Сделка

Горничная, которую леди Реджина прислала мне в помощь, не сумела скрыть удивления, увидев давно вышедший из моды наряд.

— Знаю, — уныло ответила я на ее озадаченное молчание. — У меня есть еще только одно платье, немного лучше, но не могу же я надевать его каждый вечер, верно?

Я стояла перед большим зеркалом, оправляя платье. Простой вырез и пышные рукава определенно были из вчерашнего дня.

— Вам бы нужно бархатную ленточку на шею, мэм, — сказала девушка. — Они сейчас в моде. Особенно если приколоть к ней какую-нибудь брошку. Есть у вас брошка?

Я одарила ее благодарной улыбкой:

— Спасибо за совет. Есть камея, доставшаяся мне от матери. А вот лента…

— Я сбегаю принесу красивую ленту, и мы посмотрим, мэм. Хорошо?

Не дожидаясь ответа, она направилась к двери.

Небольшое дополнение, внесенное в туалет, пришлось мне по вкусу, и я отправилась на обед, чувствуя себя гораздо более уверенно.

Все члены семейства, за исключением Сэйвила, уже собрались в гостиной возле бронзовой статуи короля Якова. Первым меня заметил и приветствовал Роджер.

— Миссис Сандерс, — сказал он доверительно, — как приятно снова видеть ваше привлекательное лицо. Мы так устали от лицезрения друг друга, что появление кого-либо, не носящего имя Мелвилл или Девейн, кажется просто даром небес!.. О Господи, — шутливо осадил он сам себя. — Я, видимо, опять сказал что-то не вполне приличное!

— Роджер! — с упреком проговорил Джон Мелвилл и, повернувшись в мою сторону, поинтересовался, как мне понравилась поездка по парку.

— Изумительно, — ответила я с энтузиазмом. — Лорд Сэйвил пытался принизить его великолепие, сказав, что этот парк уступает многим другим по размерам, но, по-моему, его сиятельство скромничает.

— Конечно, вам есть с чем сравнить, — ядовито заметила Гарриет. — Вы ведь бывали в стольких замках.

Никто не обратил внимания на ее выпад, и я в том числе: что взять с беременной женщины, к тому же вдовы?..

— Милый Ральф, — с легким смешком сказала леди Реджина, — он так привязан к нашему парку, так любит его, что боится лишний раз похвалить, чтобы, не дай Бог, не сглазить.

Я от души рассмеялась, и в этот момент Сэйвил вошел в комнату. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что через всю комнату пролетели яркие искры, которых присутствующие не могли не заметить.

Вслед за ним в дверях появился дворецкий и, обращаясь к леди Реджине, сообщил, что обед подан. На очереди была церемония следования к обеденному столу.

Граф Сэйвил предложил руку Гарриет, и, когда та поднялась с кресла, стала особенно заметна ее округлившаяся талия. Роджер сопровождал Реджину, чья талия была не менее располневшей; Джон Мелвилл предложил свои услуги мне.

— Что-нибудь слышно о вашем отце, Гарриет? — спросила леди Реджина, когда все уже сидели за круглым столом и суп был разлит по тарелкам.

— Да, как раз сегодня я получила от него письмо, — ответила Гарриет, пристально вглядываясь в содержимое тарелки и беря в руку ложку. — Дела задержат его дольше, чем он предполагал.

— Благодарение Богу, — пробормотал себе под нос Джон Мелвилл, и отражение этого чувства можно было прочесть на лицах всех Мелвиллов, сидящих за столом, включая Сэйвила.

Гарриет, правильно истолковав наступившее молчание, обиженно уткнулась в тарелку, и мне стало жаль ее. В конце концов, люди не виноваты в том, что Всевышний создает одних более приятными, а других менее.

Разговор за столом продолжался. Леди Реджина спросила меня, как себя чувствует мой сын в новой для него обстановке.

— Вполне терпимо, благодарю вас, — ответила я и отложила ложку, потому что суп оказался слишком сильно приправлен куркумовым корнем, чесноком и различными пряностями.

Теперь я могла более подробно поведать Реджине о том, какое впечатление произвели на моего сына солдатики, принимающие участие в битве при Ватерлоо, и какую роль в этой битве сыграл ее сын Тео.

— Он все со своими солдатами! — воскликнула его мать. — Откуда в нем такие кровожадные наклонности? Во всяком случае, не от отца.

— Это наследие Мелвиллов, дорогая, — сказал Роджер. — Наш род всегда отличался воинственностью. Для каких целей, как ты думаешь, был воздвигнут хотя бы этот замок с его башнями и бойницами?

Леди Реджина нахмурилась.

— И ты кровожаден, Роджер? — спросила она не то в шутку, не то всерьез.

— Конечно. И Джон тоже.

— Все мальчики любят играть в солдатики. — Сэйвил попытался немного смягчить категоричность Роджера. — Но это вовсе не означает, Джинни, что твой Тео, когда подрастет, станет кавалерийским офицером.

Я тоже захотела утешить леди Реджину и сказала, что мой Никки проявил не меньший интерес к военным делам, чем ее сын.

— Вполне понимаю мальчиков, — подхватил Сэйвил. — И причина, по-моему, вовсе не в кровожадности, о которой толковал Роджер, а совсем в другом. Привлекают порядок, стройность системы. Как в математике, например. Ну и, разумеется, притягательность подвига, отваги, мужества.

— Возможно, ты прав, Ральф, — сказала успокоившаяся Реджина. — Знаете, — с улыбкой обратилась она ко мне, — мой брат и сам до сих пор играет в солдатики.

— О, неужели? — вежливо удивилась я.

— Только это один из моих тщательно скрываемых секретов, — сказал Сэйвил. — Полагаюсь на ваше умение хранить их, мэм.

— Постараюсь, сэр, — ответила я, не глядя на него.

Чересчур насыщенный пряностями суп уже убрали, его сменила рыба — тушеный карп. Бокалы были снова наполнены красным вином.

— А как насчет вырезания бумажных кукол, Ральф? — спросил Роджер. — Уже оставил это занятие?

— Вовсе нет. Но Каролина больше полюбила игры мальчиков, и у меня не стало компаньона. Вот разве девочки Гарриет.

Та бросила на него осуждающий взгляд.

— Мои дочери не станут заниматься всякой чепухой. Они будут изучать буквы и числа, а также учиться рисовать и играть на музыкальных инструментах.

— Это похвально, — примирительно произнес Сэйвил.

Мне показалось, что он немного обижен, и захотелось защитить его. Поэтому я ляпнула первое, что пришло в голову.

— Все дети должны играть, — выдала я мудрую фразу, чем, конечно, немедленно, вызвала огонь на себя.

Гарриет, подняв голову от тарелки, окинула меня презрительным взглядом:

— Ну да, вы же большой знаток в деле воспитания детей! Во всяком случае, как их делать, вы знаете неплохо. А еще лучше — как их обеспечивать.

Наступила тишина. Роджер попытался что-то сказать, но я внезапно поняла, что с меня достаточно выходок этой женщины.

— Леди Девейн, — перебила я его, — не знаю, какие горькие обстоятельства вашей семейной жизни так озлобили вас, но могу заверить: я к ним ни в коей мере не причастна. Если вы думаете, что у меня была связь с вашим покойным мужем, то ошибаетесь. Что же касается моего замужества, то позвольте сообщить вам: оно было счастливым, мой сын родился в любви, и я знать не знаю, почему лорд Девейн изволил одарить его такой суммой, которую, впрочем, как вы слышали, я принимать не собираюсь. Вполне возможно, но это лишь мои предположения, что, поступая так, он хотел расплатиться за что-то, чего ни я, ни вы знать не можем. И что произошло, как видно, до нашего с ним знакомства.

Произнеся эту тираду, я отодвинула свою тарелку и наклонилась вперед, к сидящей напротив меня Гарриет.

— А теперь скажу главное, — произнесла я звенящим голосом. — Если вы посмеете нарушить покой моего сына своими домыслами относительно его и лорда Девейна, я сделаю все, что в моих силах, чтобы жизнь показалась вам по-настоящему горькой.

Не знаю, как Гарриет, но я и сама была напугана зловещими нотками, прозвучавшими в моем голосе.

Снова напряженная тишина повисла в воздухе. Я заметила легкую улыбку на губах одного из лакеев, стоящих возле буфета. Она появилась и сразу же уступила место вежливому безразличию.

— Браво! — раздался возглас.

Это был Джон Мелвилл.

Глаза Роджера блестели от возбуждения и любопытства.

— Ну, что ты скажешь, Гарриет? — спросил он. Ее чуть косящие глаза с тревогой впились в меня.

— Надеюсь, вы поняли, моя угроза не пустой звук, — повторила я. — Больше я предупреждать не стану…

Она отвела взгляд. Мне почему-то показалось, что она думает сейчас о моей тетушке Маргарет, которую считает колдуньей, о ее таинственных снадобьях, в которых я, возможно, тоже знаю толк.

— Я поняла вас, — пробормотала она в конце концов.

Сэйвил произнес холодно и спокойно, обращаясь к дворецкому:

— Пожалуй, можно подавать следующее блюдо, Пауэлл.

Глава 15

После обеда женщины удалились в гостиную, мужчины остались в столовой за своим портвейном. На этот раз я не извинилась и не ушла к себе, а погрузилась в разговор а детях с леди Реджиной. Мы обменивались с ней различными историями и происшествиями из их жизни, сводящимися к тому, как непросто быть матерью. Гарриет сидела на некотором отдалении от нас, перед камином, не сводя глаз с решетки.

К своему удивлению, я чувствовала себя легко с сестрой Сэйвила. Меня сблизило с ней ее отношение к детям. В отличие от многих знатных дам она не перепоручала их — я это ясно видела — заботам нянь, горничных и наставников, но принимала самое деятельное участие в воспитании. Рассказала она немного и о себе.

— Да, я выросла здесь, в Сэйвил-Касле, в роскошном замке. Дом, где я живу сейчас, не идет с ним ни в какое сравнение — просто жилище обыкновенного джентльмена среднего достатка. Не хочу сказать, что мой муж беден, но и богатым его не назовешь. Мои дети, только приезжая сюда, знакомятся с жизнью тех, кого принято называть знатью…

Я подумала, что по сравнению со мной она и ее муж все равно богаты, как небезызвестный Крез.

— Девейн-Холл тоже не выглядит так, как Сэйвил-Касл, — впервые вступила в беседу Гарриет. — Но папа вложил в него большие деньги. — Она поджала губы и стала слегка походить на бульдога. — Поэтому несправедливо, что он достанется Роджеру.

Я обратила внимание, что речь у нее правильнее, чем у отца, и только позднее узнала: Гарриет окончила хорошую школу в Бате, где ее учили, помимо всего прочего, правильному произношению и хорошим манерам. Учили, да недоучили; исправили речь, но не душу.

Вскоре мужчины появились в гостиной, и Сэйвил повторил свое предложение показать мне розарий, пока окончательно не стемнело.

— Вначале я пойду пожелать Никки спокойной ночи, — сказала я, бросая полный надежды взгляд на дверь, словно та могла помочь мне скрыться, избежать того, чего я и хотела, и боялась.

И все же у меня была мысль: после прощания с сыном ускользнуть в собственную спальню и запереться там.

Мои смелые планы расстроила леди Реджина.

— Зачем же подниматься туда? — сказала она. — Мне уже не так легко это дается.

— Конечно, — не могла я не согласиться. — И леди Девейн тоже, — добавила я со всей возможной доброжелательностью. — Но я могу…

— Ах нет, — сказала леди Реджина, — не утруждайте себя. Я сейчас скажу, чтобы их всех привели сюда.

И она сделала это.

Семеро детей заполнили гостиную, и я с трудом расслышала, как мой Никки пожелал доброй ночи. Он показался мне уже иным — не таким, каким я видела его утром, когда мы ехали сюда.

Мой сын выглядел старше. Да, он повзрослел за один этот день.

Как только дети покинули комнату, Сэйвил еще раз предложил показать мне розарий, расположенный позади замка. С дрожью в голосе, которую всячески старалась скрыть, я ответила согласием, а все присутствующие, как мне почудилось, сделали вид, что ничего не заметили.

— Розарий и сад при кухне, — словоохотливо объяснял мне Сэйвил, когда мы вышли из задней двери холла, — устроены в стенах, окружающих замок. Остальные сады, их еще несколько, не считая парка, в котором мы уже побывали, расположены вне стен замка. Их осмотр мы оставим на другие дни, хорошо?

Я молча выразила согласие.

Мы прошли по террасе, затем спустились по каменным ступенькам на брусчатую дорожку, проложенную, как я узнала позже, вокруг всего дома. По обеим сторонам ее были высажены кусты голубой лаванды и еще какие-то неизвестные мне растения — группами и поодиночке; они обрамляли разбросанные вокруг небольшие валуны, создавая видимость естественного природного ландшафта. Но вот мы обогнули дом, миновали живую изгородь, прошли под аркой, увитой розами, и ступили в розарий.

Удивительное впечатление — с первых же мгновений все представшее перед моими глазами показалось причудливым созданием природы, хотя таковым быть не могло. Не могли розы сами по себе вырасти на древних стенах или на входной арке, не могли так затейливо распределиться по огромному пространству, гармонично перемежаясь цветами мака, герани, аконита. Розы были всевозможных цветов и оттенков: алые, пурпурные, коралловые, карминные, а также белые, бледно-желтые, лиловые.

Мы остановились, вдыхая их аромат.

— Великолепно, милорд, — сказала я совершенно искренне. — Все в вашем доме устроено продуманно и с большим вкусом.

Сэйвил не скрыл, что ему понравились мои слова.

— Это все результат соединения вековых традиций и вкусов многих поколений, — ответил он очень серьезно.

И мне было приятно хотя бы так выразить ему признательность за все, что он сделал для меня. Но в глубине души я понимала, что этим все не кончится. Нет! Я давно уже стояла на наклонной плоскости и сначала едва заметно съезжала по ней, теперь же движение значительно убыстрилось, причем не посторонние силы, а я сама увеличивала скорость.

Мы продолжали идти в глубь сада, любуясь цветами, упиваясь их ароматом, и в то же время оба знали, что он позвал меня сюда, а я согласилась пойти вовсе не для этого.

Остановившись у старинной стены, мы смотрели, как садится солнце, освещая крыши и трубы замка.

Сэйвил положил руки мне на плечи, осторожно повернул спиной к стене. Заходящее солнце освещало его лицо, золотило и без того золотистые волосы, смуглую кожу. Оно было безупречно, его лицо, даже в беспощадных лучах солнца. Но выражение этого лица не было сейчас мягким, спокойным — в нем чувствовалась напряженность.

Я замерла.

— Мне не удается выбросить из головы мысли о вас, Гейл, — сказал Сэйвил. — Они преследуют меня по ночам, а днем вторгаются в мои дела.

— О, неужели? — произнесла я дрожащим голосом, тщетно надеясь превратить все в шутку.

Сердце у меня было готово вырваться из груди, на шее билась какая-то жилка. Я подняла руку к шее, чтобы скрыть от него это биение.

— Хочу, чтоб вы знали, Гейл, — снова заговорил Сэйвил, — что вы совершенно свободны в своих поступках. Я не за тем пригласил вас к себе в дом, чтобы предложить стать моей любовницей. Клянусь в этом. И вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите. Во всяком случае, до тех пор, пока Джон не найдет для вас подходящее жилье. Поверьте, в моем доме вы будете желанной гостьей, какой бы ответ я сейчас ни получил.

Я молчала. Я просто не могла говорить.

— Поймите меня, Гейл, — продолжал Сэйвил. — Моя страсть к вам не имеет ничего общего с вашим пребыванием в Сэйвил-Касле.

— Да, — наконец с трудом сказала я: во рту у меня пересохло. — Я верю вам, милорд.

Прядь волос упала мне на лоб, он отвел ее так осторожно, словно боялся повредить. Прикосновение его пальцев отозвалось дрожью во всем моем теле.

— Все, что я хочу услышать от вас, Гейл, — это да или нет.

Я сглотнула и попыталась заговорить, но не смогла. Сэйвил молча ждал.

Спустя какое-то время мне удалось прошептать:

— Я… я не знаю.

Сэйвил взял мое лицо в ладони, словно это был цветок, которым он хотел полюбоваться вблизи, и, наклонив голову, поцеловал меня.

Моя спина была еще крепче прижата к теплому камню стены, лицо повернуто к нему. Его губы не отпускали мои, и через мгновение я раскрыла их, отвечая на поцелуй. Сильное тело давило на меня, оно было напряжено, я же попыталась расслабиться, чтобы принять его формы, слиться с ним. Боже, как мне было хорошо!

Руками я обхватила его шею, и опять весь мир исчез, перестал существовать для меня. Ни роз с их ароматом, ни солнца, ни каменной стены, отделенной от моей спины лишь тонким муслином платья, — ничего не было, а только лишь горячее тело, прижатое к моему, требовательный рот и желание, бродившее в моем теле, словно весенний сок в растениях.

Наши губы и языки яростно изучали друг друга, он ласкал мою полуобнаженную грудь, мои пальцы впивались ему в спину.

Я сдалась. Сложила оружие. Слова были не нужны — мы оба знали это.

Сквозь жаркий туман нашего взаимного желания прорезался голос:

— Ральф, где вы?

Вопрос прозвучал трижды, прежде чем мы смогли оторваться друг от друга и начали приводить в порядок свою одежду.

Сэйвил не сдержал проклятия в адрес незваных посетителей розария, и в этот момент его сестра и Джон Мелвилл появились перед нами.

— Роджер и Гарриет продолжают ссориться и выяснять отношения, — сообщила леди Реджина, — а мы решили прогуляться по саду. Понравился он вам, миссис Сандерс?

— Он не может не понравиться, — ответила я, с гордостью отмечая, что голос мой звучит вполне нормально, и вознося благодарность солнцу за то, что оно уже спряталось за дом, а потому, надеюсь, никто не обратит внимания на мои припухшие губы и пылающее лицо.

— Я как раз рассказывал миссис Сандерс некоторые подробности о нашем розарии, — сказал Сэйвил тоже совершенно обычным голосом. — Но мне кажется, она немного устала. Да и не мудрено: сегодня такой насыщенный день.

Не знаю, вложил ли он в свои слова какую-то долю иронии, но для меня они прозвучали вполне серьезно, и я была благодарна ему за возможность хоть немного прийти в себя.

— О, конечно, — согласилась леди Реджина, глядя на меня с подозрительным участием. — Чай будет подан через двадцать минут, и потом миссис Сандерс сможет наконец отдохнуть. Она заслужила отдых.

В последних словах Реджины мне все же почудились нотки сарказма, хотя у меня создалось впечатление, что ей это не свойственно.

Мы вернулись в гостиную, где я, почти не принимая участия в разговоре, выпила чаю с молоком и съела кусок булки, намазанный маслом, после чего отправилась наверх, к себе в комнату, пожелав всем доброй ночи и захватив с собой одну из свечей, специально положенных у дверей гостиной.

Окна в моей спальне были отворены, теплый, почти летний воздух наполнял комнату. Я встала у одного из окон, вслушиваясь в вечерние звуки. Откуда-то уже доносилось щелканье соловья, и я почувствовала, как комок подступает к горлу.

Вошла горничная, спросила, помочь ли мне переодеться. Я с благодарностью согласилась, так как ощущала немыслимую усталость после полного впечатлений дня, а когда она ушла, захватив мое желтое платье, чтобы погладить его, я снова подошла к окну.

Соловей продолжал свою песню, я прикрыла глаза, вдыхая запахи ночи, стараясь отбросить от себя все мысли. Потом медленно, словно в полусне, подошла к гардеробу и достала с верхней полки мешочек с лекарственными травами, который захватила с собой.

Я очень ясно помнила день, когда тетушка Маргарет дала мне самый первый пакетик с тем, особым, составом. Это было ровно за неделю до того, как мы с Томми поженились. Тетушка вошла ко мне вечером и сказала, протягивая пакетик: «Повремени с детьми, Гейл, ты еще так молода. Вам с Томасом нужно сначала стать на ноги. Принимай это, как там написано, каждый день, и не торопись заиметь ребенка».

Однако она запоздала со своим снадобьем: через шесть месяцев после свадьбы у нас появился Никки. Правда, это было…

Я держала в руках пакет и продолжала вспоминать.

Тогда, после рождения Никки, я поняла, что мы с Томми не можем позволить себе еще одного ребенка, и стала принимать лекарство тети ежедневно. Я научилась сама приготавливать его. И оно оказалось действенным: ни разу за время брака я не забеременела.

После гибели Томми у меня не было необходимости прибегать к нему, но я захватила пакетик с собой, когда собирала вчера вещи. Зачем? В этом я не хотела признаваться даже самой себе, пряча, как страус, голову в песок. Выходило, что я решила стать любовницей Сэйвила задолго до сегодняшнего поцелуя в саду.

Он пришел почти через полтора часа. Все это время я сидела в постели, рядом горела свеча, я смотрела в раскрытую книгу, но не понимала ни слова.

Услышав негромкий стук в дверь, я спокойно произнесла:

— Войдите.

Дверь открылась, он стоял на пороге, доставая головой почти до притолоки. На нем были светлая рубашка и штаны от вечернего костюма. Закрыв за собой дверь, Сэйвил сказал:

— Меня атаковал в библиотеке Роджер. Я уж начал думать, что никогда не смогу от него отделаться и придется его убить.

Я захлопнула книгу, положила ее на столик у кровати.

— Я знала, что вы все равно придете.

Пройдя легкой для своего роста походкой через всю комнату, Сэйвил подошел ко мне.

— Гейл, — произнес он.

Усевшись на край кровати, он некоторое время внимательно смотрел мне в глаза, словно что-то искал в них. Видимо, то, что он там нашел, удовлетворило его, потому что он кивнул головой и, приподняв мою руку, повернул ее ладонью вверх и поцеловал туда, где проступали голубые жилки.

— Благодарение Богу, — сказал он.

Под его губами мой пульс начал биться, как во время быстрого бега.

— Милорд, — выдохнула я.

Сэйвил поднял голову.

— Ральф, — поправил он. — Мне хочется услышать, как вы называете меня по имени.

Я облизнула пересохшие губы.

— Ральф, — повторила я, стараясь унять дыхание, смирить биение пульса.

Он улыбнулся своей ослепительной улыбкой:

— Кажется, я всю жизнь только и делал, что ждал, когда вы произнесете мое имя…

Он был — извините за банальное сравнение — как солнечный свет: горячий, несущий жизнь, пробуждающий эту жизнь, и мое тело тянулось к нему, как к солнцу.

Наклонившись еще ниже, он поцеловал меня, его пальцы ласкали мою шею, ключицы. Он продолжал целовать меня, и я, обхватив его руками, притянула к себе.

Мне хотелось обнимать его вечно, постоянно ощущать на себе его тело, вдыхать запах кожи, волос… И целовать…

Наконец его губы оторвались от моих и опустились ниже, коснулись шеи, груди.

— Гейл… — хрипло выговорил он. — Господи, Гейл, что ты со мной делаешь…

— По-моему… мне кажется, — умудрилась я выговорить, — эти чувства взаимны.

Сэйвил опрокинул меня на подушки, его руки смело двигались по моему послушному телу. Отстранившись, я начала расстегивать его белоснежную батистовую рубашку. Он застыл и терпеливо ждал, пока я закончу. А потом я стала гладить и целовать его теплое смуглое тело… обнаженное тело…

Как мне описать то, что свершилось между нами в ту ночь? Техника любви, я полагаю, остается техникой — почти машинальными движениями, и то, что происходит между одной любовной парой, не слишком отличается от действий второй или третьей. Разница в малом, а вернее, в самом что ни на есть огромном — в чувствах. В накале страсти, в яркости огня, в его насыщенности. В мере нежности. И доброты.

В ту ночь Ральф и я стали любовниками. От слова «любовь», а не от слова «незаконное сожительство», «тайная связь». Хотя и от последних значений никуда не уйдешь.

Мы стали любовниками, когда я ощутила его внутри себя, когда мы слились воедино; когда я почувствовала, какое наслаждение мы даем друг другу — никто из живущих на земле не сможет мне дать ничего подобного.

От этой мысли мне стало горько, потому что я знала — он не может стать всецело моим.

Но лето лишь начиналось. Впереди было еще много дней, которые я проведу в этом прекрасном замке, а значит, до расставания далеко…

Ральф ушел от меня на рассвете, а встретились мы уже за ранним завтраком. Он сидел за столом, когда я вошла, и ответил на мое приветствие наклоном головы и едва заметной улыбкой, тронувшей лишь уголки губ.

Я же была еще наполнена переживаниями минувшей ночи.

Взяв с буфетной стойки тарелку и положив какую-то еду, я заняла место подальше от Ральфа, хотя, кроме него, за столом сидела только его сестра.

— Сегодня мы с Джоном, — обратился он ко мне, — собираемся проверить, как идет строительство некоторых новых зданий, и сразу после завтрака отправимся туда. А наши мальчики еще вчера уговорили меня дать распоряжение наполнить бассейн. Это уже делается, там можно будет плавать. Если хотите, второй завтрак подадут прямо на лужайку перед банями, и можно устроить пикник с детьми.

— Мой сын не умеет плавать, милорд.

— Вы уже говорили об этом. Значит, необходимо побыстрее научить его, чтобы он тоже не был лишен этого летнего удовольствия, миссис Сандерс.

— Мои мальчики впервые начали плавать в нашем бассейне, — сказала леди Реджина. — А также, насколько помню, Ральф и Джон. Да и я тоже.

Я не скрыла удивления:

— Вы умеете плавать, леди Реджина?

— Представьте, да… И у меня к вам небольшая просьба: поскольку вы наша гостья и пробудете здесь какое-то время, называйте меня просто Джинни, а мне разрешите звать вас Гейл.

Этим предложением леди Реджины я была удивлена намного больше, чем ее умением плавать. Ведь исходя из того, что она могла подумать, когда узнала, в какой спальне мне предложено обосноваться, линию ее поведения я представляла себе несколько иной. Во всяком случае, на сближение я не рассчитывала.

— Вы очень любезны, леди Реджина, — ошеломленно ответила я.

— Джинни, — тут же поправила она.

— Джинни, — неуверенно повторила я.

Она повернулась к брату:

— А мне тоже можно участвовать в вашем пикнике у бассейна?

— Конечно, Джинни. Я еще не успел сообщить об этом всем остальным.

Реджина удовлетворенно вздохнула.

Я же с настойчивостью, достойной лучшего применения, вернулась к вопросу, всерьез меня беспокоящему, помимо всего прочего, конечно, а именно: кто будет учить Никки плавать и отвечать за его безопасность. Мистер Уилсон еще так молод.

— Подозреваю, что за это возьмется сам Ральф, — весело сказала Джинни. — Он уже проверен на моих мальчиках. Они плавают как рыбы.

Ральф поднялся из-за стола:

— Прошу извинить, Джон ожидает меня. До встречи, леди.

Я старалась не провожать его глазами, когда он выходил из комнаты.

Глава 16

После завтрака Джинни повела меня в сад, расположенный за крепостными стенами. Боже, как много тут садов, парков, цветников? Хотя за столько веков можно было, наверное, устроить еще больше. К счастью, их никто не разрушал, не разорял, не сметал с лица земли. С каждым веком они только улучшались, разрастались и хорошели.

Однако моя спутница, она же мой новый чичероне, сменившая на этом поприще своего брата, не была расположена к историческим экскурсам, а, напротив, рассказывала мне о нынешнем положении Сэйвил-Касла.

— Ральф совершенно перестроил конюшни за последние пять лет, — говорила она. — Каретный сарай тоже оказался мал для его коллекции экипажей, поэтому он его снес и построил новый. Там даже есть специальная, как это называется… мойка для карет.

Утро было изумительное — настоящее лето. Его начало приветствовали флаги цветов рода Сэйвилов, развевающиеся под легким южным ветерком на четырех башнях замка. Тропинка, по которой мы шли с Джинни, вывела нас прямо к конюшням, и я с восторгом и завистью смотрела на «лошадиный дворец».

— Все это стоит немалых денег! — вырвалось у меня, прежде чем я поняла свой промах. Залившись краской, я сказала виноватым тоном:

— Прошу прощения, Джинни, мне не следовало так говорить. Какое право я имею рассуждать о расходах графа!

Его сестра добродушно рассмеялась:

— Но это в самом деле стоит целого состояния, Гейл. А еще одно состояние ушло на новые постройки. Зато он гордится, что может дать работу многим людям, оставшимся без куска хлеба после окончания войны с Наполеоном.

Я знала, о чем говорит Джинни: наши солдаты, победителями вернувшиеся с полей сражений, нашли страну обнищавшей и истощенной, в ней для них не было ни места, ни работы, их семьи голодали и были готовы на все, чтобы прокормиться.

— Рада за тех, кто нашел здесь работу, — сказала я. — Представляю, как благодарны они вашему брату.

— О, если бы вы видели! — воскликнула Джинни. — Ральф построил целый поселок, где они живут со своими семьями. Он не говорил вам?

— Нет, — ответила я, торопясь отнести и этот факт к достоинствам графа Сэйвила, коих и так набралось уж слишком много для одного человека.

Мы обогнули конюшни и миновали проход, который, вероятно, раньше служил тыловыми воротами в крепостной стене. Картина, представшая перед моими глазами, не могла не вызвать восхищения. Мы оказались на огромном лугу, поросшем изумрудного цвета травой. Она сверкала и переливалась под лучами солнца, почти сливаясь с омывающими ее водами озера.

— Давайте присядем, Гейл, — сказала Джинни. — Мне стало трудновато ходить.

— Конечно, Джинни, — тотчас согласилась я.

— Эту беременность я переношу тяжелее, чем три предыдущие, — продолжала она. — Видимо, сказывается возраст.

Поскольку она сама заговорила на эту тему, я спросила о сроке ее беременности.

— Семь месяцев, — ответила Джинни.

— Ну, тогда у вас есть все основания уставать от ходьбы. Мы прошли не так уж мало.

Морщась, она приложила руки к пояснице и тяжело опустилась на ближайшую скамью. Действительно, вид у нее был усталый. Я решила не беспокоить ее разговором и молчала.

Реджина заговорила сама и, к счастью, опять о поместье и ни о чем другом.

— В средние века замок всем обеспечивал себя сам, — рассказывала она. — Даже теперь здесь производится почти все, что необходимо для жизни его обитателей и окрестных жителей. Это намного дешевле, чем привозить откуда-нибудь издалека.

Чем больше я узнавала, тем больше удивлялась, а вернее, пугалась этой грандиозности: мне начинало казаться, что Сэйвил-Касл не просто большое поместье, а чуть ли не целая страна или на худой конец графство.

Через какое-то время Джинни, охнув, поднялась со скамьи и сказала, что, пожалуй, следует отправляться назад.