Глава 7. ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

Скороход свернул в сторону.

Не слишком озабоченный тем, что едва не столкнулся с встречным гонцом, Аракаси тем не менее сразу остановился посреди дороги. Солнце стояло высоко над головой: только что миновал полдень, и в этот час лишь дело, не терпящее отлагательств, могло вынудить посланца из Акомы мчаться с такой скоростью. Аракаси нахмурился, припомнив мрачное выражение лица курьера. Не привыкший к проволочкам, Мастер тайного знания круто развернулся и бегом двинулся в обратную сторону, по направлению к Сулан-Ку. Он был скор на ногу, а одет как посыльный какого-нибудь торговца средней руки. Ему потребовалось несколько минут, чтобы догнать скорохода, но тот не остановился, услышав настоятельный вопрос.

— Да, я несу послания из усадьбы Акома, — ответил он на бегу. — Но их содержание не твое дело.

Борясь с жарой, пылью и неровностями дороги, Аракаси прилагал немалые усилия, чтобы держаться наравне с человеком, который не желал, чтобы его задерживали. Однако Мастер успел рассмотреть глазки-щелочки, приплюснутый нос и широкие скулы бегуна. Порывшись в памяти, он припомнил и имя.

— Хайбаксачи! — произнес он после недолгой паузы. — Будучи верным слугой госпожи Мары, могу утверждать, что это именно мое дело — знать, какая надобность заставляет тебя сломя голову мчаться в Сулан-Ку в такую жару. Наша госпожа не станет требовать, чтобы ее гонцы рисковали заполучить солнечный удар из-за какого-то пустяка. Отсюда следует, что в Акоме что-то неблагополучно.

Скороход удивленно обернулся. Он узнал в прилипчивом незнакомце одного из старших советников Мары и слегка умерил прыть, перейдя на легкий бег трусцой.

— Это ты! — воскликнул он. — Как я мог распознать тебя в такой одежонке? Разве это не цвета торговой компании из Кешаи?

— Пусть это тебя не беспокоит, — нетерпеливо бросил Аракаси и сорвал с головы повязку, которая ввела слугу в заблуждение. — Скажи мне, что стряслось.

— С хозяйкой плохо, — выдохнул гонец. — У нее случился выкидыш. Мальчик родился мертвым. — Казалось, он собирается с силами, чтобы поведать остальное. — У нее кровотечение, очень опасное. Меня послали отыскать жреца Хантукаму.

— О, богиня милосердия! — почти выкрикнул Аракаси. Он повернулся и снова бросился бежать к усадебному дворцу Акомы. Головная повязка, которая завершала его маскарад, развевалась, забытая, у него в кулаке.

Если самый быстрый скороход послан за жрецом Хантукаму, это могло означать только одно: Мара умирает.

Ветер шевелил занавески; бесшумно ступали многочисленные слуги. Хокану, сидевший около постели Мары с окаменевшим лицом, уже в который раз подумал, что ему было бы легче броситься в битву с тысячей врагов, чем полагаться на надежду, молитву и бестолковых лекарей. Он не мог думать о своем мертворожденном ребенке, об этом посиневшем тельце, изуродованном смертью. Младенец погиб, ушел в чертоги Туракаму, даже не успев ни разу вздохнуть. Мара была жива, хотя жизнь в ней едва теплилась.

Ее лицо было белым, словно фарфор; повязки и холодные компрессы, с помощью которых повитухи пытались остановить кровотечение, казалось, не приносят никакой пользы. На войне Хокану случалось видеть гибель воинов, но смертельные раны, полученные ими в бою, тогда тревожили его меньше, чем это предательски расползающееся пятно, каждый раз появляющееся заново после того, как служанки перестилали постель Мары. В молчаливом отчаянии он кусал себе губы, не замечая ни солнечных лучей, ни ежедневных сигналов горна с почтовой барки, которая приносила известия из Кентосани.

— Мара, — тихо шептал Хокану, — прости мое упрямое сердце.

Не будучи слишком богобоязненным, он сохранял веру в «уал», внутренний дух, который услышит и воспримет то, что недоступно смертным ушам и сознающему разуму. Он говорил так, словно Мара пребывала в сознании и могла его слышать.

— Ты последняя из рода Акома, госпожа, и все потому, что я не соглашался провозгласить Джастина твоим наследником. И теперь я горько раскаиваюсь в том, что себялюбие и гордыня помешали мне признать опасность, нависшую над именем Акома. — Хокану помолчал, пытаясь овладеть своим голосом. — При всей моей любви к тебе я не мог поверить в существование врага, который посмеет нанести тебе удар, когда я стою на страже, охраняя тебя. Я не принял в расчет даже природу — опасности родов.

Ресницы Мары не шевелились. Ее рот не дрогнул в подобии улыбки, разгладилась даже морщинка между бровями. Хокану перебирал пальцами ее темные распущенные волосы, разметавшиеся на шелковых подушках, и боролся с подступающими слезами.

— Может быть, я говорю все не так, — добавил он, и на этот раз голос все-таки выдал его волнение. — Живи, моя сильная, прекрасная госпожа. Живи, приведи нового наследника к присяге на верность Акоме над священным натами твоей династии. Услышь меня, возлюбленная моя супруга. В этот момент я освобождаю сына Кевина, мальчика по имени Джастин, от всех обязательств перед домом Шиндзаваи. Он твой, он должен возвеличить могущество и славу Акомы. Живи, моя госпожа, и вместе мы произведем на свет других сыновей во имя будущего обоих наших домов.

Глаза Мары не открылись при этою признании ее победы. Все такая же обмякшая под покрывалом, она не изменила положения, когда ее муж склонил голову и наконец потерял самообладание настолько, что перестал сдерживать слезы. Не вздрогнула она и тогда, когда некто вошел в комнату почти неслышными шагами и мягкий голос произнес:

— Но надо помнить, что она обзавелась врагом, который способен хладнокровно поразить насмерть и ее, и дитя в утробе матери.

От неожиданности Хокану взвился как пружина, готовый дать отпор любому, но сразу узнал Аракаси, только что прибывшего на почтовой барке. Глаза вошедшего были непроницаемы, как оникс.

— О чем ты толкуешь? — резко спросил Хокану. Он не обошел вниманием ни пыль и пот, покрывавшие Мастера, ни его тяжелое дыхание, ни грязно-серую головную повязку, до сих пор сжатую в дрожащей руке. — За всем этим кроется еще что-то, кроме злосчастного выкидыша?

Казалось, что Мастер собирается с силами для ответа. Затем без всяких недомолвок сообщил:

— Джайкен уведомил меня сразу, как только я прибыл. Отведыватель не проснулся после дневного сна. Лекарь осмотрел его и говорит, что тот, видимо, в предсмертном беспамятстве.

На какое-то мгновение Хокану мог показаться сделанным из стекла: столь очевидна была его полнейшая уязвимость. Потом его скулы напряглись. Он заговорил, и голос у него был тверд, как варварская сталь:

— Ты предполагаешь, что мою жену отравили? Теперь дара речи лишился Аракаси. Вид беспомощно лежащей Мары так потряс его, что он сумел лишь безмолвно кивнуть.

У Хокану побелело лицо, но он был собран, подтянут и способен действовать.

— Вчера здесь был торговец пряностями, — шепотом сказал он. — Предлагал Маре заключить с ним соглашение на поставку экзотических напитков из особых трав и других растений, которые разводят в Мидкемии.

У Аракаси снова прорезался голос:

— Мара их пробовала?

Хокану утвердительно кивнул, и оба в одно и то же мгновение сорвались с места и бросились к дверям, едва не сбив при этом с ног повитуху, которая спешила сменить Маре компрессы.

— Именно об этом и я подумал, — подхватил Аракаси, отшатнувшись в сторону, чтобы не налететь на сидевшего в коридоре раба-посыльного. — Есть хоть какая-нибудь надежда, что посуда с остатками вчерашней пробы еще не вымыта?

Усадебный дом был огромен; ради угождения меняющимся вкусам хозяев новые покои возводились вплотную к прежним, а старые перестраивались в течение столетий. Пока Хокану полным ходом мчался через лабиринт служебных помещений, сводчатых переходов и коротких пролетов каменных лестниц, он невольно задавался вопросом: откуда Аракаси может знать кратчайший путь на кухню, хотя редко бывает в усадьбе? И тем не менее Мастер бежал, ни разу не получив от консорта Мары ни единого указания.

Когда оба пересекали площадку, откуда расходились под углом пять коридоров, Аракаси безошибочно выбрал верное направление. Хокану был настолько удивлен, что даже на некоторое время забыл свой страх.

Аракаси ответил на вопрос, не заданный вслух.

— Карты, — выдохнул он, не умеряя шаг. — Ты забыл, что этот дворец некогда был жилищем злейшего врага Мары. Плох тот Мастер тайного знания, который не разузнал все о доме такого могущественного противника. Нужно было объяснять агентам, у каких дверей лучше подслушивать, не говоря уж о том случае, когда потребовалось дать точные указания убийце из тонга, чтобы он смог убить пятерых…

Поток воспоминаний Аракаси внезапно прервался: что-то заставило его задуматься.

— В чем дело? — насторожился Хокану. — О чем ты подумал? Я же понимаю, что дело касается Мары.

Аракаси с сомнением покачал головой:

— Просто подозрение. Когда получу основательные подтверждения, тогда скажу тебе больше.

Доверяя суждению Мастера, Хокану предпочел не настаивать на ответе. Он лишь прибавил ходу и достиг кухни, на полшага опередив спутника.

Кухонная челядь в это время была занята приготовлением ужина для полевых работников. Появление хозяина было для них настолько неожиданным и необычным, что они, едва завидев его в дверях, немедленно простерлись ничком на полу.

— Что прикажешь, господин? — глухо выкрикнул главный повар, не отрывая лба от плиток пола.

— Тарелки, чашки… — несвязно потребовал Хокану, задыхающийся от долгой пробежки по коридорам. — Любую посуду, которая использовалась, когда здесь был чужеземный торговец пряностями. Выставьте все на столы: лекарь придет и осмотрит.

У главного повара побелела шея.

— Господин, — забормотал он, — я не в силах исполнить твой приказ. Вчерашние чашки и тарелки все до одной вымыты и расставлены по местам, как всегда.

Аракаси и Хокану обменялись взглядами, в которых сквозило отчаяние. Любые остатки, не годящиеся на корм джайгам, сжигались, чтобы не заводились насекомые.

Не осталось никакого следа, чтобы установить, какой именно яд мог подмешать в напиток вчерашний торговец. А если не найти ответ на этот вопрос, то нет и надежды подобрать противоядие.

Чутьем угадывая, что Хокану сейчас способен на какую-нибудь дикую и бесполезную выходку, Аракаси крепко схватил его за плечи.

— Слушай меня! — произнес он таким тоном, что распростертые на полу слуги вздрогнули. — Да, она умирает и младенец мертв, но еще не все потеряно.

Хокану молчал, но тело его было напряженным, как натянутая тетива.

Мастер продолжал уже более мягко:

— Они использовали медленно действующий яд…

— Они хотели заставить ее страдать! — с мукой в голосе воскликнул Хокану.

— Ее убийцы хотели, чтобы мы все это видели и не могли ничем ей помочь!

Аракаси позволил себе неслыханную дерзость. Он не только посмел положить руки на плечи вельможи, не только отважился вступить в пререкания, которые могли довести того до яростной вспышки, — он еще и как следует встряхнул хозяина.

— Да, и еще раз да! — закричал он в свой черед. — И именно эта жестокость может стать спасительной для ее жизни!

Наконец он овладел вниманием Хокану, хотя и навлек на себя нешуточный гнев испытанного воина. Прекрасно понимая, какой опасности себя подвергает, Аракаси продолжал гнуть свою линию:

— Никакой жрец Хантукаму не поспеет вовремя. Ближайший…

Хокану перебил Мастера:

— Кровотечение отнимет у нее жизнь задолго до того, как яд довершит свое черное дело.

— Как мне ни жаль ее — нет! — с жестокой грубостью возразил Аракаси. — По дороге к усадьбе я говорил с повитухой. Она послала в храм Лашимы за лепестками златоцвета. Из них можно сделать отвар, который останавливает кровотечение. А мне остается очень мало времени, чтобы выследить торговца пряностями.

К Хокану вернулась способность рассуждать, но он не смягчился.

— Этого торговца сопровождали носильщики из варварского мира.

Аракаси кивнул:

— И к тому же его одежда так и бросалась в глаза. Все это золото должно было привлекать внимание.

Хокану удивился:

— Откуда ты знаешь? Ты повстречал его на дороге?

— Нет. — Аракаси с хитрецой улыбнулся и отпустил консорта. — Я слышал пересуды среди слуг.

— Да есть ли хоть какая-то мелочь, которая может ускользнуть от твоего внимания? — изумился Хокану.

— К моему вечному сожалению, таких «мелочей» бывает слишком много.

Аракаси в растерянности окинул взглядом пол, и только в этот момент оба сообразили, что вся кухонная прислуга так и лежит до сих пор на полу.

— Во имя всех богов-покровителей! — воскликнул Хокану. — Эй, вы все, сделайте милость, поднимайтесь и займитесь своими делами! Недуги госпожи не ваша вина.

Слуги послушно встали и вернулись к прерванным хлопотам, но зато теперь на колени перед Хокану бросился сам Аракаси:

— Господин, я прошу твоего формального разрешения покинуть усадьбу, чтобы выследить чужеземного торговца и раздобыть противоядие для госпожи Мары.

Хокану ответил коротким командирским кивком:

— Отправляйся и не трать времени на поклоны, Аракаси.

Мастер тайного знания мигом вскочил и бросился к выходу. Только оказавшись достаточно далеко от кухонных дверей, в полутемном переходе, он перевел дух, на несколько минут позволив себе сбросить броню самообладания и привести в порядок кое-какие соображения, которыми он не поделился с Хокану.

Продавец пряностей и в самом деле внушал подозрения, особенно если учесть его спутников-варваров и вызывающе яркие драгоценности. Все это не могло быть делом случая. Человек, рожденный в Келеване, никогда не станет облачаться в наряд с металлическими украшениями, когда собирается в путь по оживленному тракту. Аракаси уже понимал, что пройти по следу незнакомца будет легко, ибо тот, несомненно, желал, чтобы его выследили. Мастеру оставалось лишь разведать, чего добивался господин этого торговца, посылавший его в Акому, но вполне могло оказаться, что поиски противоядия на том не кончатся, а лишь начнутся.

Миновав колоннаду между Палатой собраний и лестницами, ведущими к жилищам слуг, Аракаси перешел на бег. Он уже почти не сомневался, что найдет не продавца с мидкемийскими стражниками, а лишь их трупы.

Аракаси поднялся на чердак над кладовыми и, забравшись в маленькую каморку, открыл один из сундуков. Кожаные петли скрипнули, когда он откинул крышку на тонкую оштукатуренную стенку. Пошарив внутри сундука. Мастер вытащил оттуда рясу цвета спелого квайета, какие носили странствующие жрецы Алихамы, не слишком широко почитаемой богини путешественников. Ткань рясы была покрыта застарелыми жирными пятнами и дорожной пылью. Мастер быстро накинул это одеяние себе на голые плечи, после чего закрепил его крючками и петлями из шнурков. Затем надел потрескавшиеся сандалии, пурпурный полосатый кушак и громоздкий головной убор с капюшоном и бахромой. И наконец, выбрал глиняное кадило, увешанное глиняными же бубенчиками и деревянными трещотками.

Теперь Аракаси выглядел в точности как жрец Алихамы; однако, будучи начальником разведки, он добавил семь метательных ножей из драгоценного металла, каждый из которых был искусно уравновешен и наточен. Пять из них он спрятал от посторонних взглядов под широким поясом, а два остальных — между подошвами сандалий из нидровой кожи, под рядами ложных швов.

Покончив с этим делом, он вышел из своей маленькой мансарды и зашагал торопливой, хотя и несколько неуверенной походкой, все время озираясь по сторонам, особенно при спуске с лестниц: каждый мог увидеть, что один глаз престарелого жреца закрыт бельмом.

Преображение было столь полным, что Хокану, поджидавший Мастера у ворот усадьбы, едва его не упустил. Но яркий кушак привлек внимание наследника Шиндзаваи: совсем недавно он сам был на кухне и в тот момент никакого жреца там не угощали, иначе он бы это заметил.

— Стой! — окликнул он переодетого «жреца».

Мастер тайного знания, не обернувшись, продолжал торопливой шаркающей походкой спускаться к пристани в надежде успеть на следующую барку в Кентосани.

В высоких сапогах и облегающих штанах-шоссах, какие обычно надевали мидкемийцы для верховой езды, бежать было неудобно, и Хокану не сразу догнал Аракаси. Когда же он приблизился на расстояние вытянутой руки и схватил того за плечо, его поразило, с какой невероятной скоростью развернулся к нему Мастер.

Рука Аракаси, метнувшаяся было к поясу, опустилась. Он обратил к хозяину глаза, один из которых был неузнаваемо изменен искусственным бельмом, и бархатисто-мягким тоном заметил:

— Ты меня испугал.

— Вижу. — С непривычным для него смущением Хокану жестом указал на рясу жреца. — Барка на реке и пеший путник на дороге передвигаются слишком медленно. Я отправляюсь с тобой, и мы оба поедем верхом.

Мастер застыл от неожиданности:

— Твое место — рядом с госпожой.

— Это я и сам знаю. — Хокану был на пределе терпения; сам того не замечая, он без конца поворачивал рукой кнутовище, заткнутое за пояс. — Но чем я могу здесь помочь? Сидеть и смотреть, как ее по-кидает жизнь? Нет. Я еду. — Он не напомнил вслух о том, что было на уме у обоих: что Аракаси — слуга Акомы и обязан подчиняться только Маре.

— Я снизойду до просьбы, — с болью в голосе сказал Хокану. — Прошу тебя, позволь мне пойти с тобой. Ради нашей госпожи, позволь мне быть полезным.

Аракаси смерил его пытливым взглядом, в котором не было и намека на сострадание, а затем отвел глаза.

— Я вижу, каково тебе будет натолкнуться на отказ, — сказал он спокойно.

— Но лошади не годятся для этой вылазки. Если хочешь, можешь сопровождать меня под видом моего послушника.

На этот раз твердость проявил Хокану:

— За пределами этого поместья много ли найдется людей, которые прежде видели лошадь — существо из-за Бездны? Думаешь, хоть кто-нибудь взглянет на всадников? К тому времени как они перестанут пялиться на животных, мы уже скроемся в облаке пыли!

— Прекрасно, — согласился Аракаси, хотя его и беспокоила несовместимость между его личиной и способом передвижения, который предпочел Хокану.

Конечно, достаточно одного умного встречного на дороге, который запомнит лицо странного одноглазого священника, вопреки всем обычаям странствующего на иноземном животном, чтобы все труды Мастера пошли прахом. Но тут он вспомнил, чем грозит Маре любое промедление, и понял: она ему дороже собственной жизни. Если ее не станет, прахом пойдет все — и надежды на будущее, и замыслы создания обновленной Империи, сильной и справедливой.

Повинуясь мгновенному побуждению, он сказал:

— Будь по-твоему, господин. Но ты привяжешь меня к седлу, и я поеду впереди, как будто пленник.

Хокану, который уже рванулся было к конюшням, удивленно оглянулся через плечо:

— Что?.. Так тебя унизить! Никогда не соглашусь!

— Согласишься, раз надо.

Аракаси, все с тем же фальшивым бельмом на глазу, побежал за хозяином.

— Придется согласиться, — настаивал он. — Впоследствии мне еще понадобится эта одежда, — стало быть, необходимо как-то оправдать наше совместное путешествие. Допустим, я — священнослужитель, оказавшийся настолько бесчестным, что отважился на воровство. Меня схватили твои слуги и теперь конвоируют меня обратно, в Кентосани, для передачи в руки храмового правосудия.

— Звучит убедительно. — Хокану нетерпеливым жестом остановил слугу, который собрался открывать ворота, и для скорости просто перемахнул через ограду. — Но достаточно твоего слова. Я не желаю видеть тебя связанным.

— Придется увидеть. — Повторный отказ Аракаси звучал столь же непререкаемо, но сопровождался слабой улыбкой. — Если, конечно, ты не хочешь останавливаться по шесть раз на протяжении каждой лиги, чтобы вытащить меня из дорожной пыли. Господин, за свою долгую службу я успел примерить на себя все обличья, какие только бывают в Империи, и многие из них были позаимствованы у чужеземцев. Но можешь мне поверить: ездить верхом я не пробовал никогда. От одной мысли об этом у меня поджилки трясутся.

Они добрались до двора, где по приказу Хокану стоял наемный конюх из Мидкемии, держа в поводу двух оседланных лошадей, серую и чалую. Хотя обе они были куда менее норовистыми, чем вороной, некогда принадлежавший Айяки, Хокану видел, что Аракаси поглядывает на них с явной опаской.

— Ты только притворяешься, что трусишь, — упрекнул Хокану Мастера; однако его тон был полон такой теплоты, которая начисто лишала слова обидного смысла. — У тебя в жилах вместо крови — ледяная вода, и если бы ты был половчее в обращении с мечом, то мог бы стать выдающимся полководцем.

— Раздобудь моток веревки, господин Хокану, — кратко попросил Аракаси. — Я собираюсь научить тебя завязывать узлы, как это делают моряки. И ради нашего общего дела буду надеяться, что ты завяжешь их крепко.

Загрохотав подковами, лошади сорвались в галоп; в вечернем воздухе охристыми облаками клубилась пыль. В размеренном движении по имперскому тракту сразу же возникла сумятица. Нидры, запряженные в грузовые повозки, фыркали и от испуга жались к обочине. Погонщики сердито бранились, но их гортанные выкрики быстро сменялись возгласами благоговейного ужаса, когда мимо проносились невиданные четвероногие звери из варварского мира. Гонцы отпрыгивали в стороны, а в торговых караванах нарушался упорядоченный строй; возницы и приказчики, как и скромные землепашцы, разинув рты, провожали взглядами всадников.

— Ты никогда не выводил этих бестий за пределы поместья, — предположил Аракаси сдавленным голосом.

Привязанный за запястья к передней луке седла, а за лодыжки — к подпруге жеребца, он терпел мучительные неудобства, пытаясь сохранить осанку и видимость достоинства. Полы жреческой рясы трепыхались, как флаг, а качающееся кадило упрямо билось о ноги Мастера.

— Попытайся расслабиться, — посоветовал Хокану, желая как-то облегчить участь спутника. Сам он сидел в седле с видимой небрежностью; его темные волосы свободно развевались на ветру; поводья он крепко держал в руках. Он не производил впечатления человека, которому досаждают царапины и потертости в самых неупоминаемых местах. Если бы не беспокойство за жену, он мог бы позабавиться зрелищем суматохи, которую вызвало его появление на тракте.

— Откуда ты знаешь, что нужно начинать поиски именно в Кентосани? — спросил Хокану, направив лошадей в придорожный лесок, чтобы дать им передышку.

Мастер тайного знания вздохнул, оттолкнул кадило от усеянной синяками лодыжки и покосился на хозяина весьма красноречивым взглядом. Но в его голосе не слышалось никакого неудовольствия, когда он ответил:

— Священный Город — это единственное место в Империи, где уже поселились мидкемийцы, а приезжие из Турила и даже кочевники песчаных пустынь расхаживают в одеждах своих народностей. Я предполагаю, что наш торговец пряностями хотел вызвать подозрения, а потом замести следы, так чтобы мы его нашли, но не слишком скоро. Ибо, по-моему, он работал на какого-то хозяина, который дал ему инструкции насчет нашей госпожи, и этот хозяин, этот враг, не хочет уводить торговца от преследователей в безопасное место.