- Я могу одолжить тебе немного денег, - предложил Пиндар.
      - Это хорошо, - сказал жрец. - Вот что, молодой человек, купи на эти деньги жертвенное животное - здесь ими многие торгуют, и подыскать подходящее будет нетрудно. В крайнем случае вполне хватит и петуха.
      Пиндар вздрогнул:
      - Нет, только не петуха!
      - Прекрасно! Чем больше... хм... жертва, тем, разумеется, лучше. Обычно жертвователи просят даровать плодородие их полям, для чего курицы или петуха вполне достаточно. А еще часто в жертву приносят молодую свинью.
      - У меня тоже остался последний вопрос к тебе, - сказал Пиндар жрецу. Нет ли здесь пещеры? Я понимаю, ты не можешь рассказывать мне о таинствах мистерий, но я просто хотел бы знать, есть ли здесь пещера, связанная с поклонением Великой богине?
      Политом молча кивнул.
      - Но это же замечательно! Благодарю тебя, святейший, ты был очень, очень добр к нам. Итак, мы отправляемся за жертвенным животным. А пока я хотел бы предложить небольшой подарок лично тебе...
      - И он будет принят с огромной благодарностью! - Политом заглянул в свою ладонь и улыбнулся. - Возвращайтесь к полудню. Я буду здесь и помогу вам принести жертву.
      Когда мы вышли из храма, Пиндар сказал:
      - Я намерен прислушаться к своим предчувствиям. Слышали ли вы о Хозяйке Цимбал?
      Мы с Гилаейрой ничего о ней не знали.
      - Это одно из имен Великой Матери, которым ее называют во Фригии. Но не сыновья Персея или Медеи, а их рабы - жители Лидии и других государств. У них гораздо чаще именно лев и волк воспринимаются как спутники этой богини. Я знаю, ты не помнишь, Латро, но та пророчица в храме Светлого бога говорила о волке. А может, ты уже успел прочесть и об этом тоже? И она еще сказала, что ты должен пересечь море, что, возможно, и означало попасть во Фригию. Я знаю, что совершеннолетние мужчины чаще всего приносят в дар Хозяйке Цимбал бычка.
      - А у тебя хватит на него денег? - спросила Гилаейра.
      - Если удастся купить подешевле, хватит. Каллеос ссудила мне кое-что, да к тому же я все-таки выиграл у Гиперида.
      Однако торговали все больше некрупными животными, чаще всего молодыми свиньями, как нам и говорил Политом; куры продавались совсем дешево. Встречались и овцы. Наконец мы подыскали годовалого бычка.
      - У него едва рога вырасти успели, - сказала Ио и погладила бычка по морде.
      - Очень нежное мясо, юная госпожа, - пообещал ей крестьянин. - Лучше не найти!
      - Это правда, - сказала Ио и спросила Гилаейру: - Мясо весь достанется нам, верно? Смогут ли его для нас приготовить в этой гостинице?
      - Да, конечно, - кивнула Гилаейра, - только возьмут какую-то часть в уплату. А если не присмотреть, так и все мясо себе заберут, а нам подадут что похуже.
      - По-моему, он не станет возражать, если я поеду у него на спине, как та Каллеос, что была нарисована на нашем парусе, - размечталась Ио.
      Пиндар поторговался и, сбавив цену в два раза, купил бычка, хотя все равно считал, что переплатил.
      - Здешние люди смеются над нами, потому что мы называем Беотию в честь нашего скота Коровьей страной, - сказал он мне. - Но у нас действительно отличные стада, и я, например, не согласился бы променять их даже на весь флот Аттики. Корабли ведь есть нельзя, как и море - пахать.
      В нос бычку была продета веревка, и он послушно шел за нами, пока мы покупали цветочную гирлянду ему на шею и венки для себя, хотя сесть животному на спину Пиндар Ио так и не разрешил.
      Возможно, мне следовало бы написать еще, что священный храм богини зерна называется Телестерион. Пиндар сказал, что другого такого он никогда не видел. И правда, он мне показался весьма странным - большой, с квадратным фундаментом, и его внутренняя часть вся застроена колоннами, так что идешь, будто в каменном лесу (*94). Говорят, что перед статуей богини всегда горит огонь, поскольку богиня хотела закалить мальчика Демофонта в языках пламени.
      Я не стану приводить слова, сказанные нами перед принесением жертвы; не думаю, что это разрешено. После молитвы я положил руку на голову бычка и от всего сердца попросил богиню присоединиться ко мне и моим друзьям за нашей трапезой. Затем Полигом влил бычку в ухо молоко и спросил его, хочет ли он отправиться к Великой Матери. Бычок кивнул, и Полигом мгновенно перерезал ему горло священным ножом, сделанным из бронзы, а не из стали. Отдельные части туши мы бросили в огонь, и все наконец почувствовали облегчение.
      - Это ведь хороший дар богине, верно? - Пиндар с улыбкой поправил венок на голове.
      - Просто замечательный! - заверил его Полигом.
      В глазах Гилаейры сверкали слезы.
      - Я чувствую, что уже вошла в число друзей Великой богини, - сказала она. - Один раз мне даже показалось, что она улыбается. Честное слово!
      - У нее действительно доброе лицо, - сказал Полигом. - Суровое, но... Голос его вдруг прервался.
      - Что случилось? - всполошилась Ио.
      Полигом не ответил. Он был человеком румяным, смуглокожим, однако сейчас щеки его приобрели оттенок свечного сала, а рука, державшая священный клинок, так задрожала, что я испугался, как бы он его не выронил.
      - Ты нездоров? - поддержал его под руку Пиндар.
      - Дайте-ка я сяду, - задыхаясь, промолвил Полигом, и мы с Пиндаром подвели его к ближайшей скамье. На лбу у жреца выступили крупные капли пота. Усевшись, он вытер испарину краем одежды и, немного отдышавшись, пробормотал: - Вам этого все равно не понять, вы ведь не так хорошо знакомы с нею, как я.
      - А в чем, собственно, дело? - удивился Пиндар.
      - Моя семья всегда поставляла жрецов для...
      - Ты нам об этом уже говорил.
      - И мы всегда жили поблизости от святилища. Даже в детстве я собственными глазами видел нашу богиню... А уж статую ее я видел, наверное, десять тысяч раз!
      Мы покивали, ибо охотно верили ему.
      - И теперь я хочу, чтобы один из вас - вот ты, девочка! - описал мне ее. Я должен твердо знать, что ты видишь то же самое.
      - Мне просто описать тебе статую? - спросила Ио. - Она огромная, куда больше любой смертной женщины. Волосы у богини высоко подняты и, как мне кажется, уложены в узел на затылке. Хочешь, я посмотрю?
      - Нет. Продолжай.
      - На ней венок из маков, а в руке колосья пшеницы - целый сноп. Другой своей рукой она указывает куда-то в пол...
      Тут толстый жрец шумно вздохнул и поднялся на ноги.
      - Я должен немедленно повидаться со своим дядей, - заявил он. - Пусть он как старший рассудит, что происходит в храме. А вы, все четверо, оставайтесь здесь и никуда не уходите. И лучше храните молчание.
      Жрец поспешил прочь, а мы в полной тишине послушно уселись, и я надеялся, что сейчас в этом святом месте нас охватит чувство глубокого покоя, навеянного неярким огнем и полосами солнечного света на полу, однако ощущения покоя не возникало. Скорее пространство вокруг наполнено было негромкими, но странно тяжелыми звуками, словно ворочалось и топало огромное животное, которое видеть мы не могли.
      Вскоре Политом вернулся.
      - К сожалению, наш верховный жрец отправился в город; придется мне решать все самому. - Он явно успел немного успокоиться, и от него исходил сильный винный запах. - Ну что ж, еще раз примите мои заверения в том, что я видел эту статую сотни и тысячи раз, однако до сегодняшнего дня ее левая рука всегда покоилась на голове каменного кабана, прижавшегося к ее ногам.
      Гилаейра даже рот раскрыла от изумления, а Пиндар негромко присвистнул.
      - Поистине сегодня произошло великое чудо! Это знак богов! А не заметил ли кто-нибудь из вас, как это произошло? Как сдвинулась ее длань?
      Пиндар, Гилаейра и я дружно покачали головами. Ио даже обежала священный очаг, чтобы поближе рассмотреть статую.
      - Жаль! Однако сомнений нет: она действительно шевельнулась и как раз во время жертвоприношения, когда наши взоры были прикованы к жертве. Полигом помолчал, глубоко вздохнул и продолжил: - Я полагаю, вы уже слышали, что по Афинам бродит мертвая женщина? Говорят, она ходит как живая до первых петухов и со многими уже говорила. Город прямо-таки весь гудит от слухов. Никто не знает, что бы это значило, а теперь чудо случилось еще и в священном храме! Погодите, вот всем в Элевсине и Афинах станет известно, что статуя богини двинула рукой! Можете себе представить, что тут начнется?
      - Еще бы! - сказал Пиндар. - Надеюсь, что к тому времени я буду уже далеко отсюда.
      Полигом продолжал, словно не слыша его слов:
      - Но вы все это видели собственными глазами и должны сберечь в памяти, чтобы рассказывать своим детям и внукам об этом великом чуде. Это...
      - А знаете, на голове кабана, - раздался вдруг звонкий голосок Ио, осталось чистое местечко! Здесь, наверное, покоилась прежде рука богини? Посмотрите-ка!
      И мы конечно же бросились смотреть, подчинившись ее зову. Ио оказалась права. Дым от священного огня успел сильно закоптить голову кабана, однако мрамор в том месте, где некогда покоилась рука богини, был совершенно чист и белоснежен.
      - Подумать только! Ах, как важно все это для нашего храма! - Полигом потер руки. - И для мистерий!
      - И я тоже видела все собственными глазами, - прошептала Гилаейра.
      - Ну разумеется, дочь моя! Разумеется! А когда ты вникнешь в смысл мистерий - дело в том, что как жрецы всегда выбираются из членов нашего семейства, так и мистагоги (*95) обычно бывают мужчинами - и станешь участвовать в них, то и для женщины найдется немаловажная роль, а может, и самая главная. - Гилаейра смотрела на него горящими глазами. - Такие роли обычно тоже исполняет кто-то из нашего семейства, однако это вполне преодолимое препятствие. В конце концов, существует удочерение... Или даже брак... Мистами обычно руководит верховный жрец, а теперь, видимо, и вопроса не возникнет о том, кто станет верховным жрецом. - Полигом выпятил грудь. - Мой дядя - человек весьма пожилой, и, похоже, богиня вполне внятно выразила свои пожелания относительно того, кто станет его преемником. В конце концов, во время жертвоприношения и свершившегося чуда в храме присутствовал лишь один жрец.
      - Но что она хотела этим сказать? - спросила Ио.
      - Кто? - Увлекшийся жрец обернулся и посмотрел на девочку.
      - Ну, богиня! Почему она теперь показывает на пол?
      - Я, конечно, не могу сказать с полной уверенностью... - Толстый жрец заколебался. - Но, по-моему, если богиня воспользовалась подобным жестом, то это означает, что кого-то или что-то должны немедленно ей представить.
      Пиндар откашлялся и сказал:
      - Оракул в нашем Светлом городе велел доставить в ее святилище Латро.
      - Ах да! И он же совершал жертвоприношение - по крайней мере, оно совершалось от его имени. - Полигом живо повернулся ко мне. - Молодой человек, ты должен остаться в храме на всю ночь; можешь спать на полу или на этих скамьях. Возможно, богиня сама явится тебе - скорее всего в сновидении - либо милостиво подаст какую-либо весть о себе.
      И вот я сижу в храме, опершись спиной об одну из колонн, и делаю записи в своем дневнике при свете закатного солнца. На размышления времени у меня было более чем достаточно. Мне кажется, что и прежде я не раз ощущал присутствие духа того или иного дома, когда, будучи чужеземцем, входил в него, - хотя и не могу выудить из окутывающего меня тумана воспоминаний об этих домах или о том, когда это было. Здешний храм - обитель Великой богини, здесь я открою свою душу богине зерна и, может быть, узнаю, друг она мне или враг.
      Не возникает никаких ощущений - точнее, лишь ощущение времени, древности, точно рядом со мной такая старая женщина, что ей уже все равно, живой ли, реальный ли я человек или же плод ее затуманенного воображения, а может, просто тень или призрак. Муха во время своего полета много раз садится на скалу, да только замечает ли это скала? Ведь она видела столько всего за те века, что прошли со времен детства человечества! И помнит, как по окрестным холмам рядом со смертными бродили боги. Так имеет ли для нее значение какая-то муха - недолговечное, порожденное летним зноем создание?
      19. ВСТРЕЧА С БОГИНЕЙ
      Съев мясо, хлеб и фрукты, которые принесла мне из гостиницы Ио, я расстелил соломенный тюфяк и улегся; однако же спать мне не хотелось. Когда городок затих, я снова сел и некоторое время перечитывал свои записи (которые должен постараться всегда держать при себе) при свете священного огня. Из них я узнал о многих богах и богинях, которые являлись мне; раз или два я даже брался за свой стиль, чтобы прибавить кое-что к сегодняшним записям. Но разве можно делать какие-то выводы, если по-настоящему не понимаешь происходящего? И я решил подождать, пока не скажет свое слово Великая богиня.
      Я сел на прежнее место и стал ждать, время от времени делая записи в своей книге.
      Вошел служитель храма, не замечая меня и бормоча молитвы, и подбросил в огонь охапку кедровых дров. Дрова посыпались с таким грохотом, словно это барабан, а не очаг, выложенный из камней. Я как раз задремал, и этот шум разбудил меня.
      Я хорошо видел освещенную огнем статую богини. Та рука, которой она указывала в пол, была ближе всего к пламени, и по ней пробегали красноватые блики; казалось, она светится, будто железо в горне. Я чувствовал, что богиня чего-то требует от меня, и, отбросив плащ, придвинулся ближе, надеясь, что так, возможно, смогу понять ее. Я коснулся руки богини, и она оказалась очень горячей, однако же, лишь отдернув руку, я наконец разглядел то, на что она указывала.
      На том участке пола, что между основанием священного очага и самой статуей, грязи скопилось особенно много - видимо, потому что люди, убиравшие в храме, боялись слишком близко подходить к богине, а может, им и не было это позволено. Я опустился на колени, протер пол ладонью, и в том самом месте, куда она указывала, обнаружил бронзовое кольцо, вделанное в каменную плиту, хотя углубление с кольцом было так забито грязью, что я едва сумел разглядеть его.
      И тут я очень пожалел, что со мной нет моей Фалькаты, хотя в храм при оружии я прийти никак не мог. Впрочем, в принесенном мне мясе было несколько ребрышек, и я воспользовался одной из обглоданных косточек просунул ее под кольцо, и оно неожиданно легко подалось. Я бросил ребрышко в огонь в качестве дополнительной жертвы и обеими руками потянул за кольцо.
      Плита оказалась значительно легче, чем я ожидал. Под ней открылась узенькая лестница, рядом с которой столбом стояло пламя. Только теперь я понял: священный огонь горел значительно ниже уровня пола в храме. Я спустился по лестнице, стараясь держаться как можно дальше от огненного столба.
      - Ты опалил волосы, Латро, - услышал я женский голос. - Я чувствую запах.
      Сквозь языки огня я увидел сидевшую на возвышении юную красавицу. Она находилась на противоположном от меня конце странной комнаты с низким потолком. Ах, как она была прелестна в своем венке из листьев и цветов! Ее хитон тоже был из переплетенных цветов и листьев. Однако несмотря на молодость и красоту, на яркие краски и дивные ароматы цветущих растений, таилось в ней нечто ужасное. Спустившись, я осторожно обошел священный очаг, низко поклонился красавице и спросил, не она ли и есть Великая Мать.
      - Нет, - ответила она. - Я ее дочь. Но, раз ты не являешься другом моей матери, лучше называй меня Девой (*96).
      С этими словами богиня встала и подошла ко мне. Она казалась хрупкой и стройной и была значительно выше меня ростом.
      - Мать моя не может поспеть повсюду, хоть и появляется одновременно во множестве мест. А поскольку ты забрел в мое царство, я предложила ей поговорить с тобою вместо нее. - Она провела рукой по моим волосам, смахивая обгорелые концы. - Моя мать все равно не желает больше тебя видеть. Может быть, ты предпочтешь иметь дело со мной, а?
      - Но я должен встретиться именно с нею! - воскликнул я. Благодаря своим записям, я помнил слова Светлого бога, говорившего устами оракула, и рассказал об этом Деве.
      - Ты ошибаешься, - возразила она. - Убийца волков (*97) сказал лишь, чтобы ты отправился в святилище моей матери, но тебе вовсе не обязательно говорить с нею. Что же до той сивиллы, то ее слова - как всегда, довольно бессвязная мешанина из того, что на самом деле сказал Убийца волков, причем изложенная в форме дурных виршей. Вот очаг, о котором она упоминала. И ты стоишь "в доме подземном", хотя это помещение отнюдь не всегда связано с Нижним миром. Ты желал поговорить с моей матерью, однако же пред тобой предстала я, а ведь я куда прекраснее да и могущественнее, чем она.
      - Раз так, богиня, могу ли я молить тебя об исцелении и о возвращении на родину, к друзьям?
      Она улыбнулась.
      - Ты хочешь все помнить подобно остальным людям? Но в таком случае, ты никогда не сможешь забыть меня.
      - Я и не желаю этого! - воскликнул я, однако сразу же понял, что говорю неправду.
      - А многие хотели бы, - промолвила она. - Или, по крайней мере, им так кажется. Знаешь ли ты, кто я?
      Я покачал головой.
      - Ты встречался с моим мужем, однако даже он пропал в том тумане, что окутал твою память. Я правлю Царством мертвых.
      - Тем более я не вправе забывать тебя. Ах, если бы только люди знали, как ты прекрасна! Они бы так тебя не боялись.
      - Они знают, - сказала Дева и сорвала со своего хитона цветок люпина. Вот тебе волчий цветок (*98), ведь ты носишь волчий зуб (*99). А знаешь, где этот цветок был рожден?
      Я догадался и сказал:
      - Под землею.
      Кора кивнула.
      - Если бы не исчезли десять тысяч других, этого цветка никогда бы не было. Ведь мертвые - деревья и травы, звери и люди - посылают вам все, что есть на земле живого: и людей, и животных, и деревья, и злаки.
      - Богиня, ты сказала, что я забрел в твое царство. Я этого не помню, но освежи мою память, и я сделаю все, что хочешь, чтобы исправить свою оплошность, если я ее совершил.
      - А как ты искупишь оскорбление, которое нанес моей матери?
      - И этого я тоже не помню, - признался я. - Но сожалею о содеянном от всего сердца.
      - Ах вот как? Значит, ты уже не такой упрямый, каким был когда-то? Если б это касалось меня, а не матери, я бы, пожалуй, и простила тебя сейчас. Но это не мое дело. - Кора улыбнулась бесконечно доброй улыбкой женщины, которая ни за что не сделает того, о чем вы ее просите, однако прямо вам не откажет. - Я непременно передам ей твои извинения и, может быть, даже заступлюсь за тебя перед нею.
      Боюсь, она успела заметить, как в глазах моих вспыхнул гнев, прежде чем я успел отвести взгляд, ибо отступила на шаг, но не отвернулась.
      - Не надо просить! - Рука моя сама невольно потянулась к мечу, и тут я понял, почему боги запрещают входить в храмы при оружии.
      - Ты мне угрожаешь? Разве тебе не известно, что простой смертный не может причинить зла богине?
      - Нет, этого я не знаю. Как не знаю и того, что я простой смертный. Возможно, это действительно так. А может быть, и нет.
      - Тебя и твой меч благословил Посейдон, но теперь я куда могущественней его, да и меча сейчас при тебе нет.
      - Ты права, - согласился я. - Сейчас при мне лишь мои руки. Что ж, придется надеяться только на них.
      - Так ты намерен драться с той, кому должен поклоняться как богине и прекрасной женщине?
      - Если в том не будет нужды, я и слова не скажу против тебя, богиня. О Дева, я не хочу причинять зла ни тебе, ни твоей матери! И пришел я сюда в надежде... - в горле у меня точно сухая корка застряла.
      - Стать таким как все? Узнать, где твой дом и друзья?
      - Да!
      - Однако, угрожая мне, ты добьешься лишь смерти. И тогда действительно станешь моим, как и многие другие; царство мое станет для тебя родным домом, а мои рабы - твоими друзьями.
      - Лучше это, чем жить так!
      И тут комната наполнилась столь сильным могильным запахом, что он забил даже аромат кедровых поленьев в священном очаге. Смерть поднялась из-под пола и встала рядом с Корой; пальцы скелета сжимали край черного плаща.
      - Мне нужно только сказать: "Он твой", - и жизнь для тебя кончена, промолвила богиня.
      - Что ж, я готов встретиться со Смертью лицом к лицу, если это необходимо.
      Улыбка Коры потеплела.
      - Когда ты умрешь по-настоящему, на твоем надгробии напишут: "Здесь покоится тот, кто осмелился спорить с богами". Я непременно об этом позабочусь! А пока я не хотела бы забирать в свое царство столь юного героя.
      Смерть тут же исчезла - бесшумно, как и появилась.
      - Ты просил меня о трех милостях; я подарю тебе одну, и ты сам должен ее выбрать. Хочешь ли ты исцелиться? Или же хочешь вернуться к своим друзьям? Или же ты предпочтешь снова увидеть родной дом, хотя так его и не вспомнишь? Предупреждаю, мать моя непременно захочет как-то повлиять на твою судьбу, что бы ты ни выбрал; а я никаких уступок тебе больше не сделаю. Если же ты снова вздумаешь грозить мне, то отправишься прямо в страну Тех, Кто Более Не Жив (*100).
      Я глянул в ее прекрасные, нечеловеческие глаза и не смог решить, что же выбрать.
      - Хочешь освежиться? - спросила она. - Выпей моего вина, а уж потом решай. Хотя если выпьешь слишком много, должен будешь навсегда остаться со мною.
      Я был рад любому предлогу, лишь бы как-то отложить принятие решения, и сказал:
      - Но тогда, о Дева, я уже не смогу увидеть ни своих друзей, ни родного города?
      - Ничего, все это в скором времени тоже будет принадлежать мне. А ты, я погляжу, не только молод и хорош собой, но и весьма храбр! Что ж, раздели со мною ложе, пусть родится еще один великий герой. А вино найдешь вон в том колумбарии.
      Она показала мне нишу в стене, где стоял запыленный кувшин и чаша, в которой пауки давно уже сплели свои сети. Волосы у меня от ужаса встали дыбом.
      - Что это за место? - спросил я ее.
      - Разве ты не знаешь? Как быстро они все забывают там, наверху! Вся раса людская должна бы просить даровать им память, не ты один. Ты находишься в мегароне (*101) царя Келея. Смотри, вот на стене перед тобой изображен приехавший в гости к Келею Минос, еще более могущественный правитель Крита. Теперь-то Келей стал подданным нашего подземного государства, а Минос у нас - один из главных судей; никто не может лучше него прояснить истину, замутненную во время ссоры. У тебя за спиной горит священный огонь, в котором моя мать хотела закалить и очистить сына Келея. Когда же этот огонь погаснет, во владение этой страной вступим мы с мужем.
      Я лишь беспомощно озирался вокруг.
      - Эта комната ждала тебя с сотворения мира, но я ждать не собираюсь. Ну, выбрал ты? Или предпочитаешь умереть?
      - Сейчас выберу, - заторопился я. - Если я попрошу вернуть мне память, то конечно же узнаю, кто я такой. Однако же могу при этом оказаться очень далеко от родного дома и друзей. К тому же я заметил, что те, у кого хорошая память, обычно менее счастливы, чем остальные, - чем я, например. Если же я выберу родной город, но без друзей и воспоминаний, то он будет для меня не менее чужд, чем Элевсин. Так что выберу-ка я вот что: воссоедини меня с моими друзьями, и пусть они, если они действительно мне друзья, расскажут о моем прошлом и о том, где моя родина. Мудрый ли выбор я сделал?
      - Я бы предпочла, чтобы ты выбрал мое общество. Однако выбор сделан; как известно, одна лишняя капля вполне может вызвать наводнение, которое нас и погубит. Желание твое будет исполнено - как только это станет возможным. Но не кричи и не зови меня на помощь, когда течение подхватит тебя!
      Она повернулась, словно намереваясь уйти, и я увидел, что на спине у нее сплошная гниль, в которой кишат черви и отвратительные личинки. У меня перехватило дыхание, однако я сумел промолвить:
      - Ты что ж, надеешься запугать меня, Дева? Каждый человек, когда-либо шедший за плугом, знает, что в земле водится именно то, что ты мне показала, однако мы всегда благословляли мать-землю и поклонялись ей.
      И снова она обернулась ко мне с улыбкой.
      - Берегись моей сводной сестры Авге, или Охотницы, которая украла у моей матери весь юг (*102). Да храни мой цветок - он тебе еще очень пригодится... - Не договорив, Кора начала как бы таять и исчезла.
      И тут же в комнате стало темно, несмотря на горевший огонь. Я почувствовал, как сотни демонов, замерших было в ее присутствии, вновь обрели силы. Возле Миноса на фреске появился обнаженный человек, в одной руке державший бычью голову, а другую положивший Миносу на плечо. Отблески огня играли на его мускулистом торсе, и казалось, что он живой и движется. И правда, еще мгновение, и он затопал ногами, точно вол в стойле.
      С цветком люпина в руке я быстро взбежал по лестнице и быстро опустил плиту. Потом чуть было не бросил люпин в огонь, но его синие лепестки так сверкнули, что я понял: это всего лишь дикий цветок, причем только что распустившийся и еще влажный от росы. Тогда я снял с головы венок, в котором было множество таких же люпинов, которые, впрочем, печально поникли, и бросил венок в огонь, а подаренный мне Корой цветок бережно вложил между последними листами своей книги и скатал ее.
      Мне казалось, что если молишься этой богине, нельзя беспечно уничтожать то, что она тебе подарила.
      Теперь я, пожалуй, описал уже все, что помню из событий этого дня и ночи. Уже и память о том утре, когда мы пришли в храм и впервые встретились с Полигомом, увяла, подобно моему венку. Я заглянул в записи, чтобы проверить, нет ли там упоминаний о гостинице, где мы остановились с Пиндаром, Гилаейрой и Ио, но ничего не нашел. Я и названия этой гостиницы не помню, как не помню и того, где она расположена, не то прямо сейчас отправился бы туда и рассказал Пиндару о встрече с Девой. Впрочем, ночью двери все равно будут заперты, даже если мне и удалось бы эту гостиницу разыскать.
      Я старался писать помельче, как всегда, чтобы сэкономить место, и теперь глаза мои болят, прямо-таки горят огнем, когда я пытаюсь при свете священного очага разобрать бледные строчки, которыми книга уже заполнена почти наполовину. Ладно, сегодня писать больше не буду.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      20. У МЕНЯ В КОМНАТЕ
      Вернувшись в дом Каллеос, я решил продолжить записи, перечитав последнюю, хоть и не был уверен, правда ли все это. Не помнил я и того, как давно в последний раз брал в руки стиль. Свиток я обнаружил лишь сегодня утром, доставая чистый хитон, и подумал, что, если мне понадобится что-то написать, я непременно им воспользуюсь и сперва конечно же напишу, кто я такой. Судя по тому, что я успел прочитать, в этой книге говорится лишь о том, кем я был раньше.
      Я Латро, и Каллеос называет меня своим рабом. Здесь есть и еще одна рабыня, совсем ребенок, и она слишком мала для тяжелой работы. Есть в доме также два повара, одного зовут Лал, имени второго я не помню. Но они не рабы, ибо сегодня вечером Каллеос заплатила им, и они отправились по домам. Здесь живет еще много женщин, но они также не рабыни и, по-моему, вообще не работают, только привечают мужчин - ложатся с ними в постель, вместе с ними едят и пьют. До прихода гостей кое-кто из женщин пытался приставать ко мне со всякими шутками, и мне было ясно, что я им нравлюсь и ничего дурного они в виду не имеют. С ними Каллеос тоже расплатилась сегодня утром после завтрака.
      Потом одна из них осталась дома, чтобы поговорить со мной, а остальные отправились на рынок. И эта женщина сказала:
      - Сегодня вечером я пойду в Элевсин, Латро, и это просто замечательно! Если хочешь, я могу попросить Каллеос отпустить и тебя тоже.
      Я знал, что Латро - это мое имя, потому что оно написано на двери, ведущей в эту комнату. Я спросил, почему я должен хотеть пойти в Элевсин.
      - Ах да, ты ведь ничего не помнишь! Неужели это действительно так?
      - Да, я ничего не помню.
      - Жаль, что Пиндар уже ушел! Ему пришлось оставить тебя здесь, потому что Каллеос не соглашалась продать тебя за те деньги, какие у него были. Но все же, по-моему, лучше бы он остался, а за деньгами послал кого-нибудь.
      Было видно, что она относится ко мне с искренней симпатией и заботой. Я сказал, что вполне счастлив здесь и только что наелся до отвала, закончив подавать к столу.
      - Ты говорил, Дева обещала, что ты вновь увидишься со своими друзьями? Хоть бы она поскорей выполнила свое обещание!
      Вот так я и узнал, что не всегда жил в этом доме, что у меня, видимо, есть где-то семья и родина. Я смутно помнил, как заботливо относились ко мне, маленькому, высокий взрослый мужчина и такая же высокая женщина. Как я помогал этой женщине уносить срезанные мужчиной сухие виноградные лозы. И как мы разговаривали - на моем родном языке! Я хорошо понимал все, что говорила мне Каллеос и другие здешние люди, и мог им ответить, но знал совершенно точно, что их язык не родной мне, что на родном языке я могу поговорить только с самим собой. Да еще могу писать на нем - что сейчас и делаю. Начав писать, я еще не успел вспомнить, кто такая эта Дева, потому что не читал последних записей, однако спросить об этом оказалось не у кого: та молодая женщина уже ушла.
      После завтрака я собрал посуду и отнес на кухню. Увидев меня, повар Лал спросил:
      - Ты о спартанцах слышал, Латро?
      - Нет. А кто это?
      - Самые лучшие воины в мире. Говорят, их победить невозможно.
      Второй повар неприлично хрюкнул.
      - Ну, это ведь другие говорят - я же не утверждаю, что это именно так и есть, - обернулся к нему Лал. - А сейчас вроде бы спартанцы ходят по Афинам и в каждом доме задают одни и те же вопросы. По-моему, городскому начальству не следовало бы этого им позволять. Разумеется, Спарта - наш союзник, так что, наверное, власти просто не хотят лишних неприятностей ведь если бы они сказали "нет", то эти спартанцы силой ворвались бы в город. А здесь и так осталось совсем мало мужчин - большая часть в армии или на флоте. И кто его знает, что могло бы тогда произойти?
      - Ну ты-то знаешь, - заметил второй повар. - Да и все остальные тоже.
      - А сюда они не придут? - спросил я.
      - Я думаю, могут. Они повсюду ходят. Да в общем-то ничего страшного в том, чтобы сказать спартанцам, что у нас было вчера на завтрак, я не вижу.
      - Вот мы им и скажем, - снова откликнулся второй повар. - Прямо так и скажем: что, дескать, тут дурного?
      - Да, так и скажем, - кивнул Лал. - Лучше уж так.