Роско нахмурился.

— Кеггс? Не знаю никакого Кеггса.

— Он сказал, что был когда-то дворецким вашего отца.

— А, этот? — Из глубины небытия перед мысленным взором возникли брюшко, оксфордский выговор и полный лунный лик. — Чего ему надо?

— Он не объясняет, сэр, только говорит, что это важно.

— Где он?

— У меня в буфетной.

Роско задумался. Важно? Кому важно? Ладно, лучше уж принять этого Кеггса, чтобы сразу отвязаться.

— Проводи его в курительную.

Появился Кеггс, с котелком, без которого дворецкие, хотя бы и бывшие, на людях не появляются.

— Доброе утро, — сказал он. — Надеюсь, вы меня помните, сэр? Много лет назад я имел честь служить у покойного мистера Бэньяна-старшего в должности дворецкого. — Он обвел комнату крыжовенными глазами и сентиментально засопел. — Как странно снова оказаться в этой комнате! — с чувством произнес он. — По возвращении из Америки я некоторое время служил здесь у лорда Аффенхема. При виде этих стен я чуть не плачу.

Слезы Кеггса не волновали Роско Бэньяна; ему хотелось спать.

— Выкладывайте, чего нужно, — сказал он.

Кеггс с минуту молчал, словно выстраивая мысли и решая, с какой начать.

Он взглянул на котелок, и, видимо, почерпнул оттуда вдохновение.

— Вы — богатый человек, мистер Бэньян, — начал он.

Роско вздрогнул, словно увидел местное привидение.

Слабая, снисходительная усмешка тронула губы Кеггса. Он все понимал.

— Нет, сэр, — продолжал он, — я не прошу у вас денег. Я хотел сказать, что, будучи человеком богатым, вы, вероятно, не откажетесь разбогатеть еще больше. Переходя без дальнейших предисловий к тому, что назвал бы сутью, скажу, сэр, что знаю, как вам получить миллион долларов.

— Что?!

— Конечно, я назвал приблизительную сумму, но, думаю, она довольно близка к истинной.

Знакомые Роско Бэньяна частенько говорили, что, даже нагруженный деньгами выше ватерлинии, он не поленится пройти десять миль в тесных ботинках, чтобы подобрать оброненный кем-то медяк. Когда отставные дворецкие говорят ему, что знают, как получить миллион, они затрагивают самые глубины его существа. Роско Бэньян смотрел на Санта-Клауса в котелке, как некогда мужественный Кортес[12] (а скорее — мужественный Бальбоа) смотрел на Тихий Океан. Подозрение, что мужественный Кеггс перебрал, он отбросил с порога.

Посетитель так и излучал трезвость.

Внезапно его осенила неприятная мысль. Что если ему предлагают куда-то вложить деньги? Может, гость изобрел патентованный штопор, или, не дай Бог, владеет пожелтелой картой, на которой крестиком отмечены сокровища капитана Кидда? Роско слегка засопел, полагая, что такие прожекты надо душить в зародыше.

Кеггс разбирался в сопении не хуже, чем в тайном смысле вздрагиваний.

Он отечески воздел руку, словно верховный жрец, упрекающий младшего жреца в отступлении от кастовых стандартов.

— Кажется, я понимаю, что вы подумали, сэр. Вы сочли, что я прошу вас профинансировать некое коммерческое начинание.

— А разве не так?

— Отнюдь, сэр. Я пришел продать вам информацию.

— Продать? — Это слово поистине резало слух.

— Естественно, я хотел бы получить вознаграждение за предоставленные сведения.

Роско с сомнением пожевал губу. Он не любил вознаграждать. Деньги в его кошельке предназначались исключительно на нужды Р.Бэньяна. Однако, если это правда про миллион долларов…

— Ладно. Валяйте.

— Хорошо, сэр, — важно произнес Кеггс. — Я вынужден начать с вопроса. Знакома ли вам фамилия Тонти?

— Никогда не слышал. А кто это?

— Правильнее спросить, кто это был. Тонти уже с нами нет, — сказал Кеггс таким тоном, каким говорят, что всякая плоть — трава. — Это был итальянский банкир, который процветал в семнадцатом веке и придумал тонтину.

В чем она состоит, я сейчас объясню. А теперь, — заключил он свое объяснение, — если вам интересно, сэр, я расскажу короткую историю.

Он еще раз сверился с котелком, потом начал:

— Десятого сентября 1929 года, сэр, ваш покойный батюшка принимал за обедом в резиденции на Парк-Авеню одиннадцать гостей. Все они, за исключением мистера Мортимера Байлисса, были, как и он, известные финансисты. Не надо вам напоминать, что это происходило за несколько недель до сокрушительного биржевого краха. Игра на повышение, сгубившая рынок, была в самом разгаре. Все присутствующие нажили огромные состояния, и под конец обеда разговор коснулся того, как распорядиться деньгами, которые в эпоху безудержных спекуляций сами плыли в руки.

Здесь Кеггс замолк, чтобы перевести дыхание, которое с годами сделалось у него несколько затрудненным, и Роско, воспользовавшись паузой, полюбопытствовал, нельзя ли, чтоб вас так, покороче. Не может ли Кеггс, спросил Роско, подложить под себя хотя бы брусок динамита, чтобы перейти к сути.

— Я к ней и перехожу, — спокойно отвечал Кеггс. — Итак, джентльмены, повторяю, обсуждали, как бы потратить деньги, и мистер Мортимер Байлисс со свойственной ему изобретательностью предложил устроить тонтину, однако — не такую, о какой я только что рассказал. Идея самого Тонти — ждать, пока смерть устранит одного претендента за другим — не вызвала сочувствия у тех, кто страдал повышенным давлением, и тогда мистер Байлисс выдвинул альтернативное предложение. Он посоветовал, чтобы мистер Бэньян и его гости внесли по пятьдесят тысяч, и вся сумма со сложными процентами досталась тому из их сыновей, который женится последним. Вы что-то сказали, сэр?

Роско не сказал, он засопел. Сопение было уже не то, что прошлый раз.

Тогда оно отличалось холодной настороженностью, стремилось же подавить в зародыше всякие финансовые новации. Сейчас он встрепенулся, загорелся, преисполнился энтузиазма — и выразил свои чувства.

— Кто последний женится?

— Да, сэр.

— Я не женат. — Не женаты, сэр.

Взорам Роско Бэньяна предстало радужное видение.

— Вы уверены, что мой отец участвовал?

— Уверен, сэр.

— Он никогда мне не говорил.

— Это условие тонтины.

— И все произошло в 1929-м?

— Да, сэр.

— Значит…

— Именно так, сэр. За прошедшие годы игроков на поле, если прибегнуть к футбольному сравнению, значительно поубавилось. Часть молодых джентльменов погибла в борьбе с японским и немецким милитаризмом, другие женились. Если верить газете «Таймс», вчера сочетался браком мистер Джеймс Брустер, сын покойного Джона Брустера. Уцелели, если позволено так выразиться, только вы и еще один джентльмен.

— Вы хотите сказать, нас всего двое?

— В точности так, сэр, вы и другой кандидат. Он, — тут Кеггс сделал многозначительную паузу, — помолвлен.

— Ну!

— А так же, — Кеггс снова помедлил, — стеснен в средствах. Радость, охватившая было Роско Бэньяна, снова померкла.

— Тогда он не женится, — горько сказал он. — Черт, он не женится много лет! Кеггс кашлянул.

— Если кто-то, более состоятельный, не окажет ему скромную финансовую поддержку, подтолкнув таким образом к браку. Это можете сделать вы.

— Э?

— Если вы ему поможете, сэр, вы, скорее всего, переломите ход событий.

Он осмелеет и решится, оставив вам то, что я, простите за выражение, назвал бы жирным куском.

Роско погрузил голову в двойной подбородок и углубился во внутренний спор. Пока он, как многие люди его возраста, маялся на распутье, вошел Мортимер Байлисс.

Годы, которые так мягко обошлись с Огастесом Кеггсом, были к нему куда суровее — он усох и напоминал теперь нечто, извлеченное из гробницы ранних Птолемеев. При виде гостя он остановился и нацелил черный монокль, который стойко пронес сквозь все мировые катаклизмы.

— Кеггс! — удивленно вскричал Мортимер Байлисс.

— Доброе утро, мистер Байлисс.

— Вы еще живы? Вот уж не думал вас встретить! А вы все толстеете, мой дорогой. И дурнеете. Каким ветром вас принесло?

— Я к мистеру Бэньяну по делу, сэр.

— А, у вас дела? Тогда ухожу.

— Никуда вы не уходите! — очнулся Роско Бэньян. — Вас-то мне и надо.

Это правда, что Кеггс мне говорил?

— Мистер Бэньян имеет в виду то, что случилось за обедом у его отца десятого сентября 1929-го года, мистер Байлисс. Если помните, вы предложили брачную тонтину.

Мортимера Байлисс не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.

— Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом?

Притворились кадкой для пальмы?

— Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке. Я подумал, что это поможет мне распорядиться моими сбережениями.

— Вы записывали каждое слово? Должно быть, получили много ценных советов.

— Да, сэр. Однако самый ценный был ваш — продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.

— Вам хватило ума это сделать?

— На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.

Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.

— Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?

— Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.

— Деньги и впрямь получит тот, кто последним женится?

— Да. Они ждут.

— Около миллиона?

— Наверное. Первоначальный капитал составлял полмиллиона. Один из одиннадцати…

— Двенадцати.

— Одиннадцати! Я — бездетный холостяк. Дж. Дж. и десять гостей — всего одиннадцать. Когда вы меня перебили, я собирался сказать, что один из одиннадцати утром, на свежую голову вышел из игры. Так что десять человек внесли по пятьдесят тысяч с носа.

— Кеггс говорит, остались двое.

— Вот как? Я не следил. Кто второй?

— Еще не знаю.

— А когда узнаете?

— Устраню его.

— В каком смысле?

— Кеггс говорит, он хочет жениться, но не может, денег нет. Я подброшу ему самую малость…

— … и подтолкнете в пропасть. Вижу, к чему вы клоните. Опоить чужую лошадь. Подленькая мысль. Кто ее предложил?

— Кеггс.

— Вот как? Возможно, вы этого не видите, Кеггс, но я за вас краснею.

Между нами, вы превращаете чисто спортивное состязание в надувательство самого мерзкого свойства. А как насчет мзды? Полагаю, Кеггс ждет от своей проделки каких-то выгод. Сколько вы ему дадите?

Роско задумался.

— Пятьдесят фунтов.

Кеггс, гладивший котелок, вздрогнул так, будто тот его укусил.

— Пятьдесят, сэр?

— А что?

— Я ждал гораздо больше, сэр.

— Но не дождетесь, — сказал Роско.

Они помолчали. Было видно, что Кеггс ранен в самое сердце. Дворецкие не проявляют чувств, но экс-дворецкий проявил их. Однако буря вскоре улеглась, и полное лицо успокоилось.

— Очень хорошо, сэр, — сказал он, доказывая, что он из тех, кто способен, по слову мистера Киплинга, быть твердыми в удаче и в несчастье, которым, в сущности, цена одна[13].

— Ладно, — сказал Мортимер Байлисс. — Значит, можно продолжать. Кто этот загадочный незнакомец?

— Некий Твайн, сэр.

— Твайн? — Роско обернулся к Байлиссу. — Я не помню, чтоб у отца был такой друг. А вы?

Мортимер Байлисс пожал плечами.

— Мне что, нечего больше помнить? Вы считаете, что мерзкие знакомцы покойного Дж. Дж. — драгоценные перлы, и я каждый день любовно перебираю их в памяти? Расскажите нам про Твайна, Кеггс.

— Он скульптор, сэр. Живет рядом со мной, в соседнем доме.

— Странное совпадение.

— Да, сэр. Я часто говорю, что мир тесен.

— С кем же он помолвлен?

— С мисс Бенедик, племянницей лорда Аффенхема, которому я одно время служил. Молодая леди и его милость проживают в Лесном Замке.

— Э?

— В моем доме, сэр. Лесной Замок, Тутовая Роща, Вэли-Филдз. Мистер Твайн живет в Мирной Гавани.

— И там же ваяет?

— Да, сэр.

— Но без особого успеха?

— Да, сэр. Я бы сказал, что мистер Твайн находится в финансовой яме.

Это и препятствует ему соединиться с молодой леди.

— Бедность — банановая кожура на дороге любви.

— Именно так, сэр.

— И вы предлагаете, чтобы мистер Бэньян исправил это положение?

— Да, сэр. Если мистер Бэньян даст мистеру Твайну двадцать тысяч фунтов, тот женится немедленно.

Роско сотрясся от носа до кормы, глаза его просто вылезли.

— Вы что, рехнулись? — выговорил он. — Двадцать тысяч фунтов?

— Насадишь мелкую рыбешку — вытащишь кита, — сказал Мортимер Байлисс. — Не жмитесь по мелочам, другими словами — кто не вложит, тот не получит.

Роско лихорадочно провел рукой по волосам. Он понимал, что избитые истины верны, но не хотел с ними мириться.

— Не могу ж я прийти и сунуть ему деньги!

— Да, верно. Что вы посоветуете, Кеггс?

— Думаю, это просто, сэр. В саду Мирной Гавани стоит статуя мистера Твайна. Можно предположить, что день или два назад, мистер Бэньян, зайдя к дворецкому своего покойного батюшки, случайно взглянул за ограду…

— Увидел шедевр и поразился? Конечно. Вы правы. Поняли, Роско? "Боже!

— вскричали вы. — Неведомый гений!" И — к нему, с чековой книжкой.

— Чтобы отвалить двадцать тысяч фунтов? Он подумает, что я рехнулся.

— Как вы справитесь с этим, Кеггс?

— Легко, сэр. Недавно я читал автобиографию известного драматурга, который вспоминает, как к нему, в начале творческого пути, обратился финансист и предложил выплачивать ежегодно твердую сумму в обмен на треть будущих доходов.

— Он согласился?

— Нет, сэр, но я уверен, что мистер Твайн примет аналогичное предложение.

— Конечно, примет! Двадцать тысяч наличными! Вы не прогадаете, Роско.

Он пошлет за портным, снимать мерку для свадебных брюк, через пять минут после того, как получит деньги по чеку. Знаете, что? Я возьму все на себя.

Оставайтесь на заднем плане этаким таинственным благодетелем. Как его номер, Кеггс? Пойду, позвоню.

Мортимер Байлисс отправился звонить. Несколько минут Роско тупо глядел в пространство, а Кеггс поглаживал котелок. Его пробная ремарка об удивительной погоде отклика не нашла. Роско не был расположен к обмену мнениями.

— Я с ним поговорил, — сказал Мортимер Байлисс. — Надо сказать, мне было приятно, как он воспринял мое имя. «Неужели тот самый?» — выговорил он. «Собственной персоной», — отвечал я, мило краснея. Потом я сообщил, что вы видели статую и просите меня дать профессиональный отзыв о других работах. Вероятно, дурны несказанно, а, Кеггс?

— Мне они не по вкусу, сэр.

— В довершение всего он пригласил меня сегодня поужинать в Приветном Шалаше. Или это Беседка Отдохновения?

— Мирная Гавань, сэр.

— Так же плохо, если не хуже. Думаю, подадут обычную пакость.

— Отнюдь, сэр. У мистера Твайна превосходная кухарка.

— Вот как? И на том спасибо. Поможет скоротать отвратительный вечер.

Что ненавижу, то ненавижу — бюсты. Дж. Дж. всегда хотел, чтоб я их покупал, просто страсть какая-то. Ладно, сегодня ужинаем у Твайна. Завтра дам ему потомиться, а послезавтра приглашу в свой клуб и ошеломлю. Чек надо будет иметь с собой, чтоб помахать у него перед глазами. Благодарите Кеггса за мудрую мысль.

Роско сглотнул. Он страдал, как страдает бережливый мультимиллионер, которому предстоит расстаться с двадцатью тысячами. Да, он понимал, что вложение разумно — насадишь мелкую рыбешку, вытащишь кита, и все же еле выговорил:

— Спасибо, Кеггс.

— Не за что, сэр. На здоровье, сэр. До свиданья, мистер Байлисс.

— Вы нас покидаете?

— Мне пора домой.

— Торопитесь на поезд?

— Нет, я на машине.

— Я провожу вас, — сказал Мортимер Байлисс, прикрывая за собой дверь.

Монокль сверкнул, мумифицированное лицо приняло то выражение, с которым участковый судья начинает перекрестный допрос отпетого преступника. — Ну-ка отвечайте, мой хитрый мажордом, что за этим кроется?

— Сэр?

— Бросьте корчить святошу! Я спрашиваю, что за этим кроется, и требую прямого ответа. Признавайтесь, увенчанный котелком мошенник. Вы не хуже моего знаете, что у Дж. Дж. Бэньяна не было друга по фамилии Твайн.

Мы не скажем, что Кеггс хихикнул — дворецкие, даже отставные, не хихикают; однако он только что не хихикнул.

— Я и сам подумывал, не удивило ли вас это, сэр.

— Удивило.

— Я даже боялся, как бы вы не раскрыли мой маленький обман.

Мортимер Байлисс заломил бровь.

— Мой дорогой! Когда я вижу, что Роско Бэньян вот-вот выложит двадцать тысяч ни за что, ни про что, я не порчу удовольствия, раскрывая маленькие обманы. Господь свидетель, в наше время редко выпадает достойный случай повеселиться.

— Верно, сэр.

— Милостивое Провидение много лет готовило Роско что-то подобное.

Слишком он любит деньги, это вредно для души. Отнимать у него хоть что-то — долг милосердия. Вы это почувствовали?

— Еще как!

— Представляю, каково вам было, когда он предложил вам пятьдесят фунтов.

— Признаюсь, в данных обстоятельствах вознаграждение показалось мне не вполне адекватным.

— И вы, как говорится, в отместку направили его не туда?

— Мной руководило также искреннее желание помочь мисс Бенедик, сэр.

Очаровательная молодая леди. Не скажу, чтобы я считал мистера Твайна идеальной партией, но, поскольку она стремится к этому союзу, буду только рад способствовать его осуществлению.

— Блеск!

— Сэр?

— Восхищаюсь, как вы говорите. Вас никогда не называли Златоустом Вэли-Филдз?

— Не слышал, сэр.

— Потомки назовут. А теперь, дорогой Кеггс, скажите мне, если сумеете — кратко, кто же таинственный узник?

— Сэр?

— Ну, претендент, кандидат. Соперник Роско.

— Ах, извините, сэр. Вы меня немного смутили. Его фамилия Холлистер.

— Как?! — Мортимер Байлисс удивился. — Сын Джо Холлистера?

— Если я не ошибаюсь, мистера Холлистера-старшего звали Джозеф.

— Кому вы рассказываете! Он был моим лучшим, правильнее сказать — единственным другом. Как ни странно, меня по большей части не жаловали. Что же поделывает юный Билл? Последний раз, когда я он нем слышал, он собирался учиться живописи… да, в Париже.

— Мистер Холлистер-младший работает помощником в знаменитой Галерее Гиша на Бонд-стрит.

— Воровской притон! И собирается жениться?

— На мисс Анжеле Мерфи, сэр, молодой особе, которая учится играть на скрипке в Королевском Музыкальном Колледже.

— Как же вы все это узнали?

— Через сыскное агентство, сэр, к услугам которого обратился.

— Боже! Устроили за ним слежку?

— Это простейший способ оставаться в курсе его дел.

— Кеггс, вам бы стать начальником Московской разведки.

— Не думаю, сэр, чтоб мне хотелось переехать в Россию. Климат не тот.

Хотите узнать еще что-нибудь?

— Нет. Я, кажется, исчерпал повестку дня. Всего вам хорошего, Кеггс, всяческих благ и процветания.

Мортимер Байлисс вернулся к Роско. Тот заметно повеселел, обдумав все и смирившись с утратой мелкой рыбешки.

— Ушел? — спросил он.

— Да, уехал. По-моему, разобижен. Пятьдесят фунтов, Роско! Маловато, а? Не раскаиваетесь?

— Ничуть.

— Еще раскаетесь.

— В каком смысле?

— Да так… Знаете, у этой истории есть одна сторона, которую вы упустили из виду.

— Чего-чего?

— Как насчет вашей свадьбы? Помнится, вы говорили, что помолвлены.

— А, это! Разорву помолвку.

— Ясно. Разорвете. А как насчет иска о нарушении брачных обязательств?

Вы писали ей письма?

— Что-то писал.

— Упоминали о свадьбе?

— Упоминал.

— Тогда вам есть о чем беспокоиться.

— Вот еще! Все в порядке.

— Почему? Объясните, я дитя в этих вопросах.

— Я знаю такого, Пилбема, он держит сыскное бюро «Аргус». Вернет мне письма. С год назад я к нему обращался, и он управился в два счета. Конечно, я подожду рвать, пока письма не верну.

Мистер Байлисс запрокинул голову, и комнату огласили раскаты хриплого хохота, который двадцать шесть лет назад частенько досаждал гостям Дж. Дж. Бэньяна.

— Последний романтик! Золотая душа! Право, Роско, вы напоминаете мне сэра Галахада.