- В цирке?!
      - Да. Валечка, радость какая: из кооператива на днях звонили, говорят, через месяц можно будет вселяться!
      - Это здорово...
      - Мыться будешь, Валечка? Или дать сперва поесть?
      - Помоюсь сперва. Да ты не суетись, теть Сонь!
      Валерий сбросил с плеч рюкзак, скинул рубашку, майку и быстро закрутил телефонный диск.
      - Привет, Анюта... Ага, только что. Ну, что у тебя? Сколько баллов набрала?.. Ну и порядок... Хватит, хватит! Последний какой - биология? Когда?.. Ну, до среды подучишь еще, не паникуй... Четверки вполне хватит, там проходной балл выше семнадцати не бывает. Опять же - стаж двухлетний... Анька, соскучился я - ух! Выходи вечерком... Да ты что - до среды! Я умру от нервного истощения... Про ДНК? Выговорить эту кислоту не могу, но читал про нее. Ладно, расскажу все, что знаю, скрывать не стану... Значит, в семь у аптеки, так?
      Ровно в семь Валерий, умытый, накормленный, довольный жизнью, стоял у аптечной витрины и любовался плакатом, призывавшим мыть руки перед едой и остерегаться мух. Аня пришла минут через десять, и у Валерия сердце едва не выпрыгнуло из загорелой груди, когда он увидел ее легкую фигурку, увенчанную золотым облаком волос. На ней было коротенькое зеленоватое платье с узорами на больших карманах.
      Валерий шагнул к ней и поцеловал.
      - Ой, Валера, ты что! На улице! - Она засмеялась и пошла рядом, держа его под руку. - А тебе идет борода. Интересно как - волосы русые, а борода рыжая! Ой, Валера, знаешь, что на сочинении было?..
      Валерий улыбался, слушая ее болтовню и поглядывая на ее беленькие босоножки, такие занятные, быстро переступающие...
      Они шли Бондарным переулком, которого пока не коснулась перестройка. Валерий сам не заметил, как ноги сюда повернули. С волнением он смотрел на старенький двухэтажный дом с аркой, ведущей во двор. Когда-то здесь жил один из его наставников, молодой инженер, светлая голова... В его квартире, в застекленной галерее, был поставлен опыт, в котором и он, Валерий, тогда мальчишка-лаборант, принял заметное участие...
      - Здесь жил один хороший человек, - сказал Валерий.
      - Это тот, кто тебя наставил на путь истинный? Ты мне рассказывал о своих благодетелях. Пойдем обратно!
      - Погоди...
      У знакомых ворот на узеньком тротуаре, под старой акацией сидели на табуретках два старика в бараньих шапках. Положив на колени большую раскладную доску, они играли в древнюю игру трик-трак, некогда завезенную крестоносцами на Восток и пустившую там корни под названием "нарды".
      Растроганно глядя на стариков, Валерий приблизился к ним.
      - Дядя Зульгедар, дядя Патвакан, здравствуйте, - сказал он.
      Бараньи шапки враз кивнули.
      - Парлуйс*, молодой, - сказал дядя Патвакан.
      - Ахшам хейр**, - сказал дядя Зульгедар. - Бегаешь? Бегай.
      _______________
      * Свет вам (армянск.).
      ** Вечер счастья (азербайдж.).
      Аня дернула Валерия за руку, но тот стоял как зачарованный.
      - Бросай, армянин, - сказал дядя Зульгедар.
      - Считай, мусульманин. - Дядя Патвакан бросил на доску кости. Пяндж-у-чар - столько мне надо.
      Он со стуком переставил шашки соответственно выпавшему числу очков.
      Валерий с Аней двинулись дальше. "Они играют, - думал Валерий. Играли десять лет назад, играют и сейчас. Может, они бессмертны?.. Что бы ни случилось, они сидят и играют в нарды... испытывают судьбу счетом выпавших очков... Вечная игра случайности..."
      - Что ты знаешь об Уре? - спросил он.
      Аня поморщила носик. Ничего она толком не знает. Ходят слухи, что он выступает в цирке не то в Николаеве, не то во Владивостоке и что его даже арестовали...
      - Да ты что? - Валерий похолодел. - Откуда ты взяла?
      - Ну, не знаю. Я ведь в институт не хожу, иногда только с девчонками перезваниваюсь. Спроси у Нонны.
      - Тебе Нонна сказала, что он арестован?
      - Нет. Не помню, кто говорил.
      - А почему ты сказала, чтоб я спросил у Нонны?
      - Господи, привязался! Потому что Нонна влюблена в твоего Ура. Значит, и знать должна больше всех.
      - Нонна влюблена в Ура?
      Аня остановилась и топнула ножкой:
      - Валера, я сейчас же уйду домой, если ты будешь приставать с глупостями! Все знают, что влюблена, только ты не знаешь. Ненормальный какой-то!
      - Ладно, ладно, молчу.
      По многолюдной улице, на которой зажглись ранние фонари, они спустились к Приморскому бульвару. Слабый южный ветер нес с моря, вместо свежести, липкую влажность. Пахло мазутом, гниющими водорослями. По бухте бежал прогулочный катер, выше мачты наполненный детскими голосами и музыкой. Музыка лилась и из репродуктора возле кафе-мороженого.
      Выстояв в очереди, Валерий и Аня сели на веранде кафе и погрузили ложечки в тугую розовую мякоть мороженого.
      - Валера, как твоя диссертация? - спросила Аня. - Движется?
      - Не-а. - Валерий с удовольствием облизнул ложку.
      - Почему? Ты говорил перед уходом в море, что наберешь дополнительного свежего материалу...
      - Материал-то есть...
      - Так в чем же дело?
      - Да видишь ли... не такой это материал, чтобы подарить человечеству новое знание.
      - Ах-ах-ах! О человечестве он заботится! Утверждена твоя тема? Утверждена. Значит, нужная.
      - Да я не спорю - тема нужная. Но не такая, чтобы разводить вокруг нее это... наукообразие всякое... В сущности, сугубо практический отчет о годовом изменении магнитного склонения в восточной части Каспия, и нужен он только картографам и морякам. Наука, строго говоря, тут ни при чем.
      - Раньше ты так не думал. - Аня отпила лимонаду и принялась за второй шарик мороженого. - Я знаю, откуда у тебя эти веяния: от Ура.
      - Почему от Ура? Я и до Ура думал об этом, просто не додумывал до конца.
      - А теперь додумал?
      - Да.
      Минуты две или три они молча ели. Потом Аня облизнула розовым язычком губы, утерлась платочком. Валерий расплатился, и они спустились по белым ступеням на главную аллею, влились в неспешный поток гуляющих.
      Валерий взял Аню под руку и почувствовал, что рука напряженная, неласковая.
      - Ты говорил о практической стороне своей работы, - сказала Аня. Разреши и мне задать практический вопрос: ты что же, так и собираешься сидеть на ста пятидесяти?
      Не сразу ответил Валерий. Трудный был вопрос.
      - Давай свернем в ту аллею, - сказал он после паузы. - Конечно, я бы не отказался от прибавки. Но, даже если я защищусь и останусь при этом младшим, прибавка будет небольшая. Рустам кандидат, а получает всего на тридцатку больше, чем я.
      - Но если освободится должность старшего научного сотрудника, так назначат не тебя, а Рустама. Надо защититься, Валера! Каждый специалист должен стремиться повышать квалификацию.
      - Я и повышаю...
      - Ничего ты не повышаешь! Я сколько раз слышала, как про тебя говорят, что ты способный, только легкомысленный... - В голосе Ани послышались слезы.
      - Анька, да что ты? - встревожился Валерий. - Я ведь не отказываюсь от защиты, просто душа не лежит к дешевке... Защищаться ради защиты. Будет еще настоящая тема, будет и диссертация... Вспомни опыт, который мы с Уром на Джанаваре поставили, - вот настоящее...
      - Ненавижу твоего Ура! Все из-за него... - Она всхлипнула.
      - Анечка, родная ты моя! - Валерий взял ее за плечи, встряхнул легонько. - Ну что ты расстроилась? Все у нас будет хорошо! Через месяц мы с теткой переедем в кооперативную квартиру, там у меня хорошая будет комната... Мы поженимся, заживем счастливо... Ты не беспокойся, нам хватит, я в Оргтехстрое наберу работы, им проектировщики нужны позарез... Слышишь? Ну не обязательно же всем надо становиться учеными!.. Вон Аркашка, Котик женились, и пацаны у них есть, а незащищенные. И ничего, живут не хуже людей... Анечка!
      Они стояли в скудно освещенной аллее, где только парочки сидели тут и там на скамейках. Валерий говорил и говорил, пугаясь ее слез и еще чего-то непонятного, холодного, как осенний дождь.
      - Давай сядем. Слышишь, Анька?
      - Нет, мне пора домой. Заниматься надо.
      - Да! - вспомнил он. - Рассказать тебе про ДНК?
      - Не надо, сама прочту. Проводи меня до троллейбуса.
      ...Под потолком большой вентилятор загребал воздух пропеллерными лопастями, однако от него прохладнее не становилось. Начальник сидел очень прямо в кресле, худощавый, с седыми усами и седой лысеющей головой. Несмотря на духоту, на нем был темный костюм с галстуком. Вера Федоровна избегала смотреть на этот костюм, вызывавший у нее ощущение удушья. Коренная ленинградка, она плохо переносила южную жару.
      За дальним концом приставного столика сидел Пиреев. Он тоже был при галстуке, в белой льняной сорочке, но без пиджака. При температуре, превышающей тридцать градусов, он позволял себе такую вольность.
      Разговор, как и предвидела Вера Федоровна, получился неприятный, хотя начальник был безупречно вежлив.
      - Не горячитесь, уважаемая Вера Федоровна, никто вас не обвиняет, говорил начальник. - Я просто хочу разобраться. Прием этого лица на работу был согласован с нами, вот Максим Исидорович подтверждает, и по этому пункту никаких претензий к вам мы не имеем.
      - И на том спасибо... - Вера Федоровна достала из сумочки веер и принялась обмахиваться.
      - Однако согласитесь, что, приняв сотрудника, вы тем самым, как директор института, приняли на себя и ответственность за него. Так или не так? Так. Следовательно, уважаемая Вера Федоровна, мы имеем основание спросить вас. Вот, например, поступил сигнал, что это лицо выпивало в рабочее время...
      - Первый раз слышу. Оно пило чуть ли не ведрами газированную воду, но не думаю, чтобы оно пьянствовало.
      - Речь не о пьянстве, а о выпивке в рабочее время, - уточнил начальник. - Отсюда позволительно сделать вывод, что дисциплина в институте не на должном уровне. Так или не так? Так.
      - Не так, Алескер Гамидович. Прошу не делать поспешных выводов из сомнительных слухов. Откуда у вас сигнал?
      - Далее, - продолжал начальник, словно бы не услышав вопроса. Никого не поставив в известность, не оформив надлежащим образом отпуск или увольнение, это лицо неожиданно исчезает. Я спрашиваю вас как директора института: где ваш сотрудник? Должны вы это знать? Должны.
      - Я, как вы верно заметили, директор института, а не нянька. У меня работает несколько сотен сотрудников, и уследить за каждым...
      - Знаете вы, где это лицо? - Алескер Гамидович строго взглянул на Веру Федоровну из-под полуопущенных век.
      - Где-то на Черном море. Не то в Туапсе, не то в Сочи.
      - Запоздалые у вас сведения, уважаемая Вера Федоровна. Есть данные, что это лицо за границей.
      - Вот как? - Веер Веры Федоровны приостановил свои размашистые движения. - И что же оно... он там делает?
      - В этом-то и суть вопроса.
      - Что вы, собственно, хотите сказать, Алескер Гамидович?
      - Ничего, кроме того, что сказано.
      - Нет. - Вера Федоровна постучала веером по столу. - Сказано весьма многозначительно. Суть вопроса, как я погляжу, не в том, что Ур сбежал за границу, а в том, что вы хотите пришить мне нечто. Нет уж, позвольте договорить! Итак: твердо установлено, что иностранец Ур был принят по звонку вашего заместителя Пиреева. Откуда он прибыл, мне не удосужились сообщить. Иностранцы-практиканты бывали в институте и раньше, и никогда директор не нес ответственности за их поведение. У них есть свои консульства, свои посольства. Хочет практикант работать - пожалуйста. Не хочет - пусть проваливает к чертовой... Извините. Я хотела сказать, что практика иностранных специалистов - их собственное дело, я за это не отвечаю. Если у нашего практиканта не было, насколько я знаю, официального статуса, то ответственность за его поведение несет лицо, распорядившееся о его приеме на работу, то есть товарищ Пиреев.
      Раздалось легкое пофыркивание. Максим Исидорович, сидевший в некотором отдалении и как бы подчеркивавший этим свою непричастность к разговору, смеялся почти беззвучно, пофыркивая носом. Вера Федоровна мельком взглянула на него. "Что за синие пятна у него на лбу?" - подумала она и снова устремила напряженный взгляд на бесстрастное лицо начальника.
      - Должна добавить, - сказала она, - что практикант работал хорошо, мы были им довольны. Он обнаружил серьезные физико-математические знания, о чем, кстати, прекрасно осведомлен Максим Исидорович. В диссертацию, которую для него писали мои сотрудники, практикантом вложен большой труд.
      Максим Исидорович, вообще-то говоря, уже второй день был в отпуску. На завтра у него был взят билет на самолет в Москву, а оттуда начиналась приятная дорога, в конце которой плескался ласковой голубой волной Балатон. Но Максим Исидорович счел своим долгом присутствовать при сегодняшнем разговоре начальника с этой змеей, директрисой, - и, как видно, правильно сделал, что приехал: змея начинала выпускать жалящий язык. "Для него писали"! И он впервые подал голос:
      - Попрошу вас выбирать выражения.
      - Уважаемая Вера Федоровна, - сказал начальник, - мы отвлекаемся в сторону.
      - Нисколько. - Вера Федоровна с треском раскрыла и закрыла веер. Сейчас я сделаю официальное заявление: считаю своей ошибкой согласие на написание Докторской диссертации для товарища Пиреева. Несколько месяцев целая группа сотрудников была оторвана от основных занятий...
      - Вы пожалеете о своем лживом заявлении! - прервал ее Максим Исидорович.
      - Не надо кричать, - поморщился начальник. - Если вы ставите вопрос официально, Вера Федоровна, то прошу в письменном виде. Оставим вопрос о диссертации...
      - Нет, не оставим! - Вера Федоровна уже закусила удила. - Потому что именно с этой диссертации все и началось. Пиреев, как видно, взбеленился и решил за свою неудачу отыграться на мне. Первым актом мести было закрытие темы океанских течений. Он знал, что направляет удар против меня, потому что...
      - Вы, товарищ Андреева, не разводите демагогию! - Максим Исидорович с несвойственной ему поспешностью вскочил со стула. - И не думайте, что раз вы московского подчинения, то мы не найдем на вас управу!..
      - Не надо кричать, - несколько повысил голос Алескер Гамидович. - Что за взаимные угрозы? Поскольку возник конфликт, придется разобраться, но только в спокойной...
      Вдруг он осекся. Глаза его, обычно полуприкрытые веками, широко раскрылись, будто им предстало нечто в высшей степени удивительное. Вера Федоровна невольно обернулась, чтобы проследить его взгляд, и увидела, что у Пиреева, стоявшего у приставного столика, вроде бы что-то написано на лбу. Она сильно прищурилась и прочла надпись, сделанную четкими синими буквами:
      СЪЕДЕННЫЙ МНОЮ БАРАН
      УКРАДЕН В КОЛХОЗЕ
      им. КАЛИНИНА
      Что-то как бы лопнуло у Веры Федоровны внутри. И она засмеялась. Она тряслась от смеха, не имея сил взять себя в руки. Вынула из сумочки зеркальце и протянула Пирееву:
      - Посмотрите на себя, Максим Исидорович...
      Спустя несколько минут холеная секретарша Алескера Гамидовича стала свидетелем странного зрелища. Из кабинета шефа вышла полная дама, директриса института, чей громкий голос, доносившийся из-за двери, был секретарше неприятен. Директриса сделала несколько шагов к выходу и вдруг, содрогнувшись и присев почти до полу, исторгла такой взрыв смеха, что секретарше чуть не стало дурно. Шатаясь и хохоча, неприятная директриса покинула приемную. Затем выскочил из кабинета человек, в котором секретарша почему-то не сразу узнала Пиреева. Обычно Максим Исидорович ласково ей улыбался, спрашивал, как она поживает, и походка у него была хорошая, неспешная, а тут... Съежившись, прижав обе руки ко лбу, Пиреев метнулся в одну сторону, потом в другую; наконец разглядев, где дверь, вылетел пулей.
      В дверях своего кабинета появился сам шеф. Он проводил Пиреева взглядом, и секретарша вдруг услышала незнакомый булькающий звук. Она посмотрела - и обомлела: шеф смеялся! Ни разу она не видела на его строгом лице даже подобия улыбки. И вот... Шеф извергал смех как бы медленными толчками. Это продолжалось совсем недолго. Лицо шефа приняло обычное выражение, и он велел принести чай.
      ...Чернее грозовой тучи, надвинув на брови капроновую шляпу, приехал Максим Исидорович к себе на дачу. Сразу же он вызвал садовника Эльхана и, не снимая шляпы, потребовал подробного отчета: где и у кого именно был куплен злополучный баран. Эльхан был очень испуган, потому что и у него на лбу была такая же надпись.
      Было похоже, что она несмываемая. Близкая к обмороку жена Максима Исидоровича, у которой тоже появилась надпись, перепробовала на лбу супруга все моющие средства и растворители, срочно закупленные садовником. Надпись не сходила.
      Пришлось сдать билет на самолет и отослать балатонскую путевку голубая волна схлынула, обнажив не по-хорошему серый песчаный берег.
      Неприятнее же всего был визит двух граждан, один из которых, тот, что помоложе, еле удерживался от неприличных улыбок. Максим Исидорович вообще-то в эти трагические дни не принимал никого, жил затворником на даче, купаться к морю ходил в пять часов утра, когда пляж безлюден. Но этих граждан пришлось принять, потому что они вели расследование.
      Дело в том, что пострадал не один Максим Исидорович. У всех окрестных дачников, коим расторопный Эльхан сплавил лишние бараньи части, тоже выступила на лбу такая же надпись, сделанная точно таким же прекрасным чертежным шрифтом - будто писанная одной рукой. Соседи были разные, среди них оказались торопливцы, кинувшиеся к дерматологу в поликлинику, и, естественно, такая опрометчивость не могла не вызвать у общественности интереса к надписям. Визит к дерматологу, кстати, тоже оказался бесполезным. Неблагодарные соседи и указали негодующими пальцами на дачу Пиреева.
      С повязкой на лбу вышел Максим Исидорович к двум гражданам, прибывшим для расследования. Спокойно, с достоинством указал им на то, что лично он барана не покупал и не имеет никакого понятия о его, барана, происхождении. Более того, этот вопрос не занимал и не занимает его. Что касается продажи лишнего мяса соседям, то...
      Старший из расследователей поспешил успокоить Максима Исидоровича: ничего предосудительного в его поведении не усмотрено, и он, Максим Исидорович, квалифицируется не как нарушитель закона, а как пострадавший.
      Садовник Эльхан без утайки описал расследователям внешность лиц, у которых купил барана, а также место возле базара, на котором состоялась сделка. Лоб у садовника не был повязан, что и послужило причиной сдавленных смешков у младшего из расследователей.
      Максиму Исидоровичу было неприятно слушать эти смешки. Он попросил посетителей поскорее закончить расследование, выявить настоящих виновников и примерно их наказать, так же как и непотребных шутников, пустивших в ход некие научные средства типа меченых атомов с целью опорочить невинных людей.
      После этого Максим Исидорович удалился в свою комнату, лег на тахту и впал в тихое отчаяние.
      Расследование установило, что количество потерпевших значительно превосходило круг, очерченный вокруг пиреевской дачи.
      Поскольку источник неприятностей, постигших всех этих людей, был налицо (или, вернее, на лице), то на животноводческой ферме колхоза имени М. И. Калинина произошли значительные перемены. Было возбуждено уголовное дело против заведующего фермой и двух его сподвижников, которые за короткий срок пустили по внерыночным каналам не менее одиннадцати баранов из колхозного стада. Заведующий Даи-заде, более известный под прозвищем Джанавар-заде, на следствии клятвенно ссылался на волков. Под давлением неоспоримых фактов, однако, он был вынужден признаться в лихоимстве.
      Странное событие на все лады обсуждалось на центральном колхозном рынке и прочих рынках города и, как это обычно бывает, обрастало живописными подробностями. Стал строже контроль, осторожнее - покупатели.
      Что же до надписей, то спустя две недели они начали бледнеть и вскоре совсем исчезли со лбов потерпевших.
      В понедельник, выйдя на работу, Валерий с Рустамом занялись классификацией материалов, привезенных с моря. В перерыв Рустам немедля умчался в буфет. Валерий же придержал Нонну, собравшуюся пойти туда же.
      - Что тебе известно об Уре? - спросил он.
      Известно Нонне было немного: какой-то из черноморских курортов, цирк...
      - И больше ничего? А что за слух, будто он арестован?
      Тут же он пожалел, что сказал это. Нонна вдруг сделалась белой, как лабораторный халат. В темных расширившихся глазах мелькнуло выражение ужаса.
      - Нонна, да ты... погоди, не переживай... - Валерий растерялся. - Ну, подумаешь, слух... вздор какой-то...
      В следующую минуту Нонна овладела собой.
      - Откуда этот слух?
      - Ну... откуда слухи берутся? Никто не знает, черт дери...
      И тут Валерию пришла в голову мысль.
      - Подожди-ка, я позвоню в одно место, - сказал он.
      Полистав записную книжку, он нашел нужный номер и закрутил телефонный диск. Секретарша профессора Рыбакова ответила сразу. Валерий попросил соединить его с профессором.
      - К сожалению, невозможно. Лев Семенович вылетел в Москву по срочному вызову. Позвоните через неделю.
      Валерий положил трубку, но не убрал с нее руки, задумался.
      - Ну что? - нетерпеливо спросила Нонна. - Что ты узнал?
      Не ответив, Валерий набрал другой номер и попросил позвать Андрея Ивановича. Спросили, кто говорит. Валерий назвал себя. Наконец знакомый медлительный голос сказал:
      - Слушаю.
      - Андрей Иванович, это Горбачевский, извините, что беспокою...
      - Да ничего. Что у тебя стряслось?
      - Я хотел насчет Ура, Андрей Иванович... Мы очень беспокоимся тут, ничего толком не знаем... Вы не в курсе случайно?
      - Почему же это я не в курсе? - В голосе Андрея Ивановича послышалась усмешечка. - Твой Ур сейчас довольно далеко отсюда. Прозевал ты своего приятеля.
      - Я был в отъезде, Андрей Иванович. А где он, если не секрет?
      - Да секрета особого нет. За границей о нем газеты шумят.
      - Так он... он за границей?
      - Да. Между прочим, лодочка у него, ты был прав, очень занятная. Ну, что еще у тебя?
      - Даже не знаю, что сказать... Уж очень неожиданно... А он вернется?
      Андрей Иванович хмыкнул.
      - Чего не знаю, того не знаю. Вообще - морока с твоим приятелем. Я-то по-прежнему считаю, что им ученые должны заниматься, а не мы... Да, вот еще что: отец его заболел там, в колхозе.
      - Что-нибудь серьезное?
      - Пока знаю только, что заболел. Ну ладно, Горбачевский, давай кончать. Будь здоров.
      Валерий пересказал Нонне содержание разговора. Нонна опустилась на стул, потерянно уронив руки на колени.
      - Если ты дашь мне слово, - тихо сказал Валерий, - понимаешь честное слово, что никому никогда не передашь услышанного, то я тебе кое-что расскажу.
      Нонна подняла на него покрасневшие, больные какие-то глаза. Кивнула. Валерий не был формалистом и счел ее кивок достаточной гарантией. И он рассказал Нонне о появлении Ура, и о его летающей и плавающей лодке, и о том, как Ур жил у него и с необычайной быстротой учился языку и географии, и обо всем прочем, что не было известно Нонне.
      И она слушала Валерия со жгучим вниманием, но глаза у нее были такие же - больные и тоскливые.
      Она знала, что Ур не вернется. Кем бы он ни был, пришельцем из другого мира или иностранцем, изобретшим новый способ передвижения, - он оставался для нее человеком, придавшим новый смысл ее существованию. И еще у нее остались его слова, сказанные в день последней их встречи: "Ты единственный человек, которому мне хочется рассказать о себе". Эти слова останутся с нею на всю жизнь.
      Так, по крайней мере, она думала, слушая рассказ Валерия.
      Г л а в а  ш е с т а я
      АЛЬФА И ОМЕГА
      - Куда же вы нас ведете? - спросил Кандид.
      - В яму, - сказал полицейский.
      В о л ь т е р, Кандид
      Дождь был хороший, живительный. Не такой громыхающий ливень, как тогда на реке, но несущий покой и облегчение. От него немного унялась боль, насквозь просверлившая глаз.
      Должно быть, его подстерег все-таки младший сын хозяина воды, эта рыжеглазая бестия. Влепил ему камень, выпущенный из пращи, прямо в глаз...
      Постой, как же это было?..
      Ур чуть приоткрыл левый глаз. Правый не раскрывался, заплыл.
      Из плоской фляжки лилась тонкая струйка воды. Ах, не дождь это, не дождь... И пращи не было, это всего лишь сон, непонятный, идущий из глубин подсознания, привычный сон. Не было рыжеглазого, не было засады. Была гигантская драка на залитой ярким солнцем площади. Теперь он все вспомнил - кроме одного: где он и кто льет ему на лицо воду из фляжки...
      Голоса вокруг, голоса. По-французски Ур понимал плохо, но все же какие-то обрывки доходили до сознания.
      - Вот увидишь, его отпустят пораньше, чем нас.
      - Я эту свинью убью.
      - Эй, кто там грозится убить Клермона? Руки коротки!
      Шум, ругань, что-то с грохотом опрокинулось.
      - Хватит, хватит. Мало вам сегодня досталось?
      - Оставь хоть глоток, Рене. Кажется, он очухался. Кто это? С какого факультета?
      - Если с философского, то лучше сразу его придушить. Всех философов, будь они прокляты...
      Вода перестала литься. Сквозь щелку приоткрытого глаза Ур увидел чью-то узкую грудь, обтянутую тельняшкой в крупную синюю и желтую полоску, потом - мальчишеское лицо в темных очках, в темной оправе длинных спутаных волос.
      - Живой? - спросил очкастый, наклонившись над ним. - Ну, живи. Ты здорово дрался. Но и влепили тебе здорово.
      - Спасибо, - сказал Ур. Он не узнал своего голоса - так тихо и сипло он прозвучал. - Спасибо за воду.
      - Иностранец, что ли? - спросил тот. - С какого факультета?
      Ур пошевелился на скамье, на которой лежал. Ему показалось, что ребра переломаны и болтаются внутри, будто палки в мешке. Да, влепили, как видно, здорово.
      Теперь он вспомнил все, что произошло этим утром.
      Близ одного из университетских корпусов запыленный голубой "крайслер" Аннабел Ли врезался в толпу, запрудившую дорогу и широкую площадку перед корпусом. Толпа была беспокойная, крикливая, тут и там колыхались плакаты. "К дьяволу администрацию!" - прочел Ур на одном. "Мы живем в XX веке, а не в XVII. Довольно кормить нас тухлятиной!" - разобрал он на другом. И еще: "Перевернем вверх дном ваш ожиревший мир!"
      - Эй, дорогу! - крикнула Аннабел Ли.
      - Нет дороги! - послышалось в ответ. Машина оказалась в плотном кольце, кто-то длинноволосый крикнул дурашливым голосом: - Вылезай, приехали!
      Еще можно было, осторожно давая задний ход, выехать из толпы и, не ввязываясь в здешние дела, вернуться в тихие предместья Одерона. Но не такова была Аннабел Ли Фрезер из Валентайна, штат Небраска. Привстав в открытой машине с сиденья, она размахивала кулачками и требовала, чтобы немедленно освободили дорогу и дали проехать. Ей в ответ смеялись, кричали по-французски и по-английски, ругались.
      - Брось своего кретина, идем с нами, красотка! - заорал плечистый малый, пытаясь дотянуться до Аннабел Ли.
      Та завизжала, стала отбиваться, но парень был крепкий, напористый. Ухмыляясь, он принялся вытаскивать девушку из машины. В следующий миг, однако, Ур вскочил с места и с силой отодрал руку парня от талии Аннабел Ли. Парень дернулся, Ур оттолкнул его, и тут надвинулись отовсюду орущие рты, угрожающие кулаки. Кто-то вскочил на радиатор машины и ударил Ура по голове, кто-то рванул дверцу, и уже ничего нельзя было разобрать в сплошном вое, свисте, улюлюканье. Десятки рук вцепились в Ура и выволокли из автомобиля. Он слышал визг Аннабел Ли - ее тоже вытащили прямо через борт машины.
      Вдруг толпа подалась назад. Впереди что-то кричали. Одно слово повторялось чаще других, это слово было "баррикада".
      Ур, которого отбросили на десяток метров от автомобиля, увидел: тащили, передавали из рук в руки откуда-то взявшиеся скамейки и столы. Облепили "крайслер" Аннабел Ли и под пронзительный свист опрокинули машину на бок.
      Мелькнул в той стороне голубой сарафан Аннабел Ли. Ур, работая кулаками и локтями, стал пробираться к ней сквозь откатывающуюся толпу. Поскользнулся на банановой корке и упал кому-то под ноги. Белели на асфальте разбросанные листовки, Ур зажал одну в кулаке. Вскочив на ноги, он увидел, что очутился, так сказать, на переднем крае.
      От белых стен корпуса пятились поредевшие изломанные шеренги студентов. Дойдя до баррикады, они остановились, и один из них, лохматый, кричал что-то о сопротивлении. В наступавшие ряды полиции полетели камни, гнилые помидоры.
      Ур не слышал, как в шуме сотен голосов щелкнул револьверный выстрел. Кто-то упал в синей цепи полицейских. Там произошло новое какое-то движение. Взвыли сирены подъехавших машин, из них выскакивали вооруженные люди. Раздался нестройный винтовочный залп, свистнули пули над головами защитников баррикады. Ур, пригнувшись, побежал в ту сторону, где мелькнул сарафан Аннабел Ли. Но добежать до машины не успел. Хлынули густо гвардейцы, полицейские. Длинные дубинки обрушились на бунтующих студентов. Те отбивались как могли. Лохматый выстрелил из револьвера, но кто-то толкнул его под руку, выстрел пошел вверх, в следующий миг гвардейцы заломили лохматому руки за спину.
      Где-то слева опять завизжала Аннабел Ли. Ур бросился к ней, и тут тяжелый удар по затылку заставил его остановиться. Обернувшись, он увидел красное, потное лицо с прищуренными свирепыми глазками, руку с длинной дубинкой, занесенной для нового удара. Ага, вот он, человек из засады... Прежде чем дубинка опустилась, сильный удар в челюсть сбил ее владельца с ног. Сразу на Ура набросились двое, их дубинки со свистом рассекли воздух, и, как ни увертывался Ур, несколько ударов обрушилось на него. Он завопил от боли и ярости. Что-то темное как бы поднялось в нем со дна души, закрыло голубой свет дня. Дикой кошкой метнулся он к одному из полицейских, ударил головой в грудь и выхватил у него, падающего навзничь, дубинку из руки. Тут же он упал на колени от нового удара по голове, но вскочил, извернулся и, страшный, озверевший, отбивая удары своей дубинкой, пошел на преследователей.
      Все силы, какие только еще оставались в нем, он вложил в удары дубинки.