Я принес еще один поднос, уставленный грязной посудой, и повара заставили маленькую Ио мыть ее. Внутренний дворик был буквально усыпан мусором, в основном яблочными семечками и кожурой, и Каллеос сказала мне:
      - Я твоя хозяйка, Латро, ты помнишь это? А теперь подмети-ка здесь как следует, да не забудь: ты должен открывать дверь посетителям и спрашивать, кто и за чем пришел. Ну и еще кое-что. Ты помнишь?
      Я кивнул и сказал, что только что прочитал об этом на дверях собственной комнаты.
      - Вот и хорошо, - успокоилась Каллеос. - И не забудь непременно подмести еще раз после того, как уйдут гости. Постарайся и это запомнить: я люблю, чтобы с утра во дворике было чисто. Да вот еще что, Латро: девушки свои комнаты обязаны убирать сами - хотя они, конечно, постараются заставить тебя делать это, ленивые неряхи. В любом случае их комнаты должны быть убраны к вечеру. Если увидишь, что кто-то отлынивает, скажи мне.
      - Хорошо, госпожа, - сказал я.
      - А вечером, когда будешь открывать дверь гостям, не впускай ни одного пьяного, если он не докажет тебе, что у него есть деньги - причем серебро, а не медяки! Золото тоже годится. Впускай любого, у кого есть золотые монеты. Но если у человека вид обшарпанный, если он кажется пьяницей или, наоборот, полным трезвенником, не впускай его ни в коем случае. И не вздумай без нужды размахивать своим ужасным кривым мечом! Впрочем, надеюсь, нужды в этом и не возникнет.
      - Я понял, госпожа.
      - Твоих кулаков вполне достаточно. Можешь пустить их в ход - как в прошлый раз с этим, как там его?.. Да, когда Ио вымоет посуду, пошли ее ко мне. И не позволяй двум этим бездельникам на кухне сваливать на ребенка всю грязную работу! Мы с ней отправимся на рынок. Большую часть необходимой к вечеру провизии я, конечно, закажу - ее принесут позже, - ну а всякие мелочи прихватит Ио. И когда разносчики принесут наши покупки к задней двери, не болтай с ними, а проверь, все ли на месте, и отправь их немедленно прочь. Нечего им совать свой нос в наши дела! Итак, я на тебя рассчитываю, Латро?
      Гости появились, едва стало темнеть. В основном это были лысые или седые пожилые мужчины, и они показались мне слишком старыми, чтобы с ними драться. Я всех впустил и, пока девушки развлекали их, немного поспал прямо на табурете у двери. Проснулся я, лишь когда первые из гостей уже собрались уходить. Некоторые, впрочем, остались на ночь в комнатах девушек. Когда внутренний дворик опустел, я отнес кубки, чаши и тарелки на кухню, чтобы Ио завтра все это вымыла, и вытащил свою метлу.
      Большая часть светильников была потушена, а в углу дворика спал какой-то мужчина. Было совершенно ясно, что как следует убрать здесь невозможно, но я решил сделать все, что в моих силах. Находиться ночью во дворике было особенно приятно. Месяц тонким серпиком светился сквозь пелену легких облаков, отбрасывавших на стены едва заметные тени. Стало прохладнее, в воздухе пахло росой и цветами, которые Каллеос купила еще днем.
      Я как раз подметал в углу, где стояло множество ваз с цветами, когда плеча моего коснулась женская рука. Я обернулся, пытаясь разглядеть лицо незнакомки, но оно терялось во мраке.
      - Пойдем со мной, дитя войны, - сказала женщина. - А это сделаешь позже. Или никогда.
      Догадавшись, что именно ей нужно, я бросил метелку на каменный пол и стал искать незнакомку в темноте среди вазонов с цветами, однако увидел ее, лишь когда она зажгла серебряный светильник в форме голубя, который, как оказалось, висел у нее над постелью.
      Я не могу вспомнить, сколькими женщинами уже обладал в своей жизни. Возможно, их не было вообще. Знаю лишь, что для меня в ту ночь она была первой и единственной, ибо ни одна другая не могла в сравнении с нею даже претендовать на звание настоящей женщины. Наши любовные восторги, казалось, продолжались бесконечно, вставали и рушились в прах города, а я все сжимал ее в объятиях, все время ощущая на лице дуновение душистого весеннего ветерка.
      Возлюбленная моя была еще очень молода, почти ребенок. Ее нежная кожа казалась розовой в розоватом свете светильника-голубя; но само тело ее было вполне женским, груди маленькие, но идеальной формы. Очи синели, как летнее небо, волосы вздымались языками пламени, и от нее исходил дивный запах амброзии и тысячи других ароматов, свойственных ночи.
      - Ты забываешь все на свете, - сказала она. - Но меня будешь помнить!
      Я кивнул: говорить я не мог. По-моему, я даже пальцем пошевелить был не в состоянии.
      - Я куда прекрасней моей извечной соперницы. У нее три лика (*103), но ни одного, подобного моему. Ее ты уже забыл, но меня не забудешь никогда.
      - Никогда!
      Стены ее спальни были из алого бархата; казалось, в неярком свете по нему пробегают огненные блики.
      - И я куда прекраснее Коры-девственницы! - В голосе ее послышались горечь и презрение. - Не так давно я облагодетельствовала одно жалкое создание по имени Мирра (*104). Лучше б я от этого удержалась! Собственный отец овладел ею, и она превратилась в дерево, в бессловесный предмет с деревянными конечностями. - Я заметил, как странный рогатый слуга в дверях замахал на кого-то широкими белыми рукавами, чтобы не нарушали наш покой. - И все же она родила сына, самого прекрасного младенца на свете. Я спрятала мальчика в сундучок - чтобы сберечь его, ибо у меня были возлюбленные, которые непременно воспользовались бы им как женщиной.
      Я кивнул, хотя предпочел бы, чтобы она говорила со мной о любви.
      - Я верила ей - той злой девке, что смеет называть себя Девой, хотя Аид частенько ложится меж ее ног (*105). А она сумела отпереть мой сундучок и выкрала младенца. Я молила о справедливости, но она держала его при себе по четыре луны в году. И в конце концов он умер, и из его крови вырос кроваво-красный цветок, в чаше которого мы сейчас лежим.
      - И пусть бы это продолжалось вечно, ибо каждый твой поцелуй кажется мне первым!
      - Увы, это тебе не суждено, мой милый. И скоро - о, как скоро! - ты вынужден будешь меня покинуть! Но ни облика моего, ни слов моих ты не забудешь.
      И она зашептала мне на ухо, снова и снова повторяя примерно одно и то же, но разными словами. Не могу воспроизвести это здесь - я совершенно не помню, какие именно слова она говорила, и, по-моему, сразу же забывал их, едва услышав; впрочем, возможно, они просто затаились где-то на дне моей памяти и никак не могут всплыть на поверхность. Я помню, как она показала мне золотое яблоко, и лучи света заиграли на его блестящей поверхности.
      А потом она исчезла, исчезла и ее спальня, а я остался стоять посреди дворика, опираясь на метлу. Стало гораздо прохладнее; высоко над головой висел месяц, похожий на основание тончайшей чаши, в которой хранилось некое знание, запретное для меня.
      Я взял один из зажженных светильников и снова стал искать дверь в комнату своей возлюбленной среди ваз с цветами. И нашел ее! Возле двери лежал полураспустившийся алый анемон, над которым, дрожа крылышками, вился беленький ночной мотылек.
      Я отогнал мотылька и поднял цветок. Мне показалось, что в чашечке анемона затаилась искорка ее смеха, а может быть, то была лишь капелька росы...
      На плечо мое легла женская рука. То была Каллеос, от которой сильно пахло вином, ибо она всегда пила наравне с мужчинами.
      - Да брось ты свою метлу, Латро, - сказала она, - и перестань шнырять среди ваз с цветами да еще с лампой. Завтра все доделаешь как следует, при свете. Ступай-ка за мной. А знаешь, ты очень хорош собой!
      - Спасибо на добром слове, - пробормотал я. - Что тебе от меня нужно, госпожа?
      - Всего лишь опереться о твою руку. Помоги мне добраться до спальни. О боги, как хочется спать! Ужасно я устала сегодня! А в спальне у меня припасен целый бурдюк отличного вина, так что я тебя еще и угощу. Несправедливо, что ты все время работаешь и даже минутку посидеть с гостями не можешь.
      Я отвел ее в спальню. Она рухнула на постель, так что веревки под матрасом затрещали; потом сказала, где у нее хранится бурдюк с вином, я принес его, и она налила мне и себе по полной чаше. Пока я пил, Каллеос быстренько задула лампу и сообщила доверительно:
      - Я уже не в том возрасте, когда на женщину хорошо смотреть при ярком свете. Поди-ка поближе, сядь со мной рядом.
      Я сел к ней на постель и погладил ее по обнаженной груди.
      - О, да ты отлично умеешь и с женщиной обращаться!
      Было не так уж темно. Я оставил дверь приоткрытой, и в спальню Каллеос падала полоска света от серебряного светильника в виде голубя; в ушах моих вдруг послышался знакомый шепот, но такой тихий, что я не мог разобрать слов. Каллеос спустила с плеч одежду, в полутьме виднелись белые груди и округлый живот. Я боялся, что вид ее обнаженного тела вызовет у меня отвращение, но почему-то отвращения не испытывал: чем-то Каллеос показалась мне похожей на ту женщину, возникшую из цветка анемона. Странно, однако ведь и любое написанное слово всегда бывает кем-то прежде произнесено вслух со смыслом, а не является просто грязноватой отметиной на листе папируса.
      - Поцелуй меня, - сказала Каллеос. - И помоги лечь.
      Я снял с нее сандалии и стащил спущенную одежду через ноги.
      Она, правда, уже похрапывала, так что я вышел, плотно прикрыв за собой дверь, и отправился в свою комнату, где и сижу сейчас, описывая в дневнике случившееся со мной этой ночью.
      21. ЭВТАКТ
      В дверь постучали, когда я подавал завтрак.
      - Боги, не иначе что-то стряслось - простонала Каллеос.
      Зоя, похвалявшаяся щедрой платой за прошлую ночь, попыталась ее успокоить:
      - Ну почему обязательно стряслось? А вдруг это как раз добрая весть? Никогда ведь не знаешь заранее.
      В дверь застучали еще сильнее.
      - М-да, - заметила Фая, - наверняка чем-то тяжелым колотят.
      Оказалось, стучали тупым концом копья, обитым железом. Я обнаружил это, открыв дверь. Этот Эвтакт и с ним полдюжины гоплитов буквально ворвались в дом. Они были в доспехах, с тяжелыми щитами, однако в откинутых шлемах, так что я со злости успел как следует стукнуть одного из воинов по шее, а самого Эвтакта швырнул на пол через бедро, пока на меня не навалились остальные. Когда гоплиты окружили меня, наставив копья, я, отшвырнув в сторону табурет, выхватил меч. Женщины завизжали. Эвтакт вскочил и тоже выхватил меч, но Ио повисла у него на руке с криком:
      - Не убивай его!
      Он стряхнул с себя девочку и сказал:
      - Мы и не собирались его убивать, если он сам на копья не бросится. Кто здесь хозяин?
      Каллеос вышла вперед; она была так бледна, словно ее тошнило.
      - Хозяйка - я, а Ио - моя рабыня. О каком убийстве ты говоришь, лохаг? (*106) Если убьешь моего раба, придется заплатить сполна. Девять мин стоил он мне, а купила я его всего месяц назад, у меня и расписка есть, а там подпись одного из самых уважаемых афинских граждан.
      - Однако сама ты вовсе не эллинка!
      - Я этого и не утверждаю! - с достоинством возразила Каллеос. - Я говорю лишь, что человек, продавший мне этого раба, из знатной афинской семьи. Он сейчас в море, командует одним из подразделений нашего флота. Ну а я свободная гражданка и постоянно проживаю в Афинах. Я действительно родом из чужой страны, однако нахожусь под защитой здешних законов.
      Эвтакт с кислым видом смотрел то на нее, то на меня.
      - Сколько в доме мужчин?
      - В данный момент? Трое. А зачем тебе это знать?
      - Позови остальных.
      Каллеос пожала плечами и сказала Фае:
      - Приведи Лала и Леона.
      - А ты, - Эвтакт ткнул в мою сторону острием меча, - быстро назови имя человека, который тебя продал!
      Я молча покачал головой.
      - Его имя Гиперид, господин, - ответила вместо меня Ио. - Прошу тебя, не причиняй Латро зла: он ничего не может запомнить!
      Гоплиты, которые, подталкивая друг друга локтями, пялились на женщин, умолкли, как по команде. Эвтакт опустил меч и с лязгом сунул его в ножны.
      - Так ты говоришь, он ничего не помнит, девочка?
      Ио смутилась и молча кивнула.
      - Ну это мы быстренько проверим, - заявил Эвтакт и повернулся к Каллеос. - У вас книги какие-нибудь есть?
      Каллеос покачала головой.
      - Ни одной. Я все свои записи делаю на восковых табличках.
      - Совсем ни одной? Хочешь, чтобы мы поискали? Вряд ли тебе это понравится.
      - Ну есть одна книга - в ней Латро должен все записывать, иначе он ничего вспомнить не может, тебе ведь Ио уже сказала.
      - Ага! - Эвтакт глянул на одного из спартанцев, и оба понимающе улыбнулись друг другу. - Давай-ка сюда эту книгу, женщина.
      - Я даже не знаю, где Латро ее прячет.
      - Тебе все равно не прочитать ее, лохаг, - вмешалась Фая. - Я, например, пробовала, но он пишет на каком-то варварском языке!
      Наши веселые повара, которые еще утром преспокойно чистили сковородки, громко переговариваясь между собой, стояли теперь рядом с Фаей и выглядели весьма жалко. Тот гоплит, которого я ударил, наконец поднялся с пола, потирая шею.
      - Но сам-то он наверняка сможет прочитать собственные записи? - сказал Эвтакт. - Латро, принеси мне свою книгу.
      - Он боится, господин, что ты ее у него отнимешь, - сказала Ио. - Ты ведь не сделаешь этого, правда?
      - Нет, конечно. А ты знаешь, девочка, где эта книга?
      - Да. Я о Латро знаю больше всех.
      - В таком случае принеси ее. Обещаю, мы ни Латро, ни тебе зла не причиним.
      Ио сбегала в мою комнату и вскоре вернулась со свитком.
      - Хорошо, - сказал Эвтакт. - А теперь...
      И тут в дверь снова постучали. Эвтакт велел одному из гоплитов посмотреть, кто там, и отослать пришедшего прочь. А мне он сказал:
      - Отличный свиток! Должно быть, стоил не меньше двух "сов". Только слишком длинный, чтобы его можно было развернуть на весу, верно?
      Я кивнул.
      - Ну так разверни его на полу, чтобы я мог посмотреть. А ты, девочка, придержи конец.
      Тот воин, что ходил отворять дверь, возвестил:
      - Срочное послание, лохаг. Из Милета (*107).
      Эвтакт кивнул, и воин впустил какого-то высокого и очень худого человека с пышной копной спутанных черных волос. Он был одет в пурпурный плащ, все пальцы в перстнях. Худой человек быстро глянул в мою сторону, потом - на Каллеос и сказал, обращаясь к Эвтакту:
      - Да благословят тебя боги, благородный воин! Мне нужно кое-что сообщить тебе. Наедине.
      Каллеос с улыбкой предложила:
      - Я могу проводить вас в удобную комнату, где никто не помешает вашей беседе. Мы, правда, еще не успели убрать после вчерашней вечеринки...
      - Это не важно! - рявкнул Эвтакт. - Мы там долго не задержимся. А ты, Латро, сверни пока свой свиток да не выпускай его из рук. Присмотри за ним, Басий.
      Они ушли и почти сразу вернулись. Спартанец выглядел довольным, а милетец - опечаленным. Эвтакт сказал гоплитам:
      - Этот парень сообщил, что скоро нам самим придется о себе заботиться. - Он повернулся ко мне: - Разворачивай-ка свой свиток.
      Я подчинился и, добравшись до последнего листа, обнаружил там засохший цветок люпина.
      Эвтакт присел рядом со мной на корточки, разглядывая цветок.
      - Эй, посмотрите-ка сюда! - обратился он к своим воинам. - Все видели?
      Те дружно закивали.
      - Ну так запоминайте хорошенько. Возможно, вам придется рассказывать об этом самому Павсанию (*108). Вы слышали, как я задал этому варвару вопрос? И как он не мог мне ответить? Видели, как он разворачивал свиток? Видели цветок? Так вот, смотрите, ничего не забудьте! Все это очень важно! И тому, кто совершит ошибку, с рук не сойдет.
      - Благородный спартанец, - начал было худой человек в пурпурном плаще, - если позволишь...
      - Не позволю. Вы, ионийцы, на золоте просто помешаны. Мы одерживаем для вас победу за победой, так что вам кажется, будто и у нас золота полно. Да самый жалкий раб в этом доме куда богаче любого спартанца!
      - Ну, раз так... - пожал плечами милетец и повернулся, чтобы уйти, но Эвтакт остановил его:
      - Эй, не так быстра - Два воина преградили милетцу путь к двери. Уйдешь, когда я позволю, не раньше. А пока слушайся моих приказов, иначе плохо тебе придется. Ты, Латро, пойдешь с нами; и эта девочка тоже. Как ее имя?
      - Ио! - пискнула Ио.
      - А ты, женщина, - Эвтакт повернулся к Каллеос, - обратись к Павсанию или к любому из наших военачальников, и деньги тебе вернут. Молчать! Слишком много болтаете - все вы здесь болтуны!
      - Господин, - спросил я, - можно мне взять в своей комнате плащ и чистые хитоны?
      Он кивнул:
      - Можешь взять все, что хочешь, главное, книгу свою не забудь. Басий, ступай с ним.
      - Эврикл, - обратилась Каллеос к человеку в пурпурном плаще, - но ты-то ведь не уйдешь с ними?
      - Нет конечно! - ответил тот.
      Эвтакт живо обернулся к нему:
      - Ты хочешь сказать - конечно да! Ты ведь родом из Милета, а Милет входит в состав Империи, которая воюет против нас, так что теперь ты наш пленник. Если вздумаешь колдовать, тебе быстренько перережут глотку пикнуть не успеешь!
      Я ушел в сопровождении Басия и больше ничего из их разговора не слышал. Когда мы вернулись, в ногах Ио уже лежал маленький узелок; она прижимала к себе деревянную куклу. Басий вопросительно глянул на Эвтакта и указал на мой меч.
      - Он был у меня в доме сторожем, лохаг, - пояснила Каллеос. - Если хочешь, Латро, оставь свой меч здесь, я его сохраню для тебя.
      - Нет, - возразил Эвтакт, - пусть передаст Басию. Возможно, Павсаний сам захочет вернуть Латро его меч.
      После прохлады внутреннего дворика улица показалась мне просто раскаленной. Я вскинул узел с пожитками на плечо и свободной рукой взял за руку Ио; она крепко уцепилась за меня, другой рукой сжимая свой узелок. Перед нами вышагивал Эвтакт, который смотрел на каждого встречного в упор, желая смутить, и все время плевался, ибо его обоняние оскорбляли запахи городских помоек. Милетец с кислым видом тащился сзади и что-то бормотал себе под нос.
      Басий шел справа от меня, а слева и сзади вышагивали остальные гоплиты - с длинными копьями, в красных плащах и с тяжелыми щитами, на которых была изображена похожая на один из значков клинописи буква, которую жители Пурпуровой страны (*109) называли "стилус". Это был, видимо, авангард спартанской армии, и лучники, стоявшие на страже у городских ворот, с явным облегчением посматривали на них.
      У каждого спартанского гоплита было по нескольку рабов, которые несли его имущество, ставили для него палатку и готовили пищу. Рабы уже успели купить в Афинах вина, так что и нам перепало немного, поскольку сами воины еще даже не завтракали. Рабы купили также луку, вареного ячменя, соленых оливок и сыру. Ио утверждает, что я ничего не помню, и, наверное, так оно и есть, однако я сразу вспомнил, сколько вина подавалось к столу у Каллеос и какие замечательные дыни и фиги она покупала.
      Прежде чем нам дали поесть, Эвтакт послал в Афины рабов, чтобы вызвать вторую эномотию (*110). После трапезы (кстати, очень быстро завершившейся) он приказал остальным рабам разбить лагерь. Я спросил Басия, куда мы идем.
      - Возвращаемся на Пелопоннес, - ответил он, - если царевич сейчас там. Он хочет тебя видеть.
      Я спросил, зачем я ему, но Басий так и не ответил.
      - Ты, наверно, не помнишь, - сказала мне Ио, - но мы уже плавали у берегов Пелопоннеса с Гиперидом. Этот полуостров тогда показался мне совсем диким - на берегу мы видели всего несколько маленьких деревушек.
      Басий кивнул:
      - Верно, у побережья слишком много морских разбойников. Торговлей для Спарты занимается Коринф.
      Тут этот милетец, явно прислушивавшийся к нашему разговору, заметил:
      - И благодаря этому неустанно богатеет!
      - Ну это их дело, - равнодушно откликнулся Басий и пошел прочь.
      - Странные люди, правда? - обратился ко мне милетец. - Я знаю, ты меня не помнишь, Латро, но я Эврикл Некромант. Вспомни, еще не так давно ты держал на кладбище факел, помогая мне сотворить одно из самых знаменитых своих чудес.
      - Да, ты действительно был в гостях у Каллеос во время той пирушки, подтвердила Ио, - и держал пари с Гиперидом. Мне Рода рассказывала.
      Эврикл согласно кивнул.
      - Верно, девочка! Из чего можно заключить, что я добрый приятель Каллеос, законной владелицы Латро.
      - Ничего подобного!
      Эврикл с неодобрением посмотрел на Ио. У него удивительная способность выражать удивление, поднимая одну бровь значительно выше другой.
      - Латро - свободный человек! А я его рабыня! Каллеос утверждала, правда, что я принадлежу ей, но у нее на меня даже купчей нет.
      - Как и на Латро, по-моему. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Между прочим, не вздумайте говорить о купле-продаже с этими спартанцами! Если у всех народов на земле торговля всегда считалась делом уважаемым, а воровство - недостойным, то у спартанцев все наоборот. Вор для них - прямо-таки герой, особенно если его не поймали, а торговец, даже если у него всего лишь прилавок на рынке, - человек совершенно порочный.
      - Ты их, похоже, недолюбливаешь, - сказал я.
      - А кто их любит? Некоторые, правда, ими восхищаются, чуть ли не поклоняются им, но любить - не любит никто! Да судя по тому, что я видел сегодня, они и друг друга-то не слишком любят.
      Ио спросила, бывал ли он на Пелопоннесе.
      Он с сокрушенным видом кивнул:
      - Там, стоит отойти подальше от Коринфа, что на Истме (*111), ужасная бедность! И еды-то приличной не найдешь - все ячмень да бобы. Вы ведь видели, как обошелся со мной Эвтакт? Вместо благодарности сделал меня своим пленником. А ведь я принес ему весьма ценные сведения! За такие любой военачальник из приличного города непременно наполнил бы мне рот серебром.
      - Ты ведь сообщил этим спартанцам обо мне, - сказал я.
      - Да, это так. И по-моему, поступил весьма хитро. Видишь ли, я узнал, что спартанцы ходят по Афинам и всем задают дурацкие вопросы, даже внимания на ответ не обращая. Они, например, спрашивали, где тот или иной человек обедал. Люди по большей части, естественно, отвечали, что дома или у друзей, ну, некоторые - в гостинице или харчевне; однако же ответы их вроде бы никакого значения для спартанцев не имели. И вот, выслушав с полдюжины подобных историй, я догадался: они ищут человека, который не помнит, где обедал. То есть, по всей вероятности, тебя.
      - А тебе-то что плохого мой хозяин сделал? - с возмущением спросила Ио.
      - Да ничего, - ухмыльнулся Эврикл. - Не беспокойся, вряд ли спартанцы хотят причинить ему зло, что-то не верится. Судя по поведению Эвтакта, Павсаний скорее одарит Латро или возвеличит его. Да и потом, спартанцы все равно рано или поздно отыскали бы его - впрочем, я, возможно, уже опоздал, хотя не теряю надежды на кое-какую выгоду для себя.
      - Мне казалось, тебе не хочется быть их пленником?
      - Верно, не хочется; но куда больше мне неприятна их неблагодарность. А если желание сбежать от них станет нестерпимым, я просто удеру, превратившись в невидимку.
      Когда из Афин подошли все воины из лоха Эвтакта, мы отправились в путь; каждый воин шел в сопровождении рабов, тащивших его тяжелый щит, шлем, копье и прочие пожитки, а мы, то есть Ио, Эврикл и я, шли налегке следом за Эвтактом. На ночь мы разбили лагерь на берегу ручья, а перед сном Ио напомнила мне, что сперва я должен описать в дневнике все события сегодняшнего дня. И вот я пишу и вижу перед собой какую-то женщину с двумя факелами в руках. Рядом с ней два гончих пса. Она стоит на скрещенье дорог и манит меня к себе. Как только кончу писать, непременно выясню, чего она хочет.
      22. ЖЕНЩИНА НА СКРЕЩЕНЬЕ ДОРОГ
      Богиня мрака напугала меня. Сейчас она давно уже исчезла, но мне все еще не по себе. Никогда бы не подумал, что женщина способна внушить мне такой ужас, даже если в руках у нее нож и она собирается перерезать мне горло. Но богиня мрака - не обычная женщина.
      Хотя, когда я отошел от костра и приблизился к ней, она показалась мне такой, какую можно встретить в любой деревушке. Темноглазая, темноволосая, волосы перевязаны лентой, ростом еле-еле мне до плеча. В каждой руке она держала по факелу, и черный дым от них поднимался в небеса.
      Ее собаки тоже были черными и очень крупными - при виде их я сразу подумал о царской охоте на львов, хотя, по-моему, никогда такой охоты сам не видел. Мордами псы доставали женщине почти до плеч; уши у них стояли торчком, как у волков. Клочья белой пены на мордах поблескивали, падая на землю.
      - Ты меня не знаешь, - сказала женщина, - хотя видишь каждую ночь.
      Услышав ее голос, я понял, что это царица или богиня, и с почтением поклонился.
      - Мои псы могут в один миг разорвать тебя на куски, ты это понимаешь? Или думаешь, что способен справиться с ними?
      - Нет, Великая богиня, - сказал я. - Ведь это твои псы.
      Она рассмеялась, и ветви деревьев шевельнулись.
      - Хороший ответ. Но не называй меня Великой богиней, так называют владычицу земли, а она - мой заклятый враг. Я же Энодия, богиня мрака, Мать ночная (*112).
      - Хорошо, Мать ночная.
      - Забудешь ли ты меня, если мы более не свидимся?
      - Постараюсь не забыть. Мать ночная.
      Она снова рассмеялась, и снова что-то шевельнулось среди деревьев - так близко, что я почти разглядел это.
      - Знай, Латро, я богиня ядов, убийств и смертельных заклятий; мне подвластны-призраки; я королева невров; я едина в трех обличьях. Понимаешь ли ты меня?
      - Да, богиня, - сказал я смущенно. - Но не очень хорошо.
      - Сегодня ты миновал множество крестьянских жилищ и почти возле каждого видел, наверное, мое изображение, вырезанное из дерева или из камня, - три женщины, стоящие спиной к спине.
      - Да, Мать ночная, видел, но не знал, что это значит, - зубы у меня стучали от страха.
      - Ты, конечно, не помнишь, однако, глядя на луну, ты всегда видел меня, как и я тебя. Однажды, услышав, как кто-то призывает Юного бога, я подошла ближе; ты стоял в воде, я поискала вокруг, но его рядом не обнаружила. Помнишь ли ты, какой я тогда предстала перед тобой?
      Я не мог говорить и лишь молча покачал головой.
      Подобно тому, как рассеивается тьма, когда луна выглядывает из-за облака, богиня мрака растаяла и на ее месте возникла прелестная дева, та самая, которую я видел у озера после того, как провел ночь в объятиях Гилаейры.
      - Теперь вспомнил? - сказала дева и улыбнулась. - Сила Геи-Земли велика, но я-то здесь, а ее здесь нет. - В руках у нее был лук, как и тогда, а в колчане на поясе - семь стрел. Гончие псы, спутники богини Мрака, ластились к ней.
      - О да, - ответил я, - вспомнил! Благодарю тебя! - Я упал перед нею ниц и готов был целовать ей ноги, но псы злобно оскалили клыки.
      - Учти: я тебе не друг. Ты - всего лишь враг моего врага, и стоит мне уйти, ты снова меня забудешь.
      - Ну так не уходи никогда! - воскликнул я страстно. - Или возьми меня с собой.
      - Я не могу остаться, а ты не можешь пойти туда, куда направляюсь я. Но я пришла, чтобы рассказать тебе о той стране, куда ты вскоре отправишься. Это мое царство. Там меня зовут Охотницей, или Авге, и ты тоже можешь называть меня так.
      - Хорошо, Охотница.
      - Когда-то моя страна принадлежала Гее (*113). Но я отвоевала ее и приказала разбить старые алтари.
      - Я понял, Охотница.
      - Ты не должен стремиться ослабить власть моих помощников над собой, а поскольку ты все забываешь, я пошлю с тобой своего раба, который будет напоминать тебе об этом. К счастью, такой человек уже и так рядом с тобой; он поклялся служить мне вечно и без оглядки и поступит так, как я сочту нужным.
      - Но я тоже послушен тебе, Охотница!
      - Вряд ли. Впрочем, я знаю: ничего дурного против меня ты не замышляешь. Взгляни-ка сюда. - Она протянула ко мне раскрытую ладонь: на ладони извивалась змейка длиной не более мизинца. - Возьми ее и береги.
      Я взял змейку, но мне некуда было ее положить, и я держал ее просто в руке, однако через некоторое время почувствовал, что она исчезла и я сжимаю пустоту.
      - Итак, - продолжала богиня, - чуть дальше по дороге ты увидишь крестьянский дом. Это недалеко, так что не бойся: воин, которому ведено сторожить тебя, не успеет проснуться. Ты должен войти в дом и заставить его хозяев принести тебе бурдюк с вином и чашу. Когда же ты встретишь того, кто предан мне всей душою, то налей и ему полную чашу этого вина, а в чашу опусти змейку. Все понял?
      - Охотница, - сказал я, - но твоя змейка исчезла!
      - Ничего, в свое время найдется. А теперь ступай. Я пошлю своих собак вперед, пусть разбудят людей в доме.
      Не успела она договорить, как псы сорвались с места и мгновенно исчезли.
      Я пошел за ними следом и, пройдя шагов пятьдесят, ощутил невыразимую потребность вновь увидеть ее. Я обернулся, но лучше б я этого не делал! Охотница исчезла, а на ее месте высилась громадная богиня мрака с факелами в воздетых руках. Вокруг нее плавали клочья тумана и сгустки тьмы; какие-то бесформенные тени выползли из-под деревьев. Вдруг послышался леденящий душу вопль, и я бросился бежать. Не знаю, бежал ли я выполнять поручение или просто от страха, который нагнала на меня Мать ночная.
      Дом казался самым обыкновенным, из необожженного кирпича, с тростниковой крышей; двор был окружен невысокой глинобитной стеной. Калитка была сломана; я вошел во двор и увидел на земле сброшенную кем-то с алтаря статую - три женщины, стоящие спиной к спине; сами алтари, находившиеся по обе стороны от входа в дом, повреждены не были. Дверь тоже уцелела, однако, когда я уже собирался войти, из дома вдруг, резко распахнув дверь, выбежал какой-то мужчина с вытаращенными глазами. Он непременно столкнулся бы со мною на бегу, если б я не перехватил его.
      - Не ты ли здесь хозяин? - спросил я.
      - Да, я.
      - В таком случае я, наверное, могу тебе помочь и снять с дома проклятье, однако ты должен сам принести мне бурдюк с вином и чашу.
      Он в изумлении беззвучно открывал и закрывал рот, точно пытаясь сказать что-то, и, наверное, у него на губах выступила бы пена, если б они так не пересохли. Жалостные вопли, доносившиеся изнутри, смолкли; слышно было лишь, как плачет ребенок.
      - Принеси же мне вино, - повторил я.