— Ну почему, мама? Мы так мало проехали. Я только начал привыкать к своей лошади.

— Хочу поговорить с тобой, милый. Это очень важно.

— Разве нельзя во время езды?

— Можно, однако разговор такой серьезный, что лучше стоять на твердой земле.

— Ой, ты боишься, что от твоих слов я упаду с седла? — со смехом спросил Никки.

Я ничего не ответила и первой соскочила на землю. Никки последовал за мной и, пока мы шли к дверям дома, выпытывал, о чем я собираюсь с ним говорить, — уж не о том ли, чтобы отправить его в школу подальше от дома.

— Нет, дорогой, — ответила я. — Совсем о другом.

Он издал облегченный вздох.

— Садись тут, на скамейку, и послушай меня, — сказала я, после чего долго молчала, не зная, с чего начать.

В самом деле, как рассказать ребенку, что я для него не та, кем он считал меня всю свою пока еще недолгую жизнь? Как открыть ему, что он никогда не был моим сыном, что его настоящая мать давно в могиле и что вообще все его существование — сплошная не правда, которой я, пусть вынужденно, пусть для его же пользы, обволакивала его?.. В какие слова облечь все мои признания?

Я глубоко вздохнула и начала свой рассказ — медленно, мысленно проговаривая каждую фразу:

— Я хочу… должна рассказать тебе одну историю, Никки. Она о моей родной сестре… Но и о тебе тоже, мой дорогой. А ты, пожалуйста, прояви терпение и слушай. Хорошо?

Он с удивлением, но и с интересом взглянул на меня: какому ребенку не хочется выслушать целую историю, к тому же так таинственно обставленную?

— Я слушаю, мама, продолжай, — с нетерпением сказал он.

Взволнованно теребя перчатки, я заговорила вновь:

— Когда мы с сестрой были еще совсем маленькими, моложе тебя, наши родители погибли при пожаре в гостинице. После этого нас отправили к тете в селение Хатфилд, возле Девейн-Холла. Там мы жили, пока не стали взрослыми.

— У тети Маргарет?

— Да, у нее. Дебора была немного старше меня, но мы с ней очень дружили. Не знаю, есть ли еще на свете такая дружба, какая была между нами.

— Это потому, наверное, — глубокомысленно заметил Никки, — что у вас не было родителей.

Я улыбнулась ему.

— Ты совершенно прав. Хотя в жизни бывает и по-другому. — Я снова набрала в грудь побольше воздуха, подняла глаза к мрачному небу в поисках поддержки и продолжала:

— Как я уже сказала, селение Хатфилд расположено рядом с Девейн-Холлом — владением лорда Девейна, дяди графа Сэйвила. У этого человека, я говорю о лорде Девейне, был сын по имени Джордж, весьма красивый и приятный молодой человек. — Я вгляделась в чистые голубые глаза Никки:

— Успеваешь следить за рассказом?

— Конечно, мама. Лорд Девейн — это дядя нашего графа.

— И одного из его сыновей звали Джордж, — повторила я и добавила:

— Он был ненамного старше моей сестры Деборы.

Сдвинутые брови Никки показали мне, что он не может понять, какое значение для моей истории имеет возраст неизвестного ему Джорджа.

Еще немного повозившись со своими перчатками, я снова заговорила:

— А дальше произошло вот что, Никки… Дебора и Джордж полюбили друг друга. Понимаешь?.. Но у нас с Деборой не было ни денег, ни знатного происхождения, и Джордж знал, что отец никогда не разрешит ему жениться на ней. Это тоже понятно?

Никки кивнул во второй раз.

Ободренная, я заговорила увереннее и быстрее:

— Они очень, очень любили друг друга и потому решили все равно пожениться. Только сделать это втайне от всех.

Я видела, что Никки уже вовсю заинтересовался романтической историей, которую я сбивчиво и нервно излагала, хотя взгляд его задерживался в основном на наших лошадях, пасущихся неподалеку.

— А теперь, — сказала я непроизвольно резко, — будь особенно внимателен, Никки. Это очень важно.

Он оторвал глаза от лошадей и удивленно взглянул на меня.

— Хорошо, мама.

— Итак, Джордж и Дебора, — повторила я, — тайно обвенчались, и никто об этом не знал. Кроме священника, конечно, и нескольких свидетелей. А потом… Вскоре отец Джорджа стал принуждать его жениться на девушке по имени Гарриет… Гарриет Коул… Потому что ее отец был очень богат, а отец Джорджа проиграл почти все семейные деньги…

Никки, без сомнения, был уже полностью захвачен разворачивающимся сюжетом.

Он спросил:

— Ты говоришь о маме этих девочек? Френсис, Марии и Джейн, да?

— Да, о ней… Слушай внимательно… Разумеется, когда моя сестра узнала, что именно задумал отец Джорджа, она ужасно расстроилась.

— А он… А сам Джордж? — с волнением поинтересовался Никки. — Он как?

— Как? — повторила я. — Он оказался слабым человеком и не смог… или не захотел противоречить отцу.

— Но ведь… — начал Никки и задумался. Ему, видимо, было трудно облечь свои мысли и чувства в надлежащие слова.

Я не стала помогать и вновь заговорила:

— А дальше, Никки, произошло вот что… Ты уже не маленький и можешь понять. Дебора должна была через несколько месяцев родить ребенка… Его отец — Джордж… Но Джордж вел себя так, как будто не хотел быть вместе с ней и будущим ребенком, а это очень беспокоило и оскорбляло Дебору. Поэтому она решила поскорее уехать из Хатфилда, где жила… В это время я уже была замужем за Томми Сандерсом, и моя сестра приехала ко мне… Конечно, куда же еще?

Я замолчала, потому что увидела на детском личике Никки совсем несвойственное его возрасту выражение напряженного ожидания чего-то дурного, что должно вот-вот произойти. Но он не произнес ни слова.

Я обхватила его за плечи и прижала к себе.

— А потом, Никки… Потом моя дорогая сестра родила ребенка… мальчика… И умерла почти сразу после его рождения, успев сказать мне, чтобы я стала для него матерью… И уже восемь лет я храню ее предсмертный завет, и все эти годы, Никки, ты был и остаешься моим сыном, которого я приняла всей душой и сердцем…

Он по-прежнему хранил молчание. Его тело оставалось напряженным, оно сопротивлялось моим объятиям.

— Значит, я не твой сын? — проговорил он наконец страдальческим голосом. — А ты не моя мама?..

Я повторила, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно мягче:

— Да, ты сын моей сестры Деборы и Джорджа Мелвилла, лорда Девейна. Могу добавить: это дает тебе право тоже называться лордом Девейном… Теперь, после смерти твоего отца… Тебе, а не Роджеру и не ребенку Гарриет, даже если у нее родится мальчик. Понимаешь, о чем я говорю?

Я ожидала, что мои слова пробудят в нем хоть какой-то интерес, вызовут вопросы, но он молчал.

— Ты все время обманывала меня, — сказал он потом тихим, ровным голосом. — Не говорила правду.

Я вгляделась в его побледневшее лицо, в расширенные, испуганные глаза и почувствовала, что сердце у меня разрывается на части.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — так же тихо произнесла я. — И моя любовь не обман, а чистая правда.

Дрожь прошла по всему его телу, он вырвался из моих рук и вскочил со скамьи.

— Как ты могла любить и не говорить правду? — крикнул он. — Разве так любят? Я понял, если бы ты сказала… Но ты не говорила!..

Я с мольбой протянула к нему руки:

— Дорогой… пойми, сестра никогда не признавалась мне, что она и Джордж женаты. Ни я, ни твой па… Ни я, ни Томми не знали, что ты законное дитя… И мы не хотели… боялись, что твое незаконное рождение может помешать тебе в жизни… Ты понимаешь?

Я видела, он не понимал, даже не пытался понять. Весь мир в одну минуту перевернулся для него, для мальчика, которому всего восемь лет. Что он мог уяснить? Только одно: та, кого он все эти годы считал матерью, ему не мать. Остальное было не важно.

Неожиданное открытие ошеломило его, вывело из равновесия. Опустошило.

Я должна была предвидеть, что так будет… Но могла ли я поступить иначе?..

Внезапно Никки сорвался с места и побежал туда, где стояли наши лошади. В одно мгновение он отвязал Нарсаллу, вскочил в седло и, рванув поводья, заставил ее сначала слегка попятиться, потом сразу перейти в галоп. Мгновение, и он скрылся из виду.

Я осталась стоять, сжавшись от страха, но не считая для себя возможным поехать вслед за ним. Я понимала, он должен побыть один. Без меня.

Тучи сгустились еще больше и опустились ниже к тому времени, когда я вернулась в замок. Флаги на его четырех башнях едва виднелись в сером, тоскливом небе.

Войдя в холл, я первым делом спросила у дворецкого, не видел ли он Роджера: я не хотела, чтобы тот находился сейчас вне пределов дома, потому что не верила словам Ральфа, будто его кузен никогда не причинит зла моему Никки.

Ответ дворецкого успокоил меня: после разговора в библиотеке Роджер ушел к себе в комнату и не выходил оттуда.

Мой второй вопрос был о Ральфе: где он сейчас?

— Мне кажется, его сиятельство у себя в кабинете, — последовал ответ, и я сразу направилась туда.

С ним находился один из его помощников по хозяйству, но Ральф пригласил меня войти, сказав, что они уже закончили все дела.

После ухода помощника Ральф сразу спросил, состоялся ли разговор с Никки, и я рассказала обо всем, что произошло.

Когда я закончила, он встал из-за стола и, выйдя в холл, велел находившемуся там слуге немедленно пойти на конюшню и передать Джону Гроуву, чтобы тот отправил нескольких конюхов на поиски Никки, а когда найдут, чтобы попросили мальчика срочно прийти в кабинет.

Вернувшись в комнату, Ральф снова уселся напротив меня и, слегка хмурясь, сказал:

— То, что происходит с Никки, естественно. Не следует так переживать, словно наступил конец света, и худеть с каждым днем.

— Конечно, — ответила я, — жизнь с постоянным страхом в душе весьма способствует аппетиту, не правда ли?

— Но череда несчастий уже закончилась, дорогая Гейл. Ты можешь снова приняться за еду.

Я вздохнула и потерла виски.

— Ты в самом деле считаешь, что Никки больше ничего не грозит?

— Уверен в этом, — ответил Ральф. — И потому решил завтра отправить вас обоих в Девейд-Холл. Об этом мы как раз говорили с моим помощником, когда ты вошла. Он поедет туда прямо сейчас и подготовит все, что нужно, к вашему прибытию.

У меня опустились руки, я в полном оцепенении воззрилась на него:

— Ты хочешь, чтобы мы там жили? С завтрашнего дня?

Взгляд его янтарных глаз был спокойным и уверенным.

— Да, — услышала я в ответ. — Это необходимо, чтобы утвердить Никки в его законных правах. Правах наследника и владельца Девейн-Холла… Тебе не обязательно сразу же начинать объезд ваших владений, — добавил он с улыбкой, — но необходимо, чтобы там как можно скорее появились хозяева. Тем более что твои ближайшие помощники, наверное, уже прибыли туда, и им не терпится тебя увидеть… Я говорю о мистере и миссис Макинтош. Будем надеяться, кулинарные способности старика помогут тебе прекратить голодовку.

— Возможно, ты прав, — сказала я без всякого энтузиазма.

Меня не радовал переезд, я боялась нового дома, не хотела быть там одна. Без него. Хотя понимала, что иного выхода нет.

— Девейн-Холл, — заговорил он вновь, — уже можно считать вашей законной собственностью — твоей и Никки. Я связался со своим поверенным в Лондоне, и тот начал подготовку к оформлению твоей опеки над Никки… — Увидев мое расстроенное лицо, Ральф поспешил добавить:

— Ты сохраняешь все права, как его мать, дорогая. Это подтверждено законом. Я же остаюсь душеприказчиком мальчика до его совершеннолетия.

Я не могла не спросить, так ли уж необходим наш спешный отъезд и можно ли считать, что Никки будет там в безопасности.

Ответ Ральфа показал, что он хорошо понимает мое состояние.

Повторив, что совершенно уверен в безопасности Никки, Ральф добавил:

— Не думай, будто я хочу отделаться от тебя, Гейл. Обещаю, что, как только смогу, а это будет совсем скоро, мы увидимся с тобой. Просто мне необходимо решить здесь еще кое-какие неотложные дела.

В этот момент в комнату вошел дворецкий с сообщением, что мистера Никки уже нашли, он в полном порядке и через несколько минут пожалует к его сиятельству графу.

Я прикрыла глаза и вознесла благодарственную молитву Господу.

После ухода дворецкого я уже могла думать и говорить о другом и попросила Ральфа, чтобы в предстоящем разговоре с мальчиком тот не касался самой болезненной для меня и Никки темы.

— Не имею ни малейшего намерения вмешиваться в ваши отношения, Гейл, — заверил он меня.

— О чем же тогда будет разговор?

— Об ответственности юного лорда Девейна перед его сводными сестрами.

— Что? — переспросила я, не сразу уразумев, что речь шла о трех дочерях Гарриет. А когда поняла, добавила:

— У их деда, слава Богу, денег куры не клюют.

На что Ральф ответил:

— Дело не только в деньгах. Дело в том, чтобы эти девочки не оказались в положении незаконнорожденных.

Я в тревоге посмотрела на него:

— Но разве можно что-то сделать?

— Это я и хочу обсудить с Никки.

— Ральф! — воскликнула я. — Ему еще только восемь лет!

— Но он уже лорд Девейн и должен смолоду учиться понимать свою будущую роль и ответственность перед многими людьми, чье благополучие так или иначе будет зависеть от него. Он должен знать, что ответственность — это часть тех привилегий, которыми его наделила судьба.

С этим я не могла и не хотела спорить. И вообще не хотела больше вступать в полемику с Ральфом. Единственное, чего мне сейчас хотелось, — чтобы он крепко обнял меня и сказал, что любит, что не представляет жизни без меня и больше всего желает, чтобы я стала его женой, невзирая на мое незнатное происхождение.

Но услышать это — как я поняла, поднимаясь со стула, — не было никакой надежды. Вместо всего этого он завтра отправляет меня из своего дома и, как видно, очень доволен таким решением, находя для его оправдания какие-то дурацкие причины — вроде того, что Никки и я должны поскорее вступить во владение этим чертовым Девейн-Холлом и начать мудро управлять им… О нет, я не думала, что Ральф намерен сразу же прервать наши отношения — зачем ему это, пока он не нашел никого другого? Он даже станет навещать меня в Девейн-Холле, чтобы и там прислуга шепталась о том же, о чем, несомненно, судачат в Сэйвил-Касле…

Но он не принимает во внимание одного, потому что и не догадывается об этом, — как только моя нога коснется земли Девейн-Холла, я уже никогда — слышите, граф Сэйвил, — никогда не лягу с вами в одну постель!.. Да, я найду в себе силы забыть о вас, милорд, — о вашем знатном происхождении, о благородстве… Даже о сделке, заключенной с вами относительно моей любимой лошади Марии… Если вы сами не соизволите вспомнить о ней…

Стук в дверь прервал мои размышления. На пороге стоял мой сын… То есть мой Никки.

— Вы хотели видеть меня, сэр? — робко спросил он.

— Да, входи.

Было видно, мальчик не ожидал застать меня здесь.

— Добрый вечер, ма… — проговорил он в смущении.

Он показался мне по-прежнему бледным, волосы и одежда намокли. Бросив взгляд в окно, я удостоверилась, что дождь льет вовсю.

— Пожалуй, я оставлю вас, — негромко сказала я. — Переоденься в сухое, Никки, поскорее.

Они оба кивнули, ничего не ответив.

В тот вечер я не спустилась к обеду, вместо этого пошла в детскую. Там было непривычно тихо, царило некоторое уныние. Трех дочерей Гарриет уже и след простыл, а сыновья леди Реджины, Чарли и Тео, были явно огорчены предстоящим отъездом Никки.

Я долго не задержалась там, пожелала всем спокойной ночи и поцеловала Никки, что всегда делала перед сном. Он ответил на поцелуй и назвал меня мамой, это наполнило мое сердце радостью и принесло некоторое успокоение.

Потом я вернулась в комнату, закончила укладывать вещи и долго стояла у темного окна, за которым шумел дождь.

Ральф пришел ближе к полуночи, когда дождь прекратился и через открытое мной окно в комнату врывался густой аромат садовых цветов.

— Не замерзла? — спросил он, закрывая за собой дверь.

— Я люблю запахи сада после дождя, — отвечала я.

Он приблизился, вгляделся в мое лицо.

— Все готово к отъезду? По дороге вы сможете переночевать в гостинице, а мой помощник Баррет и экономка Миллер, когда прибудете на место, окажут вам необходимую помощь. Кроме того, как я уже говорил, вас встретят супруги Макинтош. Не волнуйся, Гейл, все будет хорошо.

Только сейчас я ощутила холод, идущий от раскрытого окна, и поежилась.

— Должна повторить, Ральф, что так и не понимаю необходимости столь поспешного отъезда.

— Главным образом для того, — ответил он спокойным, деловым тоном, — чтобы к тому времени, как Коул обратится с претензией в судебные инстанции, вы с Никки уже фактически вступили во владение Девейн-Холлом.

— Неужели он это сделает? Значит, впереди еще и тяжба? Разве венчание Деборы и Джорджа в приходской церкви может оказаться недостаточным основанием?

Ральф пожал плечами.

— Кто знает, что соизволит придумать такой сутяга, как Элберт Коул? Особенно когда в ярости.

Я вздрогнула:

— Да, правда. Умоляю тебя, пусть один из этих людей из Лондона продолжает охранять Никки. Можно это сделать?

— Я сам пришел к этой мысли, Гейл.

— Значит, мальчику продолжает грозить опасность? Но ведь ты совсем недавно говорил…

— И продолжаю считать, что опасности нет. Однако предосторожность никогда не мешает.

Его слова меня нисколько не успокоили, Ральф это заметил, потому что подошел еще ближе и ласково произнес:

— Гейл, пожалуйста, не думай, что я оставляю тебя на произвол судьбы. Это совсем не так. Через несколько дней я приеду в Девейн-Холл и…

Я прервала его:

— Понимаю, Ральф. Не нужно больше об этом.

Я действительно не хотела, чтобы он продолжал убеждать меня в том, во что сам не верит, и желала лишь одного: чтобы эта ночь, последняя наша ночь, была такой же прекрасной, как все предыдущие.

Ему тоже было не до слов. Он обнял меня, прижал к себе, его губы скользнули по моей шее, он начал целовать мои глаза, губы. Я чувствовала легкую небритость его щек.

— Ты в самом деле очень похудела, дорогая, — прошептал он, сжимая мне бедра. — Но ничего, старики Макинтоши тебя быстро откормят.

— Ты говоришь обо мне, как о рождественском гусе, — со смешком сказала я, и Ральф тоже не удержался от смеха.

В эту ночь наши ласки были более медленными, но и более насыщенными, нежели раньше. Словно и он проникся моим ощущением неизбежного расставания.

Впрочем, не думаю, что Ральф разделял бы мои чувства, одобрил бы мое решение. Скорее всего он полагает, что будет приезжать в Девейн-Холл как душеприказчик своего кузена Джорджа и наши отношения продолжатся.

Однако я не могу… не смогу… Главным образом из-за Никки. Достаточно и того скандала, который, несомненно, будет сопутствовать — он еще не разразился в полную силу — его водворению… нашему водворению в Девейн-Холле. Я не могу… не хочу подбрасывать хворост в костер пересудами о своей любовной связи с графом Сэйвилом.

Но ни о чем таком я и словом не намекнула Ральфу в ту ночь.

После его ухода я долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к шуму вновь начавшегося дождя.

Горькая истина заключалась в том, что я хотела невозможного: любить Ральфа как мужа, а не как любовника. Жить с ним в одном доме — в его доме, который он так любит, помогать ему, родить ему детей, просыпаться каждое утро, видя на подушке рядом со своей головой его лицо в ореоле золотистых волос.

Я отдавала себе отчет в том, что это совершенно неосуществимо. Пусть мое имя очищено от подозрений в незаконной связи с Джорджем, но я все равно остаюсь женщиной незнатного происхождения, дочерью сельского врача, которая зарабатывает на жизнь уроками верховой езды… В общем, женщиной, недостойной стать супругой графа Сэйвила, члена палаты лордов Великобритании.

Осознание этого разбивало мне сердце.