Дживз

Лондон, конечно, большой город, но поверьте мне на слово, он недостаточно велик, чтобы жить в нём вместе с тётей Агатой, если она имеет на тебя зуб. Поэтому, должен признаться, этот самый Бассингтон-Бассингтон был для меня всё равно что Голубь Мира. Он прибыл в Нью-Йорк в семь сорок пять утра, совершенно непристойный час. Дживз очень вежливо указал ему на дверь и предложил прийти часа через три, таким образом дав мне реальный шанс проснуться и радостно приветствовать наступивший день. Должен признаться, Дживз поступил благородно, так как совсем недавно между нами возникла некоторая напряжённость, так сказать, лёгкое трение; одним словом, пробежала черная кошка из-за шикарных лиловых носков, которые я носил вопреки его желанию; и человек менее великий, чем Дживз, наверняка ухватился бы за возможность отомстить мне и запустил бы Сирила в мою спальню, когда я и двух слов не смог бы сказать даже своему лучшему другу. Пока я не выпью чашку чая и не погрущу в полном одиночестве, я не в состоянии вести светские разговоры.
      Итак, Дживз поступил крайне благородно, вытурив Сирила на свежий воздух и вручив мне его визитную карточку вместе с утренним чаем.
      - Это ещё кто такой, Дживз? - спросил я, не совсем соображая спросонок.
      - Насколько я понял, джентльмен прибыл из Англии, сэр. Он заходил к вам утром.
      - Великий боже, Дживз! Неужели утро начинается не сейчас, а ещё раньше?
      - Он просил передать, что зайдёт позже, сэр.
      - Никогда о нём не слышал. А ты, Дживз?
      - Мне известен род Бассингтон-Бассингтонов, сэр. Я знаю три ветви Бассингтон-Бассингтонов: шропширские Бассингтон-Бассингтоны, хэмпширские Бассингтон-Бассингтоны и кентские Бассингтон-Бассингтоны.
      - Похоже, Англия завалена Бассингтон-Бассингтонами.
      - Совершенно верно, сэр.
      - Вряд ли они внезапно закончатся, что?
      - Должно быть, так, сэр.
      - А этот откуда?
      - Не могу знать, сэр. Я недостаточно хорошо с ним знаком.
      - Судя по твоим впечатлениям, Дживз, ты не хочешь заключить со мной пари, два к одному, что он не какой-нибудь придурок или псих?
      - Нет, сэр. Шансы слишком неравны.
      - Так я и думал. Что ж, нам остаётся надеяться, что он не полный придурок.
      - Время покажет, сэр. Джентльмен принес вам письмо, сэр.
      - Да ну? - спросил я и взял конверт. А затем я узнал почерк. - Послушай, Дживз, письмо от тёти Агаты.
      - Вот как, сэр?
      - Напрасно ты говоришь таким легкомысленным тоном. Разве тебе не понятно, что это означает? Она пишет, чтобы я присмотрел за этим психом, пока он будет жить в Нью-Йорке. Прах меня побери, Дживз, если только мне удастся ублажить этого придурка и он благосклонно обо мне отзовётся, я смогу вернуться в Англию к гудвудским скачкам. Дживз, ты должен мне помочь. Нам необходимо поднапрячься и угодить этому парню во что бы то ни стало.
      - Да, сэр.
      - Он пробудет в Нью-Йорке недолго, - сказал я, продолжая читать письмо. Какие-то важные шишки в Вашингтоне должны устроить его на дипломатическую службу. Я считаю, нам удастся заслужить его любовь и уважение, если мы дадим в его честь хороший обед и пару раз пригласим на ленч. Как ты думаешь?
      - Мне кажется, вы абсолютно правы, сэр.
      - С тех пор, как мы уехали из Англии, я в первый раз вздохнул свободно. Тучи рассеиваются, Дживз!
      - Весьма вероятно, сэр.
      Он начал раскладывать мои вещи. Наступило неловкое молчание.
      - Другие носки, Дживз, - сказал я, судорожно вздохнув, но стараясь говорить небрежным тоном. - Я надену лиловые.
      - Прошу прощенья, сэр?
      - Подай мои шикарные лиловые носки.
      - Слушаюсь, сэр.
      Он достал их из ящика комода, словно был вегетарианцем, выудившим из салата гусеницу. Я видел, что он сильно переживает. Жутко неприятно, и всё такое, но человек должен уметь изредка постоять за себя. Двух мнений быть не может.
      * * *
      Я ждал Сирила сразу после завтрака, но он всё не появлялся, поэтому около часа я отправился в клуб <Ягнята>, где у меня была назначена встреча с одним деятелем, Гаффином, которого я обещал угостить ленчем. С Джорджем Гаффином, автором пьес и ещё чего-то, я познакомился сразу по прибытии в Нью-Йорк. По правде говоря, я много с кем подружился в Нью-Йорке, городе, битком набитом богемными парнями, всегда готовыми радостно приветствовать новичка, ничего не понимающего в искусстве.
      Гаффин немного опоздал, объяснив, что задержался на репетиции своей новой музыкальной комедии <Попроси папу>. Мы отменно перекусили и принялись за кофе, когда официант сообщил, что меня хочет видеть Дживз.
      Дживз ждал в гостиной. Он бросил на мои носки взгляд мученика и отвёл глаза.
      - Только что звонил мистер Бассингтон-Бассингтон, сэр.
      - Да ну?
      - Да, сэр.
      - Где он?
      - В тюрьме, сэр.
      Если б я не стоял у стены, я бы упал. Чтобы такое произошло с протеже тёти Агаты в первый же день, как он, так сказать, попал под моё крылышко!
      - В тюрьме?!
      - Да, сэр. Он сообщил мне по телефону, что его арестовали, и попросил вас прийти и внести за него залог.
      - Арестовали! За что?
      - Он не почтил меня своим доверием, сэр.
      - Тяжёлый случай, Дживз.
      - Совершенно справедливо, сэр.
      Я прихватил старину Джорджа, который благородно вызвался меня сопровождать, и мы быстро доехали на такси до полицейского участка. Некоторое время мы сидели на деревянной скамье в приёмной, а затем появился полицейский, ведя за собой Сирила.
      - Привет! Привет! Привет! - сказал я. - Что?
      Насколько я могу судить, ни один парень не выглядит лучшим образом сразу после выхода из тюремной камеры. Когда я учился в университете, мне приходилось раз в год ходить туда как на работу, чтобы внести залог за одного своего приятеля, которого полицейские с тупым постоянством хватали каждую ночь после лодочных гонок между Оксфордом и Кембриджем, и когда он выходил из камеры, то был похож на нечто неприличное, провалявшееся сутки на свалке. Сирил выглядел примерно так же. У него был разорван воротничок, подбит глаз, и вообще о его внешнем виде не стоило говорить вслух, тем более писать тёте Агате. Высокий худой парень с копной соломенных волос и бледно-голубыми глазами навыкате, делавшими его похожим на какую-то редкую рыбу.
      - Мне передали вашу просьбу, - сказал я.
      - А, так вы Берти Вустер?
      - Точно. А это - мой приятель, Джордж Гаффин. Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.
      Мы пожали друг другу руки, и полисмен, отковыряв кусок жевательной резинки из-под сиденья стула, куда он прилепил её на чёрный день, уселся в углу и принялся работать челюстями.
      - Дурацкая страна, - заявил Сирил.
      - О, ну, не знаю, знаете ли! - сказал я.
      - Мы стараемся, - заметил Джордж.
      - Старина Джордж - американец, - объяснил я. - Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.
      - Само собой, страну придумал не я, а Колумб, - сказал Джордж. - Но если вы хотите внести в неё изменения к лучшему, я с удовольствием передам ваши предложения в надлежащие инстанции.
      - Для начала скажите, почему полицейские в Нью-Йорке не одеваются должным образом?
      Джордж бросил взгляд на жующего в углу полицейского.
      - По-моему, всё на месте, - сказал он.
      - Я имею в виду, почему они не носят шлемов, как полисмены в Лондоне? Почему они выглядят как почтальоны? Это нечестно. Любой бы на моём месте оконфузился. Я стоял себе спокойно на мостовой, никого не трогал, когда парень, похожий на почтальона, подошёл ко мне и ткнул меня дубинкой под рёбра. Я не понимаю, почему я должен терпеть, когда почтальон тыкает меня под рёбра. Я не для того проплыл три тысячи миль, чтобы какой-то почтальон тыкал меня под рёбра.
      - В том, что вы говорите, есть смысл, - согласился Джордж. - Как вы поступили?
      - Я его отпихнул, знаете ли. У меня, знаете ли, жутко вспыльчивый характер. Все Бассингтон-Бассингтоны, если вы знаете, обладают жутко вспыльчивыми характерами! А затем он поставил мне фонарь под глазом и отволок в этот омерзительный участок.
      - Я сейчас всё устрою, старина, - сказал я и, вытащив пачку банкнот, отправился на переговоры, оставив Сирила с Джорджем. Должен признаться, я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Чело моё было покрыто морщинами, и вообще я воспринял происшедшее как дурное предзнаменование. Пока этот придурок жил в Нью-Йорке, я за него отвечал, а у меня сложилось такое впечатление, что он относится к тем придуркам, за которых приличный человек не согласится отвечать и двух минут.
      Вечером, когда я вернулся домой и Дживз подал мне виски, я довольно долго размышлял о Сириле.
      Я никак не мог избавиться от ощущения, что его визит в Америку отразится на мне далеко не лучшим образом. Я ещё раз перечитал рекомендательное письмо тёти Агаты и снова убедился, что она квохчет над придурком, как курица над яйцом, и считает делом моей жизни охранять его от всяких бед, пока он живёт в одном со мной городе. Мне стало легче на душе при мысли о том, что Сирил сошёлся с Джорджем Гаффином, потому что старина Джордж был человеком серьёзным, без всяких там экивоков. После того, как я заплатил за Сирила штраф, они отправились на дневную репетицию <Попроси папу>, болтая, как два закадычных друга. Насколько я понял, они договорились вместе пообедать. Пока Сирил находился под неусыпным оком Джорджа, мне не о чем было беспокоиться.
      Мои размышления прервал Дживз, который принёс мне телеграмму. Вернее, это была каблограмма от тёти Агаты, и вот что в ней было написано:
      <Сирил Бассингтон-Бассингтон уже прибыл? Ни в коем случае не вводи его в театральные круги. Жизненно важно. Подробности письмом>.
      Я перечитал текст несколько раз.
      - Странно, Дживз!
      - Да, сэр.
      - Жутко странно и совсем непонятно!
      - Сегодня вечером я вам больше не нужен, сэр?
      Само собой, если он даже не желал мне посочувствовать, с этим ничего нельзя было поделать. По правде говоря, я намеревался показать ему каблограмму и спросить у него совета. Но если он дулся на меня из-за лиловых носков, noblesse oblige Вустеров не позволял мне опуститься до униженных просьб.
      - Нет, спасибо, можешь идти.
      - Спокойной ночи, сэр.
      - Спокойной ночи.
      Он исчез, а я продолжал сидеть, обдумывая сложившуюся ситуацию. Я напрягал свою бедную черепушку не менее получаса, стараясь разобраться, что к чему, когда раздался звонок. Я открыл дверь и увидел на пороге Сирила, который, по всей видимости, находился в приподнятом настроении.
      - Если не возражаете, я зайду на минутку, - весело сказал он. - Мне надо сообщить вам одну изумительную новость.
      И он скользнул мимо меня и исчез в гостиной. Когда я запер дверь и присоединился к нему, он стоял у окна и читал каблограмму тёти Агаты, хихикая самым непотребным образом.
      - Наверное, мне не следовало читать чужих телеграмм, но я увидел своё имя и не удержался. Знаете, Вустер, мой старый друг, всё это смешно, спасу нет. Не возражаете, если я выпью? Огромное спасибо, и прочее, и прочее. Хотите, посмеёмся вместе? Гаффин дал мне небольшую роль в его музыкальной комедии <Попроси папу>. Блеск, знаете ли! Я, знаете ли, чувствую себя на седьмом небе!
      Он залпом опрокинул виски и продолжал говорить. Казалось, он не обратил внимания, что я не заплясал от радости.
      - Знаете ли, я всегда хотел стать актёром, знаете ли, - сообщил он, - но мой добрый, славный папан не соглашался ни за какие деньги. Стоило мне заикнуться на эту тему, он начинал вопить как резаный. Вот почему я приехал в Америку, если хотите знать. Если б я пошёл на сцену в Лондоне, кто-нибудь тут же настучал бы на меня папану, поэтому я всё обмозговал и сказал, что поеду в Вашингтон подучиться на дипломата. Здесь мне никто не помешает!
      Я попытался вразумить придурка.
      - Но рано или поздно ваш отец всё узнает.
      - Подумаешь! К тому времени я буду доброй, славной звездой. У него язык не повернётся меня ругать.
      - Зато со мной он не станет церемониться.
      - Вы-то здесь при чём? Какое отношение вы имеете к моей театральной деятельности?
      - Я познакомил вас с Джорджем Гаффином.
      - Это верно, старичок, это верно. Совсем забыл вас поблагодарить. Ну ладно, мне пора. Завтра с утра репетиция <Попроси папу>, так что мне надо выспаться. Чудно, что я собираюсь играть в <Попроси папу>, когда именно этого я не собираюсь делать. Вы поняли, что я имел в виду? Что? Что? Ну, пока-пока!
      - До свидания, - сказал я и проводил придурка до двери. Затем я кинулся к телефону и позвонил Джорджу Гаффину.
      - Послушай, Джордж, как насчёт Бассингтон-Бассингтона?
      - Что насчёт Бассингтон-Бассингтона?
      - Он говорит, ты дал ему роль в твоей пьесе.
      - Ах, да. Несколько строк.
      - Но я только что получил пятьдесят семь каблограмм из дома, где меня просят и на пушечный выстрел не подпускать его к сцене.
      - Прости, но Сирил именно тот, кто мне нужен. Ему просто придётся сыграть самого себя.
      - Послушай, Джордж, старина, для меня это - нож острый. Моя тётя Агата прислала ко мне этого придурка с рекомендательным письмом, и она решит, что во всём виноват я.
      - Она лишит тебя наследства?
      - Дело не в деньгах. Но: Видишь ли, ты не знаешь мою тётю Агату, поэтому мне трудно объяснить. Она самый настоящий вампир в юбке и не даст мне покоя, когда я вернусь в Лондон. Она съест меня со всеми потрохами и не подавится.
      - В таком случае не возвращайся в Лондон. Оставайся здесь и стань президентом Америки.
      - Но, Джордж, старина:
      - Спокойной ночи.
      - Но послушай, Джордж, дружище!
      - Ты не уловил моей последней фразы. Я сказал <спокойной ночи>. Вы, праздные богачи, может, и не нуждаетесь в сне, но мне завтра утром надлежит быть бодрым и весёлым. С богом!
      У меня возникло такое ощущение, что меня все бросили. Мне стало так тоскливо и одиноко, что я не выдержал и постучал в дверь к Дживзу. Я редко так поступаю, но сейчас я решил, что мне необходима поддержка и Дживзу следует подбодрить своего молодого господина, даже если это нарушит его сладкий сон.
      Дживз вышел ко мне в длинном коричневом халате.
      - Сэр?
      - Прости, что разбудил тебя, Дживз, но у меня куча неприятностей, и я не знаю, как выкрутиться.
      - Я не спал, сэр. Перед сном я всегда читаю несколько страниц какой-нибудь познавательной книги.
      - Прекрасно! Я имею в виду, если ты только что упражнял свои мозги, тебе легче будет решить всякие сложные проблемы. Дживз, мистер Бассингтон-Бассингтон записался в актёры!
      - Вот как, сэр?
      - Ах! Тебя не потрясло это известие? Ты просто не знаешь, в чём тут дело! Понимаешь, вся его семья категорически возражает против его выступлений на сцене. Я не оберусь неприятностей, если он станет актёром. И, что самое важное, тётя Агата обвинит меня во всём, что произошло. Ты понимаешь, о чём я говорю?
      - Безусловно, сэр.
      - Ну, ты можешь придумать какой-нибудь способ, чтобы остановить его?
      - Должен признаться, в данный момент нет, сэр.
      - Тогда думай, Дживз, думай!
      - Я сделаю всё, что в моих силах, сэр. Я могу быть чем-нибудь ещё вам полезен?
      - Надеюсь. Если ещё что-нибудь случится, а просто не выдержу. Это всё, Дживз.
      - Слушаюсь, сэр.
      И он удалился к себе.
      ГЛАВА 10
      Лифтёру неожиданно везёт
      Роль, которую старина Джордж написал для придурка Сирила, умещалась на двух машинописных страницах, но безмозглый тупица, видимо, решил, что будет играть Гамлета, и зубрил её на разные лады с утра до вечера. Мне кажется, первые несколько дней он читал мне текст не менее двух десятков раз. Почему-то он вбил себе в голову, что я отношусь к нему с почтительным восхищением и готов поддержать его во всех начинаниях в любую минуту. Всё время думая о том, что скажет мне тётя Агата, и одновременно выслушивая по ночам излияния Сирила, я превратился в тень самого себя. Дживз продолжал держаться от меня, так сказать, на почтительно-вежливом расстоянии из-за лиловых носков. Такая обстановка кого угодно могла состарить в считанные дни, а о joie de vivre нечего было и думать.
      Вскоре пришло письмо от тёти Агаты. Примерно на шести страницах она описывала чувства отца, когда тот узнал, что Сирил собирается стать актёром, и ещё на шести страницах вкратце излагала, что она скажет, подумает и сделает, если я не сберегу Сирила от дурного влияния театральных кругов, пока он находится в Америке. Письмо пришло днём, и, прочитав его, я ещё раз убедился, что послания тёти Агаты нельзя держать в секрете. Я находился в таком состоянии, что, не нажимая на кнопку звонка, бросился на кухню, хрипло призывая Дживза на помощь. Рывком открыв дверь, я неожиданно увидел, что попал на чаепитие. За столом сидели печальный тип, скорее всего камердинер, и мальчик в брюках и курточке.
      Печальный камердинер пил виски с содовой, а мальчик уплетал джем.
      - Э-э-э, послушай, Дживз, - сказал я. - Прости, что нарушил твой покой, и приятного аппетита, но:
      В этот момент мальчик скосил на меня один глаз, и я почувствовал, что мне пронзили грудь. Это был холодный, тяжёлый, обвиняющий во всех смертных грехах взгляд, от которого хочется проверить, правильно ли завязан галстук. Он был довольно полным ребёнком с кучей веснушек на лице, измазанном джемом.
      - Привет, привет, привет! - сказал я. - Что? - Ничего другого мне в голову не пришло.
      Паренёк посмотрел на меня, как на ненужное пополнение, которое принесла кошка, нагулявшись по крышам. Может, я тайно понравился ему с первого взгляда, но он явно дал мне понять, что был обо мне самого невысокого мнения, которое не могло измениться после нашего знакомства. Видимо, я пользовался у него таким же успехом, как остывшее жаркое.
      - Как тебя зовут? - спросил он.
      - Меня? О, Вустер, знаете ли.
      - Мой папка богаче, чем ты!
      И, сказав обо мне всё, что хотел, он вновь уткнулся в джем, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я повернулся к Дживзу.
      - Послушай, Дживз, ты не мог бы уделить мне минутку? Я хочу кое-что тебе показать.
      - Слушаюсь, сэр.
      Мы прошли в гостиную.
      - Кто твой маленький друг, Дживз?
      - Молодой джентльмен, сэр?
      - Довольно смелое высказывание, но я тебя понял.
      - Надеюсь, я не позволил себе вольность, угостив его чаем, сэр?
      - Конечно, нет. Если тебе нравится проводить время подобным образом, я ничего не имею против.
      - Я случайно встретил молодого джентльмена вместе с камердинером его отца, которого когда-то близко знал в Лондоне, и поэтому осмелился пригласить их обоих на чай.
      - Хватит об этом, Дживз. Лучше прочти письмо.
      Он просмотрел его за несколько секунд.
      - Весьма неприятно, сэр, - сказал он, как будто я сам этого не знал.
      - Так что же делать?
      - Возможно, со временем мы найдём ответ, сэр.
      - А может, не найдём?
      - Всё может быть, сэр.
      На этом месте нас прервал звонок в дверь. Дживз мгновенно исчез, и через минуту в гостиной появился Сирил, как всегда весёлый и жизнерадостный.
      - Послушайте, Вустер, старый пень, - сказал он. - Мне нужен ваш совет. Я имею в виду свою славную, добрую роль, знаете ли. Во что мне одеться? Я хочу сказать, действие происходит в своего рода отеле, примерно в три часа пополудни. Что мне надеть, как вы думаете?
      Я не был расположен обсуждать костюмы, которые надлежит носить джентльменам.
      - Посоветуйтесь с Дживзом, - предложил я.
      - Что за славная, добрая мысль! Где он?
      - Скорее всего на кухне.
      - А где ваш славный, добрый звонок? Я нажму на кнопку, да? Нет?
      - Действуйте.
      Дживз вплыл в комнату.
      - О, Дживз, послушай, - бодро произнёс Сирил. - Я хотел перекинуться с тобой парой слов. Понимаешь: Привет, это кто?
      Только теперь я заметил, что полный ребёнок просочился в гостиную вслед за Дживзом. Он стоял на пороге, глядя на Сирила так, словно его худшие опасения подтвердились. Наступило молчание. Мальчик впился в Сирила взглядом и примерно через полминуты вынес вердикт:
      - Рыбья Морда.
      - А? Что? - растерянно спросил Сирил.
      Ребёнок, которого, видимо, мама с детства научила говорить правду, пояснил:
      - У тебя лицо, как у дохлой рыбины.
      Он говорил таким тоном, словно ему было ужасно жалко Сирила, и, должен признаться, я счёл это благородным и великодушным с его стороны. Честно говоря, лично у меня при взгляде на придурка каждый раз возникало чувство, что он сам виноват в том, что таким уродился. Этот мальчик нравился мне всё больше и больше. Прекрасный ребёнок. Очень чётко выражал свои мысли.
      Сирилу потребовалось несколько мгновений, чтобы разобраться в ситуации, а затем в нём вскипела кровь Бассингтон-Бассингтонов.
      - Прах меня побери! - вскричал он. - Будь я проклят, пропади всё пропадом!
      - Я бы не согласился иметь такую харю, - убеждённо заявил мальчик, - даже если б мне предложили миллион долларов. - На мгновение он задумался, потом исправился. - Два миллиона долларов!
      Что произошло дальше, я не могу описать с точностью, но следующие несколько минут скучать мне не пришлось. По-моему, Сирил прыгнул на ребёнка, и в воздухе замелькали руки, ноги и прочие части тел. Я неожиданно получил удар в районе третьей пуговицы жилета, после чего свалился на кушетку и перестал воспринимать окружающий мир. Когда я пришёл в себя, Дживз уводил мальчика за руку, а Сирил стоял посреди комнаты и фыркал, как лошадь.
      - Кто этот маленький наглый негодяй, Вустер?
      - Понятия не имею. Первый раз вижу.
      - Я всыпал ему по первое число. Кстати, Вустер, мальчик сказал жутко странную вещь. Представляете, он крикнул, что Дживз пообещал дать ему доллар, если он обзовёт меня: э-э-э: тем, кем обозвал.
      Мне это показалось неправдоподобным.
      - Зачем Дживзу заниматься подобными глупостями?
      - Вот и я так подумал.
      - С какой стати?
      - Вот именно.
      - Я имею в виду, не всё ли Дживзу равно, какое у вас лицо?
      - Да, - сказал Сирил, как мне показалось, довольно холодно. - Непонятно. Ну, я пошёл. До свидания.
      - Пока-пока!
      * * *
      Примерно через неделю после этого чудного эпизода Джордж Гаффин позвонил мне и пригласил на последнюю репетицию своей комедии <Попроси папу>, которая должна была пойти в следующий понедельник в Шенектаде. Последняя репетиция, объяснил мне Джордж, ничем не отличалась от генеральной, но являлась куда более увлекательной, так как все, кому не лень, могли прерывать пьесу в любом месте и делать соответствующие замечания, таким образом давая выход своим чувствам.
      Репетиция начиналась в восемь часов утра с просмотра костюмов, поэтому я приехал в десять пятнадцать и не опоздал. Джордж стоял на сцене, разговаривая с каким-то типом в рубашке с короткими рукавами и ещё одним деятелем, кругленьким лысым толстячком в огромных очках. Этого последнего я несколько раз видел с Джорджем в клубе, его звали Блуменфилд, и он был директором театра. Я помахал Джорджу рукой и уселся в заднем ряду, чтобы не оказаться в гуще событий, когда дело дойдёт до драки. Через несколько минут Джордж освободился и присоединился ко мне, а спустя некоторое время занавес опустился. Парень за пианино лихо ударил по клавишам, и занавес вновь поднялся.
      Я не помню точно, в чём заключался сюжет <Попроси папу>, но смело могу утверждать, что он оказался вполне доступен моему пониманию, несмотря на отсутствие Сирила. Сначала я был в недоумении. Я имею в виду, Сирил не только десятки раз читал мне свою роль, но и беспрерывно говорил о том, что следует и чего не следует делать, и, должно быть, у меня в черепушке засела мысль, что он - душа пьесы, а остальные исполнители просто вынуждены выходить на сцену, когда он с неё уходит. Я ждал появления Сирила не менее получаса и вдруг понял, что он присутствовал на сцене с первой минуты. По правде говоря, я просто не узнал его в расфранчённом уроде, который прислонился к кадке с пальмой и старался с умным видом слушать, как героиня поёт о Вечной Любви, уж не помню что. После второго куплета он принялся отплясывать вокруг неё вместе с дюжиной точно так же одетых уродов. Тягостное зрелище для того, кто видел своим внутренним взором тётю Агату, точившую нож, и старикана Бассингтон-Бассингтона с охотничьим хлыстом в руке.
      Танец закончился, и Сирил с своими дружками упорхнули за кулисы. В эту минуту рядом со мной послышался голос.
      - Папка!
      Старикан Блуменфилд хлопнул в ладоши, и герой, сотрясавший воздух очередной руладой, мгновенно заткнулся. Я прищурился, всматриваясь в темноту. Так и есть, это был не кто иной, как маленький веснушчатый друг Дживза! Он стоял в проходе, засунув руки в карманы, с таким видом, будто театр принадлежал ему одному. В зале воцарилось молчание; присутствующие почтительно ожидали дальнейшего развития событий.
      - Папка, - повторил ребёнок, - этот номер не пойдёт.
      Блуменфилд-старший расплылся в улыбке.
      - Тебе он не понравился, мой мальчик?
      - Меня от него мутит.
      - Ты абсолютно прав.
      - Здесь нужно что-нибудь похлеще. Чтоб было позабористей.
      - Совершенно верно, мой мальчик. Так и запишем. Ладно, можете продолжать.
      Я повернулся к Джорджу, который что-то невнятно бормотал себе под нос.
      - Послушай, Джордж, старина, кто этот мальчик?
      Старина Джордж глухо застонал, словно у него разболелся зуб.
      - Сын Блуменфилда. Я понятия не имел, что он сюда проник. Теперь начнётся!
      - Он всегда так себя ведёт?
      - Всегда.
      - Но почему старикан его слушает?
      - Этого никто не знает. Может, тут дело в отцовской любви, а может, Блуменфилд считает, что сын приносит ему удачу. Лично мне кажется, старик убеждён, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя, и поэтому пьеса, которая понравится ребёнку, не сможет не произвести впечатления на публику. Соответственно, то, что ему не понравится, никто не пойдёт смотреть. Этот мальчик - чума, проказа и отрава. Его следовало удушить при рождении!
      Репетиция продолжалась. Герой допел свою арию. Затем произошла перепалка между режиссёром и Голосом по имени Билл, который гремел откуда-то сверху. Потом на сцене вновь началась толкотня, и, наконец, настало время выхода Сирила.
      Я так и не разобрался до конца, в чём заключался сюжет, но помню, что Сирил был каким-то английским лордом, приехавшим в Америку по определённым причинам. До сих пор он произнёс всего две фразы: <Эй, послушайте!> и <Да, клянусь своими поджилками!>, но так как я много раз слышал его роль, я знал, что скоро он начнёт заливаться соловьём. Откинувшись на спинку кресла, я приготовился слушать.
      Он стал заливаться соловьём минут через пять. К этому времени страсти разгорелись. Голос и режиссёр разругались в пух и прах по поводу какого-то прожектора. А как только они немного угомонились, цветочный горшок упал с подоконника, чуть было не отправив героя в больницу. Короче, когда Сирил, стоявший как столб у пальмы, выбежал на середину сцены, чтобы оживить представление, атмосфера накалилась до предела. Героиня что-то говорила забыл, что именно, - а певцы хора во главе с Сирилом беспокойно топтались на месте - так всегда бывает перед исполнением номера.
      Первая фраза Сирила была: <Эй, послушайте, знаете ли, вы не смеете так со мной говорить, знаете ли!>, и, по-моему, он заставил свою гортань работать с энергией и je ne sais quoi. Но, разрази меня гром, прежде чем героиня успела ему возразить, наш маленький веснушчатый друг вновь решил высказать протест.
      - Папка!
      - Да, мой мальчик?
      - Этот тип никуда не годится.
      - Какой тип, мой мальчик?
      - С лицом как у дохлой рыбины.
      - Но у них у всех лица как у дохлых рыбин, мой мальчик.
      Казалось, ребёнок понял справедливость сделанного ему замечания. Он высказался более опредёленно.
      - Этот урод.
      - Какой урод? В середине? - спросил старикан, указывая на Сирила пальцем.
      - Угу. Дрянной актёришко.
      - Я тоже так считаю.
      - Зануда!
      - Ты абсолютно прав, мой мальчик. Я давно за ним наблюдаю.
      Когда разговор отца с сыном закончился, Сирил, до сих пор стоявший с отвисшей нижней челюстью, встрепенулся. Даже с заднего ряда, где я сидел, было видно, что уязвлённая гордость Бассингтон-Бассингтонов приготовилась к битве. Сначала у Сирила покраснели уши, затем нос, потом щёки, и через четверть минуты он стал похож на спелый помидор.
      - Какого хрена вы имеете в виду?
      - Какого хрена вы имеете в виду? - проревел Блуменфилд. - Не смейте кричать со сцены!
      - У меня руки чешутся отделать этого маленького негодяя!
      - Что?!
      - Руки чешутся!
      Старикан раздулся как мыльный пузырь и стал похож на воздушный шарик.
      - Я вам, мистер!!! Как вас там!!!
      - Я Бассингтон-Бассингтон, а добрые славные Бассингтон-Бассингтоны: я хочу сказать, Бассингтон-Бассингтоны не привыкли:
      Блуменфилд в нескольких словах выразил своё мнение о Бассингтон-Бассингтонах и о том, к чему они не привыкли. Его сочную, яркую речь сбежалась послушать вся труппа. Счастливые лица выглядывали из-за кулис и кадок с пальмами.
      - Ты не должен халтурить, когда работаешь на моего папку, - заявил веснушчатый ребёнок, укоризненно качая головой.
      - Нос у тебя не дорос командовать! - запинаясь, выкрикнул Сирил.
      - Что такое? - рявкнул старикан. - Вы знаете, что этот мальчик - мой сын?
      - Да, - ответил Сирил, - и я сочувствую вам обоим.
      - Вы уволены! - гаркнул Блуменфилд, раздуваясь до непомерной величины. Вон из моего театра!
      * * *
      На следующее утро, около половины десятого, когда я выпил чашку живительной влаги, Дживз вплыл в мою спальню и сообщил, что Сирил ожидает меня в гостиной.
      - Как он выглядит, Дживз?
      - Сэр?
      - Как выглядит мистер Бассингтон-Бассингтон?
      - Вряд ли я могу осмелиться, сэр, критиковать специфические особенности, присущие лицам ваших друзей.