Старуха, перестав вытирать руки, одарила Биннесмана суровым взглядом.
      - Что это еще за сказки, - проворчала она. Но тут заметила наконец вильде и разинула рот. Видать, не каждый день к ее порогу являлись зеленые женщины и чародеи с предупреждениями об опасности.
      - Такие сказки, что вам пора бежать, - сказал Биннесман.
      И они поскакали дальше по вымощенным камнем улицам к центру Шрусвейла.
      Деревня была весьма живописного вида. И сразу становилось понятно, что совсем недалеко отсюда Фелдоншир. Дубовую дверь постоялого двора покрывала искусная резьба - слева менестрель с лютней под мышкой, справа дружески беседующий с ним лорд, и оба они словно выходили навстречу гостю из двери. На верхней филенке над их головами красовался накрытый стол - виноград, яблоки, хлеб, кролик на блюде.
      Вывеска тоже была резной и изображала скачущих по дороге путников. Надпись на ней гласила: "Каравай и Кружка".
      На крик Биннесмана выбежали все владельцы лавок. Хозяин постоялого двора, он же мэр Шрусвелла, начал звонить в городской колокол.
      Аверан все больше молчала, только кивала, пока говорил Биннесман. Внимание ее привлекла темноволосая девчушка на улице. В одной руке та держала соломенную куколку, а за другую руку цеплялся ее младший братишка.
      Ей было от силы семь лет, и Аверан вдруг поразила мысль, что девочке этой суждено увидеть в ближайшие часы столько ужасов, сколько не видели за всю жизнь многие старики.
      Покинув Шрусвейл, они поехали дальше к Фелдонширу, минуя по пути деревню за деревней. И всюду Биннесман предупреждал народ. Вслед им начинали звонить колокола, и в следующих поселениях предупрежденные звоном жители собирались заранее, поджидая вестников.
      Посланные Габорном гонцы обогнали их на полпути между Шрусвейлом и Фелдонширом.
      И когда они добрались до города, колокола там уже звонили тревогу. Весть о нападении опустошителей передавалась дальше.
      Улицы были полны суетившихся людей. Ржали и фыркали лошади, прядая ушами и раздувая ноздри. Они чувствовали страх своих хозяев. На востоке, милях в восьми от города, над холмами поднимался дым.
      Аверан решила, что Габорн уже разжег костры в лесу у Шрусвейла.
      Жители Фелдоншира выбегали из своих домов и мастерских и вливались в поток беженцев, стремившихся на север, к мосту через реку Доннестгри.
      Крестьяне, одетые в домотканые плащи с капюшонами, шли пешком, неся на спинах увязанные в простыни пожитки. Хуторяне ехали на телегах, где среди тюков выглядывала чумазые лица ребятишек. Промчался в коляске богатый купец со своим семейством, понукая лошадей и щелкая кнутом над головами тех, кто смел загораживать ему дорогу.
      Обычные люди, без всяких даров, без сильных лошадей, они передвигались слишком медленно. И к тому же тратили время на сборы. Им надо было созвать гулявших где-то детей. Собрать самое ценное, запастись едой.
      Далеко ли они могли убежать, сгибаясь под тяжестью своих узлов?
      На мосту уже возник большой затор. А на берегах Доннестгри еще стояли лагерем тысячи раненых из Карриса. Целый городок палаток, где под присмотром лекарей лежали беспомощные люди. По всему берегу горели костры, и в котлах над ними не еда готовилась, а кипятились предназначенные для перевязок тряпки. На каждом кусте были развешаны лоскуты ткани и одежда.
      Аверан никогда в жизни не встречала подобного лазарета под открытым небом. Из-за сушившегося повсюду тряпья, серого холста палаток, копоти, покрывавшей все и вся, он выглядел, как город, выстроенный из ветоши.
      Почти никто из раненых не мог передвигаться самостоятельно, и переправить их куда-то было достаточно сложно. Лодки, на которых они приплыли, уже отправились обратно на север за новой партией.
      Чтобы перенести их на руках, потребовался бы не один час. День, если не два и не три.
      И они уже знали последние новости.
      Болезненные стоны раненых перемежались мольбами: "Помогите! Помогите! Сжальтесь!", обращенными к потоку людей, которые спешили на другой берег.
      Некоторые из последних сил вставали на ноги и ковыляли к мосту. Они ползли еле-еле, задерживая идущих сзади. И даже палки не могли себе найти для опоры, ибо каждый прутик на берегу реки был давным-давно подобран. У входа на мост стояли двое мужчин в ярко-красной форме городских стражников и просили каждого, кто подходил:
      - Помогите раненым. Возьмите кого-нибудь и помогите перейти! Времени еще много!
      Но все знали, что времени осталось мало.
      Среди палаток суетились лекари, которым помогало несколько городских жителей. Они переносили раненых в телеги, выстроенные вереницей вдоль реки. Но брали они только детей и женщин, большинство же раненых вынуждено было оставаться здесь на произвол судьбы.
      Аверан увидела перед одной из палаток молодого парня, который лежал свернувшись клубочком и просто ждал.
      Ей вспомнились слова Габорна. Накануне вечером он пытался объяснить ей, что люди сами приближают свою смерть, постепенно изнашиваются. Ей не хотелось в это верить. Но сейчас вдруг она поверила, хотя душа ее этого не принимала.
      Они с Биннесманом скакали к залу собраний гильдии резчиков, и Аверан, глядя сверху вниз со спины своей белой кобылы, ощущала глубокую жалость к людям и свое одиночество.
      "Я больше не похожа на них", - поняла она. На своей быстрой лошади она могла умчаться отсюда в любой момент. И не разделяла их страха, испытывая только жалость.
      Давным-давно они с Брандом гуляли в поле за Башней Хаберд, и Бранд приподнял валявшуюся там в траве старую дверь. Под ней оказалась семейка мышей, которые заметались в панике, ослепленные солнцем.
      Их там жило три поколения - мать, пятеро ее детей и еще шесть крошечных розовых мышат. Ни Аверан, ни Бранд не собирались причинять им вреда. Они только посмотрели секундочку, как мечутся мыши, и Бранд сразу же опустил дверь на место.
      Примерно так чувствовала себя Аверан и сейчас - глядя свысока на суету жителей Фелдоншира. Но вильде от всех этих криков и беготни кругом нервничала. Взгляд ее настороженно метался по сторонам, и вздрагивала она то и дело, как загнанная в клетку дикая лисица.
      Подъехав к залу собраний, Биннесман спешился и сказал:
      - Присмотри за лошадьми, пока я поговорю с мастером Уоллаком.
      Уоллак был не только гильдмастером резчиков Фелдоншира, Он был еще и мэром города и, хотя не имел даров, пользовался не меньшим уважением, чем какой-нибудь лорд.
      Биннесман взял с собой вильде, чтобы та успокоилась немного вдали от уличного шума, и Аверан осталась одна с лошадьми.
      Здание, в котором находился зал собраний гильдии резчиков, стояло в самом центре Фелдоншира. И являло собою прекрасный образец искусства своих хозяев. В нем было пять этажей, и сложено оно было из плит многоцветного камня, скрепленных известковым раствором. Высокие своды верхнего этажа поддерживали контрфорсы из древесины черного ореха, покрытые красивейшей резьбой. А вырезаны на них были сценки из жизни леса: медведи и олени в чащобах Дарквалда, стаи гусей над рекой Доннестгри.
      Каждый фронтон, каждая дверь, каждый наличник и каждый ставень были просто чудом мастерства. Тема леса проходила сквозь все резные изображения. На фронтонах скакали по сосновым веткам прелестные белочки с пушистыми хвостами. На входной двери вырезана была дорога, ведущая в лес, камень на обочине, две прихорашивающиеся куропатки возле него. На галерее, обводившей здание по верхнему этажу, красовались деревянные фигуры знаменитых резчиков с инструментами в руках, занятых своей работой.
      Резчики весьма заботились о внешнем виде здания. Все деревянные его части блестели так, словно их только на днях покрыли лаком. Скорее всего, так оно и было, поняла Аверан, поскольку близилась зима.
      Зал собраний выглядел словно памятник красоте дерева во всех ее проявлениях. Вдоль фасада его были высажены ореховые деревья, и аллея их заворачивала за угол, спускаясь к реке. Листья уже побурели и осыпались.
      "Как жаль, что эта красота погибнет, - подумала Аверан. - Хоть полюбуюсь, пока не поздно".
      Она разглядывала дом, когда услышала чей-то голос:
      - Эй, девочка, давай-ка я помогу тебе слезть оттуда.
      Сильные руки обхватили ее за пояс и стащили с лошади. Повернувшись, она увидела незнакомого мужчину с бледным лицом и гнилыми зубами. Лицо он пытался скрыть под капюшоном плаща.
      - Что такое? - спросила Аверан. Он так быстро сдернул ее с седла, что она не успела ничего понять, только крепче сжала в руках поводья.
      Он отобрал у нее повод и сказал:
      - Слышь, ты, это же не твои лошади. Они стоят кучу денег. Где ты их раздобыла?
      Девочка подумала, что он знал, должно быть, прежнего хозяина белой кобылы, и потому слова его не лишены справедливости. Но не успела ничего ответить, потому что в следующий момент он ее ударил. И все завертелось перед глазами Аверан.
      Свет на мгновение померк. Острая боль пронзила голову и челюсть. И стало ужасно холодно.
      Оказалось, что она лежит на камнях мостовой. Люди кричали;
      - Держите вора! Он украл у нее лошадей!
      - Н-но! - крикнул воришка, и кони рванули с места. Только подковы зазвенели.
      Аверан приподнялась, чтобы посмотреть, куда он поскакал, но вокруг толпился народ.
      - Вставай-ка, бедняжка, - произнесла какая-то старуха, наклоняясь к ней и помогая девочке подняться. От ее шерстяного платка сильно пахло вареными овощами.
      Челюсть болела, и Аверан подвигала ею, проверяя, не сломана ли. Падая, она ударилась затылком, и теперь ее слегка тошнило. Девочка потрогала затылок, сморщилась от боли и с испугом увидела на своих пальцах кровь.
      Всего минуту назад она была такой гордой и независимой. А сейчас ничем не отличалась от окружавших ее людей.
      Аверан разозлилась на вора. Разозлилась и на себя за то, что позволила ему украсть лошадей.
      И не успев сообразить, что делает, занялась колдовством.
      Она представила себе серого имперского жеребца и сосредоточилась на его образе. Увидела, как тот скачет по дороге, вслед за новым хозяином, который держит его повод.
      Конь был испуган. Он чувствовал страх людей, слышал далекий топот приближающейся орды опустошителей. Ему хотелось сбежать, оказаться на открытых просторах равнин Индопала.
      Он грезил о сладкой траве, о ночной скачке по лугу, с раздувающимися ноздрями и развевающимися по ветру гривой и хвостом. О кобылах своего табуна, о чистой воде горных ручьев.
      То, что чувствовал конь, казалось Аверан удивительным и совершенно чужим. Едва коснувшись его сознания, девочка поняла, что с этим прекрасным животным у нее нет ничего общего.
      Она позвала его, и образ коня сразу растаял. Удержать его она не смогла. Скакун Биннесмана не хотел отвечать на зов. Он хотел ускакать подальше отсюда.
      Тогда Аверан сосредоточилась на другом объекте. На человеке, который на нее напал. Увидела его лицо, седую бородку, гнилые зубы, бородавку под левым глазом.
      Он скакал прочь из города, ведя запасных лошадей, и время от времени оглядывался, не гонятся ли за ним. И усмехался, видя, что погони нет.
      Аверан попыталась войти глубже в его сознание. Начала дышать в ритме его дыхания. Вскоре она почувствовала, что мочевой пузырь у него переполнен. Он был очень возбужден и уже еле терпел.
      Затем она услышала и его мысли. "Славные лошадки. Сбуду их в Гандри... и уж на этот раз не за пинту эля, не-ет!" Мельком ей предстала воображенная им картинка - он сам в окружении голых гулящих девок.
      И все мысли его были такими же грязными. Аверан стало противно.
      Но она позвала его, приказала повернуть лошадей обратно. "Вернись, потребовала. - Вдруг ты бросил ребенка умирать?"
      Вор на мгновение затаил дыхание.
      "Откуда такая мысль?" - подумал он. И передразнил вслух пискляво:
      - Вдруг ты бросил ребенка умирать!
      Затем хихикнул и сильно пришпорил белую кобылу Аверан.
      Аверан вышла из его сознания и вновь оказалась перед залом собраний. Ноги ее едва держали, на лбу выступил пот. Попытка колдовства стоила слишком большого напряжения.
      "Легче было бы червяка вызвать, чем этот ком грязи, - подумала девочка. - И червяк был бы куда чище". Только сейчас она вспомнила слова Биннесмана, что чем выше разум, тем труднее до него дотянуться.
      Она с сожалением подумала, что лучше надо было позвать остальных лошадей.
      Аверан вошла в зал собраний. И сразу увидела Биннесмана, который спускался по широкой лестнице с гильд-мастером Уоллаком, внушительной внешности человеком с деревянной цепью на груди - знаком своей должности. Позади них шла Весна.
      Мастер говорил на ходу:
      - Я понимаю ваше беспокойство, но мои посланные уже выехали, пятнадцать минут назад. Боюсь, что первые бочонки с отравой уже в воде.
      - Что вы им дали?
      - Ничего особенного - щелочное мыло и лак. Хотел было дать пива. Уж такое порой варят в Фелдоншире - в рот не взять.
      - Вот и вылили бы в пруд, чем людей травить.
      Они были так увлечены разговором, что не видели Аверан.
      - Биннесман, - позвала она, привалившись без сил к ближайшей стенке. Нас ограбили... украли лошадей!
      - Что? - спросил Уоллак. - Кто украл?
      - Дядька, - сказала Аверан, не зная, как описать вора. - У него изо рта пахло ржаным хлебом и... рыбой.
      - Где он? - спросил гильдмастер.
      - Уже далеко! - ответила Аверан. Из-за двери доносился шум, царивший в городе, - крики людей, ржание лошадей.
      Мастер глубоко вздохнул. Принес свои извинения.
      - Не огорчайтесь. Вы можете поехать со мной. Жаль, что так получилось с вашими лошадьми. Вообще-то, фелдонширцы честные люди. Но...
      Биннесман посмотрел на Аверан.
      - Ты пыталась вызвать лошадей?
      - Да... пыталась, и вора тоже. Но ничего не вышло. Девочка подошла к ближайшему стулу и села на него, понурив голову.
      ГЛАВА 55. ОГОНЬ В ХОЛМАХ
      Сказано в древних рукописях, что воины Фаллиона в погоне за тотами спустились в Подземный Мир. И лишь на страшной глубине за много миль от поверхности земли стали находить они опустошителей "частые предвестия". И не в битве с опустошителями или тотами пали многие воины, но от "жара сильнейшего, коего превозмочь не можно*.
      Мастер очага Вален из Палаты Животных
      В холмах под Шрусвейлом слышался несмолкающий топот тысяч тяжелых ног. И шипение слышалось, словно шелестели на ветру листья, облетевшие разом со всех деревьев в лесу.
      Орда приближалась.
      Из леса то и дело взмывали в небеса стаи ворон, встревоженных невиданным нашествием. Они кружили над ордой в облаках пыли вместе с гри. Клубящаяся желтая пыль заслоняла холодное солнце. Рушились на пути прохождения орды вековые дубы, рассыпая побуревшие листья.
      Опустошители шли новым, необычным строем, какого люди еще не видели, Боевым Порядком. Габорн, остановив коня на вершине холма, всматривался в лес. Отсюда, сверху, он уже видел стремительно бегущих опустошителей, их мелькающие среди деревьев серые панцири. Они мчались так, словно обрели новые силы. Не раз и не два порывался Габорн послать своих воинов в засаду, но Земля не позволяла. Копьеносцы не пробили бы этот строй. И от лучников не было бы никакого толку. В орде что-то изменилось.
      Близость воды вдохнула в опустошителей мужество. К тому же они кое-чему научились. По словам Аверан, они знали имя Габорна и боялись его.
      В Каррисе, когда на чудовищ нагнали сильного страху яростные молнии, он справился с ордой без особого труда. Но теперь он уже утратил силы. И атаковать не решался.
      Возможно, опустошители почуяли его слабость.
      Его тревожило уже одно то, что они научились защищаться. А если они и остальных опустошителей научат этой хитрости?
      Габорн с каждой минутой все больше беспокоился, что не сможет ни остановить орду, ни заставить ее изменить направление.
      И покрывался холодным потом при мысли, успеют ли посланные добраться вовремя до Вонючих прудов, чтобы их отравить.
      Опустошителей Габорн опередил всего на полчаса. Прискакав в Шрусвейл, он искал Биннесмана среди своих воинов. Но чародея с его замечательным имперским жеребцом нигде не было видно. Барон Кирка на главной площади звонил в колокол.
      - Вы видели Биннесмана? - спросил у него Габорн.
      - Он уехал в Фелдоншир, поднимать тревогу, - ответил Кирка.
      Габорн вздохнул с облегчением.
      Жители Шрусвейла, и крестьяне, и лавочники, уже запрягали в телеги лошадей. Сносили в них из дому всякий скарб - подушки, одеяла, продукты; ловили своих поросят и ягнят. У постоялого двора стояла, колотя по кастрюле палкой, какая-то женщина и отчаянным голосом звала сына. Габорн увидел крестьянина, который вовсе не собирался бежать. Он открыл погреб, отправил в него жену и восьмерых своих детей, потом поволок туда же ягненка и петуха.
      Габорн крикнул Кирке:
      - Пойдите и выгоните оттуда этого человека и его детей!
      Он испытывал настоящее отчаяние. Ведь он не просто король, он -Король Земли. Но его подданные не желают его слушать, даже когда речь идет о спасении жизни.
      Габорн окинул взглядом долину, прикидывая, как расставить своих воинов. В Шрусвейле никто и никогда не строил оборонительных сооружений. С лесом граничила овечья изгородь, которая могла служить в лучшем случае баррикадой. Стенка была столь низкой, что опустошители проскочили бы ее не заметив. Для них эти тщательно выложенные плиты серого камня были что линия, проведенная палкой по песку.
      Габорн выехал в поле, где заметил старый стог сена, прошлогоднего, серого от плесени. С помощью кремня и огнива высек огонь. Через пять минут стог запылал.
      Здесь ветер ему не помогал. Там, на равнине, он дул на восток. Но в долине было безветренно, и огонь не распространялся.
      Как только стог вспыхнул, подоспели основные силы Габорна, около тысячи рыцарей с копьями. Лорды выезжали из леса и спешно строились рядами за овечьей изгородью, словно собираясь держать оборону против опустошителей.
      Скалбейн доложил:
      - Милорд, опустошители меньше чем в шести милях отсюда и прибавили ходу. Чуют близость воды. С полчаса назад пришла весточка от Лангли. Они убили прилично этих тварей - слишком многие ослабели и отстают.
      Габорн рассеянно кивнул. Он не сводил глаз со склона холма.
      - Где же те, что везут щупальца? Скалбейн в замешательстве покачал головой.
      - Наверное, скоро будут. Но Габорн ждать уже не мог.
      - Поджигайте лес, - приказал он.
      Пятьдесят лордов быстро привязали к копьям пучки соломы и подожгли их. Затем помчались, перескочив через каменную изгородь, к лесу.
      На опушке было полно опавшей листвы, земля просохла за два дня без дождей. Но огонь не занялся так стремительно, как надеялся Габорн. Пламя трещало и дымило, лениво стелясь по земле.
      Опустошители все приближались. Топот и шипение множества чудовищ, пробивающихся через лес, становились все громче.
      К Габорну подскакал барон Кирка со своей неизменной киркой в руке. Габорн посмотрел на юношу с беспокойством. Тому угрожала опасность в этом сражении, он мог погибнуть.
      - Итак, - сказал Габорн, - вы решили тоже принять участие в битве?
      - Если смогу. Попытаюсь. Хотя... я совсем не знаю, что делать.
      - Вы звонили в колокол и одного человека с семьей уже спасли, - сказал Габорн. - Вам незачем вступать в бой. Во всяком случае, сегодня.
      - Но... мне этого хочется.
      - Кажется, вы уже становитесь рыцарем.
      - Благодарю вас, - тихо сказал Кирка.
      - Держитесь поближе ко мне, - сказал Габорн. - Скачите туда, куда поскачу я. Кирка кивнул. Тут Скалбейн увидел барона и гаркнул:
      - Что за молодец!
      Затем оглянулся на выстроившихся в ряд Рыцарей Справедливости и прокричал:
      - Я говорил вам, что он собирается жениться на моей дочери?
      Кирка неловко ухмыльнулся и отрицательно замотал головой.
      - Я ничего не обещал!
      Но рыцари принялись выкрикивать поздравления, словно дело было уже слажено.
      Габорн вдруг услышал резкое предупреждение Земли. Раненые и беженцы все еще не ушли из Фелдоншира и находились всего в нескольких милях к востоку. Он крикнул им про себя: "Бегите!"
      Но не знал, услышал ли его кто.
      Рыцари продолжали строиться в ряды. И Габорн прокричал:
      - Друзья мои, продержимся сколько сможем! Опустошители должны понять, что мы будем сражаться до последнего - вдруг это заставит их отступить! Но будьте готовы отойти по моему приказу!
      Он не успел договорить, как над головами людей уже закружились гри, поскрипывая и попискивая на лету. Земля под ногами задрожала, и Габорн посмотрел на юг долины. За две мили в лесу трещали и падали деревья.
      Костры на опушке наконец разгорелись. В небо, охватив высокие дубы, взметнулись красно-желтые языки пламени. В лицо Габорну ударил жар. Затрещали и зашипели, разгораясь, живые ветви. Но в центре прохода, где должны были появиться опустошители, огонь едва тлел.
      "Эх, приехать бы нам сюда два часа назад, с бочками масла и смолы!" подумал Габорн.
      На какое-то мгновение ему захотелось даже, чтобы в услужении у него был пламяплет.
      Чудовища были уже в одной миле от опушки. Передние ряды их нового строя растягивались от южного до северного края долины. Вдалеке, на северо-западе позади орды вдруг затрубил одинокий рог, извещая" что опустошители отрезали кому-то дорогу.
      Габорн сразу понял, кому именно.
      То был отряд, который вез щупальца, и опустошители его обогнали. Габорн понюхал свои руки. Он еще чуял исходивший от них запах заплесневелого чеснока, который, по словам Аверан, означал предсмертный вопль опустошителей. И подумал с надеждой, что от его воинов тоже пахнет еще достаточно сильно, чтобы опустошители хоть немного встревожились.
      - Всем стоять на месте! - прокричал Габорн. - Стоять на месте!
      Ряды его рыцарей выстроились в пятидесяти футах позади каменной изгороди. Чтобы пойти в атаку, сильным лошадям достаточно было перемахнуть эту стенку.
      Лорды начали опускать копья в боевую позицию. Стрелки спешно натянули луки и уже накладывали стрелы на тетиву.
      С холмов задул легкий ветерок, раздувая пламя и вселяя в сердце Габорна надежду. Тлевший в проходе огонь оживился, языки его поднялись над землей невысокой стеной.
      Но ветер тут же и стих.
      Опустошители замелькали среди стволов деревьев. Они двигались на некотором расстоянии друг от друга, но почуяв впереди тревогу, начали смыкать ряды. И вскоре шли уже сплошной стеной шириной в полмили.
      Атака на эту стену была бы самоубийством. Из-за ее прикрытия атакующих забросали бы камнями, и колдуньи немедленно пустили бы в ход чары.
      Теперь чудовища, размахивая щупальцами, замедлили ход. Когда на пути встречалось дерево, носители клинков просто опускали свои огромные головы и лбом сшибали его. В лесу за ними оставалась широченная просека.
      Вот они уже в четверти мили. Габорн пытался сохранять решительный вид, но чувства Земли твердили ему одно: "Бегите! Бегите!"
      Опасность угрожала всем до единого его воинам.
      "Еще немного, - прошептал Габорн своей госпоже. Избранные его еще не выбрались из Фелдоншира, раненые лежали на берегу, мост через Доннестгри был запружен. Ему надо было выиграть время. Каждая минута, на которую он задержит орду, это сотня спасенных душ. - Еще немного".
      Вот опустошители уже в двухстах ярдах, у самой кромки горящего леса...
      Хода они не замедлили. Даже как будто побежали быстрее, почуяв огонь, словно обрадовались.
      Приблизившись к пламени, они низко нагнули головы, зачерпывая землю вместе с горящей листвой. И продолжали крушить лбами деревья, объятые огнем.
      Орда неудержимо двигалась вперед, топча пламя. Чудовища только громче шипели, словно предупреждая бегущих сзади.
      - Отступаем! - крикнул Габорн.
      Тут из рядов опустошителей полетели камни. Огромные валуны, весом с человека, нацеленные в рыцарей Габорна.
      "Увернись", - предупредила Земля, и Габорн подал коня резко влево. Валун ударил в каменную овечью изгородь и разбил ее. Мимо Габорна просвистели осколки острого камня, поражая рыцарей сзади. Упали, залившись кровью, сразу несколько лошадей вместе с всадниками. И Габорн ощутил дурноту, когда еще несколько Избранных были вырваны с корнями из его души.
      Он оглянулся через плечо. Барон Кирка держался позади него. Юноша послушно исполнял приказание и потому остался жив. По бледности лица барона можно было судить, что он прекрасно понял это.
      Следующий валун засвистел в воздухе, направленный в рыцарей левее Габорна.
      Рыцари развернули лошадей и помчались прочь.
      ГЛАВА 56. ЛОРД ТЬМЫ, ЛОРД СОЛНЦА
      Многие мечтают о добрых делах, но немногие претворяют свои мечты в жизнь.
      И потому нельзя считать величие свойством души человека, пока он бездействует. Ибо тем мы преуменьшаем доблесть тех, кто подтверждает свое величие делом.
      Арунах Ахтен, отец Радж Ахтена
      В крепости опустошителей царила тьма. Ее рассеивали ненадолго лишь отсветы, падавшие сквозь бойницы, когда в стену ударял очередной огненный шар. Тогда крепость содрогалась. Но в самое сердце логова чудовищ не проникал никакой свет.
      Острый слух позволял Радж Ахтену даже здесь слышать боевые кличи на равнине.
      Он бежал по туннелю, оставляя за собой страшную вереницу мертвых колдуний и носителей клинков.
      В глубине крепости бойниц не было. И освещало туннель только тусклое свечение голубых рун на телах убитых им колдуний.
      Тьма была для опустошителей родной стихией. В свете они не нуждались вообще. И свечение рун было, по всей видимости, случайностью. Чудовища даже не знали, что те светятся.
      Но грот в самом центре крепости оказался залитым светом. Радж Ахтен добежал до входа в него и остановился, глядя вниз с высоты в двадцать пять футов.
      Там, на дне грота раскинулась, изучая пульсирующее сияние, Печать Опустошения. Она занимала в поперечнике почти две сотни ярдов. В гроте находилась дюжина огненных колдуний. А в середине Печати, словно паук в своей паутине, сидела еще одна, невероятно огромная тварь.
      Она и впрямь была много крупнее, чем колдунья, разорившая Каррис.
      Радж Ахтен не стал ждать, пока его заметят. Левая рука по-прежнему плохо слушалась его, и задерживать дыхание он больше не мог. Совсем скоро ему придется глотнуть отравленного воздуха и узнать, сколь омерзителен тот на вкус.
      Он прыгнул в грот и с разбега вскочил прямо на голову огромной колдуньи. При приземлении в ноге что-то хрустнуло - сломалась кость ниже колена.
      Но он, не обращая внимания на боль, ударил молотом в "заветный треугольник". Для такого огромного чудища острие шипа было слишком коротким. И потому, выдернув молот, он перевернул его и вонзил в рану рукоять, как копье.
      Колдунья, казалось, ничего не почувствовала. Она встряхнула головой и сбросила его. Он грохнулся наземь. За столь короткий срок кость в ноге срастись не успела, даже при всех его дарах метаболизма и жизнестойкости.
      Печать Опустошения казалась сделанной из расплавленного стекла, но на ощупь была тверда, как камень. Клейкая слизь липучек застыла на ней буграми и впадинами. По руне перебегали призрачные огоньки темно-фиолетового цвета. Весь грот был полон колдовской дымкой.
      Руна Опустошения так и излучала мощь.
      Радж Ахтен взмахнул молотом и разбил один из бугорков. Из разлома вырвалась ослепительная белая вспышка.
      Главная колдунья повернулась к нему. С ее громадной туши сорвались гри. Посох в лапе воссиял желтым огнем.
      Из него вырвалась черная, как ночь, вспышка, но Радж Ахтен успел отскочить. Вспышка ударила в то место, где он стоял, и разбила еще часть руны.
      Брызнули осколки. Попавшая под удар вспышки огненная колдунья зашипела и повалилась на бок. Левая половина ее тела исчезла, словно разъеденная кислотой.
      Радж Ахтен не стал дожидаться второй атаки. Он побежал по Руне Опустошения, делая броски то влево, то вправо.
      Главная колдунья в тревоге встала на дыбы.
      Она была выше чудовища в Каррисе на шесть футов. Об опустошителе таких размеров не рассказывалось ни в одной легенде. "Еще бы, - сказал себе Радж Ахтен, - это же великая Госпожа Подземного Мира".
      Допрыгнуть до ее головы, чтобы еще раз ударить молотом в "заветный треугольник", он просто не мог, а пасть она благоразумно держала закрытой, и мягкое верхнее нёбо тоже было ему недоступно.
      Оставалось единственное уязвимое место на груди, но чтобы пробить его, Радж Ахтену нужно было копье.
      Он перевернул молот. Рукоять его оружия имела в длину шесть футов. Радж Ахтен высоко подпрыгнул, что было нетрудно при стольких дарах силы, и метнул молот, вложив в бросок всю свою мощь, так что даже вывихнул при этом плечо.
      Молот вонзился в грудь чудовища, и колдунья вскинулась еще выше. Радж Ахтен приземлился на ноги и сразу метнулся в сторону.
      Колдунья выронила посох, согнула огромные неповоротливые лапы и принялась вытаскивать молот из своей плоти. Выдернула и отшвырнула. Молот со звоном ударился о свод грота и упал в дюжине ярдов от Радж Ахтена.
      Чудовище потянулось за посохом, а Радж Ахтен кинулся к своему оружию.
      Удар его оказался недостаточно глубоким. Обычно такие удары в грудную клетку убивали опустошителей мгновенно, как человека - удар по почкам.
      Огненные колдуньи начали окружать его со всех сторон. А главная, широко разинув пасть, бросилась на Радж Ахтена.
      Он только этого и ждал. Подхватил молот и вскочил к ней в пасть. Сухой шершавый язык чудовища показался ему сделанным из гравия.
      Челюсти, сомкнувшись, щелкнули, колдунья сделала глотательное движение. Но Радж Ахтен уже вонзил в прыжке свой молот в ее мягкое нёбо.
      Затем выдернул оружие. На него струей хлынули кровь и мозги чудовища.
      Колдунья дернулась, отступила и зашаталась.
      Радж Ахтен воткнул молот ей в глотку, не давая дышать.
      Когда колдунья его отхаркнула, в гроте было уже с десяток Властителей Рун в ярких шелковых латах. И Бопанастрат кричал:
      - Убейте этих, и крепость наша!
      Огненные колдуньи попятились. Но бежать им было некуда. Крепость была окружена. Радж Ахтен расчистил дорогу в нее и уничтожил главный оплот опустошителей.