Несколько месяцев -- и у нас будет наша, российская экономика получше израильской". "Наша, еврейская экономика?" -- робко, как всегда говорили журналисты с этим типичным местечковым хулиганом, спросил ведущий. "Какая еврейская! Ну... ясно, что еврейская, если они... мы то есть только и остались на планете, но мы построим, вернее восстановим здесь суверенную Россию. А Израиль пускай осваивает свою Палестину, если уж ему так повезло с исчезновением ее настоящих хозяев, а к нам -- русским... то есть к нам -- российским евреям, пусть только попробует сунуться со своим покровительством..."
      Ничего у них не меняется, уныло подумал Артур. В последние годы он все меньше вспоминал свою жизнь на том свете, до добровольно-принудительного переселения в блистающие сады ада в раю. Теперь, когда стало привычно стыдно за свою родину, он с поразительной ясностью увидел кабинет директора института, вчерашнего второго секретаря одного из столичных райкомов, владельца заводов, газет пароходов, довольно молодого и профессионально обаятельного шустрого малого в вечно вертящимся выпуклым задом. "Артур Евсеевич, -- старательно-демократично выговорил он, -- я буду с вами откровенен. В стране перестройка, настали иные времена. Ваша многолетняя работа над растворителем должна найти какое-то практическое применение, иначе мы не сможем далее с вами работать. Военные от вас отказались, договор не продлили, денег на вашу и сергеевскую зарплату, не говоря уже обо всей группе, нет. Подумайте о внедрении, как требует сегодня от науки партия." "Но, Юрий Валентинович, вы же знаете специфику проекта. Он может быть применен только в космосе. На Земле..." "Тогда работайте и получайте зарплату в космосе." "Но на Западе..." "На Западе? Отлично. Теперь другие времена. Характеристику я вам подпишу. Хоть на Запад, хоть... на ваш юг!" Артур в ту ночь не смог уснуть: столько труда, двадцать лет непрерывных опаснейших испытаний, сотни вариантов, наконец уникальная формула вещества, которого вообще нет во Вселенной, технология его изготовления, потрясающие практические результаты при каком-то штрихе, над которым они сейчас как раз работают! Взорвала директора, конечно, эта дурацкая статья о том, что растворитель сможет убрать московский снег за полчаса (в принципе, верно, но -- не сейчас), проложить километр туннеля метро за пять минут -- еще в более отдаленном будущем. Это вдвиженец директора в группу, из его бывших райкомовских собутыльников по сауне, дал интервью. Тотчас звонок из Кремля: уберите снег с дворцовых крыш, сосульки падают на светлые головы, хоть каски под шапки надевай. "Растворитель должен быть немедленно в Кремле!" -- визжал директор. "Нельзя, пока это опасно..." "Но вы можете его изготовить?" "Можем, но..." "Никаких но! Завтра вот на этот стол!" "Нельзя, он неуправляем, может растворить весь Кремль к чертовой матери, мы пока реакцию остановить и направить не умеем, мы над этим как раз работаем, Юрий Валентинович..." "До завтра кончите?" "Что кончим?" "Как что, то, что вы только что сказали, чтобы стал управляемым!" Артур с ужасом посмотрел на Андрея. "Мы на этапе, к которому шли двадцать лет. Как же мы можем второй этап закончить до завтра? -- весело ответил Андрей. -- Сегодня можно только растворить со снегом и сосульками весь ваш Кремль -- с его обитателями. Их в общем-то и не жалко, а вот Кремль, Москву и весь наш земной шар..." На директора страшно было смотреть. Он поперхнулся, закашлялся и слабо указал друзьям на дверь. Выгонит, понял Артур. А ведь он ничего не умеет, кроме как разрабатывать этот растворитель... Как тут уснешь? А тут еще соседская собака без конца воет в подъезде у своей двери этажом ниже. Накинув халат, он спустился по гулкой ночной лестнице, отодвинул собаку и позвонил. Дверь открыла мощная бесформенная дама в ночной рубашке. Артур не знал как ее зовут и почему, встречая его, она уже много лет плюется в сторону и что-то шипит. "Впустите собаку, -- попросил он. -- Спать же невозможно..." "Кто это там?" -- раздался мужской голос изнутри темной квартиры. "Кто? -- грозно ответила камнеподобная баба, не сводя с Артура испепеляющего ненавистью взгляда. -- Кто у нас в стране вечно всем недоволен, кроме евреев. Тебе собака мешает? Чемодан-вокзал-Тель-Авив. Понял? Нет?" Она с грохотом захлопнула дверь. Артур посмотрел вверх. У его открытой двери жались друг к другу Алла и 14-летний Марк. Артур позвонил. Дверь приоткрылась и в нее со свистом вылетела бутылка, разлетевшись со звоном о стальную решетку перил. Осколки градом посыпались в квадратный провал лестницы. "Артур, -истерически закричала Алла, -- скорее домой, она убьет тебя!" "Или я ее, -озверел Артур. -- Сволочь фашистская. Меня -- в Тель-Авив. За что? За ежедневный риск ради этой страны?" Это ее страна, -- кричала Алла. -- Тебе же вчера твой партийный директор сказал то же самое! Тебе все говорят, что нам пора отсюда уезжать..." "Дискуссия не для лестничной клетки, -- рявкнул Артур и снова позвонил, держась подальше от открывающейся двери, но оттуда что-то зашипело. Не успел он даже отстраниться, как задохнулся и на мгновение ослеп от струи спрея от тараканов... "Это же покушение на убийство, -- настаивала Алла, когда уехала скорая и остался только милиционер. -- А вы даже протокол не составляете!" "Если я по поводу каждого конфликта на этнической почве буду составлять протоколы, в стране не хватит бумаги." "Но это же откровенный антисемитизм!-- не унималась Алла. -- А вы -- представитель советской власти". Милиционер потемнел лицом: "Не вам говорить о советской власти. Все ОВИРы, аэропорты переполнены. Это что, сторонники советской власти там? Мы вас всю жизнь кормили, в институтах учили вместо русских, детей вам вырастили, а вы бежите как крысы с корабля при малейшем крене." "То есть в случае всероссийского погрома вы нас защищать не собираетесь?-спросил Артур сквозь кашель. -- Так вас понимать? Это что, у вас такое личное мировоззрение нациста или коричневые уже пришли к власти?" "Погром? -прищурился страж порядка и законности. -- Не думаю, что его можно организовать, тем более всероссийский. У нас вообще сейчас ничего всероссийского не организуешь. Только я хочу вам объяснить: чтобы бить жидов не надо никого к этому призывать, не надо даже разрешать, достаточно не запрещать..." "Вот теперь все понятно. Спасибо... Вы ей и не запретили...Вы правы, не надо никаких организованных акций и партий. Евреев так мало среди русских, что одного процента безнаказанных погромщиков достаточно, чтобы не осталось ни одного еврея в стране! И никаких открытых процессов, депортаций не нужно... Вы умный человек. Спасибо. Но мы умрем только с оружием в руках." "С оружием? Кто вам позволит его иметь?" "Израиль. У меня подрастает сын. Он будет израильским солдатом. Пусть попробуют ваши палестинские выкормыши справиться с ним, когда у него будет узи через плечо!" "Вы сказали "ваши" выкормыши? -- злорадно засмеялся милиционер. -- Очнитесь, профессор! Наши. Общие. Школой для подготовки палестинских боевиков командует генерал Драгунский. Признанный лидер советских евреев. У меня брат работает в "ящике". Кто его главные заказчики? Ирак, Сирия, Ливия. А кто кует им оружие? Евреи -- все творческие должности заняли ваши, правдами и неправдами. Добро пожаловать в Израиль, как раз успеете к войне. Саддам обещал сжечь пол-Израиля. Нашим с вами оружием, профессор..."
      Я отдам растворитель Израилю, лихорадочно думал Артур, когда за милиционером захлопнулась дверь. Я буду работать день и ночь, я найду ограничивающие компоненты, чтобы Израиль получил оружие сильнее в миллионы раз, чем атомное. Чтобы ни у кого в мире не возникло и мыслей о погромах навеки. Чтобы погромщиков каждое общество боялось как огня. Все. Родина для меня кончилась. Я всегда был ей искренне предан, я не мыслил о предательстве. Но на предательство можно ответить только той же монетой. Завтра же еду к этой, как ее, "сионистке Дине" и узнаю всю процедуру переселения в Израиль. Никаких америк и канад. Всюду рано или поздно будет то же самое. Только в Израиль -- целевым назначением, для его и нашего спасения от гибели! Я стерплю все унижения и отмену всех рукопожатий. Хватит!..
      Процедура оказалась достаточно простой. В 1990 не было уничижительных собраний, где евреи первыми истерически-фальшиво клеймили отъезжающих. Ни один не удивился, что профессор Айсман уезжает в Израиль. Куда же еще ехать еврею? Тем более никто не удивился, что он вообще уезжает, покидает родину навсегда -- какой идиот не покинет ее при такой уникальной возможности, кроме русских, у которых, как всем известно, родины нет... Даже те, кто достаточно холодно относился к Артуру и евреям вообще, смотрели с откровенной завистью. Мировоззрение изменилось буквально за год -- евреи стали превилегированной частью великого советского нерода, им одним разрешено с этим народом расстаться. Артур купался в лучах доброй зависти и всеобщей поддержки, слушал еврейские песни с израильских кассет, Марк носил на шейной цепочке моген-давид на зависть ребятам с крестиком на груди: он уже почти иностранец. Директор сиял партийной улыбкой, подписавая доктору Айсману блестящую характеристику для ОВИРа: "Почти израильтянин, Артур Евссевич?" -заискивающе, как с иностранцем, произнес он, прощаясь. Откуда-то вдруг появилось уважительное это слово "израильтянин", почти инопланетянин, такое красивое, уважительное после заставляющего вечно вздрагивать на улице, в очереди, в трамвае слов "еврей" или жид... Эйфория длилась почти до последних дней в Москве, когда Айсманы впервые пришли на Ордынку не на дружескую тусовку, а уже в огромную гудящую очередь, просачивающихся с документами в калитку голландского посольства с израильским флагом на мачте в центре дворика. В очереди Артур впервые в своей жизни увидел евреев, своих будущих соотечественников, евреев России, Украины, Кавказа, Средней Азии, Молдавии, услышал интонации, знакомые до сих пор только по антисемитским анекдотам. Поразила карикатурность публики, наглость тех, кого он презрительно привык называть грузинами, до него вдруг дошло, что не элита России -- москвичи, а вот эта разношерстная беспардонная и замученная публика будет отныне и до конца жизни его народом, ибо паспорт он сдал, за отказ от советского граждантва заплатил, с работы уволился, из Москвы выписался... Согревала только одна мысль: скорее заинтересовать их растворителем, дальше -- работа в западной науке, там этих всех не будет, вокруг только бывшие советские и израильские профессора, неслыханные условия на работе, персональный компьютер вместо "машинного времени" в очередь на допотопной институтской ЭВМ, занимающей полэтажа огромного здания, а там, Б-г даст, квартира, а то и машина... Скорей бы! Внутри дворика была упорядоченная суета. Поразила четкая организация работы чиновников. В лихорадочном возбуждении, панически боясь даже здесь вездесущего КГБ, он рискнул обратиться к шустрому молодому человек с бородкой: "Вы работник посольства?" "Какие проблемы?" -- торопливо, но веживо ответил он, неохотно останавливаясь. Артур привык, что все израильтяне, которых он видел здесь и на тусовках у синагоги, преимущественно какие-то странные, словно ряженные религиозные, всегда куда-то лихорадочно спешили... Этот выслушал начало тирады о растворителе, которую веским профессорским тоном произнес было Артур, и брезгливо-устало показал на флигель, где у бесчисленных окошек толпились люди с бумагами: "Сдайте все, там получите. Идет дипломатической почтой. Нас это не касается. До свидания." Артур стал в очередь, запаковал труд всей своей жизни в пакет, сдал в окошко. Кольнула мысль: ведь тут труд не только его, но и Андрея, не только еврейских, но и русских сотрудников его лаборатории...
      x x x
      "Меня -- в Тель-Авив! За что?" -- вспомнил Артур свой обнаженный крик души, стоя на просторном балконе циклопического отеля ближневосточного Нью-Йорка, глядя вдоль роскошной тель-авивской набережной. За что по-прежнему непонятно, но не наказали, а наградили. Его злобной соседке и не снилась вся эта красота, эта теплынь в феврале, пока она там, сволочь, надевает меховые сапоги, чтобы сходить мусор выбросить в сплошном мессиве московской метели. Она будет сегодня волком рыскать по пустынным, огромным как аэровокзалы московским гастрономам в поисках ХОТЬ ЧЕГО-НИБУДЬ, пока они с Аллой ходят с тележкой, набитой доступными даже их скудным средствам, невиданными даже в кремлевских буфетах деликатесами в супермаркете, похожем на музей. "Вы не слышали? Там хорошее снабжение?"- спрашивала старушка на Ордынке у соседа Артура по четырехзначному номеру очереди. "Мадам, -классически поправил пенсне сосед. -- В Израиле вообще нет снабжения." "Боже мой..." "Мадам, в Израиле просто вместо снабжения -- изобилие." "Молодой человек, -- заторопился старик с колодками наград на выгоревшем кителе. -Правда, что в Израиле ветеранам тоже дают продуктовые подарки ко Дню Победы? Мне в Севастополе всегда давали килограмм гречки к ..." "Это наглая антисемитская ложь, папаша. В Израиле ветеранам и всем прочим дают продукты круглый год." "И гречку?" "Нет, гречку не дают," -- отрезал сосед. "Там не растет гречка и ее туда не завозят?..." -- ужаснулся ветеран. "В Израиле растет все и все туда завозят, но гречку там не дают, ее продают повсюду и очень дешево." "Без очереди? -- не поверил старик. -- Так не бывает". И вот они уже месяц наяву живут в сказке израильского изобилия. К тревогам и к скадам они давно привыкли, да и война идет к концу. Начинается новая, неожиданно счастливая жизнь. Артур неумело прочел благодарственную молитву и пошел навстречу своему звездному часу -- на три пополудни назначена встреча в Министерстве обороны! В конце концов, подумал он, лучшим другом его на покинутой родине оказалась именно эта вечно шипящая соседка. Все мы должны быть благодарны в этой ситуации спасения от кошмара Союза не друзьям, а врагам. Без ее путевки в Тель-Авив стоял бы сейчас Артур с Марком и Аллой и получал бы какую-то дрянь по полкилограмма в одни руки. Да, шекелей катастрофически нехватает, но сегодня, через полчаса изумительной февральской прогулки по зеленому цветущему городу он будет выслушан наконец официальным лицом. Он отдаст растворитель евреям!..
      Израильский чиновник принял его брезгливо-вежливо, долго расспрашивал о его предполагаемом сотрудничестве с КГБ, удивился, когда Артур сразу сказал, что да, естественно, имел дело с КУРАТОРОМ, все ученые его уровня были ухожены всесильными органами. Менее внимательно выслушал чиновник предложения Артура о спасении Израиля от его врагов с помощью уникального растворителя, зевнул и пожал плечами: "А плевать нам на них. У нас всегда было, чем с ними разговаривать, а теперь и подавно. Не берите в голову, доктор." "Но... я же говорю с представителем государства?.." "Адони, я разведчик, а не химик, не мне оценивать стратегическую мощь вашего растворителя. У нас государство в эти дела не лезет. Предлагайте сами оборонным фирмам, но я бы на вашем месте на работу там не рассчитывал. По крайней мере, в течение пяти лет." "Как? И тут?" "А вы как думали? Вон генерал КГБ Калугин заявил, что каждый пятый оле -- его бывший добровольный помощник. Мы не собираемся их ни вычислять, ни наказывать. В конце концов, каждое государство должно иметь секретные органы, а они без помощи населения работать на умеют. У нас с вами речь идет о другом: о доверии вам НАШИХ государственных секретов, от которых зависит мощь и даже жизнь нашей страны. В ваш, к примеру, институт КГБ рекомендовало бы незнакомого эмигранта из Штатов? То-то. Почему же мы должны быть глупее?" "Ваши рассуждения -бюрократическая чушь, господин офицер. Я ведь не претендую на существующие секреты Израиля. Я предлагаю совершенно новый проект. Вы можете его засекретить от кого угодно, но не от меня, единственного в мире, который все о нем знает. Вы не только обрекаете меня на прогрессирующее бесплодие: через пять лет мой проект естественно устареет, а я совершенно потеряю квалификацию. Вы обрекаете Израиль на разработку вторичных идей. Это в свое время погубило Германию. Я приехал помочь Израилю..." "А кто вас звал именно для этого? Ни в одной брошюре Сохнута вы об этом ни слова не найдете! Мы же как-то обходились без вашей помощи со своей "вторичной наукой" до сих пор, обойдемся, бзэзрат ха-Шем, и далее, адони. Вам, в вашем возрасте, есть о чем подумать кроме как о безопасности Израиля. Никто другой вам здесь не поможет вписаться в страну, кроме вас самого. Научитесь что-нибудь делать, сторожить там или пляжи убирать. Подумайте о материальной безопасности своей семьи, а об Израиле, уверяю вас, есть кому позаботиться без советских гениев, создававших непобедимое оружие нашим противникам. Когда мы его захватили нетронутым на поле боя, во всем мире не нашлось покупателя на битую продукцию вашей военной промышленности. Думайте, адони, о себе. Советского гражданства вас лишили, обратной дороги нет. В Штатах и Канаде после 45 на работу не берут, тем более с вашим-то английским. Впрочем... пробуйте, предлагайте. Вы в свободной стране, барух ха-Шем. Желаю удачи." "Но проект совсекретный, вдруг попадет в руки врагов?" "Врагов? Вы их просто не знаете. Они без русских готовый танк помыть не могут." "А вам не кажется, что вы в демократической стране переплюнули все антисемитские ограничения тоталитарного режима? Те хоть открыто не признавались, что евреи не имеют права работать над секретными темами." "Это их проблемы, доктор, нам не указ. Тем более, что ограничения коммунистов для работы советских евреев в оборонной промышленности -- из области нашей пропаганды. Через этот кабинет прошли тысячи специалистов. И каждый, если ему верить, от таких должностей и наград, какие ему не только в Израиле, а в любой стране свободного мира и не снились бы. Создается впечатление, что вся неслыханная мощь империи зла создавалась евреями. Во всяком случае, процент евреев в вашей оборонке не ниже, чем в Штатах. Не надо мне пудрить мозги, я не фрайер, адони. Я склонен верить, что вы старательнее других работали на свою империю и ее союзников, включая наших смертельных врагов. Но, повторяю, я вас не упрекаю: вы жили в своей стране, а я уважаю патриотов и терпеть не могу изменников и перебежчиков. До Горбачева люди вроде вас и не думали об Израиле, вам было хорошо на родине, никто вас там не угнетал, иначе откуда взялась бы алия начальников, ученых и орденоносцев. Горбачев выпустил из бутылки много джинов, в том числе настоящих, а не мнимых антисемитов. Потому-то вы и здесь. Мы впустили вас, мы вам прямо в аэропорту дали гражданство, а вот уступать вам наши немногочисленные рабочие места в наиболее престижной отрасли мы вам не обещали. Ваша невостребованность на родине и спрос на вас за рубежом -- из области ваших собственных иллюзий. К нам это не имеет ни малейшего отношения. Я не стал бы вас "проталкивать" даже если бы мог. Но, повторяю, у меня совсем другие функции. Сохнут, врет он или не врет, но вас из рушащейся империи вывез. Оборонные фирмы могут вас использовать или нет. К нашему ведомству это отношения не имеет." "Рано или поздно вы горько пожалеете о нашем разговоре и вашей чванной тупости, офицер." "Доктор, я слышу это к концу каждого разговора за этим столом. Успокойтесь, вы не к зулусам приехали. Мы тоже кое-что умеем, знаем и имеем. В том числе и ясное представление о научно-техническом потенциале алии. Что же до якобы уникальных советских проектов вродле вашего, то наши фирмы сначала рассматривали их очень внимательно. И что же? Человек, выдающий себа за автора, как правило, оказывался то начальником над учеными, то третьестепенным исполнителем, а то и смежником, не способным не только довести проект до нормального обсуждения, но и объяснить его суть. Но сколько амбиций! Поймите, вы в еврейской стране, безмерными амбициями здесь никого не удивишь. Тем более не напугаешь. Спасибо вам за добрые намерения и успехов вам..."
      x x x
      Зазвонил телефон. "Мама, -- взяла трубку Марк, -- скорее, тетя Маша!" "Как вы там? -- кричала по русской привычке в трубку сестра, -- у нас тут говорят, что в Израиле началась гражданская война..." "Война? -- изумилась мама Алла, -- наоборот, Марика демобилизовали. Нам не с к кем воевать. Арабов больше нет." "Ну и что, а марокканцы, а ортодоксы, а олимы против сабров? У нас все газеты только и пишут о критическом положении Израиля. Да вы же сами нам столько лет писали, что у вас там все друг друга ненавидят. Слушайте, возвращайтесь, ну его, этот вертеп, ну что вам там может быть дорого? Хамсины? Ваши балабайты? Забудьте иврит и Израиль как кошмарный сон, у нас столько сейчас земли, богатств, городов, музеев. И одни евреи кругом!" "Вот именно поэтому я никуда и не вернусь, -- рявкнул в трубку Артур. -- Только евреи могут во главе правительства поставить такую мразь, которую мы только что видели по вашей программе. Кто возглавляет еврейскую Россию! Да и газеты ваши не изменились, им лишь бы в Израиль вцепиться. И наши левые газеты уже вопят о необходимости оккупации Глобуса Израиля. Они только к арабам всегда были голуби, а евреев подспудно ненавидят. Только евреи способны превратить в ад любой предоставленный им рай! Не будет у вас человеческих отношений. Вы думаете кто-то прогнал гоев с Земли? Как бы не так! Профессор Гади Цукер уверен, что нас просто выгнали с параллельно сохранившейся Земли, чтобы мы перегрызли друг другу глотки у миски с дерьмом." "Тем более возвращайтесь, -плакала тетя Маша. -- У нас тут совсем другие евреи... Неужели вы не помните, на какой культуре мы воспитаны? Нам плохо без вас." "Ну так приезжайте к нам." "Вы с ума сошли! После всего, что вы перенесли? И не из-за наших антисемитов?.."
      x x x
      -- Да, мы были израильскими гражданами, но, как говорил наш политический лидер профессор Арнон Софер, наша лойяльность простирается до первого сирийского танка. Я уже и не мечтал, что доживу до этого, -- отец Азиза, хайфский автомеханик Абдель любовно смотрел на сирийского офицера-танкиста, поставившего на стол чашку ароматного кофе. Большая веранда была залита утренним солнцем, на улицах арабского квартала царило радостное возбуждение, отовсюду неслась музыка.-- И вот я принимаю вас у себя в доме как дорогого гостя." Офицер сузил глаза: -- "Однако, вы отлично ладили с евреями, не так ли?" -- словно оскалися он, вытирая салфеткой усы. "Нам надо было как-то жить, но мы всегда чувствовали себя частью единого палестинского народа. Вот представьте, приходит ко мне в мастерскую человек. Он уже восемь лет живет в моей стране на том основании, что он еврей, но говорит только по-английски, и то еле-еле, не знает толком ни одного языка, кроме русского. И мне, который свободно говорит на его иврите, на нашем арабском и на хорошем английском, он заявляет, что он из "Моледет" и что он за трансфер! Меня -- в Иорданию с моим-то совершенным ивритом, а его в Палестину -- с его-то! Вот мы с вами из разных стран, а говорим как братья, а евреи из одной страны, Советского Союза, друг друга терпеть не могут. Москвичи и "грузины", "украинцы", "бухарцы". Это же совершенно разные нации, не говоря уж об их абсолютной чужеродности израильтянам, которые и сами совершенно разные и друг друга не переносят. Левые любили нас больше, чем своих правых..." "Ты не ошибаешся, брат, --прервал его офицер и встал. -- Мы с тобой из разных стран. Я из Сирии, в ты все-таки из Иордании. Мы с тобой говорим в сирийском городе Хайфе по-арабски, но вас, которые так гордятся своим ивритом, нам тут не надо. Никакого палестинского народа здесь, в Сирии не будет. Сирия для сирийцев. Пока тут не появились сионисты, вас тут и не пахло. В прошлом веке, когда уже были процветающие Бейрут и Дамаск, тут была грязная турецкая деревушка с давно забытым названием, а твои предки пасли черных коз, пока сюда не хлынули сионисты. Но они бы не построили все это, -- он окинул тяжелым взглядом притихший роскошный город, -- если бы вслед за ними сюда не потянулись из Иордании вы -- прислуживать сионистам. Вот так же вы и уберетесь вслед за ними. Ты говоришь, твой яхуд предложил тебе трансфер? Я слышал об этом. Они готовы были дать тебе денег на покупку дома в Иордании, научить твоих детей программированию, чтобы они могли работать в Каире или в Тунисе лучше других. Мы тебе предложим сутки для сборов и взять с собой то, что поместится в наш автобус. Мы тебя проводим в Иорданию так, как твоего яхуда коммунисты проводили из его России. А в твоей квартире нам есть кого поселить вместо вас, предателей арабской нации. У нас в Сирии проблемы с жильем. И нечего делать вам и вашим детям, обученным сионистами, в Дамаске или Каире. Вы покатитесь к другу евреев, к маленькому королю." И он вскарабкался на броню. Танк взревел, обдал веранду и ошеломленного Абделя сизым дымом. Прямо через сиявшую цветами клумбу, оставив за собой мессиво оранжевой земли, танк победно помчался к другим стальным питомцам Уралмаша, крушившим пустынную беззащитную Хайфу... Абдель с трудом перевел дух. Ах если бы вдруг вернулись евреи, -- с радостным замиранием сердца внезапно подумал он, -- как бы они на своих меркавах врезали этому "брату" и всем этим идиотам, бессмысленно стреляющим по окнам уже даже не нашего, а ИХ города!.. И тут Абдель услышал истошный крик жены и увидел толпу ИЗРАИЛЬСКИХ АРАБОВ, которые несли на сочащихся кровью простынях тела его Азиза и двух сыновей его соседей. Так весело и так недавно развлекались с абой-Артуром и вдруг такая оказия! Вот вам и сирийские братья... Столько лет защищали нас от общего сионистского врага, так мы вас ждали, чтобы нам все богатство от евреев досталось, а вы нас в изгнание, мало того, так жестоко обошлись с нашими такими беззащитным детьми!...
      x x x
      Салах гнал мерседес уже по автономии. Народу становилось все больше, вид людей был ужасен, словно это были жертвы землетрясения. Салах не останавливался, не расспрашивал, сжав зубы, он гнал мощную машину вперед. Справа появился его родной городок, а через овраг -- еврейское поселение. Первые караваны были здесь поставлены в знак протеста против рутинной кровавой акции людей Салаха год назад. Бородатые решительные поселенцы в вязанных кипах привезли сюда своих изящных молодых жен и очень подвижных детей. Французский журналист, давний друг Салаха и его соратников, всегда первым прибывающий в подобные горячие точки Палестины для освещения агрессивных действий евреев, так и не смог их пересчитать в свой бинокль. "Шустрые какие жидята!..." -- сквозь зубы сказал он Салаху с яростью, удивившей даже Салаха. Поселенцы первым делом посадили рядом с караванами фруктовый сад. Вид саженцев и развешенных пеленок и лифчиков вызвали в мировой прессе неслыханную бурю. Арафат не умел ни накормить досыта пошедших за ним арабов, ни трудоустроить, но получше колдуна древности Марлена мог организовать бурю во всегда готовым к действию мировых СМИ: мир во всем мире в опасности -- поселенцы поселились! Главы правительств обменивались звонками через океан, словно поселились снова на Острове Свободы несколько дивизий, посажены ракетные установки, перекрывающие атомным сектором пол-Америки м развешаны над ней спутники наведения ракет... Поселенцы вели себя в этой свистопляске достойно и твердо. Лишенные поддержки половины даже своего народа, парламента и правительства, они самим своим бесстрашием держали юнцов Салаха на почтительном расстоянии. Наблюдая их, Салах невольно отметил огромную разницу между этими евреями и сияющими идиотским восторгом еврейскими комсомольцами с их искренней солидарностью с палестинцами, всем мировым сообществом в этом всемирном кризисе, с горячими рукопожатиями в "День земли" и их лозунгами "Шалом -- ахшав!" Салаха так и подмывало сказать им с неповторимой русской интонацией: "Мир?! Сейча-ас..." Салах вдруг подумал тогда, что ни один нормальный народ ТАКУЮ землю без боя не отдаст, что ни одна нормальная страна, арабская или любая иная, никогда на впустит к себе в сложившемся виде их искусственный "палестинский народ" с его ТАКИМ лидером, такой "полицией" и такой "оппозицией", что никто его "народ" не любит, а страстно поддерживает только из метаисторической ненависти к евреям. Что перейди они завтра не то что с оркестром и знаменами, а со своими детьми, оружием и Арафатом израильскую границу В ЛЮБОМ НАПРАВЛЕНИИ, их встретили пулеметами и пушками, как встречали уже наученные их "миролюбием" бедуинский король и ливанцы... Все умные "палестинцы", все его арабские однокурсники по МГУ давно переехали в одну из арабских стран, давно на заслуженном отдыхе по всему арабскому миру, в Штатах и Канаде, вырастили детей, растят внуков, живут у себя на родине, пока он и его искусственно поддерживаемое благополучными богачами нищее воинство нищего сборища пытается отнять у чудом сохранившегося в Катастрофе крошечного народа его жалкий клочок земли, его древние города и могилы, его право на саму жизнь... Ни одна страна не пустит вооруженного откровенного врага в свои города-святыни. Требовать этого мировое сообщество может только от евреев. Если справедливая борьба палестинского народа кончится победой, если нас отделят от евреев и предоставят независимость, то рано или поздно неразличимая на карте мира земля должна кому-то приглянуться, что без отвернувшихся от его "народа" евреев защитить эту отнятую землю некому, что интифада способна озадачить только евреев, но даже не либеральнейшего из арабских правителей...
      Тогда Салах решил, что эти зловредные мысли внушены ему еврейскими парапсихологоческими силами. Теперь же, когда он как раз приближался к долине, где густо дымился и чадил горящим мясом кортеж машин, он понял, что это был просто здаравый смысл.... Вокруг был толпа. Палестинцы привычно и яростно митинговали, жгли наскоро скроенные иракские флаги, но большинство жгло по давней привычке заготовленные впрок для всевозможных протестов израильские. Салах вынужден был остановиться. "Кого?" -- спросил он полицейского с автоматом, хотя из радио уже знал ответ. "Арафата, -- ответил тот. -- Раис приехал сюда со всем правительством, чтобы выразить протест. А иракские парашютисты выжгли все машины огнеметами..." "А где же была охрана!? Там же элита наших сил!" "Кто же ожидал, что братья на такое способны? Ведь мы были единственные, кто поддержал Саддама в его войне в Заливе! Да и не успела охрана. Мы привыкли сначала выразить протест, а потом долго кидать камни в Магав. А это был не Магав..." " Они должны вернуться? " "Не знаю, хаджи... Они внезапно появились на вертолетах, сожгли город и кортеж и снова улетели." "Вы можете собрать сюда наших? Я попытаюсь организовать оборону. Надо заминировать дороги, надо..." Салах не успел кончить. Из-за гребня горы снова показались вертолеты. Шесть огромных советских монстров с ракетными кассетами. Все шесть полыхнули одновременно.