- Рещчь, - приветливо произнёс он и засунул большие пальцы в прорези жилета под мышками, выпрямляясь во весь рост и поджидая, когда утихнут бурные аплодисменты.
      Ждать ему пришлось долго, потому что, как вы сами понимаете, ему удалось завоевать популярность и симпатии присутствующих. Я думаю, ученикам Маркет-Снодсберийской классической средней школы не каждый день удавалось встретить честного человека, который не боялся назвать их директора старым ослом, и поэтому они высказали своё восхищение самым убедительным образом. Гусик мог быть в стельку пьян, но это не имело ровным счётом никакого значения. Он был их кумиром.
      - Мальчики, - изрёк Гусик. - Я имею в виду, леди, и джентльмены, и мальчики, я не стану произносить долгих речей в этот торжественный день, но хочу сказать вам несколько напутственных слов. Леди, мальчики и джентльмены, нам всем интересно было послушать нашего друга, который с утра забыл побриться, не знаю его имени, но он моего тоже не знал, я имею в виду, Фиц-Чтоттль, ерунда какая-то, чушь на постном масле, так что мы квиты, и всем нам бесконечно жаль, что преподобный как-там-его помирает от аденоидов, но, в конце концов, все мы смертны, сегодня здесь, завтра там, от судьбы не убежишь, и всё такое. Итак, я хочу вам сказать, и говорю это с уверенностью, ничуть не таясь и зная, что никто меня не опровергнет, короче, я счастлив присутствовать здесь в этот торжественный день и горд, что вместо призов мне поручили вручить вам эти замечательные книги, которые лежат перед вами на этом столе. Как говорил Шекспир, смотришь в книгу, а видишь фигу, а может, наоборот, но именно это я и хотел вам сказать.
      Речь Гусика была встречена с явным одобрением, и, честно признаться, я этому не удивился. Правда, у меня не всегда получалось следить за ходом его мысли, но, думаю, все присутствующие поняли, что перед ними не какая-то там подделка, а самый настоящий оратор. Я только диву давался, как Гусик, этот жалкий земляной червь, тихоня и неудачник, не способный связать двух слов, даже после определённого курса лечения умудрялся заливаться соловьём.
      Теперь, надеюсь, мне не придётся доказывать то, что скажет вам любой член Парламента: нечего выступать на заседаниях, пока как следует не заложишь за воротник. Хочешь добиться успеха, залейся по горло, как полагается, а потом уже лезь со своими советами.
      - Джентльмены, - тем временем говорил Гусик, - я имею в виду, леди и джентльмены, и, само собой, мальчики, как прекрасен этот мир. Как прекрасен этот мир, где жизнь бьёт ключом. Позвольте мне рассказать вам маленький анекдот. Два ирландца, Пат и Майк, гуляли по Бродвею, и один сказал другому: <Содом и Гоморра, главное не победа, а участие>, а тот, другой, ответил: <Гоморра и Содом, ученье свет, неученье тьма>.
      По правде говоря, более дурацкого анекдота я в жизни не слышал, и мне показалось странным, что Дживз счёл возможным включить его в Гусикову речь. Однако впоследствии Дживз объяснил мне, что Гусик сильно изменил текст, так что с анекдотом всё было в порядке. Как бы то ни было, Гусик выдал его именно в этом conte, и, когда я скажу вам, что аудитория разразилась смехом, вы, надеюсь, поймёте, что Гусик стал самым настоящим фаворитом и любимцем публики. Быть может, бородач и несколько лиц во втором ряду и хотели, чтобы он как можно скорее закруглился, но большинство упорно не желало отпускать его со сцены.
      Когда аплодисменты и крики <Браво!> смолкли, Гусик вновь заговорил.
      - Да, - решительно произнёс он, - как прекрасен этот мир. Солнышко светит, птички щебечут, а жизнь полна оптимизма. И что тут плохого, я вас спрашиваю, мальчики, леди и джентльмены? Я счастлив, вы счастливы, все мы счастливы, даже жалкий ирландец, который гуляет по Бродвею, и тот счастлив. Хотя, если помните, их было двое, Пат и Майк, один побеждал, а другой участвовал. А сейчас, мальчики, я хочу, чтобы вы прокричали троекратное <ура> в честь этого прекрасного мира. Давайте, все вместе.
      Когда пыль осела и извёстка с потолка перестала сыпаться, он продолжал:
      - Пусть кто-нибудь попробует сказать мне, что наш мир не прекрасен, и я отвечу ему, что он не знает, о чём говорит. Сегодня, когда я ехал сюда на машине, чтобы вручить вам эти замечательные призы, мне пришлось, к великому моему сожалению, отчитать человека, у которого я нахожусь в гостях, по этому самому поводу. Я имею в виду старика Тома Траверса. Вон он сидит во втором ряду рядом с крупной леди в бежевом платье.
      Он ткнул пальцем, чтобы никто не ошибся, и сотня с лишним маркетснодсберийцев вытянули шеи в указанном направлении и уставились на густо покрасневшего дядю Тома.
      - Я отчитал старикана по первое число, будьте уверены. Он выразил мнение, что человечество гибнет, но я сказал: <Не порите чушь, старикан Том Траверс>. - <Я никогда в жизни не порол чушь>, - возразил он, а я ответил: <В таком случае для начинающего вы делаете большие успехи>, и я надеюсь, вы согласитесь, мальчики, леди и джентльмены, что я задал ему перцу и всыпал как полагается.
      Аудитория согласилась с энтузиазмом. История пришлась благодарным слушателям по душе. Из зала опять послышались крики <Браво!>, а мой мельник стал колотить в пол своей тростью, сильно смахивающей на дубинку.
      - Итак, мальчики, - заключил Гусик, одёргивая манжеты и почему-то криво ухмыляясь, - семестр закончился, наступили летние каникулы, и многие из вас разъедутся кто куда, покинув школу. Но я вас не виню, потому что это не школа, а сплошное безобразие. Вы окунётесь в настоящую жизнь и скоро будете гулять по Бродвею, но вам раз и навсегда надо запомнить, что, как бы сильно вас ни мучила носоглотка, вы должны приложить все усилия, чтобы не стать пессимистами и не пороть такую чушь, как старикан Том Траверс. Вон там, во втором ряду. С лицом, похожим на грецкий орех. Он сделал паузу, чтобы дать возможность всем желающим освежить память и разглядеть дядю Тома получше, а я, по правде говоря, немного забеспокоился. Дело в том, что длительное пребывание в компании завсегдатаев <Трутня> дало мне уникальную возможность ознакомиться с самыми разнообразными последствиями избыточной дозы веселящих напитков, но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь вёл себя так, как Гусик. Он позволял себе такое, на что не осмелился бы даже Фотерингей-Фиппс в канун Нового года.
      Дживз, когда я впоследствии обсуждал с ним выступление Гусика, объяснил мне, что тут всё дело в ингибиторах (если, конечно, я не путаю это слово с другим) и в подавлении: точно не помню, но, по-моему, Дливз сказал <эго>. Насколько я понял, он имел в виду, что Гусик безвылазно жил пять лет с тритонами в своём захолустье и накопил в себе всю дурость, которая должна была вылезать из него постепенно, год за годом, а в результате произошло нечто вроде взрыва, и эта самая дурость пулей вылетела наружу, совсем как пробка из бутылки шампанского. Возможно, так оно и было. Обычно Дживз знает, что говорит.
      Как бы то ни было, больше всего на свете я радовался, что у меня хватило ума не присоединиться к тёте Делии во втором ряду. Возможно, стоять среди пролетариев было ниже достоинства Вустера, но по крайней мере я был вне опасности. Гусик разошёлся до такой степени, что я не удивился бы, если б, увидев меня, он перешёл бы на личности, позабыв о нашей старой школьной дружбе.
      - Пессимистов я на дух не переношу, - продолжал тем временем Гусик. Будьте оптимистами, мальчики. Все вы знаете разницу между оптимистом и пессимистом. Оптимист - это тот, кто: Возьмём, к примеру, хотя бы двух ирландцев, которые гуляют по Бродвею. Один из них пессимист, а другой оптимист, и это так же верно, как один из них Пат, а другой Майк: Никак это ты, Берти? Откуда ты взялся?
      Слишком поздно я понял, что мельник, за которого я мгновенно попытался спрятаться, куда-то исчез. Возможно, он вспомнил, что не успел домолоть зерно, а может, обещал своей жене вернуться домой пораньше, но, пока я предавался размышлениям, он куда-то испарился, оставив меня без прикрытия.
      Сейчас между мной и Гусиком, который угрожающе вытянул руку в моём направлении, образовалось открытое пространство, отчасти заполненное морем обращённых ко мне любопытных лиц.
      - Вот вам яркий пример того, - сияя, как медный таз, прогрохотал Гусик, о чём я только что говорил. Мальчики, леди и джентльмены, посмотрите хорошенько на этого субъекта в задних рядах, во фраке, с идеальными стрелками на брюках, в сером галстуке и с гвоздикой в петлице, и вы сразу поймёте, о ком я говорю. Берти Вустер, вот кто он такой, самый отьявленный пессимист из всех, кто когда-либо кусал тигра за хвост. Говорю вам, я презираю этого человека. А почему я его презираю? Я презираю его потому, мальчики, леди и джентльмены, что он пессимист. Его отношение к жизни пораженческое. Когда я сообщил ему, что собираюсь сегодня днём произнести перед вами речь, он попытался меня отговорить. А знаете, почему он попытался меня отговорить? Он попытался меня отговорить, потому что не сомневался, мальчики, леди и джентльмены, что мои брюки лопнут по шву сзади.
      Приветственные крики донеслись из зала с удвоенной силой. Всё, что касалось лопнувших сзади брюк, радовало наивные сердца юных ученых Маркет-Снодсберийской классической средней школы. Два школьника, сидевшие в заднем ряду, покраснели как раки, а третий, с веснушчатым лицом, робко попросил у меня автограф.
      - Позвольте рассказать вам одну историю о Берти Вустере:
      Вустер способен выдержать многое, но он никогда не потерпит, чтобы его имя трепали публично. Я прикинул взглядом расстояние до двери, собираясь потихоньку улизнуть, но в это время бородач решил вмешаться в ход событий и взять бразды правления в свои руки.
      Почему он не сделал этого раньше, я не понял до сих пор. Должно быть, просто не в силах был пошевелиться. Ну и, само собой, когда оратор владеет аудиторией, ему не так-то просто заткнуть рот. Однако, услышав, что Гусик собирается рассказать очередную свою историю, бородач, по всей видимости, не стерпел. Он вскочил с кресла (так же резво, как я со скамейки в тот злополучный момент, когда Тяпа неожиданно выскочил из-за кустов), в один прыжок очутился у стола, схватил книгу и, подбежав к Гусику, дотронулся до его плеча. Резко повернувшись и увидев перед собой огромного бородача, который, совершенно очевидно, собирался стукнуть его по голове толстой книгой, Гусик отпрянул и принял оборонительную позу.
      - Возможно, в связи с поздним часом, мистер Финк-Ноттль, нам следует:
      - Ах, да, - с облегчением сказал Гусик, поняв, что его не будут бить. Да, конечно. Призы, что? Сейчас, да, конечно. Что тут у нас?
      - Правописание, П.К.Пурвис.
      - Правописание, П.К.Пурвис, - как эхо повторил Гусик. - Вперёд, П.К.Пурвис!
      Теперь, когда Гусика наконец-то заткнули, я больше не видел смысла приводить свой стратегический план в исполнение. Я имею в виду, я решил остаться и досмотреть спектакль до конца. Сами понимаете, мне было интересно, дальше некуда. Если вы не забыли, я говорил Дживзу, что зрелище будет захватывающим, и, как выяснилось, не ошибся. В манере Гусика держаться было нечто притягательное, не позволяющее просто так встать и уйти, по крайней мере до тех пор, пока он не вспомнил о моём существовании.
      Итак, на сцене появился П.К.Пурвис. Розовощёкий, с соломенными волосами, чемпион по правописанию был три фута шесть дюймов ростом в скрипящих ботинках. Гусик потрепал его по голове. Казалось, паренёк понравился ему с первого взгляда.
      - Тебя зовут П.К.Пурвис?
      - Сэр. Да, сэр.
      - Как прекрасен этот мир, П.К.Пурвис.
      - Сэр. Да, сэр.
      - Тебе это тоже известно? Молодец! Ты случайно не женат?
      - Сэр. Нет, сэр.
      - Обязательно женись, П.К.Пурвис, - убеждённо сказал Гусик. - К чему жить, если: Ну, в общем, держи свою книгу. Чушь собачья, судя по названию, но другой всё равно нет, так что получай.
      П.К.Пурвис заскрипел со сцены под спорадические аплодисменты, но теперь стало заметно, что за этой самой спорадичностью наступила напряжённая тишина. Не вызывало сомнений, что Гусик внёс свежую струю в спокойную гладь академических кругов Маркет-Снодсбери. Родители начали обмениваться взглядами. У бородача была такая кислая физиономия, словно он выпил бутылку уксуса. Что же касается тёти Делии, её вид говорил яснее всяких слов, что она во всём разобралась и вынесла свой вердикт. Я увидел, как она наклонилась к Бассет, сидевшей справа, и что-то прошептала ей на ухо, после чего Бассет печально кивнула и стала похожей на фею, которая собирается пролить очередную слезу, чтобы осчастливить Млечный Путь ещё одной звездой.
      Гусик, спровадив П.К.Пурвиса, снова впал в летаргический сон. Засунув руки в карманы, он стоял с широко открытым ртом и смотрел в одну точку. Внезапное появление у его локтя весьма упитанного ребёнка в бриджах заставило Гусика вздрогнуть от неожиданности и подпрыгнуть на месте.
      - Привет! - хрипло сказал он, с трудом оправляясь от испуга. - Ты кто такой?
      - Наш ученик, Р.В.Смитхерст, - пояснил бородач.
      - Что ему здесь надо? - подозрительно спросил Гусик.
      - Вы вручаете ему приз за успехи в рисовании, мистер Финк-Ноттль.
      Объяснение, по всей видимости, показалось Гусику удовлетворительным. Лицо его просветлело.
      - Тоже верно, - согласился он. - Ну что ж, держи, шкет: Как, ты уже уходишь?
      - Сэр. Да, сэр.
      - Подожди, Р.В.Смитхерст. Нам некуда спешить. Прежде чем ты уйдёшь, я хочу задать тебе один вопрос.
      Номер у Гусика не прошёл. Судя по всему, бородач твёрдо решил завершить церемонию вручения призов в кратчайшие сроки. Он выпроводил Р.В.Смитхерста со сцены (так вышибала выставляет из бара старого, уважаемого клиента: вежливо, но решительно) и объявил выход Г.Г.Симмонса. Мгновением позже Г.Г.Симмонс шёл по проходу к сцене, и вы можете представить мои чувства, когда бородач провозгласил, что ему вручается приз за знание Священного Писания. Он играл в нашей команде, если вы меня понимаете, в команде знатоков. Г.Г.Симмонс был довольно неприятным на вид тощим юнцом с неправильным прикусом и в очках, но я аплодировал ему громче всех. Мы, ценители Священного Писания, придерживаемся девиза: <Один за всех, и все за одного>.
      Гусику, с сожалением должен отметить, он не понравился. Во взгляде Гусика, брошенном на Г.Г.Симмонса, не сквозила доброжелательность, проявленная им в большей мере к П.К.Пурвису, и в меньшей - к Р.В. Смитхерсту.
      - Тебя зовут Г.Г.Симмонс? - строго спросил он.
      - Сэр. Да, сэр.
      - В каком смысле: <Сэр. Да, сэр?> Ничего глупее в жизни не слышал. Говорят, ты выиграл приз за знание Священного Писания?
      - Сэр. Да, сэр.
      - Гм-мм. Может, ты не врёшь. Вряд ли тебе удалось бы выиграть другой приз. Таким, как ты, других призов не видать как своих ушей. - Гусик умолк и уставился на ребёнка пронзительным взглядом. - И всё же, - он поднял вверх палец, - откуда нам знать, что ты не сжульничал? Сейчас мы проверим твои познания, Г.Г.Симмонс. Скажи мне, как звали Этого-как-его типа, который зачал Того-кого? Сможешь ответить, Г.Г.Симмонс?
      - Сэр. Нет, сэр.
      Гусик повернулся к бородачу.
      - Подозрительно, - сказал он. - Крайне подозрительно. Мальчик совсем не знает Священного Писания.
      Бородач отёр пот со лба дрожащей рукой.
      - Уверяю вас, мистер Финк-Ноттль, при выявлении лучших учеников были приняты все меры предосторожности. Симмонс намного опередил своих соперников, получив высшие баллы.
      - Ну, если вы так уверены, - с сомнением протянул Гусик, - Бог с тобой, Г.Г.Симмонс. Получай свой приз.
      - Сэр. Благодарю вас, сэр.
      - Только не задирай нос. Ничего особенного в твоём призе нет. Берти Вустер:
      Не знаю, испытывал ли я когда-нибудь в жизни больший шок, чем сейчас. Я остался полюбоваться на зрелище в твёрдой уверенности, что после того как Гусика лишили возможности продолжать речь, ему, так сказать, выдрали ядовитые зубы. Но мы, Вустеры, реагируем на опасность мгновенно. Опустив голову, я начал потихоньку пробираться к двери.
      - Берти Вустер тоже выиграл приз за знание Священного Писания в школе, где мы учились вместе, а вы знаете, кто такой Берти Вустер. Он отхватил трофей через голову достойнейших, прибегнув к невиданному надувательству. Шагу не мог ступить, чтоб из его карманов не вываливались списки Царей Иудейских:
      Продолжения я не слышал. Через несколько секунд я уже вдыхал свежий воздух полной грудью и одновременко лихорадочно нажимал ногой на стартёр.
      Мотор завёлся с пол-оборота. Скорость включилась без помех. Я посигналил и тронулся с места.
      Когда я загнал машину в гараж Бринкли-корта, моё тело всё ещё вибрировало, совсем как у Гусикова тритона, и, повстречайся вы со мной в тот момент, вы увидели бы потрясённого до глубины души Бертрама Вустера, бредущего неровной походкой к себе в комнату, чтобы переодеться. Облачившись в простую пиджачную пару, я прилёг на кровать и, должно быть, уснул, потому что, открыв глаза, увидел перед собой Дживза.
      Я сел.
      - Принёс мне чай, Дживз?
      - Нет, сэр. Скоро обед.
      Туман в моей голове рассеялся.
      - Наверное, я спал.
      - Да, сэр.
      - Когда организм измучен, природа берет своё.
      - Да, сэр.
      - И, должен заметить, это неплохо у неё получается.
      - Да, сэр.
      - А сейчас, говоришь, настало время обеда? Ну, хорошо. По правде говоря, у меня нет настроения обедать, но всё равно, подай мои одеяния.
      - Переодеваться не обязательно, сэр. Вечерние туалеты отменяются, так как стол будет сервирован только холодными закусками.
      - Это ещё почему?
      - Таково желание миссис Траверс, сэр. Миссис Траверс велела не утруждать работой прислуту, потому что все сегодня уходят на танцы в резиденцию сэра Персиваля Стречли-Бадда.
      - Ах да, конечно, помню. Анжела мне говорила. Значит, сегодня танцы до упаду, что? Ты тоже идёшь, Дживз?
      - Нет, сэр. Я не испытываю тяги к подобным развлечениям в отдалённых поместьях.
      - Прекрасно тебя понимаю. Ничего нового ты там не увидишь. Эти захолустные гулянки всегда одинаковы. Рояль, скрипка и пол, как наждачная бумага. А Анатоль идёт? Анжела намекнула, он намерен остаться дома.
      - Мисс Анжела была права, сэр. Месье Анатоль в постели.
      - Французы слишком чувствительны.
      - Да, сэр.
      Мы немного помолчали, затем я завёл разговор издалека.
      - Ну и денёк сегодня, - сказал я. - Что?
      - Да, сэр.
      - Сплошные недоразумения с утра до вечера. И, кстати, я смылся из школы до того, как всё закончилось.
      - Да, сэр. Я заметил, как вы уходили.
      - Сам понимаешь, меня не в чем упрекнуть.
      - Безусловно, сэр. Мистер Финк-Ноттль проявил по отношению к вам некоторую нескромность.
      - А после моего ухода церемония долго продолжалась?
      - Нет, сэр. Она закончилась минут через десять. Некоторые высказывания мистера Финк-Ноттля о молодом господине Симмонсе привели к окончанию процедуры вручения призов.
      - То есть как? По-моему, Гусик сказал о Г.Г.Симмонсе всё, что было возможно.
      - Мистер Финк-Ноттль вновь принялся обсуждать молодого господина Симмонса сразу после вашего ухода. Если помните, сэр, мистер Финк-Ноттль уже выразил сомнения по поводу знаний молодого господина Симмонса, а затем он вернулся к этой теме и обрушил на юного джентльмена поток обвинений, утверждая, что тот не мог выиграть приз за знание Священного Писания, не совершив самых тяжких преступлений, известных человечеству. Далее мистер Финк-Ноттль предположил, что молодой господин Симмонс широко известен в преступном мире и наверняка разыскивается полицией.
      - О боже, Дживз!
      - Да, сэр. Это утверждение вызвало сенсацию в зале, но я бы сказал, присутствующие отреагировали на него по-разному. Господа учащиеся принялись громко аплодировать, но мать молодого господина Симмонса встала со своего места и в довольно резких выражениях потребовала у мистера Финк-Ноттля извинений.
      - Ну, и как? Надеюсь, Гусик смутился и взял свои слова обратно?
      - Нет, сэр. Мистер Финк-Ноттль заявил, что наконец-то во всём разобрался, и намекнул на греховную связь между матерью молодого господина Симмонса и директором школы, обвинив последнего в завышении оценок с целью, по выражению мистера Финк-Ноттля, добиться взаимности.
      - Послушай, а ты не выдумываешь?
      - Нет, сэр.
      - Святые угодники и их тётушка! А потом:
      - Они спели государственный гимн, сэр.
      - Невероятно!
      - Да, сэр.
      - Это в такую-то минуту?
      - Да, сэр.
      - Ну, не знаю. Тебе, конечно, виднее, но я никогда бы не подумал, что в подобных обстоятельствах Гусик и эта женщина начнут петь дуэтом.
      - Вы неправильно меня поняли, сэр. Гимн спели все присутствующие. Директор школы подошёл к органисту и что-то шепнул ему на ухо, после чего органист заиграл государственный гимн. На этом процедура вручения призов завершилась.
      - И слава богу.
      - Да, сэр. Судя по миссис Симмонс, она собралась действовать, а это вряд ли закончилось бы благополучно для мистера Финк-Ноттля.
      Я задумался. Сами понимаете, я погрешил бы против истины, если б заявил, что всем доволен. Само собой, я испытывал жалость, тревогу, ужас и сам не знаю ещё какие чувства, но тем не менее меня успокаивала мысль о том, что всё самое страшное осталось позади. С моей точки зрения, надо было не горевать по прошлому, а радоваться будущему. Я имею в виду, может, Гусик и превысил Вустерширский рекорд по дурости, а заодно окончательно лишился шансов стать любимцем публики в Маркет-Снодсбери, но к счастью, он сумел сделать предложение Медлин Бассет, а она, тоже к счастью, согласилась его принять.
      Я поделился своими соображениями с Дживзом.
      - Некрасиво получилось, - сказал я. - Не удивлюсь, если этот школьный праздник долго будут помнить. Но мы не должны забывать, Дживз, что Гусик, хотя сейчас все в округе считают его уродом из уродов, одержал победу, если ты меня понимаешь, в другом отношении.
      - Нет, сэр.
      По правде говоря, я подумал, он оговорился.
      - Когда ты говоришь <Нет, сэр>, ты имеешь в виду <Да, сэр>?
      - Нет, сэр. Я имею в виду: <Нет, сэр>.
      - Разве он не одержал победу?
      - Нет, сэр.
      - Но он помолвлен.
      - Нет, сэр. Мисс Бассет расторгла помолвку.
      - Ты не шутишь?
      - Нет, сэр.
      Не знаю, заметили вы или нет одну странность, постоянно бросавшуюся в глаза на страницах моего рассказа, но почти все действующие лица, о которых вы здесь читали, время от времени закрывали лицо руками. Не совру, если скажу, что мне довелось побывать во многих переделках, но впервые я очутился среди персонажей, где хватание, если так можно выразиться, за собственную физиономию было чуть ли не культом.
      Вспомните, так поступил дядя Том. И Гусик. И, конечно, Тяпа. Вероятно, хотя точно не знаю, это сделал Анатоль и уж наверняка Медлин Бассет. Не сомневаюсь, что и тётя Делия с удовольствием последовала бы общему примеру, если бы только не боялась испортить причёску.
      Надеюсь, вы поняли, к чему я клоню? Совершенно верно, услышав от Дживза последние новости, я закрыл лицо руками. Они вроде как сами дёрнулись вверх, а голова неожиданно стукнулась подбородком о грудь, и в следующую секунду я стал не менее ревностным служителем культа, чем остальные.
      Я всё ещё давил на своё чело ладонями, запустив пальцы в волосы и пытаясь сообразить, что необходимо предпринять в первую очередь, когда кто-то заколотил в мою дверь с такой силой, что затряслись стены.
      - Вероятно, это мистер Финк-Ноттль, сэр, - сказал Дживз.
      Но на сей раз интуиция его подвела. В комнату ворвался Тяпа. Глаза его безумно вращались, и он не дышал, а хрипел, как закоренелый астматик. Не вызывало сомнений, бедолага был взбудоражен, дальше некуда.
      ГЛАВА 18
      Я прищурился и внимательно на него посмотрел. По правде говоря, его вид мне совсем не понравился. Заметьте, я не говорю, что он мне нравился когда бы то ни было, потому что Природа, созидая этого кристально чистого душой малого, немного переборщила с нижней челюстью и пронзительными, глубоко посаженными глазами, снабдив ими того, кто не являлся ни императором, ни полисменом-регулировщиком. Впрочем, сейчас, как вы понимаете, речь шла не о его внешности, а об угрожающем виде, и я в который раз пожалел о том, что Дживз чересчур щепетилен и тактичен.
      Я имею в виду, можно, конечно, гордиться камердинером, который ускользает как вьюн в песок, когда к его молодому господину приходит гость, но тем не менее в определённые минуты, - а у меня возникло ощущение, что такая минута наступила, - тактичнее всего было бы остаться и в случае чего оказать посильную помощь.
      Но Дживза в комнате не было. Я не видел, как он ушёл, не слышал, как он ушёл, но он ушёл. Сгинул. Исчез. Испарился. Куда ни кинь глаз, повсюду был только Тяпа. А Тяпина поза не вызывала доверия. У меня возникло такое ощущение, что он всю ночь думал и решил заново переговорить со мной об Анжелиных ногах, которые я массировал.
      Однако после первой же его фразы я вздохнул свободно. Оказывается, мои тревоги были напрасны. Вы даже представить себе не можете, какое облегчение я испытал.
      - Берти, - сказал он, - я должен перед тобой извиниться. Я был не прав.
      Как я уже говорил, у меня отлегло от сердца, когда я понял, что Анжелины ноги здесь ни при чём, но тем не менее моё удивление трудно было передать словами. С тех пор как Тяпа надул меня в <Трутне>, много воды утекло, и я никак не ожидал, что он неожиданно раскается в содеянном. Более того, по сведениям из надёжных источников, Тяпа неоднократно хвастался своей проделкой в кругу друзей и потешался надо мной почём зря.
      В общем, я никак не мог догадаться, что заставило Тяпу пожалеть о своём дурном поступке. Возможно, конечно, его замучили угрызения совести, но почему?
      Тем не менее факт оставался фактом.
      - Дорогой мой! - прочувствованно воскликнул я. - Можешь не извиняться. Я всё понимаю.
      - В каком смысле: <Можешь не извиняться>? Я уже извинился.
      - Я имею в виду, не будем об этом. Забудь. Все мы иногда делаем глупости, о которых потом жалеем. Несомненно, ты был тогда немного под мухой, так что не вини себя слишком сильно.
      - Послушай, что ты несёшь? Ты сам понимаешь о чём говоришь?
      Его тон мне не понравился.
      - Поправь меня, если ошибусь, - довольно холодно произнёс я, - но, насколько я понял, ты извинился за свой непристойный поступок в <Трутне>, когда зацепил последнее кольцо над бассейном за крюк в стене и заставил меня принять ванну не снимая фрака.
      - Болван! Ничего подобного!
      - Прах побери, за что же тогда ты просишь прощенья?
      - За историю с Бассет.
      - Какую историю?
      - Берти, - сказал Тяпа, - когда вчера вечером ты сообщил мне, что любишь Медлин Бассет, я сделал вид, что тебе поверил, но на самом деле твоё утверждение показалось мне невероятным. Однако с тех пор я навёл справки и убедился, что ты мне не лгал. Соответственно, я пришёл извиниться за то, что в тебе усомнился.
      - Навёл справки?
      - Я спросил Бассет, и она подтвердила, что ты делал ей предложение.
      - Тяпа! Как ты мог?
      - Запросто.
      - Это нетактично! Неужели ты совсем лишён возвышенных чувств?
      - Начисто.
      - Э-э-э: очень жаль.
      - За каким ладаном мне нужны твои возвышенные чувства? Я хотел быть уверен, что ты не увёл у меня Анжелу. Теперь я спокоен.
      По правде говоря, после этих слов мне стало всё равно, есть у Тяпы возвышенные чувства или нет.
      - Тогда другое дело. Рад за тебя.
      - Я выяснил, кто её увел.
      - Что?!
      Он стал мрачнее тучи. Глаза у него загорелись, а челюсть выдвинулась вперёд.
      - Берти, - глухо произнёс он, - помнишь, что я поклялся сделать с тем, кто отбил у меня Анжелу?
      - Если мне не изменяет память, ты собирался вывернуть его наизнанку:
      - :и заставить проглотить самого себя. Точно. Так вот, я не передумал.
      - Но, Тяпа, в который раз тебе говорю, я свидетель, что никто не отбивал её у тебя в Каннах.
      - Всё верно. Её увели у меня здесь, прямо из-под носа.
      - Что?!
      - Прекрати твердить <Что?!> как попугай. Ты прекрасно меня расслышал.
      - Но, Тяпа, после Канн она ни с кем не встречалась.
      - Да ну? А с тритоновым типом?
      - С Гусиком?
      - Вот именно. С Гадом Финк-Ноттлем.
      Мне показалось, он окончательно сдурел.
      - Но Гусик любит Бассет.
      - Не можете все вы любить Бассет, будь она проклята. Я не понимаю, как её вообще можно любить. Говорю тебе, он влюблён в Анжелу. А Анжела влюблена в него.
      - Но Анжела дала тебе отставку до того, как Гусик приехал в Бринкли-корт.
      - Ничего подобного. Несколько часов спустя.
      - Не мог он влюбиться в неё за несколько часов.
      - Интересно, почему? Я влюбился в неё за несколько минут. Боготворил землю, по которой ступала негодная клятвопреступница.
      - Прах побери, Тяпа:
      - Не спорь, Берти. Факт налицо. Она любит тритонового дегенерата.
      Я вспомнил шикарное слово, которое сказала мне Анжела во время нашей с ней беседы в саду.
      - Абсурд, мой милый. Полный абсурд.
      - Правда? - Он вдавил каблук в ковёр. Про такое я читал только в книгах и впервые видел собственными глазами. - Тогда, возможно, ты объяснишь мне, как получилось, что она с ним помолвлена?
      Всё поплыло у меня перед глазами.
      - Анжела помолвлена с Гусиком?
      - Слышал из её собственных уст.
      - Она тебя разыграла.
      - Ошибаешься. Вскоре после идиотских торжеств в Маркет-Снодсберийской классической средней школе он сделал ей предложение, и она ухвачилась за него ру ками и ногами.
      - Тут какая-то ошибка.
      - Вот именно. Сделал её Гад Финк-Ноттль, и, я надеюсь, теперь он это осознал. Я гоняюсь за ним с половины шестого.
      - Гоняешься?
      - Повсюду. Мне необходимо открутить ему голову.
      - Понятно. Ну-ну.
      - Ты случайно нигде его не видел?
      - Нет.
      - Если увидишь, попрощайся с ним как можно скорее и закажи венок: Дживз?
      - Сэр?
      Я не видел и не слышал, как дверь отворилась, но неуловимый малый вновь очутился в комнате. Лично я считаю, - по-моему, я уже упоминал об этом раньше, - что для Дживза дверей вообще не существует. Они ему просто ни к чему. Он, должно быть, натренировался, как один из тех самых индийских деятелей, которые подвешивают куда-то там свои астральные тела, я имею в виду, сначала испаряются, к примеру, в Бомбее, потом собирают себя по частям и, глядишь, минуты через две возникают из ничего в Калькутте.