Джанайо указал на ларцы и мешки, сложенные возле его локтя:

— Здесь у меня образцы. Поскольку приближается тот час, когда многие жители Империи откладывают свои труды, чтобы позволить себе чашку чоки, ты, возможно, пожелаешь отведать что-нибудь более экзотическое?

Мара подавила вздох: визитер невольно напомнил ей, что этот час Хокану всегда проводил вместе с ней… в лучшие времена. Но сейчас она устала, ей требовалось хоть немного поспать, потому что по ночам она часто просыпалась, когда ребенок внутри нее начинал толкаться ножкой.

— Для этого у нас мало времени, — сообщила она.

— Не сомневайся, — быстро проговорил Джанайо, поклонившись, — я тебя не слишком задержу. Ты будешь вознаграждена и удовольствием, и выгодой, могу тебя заверить.

Джайкен склонился к уху госпожи.

— Позволь мне послать за отведывателем пищи, госпожа, — порекомендовал он.

Мара пристально взглянула на управляющего. Он тоже был заинтересован, но явно располагал еще какими-то сведениями об этом таинственном торговце из-за Бездны. Вынув из-за пояса веер, она раскрыла его, поднесла к лицу, как бы желая отогнать жару, и за этим колеблющимся прикрытием шепнула:

— Что мне следует знать об этом человеке?

Джайкен выглядел встревоженным.

— Есть подозрение, — столь же тихо ответил он. — Я кое-что слышал от одного приказчика, который относится к нам по-дружески. Этот Джанайо вступал также в переговоры с властителем Матавы…

— …который является твердым сторонником традиционалистов и Джиро. — Мара покачала веер. — По-твоему, мидкемиец надеется, что наше политическое соперничество позволит ему втянуть нас обоих в азартный торг?

Управляющий задумчиво поджал губы:

— Этого я сказать не могу, хотя ничего невероятного тут нет. Если у него припасены редкие и дорогие товары, то победитель в торге за концессию может получить солидную прибыль.

Это соображение подогрело интерес Мары к возможной сделке. Нельзя допускать, чтобы вызванная беременностью усталость помешала ей воспользоваться любым преимуществом перед шайкой Анасати. Она хлопнула в ладоши, подзывая посыльного, и отправила его на кухню, чтобы привести раба-повара, в обязанности которого входило пробовать каждое подаваемое на стол блюдо. Она также вызвала Сарика и Люджана, поскольку их мнение могло понадобиться при последующем обсуждении.

Джанайо встретил ее распоряжения с подобострастным одобрением:

— Весьма мудро, госпожа Мара. Хотя, смею заверить, намерения у меня самые честные.

Мара сложила руки на животе и воздержалась от дальнейших разговоров. Никакие меры предосторожности не могли считаться излишними: приближался срок, когда она родит ребенка от Хокану. Она просто ждала, никак не откликаясь на попытки Джанайо завязать беседу, пока не явился ее советник.

По удивленному виду вошедшего Сарика было ясно: он сразу распознал в посетителе жителя Мидкемии, щеголяющего цуранскими манерами. Одного взгляда на первого советника Акомы хватило, чтобы Джанайо мгновенно выпрямил спину, оставив свою вольную позу. Как будто некий инстинкт предупредил его, что с проницательностью Сарика следует очень и очень считаться; поэтому он сухо растолковал Маре суть своих гарантий:

— Тебе надо иметь в виду, великая властительница, что угощения, которые я сюда доставил, слишком непривычны для обитателей Келевана. Могу смело утверждать, что в здешних краях не найдется ни одного человека, достаточно знакомого с их вкусом, чтобы уловить наличие в них какой-то примеси. Ради твоего спокойствия я предлагаю разделить с тобой каждую чашку, из которой ты пожелаешь отведать.

Ни золотая цепь, ни витиеватое красноречие не произвели никакого впечатления на Сарика. Он пристально наблюдал за торговцем, который разыграл перед зрителями целое представление, откинув назад рукава своего кафтана и показав таким образом, что на руках у него нет ни браслетов, ни колец, ни вообще чего-либо подозрительного.

— Если ты прикажешь слугам доставить сюда горячую воду, три котелка и чашки, я добавлю необходимые ингредиенты. Тогда ты сможешь выбрать, из какой чашки должен пить я, а из какой — ты. — Улыбнувшись прямо в каменно застывшее лицо Сарика, он добавил:

— Если тебе будет так угодно, госпожа, я готов рискнуть с тобой наравне.

Несмотря на сдержанность первого советника, любопытство в Маре пересилило.

— Так чем же ты собираешься осчастливить нашу Империю?

— Превосходными напитками, госпожа. Чудесным набором вкусных и ароматных угощений, которые никого не оставят равнодушным. Если это мое предприятие увенчается успехом и окажется прибыльным — а я уверяю тебя, что так и будет,

— тогда я доставлю в Империю также набор экзотических вин и сортов зля из лучших погребов Королевства Островов.

Мара пыталась разобраться в собственных впечатлениях. Неудивительно, что он остался в Мидкемии. Перед последним сражением Войны Врат он, может быть, служил солдатом в войске какого-либо правителя, но он прирожденный купец. Она покосилась на военачальника Акомы, успевшего к этому времени войти и занять свое место позади нее. Если бы судьба забросила Люджана в мир по ту сторону Бездны — с его-то бойким языком и живым умом, — то, может быть, сейчас он сидел бы здесь, нахваливая свои необыкновенные товары.

Эта мысль неожиданно успокоила Мару. Однако они была не из тех, кто легко проникается доверием к незнакомцам: к тому же и Сарик не произнес ни слова в пользу предложений Джанайо. Мара сочла необходимым прощупать связи торговца с ее врагами из Анасати:

— А о чем ты договорился с властителем Матавы?

Джанайо сверкнул открытой улыбкой не хуже коренного мидкемийца:

— Ты слышала о наших с ним беседах, но можешь мне поверить, здесь нет никакого секрета. Мои товары — это предметы роскоши, они требуют к себе особого подхода: нужны искусные негоцианты, чтобы выставить их в должное время и на должных рынках. Я был бы скверным купцом, если бы поленился сопоставить все возможные варианты. Властитель Матавы посылал через Врата многих посредников, пытаясь установить торговые связи.

На лице у Мары не осталось и намека на улыбку, когда она прикинула, что кроется за этими словами. Джайкен шепнул что-то Сарику, а тот кивнул и легко коснулся ее руки:

— Госпожа, нам известно, что эти господа из Матавы стремятся перейти тебе дорогу в торговых делах. Они не могут нарушать императорский указ, предоставляющий тебе исключительные права на торговлю определенными товарами, но надеются потягаться с тобой, перехватывая от наших посредников любые другие товары, не входящие в твой список. Они могут вполне законно добиться таких же привилегий по ту сторону Бездны. Донесения Аракаси позволяют предполагать, что средства на все эти козни поставляются из кармана Джиро.

Испытывая немалое отвращение при мысли о том, что политика пронизывает даже самые безобидные начинания, Мара наклонила голову в сторону Джанайо:

— Тебе принесут все, что ты назвал.

Слуги с готовностью исполнили приказ госпожи, и в приемный зал были немедленно доставлены подносы с несколькими котелками и фарфоровыми чашками. За слугами поспешал раб с большим кувшином горячей воды, от которой поднимались струйки пара.

Джанайо торжественно извлек из своей поклажи несколько коробочек и флаконов.

— Для начала, — провозгласил он, — кое-что терпкое и пикантное. — Он налил воду в один из котелков и погрузил туда маленький мешочек. — Это листья кустарника, произрастающего на юге Королевства, госпожа. Их сушка и перевозка обходятся дорого, да к тому же им грозит опасность заплесневеть, поэтому только очень богатые люди могут позволить себе купить небольшую партию для доставки в северные провинции. По этой причине напиток, который я приготовил, не получил особенно широкого распространения в Ламуте, где я обосновался. Если ты его отведаешь, то, полагаю, согласишься со мной: так сложилось про-сто потому, что жителям Ламута не представилось возможности в полной мере оценить прелесть этого напитка. — Он поднял крышку котелка, понюхал поднимавшийся из него пар и блаженно зажмурился. — Я верю, что он придется по вкусу самым придирчивым цуранским господам, и надеюсь, что ты разделишь мое мнение.

С этими словами он разлил жидкость по чашкам — экзотический пряный аромат пронизал воздух в зале. Когда все три чашки были наполнены, он кивнул слуге Мары; тот поднял поднос и приблизился к помосту, чтобы госпожа распорядилась, кому из какой чашки пить. Жестом она указала на ту, из которой сам же слуга с подносом и должен был выпить. Затем он передал ей одну из двух, оставшихся на подносе, а последнюю вернул торговцу.

Джанайо поднял чашку, предупредив хозяйку:

— Прихлебывай осторожно, госпожа, иначе рискуешь обжечь язык.

Непривычный аромат показался Маре восхитительным. Она отхлебнула из чашки. Первый глоток оставил впечатление чего-то резкого и странного, но ароматного и бодрящего. Подумав несколько мгновений, она высказалась:

— Полагаю, немного меду могло бы смягчить горечь. Торговец улыбнулся:

— Ты опережаешь мои мысли. Благодетельная. Я только что собирался сообщить, что в Мидкемии мы часто используем также белый сахар: его получают из растения, называемого свеклой. Некоторые предпочитают добавлять молоко, а другие — сок кислого плода, похожего на келеванский кетунди.

Мара отхлебнула еще и почувствовала, что на этот раз питье показалось ей вкуснее.

— Как это у вас называется?

Визитер улыбнулся:

— Чай, госпожа.

Мара засмеялась:

— Многие напитки называются «чаем», Джанайо из Ламута. Но из какой травы вы его готовите?

Ответом было чисто цуранское пожимание плечами:

— Это и есть название травы, а точнее — листьев кустарника. Когда в Ламуте кто-то произносит слово «чай», он имеет в виду именно это, а вовсе не разболтанную в горячей воде смесь каких попало трав, которую пьют цурани. Однако настоящий чай бывает разных сортов: терпкий, мягкий, сладкий и горький. Для разных случаев выбирают разные сорта.

Теперь уже очарованная новым напитком, Мара кивнула:

— Хорошо, а еще что у тебя есть?

Джанайо выбрал другой котелок из тех, что были принесены по приказу Мары, и приготовил другой напиток:

— Это питье совсем иного рода.

Чашка с темной жидкостью, распространяющей неповторимое благоухание, была немедленно представлена на суд Мары. На этот раз в роли отведывателя выступил Джайкен: его возбуждение возобладало над обычной осторожностью. Мара еле дождалась, пока управляющий снимет пробу, только после этого она сделала глоток из своей чашки. Напиток оказался горьким, но пикантным.

— Как это называется? По вкусу немного напоминает чоку.

Напиток явно понравился Маре, и Джанайо с удовлетворением поклонился:

— Это кофе, госпожа. Так же как и чай, кофе имеет многочисленных родственников. Тот сорт, который ты сейчас пьешь, выращивается на склонах холмов близ Вабона. Вкусный, крепкий… но легким напитком его не назовешь.

— Он хлопнул в ладоши, и один из его слуг подал ему другую корзиночку, размером поменьше, перевязанную яркими праздничными лентами. — Позволь мне преподнести тебе подарок. Здесь дюжина образцов, которые ты сможешь попробовать на досуге. Каждый снабжен ярлычком с подробным описанием типа зерен, из которых сделан порошок, и указаниями, как готовить напиток.

Мара отставила недопитую чашку. Хотя проба напитков и отвлекала ее от горестных мыслей о семейном разладе, день приближался к концу, и засиживаться здесь дольше не стоило. Ей не хотелось пропускать час, который по заведенному обычаю она проводила с сыном, пока он ужинал. Джастину недавно исполнилось пять лет; он еще был слишком мал, чтобы понимать причины опозданий взрослых.

Почувствовав ее нетерпение, Джанайо поднял руку, чтобы привлечь к себе внимание:

— Осталось испробовать самый поразительный напиток. — Он опасался, что властительница сейчас поднимется и уйдет, и поэтому торопливо обратился к одному из слуг Акомы:

— Нельзя ли принести немного молока?

Такое самовольное нарушение этикета могло бы вызвать недовольство хозяйки, если бы всем уже давно не была известна развязность мидкемийцев. Мара превозмогла усталость и жестом дала слуге разрешение исполнить то, о чем его просили. Тем временем Сарик наклонился к самому ее уху и тихо посоветовал:

— Не упускай из виду мелочей. Этот человек — цурани по рождению. А между тем он ведет себя по-мидкемийски дерзко. Можно подумать, что он делает это специально, как будто знает о твоей прежней привязанности к одному из них. Мне не нравится, как легко он играет эту роль, госпожа. Прошу тебя, будь осмотрительна.

Мара прикрыла лицо веером. Ее советник был прав, напоминая об осторожности.

— Этот Джанайо пьет из одного котелка со мной. Конечно же, не будет никакого вреда, если мы попробуем еще один образец. А после этого аудиенция будет закончена.

Сарик едва заметно кивнул, но бросил Джайкену выразительный взгляд. Когда слуга вернулся с маленьким кувшином молока, Джайкен объявил о своем желании также получить чашку на пробу.

— Ах, конечно! — радостно подхватил Джанайо. — Ты опытный и знающий человек и хочешь узнать до тонкости все, что касается торговых сделок, которые может заключить ваш дом.

Пока советники Мары удивленно переглядывались, торговец смешал в следующем котелке равные количества молока и горячей воды. Его цепь сверкнула, когда он потянулся к своей корзине, не переставая говорить:

— Иногда можно использовать молоко без воды — это придает напитку особенно богатый букет.

Его приготовления были завершены с еще большей помпой, чем все предыдущие. Он снова передал поднос с полными чашками слуге, жестом предложив Маре выбирать первой. Отклонив эту любезность, она подождала, пока свои чашки взяли Джайкен и работведыватель. Запах нового угощения был чарующим. Маленький управляющий позабыл свои волнения и сделал глоток, но тут же вздрогнул и отпрянул с подавленным вскриком: он обжег себе язык.

Торговец проявил достаточно такта, чтобы не рассмеяться.

— Прими мои извинения, госпожа. Мне следовало предупредить: этот напиток подают очень горячим.

Джайкен уже обрел свой обычный апломб.

— Госпожа, — сказал он возбужденно, — этот редкостный напиток невероятно хорош на вкус.

И управляющий, и властительница взглянули на раба, снимавшего пробу. Более осторожный, чем Джайкен, он не обжег язык и теперь потягивал содержимое своей чашки с таким очевидным наслаждением, что Мара приказала передать ей поднос.

Когда она выбрала одну из двух оставшихся чашек, Джанайо сказал:

— Если кофе напоминает тебе чоку, то это чудо может показаться похожим на чока-лану, которую в Империи варят для детей. Но я возьму на себя смелость смиренно утверждать, что от чока-ланы до шоколада так же далеко, как от моего скромного положения до твоего величия.

Мара глотнула напиток и закрыла глаза, ощутив дивный вкус и аромат. Уже не пытаясь скрыть удивление и удовольствие, она блаженно вздохнула.

Усмехнувшись, Джанайо принял с подноса последнюю чашку и выпил ее чуть ли не залпом.

— Это шоколад, госпожа.

На Мару снова накатили воспоминания о Кевине, который не раз и не два признавался, как он скучает по сластям из шоколада, украшавшим праздники у него на родине. Вот теперь только она поняла, что он имел в виду.

Сморгнув набежавшие слезы с увлажнившихся глаз, Мара согласилась:

— Замечательное лакомство.

Джанайо отставил свою чашку и поклонился:

— Я ходатайствую о даровании мне исключительных прав на ввоз этих товаров, госпожа.

Мара покачала головой с откровенным сожалением:

— Не в моей власти даровать такое разрешение, Джанайо из Ламута. Мой патент от имперского правительства ограничен перечнем определенных товаров.

Явно разочарованный, торговец развел руками:

— Тогда речь может пойти о торговом соглашении. Если распределение монопольных прав от тебя не зависит, то по крайней мере позволь мне надеяться на посредничество самого могущественного торгового дома в Империи.

Мара отпила еще несколько глотков восхитительной жидкости и наконец снова вспомнила об осторожности:

— А как же насчет Матавы?

Джанайо смущенно кашлянул:

— Их предложения были оскорбительны… нет, хуже того — унизительны, и к тому же у них нет опытных приказчиков, подобных тем, которые состоят у тебя на службе. Кроме того, для ведения деловых переговоров им нужны переводчики, а это большое неудобство для тех, кто, подобно мне, подвизается на рынке предметов роскоши. Я хотел бы перекрыть любой путь, чреватый недоразумениями и открывающий посторонним возможность на этом наживаться.

Допив до конца остатки несравненного напитка, Мара подтвердила:

— Торговое соглашение… да, это я могу. В ее следующих словах звучало сожаление. — Не в моих силах помешать другим ввозить в Империю эти напитки, но если кто-либо попытается перебежать мне дорожку в этом деле… полагаю, в Ламуте найдется толковый торговец, который отобьет у них охоту ущемлять мои интересы.

Поручив Джайкену договориться об окончательных условиях соглашения, она собралась покинуть приемный зал.

Торговец поклонился, коснувшись лбом пола:

— Госпожа, твоя мудрость не зря вошла в легенду.

Мара поднялась на ноги:

— Я приму твой комплимент, когда мы оба разбогатеем благодаря ввозу шоколада в Империю. Но теперь меня ждут другие дела. Джайкен составит документы, подтверждающие сотрудничество, о котором ты просишь.

Слуги поспешили собрать использованные чашки; Джайкен, нахмурив брови, сосредоточился на выборе точных условий достигнутого соглашения.

В сопровождении Люджана и Сарика Мара вышла за дверь.

Оказавшись в полумраке внутреннего коридора, Сарик перевел сумрачный взгляд на свою повелительницу:

— Ты серьезно рисковала, госпожа. Любой торговец из Мидкемии, рожденный в Цурануани, мог некогда быть связанным клятвой верности дому Минванаби.

Настроение у Мары было скверным, — может быть, сказалась усталость, да и подремать днем не удалось. Она резко возразила:

— Вы все видели: он пил наравне с нами. — Потом властительница несколько смягчилась. — И от этих редкостных напитков я себя великолепно чувствую.

Сарик поклонился, всем своим видом выказывая неодобрение.

Мара направилась к детской, откуда даже до этого коридора доносились возмущенные вопли Джастина. Вздох Мары перешел в смех:

— Я опаздываю, а у слуг и руки опустились. — Она прижала ладонь к своему раздавшемуся животу. — Я-то жду не дождусь, когда родится этот человечек… но, когда у нас будет двое таких крикунов, никому в доме и минуты покоя не будет. — Она улыбнулась совсем по-детски. — Пока что меня все так балуют, так обо мне заботятся… боюсь, об этих славных денечках я еще пожалею, когда мне снова придется вставать и садиться без помощи двух бравых молодцов.

Люджан лукаво усмехнулся, такое же выражение мелькнуло и на лице у Сарика, когда тот произнес:

— Ну, во всяком случае Хокану сделает все, что в его силах, чтобы ты не ходила налегке подолгу.

Мара засмеялась, но оттенок горечи не ускользнул от внимания ее советников:

— Он-то, конечно, сделает, но только если мы сумеем договориться, чтобы Джастин стал наследником Акомы.

Над склоненной головой госпожи Сарик послал кузену комическую гримасу и шевельнул губами:

— Ох упряма!

Поздней ночью к одному из пустующих складов в Сулан-Ку вернулся торговец, называвший себя Джанайо из Ламута, со своей свитой из наемных мидкемийских охранников. Фитили уличных фонарей в богатых кварталах еще не догорели до конца, но здесь, среди разбросанных близ речного берега строений, только заходящая луна посылала на землю скудные лучи. Улицы лежали во тьме, которую еще усиливал туман с реки Гагаджин. В прежние времена подонки городского общества, ничего не опасаясь, охотились здесь на простофиль, рискующих путешествовать вдоль реки без охраны; но теперь императорские патрули отогнали городских отщепенцев и бродяг на самые дальние пустыри, поросшие кустарником. Единственной живностью на открытых местах оставались беспородные псы-дворняги, добывающие пищу среди рыночных отбросов.

Хотя, по меркам Цурануани, все вокруг было спокойно, для мидкемийских ушей местечко было далеко не из приятных. Даже находясь внутри склада, они слышали визгливую брань, доносящуюся из притона Зыбкой Жизни, где его содержательница осыпала ругательствами клиента, который грубо обошелся с одной из ее девиц. Собаки заливались лаем, и кудахтали потревоженные джайги. Где-то поблизости плакал ребенок. Наемники, составляющие свиту Джанайо, неловко переминались с ноги на ногу, чувствуя себя неуютно: запахи разлагающихся на отмелях водорослей не придавали мидкемийцам бодрости. Им было невдомек, зачем их привели в этот пустой полусгнивший сарай.

Не вполне было ясно и то, ради чего им заплатили за переход через Бездну. Наниматель подробно беседовал с каждым и при этом требовал, чтобы они ни под каким видом не говорили ничего на языке цурани. Но после сражения у Сетанона дела в Королевстве шли со скрипом, и получить работу было нелегко; для мужчин, не слишком привязанных к дому, предложенные деньги казались сущим подарком.

Носильщики составили на пол свою поклажу и ждали приказаний; тем временем стражники сохраняли строй позади Джанайо. Внезапно в воздухе бесшумно зазмеились шелковые бечевки с грузиками на концах, запущенные с потолочных балок сарая. Каждая настигла одного из охранников, плотно захлестнув петлей горло неосторожного солдата-варвара.

За удавками последовали метнувшие их убийцы в черном, спрыгнувшие со своих невидимых насестов. Расчет был точен: тяжесть и скорость их летящих вниз тел заставили дернуться вверх петлю на втором конце каждой бечевки и оторвали от пола ноги беспомощных жертв. Шеи четырех солдат переломились сразу же, но другие повисли, хрипя и содрогаясь в агонии удушья.

Носильщики с ужасом наблюдали, как умирают стражники. Оцепенев на месте, они и не подумали звать на помощь. Впрочем, бояться им осталось недолго. Еще двое убийц в черном, выдвинувшись из тени, прошли сквозь их безоружную группу, как проносится ветер сквозь заросли тростника. Менее чем через минуту десять носильщиков Джанайо уже лежали мертвыми, и кровь из их перерезанных глоток растекалась по деревянному полу. Убийцы, которые удерживали вооруженных охранников в подвешенном состоянии, выпустили из рук бечевки, и бездыханные мидкемийцы повалились на пол обмякшими грудами.

Джанайо стянул с себя богатое одеяние и швырнул его куда-то между трупами. Один из убийц поклонился ему и подал небольшую торбу, из которой Джанайо вынул темную тунику и накинул ее себе на плечи. Из кармана он быстро извлек маленькую склянку и нанес ее содержимое — сладко пахнущую текучую мазь — себе на руки. Жир растворил слой маскировочной краски; будь здесь побольше света, глазам наблюдателя предстали бы красные ладони и вытатуированное изображение цветка Камои.

Из того угла, где мрак был особенно непроглядным, послышался низкий голос:

— Дело сделано?

Человек, который не был торговцем и который для удобства называл себя именем Джанайо, склонил голову:

— Как ты приказал, досточтимый магистр.

Из укрытия выступил дородный человек, чья поступь была удивительно легкой для столь мощного тела.

Каждый его шаг сопровождался пощелкиванием и позвякиванием, поскольку украшения из кости, болтающиеся на кожаных ремешках, ударялись об орудия смерти, прикрепленные к поясу. Его одежда была утыкана остроконечными накладками, вырезанными из черепов жертв; сандалии скреплялись ремешками из пропитанной особым составом человеческой кожи. Он не бросил ни одного взгляда на трупы, усеявшие пол, хотя и избегал наступать в кровавые лужи. Обе-хан, Великий магистр тонга Камои, кивнул; качнулся и спадающий по спине пучок волос, растущих на темени, — остальная же часть головы была чисто выбрита.

— Хорошо. — Он поднял мускулистую руку и вынул из нагрудного кармана туники небольшой флакон. — Ты уверен, что она пила?

— Так же уверен, как и в том, что я сам тоже пил, господин. — Мнимый торговец еще раз низко поклонился. — Я подмешал отраву в шоколад, потому что из всех напитков это самый неотразимый. Ее управляющему повезло: он обжег язык. Но властительница выпила все, до последней капли. Она проглотила медленно действующий яд в таком количестве, что хватило бы на трех мужчин.

Закончив донесение, убийца облизнул пересохшие губы. Превозмогая тревогу, чувствуя, как холодный пот покрывает его тело, он не терял самообладания и ждал, что последует.

Обехан улыбнулся:

— Ты хорошо все исполнил.

Он вручил исполнителю флакон, зеленый цвет которого служил символом жизни. Человек, который называл себя Джанайо из Ламута, дрожащими руками принял флакон, усмотрев в этом отсрочку смертного приговора. Он разломал восковую пробку и выпил горькое снадобье, после чего и сам улыбнулся в ответ.

Через секунду его лицо исказилось. Острая боль пронзила его живот, словно кинжалом; страх накатил темной волной, и он невольно взглянул на опустошенный флакон. Потом его пальцы разжались. Флакон с фальшивым эликсиром жизни упал, и колени самозванного торговца подогнулись. С коротким стоном он упал на пол, сложившись пополам.

— Почему?..

Его голос звучал словно карканье вороны: спазмы смертной муки уже не оставляли сил для слов. Обехан ответил тихо и ласково:

— Потому что она видела твое лицо, Коулос, и ее советники тоже видели. И еще потому, что этого требуют нужды Камои. Ты умираешь с честью, служа общине. Туракаму радушно примет тебя в своих чертогах, примет как дорогого гостя, и ты вернешься на Колесо Судьбы в более высоком воплощении.

Обманщик, сам ставший жертвой предательства, силился удержаться от конвульсий. Обехан хладнокровно сообщил:

— Боль пройдет быстро. Жизнь уже покидает тебя.

Умирающий с трудом устремил молящий взгляд на лицо магистра. Задыхаясь, он выдавил из себя:

— Но… отец…

Обехан опустился на колени и положил выкрашенную красным ладонь на лоб своего сына.

— Ты приумножаешь славу своей семьи, Коулос. Ты делаешь мне честь.

Плоть со взмокшей от смертного пота кожей содрогнулась один раз, потом второй и наконец обмякла в неподвижности. Когда прекратилась последняя судорога, Обехан поднялся на ноги и вздохнул:

— Кроме того, у меня есть и другие сыновья.

Глава тонга Камои подал сигнал, и его приспешники собрались вокруг него. Повинуясь следующему приказу магистра, они быстро, в полном молчании выскользнули из склада, оставив мертвых лежать как лежали. Оказавшись в одиночестве на арене совершившейся бойни, Обехан — невидимый для глаз ни одного из смертных — достал из своей туники маленький клочок пергамента и подбросил его к ногам убитого сына. Золотая цепь привлечет внимание уборщиков мусора; тела будут найдены и обысканы любителями поживы; на бумагу обратят внимание при последующем дознании. Когда глава преступной общины повернулся на пятках, чтобы направиться к выходу, клочок пергамента с красно-желтым оттиском печати дома Анасати слетел на половицы, все еще липкие от недавно пролитой крови.

Первый приступ боли захватил Мару перед самым рассветом. Согнувшись в три погибели, она постаралась подавить вскрик. Хокану мгновенно стряхнул сон. Его заботливые руки сразу же коснулись жены.

— Что с тобой?

Боль отпустила. Мара приподнялась, опершись на локоть, и выждала несколько секунд. Ничего ужасного не произошло.

— Спазм какой-то, только и всего. Извини, что потревожила тебя.

В предрассветном полумраке Хокану внимательно присмотрелся к ее лицу. Он бережно отвел от лица спутанные волосы Мары. Улыбка, которой она так давно не видела, снова подняла кверху уголки его губ.

— Малыш?..

Мара засмеялась от радости и облегчения:

— Думаю, да. Он, наверное, вздумал брыкаться, когда я спала. Очень бойкий.

Хокану нежно провел ладонью по щеке, шее и плечу Мары, а потом нахмурился:

— Такое ощущение, что тебя знобит. Она пожала плечами:

— Да, немножко.

Его беспокойство усилилось.

— Но утро такое теплое! — Он снова притронулся к ее виску. — И на лбу у тебя испарина.

— Пустяки, — быстро возразила Мара. — Скоро все пройдет.

Она закрыла глаза, с неудовольствием подумав, что причиной ее недомогания могут оказаться чужеземные напитки, которые она с таким увлечением пробовала накануне.

Хокану почувствовал ее колебания:

— Позволь, я позову к тебе лекаря.

Приход домашнего целителя именно сейчас показался Маре совсем неуместным: не хотелось нарушать первые минуты сердечной близости с Хокану, которой она так долго была лишена.

— У меня уже были дети, муж мой. — Сказав это, она тут же постаралась смягчить невольную резкость тона. Я здорова.

Тем не менее завтракала она без всякого аппетита. Чувствуя на себе испытующий взгляд Хокану, она поддерживала легкую беседу и старалась не придавать значения жгучему покалыванию, которое время от времени пробегало по ноге. Она уверяла себя, что нога просто затекла от долгого сидения. Раб, служивший отведывателем, выглядел вполне здоровым, когда выносил подносы во время завтрака.

Наконец явился со своими табличками Джайкен, и Мара с головой зарылась в просмотр торговых донесений, благодарная уже за то, что ее предрассветный спазм как будто отогнал отчуждение Хокану. Он дважды заглянул к ней — в первый раз, когда надевал доспехи для воинских учений, а второй — перед тем, как принять ванну.

Через три часа боль разыгралась уже всерьез. Засуетились лекари, пытаясь хоть как-то унять мучения госпожи, когда ее, задыхающуюся, уложили в постель. Оставив на столе недописанное письмо отцу, Хокану поспешил к жене. Не отходя от нее ни на миг, он держал ее за руку. Он сохранял безупречное самообладание, чтобы его страх не усилил ее страданий. Однако ни травяные снадобья, ни массаж не приносили облегчения. Спазмы сотрясали тело Мары, взмокшее от обильного пота.

Старший лекарь, прижимавший руки к животу Мары, с озабоченным видом кивнул своему помощнику.

— Пора? — спросил Хокану.

Ответом ему был еще один кивок; лекарь продолжал свои хлопоты, а помощник вихрем помчался из комнаты, чтобы срочно отправить посыльного за повитухой.