Сиреневые ивы

Поблизости занимали оборону подошедшие мотострелки бригады... Слух возвращался, и Борисову вдруг почудился стон. Он словно окончательно проснулся, наклонился над командиром расчета, прижал ухо к его груди и, услышав стук сердца, неверными движениями рук разорвал индивидуальный пакет, стал перевязывать рану. Потом, шатаясь, ходил от расчета к расчету, оказывая раненым первую помощь, пока не сообразил, что в одиночку он их спасти не сможет, особенно если снова нагрянут гитлеровцы. В батарее не осталось ни одной целой пушки, да и много ли навоюет контуженый боец? Стискивая зубы, он пошел к позиции мотострелков за помощью, и вчерашние стихи повторялись в нем, помогая одолевать тяжелые метры изрытой железной земли:
      Вот затрещали барабаны
      И отступили бусурманы
      Тогда считать мы стали раны,
      Товарищей считать...
      Он знал своих товарищей поименно, и за каждого из тех, кто лежал сейчас на разбитой огневой позиции, он всадит еще не один снаряд в тупые лбы фашистских танков!.. Однако продолжать бой на Прохоровском поле сержанту Борисову не пришлось. Уже в расположении мотострелков его перехватила машина политотдела бригады, и он успел лишь сообщить, что на батарее остались одни раненые у разбитых пушек...
      Через двадцать дней, едва оправясь от ранения и контузии, Борисов сбежал из госпиталя. Он боялся, что их корпус уйдет далеко, его могут направить в другую часть, а кто же захочет отстать от старых фронтовых товарищей? Была тут еще одна причина - пусть не главная, но и немаловажная. Комсорг знал, что представлен к большому ордену, и попади он не в свой корпус, награде придется долго искать его - в войну у людей много забот. Михаилу Борисову очень хотелось заслужить орден Красного Знамени, теперь он надеялся, что заслужил его, и кто же осудит девятнадцатилетнего парня за мечту - поскорее получить такую награду! Словом, были у комсорга веские причины до срока оставить уютную госпитальную палату.
      Ему повезло: попутная машина доставила прямо к штабу соседней танковой бригады, однако встреча вышла несколько неожиданной. Борисов не знал, что его разыскивают по приказу командира 2-го танкового корпуса генерал-майора танковых войск А.Ф. Попова, который видел бой третьей батареи с "тиграми" со своего наблюдательного пункта. И, едва дежурный офицер доложил в корпусной штаб, что некто в повязках, но без документов называет себя сержантом Борисовым Михаилом Федоровичем, последовало распоряжение: "Задержать до прибытия нашего человека". Вначале Борисов не понял, что нужно автоматчику из охраны штаба бригады, который вдруг появился рядом и пошел за ним шаг в шаг. Когда же сообразил, взорвался:
      - Вы что - под стражу меня взяли?! Я ж не в тыл, я в свой родной дивизион - на передний край добираюсь!
      - Закури. - Пожилой солдат протянул ему кисет. - Но баловать, сынок, не вздумай. Дело наше военное, сам знаешь. Приказано тебя не выпускать из расположения штаба - и не выпущу. Потерпи, у нас разбираются скоро. - И усмешливо подмигнул.
      Действительно, не прошло и получаса, как неподалеку затормозил мотоцикл, и незнакомый капитан, едва увидев Борисова, бросился к нему с веселым восклицанием:
      - Вот он, дьявол неуловимый! Я думал, он с койки не встает, в гости собрался, еле-еле дозвонился до госпиталя, а меня - обухом по голове: ищите, мол, своего зверобоя там, где "тигры" водятся. Садись в коляску - в штабе ждут...
      Через несколько минут, уже в дороге, наклоняясь к Борисову, капитан кричал:
      - Нагорело мне от генерала за твой побег. Он приказал сыскать хоть под землей. Ну под землю таких, как ты, упрятать непросто. Знаем, куда такие бегут. Вот я и дал команду во все части корпуса: хватай Борисова, где бы ни объявился!
      Смеясь, капитан смахнул выбитую ветром слезу и уже серьезно спросил:
      - Ты хоть знаешь, что перед вашей позицией насчитали шестнадцать подбитых "зверей"? На твоем личном счету их семь штук!
      - Семь? - недоверчиво переспросил Борисов, и только теперь ему по-настоящему стало страшно... Но тут же увиделись убитые и раненые товарищи, разбитые пушки, истерзанное вражеским металлом поле, и он сказал себе: "Семь - это мало. Будет больше..."
      На юге гремело. В небе царила наша авиация. Над горизонтом висели черные дымы.
      - "Тигры" и "пантеры" догорают, - сказал капитан. - Последние у Манштейна. Не везет ему со зверинцем. Ни ему, ни другим фашистским стратегам.
      - И не повезет больше никогда, - отозвался комсорг.
      Советские войска наступали на Белгород. Близился час первого салюта в Москве в честь героев Брянского, Западного, Центрального, Степного и Воронежского фронтов. Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Сестра Маресьева
      В сопровождении группы танкистов к боевой машине подошла женщина. Ей помогли взобраться на броню, опуститься в люк водителя танка. Это была пятьдесятчетверка. Для своего времени грозная и совершенная машина, она унаследовала все лучшее, чем обладала легендарная тридцатьчетверка, а вместе с тем в ней угадывался прообраз новейших танков, уже не сравнимых по мощи с танками времен войны. Улыбаясь встревоженно и чуть растерянно, женщина трогала рычаги, кнопки, тумблеры. Казалось, она пришла в родной перестроенный дом, который оставила давным-давно, и теперь памятью глаз, рук, чувств возвращалась к тому, что было когда-то смыслом ее жизни.
      Танкисты объясняли что к чему, она прислушивалась, кивала, а глаза говорили: "Да я и сама догадалась, я и сама вижу, зачем это и для чего это, - все мне здесь понятно, надо только немножко привыкнуть, почувствовать себя неотделимой от этого..."
      Нажата кнопка стартера. До боли знакомо забилось стальное сердце машины, танк задрожал, словно от нетерпеливого желания ринуться вперед. Но мотор внезапно заглох. Потом вновь ожил и опять смолк... По щекам женщины сбегали слезинки.
      - Ничего, Мария Ивановна, - утешил один из танкистов. - Вы только не спешите. Установка оборотов у новичков всегда не получается с первого раза. А дело-то нехитрое...
      Она покачала головой, глаза ответили: "Все я знаю. Все помню потому и плачу, потому и волнуюсь".
      Командир танкового полка, бывалый фронтовик, видимо, лучше других понял, что творится в душе у этой женщины. С грубоватой товарищеской фамильярностью он сказал:
      - Мария Ивановна, вы же танкист, черт возьми! Так или нет?
      И она, свободно откинувшись на спинку сиденья, вдруг рассмеялась, словно помолодев на три десятка лет, потом сердито сдвинула брови... Наверное, сейчас она походила на себя - ту, какой была в одну из ночей сорок третьего, когда эшелон спешно разгружался на небольшой станции и старшему начальнику захотелось узнать, кто это так мастерски свел танк с платформы в темноте.
      - Механик-водитель Лагунова, - ответили ему.
      - Наверное, все-таки Лагунов, - поправил офицер, который и в мыслях не мог допустить, что танком управляет женщина. А потом, когда решил самолично убедиться и увидел перед собой девушку в танкистском шлеме, сердито спросил: - Разве нет водителей... - он споткнулся и не сразу подобрал слово: - поопытней? Вы знаете, какой предстоит марш? Разбитые дороги, разрушенные мосты, а к утру надо пройти около ста километров.
      Мария молчала, лишь упрямо сдвинула брови. Ей не раз приходилось ловить на себе недоверчивые взгляды. Она знала, что доказывать свое право занимать место водителя в танке надо не словами, а делом. Тогда ее все-таки оставили за рычагами - командир экипажа знал характер своей подчиненной. И в тяжелом ночном марше она снова доказала свое право владеть рычагами тридцатьчетверки.
      Именно та фронтовая ночь мелькнула в ее памяти, и она, спокойно улыбнувшись молодым танкистам, жестом потребовала: "Дорогу!"
      Боевая машина плавно тронулась и с нарастающей скоростью устремилась по трассе. Танкисты смотрели вслед, с трудом веря своим глазам. Ну стронуться с места - куда еще ни шло, а тут такое!.. И это на самом деле было чудом: танк вела женщина, у которой не было ног.
      ...Об отважной советской патриотке Марии Ивановне Лагуновой мы впервые прочли во фронтовой газете "Знамя Родины". Небольшая информация скупо повествовала о героизме и мужестве в бою механика-водителя танка Маруси Лагуновой. Женщина-фронтовичка разведчица, снайпер, даже летчица - это для нас хотя и удивительно, а все же привычно. Но женщина-танкист!.. "Как сложилась ее судьба?" сама собой возникла мысль. Написали в архив Министерства обороны. Вскоре пришел ответ: адреса Лагуновой установить не удалось. Не знали о ее судьбе и фронтовые товарищи. Многие считали, что славная дочь нашей Родины погибла.
      И вдруг, случайно включив радио, мы услышали о М.И. Лагуновой, которая в годы войны проявила исключительное мужество в боях за Родину. Неужто ома, живая?!.
      И вот видим перед собой женщину, чья жизнь похожа на легенду. Нет, она с этим не согласилась - многие опаленные войной судьбы похожи на ее собственную. Иные, мол, совершили больше. Она вот тоже мечтала довести свой танк до Берлина, да только война распорядилась иначе. Чтобы разговорить Марию Ивановну, мы спросили, пишут ли ей товарищи. Лицо ее по-особому засветилось, и вместо ответа она чуть смущенно выложила перед нами пачки писем. Стоило их разложить и мельком взглянуть на адреса, чтобы понять; подвиг Марии Лагуновой и судьба ее вовсе не так безвестны, как представлялось раньше.
      Берем первое - из Москвы, от бывшего пулеметчика Героя Советского Союза С. Васечко. Оно коротко, но нелегко удержаться, чтобы не привести его: "Я хорошо знаю, как трудно на войне солдату, а тем более механику-водителю танка. Ваша настойчивость в достижении цели, отвага и мужество, проявленные в боях и в послевоенные годы, поднимают дух и делают человека уверенным в своих силах и возможностях".
      Когда такие слова пишет Герой войны, солдат переднего края, крещенный огнем и сталью, еще пристальнее вглядываешься в черты и характер того, о ком они сказаны. А ведь это письмо не единственное в своем роде. Та же оценка жизни и дел скромной русской женщины Марии Лагуновой, ее человеческих качеств и в другом письме - старшего радиооператора ростовского аэропорта М.К. Черновой: "Довелось и мне участвовать в боях с фашистскими захватчиками в составе 125-го гвардейского бомбардировочного авиаполка имени М. Расковой. Была ранена и контужена, теряла любимых друзей и торжествовала победу. Может быть, поэтому мне больше, чем другим, понятно все, что касается тебя. Ты - настоящая героиня! Мы всегда будем гордиться тобой и твоими делами..."
      Часто говорят, что героическое заложено в характере человека, в том, как он воспитан. В этом, вероятно, есть немалая доля правды. И бывший пулеметчик, и бывшая летчица не случайно подчеркивают целеустремленность Марии Лагуновой, ее настойчивость в достижении цели. Без этой настойчивости она никогда не пришла бы к своему подвигу.
      В сорок первом Марии исполнилось девятнадцать. Позади школа, впереди - большая жизнь, которая только начиналась. Душа полна неизбывной молодой силы, все мечты и планы казались осуществимыми, все дороги были открыты. С детства она привыкла к труду и самостоятельности. Хотела работать и учиться, мечтала о любви и счастье. Все это в одно мгновенье перечеркнула война...
      В первый же день Мария пришла в военкомат и с порога заявила:
      - Пошлите меня на фронт!
      Ей, понятно, отказали, и довольно резко: "Девчонок на фронт не берем, не мешайте работать". Но Мария не отступалась и добилась-таки своего: ее зачислили в школу военных трактористов в Челябинске. Брат ее в то время уже воевал...
      Потом - Волховский фронт. Рядом с мужчинами упрямая девушка с Урала делала тяжелую работу войны, участвовала в освобождении Малой Вишеры и Будогощи. Фронтовым трактористам нередко случалось работать под огнем, и однажды Марию тяжело ранило. Выписываясь из госпиталя, она услышала о наборе на курсы танкистов и, не теряя ни часа, явилась в учебную танковую часть, объяснила, кто она, рассказала о своем желании стать механиком-водителем. Начальник штаба части выслушал внимательно, но отказал твердо:
      - Танкист - не девичья профессия. Танк - не трактор. Положение о зачислении в нашу часть я нарушить не могу.
      Казалось бы, остается лишь примириться. Действительно, менее подходящую для девушки профессию придумать невозможно. И дело не только в том, что она крайне тяжела, требует железных мускулов, исключительной выносливости, привычки к стуже и зною, к бессонным ночам в долгих маршах по бездорожью в распутицу и снега. В бою танк идет впереди атакующей цепи, на нем враг сосредоточивает весь огонь, танкист ведет поединки с опаснейшими целями, и тут необходимы истинно мужская воля, решительность, мгновенная реакция, высочайшее бесстрашие, способность смотреть в самое лицо смерти, не отводя взгляда.
      Мария Лагунова все это знала, она уже видела наших танкистов в бою. И в тот же день, когда ей отказали в зачислении на курсы механиков-водителей, она написала взволнованное письмо Председателю Президиума Верховного Совета СССР Михаилу Ивановичу Калинину. Ответ не заставил себя долго ждать. Марию вызвали в часть и объявили о зачислении. Настойчивость девушки снова победила, однако сама она хорошо понимала: зачисление на курсы - это лишь предоставленный ей шанс. Надо было еще доказать, что овладеть боевой машиной она может не хуже мужчин, но тут уж все зависело от нее самой.
      С отрешенным упорством девушка изучала устройство танка, проникала в тонкости работы его механизмов: ведь механик-водитель - это, по существу, технический заместитель командира экипажа, он должен знать каждый агрегат и узел машины как никто другой. Когда начались практические занятия, Мария старалась ни в чем не уступить курсантам-мужчинам, понимая, что к ней приглядываются с особым вниманием. Товарищи и командиры постоянно окружали ее своей заботой, а она сердилась, боясь, что ее жалеют, что всякий ее просчет, всякую ошибку воспринимают как проявление женской слабости. Она не желала для себя никаких поблажек и скидок и, надо сказать, даже самые сложные маршруты по пересеченной местности, самые трудные препятствия на трассе танкодрома преодолевала действительно не хуже других.
      Здесь, в учебном танковом полку, узнала Мария о гибели брата Николая. Это был самый близкий для нее человек - ведь с трех лет она росла без матери. Мария уже побывала на фронте, видела, какое горе принесли фашисты на нашу землю, был у нее и личный счет мести врагу за собственную рану. Теперь этот счет возрос стократно. Подавляя горе в душе, она сосредоточила все свои силы на боевой учебе, сказав себе, что непременно поедет на фронт танкистом...
      Слушая Марию Ивановну, перебираем письма, и в них открывается большая правда слов, что подвиг, кажущийся сегодня необыкновенным, лишь один из множества, какие совершали советские люди в ту пору, когда нависла угроза над Родиной и защита ее стала главным смыслом их жизни. Вот пишет землячка Марии Ивановны Ф.В. Шарунова из Нижнего Тагила: "...Когда началась Великая Отечественная война и многие мужчины ушли на фронт, я стала старшим горновым. Так что мы с Вами были связаны одной нитью: Вы водили танк в бой, а я плавила специальный чугун для танковой брони. Конечно, я не такая героиня, как Вы, Вас по праву называют сестрой Маресьева. Но я не оставалась в долгу перед Родиной и народом. Мое имя записано в историю как имя первой в мире женщины-горнового". За этими сдержанными строчками кроется тоже большой подвиг советской патриотки.
      Мария Лагунова была не единственной женщиной-танкистом. Она сама нашла и протянула нам письмо с треугольным штемпелем воинской части. Его прислал танкист сержант В. Басак. "В нашей части, - пишет он, служила механиком-водителем танка Мария Октябрьская. Она, как и Вы, сражалась за наше светлое будущее. В одном из боев в 1944 году оборвалась жизнь отважной женщины. Ей посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Мария Ивановна! Можете быть спокойны. Мы никогда не позволим нарушить мирную жизнь, омрачить счастье советских людей. Вами восхищаются тысячи людей, и Вы всегда с нами!.."
      Стать танкистом для женщины в военные годы - уже значит совершить подвиг. Мария Лагунова стала хорошим танкистом. Но главный подвиг двадцатилетней девушки был еще впереди...
      Это произошло вскоре после того трудного ночного марша, где ей уже во фронтовых условиях удалось доказать свое право владеть рычагами боевой машины. На подходе к населенному пункту наступление захлебнулось - жестокий огонь врага прижал нашу пехоту к земле. Командир танка, посланного на выручку пехотинцам, сказал водителю:
      - Нам поможет только скорость.
      - Будет скорость, - отозвалась Мария. Это она сидела за рычагами тридцатьчетверки,
      Бросок танка оказался настолько стремительным и дерзким, что фашисты не успели ничего предпринять, как экипаж ворвался в село и завязал бой на улицах. Следом за ним быстро продвигалась пехота.
      После освобождения села командир сердечно поблагодарил за мастерские действия механика-водителя танка гвардии старшего сержанта Лагунову. Первый бой - первая благодарность...
      Новый бой начался уже через несколько часов. Потом, в госпитале, гвардии старший сержант Лагунова прочтет в "Комсомольской правде" репортаж о том, последнем для нее бое и несколько строк о себе: "Далеко вперед вырвался танк, который вела доброволец механик-водитель Маруся Лагунова... Танк, ведомый ее твердой рукой, неожиданно обрушился на немцев, которые никак не предполагали, что советский танк может появиться в их тылу. Охваченные паникой, немцы разбежались, артиллерийский расчет без единого выстрела бросил свою противотанковую пушку. А советский танк догонял и давил фашистов".
      Да, порыв советских воинов был неистовым. Это происходило под Дарницей, наши бойцы уже чувствовали на лице дыхание Днепра, ими владела одна яростная мысль: "Вперед! Только вперед!.." Бой, о котором писала "Комсомольская правда", был победным для нас. Но не видел корреспондент, как на западной окраине селения встретился с вражеским снарядом и замер на месте наш поврежденный танк.
      Боевую машину после боя окружили однополчане. Бережно вынесли из нее девушку в танкистском шлеме и уложили на носилки. Не видел этого корреспондент. Если бы видел, непременно рассказал бы про слезы на глазах у воинов. Марию успели полюбить как сестру. Каждый хотел бы оберегать ее как родную, но она не желала этого. Потому что была воином, танкистом. Настоящим танкистом.
      И в бою уральская девушка совершила подвиг, который стал прологом ее нового, человеческого подвига.
      Очнулась она в госпитале. От белизны стен, от непривычной тишины вначале ее охватило изумление. Мария осмотрелась. Синее солдатское одеяло сползло с кровати. Хотела поправить его, приподнялась, и тогда обожгла боль, потемнело в глазах... У нее не было ног...
      Сменялись госпитальные дни, недели, и лишь одна мысль сверлила мозг: "Ну полежу еще месяц, два... А дальше что? Дальше как? Ведь мне только двадцать второй год..." - Мария накрывалась с головой одеялом и плакала. Жизнь, казалось ей, зашла в тупик. Одно утешало: за брата с врагом рассчиталась - не один фашист нашел конец под гусеницами ее танка. А за ее беду рассчитаются боевые товарищи. Но как жить дальше ей-то самой?
      Друзья появились в палате внезапно. Приехали из учебного полка, где проходила она курсы механиков-водителей. Узнали о ее судьбе и воспользовались тем, что полк располагался сравнительно недалеко от госпиталя, в котором лечилась Мария. Жадно слушала она их рассказы о сослуживцах, о том, как воюют воспитанники части, о новых, усовершенствованных танках - каждая подробность была ей интересна и важна. Под конец гости заявили:
      - Майор Хорин велел непременно привезти тебя к нему, поскольку сам он приехать не смог.
      У Марии на глаза навернулись слезы благодарности. Майор Хорин был первым ее командиром.
      В несколько дней Мария преобразилась. Ее буквально ни на день не оставляли в одиночестве с тяжелыми мыслями, она почувствовала себя вновь вовлеченной в большую, напряженную жизнь. Друзья заказали ей специальные протезы, и она стала учиться ходить,
      Как-то заглянул командир соединения.
      - Ну-ка, дочка, собирайся, поедем в театр...
      Больше всего радовалась Мария, когда заглядывал ее бывший командир майор Хорин, сделавший для нее много доброго. Однажды он сказал;
      - Вот что, Марийка, ты скоро совсем поправишься, и мы думаем, куда тебя устроить. Решили сделать модисткой. Сошьешь нам кителя по заказу к празднику Победы.
      Мария упрямо сдвинула брови:
      - Я пока солдат, товарищ майор, солдатом и останусь хотя бы до конца войны.
      Майор промолчал, только пристально взглянул в нахмуренное лицо девушки. Он знал характер своей воспитанницы. Чего доброго, снова заручится поддержкой Председателя Президиума Верховного Совета! Ведь поверил же Михаил Иванович, что эта девчонка способна овладеть танком и громить врага. Поверил и не ошибся. Почему бы еще раз не поверить в нее?..
      Марию Лагунову зачислили в полк телеграфисткой. Снова училась и служила. Служила на совесть, никогда не жалуясь на трудности, не прося для себя никаких поблажек и привилегий.
      Лишь в сорок восьмом году Мария Лагунова уволилась из армии. Приехала в Свердловск, стала работать контролером ОТК на фабрике. Здесь встретила она Кузьму Яковлевича Фирсова. Оказалось - старший сержант Фирсов воевал в тех же местах, что и Мария. Они часто вспоминали бои, в которых участвовали, товарищей. Дружба молодых людей выросла в любовь, они поженились...
      Когда родился первенец - сын Николай, Марии Ивановне пришлось оставить работу и уйти на пенсию. Потом появился второй сын, Василий. Даже со своей семьей ей было нелегко управляться, однако каждый, кто обращался к фронтовичке за помощью, советом, поддержкой, непременно находил их. С детства Мария знала, как много вокруг хороших людей. Они помогли ей выстоять душевно в самое тяжелое время, их помощь она чувствует рядом и теперь, и всей своей жизнью доказывает, что и на ее плечо можно опереться.
      Вот и письма, которые выложила перед нами Мария Ивановна, - тоже и общение с людьми, и взаимная поддержка, и проверка себя в жизни. Сколько бы писем ни приходило, на каждое Мария Ивановна отвечает, вкладывая в слова всю душу. Потому что как не ответить вот на это, пришедшее из Краснодона?
      "В годы войны мой сын, Геннадий Лукашев, был членом подпольной организации "Молодая гвардия". Он погиб вместе с товарищами. Когда наши войска вступили в город, нам, родителям, пришлось вынимать тела своих детей из шурфа э 5. 1 марта 1943 года мы похоронили их в братской могиле...
      Милая Мария Ивановна! Я высылаю Вам самое дорогое, что у меня есть, эту фотографию. Посмотрите на моего сына, ему было тогда 18 лет".
      В начале войны Марии Лагуновой было на год больше. Теперь у нее самой двое сыновей. Как же не понять ей чувства матери, приславшей такое письмо! Как не поддержать - хотя бы простым, сердечным словом душевные силы в ней, которыми она, в свою очередь, поделится с другими людьми! И, конечно, особенно дорого прочесть в ответ на свое слово вот такое:
      "Я узбекский хлебороб. Мать моя умерла в годы войны. Отец был на фронте. Но я не рос сиротой. Меня воспитывали добрые люди. Теперь я в армии. Учусь и служу так, чтобы всегда быть готовым защитить Родину от нападения любого агрессора. Я люблю Вас, как родную мать, горжусь Вами, беру с Вас пример".
      Это написал офицер-туркестанец Тургиев. Подобных писем тоже немало. Значит, время не только не умаляет значения подвига, совершенного во имя правого дела, во имя своего народа, - оно поднимает его. И недаром именем простой русской женщины, коммуниста Марии Лагуновой названа улица в украинском городе Бровары, который она освобождала со своими товарищами. Недаром жители города Грейфсвальд в Германии Демократической Республике присвоили ее имя клубу интернациональной дружбы.
      Самое дорогое письмо Мария Ивановна приберегла под конец. Его однажды привез ей секретарь комсомольского комитета того самого полка, в котором она воевала. Вот оно:
      "Дорогая Мария Ивановна! История нашей части хранит память о Ваших героических делах и подвигах. Вы были не только храбрым и умелым механиком-водителем танка, но и страстным агитатором взвода, являлись образцом подтянутости, точного выполнения приказов.
      Мы восхищаемся Вашим упорством в достижении цели - стать танкистом. Вашим мужеством и железным характером в борьбе с несчастьем, которое на Вас обрушилось.
      Вы знаете, что танковая часть, где Вы проявили подлинный героизм, дошла до Берлина и Праги. Ее Знамя украшают четыре ордена. Под этим Знаменем воспитано немало истинных героев. Среди самых отважных - Вы, дорогая Мария Ивановна.
      Сообщаем Вам, что и ныне наша часть является передовой. Мы и впредь будем настойчиво повышать нашу выучку, крепить боеготовность, надежно охранять мирный труд советского народа, интересы всего социалистического лагеря.
      Скоро исполняется годовщина нашей части. Мы были бы очень признательны, если бы Вы нашли возможность этот праздник провести с нами".
      И встреча состоялась. Та самая встреча, когда перед изумленными воинами по трассе шел танк, ведомый отважной женщиной, потерявшей на войне ноги, но сохранившей силу духа, светлую веру в жизнь, верное сердце советской патриотки. Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Наследники
      Танковая рота вела бой в беззвездной черноте среднеазиатской ночи. Обе стороны применяли новые тогда приборы ночного видения, и лишь выстрелы пушек коротким железно-белым светом взрывали мрак. За линией прорванных траншей первой полосы обороны руководитель внезапно остановил роту и приказал принять командование курсанту Мадудову. С тревогой следили мы в экипаже за нашим товарищем, который переместился на командирское место с сиденья заряжающего, откуда ему нелегко было наблюдать за развитием событий. Сумеет ли быстро и решительно взять управление, успешно продолжить бой на труднодоступной для танков местности, в условиях, пока еще малопривычных для нас?
      Преподаватель тактики майор Кузнецов в поле не делал снисхождений. Фронтовик-танкист, он терял хладнокровие лишь в двух случаях: когда его подопечный немел и заикался, попадая в переплет, или когда бездумно лез напролом - лишь бы линия машин выглядела внушительно и красиво. Незадолго до того на дневном тактическом занятии после атаки на высоту в лоб майор выслушал доклад курсанта, исполнявшего обязанности командира, и жестко отчеканил: "Двойка!" Позже, поостыв, мягко и вместе сурово сказал: "Сынок... Однажды на моих глазах едва не погиб танковый батальон. И только потому, что комбат не дал себе труда перед боем доразведать цели на высоте, подумать об ответных действиях на возможные выпады врага. Экая, мол, невидаль - три пушчонки в полосе атаки! С ходу сомнем... А эти "пушчонки" оказались зарытыми в землю "пантерами" и штурмовыми орудиями. И не три их там было... Командиру бригады пришлось до срока двинуть в атаку резерв, чтобы спасти положение. А что значит израсходовать резерв в самом начале боя?! Война же! Война, где ошибка даже одного взводного командира может повлечь такие последствия, которых не в состоянии предвидеть командир полка. И все это - кровь!"
      Чувство, с которым говорил майор, накаляло каждое слово, и потому речь его как бы впечатывалась в душу и память. Тогда еще только замышлялись мемуары маршалов и рядовых - участников Великой Отечественной, книги, в которых война, отраженная в человеческих судьбах, стала богатейшим кладом боевого опыта, завещанием бдительной, мужественной ответственности каждого человека в погонах за исполнение своего ратного долга. Но в ту пору в училище не было преподавателя, комбата, даже командира роты, который не прошел бы фронтовой школы. Не скупясь на опыт, лично выстраданный ими на полях сражений, они и каждый шаг своих питомцев выверяли войной - касалось ли это политработы, стрельбы, вождения машин или тактики. Как должное принимали курсанты требовательность наставников - не было ведь и курсанта, у которого не воевал бы отец или старший брат. Вот и у того парня, что принял командование ротой в ночном бою, отец, солдат-сибиряк Григорий Мадудов, погиб в сорок первом под Ленинградом.
      Давно сказано, что пример - лучший учитель. Далеко не все сыновья павших фронтовиков знали в подробностях, как воевали и умирали их отцы, наверное, поэтому с особым вниманием всматривались они в портреты людей, прославивших училище. Более шестидесяти Героев Советского Союза воспитало Ташкентское высшее танковое командное ордена Ленина училище имени дважды Героя Советского Союза маршала бронетанковых войск П.С. Рыбалко. Но в каждой роте был "свой", особенный Герой. В нашей, четвертой, учился Вольдемар Шаландин. Сегодня, отлитый из бронзы в полный рост, он стоит у деревни Яковлево на бывшей черте огненной Курской дуги, всматриваясь в даль, откуда в июле сорок третьего выползли пятнистые танки врага. И, кажется, настолько поглощен, что не слышит, как в далеком ташкентском танковом выкликают на поверках его имя...
      Их было трое, выпускников одного училища, в танковой роте, оборонявшей высоту 245, что оказалась на стрежне потока фашистских войск, ринувшихся по шоссе Белгород - Курск: гвардии капитан Владимир Бочковский, гвардии лейтенант Вольдемар Шаландин и Юрий Соколов. Первые двое стали Героями Советского Союза, вписал свое имя в историю Великой Отечественной войны и Соколов, геройски погибший на той высоте.
      Утром 6 июля до сотни фашистских танков и пехота на бронетранспортерах, поддержанные армадами бомбардировщиков, надвинулись на позицию советских танкистов. Восемь наших тридцатьчетверок, искусно расставленные Бочковским по обе стороны шоссе за гребнем высоты и болотистым оврагом, с двух сторон вонзили огненные клещи в бронированного крестоносного змея, ползущего в дыму и пыли на Курск, и его гигантское тело стало разваливаться. Скоро обочины шоссе и лощина, по которой враг пытался атаковать советских танкистов и сбить их с высоты, покрылись горелым железным ломом. Маневренные, быстрые, увертливые и надежно защищенные тридцатьчетверки в руках умелых и стойких воинов были грозным оружием. Танкисты Бочковского, маневрируя на заранее подготовленных позициях, хладнокровно подпускали врага на верный выстрел, их бронебойные снаряды раскалывали и прошивали мощную броню "тигров", "пантер" и "фердинандов", новые и новые чадящие костры занимались на поле; ошеломленные жестоким отпором гитлеровцы, ведя суматошный огонь, вынуждены были остановиться и вызвать на помощь свою авиацию.