В эту ночь Хономеру так толком и не удалось вкусить отдыха. Он мёрз и, словно по чьей-то злой воле, всё время видел очень скверные сны. Под утро, однако, ему показалось, что ветер, свирепствовавший снаружи, начал стихать.
      Утро – понятие у каждого человека своё. Кто-то спит до обеда и потом говорит “с добрым утром”, хотя другие поминают уже чуть ли не вечер, кто-то, напротив, вскакивает с первым лучом и вообще не нуждается в длительном сне. Хономер был как раз из этих последних. Кусочек неба между клапанами палатки едва начал смутно сереть, когда Избранный Ученик решил прекратить тщетные попытки согреться под одеялом. Вставай и трудись – вот лучшее средство! Никогда прежде оно не подводило его.
      И Хономер спустил руку с походной лежанки – узкой складной кровати из твёрдого и лёгкого дерева, – думая нащупать рядом с собой на полу кое-какие походные мелочи…
      Заря ещё не давала сколько-нибудь заметного света, внутри палатки было темно, словно у кита в брюхе, и поэтому первая мысль Хономера была о светильничке.
      Это был весьма особый светильничек. Подобные ему стоили немалых денег и высоко ценились среди путешественников. Его называли “самопалом”, за то, что он не требовал отдельного добывания огня. Простое нажатие пальца проворачивало стальное колесико. Оно соприкасалось с кусочком кремня и порождало густой рой искр, слетавших на пропитанный фитилёк. Ко всему прочему, светильничек был не из глины и не из обжигающего руки металла, а из прозрачного стекла замечательной варки. Оно не боялось ни огня, ни падений на камни. Единственным недостатком “самопала” было, пожалуй, то, что заправлять его следовало не маслом, а очень крепким вином, лучше даже извинью< Извинь – безводный спирт, алкоголь, букв, “то, что получается из вина” (натурального, брожёного) после перегонки.>, которая получается при перегонке. Это оттого, что масло от искр вспыхивало не всякое и не всегда. Извинь в путешествии, бывает, не всюду достанешь, – приходилось везти с собой некоторый запас, да и пламенела она не привычным тепло-жёлтым огнём, а синеватым. Но велика ли беда? Полезные свойства светильничка искупали его недостаток с лихвой.
      Хономер купил дивное устройство за морем, в городе Галираде. Галирад, столица достаточно дикой, по сравнению с той же Аррантиадой, державы, за последние годы сделался знаменит такими вот ремесленными диковинами, при виде коих мастера других стран только разводили руками: как же вышло, мол, что я сам не додумался?..
      Хономер приобрёл светильничек в последнее своё посещение Галирада. Заинтересованные (и очень умелые) расспросы Избранного Ученика вознаградили его лишь смутным упоминанием о каком-то премудром учителе, посетившем Галирад лет этак семь тому назад.
      “Сколько же всего изобрёл этот учитель? – недоверчиво спросил Хономер. – Не многовато ли знаний для одного смертного человека?”
      Стекловар Остей отряхнул руки о кожаный передник:
      “Ему не понадобилось изобретать всё. Я услышал от него только о колесике и кремне, а остальное додумал позже. И до горючего вина сам дошёл. Учитель направил мою мысль и подтолкнул её, придав движение, и она стала нащупывать дорогу дальше. Ты ведь жрец, почтенный, ты лучше меня должен знать, как это бывает!”
      Хономер при этих словах, помнится, немедля задумался, откуда могла проистекать подобная изобретательность – от Близнецов или, наоборот, оттуда, куда не достигал Их божественный свет… Но светильник купил.
      Вот за какой вещицей, воистину удивительной и незаменимой в дальнем пути, потянулся толком не проснувшийся Избранный Ученик, когда его рука, опустившись лишь чуть ниже бортика раскладного деревянного ложа, оказалась…
      …В воде!!!
      В ледяной, чёрной, неспешно и беззвучно перетекавшей воде!..
      Тут уже липкие клочья дремоты, опутавшие разум Хономера, разлетелись сразу и без остатка. От неожиданности и испуга молодой жрец резко сел и зачем-то спустил с ложа ноги… Естественно, чтобы сразу вымочить их почти по колено. В первый миг талая вода показалась ему крутым кипятком. Хономер тотчас отдёрнул и поджал ступни, но с них потекло на подстилку и одеяло, ещё остававшиеся сухими. Хономер тряхнул головой, уже окончательно возвращаясь к реальности, и подумал о том, что где-то здесь, медленно кружа в черноте, не иначе как плавали по палатке и его сапоги, и вся верхняя одежда, и кожаный короб с книгами, которые он счёл необходимым взять с собой в путь… Или, может, уже и не плавали, а, намокнув, тихо погрузились на дно… то есть на пол…
      Тогда-то Хономер вспомнил скверные сны, изводившие его ночью, и его в самый первый раз посетила мысль о могущественной и недоброжелательной Силе, надумавшей воспрепятствовать благочестивому путешествию. Мысль была тревожной, неожиданной и неприятной. И, пожалуй, даже кощунственной. Он привык считать, что служит сильным Богам. Вероятно, сильнейшим в этой Вселенной. И он вовсе не ждал, чтобы Кто-то дерзнул вот так, совершенно в открытую, противостоять Им… так неужели?.. Неужели на Их Радетеля всё-таки Некто восстал – и, судя по всему, преуспел, хотя бы и временно?..
      Хономер бесповоротно погнал прочь этот помысел, способный поколебать веру более слабого человека, и решительным, на сей раз вполне осознанным движением спустил ноги в воду. Сильным Богам нужны сильные служители. Сильные и непреклонные. Они посылают Своим верным испытания вроде теперешнего, дабы выбрать достойных, а от прочих отвратить Свой благословляющий взор…
      Голени стали быстро неметь. Не ступни, а почему-то именно голени. Избранный Ученик стащил с ложа полусухое одеяло, завернулся в него, как в плащ, и по памяти устремился к выходу из палатки. Оттуда понемногу уже начали невнятно доноситься обеспокоенные голоса. Ещё не хватало, чтобы его нашли здесь, точно мокрую курицу, ожидающую на насесте избавления от нечаянного половодья!..
      Снаружи, как он и предвидел, оказалось много светлей, чем под войлочно-кожаным кровом. В мутном предутреннем свете лагерь являл собой очень неприглядное зрелище. Скалы, ограждавшие от ветра выбранную для ночлега площадку, образовали нечто вроде природной запруды. Так вот, на всём её пространстве разлилась неимоверная лужа, а вернее сказать, целое мелководное озеро. Шатры, поставленные вчера на мокрых, но ни оползнем, ни потопом не грозивших камнях, торчали из воды, словно одинокие острова, а от весело горевших костров остались лишь покосившиеся рогульки для котлов. Рябь, гулявшая под порывами ветра, смывала сажу с выпуклых днищ.
      Одни лошади да вьючные мулы не ведали забот и хлопот. Все они собрались в единственном закоулке, куда не добралось наводнение, и терпеливо стояли, сбившись в кучку и повернувшись крупами к Воротам. Они знали, что напасть не продлится вечно. Ветер раздувал им хвосты и подбрасывал на мордах опустевшие торбы, в которые с вечера был заботливо насыпан овёс.
      Хономер зачем-то оглянулся на свою палатку и увидел, как из входного отверстия, неторопливо и словно бы насмешливо покачиваясь, выплывают его сапоги. Он схватил их и стал поспешно натягивать, потому что даже ему, закалённому Радетелю, оставаться босиком сделалось уже вовсе невыносимо. Сапоги были, конечно, мокрыми, но плотная кожа давала надежду хотя бы согреть возле ног попавшую внутрь воду и не позволять ей перемешиваться с совершенно ледяной, плескавшей кругом.
      С другого конца лагеря, гоня ногами волну, навстречу Избранному Ученику уже пробирался вброд Ригномер. Такой же растрёпанный, недовольный и полуодетый. Он сразу начал оправдываться:
      – Сколько здесь хожу, никогда ничего подобного не бывало!..
      Хономер нетерпеливо отмахнулся:
      – Ладно виноватых искать… Пойдём лучше взглянем, откуда на нас такая погибель.
      Почему-то он вполне верил Бойцовому Петуху и даже в мыслях не держал порицать его за небрежность. И то сказать, площадку пятнали многократные следы старых кострищ, а камни там и сям были тщательно выровнены под палатки. Люди годами останавливались здесь на ночлег и не знали беды. Отныне те, кто придут позже, будут предупреждены.
      Хономер только спросил:
      – А сторожа твои что? Проспали?
      – Проспали, – мрачно подтвердил Ригномер. – Я обоим уже морды начистил.
      Пока они поднимались к Воротам, делалось всё светлее. Вчерашний ветер как будто впрямь устал бушевать. Он не то чтобы окончательно улёгся, но по крайней мере не грозил оторвать неосторожного путника от земли и скинуть с гибельной крутизны. Зато из узкого каменного жёлоба Ворот проворным потоком истекала талая жижа. Вода, перемешанная со снегом и грязью, лилась и лилась, достигая колен, и было понятно, где зародилось предутреннее половодье. Судя по всему, Алайдор вчера накрыло заблудившимся зимним бураном, сугробы, наметённые по тёплой летней земле, очень скоро набрякли, и… только Предвечному и Нерождённому было известно, когда иссякнет устремившаяся к Воротам река.
      Хономер прикинул про себя, удастся ли понудить в неё лошадей и, если удастся, смогут ли животные одолеть холодный поток… Хоть он и знал: перед ним испытание, ниспосланное свыше, – ему почему-то очень захотелось опустить руки, а проще говоря – плюнуть и, оставив предпринятое, вернуться в надёжную тин-виленскую крепость. Хватит уже с него разочарования погони за венном. Лезть на рожон новой неудачи?..
      – Отправь провинившихся вперёд, – велел он Ригномеру. – Пусть разведают, как там что за Воротами и насколько проходима дорога!
      А сам невольно возвёл глаза к угадывавшейся вдали громаде двуглавого Харан Киира, безмолвно вопрошая: “О Братья, прославленные в трёх мирах… За что?..”
      У вершины священной горы колыхалась кисея снега, сдутого ветром. Она развевалась, как победное знамя. Возле Престола Небес царил вечный мороз, невыносимый для смертных.
      В это время над горизонтом показалось солнце. От двоих сегванов, стоявших в устье Ворот, светило закрывали толстые облака, но великий Харан Киир озарился – и радуга, вспыхнувшая в прозрачном снежном плаще, озарила отражённым светом всю его младшую родню, замершую кругом, и даже относительно низменные предгорья. Лучи, отброшенные вечными ледниками, достигли Алайдора и Зимних Ворот, и вновь возникшие тени на какой-то миг столь замысловато переплелись с прежними, залёгшими ещё с ночи, что перед глазами Хономера мимолётно возникло видение из недавнего сна. Маленькая, но облечённая безмерной властью женщина стояла в Воротах, не касаясь, впрочем, земли и воды, и укоризненно-грозно звала его по имени:
      “Хономер… Хономер… Ты провинился, Хономер…”

* * *

      Нисхождение в Понор не получилось ни праздничным, ни разудалым. То есть запас полупохабных и вовсе непотребных песенок у Шамаргана оказался воистину неисчерпаемый – нашлись даже такие, которых ни Волкодав, ни Винитар доселе не слышали, – но вот дыхания, чтобы горланить их в посрамление охотникам, очень скоро перестало хватать. Над ущельем, по которому двигались трое беглецов, навис край ледника, длинным языком протянувшегося со стороны гор. Когда впереди замаячил иссечённый трещинами молочно-голубой горб, стало ясно, что ледник уже накрыл Понор и неотвратимо двигался дальше, падая в ущелья и заполняя их битыми глыбами, постепенно смерзавшимися воедино уже на новом ложе. Винитар позже говорил – на какой-то миг он даже испугался,решив, что Понора им не удастся достичь. С одной стороны, вроде смешно: человек между двух смертей забоялся, что в одной из них ему будет отказано, причём в той, которую он успел вроде присмотреть. А с другой стороны, кому ж хочется, чтобы после смерти его ещё и сожрали?..
      Впрочем, Боги родного острова решили всё-таки оградить Винитара от последнего непотребства. Ещё полверсты мучительного пути вдоль медленно изгибавшихся стен – и стало видно чело ледника, перегородившее ущелье. Леднику не лежалось спокойно. Что-то грело его – то ли солнце, оказавшееся способным по-летнему расщедриться даже в здешних местах, то ли пробившееся из неведомых глубин земное тепло. В разукрашенном бурыми земляными полосами челе зияла полуторасаженная арка, открывавшая проход в глубину. Оттуда вытекала не особенно полноводная, но шустрая и чистая речка. Прозрачная вода с шумом вырывалась в мутную гвазду ущелья и добрых пятнадцать шагов была отчётливо в ней видна.
      Люди, живущие по соседству с такими местами, строго наказывают детям никогда не соваться под ненадёжные своды, объясняя, что ледяной великан всегда готов захлопнуть жадную пасть, и в особенности если в ней окажется нечто живое. Дети, как водится, слушают, но слушаться и не думают. У тех, кому повезёт, потом подрастает своя ребятня, и всё повторяется. Волкодав шёл вперёд и вспоминал то Самоцветные горы, то путешествие с Эврихом и как они обнаружили во льдах замёрзшего человека. Пройдут сотни лет – и нас нынешних, чего доброго, точно так же найдут. Вот бы ещё и последней честью не обошли, как мы младшего Близнеца…
      Один за другим беглецы нырнули под арку, удивительно правильно обточенную водой.
      – Ветер, – почти сразу сказал Волкодав. – Хорошо.
      – Что ж хорошего? – стуча зубами, осведомился Шамарган.
      Венн указал рукой вперёд:
      – Дует… оттуда. Значит, там не тупик. Проход тянулся вперёд, сколько можно было разглядеть в еле сочившемся свете, и вроде бы действительно не торопился смыкаться. Зато очень скоро стало казаться, что зябкие розовые сумерки, оставленные снаружи, были жарким солнечным днём. Гладкие полупрозрачные стены дышали морозом – тем особым морозом, чья мощь копится веками и, во всяком случае по сравнению с мимолётностью человеческой жизни, заслуживает названия вечной. Уменьшилось, истаяло за спиной полукружье выхода, и сомкнулась над головами синеватая тьма, лишь изредка нарушаемая бледными отсветами из трещин, рассекавших ледник где-то далеко наверху. В этих отсветах было видно, что дыхание порождало густой пар.
      Холод, журчание падающей воды и переливы мглисто-синего света пробудили новые тени в памяти Волкодава. На такую же ледяную пещеру им довелось набрести в Бездонном Колодце. Они увидели прозрачные горбы, образованные водой, которая, прежде чем застыть, била откуда-то снизу. И в толще одного из горбов, окружённая вихрем кровяных капель, висела человеческая голова, срезанная с плеч лезвиями подземных мечей…
      И даже ветер гудел и постанывал в ледяных закоулках почти в точности как тогда. Только налобных светильничков теперь ни у одного из троих не было…
      Вспомнив Колодец, Волкодав вдруг явственно ощутил, что вот сейчас догадается о чём-то очень важном. Вот сейчас явится и даст себя рассмотреть некая мысль, выросшая, словно самоцветный кристалл, в укромном занорыше<Занорыш – полость в породе, заполненная друзами (“щётками”) кристаллов.>разума…