Глава 14

Примерно за час до того, как в редакции “Инги” раздался фатальный для фоторепортера Людмилы Толоконниковой телефонный звонок, в узком кабинетике, заставленном умирающей от старости и врожденного рахита мебелью и уже с утра полном застоявшегося табачного дыма, майор Селиванов подвел черту под затянувшимся спором.

Лицо у майора было совсем не утреннее — с большими фиолетовыми мешками под глазами и рельефно проступившей на бледных от недосыпания щеках щетиной. Он был похож на человека, медленно и с большим трудом выходящего из двухнедельного запоя, особенно сейчас, когда на нем не было формы, которую сменили сильно вытянутые на коленях брюки, кургузый пиджачок неопределенного цвета и того покроя, который был модным в конце семидесятых годов, и серая водолазка, еще больше подчеркивавшая бледность его лица. Вертя в желтых от никотина пальцах прозрачную биковскую ручку, майор сказал, глядя в стол:

— Все, Колокольчиков. Все, понимаешь? Я не желаю больше об этом говорить. Я долго думал, и я принял решение: эта сделка мне не подходит. И давай на этом закончим.

— Но почему, черт возьми?! — взорвался сидевший напротив него Колокольчиков, и тут же, болезненно сморщившись, схватился за затылок — кричать ему было еще рановато.

— Потому, что это незаконно, — ответил Селиванов, по-прежнему пряча глаза. — Наше с тобой дело находить и арестовывать преступников. Для того, чтобы их карать, существует суд. Мы с тобой, Колокольчиков, работники правоохранительных органов, а не какие-нибудь крестные отцы, и наше единственное оружие — закон.

Колокольчиков закатил глаза, слушая эту тираду, и долго подбирал слова для ответа — материться в присутствии начальства ему не хотелось, чтобы не подрывать майорский авторитет в его собственных глазах. Это не помогло, и тогда он открыл глаза и тихо, но с большим чувством сказал, адресуясь к сверкающей плеши майора, который сосредоточенно чертил что-то на листке бумаги:

— Мы не работники правоохранительных органов, а менты поганые. И интересует нас не закон и порядок, а раскрываемость в нашем районе. Возьмем Банкира и Профессора — квартальная премия в кармане. Замочит их Скворцова, отпустим мы ее — два новых “глухаря”. Разумеется, на это мы пойти не можем, это же незаконно! Пока мы с вами будем законность соблюдать, они пристрелят Скворцову.

Майор Селиванов вдруг вскинул на него прочерченные красными прожилками глаза с расширенными зрачками и, сдерживая бешенство, сказал:

— Слушай, ты, Дик Трейси... Верная Рука, друг индейцев... Тебе не кажется, что ты слишком много говоришь о Скворцовой, и слишком мало — о деле? А ты подумал, как станешь объяснять то, что и Банкир, и Профессор убиты из твоего пистолета — если они вообще будут убиты? А если не будут, то как ты объяснишь наличие своего табельного оружия на теле убитой бандитами Скворцовой, также находящейся в розыске по подозрению в убийстве... точнее, в убийствах?

Колокольчиков помолчал, катая желваки на скулах, потом неожиданно улыбнулся и принял небрежно-ленивую позу.

— Так вас это волнует? — спросил он.

— И это тоже, — отдуваясь, сказал Селиванов и полез в пачку за папиросой.

— Какая забота, — сказал Колокольчиков, сунул руку за пазуху и продемонстрировал майору свой пистолет. — Можете проверить номер, — предложил он.

— Не понял, — искренне сказал майор.

— В результате проведенной мною оперативно-розыскной работы числящийся за мной табельный пистолет системы Макарова возвращен по принадлежности, — четко отрапортовал Колокольчиков и спрятал пистолет в кобуру.

Селиванов неторопливо закурил, снова уставившись в захламленную поверхность стола, помолчал немного, вздохнул и сказал:

— Это, конечно, хорошо, но дела совершенно не меняет... за исключением того, что мне придется отстранить тебя от работы по этому делу.

— Основание? — спросил Колокольчиков.

— Состояние здоровья, — ласково сообщил майор. — Ты ведь у нас тяжко травмированный, и к оперативной работе временно непригоден. Не могу же я отстранить тебя на том основании, что ты вступил в сговор с преступницей! — вдруг заорал он, грохнув кулаком по столу. Стоявшая на столе переполненная пепельница высоко подпрыгнула, щедро разбрасывая вокруг себя окурки и пепел.

— Она на нас рассчитывает, — тихо сказал Колокольчиков.

— На нас надо было рассчитывать до того, как она начала убивать и пытать людей! — непримиримо гаркнул Селиванов.

— Людей? — еще тише переспросил Колокольчиков.

— Все, хватит, — устало сказал майор. — Я мент поганый, а ты супермен и Робин Гуд... и еще добрая фея в придачу. Но приказы здесь отдаю я. Отменять операцию, насколько я понимаю, уже поздно. Твои знакомые знакомого...

— Скоро подъедут.

— Что, прямо сюда?!

— Они будут ждать у троллейбусной остановки.

— Вот и отлично. Я их проинструктирую. Брать будем всех, ты понял?

— Прудникова там не будет.

— Будем колоть Банкира...

— Ха-ха.

— Будем колоть его людей.

— Ха-ха-ха.

— Это, между прочим, наша работа. И либо ты станешь ее выполнять, либо ищи себе другое занятие.

— А ведь вы сами говорили: лучше, если Банкир будет убит при попытке к бегству. И вообще, вчера вы были настроены совсем по-другому.

— Вчера я болел, а сегодня выздоровел. Вчера я хотел, а сегодня передумал. Вчера я был дураком, а сегодня поумнел. Ты свободен.

— Но...

— Я сказал — свободен. Еще слово, и никакой операции не будет. Я вызову ОМОН, они оцепят квартал, и мы возьмем Скворцову без твоего участия. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Понял?

— Не понял.

— Дорастешь — поймешь. Свободен.

Колокольчиков открыл рот, но тут же со стуком его захлопнул, резко встал, едва не опрокинув стул, и стремительно вышел, хлопнув дверью так, что за обоями зашуршала осыпающаяся штукатурка. Вместе с грохотом захлопнувшейся двери до Селиванова донеслось короткое неприличное слово.

Майор глубоко, прерывисто вздохнул — так вздыхают иногда дети, которые перед этим долго и безутешно плакали, — и закурил новую папиросу, испытав при этом приступ тошноты. Голова болела нестерпимо, и впервые в жизни майор Селиванов испытывал острое желание напиться — вдрызг, до полной потери человеческого облика, и не просто напиться, а уйти в долгий беспросветный запой. "Времена изменились, — вяло подумал он. — Сильно изменились времена, я уже не поспеваю. Дотянуть бы до пенсии... Дотянешь тут с этими... Ах, сволочь, как же он ловко меня подцепил! И что теперь? Что теперь, майор?”

Телефон разразился дребезжащей трелью, и он схватил трубку, едва не сбив аппарат на пол.

— Да! — закричал он в микрофон. — Селиванов слушает!

— Не ори, майор, — произнес в трубке ленивый голос, — уши закладывает, как на аэродроме. Как дела?

— Я сделал все, что мог, — зачем-то прикрыв трубку ладонью, сказал Селиванов.

— А ты уверен, что этого хватит? — спросил голос, и сквозь ленцу майор ясно услышал плохо замаскированную угрозу.

— Хватит или не хватит, но большего я сделать не в состоянии, — сглотнув, ответил он.

— Это не ответ, майор, — сказал голос. — Боюсь, что милейшую Алевтину Даниловну он не устроит. А тебе как кажется?

— Ты... — прохрипел в трубку майор, яростно оттянув книзу вдруг сделавшийся тесным ворот водолазки, — ты, шваль, если хоть один волос...

— Ну-ну, — насмешливо перебил его голос, — не надо мелодрамы. Руки у тебя коротки, мент. Сделаешь все как надо — получишь свою бабу целиком. Нет — перешлю частями. Мелкими частями, Селиванов, никакого клея не хватит, чтобы собрать. Так что ты уж постарайся, ладно? Для себя все-таки... Хотя, возможно, я и не прав. Ты там, случаем, на молоденьких не заглядываешься? Тогда я, конечно, прогадал. Так как — целиком или частями?

— Я тебя найду, мразь, — пообещал майор. — Найду и отправлю за проволоку, а когда ты выйдешь, я буду тебя ждать. Ты меня понял?

— Да пошел ты... Кстати, имей в виду — если ты там решил все-таки рискнуть и засек мой звонок, лучше отзови своих легавых, пока не поздно. Таймер тикает, и если я его через полчаса не выключу — ба-бах!..

— Нет, — сказал майор, — я не стану отправлять тебя за проволоку. Я тебя убью. Раздавлю, как червяка.

— Фу-ты, ну-ты, лапки гнуты... Короче, — голос мгновенно стал жестким, расслабленной ленцы как не бывало, — твое дело — нейтрализовать эту суку. Сам ты ее завалишь или уступишь эту честь Банкиру, мне неинтересно. В случае успеха не обижу, а завалишь дело — не обессудь. Разговор наш записывается, так что после похорон придется искать работу — уж я позабочусь смонтировать пленочку так, чтобы твоему начальству все сразу стало ясно. Ну, пока, ментяра. Не кашляй.

В трубке запищали гудки отбоя. Майор осторожно положил ее на аппарат, стараясь унять отвратительную дрожь в руках, и посмотрел на часы — до начала операции оставалось совсем немного времени, а он еще не решил, что же станет делать. “Хотя, — подумал он, — что уж тут решать... Все предельно просто: жизнь за жизнь. Звонивший не представился, но это, конечно, Прудников, коллекционер-оборотень, мразь... Как же он на меня вышел? Ах, неважно все это, совсем неважно — как, зачем и почему. Важно другое — что же теперь, черт подери, делать. Точнее, не что, а как. Это, в общем, хорошо, что там со мной будут не омоновцы, а какие-то таинственные колокольчиковские спецназовцы. Эти церемониться не станут, сколько их ни проси, у них условный рефлекс — сначала стрелять, а потом разговаривать. Будет пальба, будет суматоха, и в суматохе я ее...

Ах ты, господи, подумал он, о чем же это я. До чего же он меня довел, сволочь, недоносок... Тихо ты, баба, — прикрикнул он на себя. — Разахался, как институтка. А то тебе впервой стрелять в человека. Тем более, в преступника. Банкира мы все равно возьмем, и эту сволочь я рано или поздно достану, а Катя... На войне как на войне. Ее уже сто раз могли шлепнуть, и потом, может быть, мне и не придется стрелять — Банкир же именно за этим и приедет...”

Он снова полез в пачку и обнаружил, что она пуста.

Набросив куртку, майор вышел на улицу и прошел полквартала до коммерческого киоска, владелец которого по негласному соглашению с майором всегда держал небольшую партию “Беломорканала” специально для него — как-то раз майор помог ему выпутаться из весьма неприятной истории, и с тех пор коммерсант всячески выражал свою горячую благодарность. Старательно отводя глаза от бутылок с разноцветными этикетками, майор купил папиросы, как всегда, преодолев слабое сопротивление продавца, демонстративно не желавшего брать с него деньги, и вернулся в свой кабинет, под дверью которого уже поджидал его неотвязный Колокольчиков. Старший лейтенант безумно раздражал Селиванова тем, что майор никак не мог заставить себя смотреть ему в глаза.

— Ну? — недовольно буркнул он, подавляя желание юркнуть мимо Колокольчикова в кабинет и запереться там на ключ.

— Время, товарищ майор, — сухо и официально ответил Колокольчиков.

Слишком сухо и слишком официально. “А ты чего ожидал, — с горечью спросил себя Селиванов. — Скажи спасибо, что он не знает, в чем дело. Думает, что старый козел задницу свою бережет. Интересно, что бы он сказал, узнав, что майор Селиванов стал предателем? Да-да, не надо морщиться — именно предателем. Предательство всегда остается предательством, какими бы причинами оно ни было вызвано. Предателей всегда покупают — одних деньгами, других страхом, третьих бабами, кого-то еще наркотиками... да мало ли чем! Меня купили Алькой... помнится, давным-давно, когда мы только что поженились, я, молодой дурак, сказал ей, что со мной ей бояться нечего, поскольку я — милиция, я всегда сумею защитить... Как они говорят, эти нынешние урки? Ответь за базар... Вот и пришла пора ответить за базар тридцатилетней давности, и ответить на всю катушку...”

— Сейчас, — сказал он и поразился, какой скрипучий, словно ржавый, у него голос. — Только пистолет возьму.

Он отпер кабинет, взял из сейфа свой ПМ, затолкал в карман запасную обойму и яростно нахлобучил на плешь смешную старомодную шляпу с узкими полями. Перед тем как снова запереть дверь, он окинул кабинет прощальным взглядом — у него вдруг возникло неприятное чувство, что больше он сюда не вернется. Потом краем глаза он поймал на себе пытливый взгляд Колокольчикова, устремленный на него из-под марлевого тюрбана, и, откашлявшись, чтобы скрыть смущение, захлопнул дверь и коротко сказал:

— Пошли.

Они гуськом миновали скучающего в своей стеклянной будке дежурного и вышли под серое небо. Спускаясь со ступенек, майор привычно отметил, что большинство прохожих делает небольшой крюк, огибая их крыльцо — по всей видимости, безотчетно, руководствуясь каким-то врожденным, неосознаваемым, но очень мощным инстинктом. Когда-то это его раздражало, потом стало забавлять. В конце концов он принял это как данность и перестал обращать на эту данность внимание, но сейчас ощутил внезапный укол настоящей обиды, смешанной с кислым вкусом поражения. Он лежал на обеих лопатках, это следовало признать и тоже принять как данность — на всю оставшуюся жизнь. “Уйду, к чертовой матери, в дворники, — с внезапной решимостью подумал он. — Пропадите вы все пропадом, уроды, лишь бы с ней ничего не случилось. Когда пытаешься защитить всех, твоя собственная семья всегда остается без защиты. Понадобится — всех там перестреляю, только бы патронов хватило. Пикассо... Левитан... ах ты, сука!..”

Они свернули за угол, направляясь к троллейбусной остановке, сохраняя ледяное молчание, на первый взгляд вместе, на самом же деле — движущиеся в диаметрально противоположных направлениях. Колокольчиков всю дорогу бросал на своего шефа косые взгляды. Когда впереди показались двое забрызганных грязью по самые крыши неказистых “жигулей” с совершенно неразличимыми номерными знаками, он наконец решился задать мучивший его вопрос.

— Сан Саныч, что случилось?

— Зубы болят, — буркнул Селиванов, не замедляя шага и не поворачивая головы, и Колокольчиков замолчал, поняв, что разговора не будет.

“Надо вести себя естественнее, — подумал майор. — Колокольчиков не первый год замужем и уже начинает что-то чувствовать. Если я буду продолжать дергаться, как эпилептик, он перестанет чувствовать и начнет догадываться, а тогда Алевтине конец... да и мне тоже”.

Молча они подошли к переднему автомобилю. Задняя дверца распахнулась им навстречу, и они по очереди влезли в прокуренный салон, где уже сидело трое плечистых парней в камуфляже без знаков различия — ни дать ни взять, компания рыболовов, собравшаяся за город. С ними никто не поздоровался. Автомобиль резко взял с места и влился в транспортный поток, двигаясь быстро, но умудряясь при этом скрупулезно соблюдать правила и следовать указаниям бесчисленных знаков, от которых рябило в глазах. Обернувшись, майор без труда обнаружил вторую машину — она мертво висела у них “на хвосте”, соблюдая железную дистанцию в три метра и в точности повторяя каждый их маневр. “Спецназ, — подумал майор. — Профессионалы. Этих не заботят тонкости протокола. Боевые роботы, идеальные солдаты... Убийцы. Просто профессиональные убийцы. Убийцы едут ловить убийц... Какое там — ловить! Тот, кого они поймают, может считать, что ему повезло — в зоне все-таки лучше, чем на том свете. Да, майор, подполковником тебе теперь наверняка не стать”.

К неудовольствию майора Селиванова на место они прибыли быстро. Водитель оглянулся на Колокольчикова, тот кивнул, и машина замерла у края тротуара. Второй “жигуленок” проехал дальше, развернулся и остановился наискосок от первого на противоположной стороне улицы. По-прежнему молча колокольчиковские знакомые завозились, полезли под сиденья и вдруг оказались при оружии. Увидев автоматы, майор прикрыл глаза и так, сквозь полузакрытые веки, стал смотреть на улицу. Теперь он уже ничего не ощущал, кроме тошного желания, чтобы все это поскорее кончилось — хоть как-нибудь. Перед подъездом, в котором жила Сквррцова, уныло топталась женская фигура в кожаной куртке. Введенный в заблуждение кофром, майор решил было, что это Катя, но девица у подъезда была выше, шире в бедрах и выкрашена в стандартный платиновый цвет. Лица на таком расстоянии Селиванов разглядеть не мог. “Какая-то дура приблудная, — безучастно подумал майор. — Убрать бы ее оттуда, подстрелят ведь курицу...” Он посмотрел на часы, сделал движение к дверце и снова откинулся на спинку сиденья. “Поздно, поздно, они могут подъехать в любой момент, и потом, какого черта? Снявши голову, по волосам не плачут. Привыкай, бывший майор... Как там было сказано? Нельзя приготовить яичницу, не разбив яйца... Вот-вот, именно так.

Еще он успел подумать, что под этой облупленной шестнадцатиэтажкой, наверное, залегает какая-то крупная геомагнитная аномалия, или как ее там... геопатогенная зона, что ли... в общем, та самая белиберда, про которую в последнее время взяли моду с умным видом говорить по телевизору. Раньше такие места называли заколдованными. За какую-то несчастную неделю из этого вот подъезда уже вывезли два трупа и одного мента, который выжил только потому, что у него оказался череп повышенной прочности. И это, похоже, еще не все...

Додумать свою мысль до конца он не успел, потому что из поперечного проезда вдруг с ревом вылетел огромный “джип” и затормозил возле той самой курицы с тяжелым кофром. по-прежнему маявшейся у края тротуара. “Началось”, — подумал майор, а его одетые в камуфляж спутники уже были снаружи, и забинтованный Колокольчиков тоже уже был снаружи, выдирая из под мышки свой таинственным образом возвращенный пистолет, и только майор Селиванов все никак не мог заставить себя двинуться с места. Ему казалось, что он целую вечность борется с тошнотворной слабостью, разливавшейся по всему телу от сердца, на самом же деле с того момента, как он увидел выскочивший из переулка “джип”, прошло не больше секунды, когда он тоже выбросил свое непослушное тело из провонявшего табачным дымом салона “Жигулей”, наводя пистолет куда-то в пространство и нечленораздельно крича и помня, все время помня о том, в чем заключается его задача.

Скрытая от его глаз корпусом “джипа” девица с кофром завизжала так, словно с нее живьем снимали кожу, и, удивительное дело! — вырвалась-таки и даже успела пробежать несколько шагов на подворачивающихся высоченных каблуках, но тут из-за “джипа” негромко хлопнуло, девица замерла на месте, картинно выгнув спину и привстав на цыпочки, ремень кофра соскользнул с ее плеча, и кофр тяжело шлепнулся в лужу; потом там хлопнуло еще раз. Звук был какой-то совсем мирный, словно кто-то выбивал пыль из ковра. Ее швырнуло вперед, лицом на корявый мокрый асфальт, и немедленно загрохотал автомат, автоматчик не жалел патронов, и рядом застучал другой, по асфальту запрыгали горячие гильзы, и “джип” взорвался осколками стекла, тяжело проседая на простреленных шинах. Из-за “джипа” тоже начали стрелять, где-то со звоном обрушилось оконное стекло, а в воздухе засвистело и заныло, и майор тоже дважды выстрелил по джипу и чуть было не пропустил из-за этого Катю, но все же успел заметить, как приоткрылась дверь подъезда, и оттуда тенью выскользнула та, из-за кого майор уже считал себя покойником.

Селиванов поднял пистолет и, пригибаясь, бросился вперед.

Выскользнув из подъезда, Катя сразу увидела Толоконникову. Толоконникова лежала, некрасиво разбросав свои великолепные ноги в дорогих супермодных сапожках, подаренных незабвенным другом Витюшей, а поодаль валялся в грязи дорогой кофр из импортной телячьей кожи.