого, что наша Империя незыблемо стоит тысячи лет отнюдь не благодаря традициям? Не может ли быть такого, что люди хотели перемен, но столкнулись с каким-то запретом? Не может ли быть такого, что великая Игра Совета, наше жестокое и кровавое наследие, отнюдь не ниспослана нам богами, а выдумана кем-то здесь, среди нас?

У Аракаси дрогнула левая бровь.

— Ты только что сказала, что весьма набожна, светлейшая госпожа. Но в твоих словах мне слышится ересь.

— Так вот что пришло мне в голову, — продолжала Мара. — Наши Всемогущие не столько поддерживают в Империи мир, сколько занимаются совсем другим. Если я правильно поняла королеву. Ассамблея заинтересована в нашем угасании. Не боги противятся переменам, не традиции, не кодекс чести, а черноризцы. Недаром они встали между Акомой и Анасати. Это все потому, что я ввела слишком много перемен, потому, что ко мне прислушивается император, потому, что я, став Слугой Империи, сделалась неким талисманом для множества людей. Если мои предположения верны, то маги ждут не дождутся, чтобы я нарушила их запрет на войну с Джиро. Под этим предлогом они меня уничтожат.

Пламя светильника дрогнуло от дуновения ветра, проникшего сквозь приоткрытые перегородки. Аракаси застыл в неподвижности.

— Хокану никогда не поступится честью и не откажется от планов мщения за отца.

— Вот именно, — шепнула Мара. — Этого и нельзя от него требовать. Я считаю — и Хокану того же мнения, — что Ассамблея знала о связях Джиро с убийцами из гонга, однако предпочла не вмешиваться. Маги жаждут моей смерти и искоренения моего рода. Рано или поздно они найдут подходящий предлог, чтобы с нами расправиться.

Бездонные глаза Аракаси, черные, как обсидиан, были устремлены на пустой кубок.

— Стало быть, ты хочешь, чтобы я порылся в имперских архивах и обеспечил тебе прикрытие, пока ты будешь искать ответы на свои вопросы за пределами Империи. — Он забарабанил по полу костяшками пальцев, продолжая размышлять вслух. — Ты идешь на риск не во имя Акомы или Шинздаваи, а во имя народов, о благе которых ты радеешь, как о своем собственном.

— Значит, ты все понял. — Мара взялась за графин и наполнила кубки. — Я иду на это не столько ради имени своих предков. Я лелею надежду, что рабам когда-нибудь будет дарована свобода, что о людях, чье детство прошло так, как у тебя или у Камлио, начнут судить по их заслугам.

— Нелегкая задача. Хвала тебе, госпожа. — Аракаси восхищенно смотрел на Мару. — Когда-то я сказал, что хотел бы подняться к вершинам в твоей тени. Во мне говорила гордыня, холодная расчетливость и самоуверенность. Теперь я хотел бы только одного: чтобы у меня был теплый дом, а в нем — женщина, которую я с улыбкой стану учить таинствам радости. Но это неподходящее занятие для Мастера тайного знания.

— Что ж, — улыбнулась Мара, — когда мы одолеем Всемогущих, придется подыскать для тебя другую должность.

Аракаси подавил сдержанный смешок:

— Какую же? Разве я прошел еще не все ступени? Не знаю, что и выбрать: дороже всех почестей стало мне потрепанное платье с чужого плеча.

— Настанет срок — узнаешь, — заверила его Мара, не имея в виду ничего определенного.

Сейчас Аракаси напоминал лодку, плывущую по воле волн. Его судьба, как и судьба девушки, спящей в комнате для гостей, внушала Маре тревогу.