Комбат (№15) - Точка кипения

– Куда? – удивился Комбат.

– За твоей мечтой. Ты же хотел спать на еловых лапах. Извини, но спальник придется отдать Даше.

Она за мясом присмотрит, а мы займемся устройством твоего логова. Сверху накроешься драным одеялом, а если хочешь, возьми мое, целое.

– Да, Петрович, ты отвратительно подготовился к приему гостей, – заметил Комбат.

– Так их сюда никто не звал, – парировал Чащин.

Когда они вернулись, мясо уже было готово. Чащин залез в свой импровизированный погреб и достал оттуда вместительную бутыль, на две трети заполненную жидкостью цвета разбавленного коньяка.

– Ото! – сказал Комбат.

– Не “ого”, а чистейшая самогонка, настоянная на лучших травах. Вкус неописуемый и никакого похмелья. День сегодня выдался нервный, поэтому надо выпить за спасение и удачу в наших делах. Даша, будешь?

– Ой, дядя Илья, вы же знаете, я не пью, – ответила девушка и почему-то покраснела.

– Вот и хорошо, нам больше останется, – сказал Чащин, разливая спиртное по кружкам.

Комбат сделал маленький глоток. Творение егеря походило на хороший бренди, но ароматом и насыщенностью букета намного превосходило его. И уж меньше всего оно напоминало сделанный на продажу деревенский самогон, которого за годы службы, когда его заносило в самые глухие места, Комбат выпил предостаточно.

– Эх, хороша настоечка! – сказал он.

– Она была бы гораздо лучше, если бы мы пили за упокой этих гадов, – ответил Чащин.

– Еще выпьем. Надо только понять их тактику, найти уязвимое место и нанести решающий удар. А то мы бродим наугад по лесу и в результате получили еще одного мертвеца.

– Да, уязвимое место – это самое важное, – сказал Чащин, когда они выпили по второй. – Вот у меня был случай. Есть у нас озеро недалеко от заказника, удил я там как-то рыбу. Дело было осенью, аккурат в бабье лето. Красота, солнышко ласково грело, деревья стоят разноцветные – желтые, красные, зеленые, рыбка клюет. Сижу я, значит, на берегу, вдруг слышу какой-то треск. Оборачиваюсь, а из лесу на меня выскакивает волк. Тощий, облезлый, глаза горят, из пасти хлопьями пена летит – сразу ясно, что бешеный. А у меня при себе только удочка да садок. Может, я и задавил бы его голыми руками, но он бы меня обязательно цапнул. Да и как его схватить, если у зверей реакция гораздо лучше человеческой? То есть выбор у меня был такой: либо он меня загрызет, либо заразит бешенством. Невеселый, прямо скажем, выбор. Что делать? Времени у меня оставалось с мышкин хвостик, но я все-таки догадался. Как был в одежде, сиганул в озеро. Забрел где-то по пояс, держу в руках удочку и жду. Бешеные звери уже ничего не соображают. Ярость посильнее лютого голода заставляет их бросаться на все, что движется. И конечно, волк следом за мной прыгнул в воду. А лапы до дна не достают, он плывет на меня и не знает, что его ждет. А удочка у меня была хорошая, телескопическая, из стекловолокна. Тяжелая, зараза. Приятели все говорили, что надо было покупать углепластиковую, она, мол, такая же прочная и в два раза легче. Не знаю, может быть, я в тот раз и с углепластиковой бы управился, но всегда хорошо иметь запас прочности.

Удочку я сложил в две секунды и как дал с размаха волку по башке. Только реакция у зверя быстрее человеческой, он в последний момент увернулся, удочка только скользнула по нему. Тогда я стал толстым концом удилища тыкать его в морду, как бы отпихивать от себя. Волк еще больше озверел от ярости: добыча совсем рядом, он плывет к ней изо всех сил, а никак не может приблизиться. Тут я улучил момент и снова как врежу ему по башке. На этот раз попал. Голова волка ушла под воду, но тут же выскочила обратно, словно поплавок. А я по ней снова дал! И еще, и еще. Тут удочка треснула. Я ее отшвырнул и думал выбираться на берег, подобрать в лесу хороший кол или взобраться на дерево, только смотрю – глаза у волка закатились и он слабо башкой ворочает. Оказывается, я его, как в боксе, нокаутировал. Тут уж бежать было совсем глупо. Схватил я волка за горло обеими руками и ткнул мордой в воду. Он почти не сопротивлялся, только немного подергался. Я для верности продержал его минут десять и вытащил на берег. Такая вот со мной однажды приключилась история. Если бы я не догадался прыгнуть в воду, вряд ли бы сейчас с вами разговаривал.

– Я, дядя Илья, эту историю слышала раз сто, – довольно непочтительно сообщила Даша.

– А тебя никто и не просил слушать, – парировал Чащин и повернулся к Комбату:

– Хорошо бы нам угадать слабое место душегубов. Ведь наверняка они плохо знают лес, ходят одними и теми же тропами.

– Если они сюда вернутся. Своими действиями они преследуют какую-то цель, а мы этой цели не знаем, поэтому нам так трудно. Ладно, есть одно соображение. Сначала они убили человека в городе, потом двух у вас, затем снова одного в городе. Может, они действуют по шаблону и опять появятся здесь? Деточка, не надрывайся ты так! Зачем это?

Последние слова Комбата были обращены к Даше, решившей подкатить к костру здоровый булыжник.

– Чтобы не сидеть на голой земле и потом на нем удобно резать мясо. А вы бы, чем спрашивать, лучше помогли. Городские люди в общем хилые. Привыкли, что за вас все техника делает, сами еле “дипломаты” с бумажками таскаете.

– Да, зато у вас тут все в норме! Как увидел что тяжелое, сразу взял и покатил, – усмехнулся Комбат.

Он встал и, отпустив еще парочку ехидных фраз, подошел к Даше, собираясь ей помочь. Но его высказывания здорово разозлили девушку.

– Отстаньте. Идите лучше пейте! – воскликнула она и толкнула Комбата в плечо.

Неожиданно он, выронив пустую кружку, упал на траву.

– Я же говорила! С виду здоровый, но городской, силенок кот наплакал, – горько констатировала Даша.

– Так повалить каждый сможет, – обиженно сказал Комбат. – А ты давай попробуй с разбега.

– С разбега? – удивленно воскликнула Даша. – С разбега я вас, чего доброго, зашибу.

– Ты не рассуждай, а действуй, – подначивал девушку Рублев.

Наконец Даша поддалась уговорам. Она отошла на несколько шагов и, разогнавшись, толкнула Комбата одной рукой. Тот даже не шелохнулся.

– Ах, так! – Даша решила больше не осторожничать.

На этот раз и разбег был побольше, и врезалась она в Комбата с разгона, но он лишь немного откинулся назад. С досады девушка пнула его одной рукой. Рублев упал как подкошенный.

– Я ж тебе говорю, что так повалить человека проще, – вставая, сказал он.

– Не может быть, чепуха какая-то, – воскликнула Даша и отошла для разбега на самый край островка.

Там она и застыла, нервно покусывая губы. Затем подошла к костру и обиженно протянула:

– Издеваетесь надо мной, да? Напились – и издеваетесь.

– Есть немножко, – согласился Комбат. Но ты первая начала, – он легко поднял камень, который с таким трудом катила Даша. – Куда ты его хотела пристроить?

– Да ну его в болото, – махнула рукой девушка. – И вообще, я спать пойду, темнеет уже. Спокойной ночи.

Мужчины ответили ей нестройным хором. Рублев пристроил булыжник у костра и сел на него.

– Нам тоже пора сворачиваться. В ночи огонь далеко виден. Если рядом остались люди, могут нас в два счета вычислить, и тогда придется выходить, сдаваться, – сказал егерь.

Комбат вспомнил свою фантазию насчет выслеживания Чащина с помощью приборов ночного видения. Глупость несусветная, вызванная недооценкой противника и игнорированием местных условий. Тут что днем, что ночью можно было надеяться только на ошибку егеря, которых он, к счастью, не совершал.

– Ты больше над Дашей не смейся, она хорошая девочка, невеста моего сына, – голос Чащина упал и он скорбно добавил:

– Была. Эх, если бы не Лексеич, я бы сейчас не в болоте сидел, а на свадьбе гулял. Он, ядрена корень, мне всю жизнь поломал, Антона убил, сам сгинул. Всего-то делов – палец на курок положил и легонько нажал, а два человека мертвы, третий которую неделю по лесам мыкается и, кажется мне, не случись того выстрела, остальные четверо тоже были бы живы. Вот и считай – шестерых одним ударом Лексеич с пьяных глаз уложил. Или это я. А, Борис? Пока я Лексеича не трогал, все было тихо-мирно, но, стоило ножик ему в сердце загнать, тут и началось. А знаешь, Борис, что мне с убийства больше всего запомнилось? Как он мне деньги предлагал. Нет, все остальное я тоже помню, только особых чувств оно во мне не вызывает. Ну раздавил таракана – и раздавил. Жалости у меня к нему нет и раскаяния тоже. Вот медведицу с двумя детенышами, которую губернатор убил, до сих пор жалко. Она бьется в агонии, а медвежата жмутся к ней и пищат от страха. И ведь просили его не стрелять, пожалеть мать хотя бы ради маленьких, а он… Да, почему-то власть в России любит людей жестоких, уважающих только себя и начальство, а добрые, великодушные с ней просто не уживаются, – Чащин взглянул на Комбата и без всякого перехода, что свойственно подвыпившим людям, сказал:

– Завтра я выведу вас из болота, а ты прогуляешься с Дашей до деревни. Если встретите наших мужиков, что-нибудь соврешь, не маленький. Ну что, Борис, по последней?

Глава 20

Бывают женщины, чья красота видна в любой одежде, даже в нищенских лохмотьях. Черняева, безусловно, относилась к их числу. Конечно, она давно забыла те годы, когда носила убогую рвань; в последнее время жизнь баловала Черняеву. Наряды, надеваемые Анастасией Леонидовной на работу или на какие-нибудь мероприятия, всегда были безупречны, они шли ей, как тонкая оправа бриллианту чистой воды. Но брата своего Черняева не стеснялась и встретила его в облегающем спортивном костюме, который не только подчеркивал достоинства фигуры, но и безжалостно выпячивал любые недостатки.

– Что-то случилось? – спросил Коровин, заходя в комнату.

– Садись, – указала ему Настя на угловой диван, на котором лежала, читая книжку, перед его приходом. – Все хорошо, все идет по плану. Именно поэтому я тебе и позвонила. Ты полетишь договариваться с местным начальством.

– Но почему я? – брякнул от неожиданности Григорий Адамович.

– Ну не мне же туда лететь. Или ты думал, что такими делами будет заниматься Волына? – ехидно спросила Настя.

– Разумеется, нет, – повысив голос, ответил Коровин, хотя именно так он и думал.

В душе Коровин надеялся, что Волына закроет вопрос традиционными для уголовного мира способами – запугиванием либо подкупом.

– Надеюсь, на сегодня ты исчерпал свою норму дурацких вопросов, – продолжала сестра. – Теперь слушай внимательно. У местной администрации возникла серьезная проблема. Знакомый тебе егерь…

– Да ты что! Я в глаза его не видел, только слыхал об этом убийце, – возмутился Коровин.

– Неважно. Главное, что егерь окончательно слетел с катушек и отправил на тот свет еще четырех человек. Но куда больше главу района печалит его решимость не пускать в заказник ответственных чиновников из области. Ты пообещаешь ему решить эту проблему, разумеется не за красивые глаза, – тут Настя изложила все подробности, которые полагалось знать Коровину. – Запомни хорошенько. Да, кстати, с тобой полетит Матрос, если что – поможет. Тебе все ясно?

– Кроме одного, сестренка. Зачем ты ввязалась в это дело? Мы-то с Волыной – понятно, из корыстных побуждений. А ты?

– Боишься, что, когда придет время делить добычу, я потребую свою долю? – усмехнулась Черняева.

– Об этом я пока не думал, – слегка покривив душой, ответил Коровин. – Мне просто интересно.

– Мне тоже интересно, почему я занимаюсь мужскими делами. Но ты ведь знаешь мою натуру. Если я задумала какое-то дело, то должна сама довести его до конца.

Она умолчала о главном. По первому замыслу Коровина Волыне отводилась роль прикрытия, своеобразного буфера между организатором аферы и государственной властью. Идея Черняевой перевернула все с ног на голову. Теперь уголовники непосредственно участвовали в операции, а Коровин становился лишним. В самом деле, зачем он? С местными властями прийти к консенсусу не может, в добыче рубинов мало что смыслит. Григорий Адамович оказался халявным ртом и опасным свидетелем. Анастасия Леонидовна поняла это слишком поздно и ради спасения брата стала неким передаточным звеном между Волыной и Коровиным. Тем самым она страховала Гришу в случае, если он сделает грубую ошибку. Его вину она была готова взять на себя, сказать, что не так поняла распоряжения авторитета. Кроме того, она продемонстрировала Волыне, что брат ей дорог и что, если авторитету важны услуги представительницы власти, он должен беречь близких ей людей.

Как существо разумное, Волына без слов разгадал желание своего очаровательного политика. Зная нравы братвы, он шепнул пару ласковых Матросу, и тот не пытался объяснить привычными словами “кто есть кто” жалкому фраеру. А ведь сделать это было элементарно, один вид бандита, его вызывающие манеры вселяли страх в душу Григория Адамовича. Вообще-то он был не робкого десятка, но отпущенной ему судьбой храбрости было маловато для общения с обитателями другого, извращенного мира, называемого уголовной средой.

* * *

Они остановились в уже привычной для Коровина гостинице. Разобрав вещи, Григорий Адамович отправился на поиски Наташи. Ему не повезло, по графику девушка выходила на работу следующим утром. Он раскрыл записную книжку, но так и не решился набрать номер ее телефона. Вдруг трубку поднимет кто-то из родителей девушки. И что ему тогда сказать, как представиться? Или просто буркнуть, мол, позовите Наташу. Но хорошо ли это по отношению к будущим теще и тестю? Коровин малодушно решил дождаться утра. В конце концов, он почти свободный человек. Вот переговорит с Драчом и может оставаться здесь хоть на неделю. Тут телефон зазвонил сам.

– Добрый вечер, – раздался очаровательный голос. – Могу я поговорить с Григорием Адамовичем Коровиным?

– Добрый. Он, то есть я.., вас слушаю, – сбивчиво ответил Коровин.

– Григорий Адамович, Василий Данилович примет вас завтра в одиннадцать ноль ноль. Всего хорошего.

Коровин положил трубку. Вот так, никакой самодеятельности, никаких липовых бумажек, как еще совсем недавно. Невидимые, но надежные связи сработали безотказно. Его записали на прием в удобное время и еще сообщили об этом.

– Да здравствует нерушимый союз государственного аппарата и уголовного элемента! – так бы в годы всесоюзных демонстраций с хорошо отрепетированным энтузиазмом воскликнул ведущий.

– Однако! – только и сказал Григорий Адамович. В назначенное время Коровин зашел в кабинет Драча.

– А, вижу, вижу, московский гость таки решился обратиться ко мне вместо Алексея Алексеевича.

"Удивительно, что он вспомнил о нашем разговоре. А может, ему напомнили?” – подумал Григорий Адамович.

Драч любезно усадил гостя. Все документы на его письменном столе были убраны, перед главой района лежали только лист бумаги и ручка. Тем самым Драч подчеркивал, насколько важен для него этот разговор.

– У вас появилась серьезная проблема, в районе действует маньяк, убивший пятерых человек. На вас давит начальство, вас критикует местная пресса, и в любой момент могут нагрянуть журналисты из Москвы. После этого вмешается центр. Он, скорее всего, решит вашу проблему, но скандал обретет всероссийский характер. Думаю, вы хотели бы это предотвратить.

– Хочу ли я? Да не просто хочу, а делаю все, что в моих силах. Пока, увы, безрезультатно.

– Мы готовы вам помочь, уважаемый Василий Данилович.

Драч в сомнении качнул головой. Облик москвича мало ассоциировался с той помощью, которая требовалась. Он походил на заводского работягу, урвавшего от жизни крупную халяву, а нужны были профи вроде южноамериканских “диких ангелов”, охотившихся на бежавших рабов в амазонской равнине.

– Мне уже помогали! Целый полк солдат. А егерь до сих пор жив-здоров и убивает, – сказал он.

– Мои люди стоят дивизии, – хвастливо заявил Коровин. – Если мы договоримся, гарантирую, что убийства прекратятся. Егерь просто не сможет выйти из лесу для очередного набега, а как только попытается это сделать.., как бы это сказать… А может, вы лучше перекинетесь несколькими фразами с моим человеком, который сидит в приемной? Тогда вам сразу станет все ясно.

Действительно, увидев Матроса, Драч обо всем догадался без слов. Люди такого склада добывают хлеб насущный только силовыми методами. Драч знал, что в столичных группировках хватает бывших кадровых офицеров самого широкого профиля: от контрразведчиков до спецназовцев. Если гости представляют достаточно серьезную организацию вроде солнцевских или долгопрудненских, у них есть шансы выследить Чащина. О дальнейшей судьбе егеря было легко догадаться, разок взглянув на физиономию Матроса. Но ведь не из горячей любви к Василию Даниловичу они взваливают на себя такую обузу. Москвичам, безусловно, от него что-то надо. Поэтому следующий вопрос Драча был совершенно естественным:

– Что вы хотите взамен? Григорий Адамович ласково взглянул на главу района и восторженно заявил:

– Счастливый вы человек, Василий Данилович! Среди неописуемой красоты живете. Один Междуреченский национальный парк чего стоит, просто рай земной. А какая там охота, рыбалка! Европейцам такое уже лет сто даже не снится.

– Но у Междуреченска есть статус заказника, мы не в силах его отменить, такие вопросы решаются в Москве, – воскликнул глава района, догадавшись, куда клонит гость.

– Ай, бросьте, Василий Данилович, мы ведь претендуем не на весь Междуреченск, а только на его северную часть. Юг и центр останутся в вашем распоряжении. Разводите там зверей, охотьтесь на здоровье. Я знаю, такие вопросы легко решаются на местном уровне, особенно когда полезную инициативу всей душой поддержит губернатор.

– Вы хотите возить сюда охотников-иностранцев? – высказал догадку глава района.

– Богатых иностранцев, – подчеркнул Коровин, – Выстроим отель, организуем рыбалку, охоту, культурную программу с лохматыми медведями и голыми девками. И району будет хорошо, пойдут налоги в чистой валюте.

"Как же, пойдут. От таких дождешься, – подумал Василий Данилович, бросив взгляд на Матроса. – Но и заедаться с мафией себе дороже. Они не любят, когда им становятся поперек дороги, а убить человека им – как мне бумажку подписать”.

– Ну, вас устраивает наше предложение? – нетерпеливо спросил Коровин.

– В принципе да. Если вы.., гм.., нейтрализуете егеря, я отдам вам северную часть заказника.

– Тогда мы можем ее брать прямо сейчас. Видите ли, в Междуреченске уже несколько дней находятся наши люди. Поэтому и прекратились убийства. Егерь засел где-то в болотах; наверное, за долгие годы жизни среди животных у него выработалось звериное чутье. Но когда-нибудь он выйдет, и тогда.., ну, вы сами понимаете.

Драча такая постановка вопроса категорически не устраивала. Разве главное в том, чтобы прекратились убийства? Сиятельным охотникам требовались гарантии безопасности. Чащин живой или мертвый, без этого они не станут рисковать своими драгоценными жизнями и давление на Василия Даниловича только усилится. Он вздумал поставить вопрос ребром – егерь в обмен на северную часть заказника и никак иначе, но Матрос, пресекая в зародыше попытку торга, грубо оборвал его:

– Шо за дела в натуре! Там братва задницы себе рвет, обложила лес так, что муха не пролетит, теперь вашему мокроделу ловить нечего, считай, он уже покойник. Так чего мы еще должны ждать, что за гнилые базары?

Драч сразу сник. Для видимости он маленько посопротивлялся, выторговал еще три дня, в течение которых не должно происходить убийств, но сути дела это не меняло. Пришельцы выиграли схватку. Бандитам понадобился заказник, но они не решались прийти и взять его силой. На их счастье, случилась беда, и, пообещав избавить от нее людей, преступники добились своего. Вопрос в том, сдержат ли они слово или после недели-другой безуспешной охоты плюнут на свои обещания? Как же бесславно закончится тогда его скромная карьера, особенно если Чащин вновь начнет убивать.

В отличие от главы района Коровин был убежден, что убийства прекратились навсегда, хотя и не был посвящен в тайну операции. Просто он знал, что у Волыны все схвачено и он не раздает понапрасну обещаний. Настроение у Григория Адамовича было под стать летнему дню – светлое, радостное, солнечное. Переговоры с Драчом завершились успешно, а вечером они с Наташей по традиции идут в ресторан. Коровину даже показалось, что девушка соскучилась и обрадовалась их встрече. Они поговорили несколько минут, затем Наташу вызвали к администратору гостиницы, а Коровин вернулся к себе в номер. Тут случилась еще одна приятная для него неожиданность – Матрос собрался и ушел по каким-то своим темным делишкам.

Радость Григория Адамовича несколько поуменьшилась, когда он посмотрел в зеркало. Там отразился сорокалетний мужик не самой привлекательной внешности, с залысинами на лбу и сединой на висках, с кожей, задубевшей от ежедневного бритья, и мешками цвета хаки под глазами. Что могла найти в нем двадцатилетняя красавица? Да ничего – только деньги! Объявился падкий на женскую красоту мужичок, водит ее по ресторанам, приобщает к богатой жизни, пусть этим и ограничится. А свою личную жизнь Наташа устроит без него – красивых, молодых людей на роль любимых мужей, если поискать, найти можно.

Эти мысли сбили жениховский запал Григория Адамовича. Он собирался сделать в ресторане Наташе предложение, но так и не решился, более того, был не в пример прошлым встречам молчалив и задумчив. Наташа, как и всякая девушка, тонко чувствовала отношение к ней мужчины. Она догадывалась о причинах странного поведения Коровина. Ее где-то даже забавляла его нерешительность. Скорее из озорства, чем желая побыстрее заполучить богатого столичного жениха, она впервые разрешила Коровину проводить себя до дому и подставила губы для поцелуя. Всего на секунду или две, а потом убежала.

Коровин остался один в незнакомом темном дворе. Мимолетный поцелуй, а затем поспешное бегство девушки окончательно сбили его с толку. Он не понимал, что это могло означать: аванс на будущее или прощальная благодарность за все хорошее? Надо было решительнее вести себя в ресторане, и сейчас он бы знал точно, да или нет. И, кажется, уж лучше “нет”, чем нынешнее подвешенное состояние. Воистину, нет ничего хуже, чем ждать и догонять. У Коровина еще теплилась надежда, что девушка его разыгрывает, что она стоит за входной дверью. Вот сейчас он развернется уходить, а она с веселым смехом выскочит из подъезда.

Коровин так и сделал. Разумеется, никто из подъезда не выскочил. Зато, когда он свернул на дорожку, перед ним вырос молодой парень с сигаретой в зубах.

– Ты че, старый козел, борзеешь, девке проходу не даешь? – процедил он и сплюнул окурок на брюки Григория Адамовича.

Заметное брюшко и неуверенная походка Коровина внушили парню уверенность в собственном превосходстве. Ему казалось, что достаточно хорошенько припугнуть заезжего нахала, в крайнем случае съездить разок по физиономии, и тот постарается забыть даже имя девушки. Он не знал о суровой юности Григория Адамовича.

– Отвали парень, уступи старшему дорогу, – внешне сдержанно сказал Коровин.

На самом деле внутри его все кипело. Неужели этот хам, мохнорылый лапотник, и есть претендент на руку и сердце девушки? Тогда у него есть шансы, да еще какие! А этого придурка следует поучить хорошим манерам.

– Что ты сказал, козел? – почти выкрикнул конкурент Коровина.

– А ты другие слова, кроме “козла”, знаешь? – миролюбиво спросил Григорий Адамович и неожиданно ударил парня в живот.

Тот согнулся, хватая открытым ртом воздух. Коровин примерился, собираясь одним ударом надолго уложить хама на асфальт, и опустил руку. Давно он не бил людей по лицу, разучился, что ли? Вот если бы он действовал, повинуясь инстинкту, а не разуму, тогда бы изуродовал гада. А хладнокровно, намеренно сломать челюсть, пусть даже Наташиному ухажеру, он не мог. Ну не мог – и все тут.

– Ладно, живи пока, – Коровин оттолкнул парня в сторону, намереваясь уйти, но тут на дорожку выскочили еще двое.

– Валек.., что он, падла, сделал с тобой! – завопили они и дружно бросились на Григория Адамовича.

Коровин получил удар в глаз и по шее, ответно расквасив одному нос, а другому губу, и тут в затылке словно разорвалась петарда, озарив все вокруг немыслимого цвета огнями. И сразу провал, темнота. Это очухавшийся Валек смачно приложился к бестолковке великодушного конкурента. Коровин потерял сознание, но ненадолго, так как почувствовал удары ногами по обмякшему телу и услышал гнусавый голос:

– Отшмонай его, Валек, глянь, что в лопатнике.

– Ты сдурел, это же грабеж, а Наташа всех нас знает! Мигом упекут лет на ..надцать.

Тут парни сообразили, что за нанесение телесных повреждений тоже грозит приличный срок. Они исчезли, оставив Коровина лежать на остывающем после жаркого дня асфальте. Отчаянно матерясь от боли, Григорий Адамович кое-как поднялся. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь из жителей двора увидел его в таком жалком состоянии. Потом ведь обязательно все расскажет Наташе, если заметит ее с Коровиным. А после встречи с дефективным Вальком Григорий Адамович почувствовал уверенность в своем будущем успехе.

Он с трудом доковылял до улицы. Как и предупреждала Наташа, на окраинах города шансы встретить такси и НЛО были примерно равны. Минут через двадцать подкатил автобус. Коровин уселся на заднем сиденье, пряча лицо. Швейцар у входа в гостиницу лишь проводил его любопытным взглядом. Видно, ее постояльцы регулярно конфликтовали с горячими местными парнями. Зато реакция Матроса оказалась неожиданно бурной.

– Что, неужели местные “бугры” нам на хвост сели? – встревоженно спросил он, увидев желто-синюю физиономию Коровина.

– Да нет, на местную шпану нарвался, – честно признался Григорий Адамович.

Матрос тут же успокоился и даже полюбопытствовал:

– И сколько же их было? Или не успел сосчитать.

– Почему же, успел. Трое.

– Трое? На тебя одного? Многовато, – хохотнул Матрос. – Или один светил, другой бил, а третий на стреме стоял?

– Отстань, слышишь! – вдруг ощерился на него Коровин.

Он только сейчас понял, что улетит, больше не повидав Наташу. Ну разве можно встречаться с ней в таком виде?

Глава 21

Банальная истина – человеку свойственно ошибаться. Даже многоопытные, мудрые люди время от времени этим грешат. Комбат был склонен искать базу убийц в городе. Чащин категорически не верил, что она находится в северной части национального парка. Каждый весьма логично аргументировал свою точку зрения. Но разве могут законы логики охватить хотя бы сотую часть всего многообразия жизненных явлений.

Серая палатка стояла недалеко от обрыва реки у северной границы заказника. Если бы Коровин увидел ее, то надолго лишился бы покоя. Ведь за обрывом начинался галечный участок берега с залежами рубинов. Впрочем, бандиты ничего не ведали о драгоценных камнях, они выбрали место для стоянки по другим соображениям. Рядом заканчивалась колея, дальше машинам ходу не было, до воды рукой подать, и на возвышенности меньше назойливого гнуса. Правда, на берегу часто появлялись рыбаки, но бандиты не собирались прятаться. Раньше им гарантировала алиби всеобщая убежденность в маниакальном стремлении егеря убивать, теперь они вообще находились под негласным покровительством главы района.

Жаркий летний день медленно сменялся теплым душным вечером. Делать было нечего. Уж после завтрака смотался в город, не оставив ценных указаний. Батон, свесив ноги, сидел на краю трехметрового обрыва и курил. Изредка до него с лесной полянки доносились громкие звуки: то радостное восклицание, то отборный мат. Там Хомяк ловил стрекоз и кузнечиков. Этим увлекательным делом он занимался почти два часа. Недавно подвыпивший мужичок одного за другим таскал здесь линей и хариусов. Хомяк, в юности увлекавшийся рыбалкой, буквально позеленел от зависти. Он в Подмосковье ловил плотву, окушков, пескарей, карасей, добыча больше ладони считалась нормальным трофеем, а здесь жалкий пьянчуга тягал килограммовых рыб. Хомяк подманил рыболова стаканом водки, тот, проглотив сорокаградусный напиток, выдал свои тайны и даже продал за пять баксов сделанную из орешника удочку. Вот только наживка у рыбака закончилась, и теперь Хомяк носился по поляне, гоняясь за насекомыми. Наконец он с недовольной миной подошел к обрыву, держа в руке полиэтиленовый пакет. Там копошились десяток кузнечиков и парочка стрекоз.

– И это всего лишь за столько времени? – удивился Батон. – Негусто.

– А ты бы мне помог, чем груши околачивать, – зло бросил Хомяк.

– Я рыбу терпеть не могу, ни ловить, ни хавать. Осетрина еще ладно, а у других только успевай кости сплевывать. И Уж будет недоволен. Он же сказал – по возможности соблюдать правила, а здесь костры разжигать запрещено.

– А пошел бы он подальше, командир гребаный. У меня от сухомятки скоро язва будет.

– Язва у тебя, Хомячок, будет от казенной баланды, если, конечно, раньше тебя не замочат. Такая наша работа, сегодня бабки и крутые телки, а завтра гроб и могила, – философски заметил Батон.

– Да, если Уж проколется, и мы с тобой загремим лет на двадцать, – глухо донесся из палатки голос Хомяка.

– Размечтался! Уж – штатный мокрушник хозяина, которого раньше никто из наших в глаза не видел. Думаешь, он после дела оставит в живых свидетелей? Четыре жмурика как-никак, – сказал Батон, который был поумнее своего кореша.

– Е-мое, а ведь в натуре. Как же я сам не допер? – выскочил из палатки Хомяк с маленькой саперной лопаткой в руке.

– Неважно, кто допер, главное – действовать сообща. Надо первыми шлепнуть Ужа, а в Москве сказать, что его пристрелил тот самый егерь, который сдвинулся по фазе. Раз мокрушник отбросит коньки, пропадает всякий смысл ликвидировать контактировавших с ним людей. Врубаешься, кореш?

– Угу, – промычал Хомяк. – А когда его.., это самое.., в расход?

– Вот послушаем, что он скажет, когда заявится, и решим. Чувствую, Уж поехал в город к нашему хозяину за новым заданием.

Хомяк быстро успокоился. Так он был устроен, не мог долго зацикливаться на неприятностях, стараясь все время получать от жизни маленькие и большие радости. Подцепив на крючок кузнечика, он спустился с обрыва и стремительно зашел в воду.