Я уверен, моя теория верна на все сто, потому что только с её помощью можно объяснить, как у Дживза получается появляться там, где его секунду назад не было. Такое ощущение, что он перемещается из пункта А в пункт Б как бесцветный газ.
      - Ты нигде не видел мистера Финк-Ноттля, Дживз?
      - Нет, сэр.
      - Я его убью.
      - Слушаюсь, сэр.
      Тяпа выскочил из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью, а я посвятил Дживза в последние события.
      - Дживз, - сказал я, - знаешь, что? Мистер Финк Ноттль обручён с моей кузиной, Анжелой.
      - Вот как, сэр?
      - Ну, что думаешь по этому поводу? Сможешь разобраться, где тут собака зарыта? В психологии? Поведение Гусика кажется мне более чем странным. Всего несколько часов назад он был помолвлен с Медлин Бассет.
      - Джентльмены, получившие отказ от одной леди, очень часто незамедлительно начинают ухаживать за другой, сэр. Хорошо известный факт, который называется жестом.
      Туман в моей голове начал рассеиваться.
      - Что-нибудь вроде: <Не хочешь, и не надо, таких как ты навалом>?
      - Совершенно верно, сэр. Мой кузен, Джордж:
      - Не будем о кузене Джордже, Дживз. Оставь кузена Джорджа в покое.
      - Слушаюсь, сэр.
      - Поговорим о кузене Джордже в долгие зимние вечера.
      - Как пожелаете, сэр.
      - К тому же на что угодно готов поспорить, твой кузен Джордж не был тюфяком, который боялся обидеть мух. Больше всего меня поражает, Дживз, что Гусик, этот тихоня, вдруг начал расшвыриваться жестами направо и налево.
      - Нельзя забывать, сэр, что мистер Финк-Ноттль находится в слегка возбуждённом, отчасти лихорадочном состоянии.
      - Что верно, то верно. Имеешь в виду, он малость перебрал, что?
      - Несомненно, сэр.
      - Ну, я вот что скажу, если Тяпа его поймает, тогда Гусика залихорадит по-настоящему. Сколько сейчас времени?
      - Ровно восемь, сэр.
      - Значит, Тяпа гоняется за ним уже два с половиной часа. Мы должны спасти бедолагу, Дживз.
      - Да, сэр.
      - Нет ничего ценнее человеческой жизни, что?
      - Очень тонко подмечено, сэр.
      - Первым делом надо его найти. Потом обсудим с тобой дальнейший план и программу действий. Иди, Дживз, и без Гусика не возвращайся. Прочеши всю округу.
      - В этом нет необходимости, сэр. Если вы обернётесь, увидите, как мистер Финк-Ноттль вылезает из-под софы.
      И, разрази меня гром, Дживз, как всегда, оказался прав!
      Гусик выкарабкивался из-под софы с трудом. Он был с головы до ног покрыт паутиной и напоминал черепаху, высунувшуюся из панциря, чтобы подышать свежим воздухом.
      - Гусик! - воскликнул я.
      - Дживз, - проскрипел Гусик.
      - Сэр? - спросил Дживз.
      - Дверь заперта, Дживз?
      - Нет, сэр, но я запру её незамедлительно.
      Гусик плюхнулся на кровать, и на мгновение мне показалось, он собирается, как уже вошло в моду, закрыть лицо руками. Но бедолага лишь стряхнул с правой брови дохлого паука.
      - Ты запер дверь, Дживз?
      - Да, сэр.
      - Кто его знает, когда этот жуткий Глоссоп вздумает вер: - <:нуться> он договорить не успел. Буква <н> застряла у него во рту в тот момент, когда ручка двери внезапно начала лязгать и поворачиваться то в одну, то в другую сторону. Гусик соскочил с кровати и замер, напоминая загнанного оленя на картине Лендсира, которая висела в столовой моей тёти Агаты. Затем он в один прыжок очутился у шкафа и протиснулся внутрь, причём развил такую бешеную скорость, что я глазом не успел моргнуть, как его и след простыл. Я думаю, спринтерам, бегавшим стометровки, не мешало бы поучиться у него брать старт.
      Я бросил взгляд на Дживза. Невозмутимый малый позволил себе шевельнуть бровью: единственное движение, на которое он способен, чтобы выразить свои чувства.
      - Кто там? - громко спросил я.
      - Открой, прах тебя побери! - прогремел Тяпин голос. - Какого ладана ты заперся?
      Я ещё раз проконсультировался с Дживзом с помощью бровей. Он приподнял свою бровь, а я - свою. Затем он приподнял вторую бровь, и я последовал его примеру. Затем мы одновременно подняли обе брови каждый. И только после этого, осознав всю безвыходность положения, я отворил дверь.
      Тяпа ворвался в комнату, чуть не сбив меня с ног.
      - Зачем ты заперся? - угрожающе спросил он.
      Мои натренированные брови поднялись сами собой.
      - По-твоему, я не имею права уединиться, Глоссоп? - холодно спросил я. - Я велел Дживзу запереть дверь, чтобы переодеться.
      - Так я тебе и поверил! - воскликнул Тяпа и, по моему, буркнул себе под нос какую-то непристойность. - Боишься, все сбегутся полюбоваться на тебя в нижнем белье? Не смей мне лгать. Ты запер дверь, потому что спрятал здесь Гада Финк-Ноттля. Я заподозрил тебя с первой минуты. Я всю твою комнату вверх дном переверну. Наверняка он прячется в шкафу. Что у тебя в шкафу?
      - Одежда, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно убедительнее, но, по правде говоря, без особой надежды на успех. - Обычный гардероб английского джентльмена, который приехал погостить к своей тётушке.
      - Ты нагло лжёшь!
      Если б только Тяпа подождал несколько секунд, мои слова оказались бы чистой правдой, потому что едва я успел договорить, Гусик пулей вылетел из шкафа. Я уже упоминал о скорости, с которой он спрятался, но сейчас ему удалось намного превысить собственный рекорд. Перед нами что-то мелькнуло, и Гусик исчез, словно его и не было вовсе.
      Мне кажется, Тяпа удивился. Более того, я в этом убеждён. Несмотря на уверенность, с которой он утверждал, что в шкафу хранится Финк-Ноттль, ему наверняка стало не по себе, когда тот пронёсся мимо него со скоростью света. От неожиданности Тяпа поперхнулся и отпрыгнул футов на пять в сторону. Правда, он почти сразу же пришёл в себя и на галопе бросился в погоню. Эта сцена живо напомнила мне травлю лисиц, и не хватало только тёти Делии, которая помчалась бы за ними с криками <Йо-хо-хо!>, или что там кричат на охоте.
      Я упал в первое попавшееся кресло. Вообще-то меня нелегко выбить из колеи, но сейчас даже я почувствовал, что ситуация вышла из-под контроля.
      - Дживз, - сказал я, - это сумасшедший дом.
      - Да, сэр.
      - Голова идёт кругом.
      - Да, сэр.
      - Оставь меня, Дживз. Я должен подумать. Необходимо найти выход из создавшегося положения.
      - Слушаюсь, сэр.
      Дверь за ним закрылась. Я закурил сигарету и предался размышлениям.
      ГЛАВА 19
      Не сомневаюсь, окажись на моём месте большинство моих знакомых, они предавались бы размышлениям весь вечер, но так ничего и не придумали бы, но Вустеры тем и отличаются от других, что сразу ухватывают суть дела, поэтому не прошло и десяти минут, как в моей голове созрел шикарный план. К гадалке не ходи, чтобы всё уладить в лучшем виде, надо было поговорить с Анжелой начистоту. Неприятности начались в тот момент, когда из-за своего ослиного упрямства она сказала <да> вместо <нет> загулявшему придурку в лихорадочном состоянии и согласилась пойти с ним по жизни рука об руку. Я не стал тянуть кота за хвост, разыскал свою кузину в беседке, где она отдыхала в одиночестве, и уселся с ней рядом.
      - Анжела, - произнёс я строгим, суровым голосом (да и как можно было говорить с ней иначе?). - Всё это чушь.
      Она словно очнулась от каких-то своих мыслей и вопросительно на меня посмотрела.
      - Извини, Берти, я не расслышала. Ты говорил чушь?
      - Я не говорил чушь.
      - Прости, пожалуйста, мне послышалось, ты сказал чушь.
      - Неужели я стал бы специально тебя искать, чтобы говорить чушь?
      - Конечно, стал бы.
      Я решил с ней не препираться и зайти, если вы меня понимаете, с другой стороны.
      - Я только что видел Тяпу.
      - Да?
      - И Гусика Финк-Ноттля.
      - Да ну?
      - Насколько я понял, ты только что обручилась с последним.
      - Правильно понял.
      - Потому я и сказал, что всё это чепуха. Не может такого быть, чтобы ты любила Гусика.
      - Это ещё почему?
      - Потому, что такого быть не может.
      Я имею в виду, само собой, не могла она любить Гусика. Бред, да и только. Никто не мог любить придурковатую особу Гусика Финк-Ноттля, кроме такой же придурковатой особы Медлин Бассет. Однозначно. Гусик, конечно, был прекрасным парнем - любезным, обходительным, вежливым, и, если б у вас на руках вдруг оказался больной тритон, он всегда подсказал бы, что надо сделать до прихода доктора, - но вряд ли нормальная девушка согласилась бы стоять с ним рядом, слушая марш Мендельсона. Я ни секунды не сомневался, что начни вы тыкать в лондонских девиц пальцами наугад, вам не удалось бы ни одну из них отвести под венец с Огастесом Финк-Ноттлем, если предварительно вы не дали бы ей наркоз.
      Примерно в тех же выражениях я высказал свои мысли Анжеле, и она вынуждена была признать, что я прав.
      - Ну, хорошо, бог с тобой. Допустим, я его не люблю.
      - Но тогда для чего, пропади всё пропадом, ты согласилась на его предложение?
      - Для смеха.
      - Для смеха?
      - Вот именно. И я повеселилась от души. Видел бы ты Тяпину физиономию, когда я сообщила ему о помолвке.
      Внезапно меня осенило.
      - Ха! Это был жест.
      - Что?
      - Ты обручилась с Гусиком, чтобы досадить Тяпе?
      - Да.
      - Ну вот, я и говорю. С твоей стороны это был жест.
      - Ну, можно и так сказать.
      - И я скажу тебе кое-что ещё, чтоб ты знала. Этот твой жест - низкий, подлый трюк, иначе не назовёшь. Мне стыдно за тебя, юная леди.
      - Не понимаю, чего ты разбушевался?
      Я презрительно скривил нижнюю губу.
      - И не поймёшь, потому что женщина. Все вы одинаковы. Слабый пол! Сделаете пакость, а потом мило улыбаетесь, да ещё задираете нос, что напакостили. Вспомни Далилу и Самсона.
      - Вот интересно, откуда ты знаешь про Далилу и Самсона?
      - Возможно, ты не в курсе, но когда я учился в школе, я выиграл приз за знание Священного Писания.
      - Ах да, помню. Огастес упоминал о тебе в своей речи.
      - Да, конечно, - торопливо сказал я. Честно признаться, мне совсем не хотелось вспоминать речь Гусика. - Вот я и говорю, вспомни Далилу и Самсона. Обкорнала бедолагу, пока тот спал, а потом хвасталась этим почём зря. Правильно говорят: <О женщины, женщины!>
      - Кто?
      - В каком смысле <кто>?
      - Кто так говорит?
      - Ну, вообще. Ужасный пол. Надеюсь, ты это прекратишь?
      - Что именно?
      - Свою идиотскую помолвку с Гусиком.
      - Ни за что на свете.
      - И всё для того, чтобы Тяпа глупо выглядел.
      - Разве он глупо выглядит?
      - Да.
      - Так ему и надо.
      Я потихоньку начал понимать, что мне, если так можно выразиться, никак не удаётся стронуться с места. Помнится, когда я выиграл тот самый приз за знание Священного Писания, мне пришлось зубрить факты, касающиеся Валаамовой ослицы. По правде говоря, сей час я уже с трудом вспоминаю, в чём там было дело, но у меня осталось общее впечатление, что она, ослица, упиралась ногами, пряла ушами и ни за какие коврижки не соглашалась и шагу сделать. Так вот, у меня возникло такое ощущение, что эта самая ослица и Анжела
      - близнецы-сёстры. Всё равно что две горошины из одного стручка. Есть такое слово, начинается на <не>
      - <не>-как-там, <неподат>-что-то, - нет, забыл. Короче, я имею в виду, Анжела заупрямилась, дальше некуда.
      - Глупая гусыня, - произнёс я.
      Ояа взьерепенилась.
      - Я не глупая гусыня.
      - Ты самая настоящая глупая гусыня и сама об этом знаешь.
      - Ничего подобного я не знаю.
      - Губишь Тяпину жизнь, губишь Гусикову жизнь, и всё ради сведения дешёвых счётов.
      - Тебя это не касается.
      Я не мог не воспользоваться предоставленной мне лазейкой.
      - То есть как не касается? Думаешь, я стану спокойно смотреть, как ты губишь две жизни, с которыми я учился в школе? Ха! Кроме того, ты влюблена в Тяпу по уши.
      - Неправда!
      - Да ну? Кому ты это говоришь? Если б мне платили по фунту каждый раз, когда ты смотрела на него с немым обожанием во взоре, я давно бы стал мультимиллионером.
      Она посмотрела на меня, но отнюдь не с немым обожанием во взоре.
      - Послушай, оставь меня в покое. Сходи, проветрись.
      Я встал и выпрямился во весь рост.
      - Ты права, - с достоинством произнёс я. - После разговора с тобой мне просто необходимо проветриться. Я ухожу, потому что сказал всё, что хотел сказать.
      - Слава богу.
      - Позволь мне только добавить:
      - Не позволю.
      - Прекрасно, - холодно бросил я. - В таком случае счастливо оставаться.
      Я надеялся, мои последние слова, если вы меня понимаете, уколют её, лучше некуда.
      Когда я покинул беседку, моё настроение можно было определить двумя прилагательными: <унылое> и <угрюмое>. Не стану скрывать, я ожидал от нашей беседы совсем других результатов.
      По правде говоря, поведение Анжелы меня потрясло. Странно, но факт: никто даже не задумывается, сколько вредности скрывается в женщине, если у неё что-то не получается в любви. Мы с Анжелой постоянно общались с той поры, когда я ещё бегал в коротеньких штанишках, а она шепелявила по причине отсутствия передних зубов, но я никогда не предполагал, что она способна на такое злостное коварство. Я всегда считал свою кузину простой, милой, доброй, одним словом, классной девчонкой, которая и мухи не обидит.
      А сейчас она бессердечно смеялась (по крайней мере тот смех, что я слышал, нельзя было не назвать бессердечным), словно была хитрой, расчётливой светской львицей и потирала руки от удовольствия, преждевременно сводя Типу в могилу.
      Я говорил и буду говорить, что все девицы немного чокнутые. Прав был Киплинг, что не доверял особям женского пола.
      Сами понимаете, в данных обстоятельствах мне не оставалось ничего другого, как пойти в столовую, чтобы подзаправиться холодными закусками, о которых говорил Дживз. После тяжёлого разговора с Анжелой мне просто необходимо было перекусить. Правду говорят, что от всех переживаний лучшее средство - кусок мяса или ломоть ветчины, восстанавливающие жизненные силы.
      Не успел я переступить порог столовой, как увидел тётю Делию, с аппетитом уплетавшую лососину под майонезом.
      Честно признаться, я смутился и пробормотал что то вроде: <Э-э-э, гм-мм>. Если помните, последний раз, когда мы находились с тётушкой tete-a-tete, она посоветовала мне утопиться в пруду, а я не был уверен, что сейчас её отношение ко мне изменилось.
      К счастью, у тёти Делии было прекрасное настроение. Вы не можете себе представить, какое огромное облегчение я испытал, когда увидел, как она приветливо помахала мне вилкой.
      - Привет, оболтус, - добродушно сказала она. - Так и знала, что долго ждать тебя не придётся. Где еда, там и ты. Отведай лососинки. Пальчики оближешь.
      - Анатоль? - спросил я.
      - Нет, он всё ещё в постели. Но на судомойку напал стих. До неё внезапно дошло, что она готовит не для стервятников в пустыне, и ей удалось состряпать нечто вполне съедобное. Я так и думала, что с этой девочкой не всё потеряно, и от души желаю ей повеселиться на танцах.
      Я положил себе порцию лососины, и мы принялись непринужденно болтать, обсуждая бал для слуг у Стречли-Баддов и гадая, как будет выглядеть Сеппингз, дворецкий, танцуя румбу.
      Я дочистил свою тарелку и подумывал, не взять ли мне добавки, когда речь зашла о Гусике. По правде говоря, вспоминая события в Маркет-Снодсбери, я ожидал, что тётя Делия заведёт разговор на эту тему раньше, а когда она начала высказываться, я понял, что ей ничего не известно о помолвке Анжелы.
      - Я хотела поговорить с тобой, Берти, - произнесла она, жуя фруктовый салат, - о твоём Бутыльке.
      - Ноттле.
      - Он Бутылёк, ещё раз Бутылёк, и никем, кроме Бутылька, быть не может. После представления, которое он устроил днём, я всегда буду думать о нём, как о Бутыльке. Так вот, если его увидишь, передай от моего имени, что он порадовал сердце пожилой женщины и сделал её очень, очень счастливой. За исключением одного случая, когда викарий споткнулся о собственный шнурок и грохнулся с кафедральной лестницы, у меня не было в жизни более сладостной минуты, чем когда добрый старый Бутылёк внезапно начал проходиться по Тому. Я считаю, у твоего друга есть вкус. Его речь удалась на славу.
      Как вы понимаете, я не совсем мог с ней согласиться.
      - Публично полоскать моё имя:
      - От этого я пришла в восторг во вторую очередь. Здорово он тебя отчихвостил. Признайся, Берти, ты сжульничал, когда получил приз за своё Священное Писание?
      - Естественно, нет. Я трудился в поте лица и не покладая рук.
      - А как насчет пессимизма? Ты у нас пессимист, Берти?
      Я хотел ответить ей, что события в Бринкли-корте постепенно превращают меня в пессимиста, но вместо этого просто сказал, что таковым не являюсь.
      - Замечательно. Никогда не будь пессимистом, Берти. Всё к лучшему в этом лучшем из миров. Жизнь пройти, не поле перейти. Без труда не выловишь рыбку из пруда. Семь раз отмерь, один отрежь. Не плюй в колодец, вылетит, не поймаешь: Попробуй салат. Очень вкусный.
      Я последовал её совету, но жевал чисто механически, потому что в голове у меня всё смешалось. По правде говоря, я был в недоумении. Быть может, весёлость тёти Делии показалась мне странной из-за того, что я весь день провёл со страждущими сердцами, но тем не менее, согласитесь, её веселость иначе как странной назвать было нельзя.
      - Я думал, ты сердишься, тётя Делия, - сказал я.
      - Сержусь?
      - На Гусика, за его не совсем тактичное поведение. Признаюсь, я ожидал, что ты насупишь брови и выскажешь своё недовольство.
      - Глупости. Мне не на что сердиться. Напротив, я польщена, что напитки из моих подвалов смогли изменить человека до такой степени. Потрясающий эффект. Моя потерянная вера в послевоенный виски теперь восстановлена. К тому же сегодня я просто не в состоянии ни на кого сердиться. Мне хочется как маленькой девочке сложить руки на груди и пуститься в пляс. Я уже говорила, что всё к лучшему в этом лучшем из миров? Восхвалим Господа, потому что Анатоль согласился у нас остаться.
      - Да ну? Поздравляю от всей души.
      - Спасибо, Берти. Да. Без труда не вытащишь рыбку из пруда, но об этом я тоже уже говорила. Я трудилась, Берти, как бобр на запруде, и в конце концов уговорила Анатоля, который поклялся навсегда покинуть мой дом, вновь приступить к своим обязанностям. Он остаётся, хвала Всевышнему, и да благословен будет:
      Она умолкла. Дверь в столовую отворилась, и к нам присоединился дворецкий.
      - Сеппингз? - несколько удивлённо спросила тётя Делия. - Я думала, вы давно ушли на танцы.
      - Ещё нет, мадам.
      - Желаю вам приятно провести вечер.
      - Благодарю вас, мадам.
      - Вы зачем-то хотели меня видеть?
      - Да, мадам. Речь идёт о месье Анатоле. Вы не возражаете против того, мадам, что мистер Финк-Ноттль, простите меня за дерзость, корчит рожи месье Анатолю сквозь застеклённое окно в крыше?
      ГЛАВА 20
      Наступило молчание, которое, если мне не изменяет память, называют тревожным. Тётушка смотрела на дворецкого. Дворецкий смотрел на тётушку. Я смотрел то на тётушку, то на дворецкого. Странная тишина обложила комнату как ватой. В эту минуту во фруктовом салате мне попался ломтик яблока, и, когда он хрустнул на зубах, мне показалось, затрещало по всей округе.
      Тётя Делия прислонилась к буфету и каким-то слабым, хриплым голосом спросила:
      - Корчит рожи?
      - Да, мадам.
      - Сквозь слуховое окно?
      - Да, мадам.
      - Вы хотите сказать, что он сидит на крыше?
      - Да, мадам. Месье Анатоль очень нервничает.
      Мне кажется, именно слово <нервничает> подействовало на тётю Делию, как красная тряпка на быка. Один раз она уже испытала на собственной шкуре, что бывает, когда Анатоль нервничает. Я всегда знал, что тётя Делия не любит откладывать дела в долгий ящик, но мне трудно было себе представить, что она может действовать с такой молниеносной быстротой. Задержавшись лишь на несколько секунд, чтобы испустить отчаянный охотничий клич, она пронеслась по комнате и выскочила в коридор прежде, чем я успел проглотить: по-моему, это был ломтик банана. Чувствуя, что моё место рядом с ней (точно такое же чувство я испытал, получив её телеграмму об Анжеле и Тяпе), я поставил тарелку с салатом на стол и помчался следом. Сеппингз вприпрыжку кинулся за нами.
      Я только что сказал, моё место было рядом с ней, но, можете мне поверить, догнать тётю Делию не представлялось возможности. На первой лестничной площадке она опережала меня на шесть корпусов, и дистанция не сократилась перед вторым лестничным пролётом. Однако на третьей лестничной площадке усталость, видимо, дала себя знать, и когда мы вышли на прямую, то бежали почти голова к голове. И если б она не отпихнула меня перед дверьми в комнату Анатоля, определить, кто из нас пришёл первым, мог бы только фотофиниш. Тем не менее вот результат:
      1-е место - тётя Делия;
      2-е место - Бертрам;
      3-е место - Сеппингз.
      Выигрыш полголовы. Лестничная площадка между вторым и третьим местами.
      Как один, мы уставились на Анатоля. Маг и волшебник кухни - толстенький коротышка с огромными усами, по которым всегда можно определить его настроение. Когда всё хорошо, усы торчат и топорщатся, как у бравого сержанта, когда же душа Анатоля тоскует, они печально висят, как ветви плакучей ивы.
      Сейчас усы висели, а это был тревожный признак. К тому же поведение Анатоля говорило о его состоянии яснее всяких слов. Он стоял у кровати, облачённый в весёленькую розовую пижаму, и тряс кулаками, глядя на слуховое окно. Сквозь стекло на Анатоля смотрел Гусик. Глаза у Гусика были выпучены, а рот широко открыт, и он так удивительно был похож на какую-то редкую рыбу в аквариуме, что невольно хотелось подкормить его червячком или муравьиными яйцами.
      Сравнивая грозящего кулаками повара с лупоглазым гостем, я должен честно признаться, что мои симпатии были целиком на стороне первого. Я считал, он имеет право делать со своими кулаками всё, что заблагорассудится.
      Я имею в виду, посудите сами. Он тихо, мирно лежал в постели, лениво думая о том, о чём обычно думают французские повара, лёжа в постели, а затем внезапно увидел в застеклённом окне на крыше чью-то мерзкую рожу. Такое кого угодно выведет из себя. Лично я, например, точно знаю, что ни за какие деньги не согласился бы, если бы лежал в постели, чтобы Гусик вдруг начал пялиться на меня с потолка. В конце концов ваша спальня, никуда от этого не денешься, ваша крепость, и если горгульи ни с того ни с сего начинают на вас охотиться, вы вправе принять самые решительные меры.
      Пока я стоял, предаваясь размышлениям, тётя Делия, женщина практичная, сразу взяла быка за рога.
      - В чём дело?
      Анатоль продемонстрировал нам упражнение из волевой гимнастики: дрожь, начавшаяся в самом конце его позвоночника, пробежала по спине, перекинулась на шею и затихла в чёрных волосах.
      Потом он заговорил.
      Я довольно часто беседовал с Анатолем и хочу вам сказать, что по-английски он изъяснялся свободно, но путанно. Если помните, прежде чем очутиться в Бринкли-корте, Анатоль некоторое время служил у миссис Бинго Литтл и, несомненно, много чего нахватался у малыша Бинго. А ещё раньше он несколько лет готовил для одной американской семьи в Ницце, где брал уроки у шофёра, коренного бруклинца ирландского происхождения. Итак, пользуясь словарными запасами Бинго и бруклинца и изъясняясь, как я уже говорил, свободно, но путанно, он ответил тёте Делии следующее:
      - Редиска! Ты спрашиваешь, в чём дело? Послушай. Имей внимание. Я завалился как резаный, но сплю не очень чтобы очень, а потом просыпаюсь и смотрю как пень, а там на меня корчат рожи сквозь прах окно его побери. И это называется любовь? Для блага удобства? Если вы думаете, я воспылал страстью, вы ошибаетесь как чёрт-те что. Я взбешён, как мокрая курица. Что тут такого? Я вам не какой-нибудь фунт изюма, понятно вам или нет? Это спальня, что, что, или обезьянник? Значит, придуркам можно сидеть на моём окне как сельдям в бочке и корчить мне рожи?
      - Точно, - с одобрением сказал я. По-моему, он говорил очень разумно и был прав на все сто.
      Гений кухни бросил на Гусика ещё один взгляд и сделал второе упражнение из волевой гимнастики: изо всех сил дёрнул себя за усы и затрясся всем телом.
      - Не торопитесь минутку-другую. Я не кончил ещё и в помине. Я говорю, этот тип на моём окне корчит рожи. А дальше-то что? Может, он извините-подвиньтесь, когда я кричу, и оставляет меня спокойно лежать в конце концов? В жизни не подумаете. Он продолжает торчать как укушенный, и плевать ему на меня мёртвой хваткой. Корчит мне рожи и корчит мне рожи, а когда я велю убраться к чертям собачьим, он не убирается к чертям собачьим. Он говорит и говорит, а я спрашиваю, что надо, а он не объясняет. О нет, он не объясняет выше крыши и трясёт головой как утопленник. Он кретин, которого не пройти? Или это клоун гороховый? Вы думаете, я хохочу и падаю? Мне такая глупость не к лицу, а этот сумасшедший землю носом роет. Je me fiche de ce type infect. C`est idiot de faire comme ca l`oiseau: Allez-vous-en`louffier: Отправьте придурка взять ноги в руки. Он сумасшедший, как мартовский заяц.
      Я считаю, он блестяще изложил суть дела, и, видимо, тётя Делия придерживалась того же мнения. Она положила дрожащую руку ему на плечо.
      - Обязательно, месье Анатоль, обязательно, - сказала она, и я никогда бы не подумал, что голос моей тёти Делии может измениться настолько, что будет напоминать нежное воркование голубки. - Не волнуйтесь. Успокойтесь. Всё хорошо.
      Тут она допустила промашку. Анатоль продемонстрировал нам третье упражнение волевой гимнастики.
      - Всё хорошо? Hom d`un nom d`un nom! Чёрт мне брат, а не всё хорошо! Какой толк пускать пыль в глаза? Не торопись, милашка. Не всё хорошо, что кончается. Думаешь, поживём увидим своя рубашка ближе к телу? Номер не пройдёт совать нос в грязное бельё. Я терпелив, терпелив, что мне лгать, но моему нраву не по душе, когда терпению приходит конец. Разве мне надо, чтоб по моим окнам ползали как мухи? Так не пойдёт. Приятного мало. Я человек серьёзный. Мне ни к чему мухи на окнах. Хуже не бывает. Я не потерплю этот зверинец псу под хвост. Года не пройдёт, я не останусь в этом доме ни одной минуты. Уйду отсюда как пить дать, чтоб мне провалиться. Пускать корни, где меня не ценят, нашли дурака.
      Зловещие слова, и, по правде говоря, я не удивился, когда тётя Делия, услышав их, взвыла, как вожак собачьей стаи, от которого удрала лисица. Анатоль снова принялся махать на Гусика кулаками, и тётя Делия к нему присоединилась. Сеппингз, почтительно стоявший сзади, кулаками махать не стал, должно быть, потому, что никак не мог отдышаться, но он бросил на Гусика укоризненный взгляд. Было ясно, что Огастес Финк-Ноттль, забравшись на крышу, допустил непростительную ошибку. Мне кажется, в данный момент о нём были лучшего мнения в доме Г.Г.Симмонса, чем в Бринкли-корте.
      - Убирайся, псих ненормальный! - вскричала тётя Делия звенящим голосом, от которого в своё время особо нервные члены охотничьего клуба теряли стремена и валились с лошадей, как снопы.
      Вместо ответа Гусик отчаянно зашевелил бровями. Понять его было нетрудно.
      - Он желает довести до нашего сведения, - сказал я (добрый, старый, разумный Бертрам, готовый всегда прийти на помощь в трудную минуту), - что если он попытается стронуться с места, то сломает себе шею.
      - Что с того? - спросила тётя Делия.
      Я, конечно, ей сочувствовал, но мне казалось, можно найти более приемлемый выход. Слуховое окно было единственным во всём доме, которое дядя Том не заделал намертво железной решёткой. Должно быть, он посчитал, что жулику, которому хватит духа до него добраться, причитается всё, что он сумеет украсть.
      - Если открыть окно, он сможет спрыгнуть, - предложил я.
      Тётя Делия подхватила мою мысль на лету.
      - Сеппингз, как открывается слуховое окно?
      - Длинной палкой, мадам.
      - Немедленно принесите длинную палку. Две палки. Десять палок.
      Не прошло и двух минут, как Гусик присоединился к нашей компании. Он стоял с опущенной головой и явно чувствовал себя как один из тех деятелей, о которых пишут, что они попали в затруднительное положение.
      Должен сказать, поза и выражение лица тёти Делии никак не способствовали возвращению Гусика в нормальное состояние. От дружелюбности, которую она проявила за фруктовым салатом, обсуждая выступление несчастного бедолаги в Маркет-Снодсбери, не осталось и следа, и я не удивился, когда Гусик попытался что-то объяснить, да так и замер с открытым ртом, глядя на свою мучительницу. Тётя Делия, добрая душа, умудрявшаяся ласково уговорить свору собак взять след, не часто даёт волю своим чувствам, но когда она выходит из себя, мужественные люди залезают на дерево, отталкивая друг друга ногами.
      - Ну? - сказала она.
      Вместо ответа из горла Гусика вырвался какой-то нечленораздельный звук: то ли он икнул, то ли застонал.
      - Ну?
      Лицо тёти Делии потемнело. Охота, если заниматься ей на протяжении многих лет, обветривает кожу, можно сказать, на всю оставшуюся жизнь, и закадычные друзья тёти Делии не посмели бы отрицать, что даже в лучшие времена её лицо сильно смахивало на спелую клубничину, сейчас же оно приобрело такой насыщенный цвет, которого мне ещё не доводилось видеть. Физиономия тёти Делии была как перезревший помидор, требующий, чтобы на него срочно обратили внимание.
      - Ну?
      Гусик честно попытался что-то произнести, и на мгновение мне показалось, что наконец-то он разродится. Не тут-то было. Кроме предсмертного хрипа, он ничего из себя выдавить не сумел.